Калейдоскоп (гет)

Когда-то он клялся богу, безответному и каменному, что не причинит этому мальчику вреда. Теперь у него новый бог — живой, требующий жертв, и Лакист снова даёт обещание.

Не щадить Марко, если он станет мешать.

— Значит, это — твоя новая справедливость? — Марко улыбается разбитыми губами.

А Лакист, изображая сожаление, поднимает пистолет:

— Верно. Ведь ваша — прогнила насквозь.

Примечания:

"Йо и Анна путешествуют, чтобы исполнить обещание, данное Хао, но, как ни крути, это больше похоже на их затянувшийся медовый месяц" (с) shaman files

Она не подглядывает. Просто хочет понять, насколько сделалась похожа на неё. Правда ли, что стала «второй Анной», как иногда говорит Рю.

Если честно, Тамао не очень нравится, что теперь её все боятся — но, наверное, иначе нельзя, когда на тебе такая ответственность. Растить чужого ребёнка… непросто.

…А с возрастом Анна стала даже красивее. Тамао почти неловко сравнивать себя с ней. И какая гладкая у итако кожа. Только на запястьях и шее — фиолетовые синячки.

Разве доктор Фауст не способен залечить любое физическое повреждение? Любую травму, полученную в битве? Тогда… откуда они?

Тамао чувствует, как мучительно краснеет.

— Ты, — внезапно говорит Анна, — я тебя вижу. Хватит там стоять.

Тамао беспомощно показывается в дверях.

— Не надо бояться. — Анна чуть улыбается. — Мы не виделись столько лет… Ты стала сильнее. Это похвально. Когда-нибудь Хана всё поймёт и примет меня как свою настоящую мать — но пока ты хорошо справляешься с порученной работой.

Отчего-то горький ком подступает к горлу Тамао. И она осознаёт, что ей нужен альбом — она вновь не способна произнести вслух ни слова.

…Прошло семнадцать лет. Его дети давно выросли: девочка стала настоящей красавицей, мальчик — очень похожим на отца.

А вдова Пайрона совсем уже седая, в паутинках глубоких морщин, и не видит ничего без своих огромных очков…

«Ты не должна любить его».

Примечания:

2018

«Если ты не вернёшься… это наша единственная возможность провести ночь вместе».

«Да…»

Не то чтобы он никогда не мечтал об этом, не пытался вообразить, как выглядит Анна без одежды; не видел стыдных мальчишеских снов… Не то чтобы он не любил её — очень любил! И ему казалось, что только он знает её настоящую…

Иначе он представлял себе этот момент: её горящее лицо напротив, блуждающую улыбку и умоляющий шёпот: «Я люблю тебя, сделай меня счастливой».

Но Анна сделала всё сама, без слёз и поцелуев, и даже не скривилась от боли, когда приняла его в себя…

Утром он силился не поднимать на неё глаз. Что-то было неправильно… но что именно, что?

У него будет ребёнок — такая радостная, но такая странная и неопределённо далёкая мысль. Такая… жуткая.

Ребёнок.

Когда он выстрелит, этому кошмару придёт конец. Выстрелит — в белый женский лоб. Её голова разлетится ошмётками мозга, осколками пробитого черепа…

Порфа одолевает дрожь — словно ему впервые приходится убивать человека. Сколько раз он твердил себе, что готов к этой встрече, что не будет сомневаться. Но из раза в раз воскрешал в памяти её демонически красивое лицо. Бездонные чёрные глаза. Глаза, что страшнее ада. И улыбку, почти ласковую, но равнодушную.

«Джонс, Джейк, Мелисса, Кейн… — как молитву он повторяет имена товарищей, убитых ею, чтобы напомнить себе, зачем он здесь, почему снова держит снайперскую винтовку. — Мина, Цебин, Венстар…»

«Мина любит своего отца больше всего на свете», — Джон просыпается с этой мыслью глубокой беззвездной ночью. Несколько минут он лежит в кромешной темноте и снова будто проживает миг, когда стало ясно: команду X-III ожидает бой с Хао. И — непременная смерть.

Тогда Мина не дрогнула — и улыбнулась самой светлой своей улыбкой: «Мы создадим рай на земле, и я стану по-настоящему счастлива».

Теперь эти слова ещё больше походили на ложь, призванную успокоить безутешного Лайсерга. Но что было в сердце Мины на самом деле? Боль от невосполнимой утраты? Чувство невзысканного долга?

Любовь?

«Мой отец умер как жертва, а не как герой — значит, я должна…»

Если бы она так же любила Джона, то, может, хоть на мгновение, но показала, показала, что она не только солдат, но и женщина, и ей тяжело оставлять его, но… Мина лишь улыбнулась — легко, без тени печали — и бесстрашно шагнула навстречу смерти.

…Во сне лицо её безмятежно как у покойницы в открытом гробу.

Сегодня они в последний раз вместе — завтра она улетит во Францию.