Чернила и Серебро (гет)

Гермиона

Ненависть — хрупкий мост через пропасть.

Воздух в портале сжался вокруг меня, как влажная простыня, а потом резко рванул вперед, выплюнув на холодный кафель Министерства Магии. Я едва удержала равновесие, цепляясь за поручень несуществующей кабинки. Лондон. Запах пыли, старого камня, волшебства, подернутого озоном, и… чего-то еще. Ожидания? Недоверия? Последние три месяца в джунглях Бразилии, выслеживая контрабандистов запрещенных зелий, казались теперь сном. Ярким, жарким, наполненным криками экзотических птиц и липким потом от постоянной боевой готовности. Здесь же, в подземельях Уайтхолла, царила вечная, стерильная прохлада бюрократии. И она обволакивала, как паутина.

Я потянула плечи, пытаясь сбросить невидимый груз усталости. Костюм-тройка из практичной самоочищающейся ткани выглядел безупречно, но под ним кожа ныла от недосыпа и остаточного напряжения. В кармане ждал отчет — толстый, подробный, с безупречными выводами. Еще одна галочка в списке дел. Еще один шаг к… К чему? К вершине Отдела Тайн? К признанию? К чувству, что этот кирпичный лабиринт — мой дом? Горьковатый привкус скользнул по горлу. Дом… Этот термин все чаще казался абстракцией.

— Грейнджер! Добро пожаловать обратно! — Голос Кингсли Шеклболта, звучащий, как всегда, спокойно и весомо, разрезал толчею Атриума. Он стоял у Золотых Фонтанов, небрежно опираясь о мраморное основание одной из статуй. Его фигура в темно-фиолетовых мантиях Министра Магии казалась незыблемой скалой среди суеты клерков и курьеров. Но в его глазах, теплых и умных, я уловила тень… озабоченности? Или просто усталости от груза власти?

— Министр, — я кивнула, подходя. Рукопожатие было крепким, деловым. — Миссия завершена. Контрабандисты арестованы, сеть ликвидирована. Отчет. — Я протянула увесистую папку.

— Я никогда не сомневался в твоей эффективности, Гермиона, — он принял папку, не глядя, словно это был ожидаемый, незначительный жест. Его внимание было приковано ко мне. — Но ты выглядишь… измотанной. Джунгли дали о себе знать?

Я натянуто улыбнулась:

— Не больше, чем обычно. Задачи выполнены. Это главное.

— Главное, но не единственное, — Кингсли вздохнул, проводя рукой по гладко выбритой голове. Его взгляд скользнул по Атриуму, по спешащим людям, по золотым статуям, которые казались сейчас не символами магического братства, а немыми свидетелями вечных интриг. — Здесь тоже неспокойно. Очень. Пойдем в мой кабинет. Есть дело… деликатное. Требует твоего, кхм, уникального подхода.

«Деликатное». Это слово в устах Кингсли всегда означало «взрывоопасное», «грязное» или «связанное с бывшими Пожирателями Смерти». Тревожный комочек сжался под ребрами. Я лишь кивнула и последовала за его широкой спиной по знакомым коридорам. Лифты с золочеными решетками звякали, поднимая и опуская чиновников. Шепотки затихали при нашем появлении, взгляды — любопытные, оценивающие, иногда завистливые — скользили по мне. «Гермиона Грейнджер, героиня войны, правая рука министра, самая молодая и перспективная в Отделе Тайн». Я знала, что обо мне говорят. Знаменитость. Символ. Икона. Иногда мне хотелось закричать, что я просто человек, который хочет делать свою работу и, возможно, выспаться хотя бы раз в неделю.

Кабинет министра поражал своим контрастом с подземной серостью Министерства. Высокие окна, залитые даже в этот пасмурный лондонский день мягким светом, открывали вид на… иллюзию неба. Магия. Дубовый стол размером с небольшой плот, стеллажи с древними фолиантами и современными досье, кресла, утопающие в темно-бордовом бархате. Кингсли опустился в свое кресло, указывая мне на одно напротив.

— Гермиона, — он начал, откинувшись, его пальцы сложились в пирамиду. — Ты знаешь, что послевоенная реконструкция — это не только восстановление зданий. Это восстановление доверия. Борьба с пережитками идеологии Волдеморта. И… мониторинг тех, кто мог ускользнуть от правосудия или лишь притворяется исправившимся.

Мой желудок сжался холодным узлом. Я знала, к чему он клонит. «Мониторинг». Это означало Малфоев. Гойлов. Ноттов. Всех этих «раскаявшихся» под угрозой Азкабана, купивших свободу галлонами и связями.

— Мы столкнулись с проблемой, — продолжил Кингсли, его голос стал жестче. — Из засекреченных хранилищ Отдела Тайн… пропадают артефакты. Не золото, не зелья. Специфические предметы. Древние. Мощные. И, что самое тревожное, связанные с ритуальной магией крови. Темной. Очень темной.

Я наклонилась вперед, все внимание сфокусировалось:

— Кражи? Кто? Как? Защиты Отдела Тайн…

— …не были рассчитаны на такую изощренность и знание системы, — закончил он за меня. — Взломы чисты, профессиональны. Оставлены следы… — он помедлил, — следы магии, напоминающей почерк Волдеморта, но… искаженной. Как будто кто-то пытается воссоздать ее, не обладая истинной силой, но имея доступ к знаниям.

Ледяная волна прокатилась по спине. Волдеморт. Даже его призрак, даже подражание, было кошмаром. Мои пальцы непроизвольно сжали подлокотники кресла. Нет. Не снова. Не после всего.

— Кто может обладать такими знаниями? — спросила я, голос звучал резче, чем хотелось. — Кто, кроме самых преданных Пожирателей, допущенных к самым темным тайнам?

Кингсли тяжело вздохнул:

— У нас есть подозрения. Группировка, называющая себя «Проклятое Наследие». Смесь оставшихся на свободе фанатиков и… их отпрысков. Тех, кто вырос на идеях чистоты крови, но не познал ужаса полной власти Волдеморта. Они опасны своей фанатичностью и отсутствием страха перед его тенью.

Я кивнула, мозг уже лихорадочно работал, прокручивая возможные сценарии, артефакты, которые могли быть целью. Ритуалы крови… Это требовало глубоких, почти утерянных знаний.

— Тебе поручается это расследование, Гермиона, — сказал Кингсли, его взгляд стал прямым, неумолимым. — Твой ум, твоя настойчивость и… твое абсолютное неприятие темных искусств делают тебя идеальным кандидатом.

Гордость теплой волной коснулась сердца. Да. Это было важно. Остановить это. Не дать тени прошлого снова накрыть мир.

— Спасибо за доверие, министр, — я сказала твердо. — Я не подведу. Начну с анализа последнего места кражи, проверю журналы доступа, следы магии…

— Хм, насчет этого… — Кингсли перебил меня, и в его тоне появилась та самая неловкость, которую я почувствовала в Атриуме. Он откашлялся, избегая моего взгляда. — Расследование требует специфических знаний. Знаний о старых чистокровных семьях, их тайных хранилищах, их… методах. Знаний о темных артефактах из первых рук.

Предчувствие, ледяное и тошнотворное, ударило под дых. Я замерла, не дыша.

— Поэтому, — Кингсли вынужденно встретился с моими глазами, — твоим напарником по этому делу назначен… эксперт-консультант. Человек, который может предоставить нам доступ в те круги, куда Министерству вход заказан. Человек с необходимыми… связями и информацией.

Он сделал паузу. Тишина в кабинете стала густой, давящей. Я слышала, как стучит собственное сердце. Громко. Слишком громко.

— Драко Малфой, — произнес Кингсли, и имя прозвучало как приговор. Как плевок в лицо.

Время остановилось. Воздух вырвался из легких резким, шипящим звуком. Я вскочила, даже не осознавая этого. Дубовая спинка кресла гулко стукнула о пол.

— Малфой?! — Мой голос сорвался на крик, резкий, полный чистой, неразбавленной ненависти. — Вы… Вы шутите? Этот… этот трупоед?! Этот лживый, трусливый подонок, который счастливо бы смотрел, как меня пытают в его гостиной?! Который носил Знак и гордился этим?! И вы хотите, чтобы я работала с ним?! Доверяла ему?!

Картины промелькнули перед глазами: насмешливая ухмылка Малфоя в Хогвартсе, его отец, холодный и надменный в зале суда, Беллатриса, истерично хохотавшая над моими пытками… Боль. Унижение. Страх. Все вернулось, обжигая изнутри.

— Гермиона, успокойся, — голос Кингсли был тверд, но в нем слышалась усталость. — Я понимаю твои чувства. Поверь. Но это не выбор, а необходимость. Малфой… — он произнес имя с явным усилием, — прошел проверку. Он сотрудничает с нами по ряду мелких дел. Его отец все еще под домашним арестом, и его свобода — это козырная карта, которую Драко вынужден отрабатывать. У него есть доступ, знания, которых нет у нас. Знания, которые могут спасти жизни.

— Знания?! — Я засмеялась, горько и резко. — Знания о том, как лучше резать ворон? Как эффективнее пытать магглорожденных?! Вы отдаете меня в лапы волка, Кингсли! Он предаст при первой же возможности! Он ненавидит меня! Ненавидит все, что я представляю!

— Возможно, — Кингсли не стал спорить. Его взгляд был тяжелым, как свинец. — Но он ненавидит и «Проклятое Наследие». Они считают его и его семью предателями. Ради спасения собственной шкуры он будет полезен. А ты… — он посмотрел на меня прямо, — ты сильнее его, Гермиона. Умнее. Бдительнее. Ты сможешь контролировать ситуацию. Использовать его. И не дать ему переступить черту. Это приказ, Грейнджер. Приказ Министерства Магии.

Приказ. Последнее слово повисло в воздухе, как гильотина. Я стояла, дрожа от ярости и унижения. Использовать Малфоя? Как инструмент? Как ядовитую змею, которую держат за голову? Мысль была омерзительна. Предательской по отношению ко всему, за что я боролась, к боли, которую я перенесла.

