Если бы ты остался (джен)

У меня снова не выходило сделать так, чтобы красный круг попал в третью ячейку. Вздохнув, я в сотый раз принялась вытаскивать атрибуты из ненужных мне ячеек.

Внезапно я почувствовала на себе чей-то пристальный взор. Медленно повернувшись, я сразу встретила несколько упорных взглядов.

Друзья Два с холодной ненавистью сверлили меня глазами. Я занервничала, напряжение нарастало. Они просто смотрели на меня. Молча, злобно, как тигры, выслеживающие добычу. Стало страшно. Очень страшно.

И тут красные круги, которые я судорожно сжимала в руках, выскользнули, разлетевшись в стороны. Я вздрогнула от испуга и почувствовала стыд. Неловко отвернувшись, и все еще дрожа, я начала быстро собирать круги.

Внезапно мои холодные, трепещущие пальцы столкнулись с чьей-то твердой, уверенной рукой, которая подхватила с пола последний круг.

Я подняла глаза.

Он, чьего имени я все еще не знала, сидел возле меня на корточках, вертя между пальцев тренировочный атрибут. Его брови были слегка приподняты, как у любопытного ребенка, получившего новую, неизведанную игрушку, а взор светился какой-то странной, непонятной надеждой.

— Хочешь попробовать кое-что посложнее?

Я молчала, напряженно разглядывая его. Он не торопил меня, просто ждал ответа. Тогда я медленно кивнула.

Через несколько секунд мы сидели друг напротив друга за шахматным столом. Я за черными фигурами, он — за белыми. Он не спешил говорить и лишь плавно переставлял фигуры с клетки на клетку. Меня обуревали страх, непонимание и что-то еще, чего я не знала.

— Не выдавай свои эмоции, пока я говорю, ладно?

Он сделал паузу.

— Просто двигай фигуры, если поняла.

Я замерла. Потом медленно подвинула пешку на две клетки вперед.

— Номер Два пока в медпункте, приходит в себя, — он понизил голос. — За ним наблюдают. Но когда его выпустят — он и другие попытаются убить тебя. Прямо здесь. — почти прошептал он. — В этой комнате.

В животе неприятно защекотало, сердце забилось со скоростью света.

— И папа, — он сделал акцент на этом слове, — не станет им мешать. Ведь он хочет этого. Он давно это спланировал.

Страх зажал меня в своих объятиях. Дыхание участилось, я опустила взор, бегая глазами по доске.

— Спокойно, — он опустил голову, глядя на меня исподлобья и слегка приподняв брови. — Думай об игре.

Я глубоко вдохнула и, нахмурившись, переставила еще одну пешку.

— Есть причина, по которой Два и остальные смогли вчера покинуть свои комнаты. Почему не работали камеры. Почему Два был сегодня наказан. Они не понимают, что папа двигает ими, как…

Он задумался.

— Как шахматными фигурами на этой доске. Заставляет их делать то, что нужно ему. А именно…

Посмотрев на доску, я увидела, как он медленно поменял моего черного коня на белого слона.

Я перевела взгляд на него.

— Зачем? — прошептала я в ужасе.

— Ты пугаешь его. Он знает, что ты сильнее остальных, и тебя нельзя контролировать. А это его цель — контроль.

Его голубые глаза поблескивали в холодном свете радужной комнаты.

— Я понимал все это. И хотел тебе помочь, но… сделал только хуже.

— И за это… — я прервалась. — Папа тебя наказал?..

Перед глазами пронеслось воспоминание. Темная комната. Белая плитка. Ужасное шипение электрического напряжения. Еле сдерживаемые крики боли.

Он кивнул.

Я тихо выдохнула.

— Поэтому тебе нужно бежать. Сегодня.

Смысл этих слов на мгновение оглушил меня. Я нервно сглотнула.

— Но они следят за нами. Бдительно.

Он быстро взглянул куда-то позади меня. Я обернулась. В углу висела камера видеонаблюдения, красный огонек которой зловеще горел, отбивая всякую надежду на спасение.

— Если хочешь выбраться отсюда живой, делай то, что я скажу, ясно?

