Однажды под небом Ирландии (гет)

— Сложно оказалось найти тебя, Грэхем! Ну и где же они, первобытные морозы из твоих слезливых историй?

Дандан говорит так, будто они расстались пару часов назад. Проходит мимо Пино, открывшего ей дверь, скидывает мокрый плащ (на улице — проливной дождь), стучит каблуками, отряхивается.

— Чего встал-то? Скучал по мне? Кретин.

Пино молчит. И не сразу понимает, что уронил стакан, который мгновение назад держал в руке.

— Кретин, — соглашается отец, продолжая глодать куриную кость. — Весь в мать.

Дандан с любопытством смотрит на отца, расшнуровывая сапоги. Тот не смотрит на неё вовсе. Пино следит за обоими, собирая осколки стакана.

— А вы кто? — наконец спрашивает Дандан.

— Говорит женщина, без спроса вошедшая в мой дом, — отзывается отец, вытирая салфеткой рот. — За это тебя стоило бы хорошенько выпороть.

— О! Грэхем-старший! — Дандан складывает руки на груди. — Именно так и представляла.

Отец поднимает на неё взгляд. И морщится.

— Во имя богини Дану — назовись, — требует он и ударяет кулаком по столу. Посуда от этого содрогается с неприятным звоном. — Не вынуждай меня…

— Дандан это, — поспешно сообщает Пино. — Она…

— Мы познакомились на Турнире, — перебивает Дандан. — Я типа его «подружка»… Не подумайте ничего дурного. У нас свободные отношения.

Отец бьет себя по колену и заходится гнусавым хохотом:

— Ты слышала, Бадб? Мой сын трахает узкоглазую! Какой позор на весь наш род!

Ворон, сидящий на полке, расправляет крылья, вторит отцу злым каркающим воплем. Бадб тоже смешно.

— «Узкоглазая»? — повторяет Дандан. В полумраке её губы кажутся совсем чёрными. — Какой дремучий шовинизм.

— Шлюха, — фыркает отец, бросая объеденную кость в тарелку.

Теперь смеётся Дандан, запрокинув голову и уперев руки в крутые бока.

— Я бы оскорбилась, — говорит она, — но вы не первый, кто это говорит.

— И правда — шлюха, — выдыхает отец. — Зачем ты к нам заявилась?

— Жить у вас буду.

— Не будешь.

— Буду!

— Не будешь! Пино, прогони её!

— Я вам заплачу.

Выражение глаз отца мгновенно меняется.

— Нет, — припечатывает он уже не так решительно. А после осторожно и деловито интересуется: — Сколько?

— Восемьсот евро. В день.

— Восемьсот пятьдесят. Наличными.

— Восемьсот двадцать пять.

— Договорились, — он приглаживает лохматую бороду, — будешь с Пино ютиться.

Бадб-ворон гортанно каркает, но отец отмахивается от неё.

— Чудно. Не представляете, как я устала. — Дандан оглядывается по сторонам. — Пино, милый, возьми мои вещи.

— Да пошла ты!..

— Кстати, да. Куда идти?

— Наверх по лестнице и направо, — отвечает отец. Она уходит, оставляя за собой шлейф приторного парфюма.

Отец морщится:

— Какую суку ты себе нашёл!

— Без тебя знаю, — ворчит Пино.

— Ну, богатая зато.

Когда он заходит в комнату (чемоданы наглой гостьи остаются брошены в коридоре), Дандан уже лежит на его кровати и глядит в мерцающий экран телевизора.

— И зачем ты только приперлась? Я тебя ненавижу!

— Брось, — Дандан лукаво щурится, оглядываясь на него, — ты меня любишь.

— Я тебе шею сломать хочу!

— Нет. Просто хочешь.

— Пф. — Пино чувствует, что краснеет. — Больно ты высокого о себе мнения!

— Тогда спи на полу, — поводит плечами Дандан. — Мда. Такой интересный парень. Одеваешься хорошо. А живешь как в хлеву.

— Может, потому что в отличие от толстожопых девок, привыкших к обслуге, мне приходится делать всё самостоятельно?

