А может, все было не так (гет)

Бродячий торговец Фриц Дрю по прозвищу Рохля прощался с жизнью.

Он делал это привычно, чуточку уныло, поскольку благодаря своей редкостной невезучести частенько попадал в подобные передряги. Правда, все шло к тому, что эта передряга станет последней.

Снег становился все гуще, мороз — все крепче, и Рохля уже не чувствовал щек. Треугольную скалу и стоящее подле нее мертвое дерево, похожее на букву Y, он миновал уже раз третий. Поднялся ветер, деловито заметая и горную тропу, и следы незадачливого Дрю.

Смирившись и сдавшись, он поставил свой короб у дерева и плюхнулся рядом, готовясь к утру замерзнуть насмерть. Стоит ли говорить, что огниво он потерял, а припасов не взял с собой, понадеявшись миновать скалы к вечеру?

— Сэр! Эй, сэр! — услышал он сквозь накинувшуюся на его плечи дремоту тоненький голосок.

«Я уже умер? Так скоро», — подумал он, но через силу разлепил глаза. Почти ничего не увидел из-за снега, кроме неяркого света фонаря. Перед ним стоял кто-то совсем невысокий.

— Ой, мамочки, совсем замерз! — Фонарик резко качнулся вниз-вверх. — Вот, держите! Пейте!

Рохля не стал спорить с фонариком и послушно хлебнул из подсунутой прямо под нос фляжки. И едва не подскочил. Казалось, в него влили жидкий огонь, который пылающим комком провалился в живот, обдав там все жаром, и пар пошел у него из ушей. Веселое тепло сразу же разошлось по всему телу, захотелось плясать, и...

— Пойдемте, пойдемте скорее! Действие зелья скоро закончится. Надо вывести вас к людям раньше, чем это случится!

И дитя — да, Рохля понял, что это была маленькая девочка, — выставив перед собой фонарь, шагнула прямо в снежную бурю.

* * *

Ночную тишину грубо разорвал короткий дикий крик.

Белль, едва забывшаяся сном, вздрогнула и вскочила на ноги. «Покои» ее были погружены в темноту, и только темно-синий прямоугольник окна чуть светлел, если можно так выразиться. Крик больше не повторился, но ее все еще била дрожь.

— Это... это птица, — сказала она себе, усердно стараясь поверить в это. — Выпь, наверное. Ну и что, что здесь поблизости нет болот? Или вовсе мне все это приснилось. День выдался тяжелый, вот и...

Она всхлипнула, не удержавшись. Стало так невыносимо жаль себя, что она сползла вниз по стене и тихонько захныкала, уткнувшись в юбку. Ну почему? Почему все так несправедливо? Почему она, такая юная, не сделавшая никому ничего дурного, должна служить разменной монетой в чужой войне?

Кольнула обида на отца. Он даже не остановил ее! Даже не попытался помешать чудовищу, просто стоял и мямлил что-то невразумительное. А Гастон? Приличному жениху следовало бы с боем ринуться на Темного мага, заставить того подавиться своими непомерными, бесчеловечными требованиями! Так писали во всех ее любимых любовных романах!

«Но ведь ты сама так решила. И как можешь обвинять Гастона и тем более отца?» — тихонько пронудел внутренний голос. Белль пришлось признать его правоту. В конце концов Румпельштильцхен свое слово сдержал, наступил мир, а она сама — даже если ей и придется провести в этом замке всю жизнь, до скончания своих дней, — останется в народной памяти героиней, спасительницей. Неплохо? Неплохо.

Хотя, положа руку на сердце, она предпочла бы погибнуть на поле боя с мечом в руке. А не менять одну тюрьму на другую.

Белль вздохнула, отгоняя грустные мысли, устроилась на лежаке поудобнее. Получилось не очень. Зато отсюда видны были две яркие звезды, мягко мерцавшие на бархатном небе.