Я снова взглянула на шахматную доску. Взяла белого слона и заменила его черной пешкой.

— Почему ты мне помогаешь?

Он замолчал. На его губах заиграла улыбка, а в глазах мелькнула новая, раньше не замечаемая мной, искра.

— Потому что я в тебя верю, — наконец прошептал он.

Я попыталась улыбнуться в ответ. Тщетно.

— Тебе пора выбраться из этого ада.

Он убрал одну руку со стола. Я в напряжении следила за ним. Неотрывно глядя на меня, он чуть накренился влево. Понятно. Я коротко вдохнула и протянула руку под столом. Вздрогнув, я ощутила тепло его пальцев, странно ободрившее меня. Вместе с этим моей ладони коснулась гладкая пластиковая поверхность. Я осторожно взяла карту из его руки. О, господи.

Он ухмылялся, в глазах сверкала решимость. Медленно выпрямившись, он чуть кивнул мне. Я ответила тем же.

Дневные занятия шли как обычно. Кто-то упражнялся с волчками, совсем маленькие ползали по полу за игрушечными машинками. Кто-то играл в шахматы, а кто-то тренировался с ненавистными мне ячейками и кругами. Я же сидела за столом и рисовала. Что — не знаю. Что-то бесформенное, не имеющее оболочки. То, что отражало мои чувства.

Я то и дело поглядывала на часы над большим зеркалом. До трех часов всего пара минут. Я выдохнула, стараясь успокоить бешено стучащее сердце.

Дверь со скрипом распахнулась, и в комнату вошел папа. Как всегда, в сером костюме и с уверенной походкой. Я широко раскрыла глаза от страха. Он быстро оглядел комнату и… направился к другому мальчику. Я передернула плечами. С этой стороны пронесло.

Папа что-то тихо сказал ему, и они вместе вышли из радужной комнаты. Я снова перевела взгляд на часы. Меньше минуты. Можно начинать.

Я встала из-за стола. Ноги дрожали, сердце было готово выпрыгнуть из груди. Пошатываясь, я подошла к дежурившему охраннику.

— У меня… голова кружится… — пролепетала я. Даже актерской игры тут не требовалось — мне и так было плохо от страха.

— Кружится? — переспросил чернокожий охранник.

— Да… И… болит… Она болит из-за света.

Охранник жалостливо поджал губы, вздохнул и наклонил голову.

Через несколько секунд он, переваливаясь с ноги на ногу, двигался по коридору. Я шла за ним, немного медленнее, и постоянно оглядывалась. Так… Еще немного… Сейчас.

Я замедлилась, почти остановилась. Отлично… Он не заметил…

Я попятилась назад, стараясь не шуметь. Наконец, ничего не подозревающий охранник скрылся за углом, и я быстрым шагом рванула в противоположную сторону.

Ноги подкашивались, но я продолжала идти. Сбежать… Сбежать из этого ада!

В конце очередного коридора приветливо засияла красная табличка с надписью «выход». Осталось совсем немного. Я поспешно вытащила из обуви белую карточку и резким движением провела ей по считывателю. Огонек из красного превратился в зеленый. Я нажала плечом на дверь, и та открылась, выпуская меня в еще один коридор, но уже намного ближе к свободе.

Вот и лестница. Осталось совсем чуть-чуть…

Котельная. Финишная прямая.

Я замедлила шаг, озираясь. Где же он?

Внезапно откуда-то с громким шипением выстрелила струя пара. Я подскочила, словно напуганный заяц, и дернулась в сторону, тут же налетев на кого-то. Еле дыша от ужаса, я резко обернулась. Бояться нечего. Это он.

— Тише, — вполголоса сказал он, прижав палец к губам. — Иди за мной.

Он поманил меня и бодро куда-то зашагал. Секунду помедлив, я направилась за ним.

Он присел возле какой-то решетки, схватился за нее и снял осторожно, почти бесшумно. Я опустилась на колени рядом. За решеткой была труба — черная, узкая. Для девушки-подростка в самый раз, а вот…

— Там будет немного страшно, — произнес он, глядя в трубу. — Но так можно пролезть под забором и попасть в лес.

Я медленно повернула голову.

— Но… ты не пролезешь.