Я закрыла глаза, пытаясь вдохнуть глубже. Пахло дубом, старыми книгами, властью и… предательством. Ради большего блага. Этот оправдательный приговор предателей и трусов. Но… если «Проклятое Наследие» действительно воскрешает ритуалы крови… Сколько невинных могут пострадать? Сколько еще детей вырастут в страхе?

Я открыла глаза. Ярость не утихла. Она горела холодным, твердым углем в груди. Но поверх нее легла ледяная маска необходимости.

— Когда? — спросила я, и мой голос звучал чужим, ровным, металлическим. — Когда начинаем?

Кингсли едва заметно расслабился:

— Завтра. Восемь утра. Кабинет 713, Отдел Тайн. Он будет ждать. — Он протянул тонкую папку. — Досье на Малфоя. И предварительные данные по кражам. Ознакомься.

Я взяла папку. Бумага была холодной под пальцами. Как прикосновение мертвеца.

— Я поняла, министр, — я кивнула, поворачиваясь к выходу. Каждый шаг отзывался эхом в опустевшей голове. Малфой. Напарник. Слова бились, как пойманные мухи, о стекло сознания.

Выйдя из кабинета, я прислонилась к прохладной каменной стене коридора. Шум Министерства — голоса, шаги, звонки — доносился приглушенно, как из-под воды. Я сжала папку так сильно, что костяшки пальцев побелели. В горле стоял ком. Не слез. Нет. Слезы были для слабых. Это была ярость. Горечь. И леденящий душу страх. Не перед Малфоем. Перед тем, во что эта вынужденная близость превратит меня. Перед тем, какие темные уголки моей собственной души мне придется посетить, чтобы выдержать это.

Драко Малфой. Его имя, словно проклятие, отозвалось эхом в тишине моего разума. Завтра. Начало конца… или начало чего-то нового, еще более страшного? Я оттолкнулась от стены и пошла прочь, высоко подняв голову. Гермиона Грейнджер не сломается. Даже если ей придется идти по лезвию ножа рядом с тем, кого она презирает больше всего на свете. Ради большего блага. Всегда ради большего блага.

Но почему же это "благо" пахло сейчас прахом и предательством?

Драко

Холодный дождь размывал городские очертания за окном лимузина, превращая их в серую акварельную картину. Крупные капли стекали по тонированному стеклу, словно слёзы по грязному зеркалу. Я откинулся на мягкое кожаное сиденье, машинально принимая самую небрежную позу.

Циничный консультант. Полезный подлец.

Забавные ярлыки, которыми Министерство наградило того, кого они держат на коротком поводке страха. Эти слова эхом отдавались в моей голове, вызывая горькую усмешку.

— В поместье, сэр? — прозвучал бесстрастный голос водителя. Маггловский наёмник с каменным лицом, лишённым каких-либо эмоций.

Отец пришёл бы в ярость, узнай он, что Малфой ездит в машине, управляемой магглом. Но Люциус Малфой уже давно не выходил из своего добровольного заточения. Он тихо угасал в западной части поместья, как пленник собственного прошлого и собственных ошибок.

Я тяжело вздохнул, глядя на размытые дождём улицы. В этих серых тонах было что-то до боли знакомое, словно сам Уилтшир оплакивал упадок некогда великой семьи. Мои пальцы нервно барабанили по дверце лимузина, выдавая внутреннее напряжение, которое я так старательно пытался скрыть за маской безразличия.

В зеркале заднего вида отразилось моё лицо — лицо человека, который слишком хорошо научился прятать свои истинные чувства за маской цинизма. Эта маска, уже ставшая второй кожей, начала давить, словно слишком тесный костюм.

— Быстрее, пожалуйста, — бросил я водителю, и его невозмутимое «Да, сэр» прозвучало как приговор. Приговор, который я сам себе вынес много лет назад.

Сделка. Это слово, словно острый нож, висело над моей жизнью, угрожая в любой момент обрушиться на меня всей своей тяжестью.

«Сотрудничай, Малфой-младший, и твой отец избежит Азкабана. Откажешься…» — вспомнил я слова, которые до сих пор вбивали в мои жилы страх.

Я замер, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. Дальше можно было не говорить. Картина и так была ясна до боли.

Каждый мой шаг, каждое слово, каждый вздох на службе у Министерства — всё это была плата за его относительную свободу. За право умирать в собственной постели, а не в Азкабане. От этих мыслей кулаки сжались сами собой, и я почувствовал, как ногти впиваются в ладони.

Я был пресыщен этой игрой. Пресыщен ролью послушной собачки, которую пинками загоняют туда, куда нужно им. Сегодняшняя «консультация» была особенно мерзкой: старый Нотт, такой же затравленный и озлобленный, как и мой отец, пытался через меня продать сомнительную семейную реликвию в Египет.

«Драко, мальчик мой», — проскрипел он своим противным голосом, — «ты же знаешь, как это важно для нашей семьи».

— «Знаю, дядя», — ответил я, стараясь не показать отвращения. — «Я обеспечу контакт».

И обеспечил. Получил свой скромный процент (большая часть, конечно, ушла в карман надзирающим из Отдела Магического Правопорядка), и теперь чувствовал себя грязнее, чем после копания в сливной яме в Хогвартсе.

Каждый совершённый шаг казался предательством, каждая сделка — ещё одним гвоздём в крышку гроба нашей некогда великой семьи.

Я закрыл глаза, пытаясь избавиться от чувства тошноты. Но оно только усиливалось, словно яд, медленно распространяющийся по венам.

Лимузин скользил по аллее, словно призрак, его бесшумное приближение к чугунным воротам казалось предвестником чего-то неизбежного. Ворота распахнулись без единого звука, впуская меня в мир, застывший во времени.

Передо мной раскинулся Малфой-мэнор во всём своём холодном величии: величественная дубовая аллея, идеально подстриженные лужайки с магически поддерживаемым газоном. Красота поместья напоминала мне ледяной склеп.

— До завтра, сэр, — произнёс водитель, когда я вышел из машины.

Его голос донёсся до меня словно издалека. Дождь тут же обрушился на меня, барабаня по дорогому шерстяному плащу. Я не ответил. Просто шагнул под мрачные своды портика, чувствуя, как капли дождя стекают по лицу, смешиваясь с капельками пота.

Дверь открылась прежде, чем я успел поднять руку. Передо мной стояла Липси — домашняя эльфийка с огромными глазами, в которых читались вечный страх и безграничная преданность. Её предшественница…

Я резко прогнал это воспоминание прочь. Ещё один камень в груду моей вины.

— Молодой господин вернулся, — прошептала она, склоняясь так низко, что её нос почти коснулся пола.

Я прошёл мимо неё, не отвечая. Каждый шаг эхом отдавался в пустых коридорах поместья. Холодные каменные стены давили на меня, а мрачные портреты предков следили за моими движениями с немым осуждением.

В воздухе витал знакомый запах — смесь пыли, старинной мебели и магии. Этот запах когда-то был для меня символом дома, а теперь казался запахом увядания и потери.

Я замер у подножия величественной лестницы, чьи мраморные ступени вели в глубины поместья. Капли дождя всё ещё стекали с моего плаща, оставляя тёмные следы на полированном полу. В воздухе витало напряжение, словно натянутая струна арфы, готовая вот-вот лопнуть.

— Где мать? — мой голос прозвучал резко и отрывисто, как всегда случалось в этих стенах. Здесь, среди холодных каменных стен, я никогда не мог говорить спокойно.

Липси, всё ещё склонившись в почтительном поклоне, ответила:

— Госпожа в Зелёной гостиной, молодой господин. Она… ожидает.

«Ожидает», — эхом отозвалось в моей голове.

Конечно, ожидает.

Нарцисса Блэк Малфой всегда чего-то ожидала. Результатов. Успеха. Безупречного соответствия семейным стандартам. Теперь, вероятно, она ожидала, что я развалюсь на части, как отец, или совершу какую-нибудь окончательно глупую ошибку, которая окончательно разрушит то, что осталось от нашей некогда великой семьи.

Я глубоко вздохнул, пытаясь унять бурю эмоций, бушующую внутри. Каждый раз, возвращаясь сюда, я чувствовал себя так, будто вступаю на минное поле. Один неверный шаг — и всё взорвётся, разлетится на осколки, причиняя боль всем вокруг.

Пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Я знал, что встреча с матерью не принесёт облегчения. Она всегда видела во мне продолжение рода, его надежду и слабость одновременно. И сейчас, глядя на её ожидание, я понимал, что должен соответствовать этим ожиданиям, какими бы тяжёлыми они ни были.

Мои шаги эхом отдавались в пустых коридорах поместья. Портреты предков продолжали взирали на меня свысока, их нарисованные глаза, казалось, были полны немого осуждения.

«Не опозорь род, Драко. Не будь слабым. Не будь… как они», — безмолвно укоряли они.

Кто были эти «они»? Те, кто потерпел поражение? Или те, кто выжил, заплатив за это слишком высокую цену?

Перед огромным зеркалом в золочёной раме я остановился. Моё отражение встретило меня холодным взглядом: бледное лицо с острыми скулами, слишком пронзительные серые глаза, платинового оттенка волосы, аккуратно уложенные. Маска безупречности, за которой скрывалась зияющая пустота.

Внутри меня бушевала буря противоречий: разочарование в идеалах, которые привели нас к краю пропасти; неприятие нового мира, который презирал и боялся моего имени; и постоянная, грызущая изоляция. Я был призраком в собственном доме, чужим среди своих и врагом среди чужих.

Зелёная гостиная встретила меня мягким, изысканным светом. Нарцисса сидела у камина, в котором танцевали искусственные, бесшумные огни. Она была погружена в вязание чего-то ажурного и смертельно скучного, её поза воплощала аристократическое спокойствие. Но я-то знал это напряжение в её плечах, эту едва заметную складку гнева у губ.