* * *

Румпельштильцхен вышел во внутренний двор замка, отирая окровавленные пальцы полотенцем. Жадно втянул воздух, прохладный, свежий, показавшийся необычайно сладким после душного подвала, воняющего мочой, рвотой и страхом. Яркие звезды как будто с любопытством смотрели на него с высоты.

Там, в башне, чернело едва заметное узкое оконце. Если не знать, что оно есть, и не заметишь вовсе. Темный задержал на нем взгляд.

Он все еще не мог дать себе внятного ответа на вопрос: что это за глупая минутная прихоть им овладела? Зачем ему сдалась эта маленькая нахалка? Понятно, что ничего более-менее ценного в этом городишке нет, но можно же было и пофантазировать, выторговать себе... ну, что-нибудь более полезное в хозяйстве.

Немного подумав, он убедил себя в том, что выражение ужаса и отвращения на лицах папаши и женишка этой девицы было достаточно приятной платой за его символическую помощь. Не особо он и напрягался, честно говоря.

В конце концов, он решил, что немного помучает «приобретение» — никаких пыток, только моральные страдания! — и отпустит на волю. Ну не превращать же ее в... ночной горшок, к примеру? Пускай бегает на воле, радуется, что ноги унесла.

Коротко хихикнув, он круто развернулся и направился обратно в подвал. Необходимо было навести порядок, убрать оставшиеся от непутевого должника ошметки, слегка проветрить помещение.

Глядя, как в отблесках факелов мечется лиловый дым, он подумал, что стоило бы поручить это дело своей новой прислуге.

Эта мысль его очень развеселила.

Надо сказать, Фриц был немного обеспокоен тем, что его, оказывается, опоили неведомым «зельем». Нет, все было прекрасно, он бодро скакал вслед за малюткой, и короб с товаром не так сильно оттягивал плечи, но, как любой относительно порядочный человек, он испытывал к магии некоторое опасение. На слуху были самые различные истории про магические штучки-дрючки, способные подчинить тебя чужой злой воле, превратить во что угодно или попросту убить. Поэтому он все прислушивался к себе — не отрастает ли у него чего-нибудь неестественное? Двигает он ногами сам, или кто-то иной прилагает к этому злодейские усилия? Задумавшись, он не заметил, как по правую руку вырос огромный замок.

Рохля сразу узнал его, хоть и не видел раньше, и дух у него захватило. Он почувствовал, как шевелятся от страха волосы под капюшоном. Он помнил рассказы своих седых коллег и таких же седых барменов об этом месте. Жилище Темного мага! Молва о чудовищных зверствах, творящихся по воле и при непосредственном участии владельца этого замка, далеко шагнула.

Уняв мурашки, разбежавшиеся по спине, Рохля заторопился вперед, за девочкой, с облегчением поняв, что жуткий замок остается позади и все отдаляется. Но в голову забралась тревожная мысль: что в таком опасном месте в столь поздний час делает это дитя? И не должен ли он, Рохля, спасти ее?

Ему еще никогда не приходилось кого-то спасать.

* * *

А жизнь в замке Румпельштильцхена оказалась вполне себе приемлемой. Да, Белль приходилось взаправду, хоть и неумело, возить по коврам метлой, обмахивать пыль со шкафов белоснежной пушистой щеточкой, азартно чихая, — однако ей это все было в новинку и даже немного забавно. А за качеством исполнения хозяин не следил. Да и редко бывал дома. Так что, несмотря на небольшие мозоли, натертые с непривычки, Белль не слишком уставала. Времени хватало и на прогулки во дворе (довольно красивом, надо сказать!), и на книги. Библиотека здесь оказалась удивительная! Правда, романов о прекрасных принцах и принцессах не было, зато были богато иллюстрированные книги о неведомых странах, а это, согласитесь, куда интереснее!

Однажды Белль так сильно увлеклась чтением, что не заметила, как стало уже довольно поздно. Но было так захватывающе! Она решила взять книгу, свечу и дочитать хотя бы еще одну главу в своей каморке. Не в силах оторваться, она брела по коридору, жадно глотая строчки...