— А, значит, прибираться и не разбрасывать по комнате порнушку тебе не даёт социальная несправедливость?

Пино вдруг с ужасом вспоминает, что под кроватью у него лежит стопка взрослых журналов. И, кажется, не только под кроватью…

Дандан держит один в руке. Открытым на самом интересном месте.

— Ничего нового для меня тут нет. Но твои вкусы, Пино, узнать было весьма любопытно.

— Да заткнись уже, — огрызается Пино, не зная, куда деть глаза.

— А говоришь, что не хочешь…

— Единственное, чего хочу: тебя придушить!

— Это очередной твой фетиш, извращенец?

Теперь он чуть ли не рычит:

— Свалишь завтра же утром!

— И ты даже не спросишь, почему я приехала?! — восклицает она, бросая журнал. — Я сбежала от отца!

— Да плевать мне! Ты должна была сбежать куда угодно, но не сюда!

Она тихо всхлипывает и закрывает лицо руками. Пино поверить не может: Дандан Цинь плачет!

Он теряется, подступает ближе:

— Ты, это… думаешь, не понимаю? У меня батя тоже мудак.

Дандан отводит руки от смеющегося лица, хватает Пино за плечи и наваливается на него.

— Попался! — восклицает она. Пино раздражённо запрокидывает голову. И как он мог повестись на такой очевидный трюк?

* * *

…Она была ведьмой — одной из самых могущественных, что когда-либо рождались на свет. Ветер любил её густые рыжие волосы.

Многое она умела при жизни. Более прочего — быть верной своей земле. Врагов Ирландии она обращала в бегство: их преследовали звери, чума, ядовитые туманы и огненные дожди.

Когда она погибла, люди прозвали её богиней. Если вороны летают над бранным полем, кричат, глодают убитых — это она оплакивает воинов, забирает их в свой мир.

Ей дали новое имя — Бадб.

Когда она полюбила юного Грэхема — стала рабыней. Служила ему, с болью смотрела на его детей; но он ушёл из мира, и никому она больше не подчинялась.

Столетие за столетием Бадб хранила его род. А героя, что мог бы сравниться с Грэхемом, всё не рождалось.

Бадб забыла любовь к жизни, забыла ветер, что трепал её рыжие волосы. Да и сами волосы выцвели.

Забыла Бадб, что такое — быть человеком.

А потом появился мальчишка, тщеславный упрямец, так похожий на древнего своего предка. И одолел её. Скол возник в ледяном сердце Бадб — и всё ширился, ширился, пока мальчишка рос, становился юношей, встречал первые неудачи…

И женщин.

«Он мой! Мой!»

Гостья не спит. Смотрит на Бадб, сидящую на подоконнике, и улыбается — почти сочувственно.

«Так значит, ты…»

«Убирайся! Убирайся!» — каркает ворон.

«А я тогда и не заметила…»

— Ты с кем болтаешь? — бормочет Пино.

— Дубина. Она всю жизнь у тебя под носом, а ты не видишь. Думаешь, наверное, что это — инструмент. Не женщина.

Он приподнимается:

— Чё ты несёшь?.. На колёсах сидишь, что ли? — снова ложится и отворачивается. — Спи уже.

«Если не будет моим, — продолжает Бадб, — ничьим не будет!»

«Богиня вроде, — вздыхает гостья, — а ведёшь себя как обычная ревнивая дура».

— Они тебя кинули? — спрашивает Дандан у него за спиной.

— Кто?

— Сокомандники. Вроде ж вместе всегда таскались. Родственные души типа. Друзья навек.

— Зоря… в Россию вернулась. А у Кадимахида семья. Сказал: по бабке скучает.

— Тот здоровяк? О-о, это так мило.

Пино стягивает с головы полотенце и оборачивается. Дандан развалилась на его кровати в его футболке и беззастенчиво листает его порно-журнал. Опять.

— Мне тебя силой раздеть? Или сама отдашь?

— Ах, какие фантазии!