— Мать, — я кивнул, останавливаясь на почтительном расстоянии. Запах её духов — холодных, цветочных — смешивался с ароматом старой бумаги и воска.

— Драко, — она подняла на меня глаза. Глаза Блэк, пронзительные и нечитаемые. — Ты опоздал к чаю. Опять.

Её голос звучал ровно, но в нём проскальзывало едва уловимое раздражение. Я знал, что за этим фасадом спокойствия скрывается буря эмоций, которую она так тщательно скрывала.

Мы были в этом похожи.

— Прошу прощения, — ответил я, стараясь сохранить невозмутимость. — Дела в Министерстве, — небрежно отмахнулся я, направляясь к бару с его сверкающими хрустальными графинами. Мои пальцы дрожали едва заметно, но достаточно, чтобы это заметил внимательный наблюдатель.

Налил себе виски, не разбавляя. Жидкость обожгла горло, словно расплавленное серебро, на мгновение притупив острое чувство фальши, которое разъедало меня изнутри. Алкоголь — единственное, что могло приглушить этот постоянный диссонанс между маской и реальностью.

«Какие дела?» — ехидно прошептал внутренний голос. Продажа краденого семейного серебра Ноттов? Сделка, от которой выворачивало желудок, но которая была необходима для поддержания хрупкого баланса.

Я сделал ещё один глоток, чувствуя, как тепло разливается по венам, принося с собой временное облегчение. Но даже алкоголь не мог заглушить голос совести.

— Драко? — голос матери прозвучал неожиданно резко, вырывая меня из мрачных размышлений.

Я обернулся, стараясь скрыть дрожь в руках. Маска безразличия снова была на месте, хотя внутри всё клокотало от противоречивых эмоций.

— Всё в порядке, — ответил я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Просто устал.

— Устал? — в её голосе проскользнуло едва заметное презрение. — Или совесть мучает?

Её слова попали точно в цель, и я почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Но я не позволил себе показать слабость.

— Совесть? — усмехнулся я, хотя смех вышел горьким и неестественным. — У Малфоев нет совести, мама. Только долг.

— Министерство, — она произнесла это слово с таким презрением, словно оно было грязью на её безупречном паркете. Её тонкие пальцы крепче сжали спицы для вязания. — Они снова заставляют тебя унижаться? Торговать нашим именем, как какой-то…

Я не дал ей закончить. Гнев закипал внутри, обжигая горло.

— Они заставляют меня работать, мать! — резко перебил я, резко поворачиваясь к ней. Мой голос эхом отразился от стен гостиной. — Чтобы отец мог продолжать смотреть на эти стены, а не на стены Азкабана! Или ты предпочла бы последнее?

Её лицо осталось неподвижным, но в глубине пронзительных глаз Блэк вспыхнул ледяной огонь. Она всегда умела скрывать свои истинные чувства за маской аристократического спокойствия.

— Не смей говорить со мной в таком тоне, Драко, — её голос оставался ровным, но в нём проскальзывала сталь. — И не используй отца как щит для твоего… послушания. Ты Малфой! Ты должен был найти другой путь. Силу. Союзников. Вернуть нам то, что принадлежит по праву!

Я сжал бокал с виски так сильно, что костяшки побелели.

— Другой путь? — мой голос дрожал от сдерживаемого гнева. — А ты знаешь другой путь, мать? Пока ты здесь вяжешь свои кружева, я каждый день балансирую на грани! Каждый день продаю себя, чтобы сохранить то, что осталось от нашей семьи!

Она поднялась с кресла, её осанка была воплощением королевской гордости.

— Гордость не продаётся, Драко, — тихо произнесла она. — И честь тоже.

— А жизнь? — я шагнул к ней. — Жизнь тоже не продаётся?

В комнате повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием магического огня в камине.

Нарцисса поднялась. Невысокая, но в этот момент она словно выросла передо мной, величественная в своём гневе и разочаровании. Её осанка, всегда безупречная, сейчас казалась почти угрожающей.

— Не смей! — её голос, обычно мелодичный, сейчас напоминал шипение змеи. — Не смей обвинять нас! Мы боролись за то, во что верили! За чистоту крови! За наше место в мире!

Я не мог больше сдерживаться. Горькая усмешка искривила мои губы.

— И прекрасно боролись! — мой смех прозвучал резко и отрывисто. — Посмотри вокруг! Наш мир — это четыре стены и страх перед Азкабаном! Наше место — на задворках истории, как предупреждающий пример! А чистота крови? — я с силой ударил кулаком по столу. — Она спасла нас? Или сделала мишенью для всеобщего презрения?

Мы замерли, глядя друг на друга через пропасть непонимания. Два призрака, застрявшие в прошлом, которое мы оба ненавидели, и в настоящем, которое презирали. В её глазах отражалась целая гамма чувств: боль, гнев, страх… и разочарование, которое я каждый день видел в зеркале.

Я был её разочарованием. Наследником, не оправдавшим надежд рода.

Тишина между нами звенела, словно натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть. Воздух казался тяжёлым от невысказанных слов и обвинений.

— Ты стал слаб, Драко, — наконец прошептала она, и в этом шёпоте было больше презрения, чем в любом крике. — Слаб духом. Ты принял их правила. Ты стал их… инструментом.

Её слова ударили меня, словно пощёчина. Я сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

— А что мне оставалось? — мой голос дрогнул, но я заставил себя говорить твёрдо. — Смотреть, как отец гниёт в Азкабане? Или гордо умереть, сохранив «честь» семьи?

Она отвернулась, не отвечая. Её молчание было красноречивее любых слов.

— В тебе всегда был стержень, Драко. А теперь, я не вижу его в тебе.

Её слова обожгли меня, словно удар хлыста. Потому что в них была горькая, неприкрытая правда. Я действительно стал инструментом — удобным, циничным, презираемым всеми. Даже собственной матерью.

Я отвернулся, не в силах больше выдерживать её пронизывающий взгляд. Взгляд, в котором читалось столько презрения, что он был почти физически ощутимым.

— Мне нужно в кабинет, — пробормотал я, едва узнавая собственный голос. Слова прозвучали хрипло, словно принадлежали не мне.

Я бежал. Бежал от её пронзительного взгляда, от давящей тяжести этих стен, от самого себя, от своих мыслей, которые разрывали меня на части. Каждый шаг отдавался в груди болезненным эхом. Кабинет отца — теперь мой по праву, но не по душе — стал моим единственным убежищем в этом доме, полном призраков прошлого.

Наконец достигнув цели, я ворвался в помещение. Большое, мрачное пространство, заполненное тяжёлой мебелью, заваленное свитками и книгами, многие из которых всё ещё хранили тёмную ауру запретных знаний. Здесь пахло пылью и магией, здесь царил дух прошлого, которое я так отчаянно пытался забыть.

Запер дверь. Прислонился к ней спиной, закрыв глаза. Дыхание сбилось, превратившись в короткие, рваные вдохи. Руки дрожали, выдавая моё истинное состояние. Слаб. Да, в этом была вся суть.

Я был слишком слаб, чтобы умереть за свои убеждения, как Беллатриса. Слишком слаб, чтобы открыто восстать, как отец в своё время. Слишком слаб, чтобы найти новый путь. Я был просто… выжившим. И выживание требовало грязи. Требовало компромиссов, которые разрывали душу на части.

Опустился в отцовское кресло, которое казалось слишком большим для меня. Мои пальцы машинально скользнули по поверхности огромного дубового стола, заваленного пергаментами и документами. Среди этой бумажной горы что-то блеснуло — официальный меморандум Министерства. Очередная формальность, очередное «консультационное поручение». Я развернул его, не испытывая ни малейшего интереса, ожидая увидеть привычное: имя какого-нибудь очередного опального чистокровного глупца или описание сомнительного артефакта.

Но то, что я увидел, ударило меня словно молотом по груди. Воздух будто вышибло из лёгких.

«Назначение в совместную оперативную группу Отдела Тайн по расследованию инцидента „Тенебрис“.

Консультант-эксперт: Драко Люциус Малфой.

Ведущий следователь: Гермиона Джин Грейнджер».

Гермиона Грейнджер.

Её имя жгло бумагу, словно клеймо. Оно пульсировало перед глазами, заставляя сердце биться чаще. Я перечитал ещё раз, словно надеясь, что это какая-то ошибка, нелепая шутка судьбы. Но нет. Чёрные буквы на официальном пергаменте были чёткими и недвусмысленными.

Холод пронзил меня насквозь, словно кто-то вынул из груди сердце и бросил его в ледяную воду. Воздух покинул лёгкие с оглушительным свистом, и комната начала кружиться перед глазами, словно заколдованный вихрь.

Мои глаза не могли оторваться от этих чёртовых слов, от этой фамилии, напечатанной чётким, бездушным шрифтом. «Грейнджер».

Это имя — как пощёчина. Как грязь под ногами. Как напоминание о том, кем я был и кем стал. Выскочка. Магглорождённая. Она.

Символ всего, что я должен был презирать. Всего, что презирало и ненавидело меня в ответ. Олицетворение того нового мира, который оттолкнул меня, как прокажённого. Как будто я был заразным, опасным, недостойным.

Резкий, сухой смех вырвался из моей груди, эхом отразившись от холодных стен пустого кабинета. Он звучал как безумный, истерический хохот человека, доведённого до предела.

«Напарники? Я и Грейнджер?» — эта мысль пронзила меня насквозь.

Нет, это не могло быть правдой. Это была чудовищная, садистская шутка судьбы — наказание за все мои грехи, сконцентрированное в одном имени.

Они не могли придумать ничего хуже. Это было…Хуже Азкабана.

Ежедневная пытка. Ежечасное напоминание о том, кем я был и кем стал — жалкой тенью, вынужденной служить тем, кого когда-то презирал.

Я сжал пергамент так сильно, что бумага затрещала в моих пальцах. Перед глазами заплясали красные пятна.

«Грейнджер», — это имя жгло мои мысли, как раскалённое железо.

