Чтобы жить (гет)

Из распахнутого французского окна повеяло едва уловимым медовым ароматом азалий и фруктово-травяным — рододендронов. Тихое шуршание листвы персидской сирени, ласкаемой майским ветерком, не оставившим без внимания тонкие шёлковые портьеры, не нарушало спокойной атмосферы кабинета. Утренние лучи солнца не тревожили мягким светом мага, сидевшего в кресле за столом и читавшего письмо.

Занятый деловой перепиской Малфой-старший уже пару дней пребывал в благодушном настроении. Сегодня с утра он неспешно и основательно разбирался с накопившимися делами по ведению хозяйства поместья. Рачительный хозяин кропотливо упорядочивал ворох бумаг на рабочем столе богато обставленного в стиле барокко кабинета: в бело-зелёных тонах с бирюзовыми акцентами. Люциус, переходя к новым посланиям, периодически мурлыкал под нос обрывки жизнелюбивых песенок, по правде говоря, не всегда пристойного содержания.

Словно куколка, сбросив шкурку, Малфой-старший вновь блистал безупречно утончённой внешностью экзотической бабочки среди мотыльков магического туманного Альбиона. Даже скромный домашний наряд: светлые брюки и рубашка без каких либо украшений или кружев, туфли, похожие на магловские теннисные — не смоги подпортить общего впечатления об оригинальной внешности волшебника. Потому что струившиеся с плеч локоны пепельного блондина Люциуса, чёрные изящные брови и чуть более светлее их — длинные загнутые ресницы, серебристые глаза, в глубине которых мерцали голубые блики, если мага обуревали какие-либо эмоции, были одинаково ошеломляющими по воздействию на зрителей. Тем более, нос Малфоя нельзя было назвать выдающимся, челюсть — тяжеловесной, а рот — тонкогубым. В целом картинка складывалась завораживающей и дико убийственной для сердец впечатлительных ведьм.

Качественные оздоровляющие зелья и омолаживающие тело процедуры после возвращения с провального судилища в Визенгамоте — закономерное окончание недавних арестантских приключений Люциуса.

После бесславной гибели Тёмного лорда, вернее, его воплощённой в голема сумасшедшей ментальной проекции, дела рода Малфой быстро пришли в норму.

Что мог Люциусу предъявить аврорат в качестве обвинения? Да ничего, по сути.

Во-первых, укрывательство в поместье возродившегося главы магических террористов и его шайки сообщников, сбежавших из Азкабана, оправдывалось применяемым к Люциусу Круцио и Империо. Подобные факты имели место быть в воспоминаниях главы рода Малфой.

Во-вторых, ближний круг Тёмного лорда, куда был причислен Люциус как финансист и казначей, ни разу не замарал себя чьим-либо убийством. Для этого существовало пушечное мясо, набранное из грязнокровок, которыми, как и егерями, руководил сам Волдеморт. Даже полукровок он высоко ценил и не допускал к устрашающим и террористическим акциям, взять того же чистоплюя — зельевара Снейпа.

В-третьих, от Азкабана Люциуса спасло воспоминание, как бесцеремонно Волдеморт лишил его волшебной палочки на заседании ближнего круга, что почти приравнивалось к подозрению в предательстве и закономерному наложению домашнего ареста.

В-четвёртых, грубым шантажом — убить Нарциссу — Тёмный лорд вынудил главу рода дать согласие заклеймить Тёмной меткой наследника Драко. Сын Малфоя тоже никого не убил за время второго пришествия Тёмного лорда, как и не выдал егерям обезображенного Гарри Поттера, что и показал его допрос с Сывороткой правды.

На вид жалкий, но взывающий к справедливости Люциус сам настоял на полной процедуре дознания, то есть с применением думосброса Визенгамота и зелья. Потому что артефакт в зале суда поддельные воспоминания не воспроизводил. Тем более, полностью противостоять сыворотке, развязывавшей язык и изготовленной в Отделе тайн, было почти невозможно для магглорожденных. Хотя кое-что скрыть не стоило труда для чистокровных, обучаемых с детства на дому ментальным наукам.

Допрос Люциуса с Сывороткой правды в целом подтвердил увиденное судьями в думосбросе.

Никто, кроме Абраксаса, отца Малфоя, не знал, насколько хорош его отпрыск в окклюменции, а сильнейший легилимент после Волдеморта и непроглядно циничный политикан Дамблдор сгинул давно. Так что лить воду нравоучительного словоблудия на застопорившиеся жернова магического правосудия было категорически некому.

Вследствие чего, потрёпанный Люциус и удручающе бледный Драко уже через пару дней после битвы у Хогвартса были оправданы на малом заседании Визенгамота и отделались наложением штрафа: существенного, но абсолютно не истощившего хорошо припрятанные финансы рода.

В меру убитая горем, но не сгибаемая под тяжестью гнусных обстоятельств Нарцисса не имела Тёмной метки Волдеморта. Арест и сопровождавшие его прелести преблагополучно минули леди Малфой.

Вскоре Люциус, облегчено выдохнув, перешагнул порог родного дома в обнимку с сыном.

Как главе рода, Малфою-старшему в ближайшее время следовало начать серию ритуалов.