Пино нависает сверху, заглядывает ей прямо в глаза. Он буквально кипит от злобы, однако на женском лице напротив видит лишь улыбку, чуть удивлённую.

Дандан рассматривает его голую грудь:

— Это он тебя?..

Касается фиолетового синяка на ключице.

— Не твоё дело! — Пино отталкивает её руку и отстраняется.

— Я вот всё думаю, — говорит Дандан, — зачем этот хрен тебя изводил? Сам, что ли, не мог пойти на турнир? Надёжнее было бы полагаться на себя, чем на бестолкового отпрыска.

— Потому что этого хотел я.

— О?

— Хотел доказать себе, что я чего-то стою. Что я не деревенщина с фермы. Знаешь, как люди смотрят на тех, кто живёт не так, как все… А оказалось, что им, этим шаманам, я вовсе не ровня. И вот, когда я почти смирился с этим — появляешься ты и опять всё во мне переворачиваешь!

— Ну извини. Не знала, что ты такой чувствительный мальчик.

Без стука в комнату заходит отец. Замирает на пороге, долго молчит, причмокивая губами.

— Когда платить собираешься? — спрашивает у Дандан.

— Сколько вам заплатить, чтобы перестали быть мудаком? Скажите — сразу чек выпишу.

— Ага, чек! Наличкой давай!

— Тогда ждите. — Дандан поводит плечами. — Мне придётся искать банкомат в этой дыре.

— Собирайся, — произносит Пино, — и уходи уже. У меня ещё куча дел. Овец надо покормить…

Дандан косится на него:

— И не покажешь мне город? Бросишь здесь совершенно одну?

— Извини, но овечья компания будет поприятнее твоей.

— Мда, Грэхем. Твои вкусы продолжают меня поражать.

Бросив последнюю колкость, она наконец уходит в душ. Пино показывает фак закрывшейся за Дандан двери.

А отец говорит:

— Хорошие ноги.

Пино смотрит на него с недоумением.

— Много детей бы понесла, — продолжает отец. — Жаль — желтомордая.

— Не говори ерунды! У нас ничего нет! Мы, чёрт возьми, даже не друзья!

* * *

…Те, кого он считал друзьями, и правда его «кинули». По крайней мере, Дандан сказала бы так, узнай она всю историю.

Когда Турнир завершился, Кадимахид засобирался на родину — проведать бабушку и старого отца-рыбака. А Зоря хотела учиться — Пино знал, что даже читала она по слогам — и уехала с ним в Ирландию.

Ещё на турнире было ясно, что проигрыш тяготил её больше, чем самого Пино. В конце концов, он понимал, что она пережила, и почему на турнир возлагала куда больше надежд. Но вот — все они рухнули, и опять ничего у неё не было… Кроме фермы, куда Пино её привёз. И его сварливого отца. И самого Пино, с которым они так и не стали чем-то большим, нежели просто «товарищами», пусть и оба смутно ощущали друг к другу что-то. Увы, когда вы настолько непохожи, «чего-то» бывает недостаточно. Застенчивая, молчаливая, но гордая внутренне, она страдала от его природной горячности — и между тем — скупости чувств.

Может, со временем что-то сложилось бы, как складывается тогда, когда нет даже выбора, кого полюбить, но…

Как она уехала — Пино без гнева вспоминать не мог. Честно считал, что её у него украли. И не абы кто, а тот фанатик из секты Хао Асакуры, который их души чуть Духу Огня не скормил! Пино не заметил, как эти двое начали общаться — вроде бы американский хер приезжал в Ирландию по делам, ведь заделался шавкой клана Тао…

И вот, однажды, возвращаясь из овчарни, Пино увидел их вдвоём на крыльце. Зоря куталась в огромный чёрный пиджак. Она казалась напуганной и растерянной, будто бы даже больной…

— Идём, — обнимая её, произнёс Большой Билл. — Зан-Чин ждёт нас в вертолёте.

— Зоря, куда этот тип собрался тебя увести?!

— Это её решение — уехать со мной. А ты, — Билл нахмурился, — следи лучше за своим духом.