Я видел её лицо перед собой — умное, решительное, с этими огромными карими глазами, полными непоколебимой уверенности в своей правоте и… в моей порочности. Слышал её голос — резкий, знающий, вечно поправляющий, вечно осуждающий. Представлял, как она смотрит на меня — с тем же отвращением, с каким смотрела на слизь в Хогвартсе.

«Малфой и грязнокровка», — эти слова звенели в моей голове, словно проклятие.

— Нет! — прошипел я сквозь стиснутые зубы, сжимая пергамент до боли в пальцах. — Нет, нет, НЕТ!

Я чувствовал, как внутри меня закипает ярость, как она заполняет каждую клеточку моего существа. Это было невозможно. Невыносимо. Неприемлемо.

«Только не она. Только не Грейнджер», — молил я, но знал, что судьба уже приняла своё решение.

Я сделал широкий взмах рукой и метнул меморандум через всё помещение. Свиток, словно проклятый, кружась в воздухе, ударился о портрет какого-то древнего предка с суровым выражением лица и с тихим шелестом упал на пол.

Не в силах больше сдерживать ярость, я вскочил на ноги, опрокинув тяжёлое кресло с оглушительным грохотом. Металл заскрежетал по каменному полу, эхом отражая моё внутреннее смятение.

Схватил первое, что попалось под руку — тяжёлое хрустальное пресс-папье, украшавшее стол. Пальцы впились в холодный хрусталь, а разум затуманился от гнева. Замахнулся целясь в зеркало.

Моё отражение встретило меня искажённым яростью взглядом. Бледное лицо, заострившиеся черты, в глазах — отчаяние и бессилие.

Кто это? Неужели я?

— Будь оно всё проклято! — прорычал я, сжимая пресс-папье до боли в пальцах.

Дрожь бессилия прокатилась по всему телу, заставляя зубы стучать.

Пресс-папье выскользнуло из моих ослабевших пальцев, глухо ударившись о мягкий ворс ковра. Я стоял посреди кабинета, тяжело дыша, словно загнанный зверь, загнанный в ловушку собственных страхов и решений.

Медленно, словно во сне, я направился к меморандуму. Каждый шаг давался с трудом, будто ноги налились свинцом. Поднял пергамент, разгладил смятые края.

«Грейнджер», — фамилия всё так же чётко выделялась на белом фоне, словно клеймо, выжженное раскалённым железом.

Приговор, который я не в силах отменить.

— Проклятье, — прошептал я, сжимая пергамент в кулаке.

В голове крутились мысли, одна хуже другой. Я знал, что это неизбежно. Знал, что придётся встретиться с ней лицом к лицу. С той, кого когда-то презирал, кого считал недостойной.

С той, кто теперь станет моим напарником.

Я стоял у окна, глядя на унылый пейзаж за окном. Дождь барабанил по стёклам, словно пытаясь достучаться до моего измученного сознания.

Серый город, серый день, серая жизнь.

Всё вокруг казалось таким же безрадостным и бессмысленным, как и моё существование в этой позолоченной клетке.

Завтра. Кабинет 713. Отдел Тайн. Начало конца. Или просто ещё один день в моей бесконечной череде страданий, только теперь с новой, особенно изощрённой пыткой — с Гермионой Грейнджер.

— Хорошо, — прошептал я, обращаясь к своему бледному отражению в мокром стекле. — Поиграем, Грейнджер. Посмотрим, кто кого перетерпит. Посмотрим, чья ненависть окажется сильнее.

Но внутри, под маской ярости и цинизма, шевелился холодный, липкий страх. Страх перед тем, что эта вынужденная близость вытащит наружу всё то гнилое, что я так тщательно прятал все эти годы.

Страх, что она увидит не только монстра, которым я был когда-то, но и пустоту, которой я стал теперь.

Гермиона

Кабинет 713 в Отделе Тайн встретил меня своей привычной безличностью, словно все эти подземные помещения были отлиты по одному безликому шаблону. Пространство казалось слишком огромным для одинокого исследователя и одновременно невыносимо тесным, когда я думала о предстоящей встрече с ним.

Я пришла на четверть часа раньше — старая привычка, переросшая в почти болезненную одержимость пунктуальностью. Эти лишние минуты стали моими верными союзниками, позволившими создать вокруг себя надёжное убежище из знаний и бумаг.

Мой стол, придвинутый к стене подальше от двери, уже превратился в настоящую крепость, заваленную папками, старинными картами и увесистыми томами по древней ритуальной магии. Каждый том, каждая папка были моими верными стражами в предстоящей битве умов.

В воздухе витал особый запах — прохладный, почти стерильный аромат старого камня и архивной пыли. Я нервно поправила строгий жакет, чувствуя, как напряжение каменной тяжестью ложится на плечи. На столе передо мной лежал развёрнутый пергамент с отчетом о последнем происшествии — краже из Запечатанного Хранилища №9, скрытого глубоко под Министерством. Мысли лихорадочно метались: никаких следов взлома, системы охраны деактивированы с пугающей точностью, а эти отвратительные следы темной магии…

Мой взгляд скользил по схеме хранилища, где были зафиксированы энергетические отпечатки. Они напоминали почерк того, кого я боялась больше всего — те же змеиные изгибы, та же леденящая душу аура ненависти и разрушения. Но что-то было не так…

Отпечатки казались смазанными, искажёнными, словно кто-то пытался скопировать его почерк дрожащей рукой, не понимая истинной сути. Эта неправильность пугала даже больше, чем безупречное исполнение — непредсказуемость всегда опаснее совершенства.

И тут… тихий стук в дверь разорвал напряжённую тишину кабинета.

Сердце замерло, будто кто-то невидимый схватил его в ледяной кулак. А потом заколотилось с такой силой, что я услышала, как кровь пульсирует в ушах.

Он пришёл.

Ровно в восемь.

Пунктуален, как швейцарские часы, работающие с безупречной точностью.

Я глубоко вдохнула, пытаясь собрать себя по кусочкам.

Я должна была проявлять ледяную вежливость и профессионализм. Брать ситуацию под контроль.

Ведь я — ведущий следователь. Он — всего лишь инструмент в этом расследовании.

Ничего больше.

— Войдите, — мой голос прозвучал твёрже, чем я ожидала, чуть громче обычного, словно пытаясь заполнить пустоту кабинета.

Дверь открылась без единого скрипа. И он вошёл.

Драко Малфой.

Его высокая фигура заполнила дверной проём, словно вытесняя воздух из комнаты. Безупречный тёмно-серый костюм сидел на нём как влитой, подчёркивая узкие плечи. Тёмная рубашка без галстука, платиновые волосы идеально уложены. Лицо — бледная маска с резкими чертами, лишённая каких-либо эмоций. Только глаза… Холодные, серые, как мокрый шифер в дождливый день, скользнули по кабинету, мгновенно оценивая обстановку, и наконец остановились на мне.

В них не было ни ненависти, ни презрения. Ничего.

Обыкновенная пустота. И это, казалось, было хуже любой издёвки.

— Грейнджер, — произнёс он. Голос ровный, низкий, лишённый каких-либо эмоций, словно читал сводку погоды. — Полагаю, я не опоздал.

«Грейнджер».

Не «следователь», не «мисс», просто «Грейнджер».

Это мне показалось, как умышленное пренебрежение. Я почувствовала, как по спине пробежал холодок.

— Малфой, — кивнула я с той же ледяной формальностью. — Как всегда, пунктуальны. Присаживайтесь. — Я указала на стул по другую сторону стола, максимально дальний от меня.

Он неторопливо прошёл через кабинет, его шаги были почти бесшумны на каменном полу. В воздухе разлился аромат дорогого одеколона — холодный, древесный, с нотками пряностей.

Запах денег и превосходства. Мой желудок сжался, но я заставила себя оставаться неподвижной, словно статуя.

Он опустился на стул, и я заметила, как безупречно отглажена его рубашка, как идеально сидят манжеты. Всё в нём кричало о превосходстве, о том, что он здесь не по своей воле, но всё равно оставался хозяином положения.

Я сжала пальцы на столе, стараясь не выдать своего волнения.

Его взгляд медленно скользнул по моему столу, заваленному бумагами, папками и свитками. Каждая вещь лежала на своём месте, словно говорила о моём упорстве и преданности делу.

— Как мило, — протянул он с явной издевкой в голосе. — Вы уже устроили здесь гнёздышко. Надеюсь, не планируете высиживать яйца? У нас, кажется, работа будет долгой и длинной.

Я почувствовала, как кровь прилила к щекам.

Нельзя показывать слабость. Нельзя. Не перед Малфоев.

— Я планирую работать, Малфой, — ответила я, чётко выговаривая каждое слово. — В отличие от некоторых, кто привык лишь имитировать деятельность, прикрываясь именем отца.

В его глазах промелькнуло вспышка гнева, такая яркая и мгновенная, что я едва успела её заметить. Но она тут же погасла, сменившись привычным ледяным равнодушием. Он лишь едва заметно приподнял бровь.

— О, какие мы колкие сегодня, — протянул он с насмешкой. — Не выспались? Или осознание необходимости моего присутствия столь тягостно?

Его улыбка была холодной, без тени тепла. Я сжала пальцы в кулаки под столом, стараясь сохранить самообладание.

— Ваше присутствие — вынужденная мера, — парировала я, стараясь сосредоточиться на отчёте, а не на его раздражающем лице. — Как и ваше сотрудничество в целом. Не питайте иллюзий о своей незаменимости.

— О, иллюзий у меня нет, Грейнджер, — он протянул руку и, не спрашивая разрешения, пододвинул к себе одну из моих карт — схему тоннелей под Министерством. Я едва сдержала порыв вырвать её из его рук. — Я прекрасно осознаю, что я здесь лишь потому, что моя фамилия всё ещё открывает некоторые… запертые двери. Или, вернее, потому что Азкабан для моего отца — не самая приятная для Министерства перспектива.

Он произнёс это с поразительной отстранённостью, словно говорил о погоде. Но в его глазах, когда он поднял их на меня, читалось что-то тяжёлое, спрессованное — то ли ярость, то ли бессилие.