Пятое мая — первый день Светлого времени. Только совершенный дурень пропустит Белтейн, когда можно вложить силы в будущее плодородие рода и поддержать возможность иметь магически сильных детей.

Костёр из девяти пород древесины следовало разжечь ночью. Оставшееся до ритуального действа время Малфой поначалу занял текущими делами, продолжив разбираться с бумагами в кабинете, а после ужина, накинув домашнюю мантию, решил отдохнуть в кресле на открытой части широкой веранды, опоясывавшей дом.

Закат Люциус любил больше, чем рассвет. Сидя в плетёном кресле, устланном двумя подушками, маг любовался лучами солнца, что прямолинейными потоками падали из белёсых высей между пышных серых облаков на холмы зелёных крон каштанов и рябин. Скрытые листвой птахи, по-весеннему, деловито щебетали, развлекая вечерней песней своих партнёрш. А Малфой, застыв молчаливой живой статуей, искал успокоения в размышлениях о делах рода.

Самым важным грядущим событием Люциус считал женитьбу сына на Астории Гринграсс. Миловидная юная ведьма без примеси английских кровей, вполне устраивала своим приданным и связями её родителей на континенте.

В очередной раз вероломно побитый жизнью Люциус реалистично смотрел в будущее.

Ни одна нейтральная и далёкая от политической грызни магическая семья Великобритании не отдаст свою дочь Малфоям, глава которых трижды за последние семнадцать лет судим в Визенгамоте.

Родниться с бывшими вассалами Волдеморта не имело смысла в текущей обстановке, чтобы не усиливать подозрения министерства магии и аврората.

О маглорожденных и речи не шло из-за их повального магического малосилия. Единственной подходящей кандидатке — мисс Грейнджер хитромудрый Дамблдор настолько промыл мозг, что переубедить грязнокровку в необходимости полного магического брака, а тем более обучить основам родовой ритуалистики не представлялось возможным.

Прагматичный Люциус тайно проверил юную ведьму легилименцией, когда та оказалась пленённой в подвале менора. Искусственно взрощенная, судя по остаточным следам, яростная ненависть к любым ритуалам и соблюдению магического этикета перекорёжила ментальное поле мисс Грейнджер и настолько исказила восприятие магического мира, что попытка исправления привела бы к сумасшествию ведьмы.

Поэтому дочь французского рода Гринграсс казалась Люциусу наилучшей кандидаткой для будущей матери рода Малфой.

Принарядившаяся, посвежевшая Нарцисса и галантный до приторности, одетый по последней французской моде Драко вчера благополучно отбыли к будущей родне для продолжения ритуала ухаживания.

Сам же Люциус остался наслаждаться желанным одиночеством. Он в политические игры Великобритании лезь не собирался, пока его ещё не рождённый, но уже горячо желанный внук, а лучше двое детишек не встанут твёрдо на свои ножки. Роду Малфой пойдёт на пользу переход в нейтральную коалицию сторонников возрождения магической королевской власти.

Меж тем облака окрасились густым малиновым колером, а небо стало сочно синим. Птицы затихли, укладываясь спать. Белые колонны веранды, бледно сиявшие в сумерках, потускнели, а покрывавшая их редкая листва плюща стала казаться чёрной.

— Пора, — подбодрил себя Люциус и отправился в подземелья поместья к ритуальному залу.

Девять поленьев от разных магических деревьев заранее оставлены на алтаре. Деревянные бруски с вырезанными на них рунами, политые особым зельем, наверняка достаточно напитались магией от главного артефакта рода, чтобы сгореть в костре на ритуальной площадке в парке поместья. В сложившемся положении следует завести более чем одного законнорожденного потомка.

Гринграссам тоже требуется освежить семейную линию, и второй ребёнок, помимо первенца Драко и Астории, может возглавить французское семейство, если окажется магически сильнее его нынешнего главы.

Слух о проклятии одного наследника, что настигло благородный род Малфой, был очаровательным мифом для грязнокровок и полукровок. Соблазнять и привязывать тайными семейными узами нужных талантливых людей мерзавцы Малфои умели великолепно.

Чистокровным же было прекрасно известно, что у белокурых негодяев со стальным взором, как грязи, полно бастардов. Причём они были признаны, но полноценно в род не введены. Однако все обласканы, пристроены к должностям в министерстве магии Великобритании или в других важных структурах по всей Европе.

Нужные полезные связи из воздуха не берутся. Никаких денег на взятки не хватит. И не только Малфои настолько умны, чтобы иметь обширный генеалогический сад со скрытыми от публики развесистыми ветвями. Конкуренция в политике, экономике и дипломатии магической Европы была жёсткой.

Путь Люциуса к ритуальному залу проходил через ярко освещённый факелами, но не вызывающий приятных ощущений средневековый подземный коридор с грубой каменной кладкой свода. Почти по всей длине одной из стен перехода скромно размещался родословный гобелен Малфоев. По протяжённости он превышал минимум вдвое аналогичный у магловских английских королей. Мемуары Люциуса Малфоя Первого, жившего в шестнадцатом веке и неудачно посватавшегося к Елизавете, правящей королеве Англии и Ирландии, дают веское основание так считать.

Взгляд главы рода зацепился за новую странную деталь возле своего портрета. Приблизившись и рассмотрев её, Люциус застыл бледным и ошарашенным болваном.