Зоря виновато взглянула на Пино — будто извинялась за то, что не может нормально с ним попрощаться.

С тех пор он её не видел.

Иногда он сердился на неё, думал, что она не изжила в себе мечты о могуществе, и потому хочет стать такой же, как эти фанатики, оказаться у Хао под крылом…

Иногда — думал, что дело совсем в другом. Она ведь… знала о своём бесплодии. Шаманы-целители, с которыми Большой Билл якшался, умели и мертвецов поднимать. Наверняка помогли бы и ей. Вот только… неужто взамен она решила целиком продаться этому типу? Жить с ним, терпеть его прикосновения? Ребёнка ему родить?! Неужели ей так плевать на себя?! Где её гордость, чёрт возьми?!

…Темнеет. Бадб ждёт его в комнате. Она редко принимала человеческий облик прежде. У неё очень бледная кожа — и очень красивое лицо, но выражение на нём застывшее, будто у крепко спящей.

Пино улыбается:

— Знаешь, Бадб, иногда мне кажется, что лучше бы в груди был кусок льда, чем это идиотское человеческое сердце.

Она открывает глаза:

— Я тоже так думаю, Пино.

И обнимает его.

* * *

— Представляешь, — снимая пальто, начинает Дандан, — опять попала под дождь! Горазд же ты сказки сочинять — про морозы, мамонтов в скалах — нет бы честно предупредить, что климат тут капризный и неустойчивый!.. И отцу передай: банкомат, который мою карточку принимает, я так и не нашла! Скоро в Дублин поеду, там счастья попытаю.

Она замирает у его комнаты. Мгновение стоит, прислушивается. Кажется, за приоткрытой дверью — целуются…

Она заглядывает в щель. И правда: в полумраке на кровати сплелись силуэты — мужской и женский.

Дандан давится смешком. Кто это дорвался до тебя, Грэхем? Чего я не знаю о тебе? А ведь рассказывал, как на родине тебя любят девушки! Что каждая первая ждёт твоего возвращения! Хоть в этом не соврал, а!

Наверное, для меня представление? Ладно уж, сама виновата. Чего сердиться.

— Добрый вечер, голубки. Извините, но я третья лишняя.

Дандан зажигает свет. И видит Пино — в когтистых объятьях Бадб…

Богиня целует его, недвижимого. Целует почти целомудренно, словно больного ребёнка. Целует в закрытые глаза, в горящие красным щёки, в приоткрытые губы.

Богиня… забирает его в свой мир.

Может, приди Дандан позже — увидела бы гораздо большее… Почему-то ей становится страшно.

Богиня оборачивается. И в хищном лице её нет ничего человеческого. Мгновение — и на груди Пино сидит большая чёрная птица.

* * *

Вороньи глаза Бадб обжигают женщину ледяной ненавистью.

«Уходи! Оставь нас! Нам будет лучше без тебя!»

— Сдурела, пернатая? Убить его хочешь?

«Он мой! Мне отдали его ещё мальчишкой! Только я нужна ему!»

— Да он пылает весь! Ему нужен врач!

Однако до ближайшей больницы — десять километров. И по миру разливается холодная ночь… Женщина бросается к телефону и слышит из трубки лишь тишину.

Провод обрезан. Нет, перекушен. Ворон перелетает на новое место, нетерпеливо щёлкает жаждущим мяса клювом.

«Пойдёшь за помощью к его отцу? Не жди ничего. Он уважает богов, в отличие от тебя».

Женщина надевает пальто и сбегает по лестнице. Ворон летит следом: «Ты уходишь? Ты наконец уходишь?»

— Ухожу я! Ухожу! — кричит женщина. Бадб не верит ей. Хватает когтями её за шиворот, царапает шею, голову, пытается добраться до лица, впиться клювом в ненавистные глаза, выдрать язык…

Женщина спихивает с себя огромную птицу и бросается из дому.

Теперь за женщиной следует дева, полупрозрачная банши с зеленоватыми, точно болотные воды, волосами. Когтистыми вороньими лапами она собирает нити ветров: скоро — Самайн, скоро в Ирландию придёт зима!