И это на мгновение заставило меня усомниться в своей уверенности. Но только на мгновение.

Внезапная мысль пронзила мой разум, словно молния в ясном небе. Он ненавидит разговор о прошлом не меньше меня. Но это не делает его союзником. Совсем наоборот — это делает его более опасным союзником. Как загнанный в угол хищник, который вынужден подчиняться, но никогда не простит своей неволи.

— Ваши мотивы меня не интересуют, — отрезала я, резким движением выхватывая карту из-под его пальцев. Он даже не попытался удержать её, лишь едва заметно усмехнулся краешком губ.

Я швырнула перед ним копию отчёта о краже из Хранилища №9.

— Вот что действительно важно. Последний инцидент. Никаких физических следов. Охранные чары деактивированы на уровне слишком изящно. И эти… — мой палец дрогнул, указывая на распечатку энергетических следов. — Вам это знакомо?

Он взял лист. Его длинные бледные пальцы скользили по бумаге с почти осязаемой осторожностью. Маска равнодушия на его лице начала трескаться, словно лёд под весенним солнцем. Взгляд стал острым, сосредоточенным. Он изучал схемы не как наблюдатель, а как человек, который действительно понимает суть происходящего.

На мгновение я забыла о нашей взаимной неприязни, заворожённая работой его острого ума. Он действительно знал эту магию.

Чувствовал её так, как чувствуют родную стихию.

И это было чертовски заметно по его лицу.

— Почерк… похож, — произнёс он наконец. Его голос потерял насмешливые нотки, став сухим и деловым. — Очень похож на тот, что использовал… Темный Лорд. Но… — Малфой прищурился, вглядываясь в детали схемы. — Посмотрите вот сюда. Вязка на третьем руне слишком грубая, выражающая диссонанс в энергетической подписи. Как будто источник… слабее. Слишком мало опыта в таких делах, и, смею заметить, что это почерк, магический след — подделка. Хорошая, качественная, но всё же подделка.

Его анализ… Он совпал с моими выводами точь-в-точь. Это было… неприятно. Словно он залез ко мне в голову, прочитал все мои мысли и расчёты.

Как ему это удается?

— Именно, — подтвердила я, стараясь скрыть удивление за маской профессионализма. — Искажённая копия. Кто-то пытается воспроизвести его стиль, его мощь, но не обладает ни его силой, ни, возможно, его знаниями в полной мере. Полагаю, что это след «Проклятого Наследия»?

Он отложил лист, и его взгляд снова стал непроницаемым, словно захлопнулась стальная дверь.

— Возможно, — ответил он, и в его тоне снова зазвучала знакомая язвительность. — Они любят играть в подражание великим. Обычно, все эти попытки заканчивается плачевно для всех вокруг. Вам повезло, Грейнджер, что они пока лишь копируют. Представьте, если бы у них была половина силы Темного Лорда?

Холодный ужас сковал моё сердце на мгновение. Перед глазами возник образ: безносое лицо, красные глаза, змеиная ухмылка.

Нет! Он мёртв. Навсегда мёртв.

Я тряхнула головой, прогоняя наваждение.

— Не надо пустых страшилок, Малфой, — резко сказала я, стараясь вернуть разговор в деловое русло. — Сосредоточьтесь на фактах. Что могли искать в Хранилище №9? Там хранились артефакты, связанные с некромантией и… магией крови. Это, вроде бы, ваша стезя, не так ли?

Он откинулся на спинку стула, небрежно сложив руки на животе. Его поза казалась расслабленной, но я заметила тот холодный, оценивающий огонёк в его глазах — он никогда не был так прост, как хотел казаться.

— Моя «область», как вы изволили выразиться, — произнёс он, издевательски выделив это слово, — включает знание многих неприятных вещей, о которых ваше благостное Министерство предпочитает умалчивать. Да, в Хранилище №9 хранится много чего интересного. К примеру, «Слеза Морганы»? Очень хрупкий артефакт, который при неправильной эксплуатации можно уничтожить одним чихом. Или «Сердце Тенебраса». Но он слишком мощный, они бы не справились… Хотя… — Он замолчал, его взгляд стал отстранённым, словно он погрузился в бездну своих мрачных знаний. — Если они действительно пытаются копировать его почерк… Целью мог быть «Кристалл Анима».

Я нахмурилась, мысленно перелистывая страницы каталога в своей памяти.

«Кристалл Анима».

Артефакт, способный временно связывать души живых с определённым местом силы или предметом, усиливая их магию через боль и жертву.

Это была тёмная магия в её чистейшем проявлении.

— Для чего? — спросила я, стараясь скрыть леденящий страх, который пробежал по моей спине.

Он пожал плечами, но в этом жесте не было ни капли безразличия — только настороженность.

— Чтобы усилить ритуал? Чтобы создать якорь для чего-то большего? Чтобы просто поиздеваться над жертвой? Вариантов много, Грейнджер. Ваши светлые друзья из МЛЕ вряд ли поделились с вами полным списком, — в его голосе снова зазвучала знакомая колкость. — Но если они завладели им… это значит, что они готовятся к чему-то серьёзному.

Мы замерли, глядя друг на друга через стол — эту нелепую баррикаду из бумаг и многолетней ненависти. Впервые за весь этот кошмарный день в его глазах не было привычной насмешки. Что-то другое промелькнуло там.

Предостережение? Или просто холодная констатация факта?

Как бы я ни хотела, не могла прочитать его мысли.

— Вам известны возможные места проведения таких ритуалов? — спросила я, усилием воли возвращаясь к делу. Контроль, Гермиона. Тебе нужен простой контроль над ситуацией. — Старые поместья? Святилища?

Он усмехнулся — коротко, беззвучно, почти незаметно.

— О, Грейнджер, вы хотите, чтобы я сдал всех своих бывших «друзей»? Как мило и прямолинейно, — он покачал головой. — Знания — это валюта. И я не разбрасываюсь ими просто так. Пока не увижу… стимул.

Ярость поднялась во мне горячей волной, застилая глаза красной пеленой.

Он торгуется? Сейчас? Когда на кону могут быть не только человеческие жизни?

— Ваш «стимул», Малфой, — прошипела я, резко вставая и опираясь ладонями о стол, нависая над ним, — это не оказаться в соседней с отцом камере Азкабана! Вы здесь не для торгов! Вы здесь, потому что вам приказали сотрудничать! Так что прекратите эти дешёвые игры и давайте информацию, которой владеете!

Он не отступил. Напротив, медленно поднялся, выравниваясь со мной в росте.

Мы стояли почти нос к носу, разделённые лишь шириной стола. Его холодный, безэмоциональный взгляд встретился с моим — пылающим от гнева.

— Не повышайте на меня голос, Грейнджер, — произнёс он тихо, но в его голосе прозвучала такая ледяная угроза, что по спине пробежал холодок. — Я не ваша эльфийка-служанка. И не ваш пёс на цепи. Я здесь, как вы верно заметили, по приказу. Но как я буду сотрудничать — решать мне. Вы хотите мои знания? Проявите хоть каплю уважения или хотя бы профессионального интереса, выходящего за рамки вашего детского морализаторства.

Его дыхание, пахнущее мятой, казалось слишком близким. Наши лица разделяли считанные сантиметры. Серая бездна его глаз была так пугающе пуста… И вдруг… что-то промелькнуло в этой пустоте. Что-то знакомое. То же выражение я видела в Зале Требований, когда он стоял, не решаясь поднять палочку на Дамблдора.

Страх? Или бессилие?

Я отпрянула, словно меня ударило током.

Нет! Нельзя поддаваться! Нельзя искать в нём что-то человеческое. Это ловушка и самая мерзкая провокация. Он просто играет со мной, как кот с мышью.

Сделав шаг назад, я постаралась унять дрожь в руках. Сердце колотилось как сумасшедшее, но я должна была сохранить контроль.

— Уважение нужно заслужить, Малфой, — произнесла я, и мой голос предательски дрогнул, несмотря на все попытки сохранить хладнокровие. — Ваши прошлые «заслуги» вызывают лишь отвращение. Так что давайте закончим этот фарс. — Я сжала кулаки, стараясь не выдать своего волнения. — Вы будете предоставлять информацию, необходимую для расследования. Полную и своевременную. Без игр, без торгов, иначе я лично позабочусь о том, чтобы ваш отец испытал все «прелести» Азкабана. Понятно?

Мы застыли в безмолвном противостоянии. Тишина в кабинете стала густой, почти осязаемой, звенящей, как натянутая струна. Воздух между нами искрил от напряжения, от невысказанных слов и невыплаканных слёз. Электричество взаимной ненависти потрескивало в каждой молекуле пространства.

Я видела, как он сжал губы в тонкую белую линию. В его глазах бушевала буря — ярость, унижение, ненависть. Чистая, неразбавленная ненависть.

Ко мне? К ситуации? К самому себе?

Его взгляд прожигал насквозь, но я не отвела глаз.

Наконец, он резко кивнул, словно принимая какое-то внутреннее решение.

— Кристально, Грейнджер. Кристально понятно, — его голос прозвучал хрипло, непривычно низко.

Он повернулся и направился к двери, его движения были резкими, почти рваными.

— Буду рад покинуть ваш… гостеприимный кабинет, — произнёс он с издёвкой. — Пришлите список артефактов из других ограбленных хранилищ. Я посмотрю, что ещё могло привлечь этих любителей тёмных искусств.

Его пальцы сомкнулись на дверной ручке. Я уже думала, что он уйдёт, но он остановился. Обернулся. Его профиль вырисовывался резким силуэтом на фоне серой стены.

— И Грейнджер? — его голос прозвучал неожиданно мягко, почти шёпотом. — Не обольщайтесь. Я буду сотрудничать. Но это не делает нас союзниками. Никогда.