* * *

Умиротворённый Гарри почти проснулся. Юный засоня лениво потянулся, откинув руки за голову и оставив их там, после апатично поинтересовался про себя: «А что вчера собственно было? — и равнодушно мысленно ответил, — Волдеморт умудрился самоубиться о собственную Авада кедавру».

Открывать глаза и продолжать героические будни победителя Того, кого нельзя было раньше называть, откровенно не хотелось. Гарри вполне хватило вчерашнего позднего ужина в Хогвартсе, где его невпопад чествовали все, кому не лень, а Поттеру желалось единственного — банально завалиться в кровать и нормально выспаться.

Пожалуй, ему вновь удалось достигнуть желаемого. Только вот кровать немного странная для общежития факультета Гриффиндор: слишком мягкая. Юный маг точно помнил, как шёл и добрался именно туда, в свою комнату на шестом этаже башни, чтобы лечь спать.

Контракт на обучение в Хогвартсе не был закрыт. Комната и кровати студентов-беглецов оставались не занятыми, о чём, жалеючи усталого героя, после ужина уведомила директор Макгонагалл.

Гарри без усердия пошарил рукой возле себя: «Странно, кровать широкая и ткань простыни намного нежнее, чем мне запомнилось».

Тут мысли окончательно не выпутавшегося из тенёт дрёмы Поттера опять невпопад скакнули.

Ясно было одно, что бремя долга по уничтожению Тёмного лорда уже не давило, и желание окунаться с головой в политическую круговерть напрочь отсутствовало.

«А они будут, министерские интриги и интрижки, — вяло рассудил Поттер . — Наверняка. Не хочу во что-то с разбегу вляпываться. Надоело!»

Гарри наконец захотелось малость эгоистично подумать о себе, своём будущем в мире без Волдеморта.

Во-первых, где Поттер собирается летом жить до начала учёбы в Хогвартсе? Единственное жильё, что ему доступно — это дряхлый и запущенный дом Блэков на Гриммо, вернее, уже по завещанию Сириуса Гаррин особняк.

«Мрак и ужас! — констатировал неоспоримый факт приунывший Поттер. — Там убираться даже с помощью магии замучаешься. И сколько нужно галеонов на ремонт комнат? — Гарри совершенно не представлял сколько именно. — А моё питание? А покупки к школе?»

Подивившись своей неосведомлённости в важных для жизни совершеннолетнего мага делах, Поттер почесал нос левой рукой и опустил её, согнутую, на грудь поверх одеяла, попутно отметив: «Очков на мне нет. Значит, их кто-то снял. Точно помню, что мигом уснул, едва голова коснулась подушки». — И невпопад добавилось рассуждение: «А одеяло снаружи шёлковое. Под таким, помнится, Дурсли любили спать. Но тут слишком тихо для коттеджа моих родственников».

Расслабленный Поттер вернулся к мысленным упражнениям на вечную тему: «И как далее жить?»

Во-вторых, в Гринготтсе точно не рады тому, что лихая троица гриффиндорцев под предводительством Крюкохвата удачно ограбила сейф Лестрейнджей и попутно угнала дракона.

«А до оставшихся денег Поттеров и унаследованного в сейфе Блэков как теперь добраться?» — Гарри понял, что последствия его недавних приключений слишком уж монументальны. Поттеровского умишка точно не хватит решить проблемы с гоблинским Гринготтсом.

«У кого совета спросить?» — до Гарри внезапно дошло, что ему особо довериться некому, потому что в свое время в Хогвартсе всем было плевать на его более мелкие проблемы, начиная от Дамблдора и Макгонагалл и заканчивая близкими друзьями: Гермионой и Роном.

«Дядя Вернон, когда у него возникли проблемы с кредитом, потому что подвёл партнёр по бизнесу, нанимал адвоката, — Поттер слегка нахмурился. — А в магическом мире есть адвокаты?»

Мысль Гарри в очередной раз одиноко прогулялась в его сонной голове и осталась без ответа, улетучившись в неизведанном направлении.

Полусонный Гарри медленно повернулся на левый бок, попутно положив ладонь левой же руки под щёку, а правую примостив на талии.

«Почему кожа на моём лице словно бархат? — Гарри потёр кончиками пальцев совершенно гладкий подбородок, — Где тот самый пушок, над которым хихикала Джинни?»

Однако мысли осоловелого Поттера внезапно вернулись в полезное русло.

В-третьих, не лучше ли Гарри Поттеру обзавестись собственной семьёй? Две головы, как говориться, лучше думают, чем одна, забитая в основном знаниями о магловском мире.

«Джинни? — Гарри тут же сморщился, как от кислой лимонной дольки Дамблдора. — Только не Джинни!»

Её мама, рыжий ураган по имени Молли, любит командовать детишками и мужем, а дочка не менее бойко способна гонять своих старших братьев и Поттера в придачу, чему тот был свидетелем при подготовке к свадебному банкету Билла Уизли и Флер Делакур.

«И кто тогда?» — и тут Гарри застопорился основательно, понимая, что в принципе не жаждет ни с одной юной ведьмой, взявшись под ручку, пройтись по Хогсмиту в выходные. А воспоминания о поцелуях с Джоу Чанг, Джинни Уизли и Гермионой Грейнджер вызывают лишь неприязнь своей неуклюжестью и вялостью, совершенно не побуждая Поттера их повторить.

