Тайна рубинового дурмана (гет)

Кавказский вояж подполковника Елисеева

или

Плащ, каблук и три литра кефира

г. Ленинград

Унылый осенний вечер.

В тесном кабинете районного отделения милиции за столом сидит наш старый знакомый — капитан Андрей Ларин. Перед ним — стопка папок, в руке — стакан с остывшим чаем. За окном моросит дождь, размывая огни фонарей на разбитом асфальте. Ларин пристально смотрит на валяющийся в углу детский комикс, который отобрал у какого-то малолетнего хулигана. Потом поднимает голову, проникновенно глядит прямо в глаза и говорит:

Знаете, смотрю я на нынешнюю молодёжь… и диву даюсь. Нет, правда. Мстители. Люди Икс. Капитан Америка. Да, смотрел я, смотрел, мне Дукалис на днях пиратский диск занёс. Какой-то парень в синем трико бегает со щитом из вибраниума. Что такое этот вибраниум?! У нас тут на заводе «Красный Выборжец» такой вибраниум выплавляют, что потом весь район вибрирует, когда зарплату выдают.

Или этот, зелёный... Халк, кажется. Разозлится — крушит все подряд. Ха! Нашли чем удивить… У нас Дукалис, когда ему пиво тёплое в ларьке продадут, тоже мигом весь зеленеет и крушит. Только его потом не в команду «Мстителей» зовут, а на ковёр к подполковнику. И заставляют дверь в вытрезвителе чинить. Своими силами. Вот и вся суперсила.

А зачем, спрашивается, выдумывать всю эту чепуху, когда настоящие герои — вот они, рядом? Ходят по нашим улицам. Пьют с нами… кефир в соседнем дворе. У них из супер способностей — только язва желудка от растворимого кофе и умение допросить так, что матёрый рецидивист не только всё расскажет, но и чистосердечно признается в убийстве Кеннеди…

В глазах Ларина появляется хитрая, всезнающая усмешка.

Вы, конечно, слышали про полковника Андрея Елисеева и его верного друга — майора Веру Гришину? Ну как же. Звезды спецотделов, легенды сыска. Вся страна смотрит сериалы об их приключениях, буквально затаив дыхание. Ну… может и не вся, разумеется, но все равно кто-нибудь своё зрение да портит…. Помните, как они разоблачили коварного доктора Шульца, который под видом дантиста устанавливал членам Политбюро пломбы с радиопередатчиками, работающими на сахарине? Говорят, сигнал был особенно сильным после чая с двумя ложками сахара. Что сказать? Герои!

А как вывели на чистую воду Алекса и Юстаса, которые оказались не нашими резидентами, а засланными казачками из группы «Modern Talking»? Да-да, вы не ослышались, те самые Дитер Болен и Томас Андерс. Думаете, они пели про «вишнёвую леди»? Как бы не так! Это был шифр. «Cherry, cherry lady» на самом деле означало — «Чертежи, чертежи, везите!». Они тогда пытались под видом своих слащавых песенок вывезти в гитарных чехлах чертежи секретного самогонного аппарата, который гнал первач из газеты «Правда». Только… тихо! Государственная тайна… Если, что, я вам ничего не говорил. А Елисеев с Гришиной их — раз! И накрыли. Как семечки пощёлкали. То-то!.. И что получили за это? Шиш с маслом! Вот потому Родина и не знает своих героев…

Капитан наклоняется вперёд, его голос становится тише, доверительнее.

Так вот. Забудьте. Все, что вам показывали по «голубому экрану» — ложь, звиздеж и хорошо оплаченный госзаказ, чтобы скрыть то, как все было на самом деле. По телеку что показали? Всё по-голливудски, сплошной экшон, спецэффекты и титры. Елисеев там из окна прыгает — три этажа, без переломов! Да он с утра не всегда со стула встаёт, не приведи Господь давление подскочит. А Гришина? Её показывают, как будто она с утра до вечера злодеев ловит. А на деле — половина времени на педикюр, половина — с бумажками. Да и вообще, кто это сказал, что следователь — не человек? Вот я, например, и следователь, и человек, и гитару настроить могу!