...И налетела прямо на хозяина, вдруг оказавшегося на пути.

Книга, подсвечник, свеча разлетелись в стороны, Белль обмерла, не смея поднять глаз.

— Простите, — пискнула она и тут же разозлилась на себя, такую жалкую. — Я не хотела...

Темный маг молча поднял книгу. Рассмотрел ее. Удивленно хмыкнул.

Белль перевела дух.

— Надеешься посетить эти края? — Палец с острым когтем прочертил название.

Белль неловко улыбнулась:

— Раз уж мне суждено провести здесь остаток своей жизни... Могу я хотя бы в своих фантазиях побывать на этих чудесных островах?

Кровавые глаза Румпельштильцхена сверкнули каким-то новым, странным блеском. Лицо расчертила уродливая гримаса, служащая ему улыбкой.

— Мне нравится твоя покорность судьбе. И мне. — Он хихикнул. — Иди за мной.

Белль подхватила свечу и побежала вслед за ним — худощавая его фигура то и дело терялась в закоулках тесных коридоров. Наконец они остановились перед большой дверью. Створка подалась сама собой, и хозяин склонился в нарочито учтивом поклоне.

— Прошу, моя дорогая. — Он оскалился. Белль, глубоко вдохнув, вошла. И ахнула.

Перед ней была просторная комната, одну стену которой полностью занимал книжный шкаф, на другой было огромное окно с небольшими витражными вставками, изображавшими лилии. Уютная кровать, несколько кресел, все это освещали лампы — светло было почти как днем. Румпельштильцхен затейливо взмахнул кистью, и в изголовье кровати появилась симпатичная тумбочка: идеально для того, чтобы положить недочитанную книгу!

— Твоя новая спальня! — объявил он. — Прошу, располагайся.

— Спасибо! — восхищенно выдохнула Белль. — Она чудесная! Я... Мне очень нравится! — Она поглядела на него с благодарностью.

Тот... смутился?

Небрежно взмахнув волосами, он произнес, стараясь добавить в голос равнодушия:

— Только не думай, что я проявляю заботу о тебе. Я просто не хочу, чтобы ты закапала воском мои драгоценные книги или валяла их по грязному полу, на котором спишь.

Белль не удержалась, хихикнула. Он так неловко лукавил! Повинуясь нахлынувшему чувству, она вдруг повернулась к нему и крепко обняла. Он замер от неожиданности...

— Спасибо, — шепнула она. — Мне очень-очень нравится! Ты так добр ко мне! — И отступила, оставив его в явном замешательстве.

— Хм... Доброй ночи, — только и нашелся он. — И не опаздывай утром! Я не хочу оставаться без завтрака из-за твоего позднего чтения!

Она склонила голову и хитро улыбнулась.

* * *

Даже когда алая полоска утренней зари вспорола вершины скал, Румпельштильцхен все еще лежал в своей постели без сна. В груди разливалось тепло — давно забытое чувство, настолько давно, что сомнения берут: а было ли оно? Бывало ли с ним такое? И вместе с ним явно покусывала тревога. Все это... неправильно. Гнать девчонку, гнать немедленно прочь.

Или убить.

Слишком опасно, слишком страшно становиться вновь уязвимым. Надо обрезать все ростки под корень, даже если они примерещились, — уж не думаешь ли ты, отвратительное чудовище, что она и вправду добра к тебе? Стоит лишь на миг поддаться, на секунду поверить, и она немедленно вонзит нож в спину.

Так что к ограм все эти нежности, вспомни, кто ты такой, урод, и вышвырни ее отсюда. Спокойнее будет.

* * *

Конечно, поутру никто никого никуда не прогнал.

Украдкой зевающая, но довольная девушка принесла ему поднос с чаем. Кажется, мурлыкала что-то тихонько. Напустив на себя грозный вид, Румпельштильцхен строго следил, как она возится с чашками.

