Сказка с печальным концом (гет)

Тонкие пальцы лежали на одеяле, и в предрассветном полусумраке ей казалось, что они были прозрачными. Быть может, если она подождет еще чуть-чуть, они действительно исчезнут? Сначала пальцы, затем кисти рук, локти, плечи. Пройдет всего несколько мгновений, и Лавиния Свайер растворится в белой простыне, словно ее никогда и не было. Обернется привидением и будет целую вечность бродить по окрестностям аббатства Даунтон, печально наблюдая за счастливой жизнью его красивых обитателей.

Почему она только была столь слаба… Болезнь была тому причиной? Или Лавиния такой и родилась? Слабенькая невзрачная девушка. Бледная, курносая, незаметная на фоне своих энергичных ровесниц, пышущих красотой и здоровьем. Родись она на семьдесят лет раньше, наверняка стала бы героиней готического романа сестер Бронте, которую все жалели, но на которую, в сущности, привыкли не обращать внимания. Печальный удел робкого цветка, которому недоставало храбрости, чтобы распуститься и задышать полной грудью.

Лавиния приподняла руку и подняла с одеяла письмо. На белом фоне чернила проступали отчетливо, как капли крови на зимнем снегу. Написать его было неожиданно легко. Лавиния даже не задумывалась о том, что писала — слова шли сами, складываясь в удивительно стройные, логически завершенные предложения. Ей нужно было поделиться с кем-то своей болью — и кто подходил лучше ее любимого отца, всю жизнь оберегавшего единственную дочь? Когда-то ради него Лавиния инициировала политический скандал, а теперь собиралась обнажить перед ним свое сердце. Она знала, что он с пониманием отнесется к ее исповеди и поддержит ее, какое бы решение она ни приняла. Теперь, что бы ни случилось, он будет знать правду.

Рука сама собой снова опустилась на одеяло. Лавиния закрыла глаза и увидела ту самую первую встречу. Лондон, ее родной город, в котором каждый мог почувствовать себя неуютно, но который готов был приютить всех, вне зависимости от социального статуса и положения. Самое начало войны, когда казалось, что все закончится в худшем случае зимой следующего года. Блестящие молодые офицеры. Они пошли на фронт добровольцами, никто их не заставлял — гордость своей страны, ее лучшие люди, откликнувшиеся на зов патриотического долга. Среди них было много достойных мужчин, однако Лавиния ко всем была одинаково вежлива и приветлива и никого из них не выделяла. До тех пор, пока она не встретила Мэтью Кроули.

Так глупо — поначалу она ведь ничего не знала о его положении и о том, какой титул ему уготовано унаследовать. Глядя на его простое открытое лицо, Лавиния никогда бы не подумала, что Мэтью принадлежит к аристократии и в будущем станет графом. Он держался с достоинством, но вместе с этим непринужденно, и она легко могла представить, как он беседует с каким-нибудь йоркширским рабочим, обратившимся за помощью в его адвокатскую контору, а затем отправляется на ужин к старой чопорной леди, что закрывается веером от электрического света и возмущается либеральным реформам. Мэтью хорошо сходился с людьми, а еще был столь благороден, что Лавинии казалось, будто он сошел со страниц старинного рыцарского романа. Раньше она думала, что в жизни такие люди уже не встречались, но Мэтью опровергал это убеждение. Впервые за долгое время Лавиния всерьез поверила в то, что не все сказки, что она слышала от няни в детстве, являются ложью.

Конечно, по законам всякой сказки, она моментально в него влюбилась. Лавиния не смела и надеяться на взаимность. Вокруг было столько ярких, незаурядных девушек — на их фоне она выглядела замухрышкой. Однако Мэтью так не считал. После той встречи на приеме он нанес визит ее отцу, цель которого отнюдь не сводилась к беседе на юридические темы. Мистер Свайер всегда отличался проницательностью и без труда разгадал замысел Мэтью. Лавинии потребовалось несколько больше времени, чтобы в это поверить. Мэтью был первым молодым человеком в ее жизни, который ответил взаимностью на ее чувства, и она понимала: это слишком прекрасно, чтобы быть правдой.

Но верить в сказку было столь же заманчиво, как и в детстве, и Лавиния поверила. Внезапно все оказалось легко и просто. Пусть Мэтью и был наследником престижного титула, в аристократических кругах он оставался чужаком, выскочкой, на которого поглядывали с известной долей снисхождения и которому оттого приходилось прилагать очень много усилий, чтобы доказать, что он действительно достоин занять столь высокое положение. Постепенно она осознала, что Мэтью нуждается в опоре, в надежном друге и партнере, который поможет ему утвердиться в новой жизни и не оставит его в одиночестве во время шторма. И Лавиния поверила во второй раз. Иллюзий она не питала — она знала, что ей будет трудно, но ее любовь к Мэтью была столь сильна, что рядом с ним она забывала обо всех невзгодах. Незавидное происхождение, финансовые неурядицы, даже война — все это отступило перед лицом любви, расцветшей под сенью той нежности, заботы и доброй привязанности, что проявлял к ней Мэтью. Лавиния согласилась стать его женой и превратить свою любовь в фундамент их будущей жизни, более прочный, чем стены самой неприступной крепости.