Я, к слову, сам был на том деле, когда злыдня того… Шульца брали. Не в первых рядах, конечно… больше с фланга. Да, правда, за соседним ларьком стоял, кофе пил… так тоже роль важная! Без меня бы все эти операции накрылись медным тазом, а так — закон и порядок! Черкасов, ну, тот, что из «МосГаза» прямо сказал: «Ларин, без тебя — никуда». А Дукалис только ухмыляется, мол, ты, Андрей, — ходячая байка уголовного розыска! Ходячая, не спорю. Но зато честная! Хоть бы раз спасибо сказали…

И сейчас, мою юные друзья, отравленные с пелёнок всякой там забугорной супергероевщиной, я расскажу вам правду. Всю правду и ничего кроме правды. Как в суде. О том, как началась эта история. Самая безумная поездка в солнечную Грузию, которая перевернула все с ног на голову. Впрочем, оно и так все было перевёрнуто… Но это, в принципе, неважно. Главное в нашем деле иметь две вещи — ноги в тепле и красный нос… Тьфу! Все в голове кувырком! Холодные носки и тёплые трусы…

Ларин хмурится, смотрит куда-то в сторону.

Толя! Че ты ржёшь, как кастрированный мерин? Ну, оговорился пару раз… С кем не бывает? Да знаю, знаю, холодная голова и горячая жопа… Нет, Дукалис, ты какой-то сегодня реально стремный. Все ржёшь и ржёшь! Вчера небось канабис у сопливой молодёжи трусил. Во! Смотрите! Опять ржёт! Смотри, чтоб морда не треснула. Из-за таких как ты, Толя, нас дети уважать перестали и вместо дяди Степы-милиционера смотрят какую-то порнуху иностранную! Так, о чем это я? А, вспомнил! Холодная голова и горячее сердце! Точно. Вот заповедь чекиста. Каюсь, стал забывать прописные истины, вехи, так сказать. Старость не радость, правда, и молодость — гадость! Но, это я опять отвлёкся че-то. Короче, слухайте, мою историю, можете за мной записывать, стенографировать через точку-тире, разрешаю. Все равно потом ничего не вспомню. Одним словом, товарищи, все было совсем не так, как в кино.

Все было гораздо… интереснее!..

Август в Ленинграде — это не просто месяц, а состояние души. Туман, густой, как кисель, сползал с Финского залива, обволакивая гранитные набережные и просачиваясь в кабинеты Центрального УВД. Но в одном конкретном кабинете туман был свой — рукотворный.

Кабинет принадлежал подполковнику КГБ Андрею Елисееву, и сейчас в нем бурлила нешуточная работа. Елисеев, мужчина с внешностью итальянского киноактёра, которому по ошибке выдали погоны и табельное оружие, был полностью поглощён процессом. Его волевой подбородок был напряжён, а тёмные глаза, способные расколоть и гранит, и женское сердце, внимательно следили за картами.

На его столе, вместо служебных документов, была заботливо расстелена вчерашняя газета «Правда». На ней развернулся эпический натюрморт: три сиротливо пустых бутылки «Столичной» и одна, ещё недобитая; пузатый жбан с пивом, от которого тянуло дрожжами; трёхлитровая банка с огурцами, в мутном рассоле которых плавал одинокий укропный зонтик; вскрытая банка шпрот, истекающая маслом прямо на портрет передовика производства, и горстка сушёной таранки, чей аромат успешно конкурировал с запахом перегара.

Рабочий день только начался. А уже такая производительность! Правда, работа началась ещё с ночи… Елисеев, Ларин и Дукалис неистово резались в «подкидного дурака».

— А я тебе вот так! — рыкнул матёрый Дукалис, с силой шлёпая дамой червей по столу. — Получи, фашист, гранату!

— Анатолий, это же вульгарно, — морщился Ларин, снова принявшийся играть интеллигента из культурной столицы на Неве. — Брать надо не силой, а интеллектом. Изяществом.

— Ага, изяществом, — хмыкнул Елисеев, подкидывая ему ещё три карты. — Держи своё изящество. А мы пока… за производительность труда!

Он разлил остатки водки по трём гранёным стаканам. Мужчины, не отрываясь от карт, синхронно осушили их. Дукалис с хрустом закусил огурцом, Ларин — деликатно понюхал рыбьего хвоста, а Елисеев, за неимением лучшего, занюхал рукавом собственного модного пиджака. Затем троица дружно приложилась к пиву, передавая жбан по кругу.