— Чай остыл! — протянул он капризно. — Почему ты принесла холодный чайник?

Белль стушевалась.

— Я... Но он такой же, как и всегда, — начала она оправдываться, но он встал из за стола, хлопнув ладонями по столешнице.

— Ты не справляешься! А я говорил!

Здесь, на этом моменте, следовало побранить ее сильнее, и приказать уйти, но... будто язык присох к нёбу. Не поворачивался, и все тут. Внезапно невыносимо оказалось представить, что девчонка больше не будет неловко разгонять пыль по залу, ронять его вещи, думая, что он не замечает. Разозлившись на самого себя, он быстро, почти бегом покинул зал.

* * *

Прялка ровно жужжала, но сегодня этот звук не приносил успокоения. Наоборот. Нить норовила вырваться из пальцев, ослабнуть или, напротив, оборваться. Румпельштильцхен остановил колесо — все равно дело не идет, только портить материал.

— Что тебе нужно? — гулко разнесся по башне его голос. Словно повеяло холодом.

Белль, робко стоящая у стены, сделала несколько шагов вперед.

— Я хотела извиниться. Я не знаю, чем тебя обидела, но прости — если это так. Я больше не буду... не знаю что, скажи мне сам.

Темный замер, не поднимая головы. Просит прощения... Не из страха, нет, он почувствовал бы сразу. Сердце вновь затрепетало. Как у мальчишки, в самом деле!

А она подошла ближе, села рядом на скамью — такую маленькую! Оказалась так близко, что можно было почувствовать тепло ее кожи. Ощутить запах волос. Которые вот совсем рядом, только руку протяни.

А ее рука на его колене, между прочим. И она все старается заглянуть ему в лицо — а он упорно не поднимает глаз.

А то можно увидеть, как быстро бьется жилка на ее нежной шее. Почти так же быстро, как его собственное сердце.

— Я не сержусь на тебя.

Чей это голос? Неужели его собственный? Уму непостижимо.

— А теперь иди, мне нужно работать.

Помедлив, она встала, приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но передумала. Сделала неловкий книксен и удалилась.

Он долго слушал, как стучат ее каблучки.

Сегодня шел дождь.

Шорох капель воды, бегущей по каменным стенам, шептал что-то заунывное, вселяющее непонятную тоску. Белль лежала в своей постели, глядя в окно на серое, плачущее небо, и ей тоже хотелось плакать.

Там, где то далеко, остался ее дом, ее семья, подруги детства, любимая игрушка — да, не смейтесь. Тряпичный мишка. Белль придумала, что его ей подарила мать, хотя конечно, не могла этого помнить. Но всегда засыпала дома в обнимку с потертым страшилкой, глаза которого выцвели от старости, лапка была пришита нитками другого цвета, а левое ухо и вовсе безвозвратно потеряно. Но он пах чем-то таким, щемяще-родным, и был ей так дорог… Хотя, конечно, она в этом не признавалась. Ведь уже взрослая.

Дождь шептал, звал. Белль тихонько соскользнула с кровати, и, закутавшись в плащ, тихонько, на цыпочках прокралась по коридору. Досадно — несмотря на старания, стук обуви далеко разносился в гулкой пустоте замка. Надо обзавестись такими же мягкими башмаками, как у Румпельштильцхена и так же бесшумно передвигаться по лабиринтам каменных коридоров.

Двор.

Белль откинула капюшон, позволив дождю падать на лицо. Мокрые холодные капли тут же потекли под плащ, под ночную рубашку, щекоча кожу на груди, плечах. Промокли волосы. Она слизнула дождевую воду со своих губ.

Замок был темен и безмолвен. Почти. В башне Румпельштильцхена мерцал тусклый огонек.