Приунывший Гарри вспомнил, как часто рассматривал юных магов и сравнивал их внешность со своей. Похвастать ему было нечем: ни высокого роста, ни красивой мужской фигуры, ни чарующего девушек голоса не имелось. Очки, уродующий лоб шрам и торчащие космы на голове вместо нормальной причёски — вот его приметные черты. Таким недотёпой вряд ли кто из девушек на выданьи заинтересуется, если у Поттера внезапно исчезнет доступ к галеонам в Гринготтсе.

Гарри, бродя по Хогвартсу под мантией-невидимкой, не раз и не два слышал в разных вариациях подобное утверждение от студенток-сплетниц даже в гриффиндорской гостиной. Так что общаться с прекрасным, но двуличным полом, Поттера особо не тянуло.

Усилием воли Гарри отмахнулся от противных воспоминаний. Так и не открыв глаза, повернулся на спину и сунул руки под одеяло.

«Меня что ли переодели?» — Поттер помял мягкую ткань его одёжки на животе. Она точно не ощущалась как фланель любимой потёртой клетчатой рубахи.

«На больничную пижаму тоже не походит, — подумал Гарри, — Опять Уизли и Гермиона учудили и подшутили надо мной?»

Удачливому Поттеру уже пару раз на каникулах доводилось просыпаться в неожиданных нарядах. Тот магловский водолазный костюм из сарая главы семейства Уизли тогда порядком испугал очнувшегося от сна Гарри, которому показалось, что его запихнули головой в бронзовую бочку, чтобы утопить. Хотя заскорузлые доспехи из драконьей кожи, позаимствованные близнецами на время из сундука братца Чарльза, работавшего в магическом заповеднике, поутру тоже особо не восхищают своим запахом и шершавостью — Поттер лично убедился.

— Да уж! У потомственных магов странное чувство юмора. Я точно вряд ли когда к подобному привыкну, — сонно пробурчал Гарри.

Мысли Поттера вернулись в прежнюю колею, вызвав желание постучаться головой о стену, но было лень вставать.

В-четвёртых, у Гарри Поттера наметилась важная по последствиям её решения проблема: «А какую профессию ему освоить?»

В аврорат Гарри теперь точно не рвался. Навоевался он своим Экспелиармусом. Фактически мало что зная из магии, Поттер ощутил себя ведомым олухом, поведением которого умело управляли друзья.

Гарри хотелось иного от их дружбы: не вечных поучений или полезной и невкусной еды от Гермионы в палатке, не ночного храпа и эгоистичных капризов жаждущего славы Рона. С такими друзьями не хотелось откровенничать или обсуждать свои мечты о взрослой жизни.

К сожалению, сейчас Гарри просто не представлял, чем хочет заниматься в будущем, зарабатывая себе на жизнь.

Поттер решительно тряхнул головой и отбросил мрачные размышления. Он уже справился с ужасным пророчеством — выжил. Значит, и жить сможет научиться. Он будет верить в хорошее и добьётся лучшего для себя.

Наконец Гарри открыл глаза и улыбнулся забытому ощущению: «Неспеша проснуться, когда никуда не спешишь, приятно».

Неторопливый осмотр окружающего привёл к успокоительному выводу: Поттер разлёгся на кровати в особняке на Гриммо, о чем свидетельствовал герб рода на корпусе напольных часов — прямо над циферблатом.

Однако иное неприятно поразило юного засоню — скорее всего Гарри помимо его воли опоен Оборотным зельем.

В меру смуглая от рождения кожа на руках не могла сама настолько за ночь побелеть, тем более длинные золотистые локоны, что сейчас украшали его голову, париком не являлись. Поттер, проверяя, подергал себя за волосы и зашипел от боли.

Ещё одно неприятное открытие заставило немного насторожиться — отсутствовала волшебная палочка, которую Гарри вчера спрятал под подушку, прежде чем ухнуть в сон без сновидений.

Весьма напрягающая потеря!

Юный маг неспеша пошарил под пухлой подушкой, а после основательно полюбовался на пустоту верхней крышки прикроватной тумбочки.

Почему же Поттер сейчас один-одинёшенек, непонятно как тут оказался, без волшебного инструмента, в чужом облике да ещё обряжен в ночную сорочку с длинными рукавами, украшенными на концах рюшечками с тонким кружевом?

Однако Гарри не бросился, как обычно, метаться по комнате в поисках непонятно чего, лишь бы пар спустить. Хотелось понежиться в тёплой постели после пережитых скитаний и проживания в палатке с минимумом удобств в течение почти года.

После смерти Волдеморта спешить некуда. А информацию проверить и дополнить можно попробовать наиболее быстрым для сонного лентяя способом:

— Кричер!

Пуф, и эльф стоит рядом с кроватью.

— Вы уже проснулись, мисс? Чего изволите? — огорошил скрипучим приветствием верный слуга рода Блэк.

Севший в кровати Гарри, приоткрыв рот в немом удивлении, уставился на сюрреалистичную картину — улыбавшегося от уха до уха Кричера в похожем на пижаму костюмчике из белёного полотна.