Он ушёл, и дверь за ним закрылась с таким звуком, будто кто-то захлопнул крышку гроба. Не сильно, но настолько определённо, что у меня внутри всё сжалось от этой финальной ноты. Я осталась стоять посреди кабинета, чувствуя, как дрожат колени, как мелко-мелко трясутся руки. Воздух, которым я пыталась дышать, казался отравленным — пропитанным его присутствием, его запахом, его ядовитой ненавистью.

Медленно опустилась на стул, ощущая, как силы покидают меня, словно песок сквозь пальцы.

Никогда.

Это слово эхом отдавалось в пустой комнате, отражаясь от стен и вонзаясь в мой разум острыми иглами.

Мой взгляд упал на схему следов тёмной магии — эти зловещие, извивающиеся линии, похожие на змеиные следы, искажённую копию почерка Волдеморта. И вдруг я осознала: рядом с этой холодной, расчётливой ненавистью Малфоя даже тёмная магия казалась… предсказуемой.

Он был куда большей загадкой. Куда большей угрозой. И самым сложным испытанием во всём этом расследовании.

Сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони до боли. Боль отрезвила меня, вернула ясность мыслей.

Хорошо, Малфой. Хочешь войны? Будет война. Но я не оступлюсь. Я пережила многое страшнее твоей лжи и манипуляций.

Я найду воров и остановлю их. Тебя, Драко Малфой, я заставлю играть по своим правилам, даже если ты возненавидишь каждый миг, проведённый со мной.

Огонь решимости разгорался в моей груди.

Я не позволю ему сломить меня. Не в этот раз.

Драко

Прохладная поверхность подоконника в моём кабинете на втором уровне отдела Криминальной и темной магии (ОКТМ) насквозь пропитана сыростью, несмотря на июньское тепло. Я устремил взгляд вниз, на крошечных маглов, суетящихся там, внизу — с этой высоты они кажутся не более значительными, чем муравьи в муравейнике. Но мысли мои далеко отсюда.

Они блуждают среди фотографий, разложенных на столе: разбитые витрины магазина «Качественные Квадраффли», зияющая пустота в Музее Магических Артефактов, где ещё вчера гордо возвышался кубок Кандиды Варбек. И эти следы… Одинаковые, аккуратные, почти… элегантные в своей разрушительной красоте.

В груди что-то сжимается. Это не страх, нет.

Это подобно удивлению или узнаванию, когда встречаешь в толпе старого, ненавистного врага, которого надеялся больше никогда не увидеть.

Пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки. Я знаю этот почерк. Знаю эти следы. И от этого знания внутри разливается ледяная волна. Кто-то вернулся. Кто-то, кто владеет той же техникой, теми же приёмами. Кто-то, кто может быть связан с… нет, об этом думать нельзя.

Но факты говорят сами за себя. И черт… Я догадываюсь, кто это может быть.

Глубокий вдох. Нужно сохранять хладнокровие. Нельзя позволить эмоциям взять верх. Но внутри всё кипит, и холодный камень подоконника кажется единственным якорем в этом водовороте мыслей и чувств.

«Проклятое Наследие».

Это словосочетание всплывает в моём сознании, словно зловонный пузырь, поднимающийся из трясины прошлого. Нет, это не обычные грабители. Это фанатики, отбросы общества, цепляющиеся за останки идеологии, которая сожгла мою семью изнутри и едва не уничтожила весь наш мир.

Остатки Пожирателей второго сорта — те, кого не убили и не посадили, и их отпрыски, вскормленные на ядовитой лжи о чистоте крови. Но без Темного Лорда, без его чудовищной харизмы и абсолютной власти — они ничто. Они просто крысы, грызущие фундамент того, что мы с таким трудом отстроили заново. И единственное, о чем они мечтают, — это о возрождении, и прямо у меня на глазах.

Я отбрасываю фотографию с кубком Варбек.

Похоже, то, что они похитили, является для них олицетворением истинной эпохи магии. Как и «Квадраффли» — символ чистоты крови. Их послание не выгравировано на стенах, оно тонко зашифровано в самом выборе целей. Оно кричит мне, воспитанному на той же пропаганде, на том же безумии..

Они жаждут финансирования, ресурсов и, чёрт побери, признания. Они выползают из своих нор, словно голодные паразиты, готовые впиться в плоть нашего нового мира.

Внезапно дверь моего кабинета распахивается без стука. Я даже не оборачиваюсь — знаю эту стремительную походку, этот запах пергамента и чего-то неуловимо пряного, кажется, розмарина.

Грейнджер…

— Малфой, отчёт по следам со взлома в Министерском архиве? Ты что-то еще разузнал? — её голос резок, пропитан деловитой уверенностью. Как всегда. Она словно считает себя центром всей разумной вселенной, где все должны кружиться вокруг её безупречной логики.

Медленно поворачиваюсь, опираясь руками о подоконник. Солнечный луч падает на её густые, вечно непослушные волосы, превращая их в пылающий ореол медных искр.

Когда-то этот вид вызывал во мне лишь презрение. Теперь… Теперь это раздражение иного рода — глубокое, гнетущее, въедающееся под кожу.

— Что прости? — мой голос звучит нарочито безразлично, словно меня оторвали от созерцания облаков. — Следы те же, Грейнджер. Identicus Magicus. Чистая профессиональная работа.

Она стремительно приближается к столу, её взгляд скользит по фотографиям. Вижу, как её острый ум работает, сопоставляя факты. Умная. Чертовски умная. Но слепая. Слепая ко всему, что не вписывается в её картину идеального мира, где зло всегда носит маску Беллатрисы Лестрейндж. Где всё чёрно-белое, без полутонов и оттенков. Где нет места сомнениям или сложным истинам.

Её уверенность почти осязаема, она витает в воздухе, словно аромат её любимых духов — терпкий, настойчивый. И я невольно задаюсь вопросом: сколько ещё она будет отрицать очевидное? Сколько ещё будет закрывать глаза на то, что происходит прямо у неё под носом?

— Да, слишком чистая работа для обычных фанатиков, — соглашается она, хмуря брови. — Полагаю, что это организованная группа. Возможно, наёмники или контрабандисты, расширяющие ассортимент.

Вот оно. Тот самый момент.

Делаю паузу, позволяя напряжению повиснуть в воздухе — густому, как лондонский смог. Чувствую, как каждая клеточка моего тела напряжена в ожидании её реакции.

— Или, — произношу я медленно, чётко проговаривая каждое слово, глядя ей прямо в глаза, — это почерк «Проклятого Наследия».

Её брови взлетают вверх.

Она не удивляется, потому что я вижу, как она не доверяет моим словами, словно я только что предложил ей поужинать с гиппогрифом.

— «Проклятое Наследие»? — повторяет она название с лёгкой, но отчётливой насмешкой. — Эта кучка маргиналов? Те, которые занимаются рассылкой анонимных угроз полукровкам вроде меня? Ты считаешь, они способны на такое? — она указывает на фотографию взлома в архиве. — Это же сложнейшие магические барьеры, но снятые так извращенно, как ножом по маслу.

Я чувствую, как внезапная и ослепляющая ярость вспыхивает у меня в груди.

Как она смеет? Она, которая не видела этих «маргиналов» в действии, не слышала их шёпота в тёмных углах поместья Малфоев. Не знает их лидеров?

Перед глазами возникает образ Кровавого Бартоломью Роуквуда-младшего, фанатика, готового перерезать глотку за неверно произнесённое слово? Или Бериллу Кэрроу, дочь Алекто, холодную и расчётливую, с глазами, как у змеи?

Я знаю их. Я вырос бок о бок с этим отребьем. Знаю их методы, их фанатизм, их терпение. Они не просто кучка маргиналов — они опасны. Смертельно опасны.

А Гермиона слишком наивна, чтобы это понять.

— Маргиналы? — мой голос становится тише, но в нём появляется сталь. Медленно выпрямляюсь во весь рост, нависая над ней. — Они не просто рисуют на стенах, Грейнджер. Они слепо и фанатично верят. А вера — слишком страшная сила. — делаю паузу, чтобы она обдумывала мои слова. — И да, они способны на такое. К примеру Бартоломью Роуквуд. Он учился взломам у лучших — у тех, кто охранял банк Гринготтс. Или Бериллу Кэрроу. Она могла разбирать защитные заклятия быстрее, чем ты сказала бы “а”.

Делаю паузу, давая ей время осознать сказанное. Вижу, как в её глазах мелькает тень сомнения, но она быстро берёт себя в руки.

— Они не просто способны, — продолжаю я, проводя пальцем по контуру магического следа на фотографии. — В этой работе чувствуется их стиль. Чрезмерное чистое исполнение и отсутствие лишнего. Это почти как эстетика разрушения.

Она смотрит на меня, но не в глаза. Смотрит сквозь меня, словно не видит меня. В её карих глазах нет ни капли доверия, только холодная оценка, смешанная с привычным, глубоко укоренившимся презрением.

— Стиль? — она фыркает, отворачиваясь и собирая фотографии в стопку. — О чем ты говоришь? Драко, это не детективный роман. Нам нужны факты. Доказательства. А не твои… интуитивные догадки о чьем-то «стиле». У тебя есть что-то конкретное? Имена? Места сборищ? Или только воспоминания о славных деньках?

Её слова жалят, но я не показываю этого. Внутри всё кипит от злости и раздражения.

Как она смеет сомневаться? Особенно когда речь идёт о том, что я знаю лучше, чем кто-либо другой.

Её слова — словно пощёчина. Будто я действительно ностальгирую по тем временам! Ярость вскипает во мне, смешиваясь с горечью и жгучим чувством несправедливости. Я пытаюсь предупредить их! Предотвратить новую волну безумия! А она…

— Конкретное? — шиплю я, сжимая кулаки так, что ногти впиваются в ладони. — Я дал тебе название группы! Я указал на стиль, на их выбор целей и объяснил, почему это именно они могут быть причастны к кражам! Все украденные кубки — это не случайность! Это символы их больной идеологии! Они копят ресурсы, Грейнджер! И готовятся к чему-то серьёзному.

Она уже у двери, держа папку с фотографиями. Останавливается, оборачивается. Её лицо — маска профессионального скепсиса.