Наконец, промокнув насквозь и слегка озябнув, Белль решила вернуться в свои покои, уже сделала несколько шагов к дверям, как заметила, что там стоит хозяин. Сложив руки на груди, он молча наблюдал за ней. Как долго? Белль вновь подумала о башмаках.

— Я… — она кашлянула. — Я выходила подышать свежим воздухом. Дома… — она запнулась. — дома я любила гулять под дождем.

— Хорошо, — посторонился он, пропуская ее вперед. — А то я уж было подумал, что ты решила умереть от простуды — и таким образом покинуть меня.

Глаза Белль лукаво блеснули.

— А ты не хочешь чтобы я тебя покидала. Правда же?

Румпельштильцхен не ответил. Просто последовал за ней.

* * *

Вода струилась с ее одежды, неприятно липнувшей к озябшему телу. Дверь послушно отворилась сама собой, впуская их в комнату. И так же тихонько закрылась.

— Спасибо, что проводил, — обернулась Белль. — Прости, я бы хотела переодеться, мне становится холодно…

Он пожал плечами.

— Разумеется. Я помогу, — и, оказавшись совсем близко, расстегнул застежку плаща. Прежде чем Белль успела ему помешать, тяжелая, напитанная водой ткань соскользнула с ее плеч.

— Стой! — она выставила руку перед собой. — Это неправильно, я не хочу так!

Она посмотрела в его жуткие, нечеловеческие глаза — и не отвела взгляд.

— Хотя бы отвернись, — прошептала отчаянно. — Пожалуйста.

Его молчание и неподвижность пугали больше, чем безумный смех и дерганые жесты. Но вместе с этим страхом появилось новое чувство — азарт? Что будет дальше?

В самом деле, Белль не верила в то, что ей могут причинить вред. Сейчас она чувствовала себя канатоходцем… идущим над ямой с крокодилами по туго натянутой струне. Такая невероятная близость опасности заставляла кровь кипеть. И даже мелькнула шальная мысль — позволить ему продолжить. Позволить стянуть с себя ночную рубашку, почувствовать на бедрах его руки, оказаться совсем обнаженной — по правде сказать, и сейчас мокрая ткань больше подчеркивала, чем скрывала. И Белль втайне понадеялась, что он не окажется излишне учтивым. Что не послушает ее просьбу.

Послушал. Отступил. Отвернулся.

Белль тихонько выдохнула.

Долго возилась, высвобождаясь из плена мокрой рубашки, почти даже забыла о чужом присутствии. Но быстро нырнула в сухое платье — и сразу почувствовала себя увереннее.

— Можно, — объявила она, оправляя складки.

Румпельштильцхен обернулся, растянул губы в улыбке — глаза остались такими же неподвижными, страшными. В его руках заклубился дым, и исчез, оставив маленькую чашку, от которой поднимался пар.

— Выпей — чтобы согреться, — его голос мягок и вкрадчив, и от него мурашки по шее бегут. Да ей и греться не нужно, сердце гонит кровь так, что щеки и губы пылают. Белль кивнула, неловко присела зачем-то в поклоне.

Румпельштильцхен поставил чашку на тумбочку у кровати.

— Спокойной ночи, — и направился к двери.

«И все? Это все? — она едва не закричала от разочарования. — Ты вот так просто уйдешь? Просто — спокойной ночи?»

Повинуясь внезапному порыву, она бросилась за ним, схватила за руку — зачем? Самой непонятно, и непонимание же отразилось в его глазах.

— Я… я хотела сказать… спасибо, — почему его рука дрожит? И он будто хочет что-то произнести, но не решается. Белль, почти не отдавая себе отчета, просто потянулась к его губам, не выпуская руки.

Неясно, чем было дело, в магии, в нетерпении, в чем то еще, но этот поцелуй был таким, что после него не жаль было и умереть. Как будто тысячей крошечных иголочек пронзило все тело, странно и приятно.