Он взглянул на меня. Спокойно, слегка прищурив один глаз, который немного прикрывали пышные, объемные светло-русые пряди, обрамляющие бледное лицо. Он был так близко — я слышала его равномерное, никак не выказывающее волнения, дыхание.

Слегка улыбаясь, он взял мою руку и накрыл ее своей левой ладонью. Во мне разлилось какое-то странное, но теплое, и как будто даже приятное чувство.

— Ты полезешь одна.

Я нахмурилась.

— Я не просто так назвал это место тюрьмой. Здесь все пленники. Не только ты, — он сокрушенно покачал головой. — Не только твои братья и сестры, но и охранники, и персонал.

Я опустила взгляд. Он все еще держал мою руку, слегка подрагивающую от беспокойства.

— И я, — вздохнул он.

Я молча рассматривала его. Того, кто буквально жертвовал собой… ради меня.

— Вот.

Он чуть наклонил голову, убрал левую ладонь с моей руки, продолжая держать ее правой, прихватил волосы на затылке и осторожно провел моими пальцами по своей шее.

— Чувствуешь?

Я ощутила под его кожей что-то твердое. Что-то неестественное. Что не должно там находиться.

— Твой папа вживил мне эту штуковину. Она ослабляет и отслеживает меня. Даже если я выберусь, он найдет меня. А значит, найдет и тебя.

Я несколько раз глубоко вздохнула. Выход есть.

— А если я вытащу ее из тебя?

Он поднял голову. Его взгляд загорелся надеждой.

— Ты помог мне, а я помогу тебе.

Уголок его губ изогнулся в нежно-радостной улыбке, а глаза благодарно прищурились.

— Помни: ты не причинишь мне больше боли, чем они.

Он сел, прислонившись спиной к какому-то столбу и сняв с пояса черный кожаный ремень. Убрал рукой волосы с шеи, впился в ремень зубами и отвернулся, зажмурившись. Мое сердце болезненно сжалось. Ничего. Мы будем квиты.

Я медленно закрыла и открыла глаза. Подняла руку, направила ладонь на него. И тусклые лампы котельной тут же замигали, как перегоревшие.

Он тяжело дышал и хрипел, все сильнее сжимая челюсти. Его тело тряслось от невыносимой боли. С искаженным лицом я увеличила тягу. Из его горла вырвался еле сдерживаемый тихий стон.

Вдруг кожа разошлась, и наружу вылетела какая-то маленькая железная деталь. Я рывком швырнула ее на пол с тихим звоном. Освещение восстановилось.

Он замер. Взглянул на меня, на вылетевшую штуку, снова на меня. Поднялся на ноги, провел дрожащей рукой по шее, все еще не веря. И медленно подошел к валяющейся на полу детали.

Он присел на корточки и поднял ее, пристально разглядывая.

— Казалось бы, такая мелочь, а причиняет столько проблем…

Он обернулся ко мне. В обычно холодных голубых глазах читалась теплая благодарность.

— Спасибо. — выдохнул он, его губы дрогнули в улыбке.

Я кивнула.

— И знаешь… — он выпрямился. — Теперь я могу пойти с тобой. Благодаря тебе.

Я снова кивнула, чуть улыбнувшись. Я буду не одна.

— Теперь нам не придется никуда лезть, — ухмыльнулся он. — Мы и так выйдем.

Что-то в его тоне заставило меня насторожиться. Он произнес эти слова с какой-то недоброй ноткой.

— Но как? — нахмурилась я.

Он ответил мне лишь уверенным, не обещающим ничего хорошего, взглядом и подошел к стене. На самом ее верху находилась форточка — знак того, что за тяжелым бетоном находится свежий воздух.

— Смотри, Одиннадцать. Смотри и учись.

Он выставил вперед руку — прям как я, когда старалась обуздать способность к телекинезу. Но что он собирается сделать? Он же не обладает этой способностью. Или…

Лампа надо мной погасла, потом загорелась, потом снова погасла. Свет мигал с бешеной скоростью. Я перевела взгляд на него. Он стоял спиной ко мне, чуть ссутулившись и опустив голову. Рука его все еще была направлена на стену, на которой начали появляться трещины и вмятины. Меня охватил ужас перед этим человеком. Или не очень человеком.