— Водка без пива… Деньги на ветер! — глубокомысленно изрёк Толя Дукалис, смачно срыгнув.

— Вот это правильно, — кивнул Ларин, мрачно изучая свои карты.

Елисеев довольно прищурился, словно переевший сметану кот.

— Ну, Андрюха, держись! — выдал Дукалис. — На. Подкидываю тебе даму — не забывай, что жизнь сурова, как жена после получки.

Елисеев в ответ изобразил философа — аккуратно, двумя пальцами, берёт карту и тянет стакан с водкой:

— За даму, Толян, конечно спасибо, но у меня после ваших дам уже третья жена ушла, а тут хоть бы карты остались!

— Как третья? — удивляется Ларин. — У тебя же вроде тока одна была Машка? Иль я че-то путаю?

— Ничего ты не путаешь, дружище, — тяжело вздохнул Елисеев. — Жена то одна, но она то приходит, то уходит, словно переходящее красное знамя!

Дукалис, ловко тасуя карты, вставил:

— Не плачь, дружище, мужчины не плачут. Они просто грустят, глядя в пустой стакан.

Ларин криво усмехнулся:

— Толян, чья бы корова мычала. У тебя самого на свадьбе невеста сбежала… И с кем? С буфетчицей!

— Нашёл, что вспомнить, — мигом помрачнел Дукалис. — Кто ж знал, что Светка из этих… нетрадиционных окажется…

-Да-а-а… — вставил свои пять копеек Елисеев, затягиваясь папиросой. — Жизнь — сплошное спортлото, полюбили, да не то!

— Вообще-то в жизни всё решают карты: кому-то жизнь с тузами, а кому-то — как у меня, козырная шестёрка и жена из профсоюза, — добавил Ларин, почёсывая нос. — Черт! Что-то выпить снова хочется…

Стаканы бодро звякнули, шпроты упорно исчезали под напором хлеба и разговоров, а игра становилась жарче.

— Ну, Андрюха, колись: опять ночью отчёты фальшивые подписывал? — прищурился Дукалис.

— Нет, только любовные письма прокурору, — невозмутимо парировал Елисеев, активно жуля.

Ларин, закусывая огурцом, выдал народную мудрость:

— Карты, водка и таранка — вот три кита советской юстиции!

— Добавь сюда ещё ночные допросы и понятых из булочной — и получишь настоящую схему раскрытия преступлений, — добавил Елисеев, скидывая карту. — Тихо! — вдруг насторожился он. — Кто-то идёт! Это, небось, опять Настя с чистой совестью и мутной головой. Живо прячьте таранку, допивайте беленькую, улыбаемся, как честные граждане!

Это и вправду оказалась Настя. В дверь тихо, но строго постучали. Затем раздался страждущий скрип давно не смазанных петель и в кабинет заглянула Анастасия Абдулова, следователь и по совместительству совесть всего отдела. Она не стала заходить. Настя просто стояла на пороге, осуждающе качая головой и издавая языком такой укоризненный цокающий звук, что в кабинете заметно похолодало.

Игра мгновенно замерла. Три пары глаз, в которых отражались и карты, и шпроты, и вся глубина мироздания, с молчаливым вопросом уставились на неё. Дукалис инстинктивно попытался прикрыть пустые бутылки газетой. Ларин сделал вид, что изучает потолок.

— Андрей Николаевич, — сухим, как прошлогодний лист, голосом произнесла Настя, глядя на обворожительно улыбающегося Елисеева. — Полковник Соловец требует вас к себе. Срочно.

Она обвела взглядом стол, задержалась на банке с огурцами и добавила:

— И велел передать, что вам лучше протрезветь. На это у вас... пять минут.

Елисеев страдальчески закатил глаза к потолку, который только что с таким интересом изучал Ларин. Его лицо одновременно изобразило всю скорбь еврейского народа и муки молодого Вертера. Пять минут! Соловец не щадит свои лучшие кадры…

Он посмотрел на свой недопитый гранёный стакан, в котором ещё плескалась водка. Затем перевёл настороженный взгляд на укоризненное лицо Насти. Снова на стакан.

— Ну, — изрёк Елисеев с трагическим вздохом, — за срочность.

Одним махом он осушил стакан до дна, с силой поставил его на стол и, не закусывая, поднялся. В его глазах сверкнул знакомый озорной огонёк.

