Рефлексия купленной психики (джен)

Её рефлексия купленной психики — омут в чаще приятного до мазохизма саморазрушения. Она продала душу, они её приняли, спрос рождает предложение... Нет, предложение родило спрос. Закон бизнеса сломался.

Странная.

Её рефлексия некупленной психики тоже странная — крашенная тушью подушка и ободранные костяшки ручонок без привычных тёмных перчаток; удар об стенку, второй перед потерей кислорода; паутинки сосудов в сини под грязной сиренью (хэй, её оборвали далеко не вчера, почему до сих пор не завяла?), неприкрытые аккуратно штукатуркой.

Её жизнь — сплошная проституция, но предложение родило спрос, продавщица повязала на шею тугой шарфик ожиданий, нормальность никогда не была востребованной. Не ровён час, потянет за краешек витиеватыми узорами размалёванной фиолетово-сине-розовым ткани да задушится.

Её рефлексия ползёт змеёю по белому плечу, ибо не выходит на улицу некрасивая. Задумалась, спряталась за кривыми прядями, устремила неподвижный взор в несуществующую точку. Обработка информация затерялась на горизонте, не найдена.

А змейка соскальзывает вниз, обвивает бедро, касание изгоняет фантомные образы, перед сиренью теперь видны мальчики, сирень застилает пелена, не видать ничегошеньки, сердце пронзает игла — у неё так бывает, смирилась — и выходит чрез спину, а организатор на дереве скучающе виснет вниз головой, грязные-грязные аметисты выбрали мишенью складку чуть ниже ремня.

Организатора того звать, кажется, Акира... Или Акари. Слышала от одноклассников, но во главу ею поставлены жестокие. «Яркий» или «свет» — не суть, не свет и не яркость во плоти он, а блёклость ироничная. Но лучше неё, продажной картонки. Не поспоришь. Он серый, незаметен. Не так — отсутствует. Независим.

Он на периферии, она стремится в центр, но толкаться не умеет, уносимая течением. Он — неспешно в низины и серость, она — в фальшивый калейдоскоп блевоты. Он — пустота до мурашек, мёртвые глаза, гниль, разложение. Она... А она — лишь кусочек серой толпы, обливающийся безустанно краской.

* * *

Его рефлексия — асфальтная тьма, дождевые паутины, туманность тихой ненависти и болото скуки. Кандалы безразличия. Его рефлексия как таковая — отсутствует.

И потому ему нет дела до неё. Ему нет дела до них. Ему, в принципе, нет. Ничего и никого.

Потому и скука ждать не заставляет, и чужие издевательства, и без того не особо интересные, вызывают смутное отвращение (удовольствие?), что-то гнилое (и мёртвое) начинает копошиться, провоцируя встать на землю. Поэтому мерзкие аметисты наблюдают чуть ближе, бледные не по-мужски руки в карманах держатся, а компания продолжает.

Компания продолжает, она же радуется вниманию, извращённый восторг подавляет, и зачем включать адекватность, если она никогда не была востребованной.

Компания продолжает, он застывает в стороне, распадается на атомы так же тихо, как и всегда, смешивается с воздухом, становясь полностью невидимым посреди горящих чувств её и них.

Её рефлексия как явление тоже крошится, трескается, трескается и её самообладание, и болезненное удовольствие дрожит на лепестках сирени, одарённой чужим — первое, вниманием — второе.

Его рефлексию, доселе отсутствующую, заменяет наблюдательность учёного, а грязные аметисты тускнеют лишь больше от презрения.

Эксперимент не то что не удался, а пошёл по низменному, жалкому результату.

[Люди всегда его разочаровывали.]