Неожиданно раздался оглушительный грохот, и в глаза потоком хлынула пыль. Я зажмурилась, закрыв лицо руками. Все в лаборатории сто процентов слышали шум. Сейчас они прибегут сюда — и нам конец…

Я приоткрыла один глаз. Котельную заливал яркий дневной свет, а в стене зияла огромная брешь. Он стоял все там же, тяжело дыша и вытирая рукой нос.

Вдруг он резко повернулся ко мне.

— Бежим.

Я стояла, не в силах сдвинуться с места. С его носа стекала багровая капля крови, волосы стояли дыбом, а белки широко раскрытых глаз налились красным цветом. На лбу алела царапина, очевидно, полученная от шального обломка стены.

— Бежим, я сказал!

С тихим рычанием он быстрым шагом подошел ко мне, схватил за руку и потащил к пролому в стене. Не было сил упираться. Непонимание и тревога смешались в одно отвратительное чувство, гложущее изнутри.

— Погоди. — Я напряглась, уткнувшись ногами в землю. — Как ты…

— Одиннадцать, — прервал он меня. — Мы похожи. Ты и я.

Он выпустил мою руку и сдвинул рукав белой рубашки вверх, обнажив запястье. Я обомлела.

Клеймо. Номер. Ноль, ноль и один. Первый.

Медленно, как во сне, я обхватила пальцами его руку, так, чтобы стало видно и мой номер. Один и одиннадцать. Как… как необычно…

— Но что…

— Подробности потом. Бежим. Я не очень хочу сбивать с курса те пули, которые полетят в нас, если мы останемся здесь. Это, знаешь, не очень-то и легко.

Дрожа, я кивнула, и он потянул меня дальше.

— Вот они! Стоять!

Я вскрикнула от испуга и замедлилась. Первый выругался.

— Пригнись и петляй. Но продолжай бежать. Быстро. Вперед!

Он выпустил мою руку и рванул в сторону. Раздался звук, от которого у меня все похолодело. Выстрел. За ним последовала череда таких же.

Я принялась метаться из стороны в сторону. Пули пролетали мимо, чудом не попадая в цель, и взрывали землю совсем рядом. Впереди показался ржавый забор с колючей проволокой наверху. В отчаянии я взглянула на Первого, и внутри все сжалось. Его левую руку заливали кровавые ручьи. Они стекали на землю и оставляли за собой еле видный, но существующий след. Мы погибнем.

Он споткнулся. Раз, другой. Через несколько секунд он просто не сможет двигаться дальше. И даже если он преодолеет боль и слабость, нам преградит путь этот забор.

Стиснув зубы, я на бегу рывком выставила вперед руку, не слишком надеясь на результат. Но железные прутья со скрежетом разлетелись в стороны, образовав довольно большую дыру.

— Молодец… Одиннадцать, — прохрипел Первый. — Я прикрою тебя. Беги.

Я замотала головой, мои глаза наполнились слезами.

— Беги! — зарычал он и с силой толкнул меня в проем. Я запнулась о какой-то камень и кубарем покатилась по земле. Перед глазами мелькали деревья, жухлые листья, комья земли и…

Первый.

Он стоял на территории лаборатории, загораживая собой дыру в заборе. Практически неуловимыми движениями головы он отводил от себя целые потоки пуль. Вот только ноги его подкашивались, а руки дрожали. Еще немного — и он свалится на землю.

Нет.

Я медленно встала. И вытянула руки вперед.

Раздалось несколько душераздирающих воплей, выстрелы прекратились. Первый все еще держался, но только из самых последних сил. Внезапная передышка не успокоила его, а лишь подстегнула его напряжение. Он начал беспокойно озираться, ожидая внезапного нападения, и его взгляд упал на меня.

Мне было плохо видно наших преследователей, однако я знала, что делала. Резкими и короткими движениями ладоней на расстоянии швыряла солдат из стороны в сторону, сталкивала друг с другом, вертела в воздухе. Безграничная ярость и жажда мести овладели мной.

— Одиннадцать… — прошептал он.