— Вперёд, друзья — смелые, вольные птицы, нас ждут великие дела! — вскричал Елисеев показав, что и сотрудникам органов не чужда классика. — Если не вернусь, считайте меня ушедшим в отпуск за свой счёт.

XXX

В то же самое время, в то же туманное августовское утро, в скромной однокомнатной квартире на окраине Ленинграда, рабочий день начинался совсем по-другому. Перед старым, видавшим лучшие дни, трюмо сидела ещё одна героиня нашей повести. Она пристально, не мигая, смотрела в своё отражение, словно пытаясь понять, кто там таится, в Зазеркалье. Из трюмо, в свою очередь, не неё пристально косилась симпатичная молодая женщина с огромными, печальными глазами и лицом, которое, казалось, было создано для счастья завтрашнего дня.

Знакомьтесь, майор Вера Гришина.

В своих тонких пальцах она вертела маленький пластиковый тюбик со снотворным. «Реланиум». Какое ироничное название. Никакого релакса в ее жизни не было и в помине. Только работа, одиночество и звенящая пустота по вечерам.

Вера снова и снова прокручивала в голове вчерашний разговор. Пятый. Уже пятый мужчина за три года ушёл от неё! Этот слащавый хлыщ Стасик Волчанский, с его модными джинсами и запахом импортного одеколона. «Ты слишком сильная баба, Вера, — сказал он ей на прощание, сверкнув золотой фиксой. — Ты как мужик в юбке. С тобой не расслабишься». А потом добавил, глядя куда-то в сторону: «И потом… этот твой аборт… Третий… Это как-то… ненормально».

Ситуация. Полный мрак и безнадёга. Тушите свет. Майор Гришина уже несколько часов упорно, с увлечением занималась самокопанием и чем глубже она копала, тем черные и беспросветнее становится яма.

Ее слегка подрагивающие пальцы уже начали откручивать крышку тюбика. Сейчас. Горсть таблеток, стакан воды — и все закончится. Никаких больше Волчанских, никакой больше боли и унижения. Только тишина.

Но в последний момент ее передёрнуло от злости. Что за жалкий конец? Уйти тихо, как обиженная институтка? Она — майор госбезопасности! Она ловила шпионов и диверсантов! Она должна уйти… по-другому.

Вера со стуком поставила тюбик на стол. Рядом, на стуле, висел ее китель, а на нем — кобура с табельным «Макаровым». Рука сама потянулась к нему. Холодный, тяжёлый металл приятно лёг в ладонь. Это было по-настоящему. Это было серьёзно.

Она медленно поднесла пистолет к виску. Руки дрожали так, что ствол ходил ходуном.

Вера заставила себя посмотреть в зеркало. Из зазеркалья на неё смотрела испуганная женщина с пистолетом у головы. По ее щеке скатилась одинокая слеза. За ней — другая. В этот миг Гришину захлестнула волна острой, невыносимой жалости к самой себе.

Такая молодая. Такая красивая. И совершенно никому не нужная. Сейчас… сейчас она нажмёт на курок и все. Конец. Баста! Ее красивый, молодой труп положат в гроб. Сестра будет рыдать навзрыд. Коллеги скажут пару казённых слов о том, какой она была хорошей сотрудницей. Волчанский, наверное, даже не придёт…

Неожиданно ее пронзила новая, совершенно дикая мысль. А вдруг… вдруг она будет некрасивой в гробу? Вдруг пуля все испортит? Эта нелепая мысль показалась ей настолько жалкой, что слезы хлынули с новой силой.

ДЗИНЬ-ДЗИНЬ-ДЗИНЬ!

Резкий, пронзительный звонок телефона заставил ее вздрогнуть так, что она едва и вправду не нажала на спуск. Сердце ухнуло куда-то вниз и забилось, как бешеное. Пистолет выпал из ослабевшей руки на колени.

Телефон надрывался, не умолкая. Словно кто-то на том конце провода знал, что медлить нельзя ни секунды. Шатаясь, Вера протянула руку и сняла трубку.

— Да… — прохрипела она.

— Верка? Ты где пропадаешь? — раздался в трубке знакомый, чуть встревоженный голос Насти Абдуловой. — Соловец рвёт и мечет. Сказал, если через час не будешь в управлении, он тебя лично из-под земли достанет. У него для тебя какое-то спецзадание. Срочное.