Натянутая над ямой струна покорилась ей, и ее захлестнула волна чувств — даже воздух не нужен был, она дышала им, его напряжением, его…

Он оттолкнул ее. Грубо — как никогда раньше. Белль впервые настолько испугалась — было от чего. Глаза Румпельштильцхена горели яростью, зубы оскалены… Белль отшатнулась. Казалось, он сейчас ударит ее, убьет...

Но нет.

Дверь едва с петель не слетела, врезавшись в стену. Румпельштильцхен вылетел, как ужаленный, оставив Белль недоумевать.

Она села на постель, взяла в руки забытую, остывшую чашку. Смахнула со щеки слезинку. За что? Она не сделала ничего плохого…

* * *

«Она едва не уничтожила меня!»

Румпельштильцхен несся по замку, не разбирая дороги. Остановился только у своей прялки. Нервно зачерпнул горсть золотых нитей, швырнул обратно.

Маленькая дрянь.

Маленькая дрянь…

Откуда она могла это узнать?

Румпельштильцхен тревожно оглядел свое отражение в оконном стекле. Все так же уродлив. Все те же глаза чудовища. Взмахнул рукой — гобелен на стене вспыхнул и обратился в пепел за секунду.

Ничего непоправимого не произошло. Он немного успокоился.

Может это…

Нет. Не может. Она не могла быть искренней! Она лгунья, коварная обольстительница, задумавшая лишить его волшебной силы!

«Ты слышал, как билось ее сердце. Ты все слышал и видел. Кто может так искусно лгать?»

— Точно не она…

Тяжело выдохнул.

— Я, должно быть, здорово напугал ее.

Безумно захотелось вернуться, попросить прощения. Почему? Потому что невыносимым казалось видеть в ее глазах страх. Страх и ненависть. Так ведь и должна смотреть обычная пленница, но эта девчонка, эта игрушка была другой. Она не боялась, и это было для него в новинку. А теперь он все испортил.

— Я опять все испортил.

Второй гобелен, искрошенный в клочья, осыпался на каменный пол.

Замка больше не было видно, и Рохля заметно приободрился. К тому же вдалеке уже сияли огни той самой деревеньки, в которую он направлялся. Надо бы, конечно, расспросить девочку, кто она и откуда, но он уже запыхался, да и ветер все норовил зашвырнуть в рот пригоршню снега. Но для себя он уже решил, что позаботится о девочке.

Лихорадочно вспоминал: есть ли в его коробе детские игрушки? Обидно, но, кажется, нет. Хотя — вроде валялся на самом дне коряво сшитый тряпичный медвежонок? Не бог весть какой подарок, но вряд ли маленькой спасительнице нужны принадлежности для конюхов и доярок...

Деревенька становилась все ближе.

* * *

Белль притихла. Тенью скользила по замку. Старалась не сталкиваться с хозяином. Порой плакала украдкой.

Румпельштильцхен тоже вел себя как затворник. Дни и ночи напролет жужжала прялка. Золото струилось рекой, мерцала магическая нить, но не радовала, не приносила успокоения, лишь мучила.

Хоть бери да вешайся на сплетенной из золота веревке. Жаль, без толку. Только пауков смешить.

«Так и знал, что надо было раньше вышвырнуть ее отсюда», — думал он, кусая губы, но в груди что-то больно сжималось. Выгнать ее — так просто, вот только казалось, что после этого он потеряет часть самого себя, какую-то очень важную часть.

Какая глупость. Несусветная глупость и мягкотелость. Разве не этому он сам всегда учил? Любовь — это слабость...

Так, кто вообще говорит о какой-то там любви?

Он встал размять затекшие ноги. С досадой посмотрел на стопку книг, забытых ею еще до того дождливого вечера. Взял верхнюю.

— Отнесу ей. Просто отнесу, и все. Это как жест примирения. В конце концов, забудем обо всем, и все вернется на свои места. Я же должен ценить свою прислугу?

* * *

Раздался стук в дверь. Белль вскочила от неожиданности.