Ещё раз осмотрев с ног до головы непривычно наряженного персонажа — длинноносого и глазастого старичка — домового эльфа в пижамке, Поттер перешёл в боевой режим равнодушной мелкой рогатой скотины, то есть любопытного и настороженного козлика, и захлопнул рот.

С Гарри такое бывало, когда он чётко ощущал присутствие дыхания смерти или грядущей крупной гадости, что при его везении, в принципе, почти одно и то же.

Тем более, после скитаний в поисках крестражей, состояние «Поттер-два» включалось неосознанно из-за слабого неопознанного шороха, непонятного природного явления, замеченного поблизости, или малейшего душевного дискомфорта.

Суровая жизнь с Дурслями приучила, моментально отключив чувства, погружаться в пучину равнодушия.

Очень трудно приветливо улыбаться родственникам, если тебе ежедневно прилетают подзатыльники от крепкой дядюшкиной руки, пинки пониже поясницы от кузена-кабанчика Дадли, а тётушка — любительница выкручивать уши и орать в них, если что не так, по её мнению.

Путём проб и ошибок Гарри научился вовремя горбиться на необходимую глубину, чтобы подзатыльник задевал вскользь. Наука уворота от пинков Поттеру тоже покорилась, как только он сообразил постоянно контролировать окружающее пространство боковым зрением. А уши Гарри надоумился спасать, делая их скользкими. Особого труда не составляло ежедневно несколько раз мазать ушные раковины тонким слоем вазелина, который регулярно выдавался ему Петунией.

Жаль простенькая мазь не спасала от криков гневливой тётушки.

На удивление, миссис Дурсль почему-то свято верила, что вазелин является для племянника универсальным лекарством обширного действия: от простуды и синяков до поноса с золотухой.

Гарри, заболев, конечно страдал, не получая необходимого лечения, но не долго.

Благословенный вазелин, кажется, действительно помогал.

Позже в Хогвартсе после прочтения потрёпанной книжицы «Первая колдовская помощь себе» при подготовке к первому этапу Турнира трёх волшебников, Поттеру кое-что стало ясно. Скорее всего, у него имелась врождённая склонность к колдомедицине и, следовательно, к самовосстановлению тела с помощью магии.

Возможно, поэтому ранее незаменимый вазелин всегда помогал и абсолютно от всего.

Напряжённый Поттер, теребя кружево рюши на рукаве ночной рубашки, начал осторожный расспрос.

— Кричер, как давно, — Гарри невольно вслушался в свой голос, ставший по-девичьи мелодичным и более нежным, — я нахожусь в этой комнате?

— Около получаса, мисс, — отчитался Кричер.

— А насколько давно я выгляжу как девушка?

— Примерно полчаса, мисс.

— Кто меня в спальню перенёс?

— Я, мисс.

Скупые ответы домового эльфа немного успокоили нервничающего Поттера. Он повернулся к ранее замеченным часам.

«Половина девятого, — засёк время Гарри. — Только вот утра или вечера?»

Поттер бодрым козликом вскочил с кровати и приблизился к окну.

Тяжёлая шёлковая портьера, повинуясь немного дрожавшей руке, бесшумно отъехала в сторону.

Гарри обозрел быстрым бдительным взглядом открывшийся в окне пейзаж: густо синее небо с рыхлыми полосками малиновых облаков, редкие деревья с довольно пышными кронами, окаймлявшие площадь и плохо скрывавшие полуокружность, образованную высокими кирпичными домами в несколько этажей.

«Всё-таки вечер. Площадь Гриммо. И эта спальня находится выше четвёртого этажа. Тут мне бывать не приходилось, поэтому обстановка незнакомая», — Поттер задернул портьеру.

— Мисс, ваши тапочки, — Гарри непроизвольно содрогнулся, как от испуга, опять ухнув в неприглядную реальность.

Только сейчас Поттер ощутил, что ноги босы и немного замёрзли. Он повернулся и обулся в выставленные Кричером бежевые тапочки с верхом из шёлка, вышитые растительным узором посредством серебряной нити и щедро украшенные жемчужным бисером.

«Что я ношу? — Гарри досадливо поморщился. — По крайней мере, это лучше, чем розовый бюстгальтер Нимфадоры Тонкс. Хорошо, что тогда она переодевалась в меня после применения Оборотного зелья, а не наоборот».

Припомнив, чем закончилось бегство из дома Дурслей после своего семнадцатилетия, Гарри осознал схожесть своих ощущений.

Тогда всё закончилось падением в громадную лужу на краю болота, а сейчас ночная рубашка, мокрая от пота, липла к спине и бёдрам.

— Кричер, приготовь ванну. Хочу искупаться. — И Гарри поспешно добавил: — Только покажи, куда идти.

В стене, покрытой синим шёлком с вышитыми голубыми и белыми хризантемами, оказалось, притаилась дверь. Она бесшумно открылась, открывая искомый вход в ванную.

Вступив в просторное помещение, Гарри сразу заметил ростовое зеркало и намеренно отвёл взгляд, уставившись на голубой круглый бассейн, похоже, довольно глубокий. С одной стороны его ступеньки с перильцами спускались в воду, а далее по окружности располагалась тройка разной глубины сидений.

И никаких витражей с русалками или узких окон — свет исходил со дна бассейна, да сияли у зеркала маленькими магическими солнышками пара оловянных бра в виде крупных цветков колокольчика.