— Беги. — медленно произнесла я, вшмыгнув в себя кровь, вытекшую из носа. — Ты ранен. Ты не можешь оставаться здесь дольше.

— Я? — Первый расхохотался, но голос его дрогнул. — Это я не смогу здесь оставаться?

— Ты.

— Одиннадцать, у тебя слишком много неверных мыслей. Во-первый, я достаточно силен, если ты забыла. Во-вторых, — он проскользнул через отверстие в заборе, — то, чем ты сейчас занимаешься, не имеет смысла. Они все сдохли. Посмотри, даже не кричат.

Я не отводила взгляд от солдат и продолжала играть ими, как тряпичными куклами.

— Одиннадцать? — он нагнулся и наклонил голову набок, заглядывая мне в глаза. — Ты слышишь? Пошли!

— Нет! — вспылила я. — Они ранили тебя!

Первый хмыкнул.

— Они сдохли, — повторил он после паузы. — И, если мы сейчас не скроемся, те, кто остался в лаборатории, вызовут подкрепление. С ними ты уже не справишься.

Я задумалась. А ведь он прав.

Заметив мое замешательство, он стиснул мое запястье и потянул в лес. Убийственно взглянув на лабораторию, я подалась. Мою разгоряченную голову тут же освежила прохлада тени осеннего леса.

Спустя несколько минут я посмотрела на Первого.

— Куда мы идем?

Он внезапно замер и рассмеялся.

— А я и сам не знаю. Думаю, для начала нам нужно сменить эти неестественно белые шмотки.

Я подняла брови.

— То есть то, что у тебя вся рука в крови — по-твоему, это нормально?

— А ты вообще выглядишь так, будто только что выползла из-под земли, — улыбнулся он.

Я вздохнула, опустилась на корточки и резким движением оторвала от лабораторной майки край подола.

— Где? — просто спросила я.

Улыбка сползла с лица Первого, он недовольно махнул рукой.

— Хватит, я не умру.

— Где? — повторила я настойчивей.

Он нахмурился.

— Я спрашиваю: где?

— Что ты хочешь? Чтобы я стянул с себя рубашку и ходил вот так, с грязной повязкой на предплечье, по Хокинсу?

Я хлопнула рукой по лбу.

— В чем проблема расстегнуть рукав и разорвать его вдоль локтя? — сердито спросила я.

Брови Первого взметнулись вверх.

— Да не в рубашке дело, Одиннадцать.

— А чем тогда? — я уперла руки в боки.

Он замолчал, будто подыскивая слова.

— Это все равно бесполезно.

— Последнее предупреждение, — грозно проговорила я, но он лишь залился хохотом.

— Давай, — Первый встал передо мной и раскинул руки в стороны. — Покажи, на что ты способна.

— Я-то способна на многое — но ты ранен.

Он закатил глаза. Я сложила руки на груди.

— Хорошо. Попробуем по-другому. Пожалуйста, можно я помогу тебе?

Первый внимательно взглянул на меня.

— Одиннадцать, я…

Мой взгляд остановил его.

— Да, — сдался он.

Первый присел возле дерева, точно также, как пятнадцать минут назад в лаборатории. Я предложила ему помочь с рукавом, но тот наотрез отказался. Он осторожно расстегнул пуговицу манжеты, взялся за один край ткани зубами, второй зажал в пальцах и дернул на себя. Раздался громкий треск разрываемых ниток — рукав разошелся вдоль до локтя. Первый максимально аккуратно, чтобы не задеть простреленное предплечье, поднял ткань выше. Я вздрогнула, увидев его рану. Но тут же собралась.

— Извини, если будет больно, — тихо сказала я, опускаясь на колени рядом.

— Я же тебе уже говорил — ты не причинишь мне больше боли, чем они.

Я кивнула.

— Пуля там? Ты чувствуешь ее?

Первый скривился.

— Как я могу что-то почувствовать, когда там все горит?

— Это плохо. Если там пуля, я могу ее извлечь. Но если ее там нет, я только зря растревожу рану.

Он несколько секунд разглядывал меня.

— Попробуй. Забудь об осторожности. Но ее там не должно быть.