— Могу я войти? — заглянул Румпельштильцхен. — Я пытался быть учтивым. — Он повел плечами.

— Да... да, конечно, — закивала она. — Конечно можешь, это же твои владения.

Он улыбнулся. Протянул ей книгу.

— Я подумал, ты приглядела это для чтения.

— Благодарю. — Она кивнула. — Я просто... не хотела тебя беспокоить.

Он театрально взмахнул рукой.

— Пустяки! Мне не жаль для тебя такой мелочи.

Белль улыбнулась.

Повисло неловкое молчание.

— Мне... мне пора вытирать пыль в гостиной. — Белль опустила голову, подхватила подол платья.

— В такой поздний час? — хмыкнул Румпельштильцхен.

— Да, я... Я просто не хочу оставаться с тобой наедине, — выпалила она, словно шагнула с края обрыва. — А просить тебя уйти я не имею права...

Улыбка застыла на его лице жуткой прорезью.

— Почему?

Она села на край кровати.

— Ты ушел тогда так внезапно. Я не знала, что и думать. А теперь приходишь, как ни в чем не бывало. Почему? — Она подняла лицо, залитое слезами. — Я же видела тогда, как ты...

— Хотел тебя? — перебил жестко. Она вздрогнула.

— Да...

— Надеюсь, ты не вообразила себе, что я тебя люблю? — Хищный блеск в кровавых глазах, улыбка — оскал. Он весь напрягся, как перед броском.

Она вдруг стиснула губы. Вскочила резко, выпрямилась. Куда девалась ее робость?

— Нет! Не вообразила! Я точно знаю, что ты любишь! Иначе, — повела рукой неопределенно, — иначе ничего этого не было бы! — И она толкнула его, оторопевшего, обоими руками в грудь. — И я... Я тоже...

— Что?

Их лица совсем близко, губы совсем близко.

— Тоже люблю тебя...

Страшно. Очень страшно, и явно произошло что-то непоправимое. Белль схватила его руку и приникла к ней губами.

«Нельзя получить все и сразу», — мучительно вспыхнуло в голове, но он уже привлек ее к себе, зарылся в волосы. Осторожно, как будто боясь обжечься, коснулся губами белой нежной шеи, сорвав короткий стон.

Ничего не произошло.

— Белль... Прости меня, — прошептал ей на ухо, и она рассеянно улыбнулась. Вспомнив сладость ее губ, едва не зарычал, рванул на себя ворот платья и тут же замер: вдруг снова напугал? Но в ответ она решительно потянула на себя шнурок рубахи.

— Что ты делаешь? — Он поглядел ей в лицо. Она лукаво улыбнулась.

— А на что похоже?

Снова распустила шнурок. Поцеловала ямку между ключицами, и он едва не застонал, ощутив ее мягкий влажный язычок.

А, к чему сдерживаться. И перед кем? Хорошо, что кровать так близко!

Подхватить девчонку под бедра, бросить на постель. Заставить платье исчезнуть — как удобно! Целовать все ее тело — кроме губ. Чуть прикусывать соски, заставляя выгибаться и вскрикивать.

Это слишком сладко. Слишком упоительно.

Волшебно.

Ее взгляд просит, умоляет.

— Румпель... Я хочу...

От звуков ее голоса в голове шумит, как от крепчайшего вина.

Когда под общий стон они становятся единым целым, им обоим уже все равно, что будет дальше.

* * *

Дальше.

Пока что ее голова покоится на его плече. Ее ровное сонное дыхание греет кожу на груди — серую кожу чудовища. Чуда не произошло, и это и к лучшему. Магия — это сила. Она нужна, чтобы защитить тех, кто дорог. Жаль, что не все они это понимают.

Белль вздохнула и сонно завозилась. Поцеловала его в плечо, не открывая глаз, и его сердце затопила нежность.

— Я люблю тебя, — прошептал он ей в макушку. — Люблю... люблю...

Говорить это было так легко и сладко.

Она улыбнулась.