Вера молча положила трубку. Несколько секунд она сидела неподвижно, глядя на лежащий на коленях пистолет. Соловец. Спецзадание. Срочно. Эти три слова обладали поистине магической силой. Они были страшнее и действеннее любого антидепрессанта. Перспектива получить нагоняй от начальства почему-то пугала гораздо больше, чем перспектива небытия. Гришина в последний раз посмотрела на своё отражение, быстренько вытерла рукавом слёзы и, с печально-ироничной улыбкой, изрекла:

— Страдать — значит любит, любить — значит страдать, страдать — значит жить, жить — значит работать, работать — значит страдать, страдать — значит любить… Бесконечность, получается! А умирать? А умирать — умирать будем потом. После отчёта.

С тяжёлым вздохом, в котором смешались досада, облегчение и безмерная усталость, она с профессиональной лёгкостью щёлкнула предохранителем и убрала «Макаров» обратно в кобуру. Суицид отменяется. По крайней мере, до следующего выходного.

— Спецзадание. С утра. Без кофе, — пробормотала она, поднимаясь на ноги. — Этот мир точно должен быть уничтожен.

Молодая женщина направилась в ванную. Струи воды хлынули на неё горячим водопадом, и Вера на мгновение прикрыла глаза от удовольствия. Душ. Величайшее изобретение цивилизации после кофе и служебного пистолета. Он смывал все: грязь, усталость и… неудачные попытки самоубийства. Вспенив шампунь, Гришина принялась яростно массировать голову. Мысли, уже не ленивые, а злые и саркастичные, вновь закрутились в ее бедовой голове.

«Волчанский говорил, что у меня фигура, как у богини. Только характер, как у прапорщика. Богиня-прапорщик-это ненормально! Редкий вид, занесен в Красную книгу и в списки личного состава КГБ».

Она фыркнула, смывая пену.

«А что нормально, спрашивается? Когда я по лесам за диверсантами бегаю — это нормально? Когда единственный мужчина, который смотрит на меня с обожанием, — это Феликс Эдмундович Дзержинский с портрета в кабинете Соловца? Тоже… наверное, не очень».

Вера выключила воду и, обернувшись в старенький махровый халат, посмотрела на своё расплывчатое отражение в запотевшем зеркале. Все. Хватит рефлексии. Майор Гришина снова в строю. Но прежде чем выйти из ванной, она закрыла глаза и вознесла короткую, но отчаянную молитву.

— Господи, товарищ Дзержинский Феликс Эдмундович, кто-нибудь на небесах или в Политбюро, услышьте меня! — прошептала она. — Сделайте так, чтобы это было что угодно. Поющие шпионы из ГДР. Говорящие бобры, часть вторая: «Бобруйск наносит ответный удар». Захват Зимнего дворца сектой кришнаитов-нудистов. Я на все согласна!

Она сжала кулаки.

— Только одно условие! Умоляю! Только бы не с Елисеевым! Я ещё одного задания с этим... с этим самовлюблённым павлином, пропитанным обаянием и водкой... я этого уже не выдержу! Моя печень не выдержит! И моя нервная система!

Сказав это, она с обречённым видом вышла из ванной и подошла к старому шифоньеру. Ее рука привычно потянулась к висящей на плечиках стандартной юбке и кителю, но тут же отдёрнулась. Нет. Сегодня ей нужна другая броня. Более прочная.

Ее выбор пал на модный брючный костюм мышино-серого цвета, который она достала по большому блату через знакомую из «Гостиного двора». Она надела простую кремовую блузку из вискозы, затем — брюки со стрелками, идеально сидящие на бёдрах и чуть зауженные книзу. И, наконец, — пиджак. Его подкладные плечики, жёсткие и бескомпромиссные, легли на ее плечи, как эполеты, мгновенно выпрямляя осанку и придавая фигуре властный, уверенный и немного хищный силуэт.

Вера повертелась перед давешним трюмо, осматривая себя со всех сторон. Из зеркала на неё смотрела не заплаканная, брошенная женщина, а строгий и собранный сотрудник органов госбезопасности. Элегантная, деловая и очень… очень опасная. Она была готова. К разносу от Соловца. К новому идиотскому заданию. Даже, если придётся, к Елисееву. Почти готова. По крайней мере, она так тогда думала…