Я вздохнула, прошептав:

— Извини…

Первый не успел ничего ответить. Я принялась сосредоточенно изучать рану, плавно водя рукой на некотором расстоянии. Пока ничего инородного не ощущалось. Я нахмурилась. Лучше бы она была. Так бы у меня не было оснований беспокоиться о том, что…

Есть.

Я вздрогнула, ощутив пальцами твердый, неподатливый металл.

Первый вопросительно взглянул на меня.

— Она там, — тихо произнесла я, закрыв глаза. Он еле слышно выдохнул и молча кивнул. Я снова напрягла руку. Глаза Первого широко распахнулись, лицо исказилось от боли. Пуля шевелилась, перекатывалась из стороны в сторону, но никак не хотела покидать рану. Первый запрокинул голову наверх, до крови кусая губы. По моей пересохшей щеке вдруг скатилась одинокая слеза.

Хватит.

Хватит распускать нюни.

Я резко рванула пулю на себя. Первый сдавленно издал что-то вроде «кхрх», но дело было сделано. Тяжелая, окровавленная пуля лежала на земле в нескольких метрах от нас.

Первый моргнул. Я медленно перевела взгляд на него. Кровь ручьями бежала по его локтю, оставляя темные пятна на сухих листьях и иголках.

— Одиннадцать, может, хватит меня спасать? — попытался улыбнуться он.

— Тогда перевяжи себе рану, — бесстрастно ответила я. — Иначе останешься здесь.

— Не останусь.

Неожиданно с лица Первого исчезло страдальческое выражение. В глазах снова засверкал озорной огонек, и тут он бодро вскочил на ноги. Я в изумлении наблюдала за ним.

— Это была проверка, милая, — усмехнувшись, он потрепал меня по плечу. — И — поздравляю, — ты ее прошла!

Моя челюсть отвалилась, я в шоке уставилась на него.

— Да ладно, неужели ты думаешь, что такой, как я, не сможет справиться с этой царапиной?

Первый, подняв брови, провел рукой над своей раной. Она тут же затянулась, оставив на своем месте светло-красный шрам.

— Что… Но ведь…

Первый хмыкнул.

— Я испытывал твою силу воли. Ну и просто силу. Не волнуйся, показатели на вышине.

Неожиданно меня охватила волна гнева.

— Ты просто так вынуждал меня использовать телекинез?!

— Не просто так. Мне нужно было знать уровень твоих способностей.

— Ты заставлял меня причинять тебе боль! Просто так!

— Одиннадцать.

Он положил руки мне на плечи.

— У тебя великолепная сила воли. И это прекрасно.

Я отвела взгляд.

— Ладно, — он встряхнулся, — как я уже сказал, нам нужно сменить костюмы. Лабораторные эксперименты больше не выйдут на эту сцену.

— Значит, ты тоже? Ты тоже эксперимент?

Первый взглянул на меня сверху вниз.

— Да. — ответил он. — С меня началось все это.

Он собрался было идти, но я стояла на месте и сверлила его взглядом. Первый вздохнул:

— Если я расскажу тебе свою историю, ты моментально сбежишь обратно в лабораторию.

— И почему же?

— Да потому что по сравнению со мной, все в лаборатории — милые и пушистые зайки.

— Мне неважно, что было в прошлом, — тихо выдохнула я. Первый посмотрел на меня совершенно иным взглядом.

— Я предупреждал, — с легким сомнением в голосе сказал он. Я лишь покачала головой.

— Когда-то у меня была семья. Давно. Очень давно. Мне тогда было всего двенадцать лет.

Я ненавидел людей… Нет, не так. Я ненавижу людей. Это жалкие паразиты, которые размножаются тучами и загрязняют этот мир, словно мерзкие тараканы. И мои родители не составляли исключение. Как раз наоборот.

С самого детства я был не таким, как все. Врачи говорили — я сломан. И родители решили, что, если начать жизнь с чистого листа, меня получится починить. Все было бы хорошо, вот только я не был бесполезной вещью, как они. Сломан был не я. Они.

Мы переехали в новый дом. Родители и младшая сестра были в восторге. На меня первое впечатление он произвел не самое лучшее. Но все изменилось, когда в одном люке я нашел гнездо черных вдов.