— Драко, — произносит она, и в её голосе впервые появляется что-то похожее на усталость. — Я не сомневаюсь в твоей осведомлённости. Но нам нужны доказательства. Не предположения, не догадки, не твои… интуитивные озарения.

Каждое её слово — как удар хлыста. Я чувствую, как кровь стучит в висках, как пульсирует вена на шее.

Как же она не понимает? Не видит того, что вижу я?

— Если у тебя появятся доказательства, связывающие «Проклятое Наследие» с этими кражами — приноси. До тех пор… — она пожимает плечами, — …мы будем рассматривать все версии. В том числе более вероятные — организованную преступность или наёмников.

Дверь закрывается за ней с мягким щелчком. Звук, тихий, как выстрел в сердце. Я остаюсь один в кабинете. Тишина давит на уши, словно бетонная плита. Ярость, холодная и всепоглощающая, сменяется отчаянием. Бью кулаком по подоконнику — камень не поддаётся, лишь отдаёт глухой болью в костяшках.

— Слепая! Упрямая, самоуверенная… — шиплю сквозь стиснутые зубы. Она так верит в свою непогрешимость, в силу закона и разума, что отказывается видеть змею, заползающую в дом, пока та не ужалит.

Её недоверие ко мне — непреодолимая стена. Для неё я навсегда останусь Драко Малфоем, мальчишкой, который злорадствовал, когда её пытали в моей гостиной. Никакое искупление, никакая работа на благо Минмага этого не изменит. Мои слова для неё — ложь, манипуляция или, в лучшем случае, плод больного воображения кающегося грешника.

Опускаюсь в кресло, чувствуя, как внутри всё клокочет от бессильной ярости. Как же тяжело, когда тебя не слышат те, кто должен услышать. Особенно когда речь идёт о выживании всего магического мира. А она… она просто не хочет видеть правду. Не хочет признавать, что я знаю то, чего не знает она. Что я видел то, чего не видела она.

Я снова и снова смотрю на эти чёртовы фотографии. На этот след взлома, который словно привет из проклятого прошлого. Это знак.

«Мы здесь, Драко. Мы помним. Мы возвращаемся».

И Грейнджер со своей святой верой в протоколы и доказательства просто размахивает красной тряпкой перед этим чёртовым быком фанатизма.

Чувство бессилия разъедает изнутри, как кислота. Но под ним все еще чувствуется стальная решимость. Ярость — плохой советчик, но отчаяние… Отчаяние может двигать горами.

Если Минмаг, если она не хочет видеть угрозу… Значит, я увижу её за них.

Я знаю этих людей. Знаю их укрытия. Знаю их слабости. Их страх перед всем, что сильнее их. И я знаю, где искать настоящие доказательства — те, которые заставят даже непоколебимую Гермиону Грейнджер заткнуться и действовать.

Достаю из потайного отделения стола маленький, невзрачный медальон — портативный детектор тёмных чар. Он молчит. Пока. Но я знаю, где начать искать.

Там, где тени самые густые. Там, где хранят не только артефакты, но и старые обиды.

Грейнджер считает меня лжецом? Пусть. Но когда их «возрождение» покажет своё истинное лицо — кровавое и беспощадное — она пожалеет, что не послушала Драко Малфоя сегодня.

Набрасываю плащ наспех. Холодное решение придаёт движениям резкую чёткость.

Что ж, игра началась. И на этот раз я буду играть по своим правилам. По правилам, которые я сам установил, чтобы выбраться из той трясины. Чтобы доказать, что я не просто наследник проклятого рода, а человек, способный противостоять тьме, даже если эта тьма — часть моего собственного прошлого.

Пусть Грейнджер считает меня лжецом.

Пусть весь мир отвернётся от меня.

Я найду доказательства. Я остановлю их.

Потому что это мой долг. Мой шанс искупить вину.

И моя единственная возможность доказать, что я изменился.

Что я стал другим.

Гермиона

Холодные капли дождя барабанили по стёклам нашего служебного «Форда Ангуса», размывая очертания лондонских улиц до состояния туманных акварелей. Я сидела, судорожно вцепившись в папку с отчётом о краже в поместье Блэкмур, пытаясь сосредоточиться на фактах, а не на том, кто сидел рядом. Его профиль — резкий, бледный, словно высеченный из того же холодного камня, что и фасады проплывавших мимо особняков — постоянно маячил перед глазами.

Приказ Робардса работать в паре с Малфоем до сих пор жёг мои уши, словно личное оскорбление. «Свежий взгляд, Грейнджер. И его специфические знания могут быть полезны при расследовании следов старой тёмной магии». Полезны? Как яд, который в малых дозах лечит, а в больших — убивает.

— Ты собираешься весь путь бубнить заклинания под нос или планируешь поделиться планом действий? — его ровный, насмешливый голос прорезал монотонный гул мотора и шум дождя.

Драко даже не повернул головы в мою сторону. Я сжала челюсти так сильно, что заныли зубы.

— План стандартный, Малфой. Осмотр периметра, поиск следов магического взлома, анализ остаточных чар. Ничего такого, с чем бы не справился компетентный сотрудник МКМ, — последнее слово я произнесла с особым нажимом, громче, чем планировала.

Его усмешка была такой резкой, почти неестественной для Малфоев.

— Ах да, священные протоколы, — его надменная улыбка застыла на кончиках губ, словно маска. — Надеюсь, твои протоколы включают распознавание ловушек, которые любят оставлять в таких местах, как поместье Блэкмур. Старый Эдгар был большим шутником. Особенно с непрошеными гостями.

— Я прекрасно знакома с защитными чарами прошлых веков, — отрезала я, чувствуя, как по спине пробегают мурашки от его тона.

От этой… уверенной осведомленности о темных шутках.

Поместье Блэкмур возникло из серой пелены дождя внезапно, как чудовищный нарост на искаженном ландшафте. Не просто заброшенное — проклятое. Оно осело, словно гигантский, издыхающий зверь: крыши провалились, словно сломанные ребра, окна зияли пустыми глазницами, из которых сочилась чернота.

Камни, некогда гордые и светлые, почернели от времени, плесени и чего-то еще — нездорового, въедливого. Воздух вокруг него вибрировал, гудел низкочастотным, почти неслышимым гудением, от которого сводило зубы и ныли виски. Запах… не просто сырости.

Запах тлена, ржавчины и озоноватого электричества застоявшейся, одичавшей магии.

Каждая клеточка моего тела, отточенная годами работы в МКМ, кричала об опасности. Это было не место кражи. Это была западня.

— Вот и милый домик прадедушкиного приятеля, — процедил Малфой, выходя из машины. Его плащ развевался на порывистом, злом ветру, вывороченные воротники напоминали крылья гигантской хищной птицы. Он не доставал палочку, но его поза — легкая, готовая к мгновенному движению, каждый мускул под контролем — говорила сама за себя. Он выглядел здесь… уместно. Как будто готический ужас поместья был его естественной средой. — Эдгар Блэкмур славился не только скупостью, но и извращенной фантазией. Говорят, он тестировал свои защитные шутки на бродягах. Или на особо назойливых родственниках. — Он метнул мне быстрый, колючий взгляд. — Осторожнее, Грейнджер. Не хочется писать длинный, скучный отчет о том, как выдающаяся звезда МКМ не смогла выкарабкаться из прихоти полубезумного старика. Особенно в такую мерзкую погоду. Бумага промокнет.

Его слова, как иглы, впивались в мою уверенность.

«Выдающаяся звезда» — прозвучало как насмешка.

Я проигнорировала его и шагнула вперед, к зияющему провалу, где когда-то были величественные, дубовые двери, теперь лишь груда гнилых щепок и кованого железа, торчащего из камня, как сломанные кости.

Ветер выл в проеме, завывая в пустоте холла. Сердце бешено колотилось — адреналин, не страх, — но холодок по спине не исчезал.

Он знает это место. Он знает, что здесь может быть.

Рациональный ум требовал доказательств, но инстинкты, закаленные войной, кричали о ловушке.

— Lumos Solem!

Мой голос прозвучал громче, чем я хотела, пытаясь заглушить и вой ветра, и внутреннюю тревогу. Яркий, почти слепящий сгусток света вырвался из кончика палочки и ворвался в мрак холла, словно живое существо.

Он выхватывал из объятий теней жуткие картины: обрушившиеся балки, свисающие с потолка, как петли; горы мусора, щебня и сгнившей мебели; гигантские паутины, колышимые сквозняком, словно саваны. И посреди этого хаоса разрушения — неестественно чистый, отполированный до блеска постамент из черного мрамора. Он стоял, как алтарь в руинах, единственный островок порядка в этом царстве запустения. На нем не было ничего. Только пыльные следы от основания исчезнувшего артефакта.

Глобус Эдгара Блэкмура, показывавший зоны магических аномалий и темных энергетических потоков, — украден.

— Смотри, — мой голос слегка дрогнул, я указала на пол у постамента. В луче света отчетливо виднелись выжженные в камне замысловатые символы. — Следы взлома. Они в точности повторяют те…

Слова застряли у меня в горле, оборвавшись на полуслове. Воздух… изменился. Он не просто сгустился — он стал вязким, как патока, тяжелым и мерзко вибрирующим. Зашипело невидимое змеиное гнездо где-то в самых тенях, заставив волосы на затылке встать дыбом. Пространство перед постаментом заколыхалось, искажаясь, как вода в котле перед бешеным кипением — предвестник невиданной мощи.

— НАЗАД!

Голос Малфоя обрушился на меня не криком, а низким, звериным рыком, от которого сжалось все внутри. Что-то вырвалось из углубленной тени у стены. Не просто темное — антисвет, поглощающий лучи моего «Lumos Solem». Оно стремительно сформировалось в клубящуюся тень гигантской змеи, сотканную из чистой, шипящей ненависти и черной магии. Я не сразу же поняла, что это — Контумацио Малефика, что означало “Проклятие Злобного Распада”.

Всего одно касание — и плоть оторвется от костей, жизнь обратится в гниющую слизь.