Самым красивым был иссиня-черный потолок, с которого мягко светили мириады огоньков, образуя скопления.

Гарри присмотрелся и узнал парочку знакомых созвездий.

Под шорох бодрых струй, хлеставших из четырёх кранов в виде разинувших пасти змей, Поттер немного успокоился.

— Вам помочь, мисс, — опомнившийся Поттер уставился в блёкло-голубые глазки Кричера, преданно пожиравшие хозяина. Колеблясь между желаниями: прогнать заботливого надоеду или всё-таки позволить поухаживать за собой, Гарри решил не огорчать домового эльфа.

В неравной схватке с проклюнувшимся смущением Поттеровская лень победила — как вымыть нынешние длинные волосы Гарри совершенно не представлял.

— Пожалуй, помоги помыть голову, — нехотя согласился Поттер.

Тут же Кричер утопал куда-то за ширму и стал там чем-то брякать и шуршать.

Гарри кое-как стянул ночную рубашку и, не обнаружив корзины для белья, оставил её неопрятным комком на зелёном кафельном полу с причудливыми узорами, ожидаемо, в виде змей всевозможных оттенков серого.

Как ни странно, страдальца не смутила девичья грудь, мельком попавшая в поле зрения — Поттер успокоил себя тем, что его нынешнее тело временное и, поэтому, как бы ненастоящее.

Так зачем стесняться?

Войдя в приятно тёплую воду почти по шею, он не удержался и нырнул с головой. Вынырнув и убрав завесу из мокрых волос с лица, Гарри поразился приятному запаху, исходящему от водной глади.

«Аромат королевской лилии, — Поттер даже на пару секунд зажмурился от удовольствия и глубоко вдохнул, — Откуда Кричер знает, что я его люблю?»

А домовой эльф, держа в одной руке пустой пузырёк, уже другой — высыпал из широкой чашки в бассейн какие-то блёклые шарики размером с теннисный мяч. Плюхнувшись в воду и едва её коснувшись, засушенные ингредиенты превращались в большие раскрытые цветки — розовые и голубые лотосы. Они, медленно расплываясь, окружили застывшего мага.

«Красиво!» — Гарри окончательно расслабился, наконец выйдя из состояния «Поттер-два».

Из томной неги и вязкой умиротворённости его не вывело даже, по-прежнему, режущее слух:

— Присаживайтесь сюда, мисс.

Сейчас любящему весь белый свет Поттеру пришлось заставить себя в два гребка кролем доплыл до сиденья, возле которого стоял Кричер с очередной бутылочкой наготове.

Домовой эльф стал мыть длинные волосы «мисс», а откинувшийся на спинку сидения Поттер с немного запрокинутой головой наслаждался столь нехитрым действом.

Так показалось бы со стороны незадачливому наблюдателю.

На самом деле Гарри перешёл в режим «Поттер-три» для более глубокого анализа ситуации, что всегда естественно происходило с ним после предыдущего состояния.

«Итак, без моего согласия меня опоили Оборотным зельем. Переправили на Гриммо. Можно подумать, в первый раз моим мнением и желаниями пренебрегают», — Гарри отчётливо почувствовал, что в душе на тлеющих углях недовольства пытается разгореться пламя злости.

Он тут же приоткрыл глаза, наблюдая за кружением лотосов по поверхности бассейна.

Неторопливость цветочного хоровода под тихое журчание тонких струй из змеиных пастей немного успокаивала.

«Зачем некто изменил мою внешность? Ради шутки? — Поттер прикрыл глаза, млея от массажа головы, что делал Кричер, попутно втирая шампунь в корни волос. — Вряд ли».

Гарри опять уставился из-под приоткрытых век на цветы, что ради прихоти магов оживлены без природной и необходимой опоры, лишённые естественного питания от стеблей, листьев и корней.

«Волдеморт долгожданно сдох. Хогвартс частично в руинах. Министр магии — в бегах, — сидящий почти по шею в воде Поттер цинично ухмыльнулся. — Очень подходящее время для шуток, когда реальная власть сама плывёт кому-то в руки. А я, видимо, стал лишним? Внезапно не убитого злодеем, мальчика — героическую пешку тихо удалили, чтобы не ломал политическую игру взрослым дядям и тётям?»

Всё-таки озлившийся Гарри сжал пальцы в кулаки.

Слабая боль, что причинили непривычно длинные ногти, впившиеся в кожу, помогла Поттеру вернуться в реальность, не потонув в пучине гневной жажды справедливости.

Взявший себя в руки Гарри медленно разжал кулаки.

«Что и зачем со мной сделали, приблизительно понятно. Осталось узнать кто такой умный, что посмел распоряжаться телом совершеннолетнего волшебника без его согласия, — Поттер насмешливо хмыкнул. — Меня же банально похитили из-под носа у ликующей и жаждущей чествовать героя толпы. Мерзость, но приятная».

— Мисс, халат на вешалке, — скрипучий голос Кричера вывел Гарри из смешливого состояния, грозившего скоротечно превратиться в истерику.

— Мне нужно перестелить постель, — тихо уведомил домовик.

Хлопок, и Гарри остался в одиночестве.