Сказав свое заветное «да», Лавиния и не предполагала, что оно будет равнозначно вызову на поединок, но в конце концов все обернулось именно этим. И пусть вместо рыцарей, закованных в латы, против нее выступили знатные леди семейства Кроули, вооруженные старыми слухами и скелетами, стыдливо упрятанными в шкафах, поединок не стал от этого менее ожесточенным. Только тогда Лавиния поняла, с чем столкнулся Мэтью, узнав, что ему предназначено стать наследником аббатства Даунтон. Только после этого она засомневалась.

Неужели она была рождена для того, чтобы стать графиней? Лавиния с трудом себе это представляла. Мэтью, это другое дело — он мог сыграть любую роль, и не потому, что был лицемером, упаси Бог, а потому, что ему все давалось легко. Он был не просто хорошо воспитан, но и уверен в себе и в своих силах, а еще он очень быстро учился. Порой Лавиния ловила себя на мысли, что он подмечал такие детали, о которых она даже не задумывалась, а его прозорливость помогала ему в равной степени прогнозировать поведение людей и развитие политических и военных событий. В такие минуты Лавиния за ним не поспевала, и ей оставалось лишь молча с ним соглашаться, досадуя на собственную медлительность. Замкнутая и скромная, Лавиния не привыкла быть в центре событий. Ей легче было оставаться в тени. Тот единственный раз, когда она вышла на авансцену серьезного политического кризиса, стал для нее прививкой от всякого рода публичности. Больше всего на свете Лавинии хотелось прожить тихую, спокойную жизнь, но в стенах аббатства Даунтон это было невозможно. Она всегда будет в центре внимания. Ей придется принимать ответственные решения, и все в графстве будут оценивать ее. Малейшая оплошность непременно скажется на Мэтью, а ведь Лавиния не могла себе позволить его подвести.

Так ее сказка начала превращаться в иллюзию. Все происходило постепенно, и на этом пути произошло несколько отклонений. Болезнь Мэтью… Те страшные дни, когда все отступило на задний план. Лавиния не колебалась ни секунды, она вообще об этом не думала. Бросить Мэтью? Оставить его на растерзание страданиям и сожалению, жить вдали от него чужой жизнью, принадлежащей кому-то другому? Нет, на это она бы никогда не согласилась. Лавиния свой выбор сделала. И отказаться от своего слова было бы с ее стороны просто бесчестно.

А потом случилось чудо. Мэтью поправился, встал на ноги. На смену существованию вновь вернулась жизнь, и мечты Лавинии о счастливой семье и детях стали почти осязаемы — казалось, стоит только завернуть за угол, и все это предстанет перед глазами, словно наяву. Лавиния поверила в третий раз. Теперь она была убеждена: раз Господь уберег Мэтью от страшной участи, им больше ничего не страшно. Она всему научится и будет смотреть в лицо взыскательных критиков с высоко поднятой головой. Самое тяжелое осталось позади, и теперь у них все будет только хорошо.

Ее красивая сказка закончилась вчера, на ступеньках, ведущих в просторный холл аббатства Даунтон. Она плохо себя чувствовала, хотя со своей заторможенностью даже не сообразила, что у нее может быть испанка. Лавинии хотелось поехать домой, но она даже не подумала о том, чтобы вызвать кого-нибудь из слуг, и сама отправилась искать Мэтью и Изобел. Кутаясь в одолженную шаль, она медленно спустилась по лестнице. В холле негромко играл граммофон, купленный недавно Мэтью, и в неярком свете Лавиния различила танцующую пару. Мэтью вальсировал с Мэри Кроули. Они о чем-то беседовали, и невольно Лавиния прислушалась. Граммофон не мешал различать их слова, а колонны не скрыли их поцелуй.

Так Лавиния поверила в последний раз.

Озноб и головная боль спутали ее мысли. Она позволила смущенному, растерянному Мэтью сказать какие-то слова и увести себя в спальню. Ей пришлось остаться в аббатстве Даунтон на ночь. Лавиния не помнила, как заснула, но утром ей стало легче. Проснулась она очень рано — за окном только-только начинало светать. Лавиния смотрела, как лучи предрассветного солнца медленно проникают в комнату сквозь тяжелые портьеры, и вдруг совершенно ясно осознала: в этом доме она всегда будет гостьей. Там, где живет любовь Мэри Кроули, любовь Лавинии Свайер всегда будет подобна дымке, полупрозрачному газовому шарфу, сливающемуся с порывистым ветром и оттого совершенно незаметному. За все это время Лавиния не заметила, как ее любовь к Мэтью соединилась с самим ее существом. Без этой любви ее судьба была предрешена.

Она открыла глаза и снова взяла ослабевшей рукой письмо к отцу. Пусть он не плачет о ней и никого не винит — все это к лучшему. Возможно, Лавинии и не суждено было стать гранд дамой, и она не могла похвастаться богатой родословной, но одно она знала точно: она никогда не будет обузой. И никогда не превратит в нее свою любовь.

Послышался робкий стук в дверь. Слабым голосом Лавиния пригласила стучавшего войти. На пороге показалась зажатая, смущенная служанка — судя по виду, совсем еще ребенок. Она пришла разжечь огонь в камине. Лавиния непроизвольно поежилась — она и не заметила, как здесь было холодно. Жестом пригласив служанку в комнату, она посмотрела на письмо в своей руке.

Еще одно удачное стечение обстоятельств.

Конец ее сказки, в который Лавиния Свайер могла поверить.