«Мразь, — рычит женщина. Ёжится от холода, но упорно продолжает свой путь. — Ёбаная пернатая мразь…»

На трассе женщина останавливает грузовик. Забирается в него и сильно хлопает дверью, не впуская в кабину Бадб. Та прижимается к окну всем своим белым лицом — лоб её, нос, подбородок смешно плющатся. Но стоит машине сдвинуться с места, и по ту сторону стекла — никого.

— Куда вы глядите? — спрашивает водитель, усатый пожилой фермер. — Там… кто-то есть?

— Нет, что вы, — отвечает женщина и улыбается почти искренне. — Говорят, Ирландия — волшебная страна. Вот и надеюсь повстречать какого-нибудь… лепрекона.

— У вас кровь…

Женщина проводит рукой по шее. В ужасе смотрит на ладонь.

— С-сучка!

Бадб, летящая над фермерским грузовиком, распахивает вороньи лапы. Асфальт покрывается льдом, но водитель успевает остановиться. Женщина выскакивает из кабины, бежит и не оборачивается, даже когда водитель несколько раз окликивает её: «Мисс! Стойте!»

А потом он с изумлением поднимает взгляд в небо: «Надо же, снег в октябре…»

Город совсем близко, идти остаётся чуть-чуть. Женщина кутается в пальто, прикрывает рукой глаза, иногда припадает на колени — Бадб тянется следом за ней, собирает над её головой новые и новые северные ветра.

«Я не отдам его! не отдам!..»

Женщина забегает в клинику. Бадб видит мельтешение силуэтов в светящемся окне: медсестра на ресепшене не очень-то хочет выслушивать, что говорит странная посетительница. «Почему вы в крови? Может, вызвать полицию?» Но женщина хватает её за ворот и шипит: «Помощь нужна не мне!»

На улице в бушующей метели раздаётся неистовый вопль — точно стон раненой птицы. Рыдание банши.

Нет. Никто не умрёт сегодня. Это лишь крик отчаяния.

Может, накликать бурю? Пусть гневный ветер сносит крыши домов, вырывает деревья с корнями, уносит людей друг от друга! Или...

Мгновение, и вместо девы у окна — ворон. «Нет. Всё — бесполезно». Он взмывает в воздух и исчезает в холодной ночи.

…Он открывает глаза.

В комнате тихо. За окном курится туман. Вокруг — неизменный бардак: журналы, посох в углу…

На языке горчит словно после приема лекарственных трав. Пино вспоминает, как Дандан приводит кого-то в дом, ругается с отцом, а этот кто-то тормошит самого Пино, осматривает, переворачивает…

Ещё Пино вспоминает Бадб, её глаза — желтоватые, с кошачьими зрачками. Странные, полные горечи и отчаяния, и чего-то глубинного, обращённого к нему…

И как она, никогда прежде не говорившая с посторонними, говорит вдруг с Дандан: «Он мой! Мне отдали его ещё мальчишкой!»

Фрагменты складываются в единую картину.

Дандан спит рядом, накинув сверху его парку. Он протягивает руку, отбрасывает капюшон. Дандан просыпается. Лицо у неё бледное и усталое. Губы — непривычно розовые.

— И даже не испугалась? Неужели взяла — и рискнула собой? Почему?

— Всё потому, что я, — Дандан улыбается, — сама доброта.

— Вылитая Дева Мария. — Пино хмыкает. — А где ты так расцарапаться умудрилась? А, идиотка?

— Вот ведь говнюк! — вспыхивает Дандан. — Да я ради тебя…

Он не даёт ей договорить. Он её целует.

И снова в комнату заглядывает отец.

— Опять за своё? — ворчит он.

— Мудак, — бросает Пино.

— Что?

— Ничего.

Дандан хохочет:

— Какой, однако, агрессивный флирт у богини. Интересно, и вас когда-то она пыталась так «подцепить»?

— Что? — до смешного беспомощный, переспрашивает отец.

— Ничего, — отвечает Дандан, и они с Пино снова смеются.