Из воды вылезать совершенно не хотелось, но Поттер заставил себя оттолкнуться от сидения и нырнуть, чтобы смыть шампунь. Подплыв к ступенькам под водой, Гарри ухватился за перильца и выбрался из бассейна. Поттер намеренно проигнорировал халат и прямиком направился к ростовому зеркалу.

Увиденное поразило своей прелестью и невероятным очарованием.

Безразлично рассматривая в зеркале отражение — шикарное обнажённое тело юной длинноволосой блондинки с ангельским личиком, Поттер неожиданно подметил: «Цвет волос и длинная шея как у моей тёти Петунии, а мордашка как у женской версии Драко Малфоя».

У зазеркального двойника на шее висел жутко редкий артефакт — мешочек из ишачьей кожи, что подарил Хагрид на совершеннолетие Мальчику, который выжил.

«Вот и всё, что осталось от Гарри Поттера», — потрогав артефакт рукой, повеселевший «мисс» не удержался от озорной улыбки и заворожено уставился на ещё более похорошевшее девичье лицо в зеркальной глади.

Улыбка отражения медленно растаяла, а милейшее личико вновь превратилось в беззаботно кукольное.

«И каким таким чудом получилось достать её волосы для Оборотного? — Гарри, почувствовал, что ярость пока ещё тонким ручейком потекла из переполненной чаши его терпения. — И что за мразь всё провернула?»

— Кричер, — хлопок, и рядом раздалось ставшее почти привычным, скрипучее:

— Что угодно, мисс?

— Который час?

— Пятнадцать минут десятого, мисс, — прозвучало с убийственно правдивой точностью.

«Не Оборотное зелье», — мелькнуло в голове человека, недавно считавшего себя Гарри Поттером, но сейчас выглядевшего как сказочная принцесса из юношеских снов.

Внезапно окружавший красотку мир потерял краски и схлопнулся, теряясь во тьме.

* * *

Мрачный Люциус мог бы мертвецки напиться до невменяемого состояния.

Тогда, по пробуждении, пришлось бы признать себя бестолковым слабаком и тупенькой жертвой возникнувших по чужой воле обстоятельств, чего с изворотливыми Малфоями сроду не бывало.

«Ждать замучаетесь!» — стрессоустойчивый Люциус отпил глоток кофе по-парижски из белой чашки с золочёной ручкой.

Свирепый маг, пожелай, изрубил бы в мелкие щепки, измельчил бы до состояния пыли и спалил бы Адским пламенем остатки всех манекенов в тренировочном зале.

Только силу сейчас требовалось попусту не растрачивать, а применять с пользой — для защиты и будущего процветания рода Малфой.

Скоропалительная месть — это палка о двух концах в руках торопливого неумехи.

Как бы самому не покалечиться!

Потомственный Малфой к текущему часу уже поставил бы на уши обе армии своих скрытных соглядатаев и усердных детективов как в магическом, так и в магловском мире, чтобы найти украденное.

Только вот незадача!

Люциус не знал, как точно выглядит, какое имя носит, да вообще какого пола тот, кто был у него украден.

Воровство крови — мерзкое преступление. Его последствия непредсказуемы. Возможен широкий и разнообразный спектр агрессии: от банального шантажа до полной гибели рода.

Убедивший себя не пороть горячку и попросту успокоиться Малфой, сидя в кресле, пил послеобеденный кофе в белой гостиной, которая всегда ассоциировалась у него с материнской защитой, что по факту соответствовало действительности.

Оберегающие чары, наложенные на диван и кресла, могли спокойно выдержать пару десятков обстрелов Бомбарда максима, что, в принципе, достаточно как для обороны, так и для отступления.

Прежняя мать рода, красавица с тёмно-каштановыми кудрями и серыми глазами — испанка Эсмеральда, была талантлива именно в охранной рунной магии. Гениальная юная ведьма кропотливо, своими изящными ручками, сотворила маленькие мебельные крепости на гнутых ножках с узорчатыми сидениями и спинками из заговорённого, собственноручно сотканного полотна, пропитанного зельями для быстрейшего пополнения магической энергии.

Именно от матери Люциусу предался талант резьбы по дереву, который он развил и благоуспешно использовал.

Присаживаясь на уникальный артефакт авторства сеньоры Эсмеральды, будь то кресло или диван, только представители рода Малфой быстро избавлялись от страстей, что могли в данный момент туманить возбуждённый разум и терзать их израненную душу. Итого семь посадочных мест — на всю семью, даже с запасом.

Несомненно, Люциус сделал правильный выбор, ища утешения в контакте с магией матери, пусть и заключённой в накопителях артефакта.

Хотя в царстве белого плотного шёлка и прозрачного невесомого тюля, изысканной золотой бахромы и изящных тончайших кружев Люциус смотрелся чужеродным ярко-сочным недоразумением, как уродливые пятна крови и грязи на платье невесты.

Любой чистокровный волшебник или правильно воспитанная ведьма поняли бы сразу — Малфой вышел на тропу войны, о том кричали цвета его одежды: «Кровная месть и справедливое возмездие!»

Великолепный Люциус намеренно облачился во впечатляющий наряд: розовая рубашка, белый шейный платок с волшебно прекрасной рубиновой брошью, чёрные жилет, брюки и туфли. Пепельные локоны Малфоя, убранные в хвост и скреплённые чёрной лентой, и хищно сверкавшие рубинами запонки только добавляли впечатления, что обворожительный негодяй готов на всё ради возвращения вожделенного сокровища или поимки презираемой жертвы.