Я стал одержим ими. Не понимал, почему люди считают себя главными на планете, ведь настоящие властелины — это пауки. Я изучал этих существ и с каждым днем все больше ощущал связь между мной и ими.

В скором времени я обнаружил у себя странную способность. Я мог воздействовать на живых существ, проникать в их разум и манипулировать ими. Тогда я понял, что готов.

Я сконцентрировался на родителях. Сорвал с них маски, за которыми скрывались страшные личности. Напомнил обо всех грехах, совершенных за этот неправильный жизненный путь. Отец был убежден, что дом проклят, что в нем обитает демон, но мать думала иначе. Каким-то образом она поняла, что это я. И возненавидела родного сына.

Чаша оказалась переполнена до краев. Я выбрал момент за ужином. Семья спокойно разделывала курицу, как внезапно включился приемник. Замигал свет. И моя мать взлетела к потолку.

Ее зрачки закатились наверх, локти и колени вывернулись в обратную сторону. Из глаз потекла кровь, и она упала.

Сестра завизжала, а отец, поняв, что его жена уже мертва, подхватил сначала ее, потом меня и побежал к выходу. Он не знал, что унес демона с собой.

Собравшись с силами, я наслал на него видение, чтобы он не ушел далеко, и расправился с сестрой, которая немало задирала меня. Повернувшись к своей последней жертве, я почувствовал дикую слабость. У меня потемнело в глазах, и я свалился на пол без сознания.

Отца отправили в психиатрическую больницу — немногим лучше, чем смерть. Его обвинили в убийстве своей семьи, но он утверждал, что этот сотворил демон. А я впал в кому.

Когда я очнулся, меня встретил тот, кого я старался избегать изо всех сил — доктор Мартин Бреннер. Папа. Он сильно заинтересовался мной и запустил проект. Я стал Первым.

Потом он понял, что я слишком, слишком силен и опасен, и укротил мои силы с помощью сотерии. Я стал помогать ему в обыденных делах лаборатории, мне дали обязанности санитара. А дальше ты и сама знаешь.

Я молчала, обрабатывая этот рассказ у себя в голове. Первый обеспокоенно взглянул на меня, но мои глаза уставились в землю.

— Какое твое настоящее имя? — наконец спросила я. Первый на секунду замер.

— Генри. Зови меня Генри.

Генри…

Я склонила голову набок и перевела взгляд на Первого. А ему подходило это имя.

— Но ты, наверное, уже не помнишь свое имя, так? — задумчиво спросил он. Я покачала головой. Я не слышала свое имя достаточно долго, чтобы оно осталось в памяти. Для всех вокруг существовал только номер — Одиннадцать.

— Не знаешь… Ладно…

Генри подпер рукой щеку.

— Одиннадцать… Одинна… — бормотал он. — Од… Динна… нет… О… Оди…

Внезапно Генри встрепенулся.

— Оди, — чуть громче произнес он, подчеркнув каждую букву, словно пробуя на вкус. — Оди, Оди… О-ди. Оди.

Он радостно повернулся ко мне.

— Оди! — воскликнул Первый. — Я могу звать тебя Оди. Сокращенно от Одиннадцать.

— Оди? — переспросила я. И подняла голову наверх, рассматривая проглядывающее сквозь зеленые ветви серое небо. Кажется, скоро будет дождь. — Оди…

У меня есть имя. Теперь.

— Ты… не против? — Генри чуть нахмурился.

— Нет, — я улыбнулась. — Мне даже нравится.

Он облегченно вздохнул, улыбка тронула и его губы.

— Тогда пойдем. Оди.

Он кивнул мне и бодро зашагал вперед. Я направилась за ним.

Осенний лес одновременно и завораживал, и пугал. Ветер тихо, словно играя, шуршал разноцветными листьями, но вдалеке мне чудились шаги, голоса, выстрелы…

Холод обволакивал тело, проникая сквозь тонкое лабораторное платье. Я поежилась. Вдруг крупная дождевая капля щелкнула меня по носу. За ней — вторая, третья, а потом с неба хлынули целые потоки ледяной воды. Земля под нашими ногами превратилась в грязное месиво, сразу же затекшее мне в обувь. Мой взгляд скользнул по крепким сапогам Генри, и я с завистью вздохнула. Увы, на мне были лишь хлипкие чешки. И ладно обувь, но ветер смело лобзал мои ничем не защищенные ноги и руки, заставляя вздрагивать при каждом порыве.