Это было проклятие смерти.

Я на миг опешила. Белая паника, холодная и липкая, как паутина, опутала горло, сдавила легкие. Я замерла, парализованная видением собственного распада.

Но Малфой уже двигался. Было чертовски странно, что Малфой не спрятался первым, а бросился вперед, навстречу чудовищному потоку. Его движение были четкими и резкими. Палочка в его руке не изящно выписала дугу — она дернулась в коротком, рваном, разрушающем жесте, словно он когтями рвал саму ткань реальности.

— Конфринго Оскура!

Его заклинание пронзило воздух скрежетом рвущегося металла. Лишенное изящества, но полное первобытной силы. Столкновение было апокалиптическим.

Фиолетово-черный адский шар энергии врезался в шипящую тень. Миг тишины — и затем пространство взорвалось. Грохот, способный оглушить дракона, ослепительная вспышка, выжигающая сетчатку, волна сжатого воздуха, выбивающая из легких последний глоток. Каменные осколки, щепки, пыль веков — все взлетело в вихре вверх. Я инстинктивно вжалась в груду мусора, прикрыв голову руками, ощущая, как осколки секут плащ.

«Нужно было сосредоточиться и сотворить защитные чары», — пронеслось в моем очищающемся сознании. Но ловушка, как хитрая, многослойная гадюка, приготовила новый удар.

Время словно застыло, превратившись в густую патоку ужаса. С потолка, с протяжным скрипом древних балок, на меня обрушился кошмар — огромный железный молот, утыканный острыми шипами, свисающий на толстой цепи. Он летел прямо на меня, а я была совершенно беспомощна — оглушенная, ослепленная пылью, прижатая к земле тяжестью происходящего.

Каждый миг растягивался до бесконечности. Я могла разглядеть каждую ржавчину на шипах, услышать каждый металлический звон цепи. Мой язык онемел от страха, волшебная палочка в руке казалась неподъёмной, словно отлитой из свинца. Я понимала — не успею ни увернуться, ни произнести заклинание.

В голове промелькнула лишь одна мысль, холодная как лёд: “Это конец”.

И в этот роковой момент я увидела лицо Малфоя. Он бросился ко мне, закрывая своим телом, увлекая нас обоих в облако пыли и летящих осколков. Острая боль, словно ледяная игла, пронзила моё плечо, когда мы ударились о какой-то обломок. Но основной удар принял он.

Я услышала этот ужасный звук — глухой, влажный удар, когда шипы молота полоснули по его левой руке в тот момент, когда он отбрасывал нас в сторону. И его стон — хриплый, короткий, приглушённый стиснутыми зубами.

Я закашлялась, пытаясь вдохнуть воздух, пропитанный гарью и пылью. В носу стоял запах камня и… чего-то металлического, тёплого.

Что-то липкое и горячее струило по рукаву моей мантии, пропитывая ткань.

— Мал… — мой голос предательски сорвался, хриплый и слабый.

Он уже поднимался — резким, стремительным движением. Словно не замечая глубокого, зияющего пореза на предплечье, откуда сочилась алая кровь, окрашивая камни под ним в зловещий багряный цвет. Его лицо было мертвенно-белым, как у мраморной статуи, но абсолютно спокойным. Ни тени боли не искажало его черты, ни капли страха не мелькнуло в глазах. Только ледяная, безжалостная концентрация — словно его тело и боль существовали отдельно от машины разума.

И его глаза… О великий Мерлин, его глаза! Я искала в них злобу, торжество, хотя бы дикую ярость боя. Но нашла лишь пустоту — бездонную, холодную, отполированную до зеркального блеска пустоту. Как лезвие бритвы в момент перед смертоносным разрезом — бесстрастное, лишённое всего человеческого. В них не было ничего, кроме чистой, неумолимой цели: уничтожить угрозу.

Он поднял палочку. Его взгляд впился в тень, откуда выплеснулось проклятие.

Там что-то зашевелилось — тёмная фигура в маске, готовая к новому удару.

— Нет, Малфой! — вырвалось у меня, когда я увидела жест его палочки. Я узнала его.

Заклинание боли.

Вроде бы круциатус. Я попыталась подняться на ноги, крича:

— Малфой, стой! — закричала я, но он даже не взглянул в мою сторону. Его палочка дёрнулась в руке, словно живая, словно в ней затаилось древнее проклятие. Я ожидала увидеть зелёную вспышку, но ничего не произошло — только из тени раздался дикий, нечеловеческий вопль.

Фигура в маске рухнула на пол, корчась и хватаясь за голову. Это было какое-то другое заклинание, столь же ужасное, как Круциатус — вызывающее невыносимую боль без видимых повреждений. Что-то… невероятно изощрённое. Его знание тёмных искусств явно выходило за рамки теоретических познаний.

Он подошёл к корчащемуся на полу нападавшему, наступил сапогом на его грудь, пригвоздив к полу. Капли крови с его раненой руки падали на серые каменные плиты, оставляя ярко-алые следы.

— Кто тебя послал? — его голос был тихим, как змеиное шипение. Ни капли ярости, только смертоносное спокойствие. — Сколько вас?

Нападавший лишь стонал. Малфой надавил сильнее, и я услышала отвратительный хруст ломающейся кости — кажется, это было ребро.

— МАЛФОЙ! ХВАТИТ! — я вскочила на ноги, направив на него свою палочку. Моё сердце бешено колотилось — от страха, от ярости, от… чего-то ещё. Отвращения к его жестокости? Или шока от той холодной, безжалостной эффективности, с которой он действовал?

Он только что спас мне жизнь. И теперь он ломал пленного, как сухую ветку, без тени сомнения.

Он медленно повернул голову. Его пустые стальные глаза встретились с моими. В них я вновь увидела ту самую усталость, что была в кабинете, когда мы впервые встретились взглядами. И полное непонимание, почему я ему мешаю. Как будто он просто делал то, что считал необходимым.

— Он пытался нас убить, Грейнджер, — произнёс он ровно. — Его сообщники могут попытаться снова. Я предупреждал тебя о Проклятом Наследии. Вот твоё доказательство. Живое. Или почти, — он убрал ногу с груди потерявшего сознание пленника. Кровь продолжала течь, окрашивая рукав его некогда дорогого, а теперь порванного и грязного плаща.

Я опустила палочку. Дрожь, которую я сдерживала во время боя, охватила меня с новой силой. Не только от адреналина, но и от крушения всех моих представлений.

В себе? В нём? Во всём?

Он был подлым, жестоким и опасным. Он только что продемонстрировал знание запретных практик. И… он спас меня. Бросился под смертоносный молот, не задумываясь. Его глаза в тот момент… пустые, как лезвие… в них не было ни героизма, ни желания меня спасти. Только действие.

Был ли это расчет? Или просто инстинкт?

— Твоя рука… — слова вырвались прежде, чем я успела подумать. Словно я отчаянно хотела сменить тему разговора. И, кажется, именно так оно и было.

Малфою требовалась срочная помощь. Я уже подняла палочку, готовая произнести исцеляющее заклинание, но…

Он взглянул на свою рану так, будто это была всего лишь мелкая неприятность.

— Пустяк, — процедил он сквозь зубы, отрывая кусок своего плаща и туго перетягивая предплечье выше пореза. На мгновение его лицо исказила гримаса боли — первой, которую он позволил себе показать. — Вызывай подмогу и зачистку. И передай Робардсу… — он бросил на меня взгляд, в котором вдруг промелькнуло что-то знакомое, то, что я помнила с давних времён — его фирменное язвительное торжество. — …что его “свежий взгляд” оказался не таким уж бесполезным.

Он ушёл, не оглядываясь, оставляя за собой цепочку багровых следов на пыльном полу поместья Блэкмур. Я стояла посреди руин, сжимая в дрожащих пальцах свою палочку, словно единственное спасение в этом хаосе. Тёплая кровь на моём рукаве медленно остывала, проступая сквозь ткань тёмным, неоспоримым свидетельством произошедшего.

Слова благодарности застряли в горле колючим комком. Он не ждал их. Или, может быть, ждал, но не таких? Не от меня?

Я смотрела ему вслед — на его прямую, даже сейчас безупречно ровную спину, на перевязанную руку. Моя уверенность в его абсолютной, неисправимой подлости дала трещину. Не рухнула — нет, но треснула глубоко, до самого основания. Сквозь эту трещину проглядывало нечто куда более сложное, тёмное и пугающе непонятное.

Он был оружием — опасным, аморальным, безжалостным. Но сегодня это оружие оказалось направленным в нужную сторону. И спасло меня. Спасло, не задумываясь, не колеблясь, не ожидая ни благодарности, ни прощения.

Что-то внутри меня сопротивлялось этому новому пониманию. Тому, как его действия противоречили всему, что я о нём знала. Как его хладнокровие сочеталось с готовностью пожертвовать собой. Как его жестокость соседствовала с необъяснимым благородством.

Я не могла разгадать эту загадку. Не могла примирить в своём сознании того Малфоя, которого знала, с тем, кем он стал. Но одно я знала наверняка: сегодня он спас мне жизнь.

«Его глаза…» — эта мысль снова и снова проносилась в моём сознании, вызывая мурашки по спине.

Я тряхнула головой, пытаясь избавиться от этого хаоса в мыслях. Нужно было действовать, а не предаваться размышлениям.

Вызвать подмогу, обезвредить ловушки и просить пленного… если он вообще выживет после того, что с ним сделал Малфой.

Я подняла палочку к небу, готовясь послать сигнальный шар в сторону Министерства.

Моя рука дрожала — не только от усталости, но и от осознания того, насколько сильно только что изменилась моя картина мира.

Она стала невыносимо сложной, запутанной, как древний гобелен с порванными нитями.

Трещина в моём понимании осталась, и сквозь неё дул ледяной ветер перемен. Ветер, который, казалось, навсегда изменил то, как я смотрела на Драко Малфоя. На человека, который только что спас мне жизнь, используя те же самые навыки, которые могли бы меня погубить.