Тогда, застыв безучастным соляным столбом у гобелена и рассматривал заложенную кем-то и отражающуюся на древе рода бомбу, Малфой не хотел верить своим глазам.

На ветке, идущей к Драко, выше портрета сына появился пустой медальон без окантовки и имени. Идущая вверх от него алая пунктирная материнская нить вела к простенькому ярлыку так же лишённому каких-либо букв или знаков.

С ранних детских лет постигавший премудрости геральдики Малфой легко и чётко осознал всю опасность изменений в гобелене.

«Бастард от сквибки, скрытый защитой более могущественного, чем Малфои рода, — недовольный Люциус отпил глоток кофе, не ощущая его вкуса и запаха. — Первый потомок Люциуса и намного превосходит Драко по уровню магии. Нонсенс!»

Тогда неимоверным усилием воли Малфою удалось обрести видимость спокойствия и продолжить задуманное.

Естественно, что горение ритуального костра на Бельтейн сопровождалось страстными просьбами Люциуса об обретение потерянного старшего отпрыска.

В результате ритуала Мать магия пожалела своего верного сына и даровала скромный подарок — имя сквибки, родившей бастарда, прояснилось на гобелене, пускай полустёртыми буквами.

Люциус отставил чашку с недопитым кофе на середину инкрустированного золотом столика с резными львиными ножками и придвинул чернильницу с пером.

На кусочке пергамента Малфой неторопливо вывел красивым почерком: «Петуния Мэри Дурсль».

Начертав имя адресата на оборотной стороне послания маг, свернул его в трубочку и поверх надел магический оберег — тоненькое скромное серебряное колечко. Оно превращало в быстро тающий пепел оберегаемое письмо, если то попадало в руки наглого перехватчика не предназначенных ему посланий.

— Типпи.

Ожидаемый хлопок от появления домовика, и тихий вопрос:

— Что угодно, хозяин?

— Срочно отправь с Браном послание. Ответ, как прибудет, доставь мне незамедлительно.

Обученный по-особому домовой эльф, облачённый в чистую наволочку с гербом Малфоев, не касаясь пергамента лапками, подхватил его магией и со щелчком исчез одновременно с чернильницей и пером.

Допив волшебно не остывающий кофе, Люциус замер, обеими руками вцепившись в пустую чашку.

Грамотный Малфой, был прекрасно осведомлён, что случается с теми, кто не желает признавать или хотя бы магически защищать бастарда — скорое истощение силы рода.

Через три поколения у потомков гулящего придурка в семье гарантированно рождаются только сквибы.

Независимо кто нарушитель — глава рода или возомнивший себя пупом земли волшебник из захудалой боковой ветви, пускай совершенно чистокровной — возмездие за проступок пред Матерью магией настигнет неотвратимо.

«Весть о бастарде наверняка плохо скажется на моих и без того сложных отношениях с Нарциссой и Драко», — задумчивый Люциус заставил себя поставить пустую чашку на стол.

«Зачаровать гобелен, чтобы скрыть изменения — в моих силах. Однако после магического брака Драко с Асторией гадкие новшества в родословной станут видны на объёдинённом с нашим гобелене Гринграссов. Скандал будет знатный,» — Малфой устало откинул голову на спинку кресла и стал любоваться вычурной, тончайшей работы золотой люстрой с алмазными подвесками.

«Почему превосходящий по магической силе враг решил навредить именно с помощью кражи крови?» — индифферентный Малфой, повернув голову, посмотрел на картину, висящую поблизости на стене.

На знакомом с детства полотне, стоило волшебнику обратить на него внимание, разыгрался драматический для невезучих магов этап охоты на мантикору.

Волшебный хищник, рывком придавив одного агрессора к земле лапой, не забыв впить когти, другого — ловко извернувшись, проткнул насквозь ядовитым жалом на конце хвоста, а над третьим — споткнувшимся от испуга и выронившим арбалет, моментально нависла оскаленная пасть монстра.

«Воровство крови — затея дурная и в среде чистокровных магов не популярная из-за угрозы стать предателем крови, — иронично улыбнувшийся Люциус сел ровно и уставился в пространство перед собой невидящим взглядом. — Скорее всего, мой враг — плохо образованный олух, дорвавшийся до власти, имеющий в покровителях беспринципного носителя более древней крови».

Давно ожидаемый хлопок при появлении домового эльфа прервал тягостные размышления мага.

Люциус подхватил парящее перед ним в воздухе письмо. Стянув зачарованное колечко, развернул и вчитался в написанное на полоске пергамента: «Пригород Лондона — Литтл Уингинг, Тиссовая 4, тётка Гарри Поттера».

Звереющий на глазах Малфой медленно поднялся на ноги, спокойно наблюдая за моментально разыгравшейся бурей чувств, что всколыхнулась в нём.

— Вот мразь бородатая! — прошептал по-испански Люциус, и, окончательно осерчав, запустил попавшуюся под руку кофейную чашку в камин, где она скоропостижно звонко лопнула, повстречавшись с превосходящим по крепости противником — каменной кладкой.