— Генри… — прошептала я, чувствуя, как холод сковывает тело. — Как мы проберемся в город?

— Я не знаю, — бросил он, не оборачиваясь. — Будем импровизировать. Но я знаю одно — хорошим путем ничего не выйдет.

— Что ты имеешь в виду?..

— Все, что нам понадобится, придется красть.

— Красть? — переспросила я.

— Да. — равнодушно ответил Генри. — Если понадобится — и убивать.

Я застыла, как вкопанная.

— Что случилось, Оди? — спросил он ледяным тоном.

Генри тоже остановился и повернулся ко мне, сдув со своего носа маленькую дождевую каплю. Его глаза стали холодными, как лед.

— Кого убивать?.. — прошептала я, еще надеясь, что ослышалась.

— Всех, кто нам помешает. Ты же уже сегодня замочила несколько солдат.

Потому что они были из лаборатории. Но убивать мирных городских жителей только потому что они преградят нам путь? Спокойно красть то, что принадлежит им?!

— Нет! — выпалила я, не задумываясь.

— У тебя нет выбора! — резким тоном оборвал меня Генри. — Это жизнь, Оди. По-другому никак. Мы — беглецы, находящиеся вне закона. У нас нет ограничений.

Дождь не прекращался. Лабораторная майка сильно потяжелела и стала липкой, а в обуви можно было устраивать бассейн для лягушек. Но, несмотря на это, я тихо и четко произнесла:

— Есть. Совесть.

— Совесть?!

Генри расхохотался, но в его смехе не было веселья.

— Тебе придется лишиться ее, если хочешь выжить.

Глаза предательски защипало. Я всхлипнула, и, почти не осознавая, что делаю, развернулась и понеслась прочь. Слезы смешивались с каплями дождя, застилали глаза, и я почти ничего не видела. Эксперимент номер один пугал меня — его тон, глаза, его сила, которую он мог использовать в любой момент и направить против меня.

— Куда это ты собралась?

Голос раздался так близко, словно он стоял сзади меня. Я вздрогнула и повернула голову, продолжая бежать. Сквозь пелену слез я различила Генри. Он стоял на том же месте, но ни капли ни отдалился от меня. Я удивленно взглянула себе под ноги и обомлела.

Мои ноги судорожно дергались в воздухе, совершенно не касаясь земли, которая была подо мной в двух метрах. Я попыталась сдвинуться с места, но тщетно.

Я провела рукой по глазам, стирая слезы, и снова оглянулась. Генри с бесстрастным выражением лица направлял на меня напряженную ладонь. Это он удерживал меня в воздухе.

Мой страх усилился, и я с удвоенными силами забрыкалась, стараясь освободиться от его контроля.

— Я могу тебя отпустить, — негромко произнес он. — И ты упадешь лицом прямо в эту грязь.

На мгновение гравитация вспомнила про меня и я, испуганно взвизгнув, резко опустилась на целый метр.

— Ты еще маленькая, Оди, и тебе не понять. У нас нет выбора кроме того, как красть и убивать.

Я почувствовала, как мои ноги снова коснулись земли. Но не убежала — не знаю, почему. Что-то удерживало меня, и это был не Генри. Это «что-то» было во мне.

— Оди, — позвал он.

Из его тона исчез лед, он старался говорить мягко.

— Я не хотел тебя пугать. Просто пойми: нам нельзя разделяться. По одиночке мы погибнем. Так не лучше ли соединить силы?

Может быть Генри и прав.

Я не заметила, как он тихо подошел ко мне и присел на корточки, чуть наклонив голову в сторону.

— Прости меня, Оди.

Генри мягко смахнул с моей щеки каплю — то ли слезу, то ли след от дождя.

— Ты справишься со всем, — сказал он. — И я в тебя верю.