Приключения в Ардоре (гет)

Воды оказали воистину целительное воздействие на бывшего адмирала Дриксен. Помимо многих приятных дел, которыми он позволил себе заняться на отдыхе, рядом были друзья.

Говард Хосс и Амадеус Хохвенде подбадривали опального графа, подкрепляя свои аргументы приличными порциями прекрасного вин. Хосс привез «Вдовью слезу», Хохвенде расщедрился на самую вкусную по сравнению с прочей «кровью» «Рыцарскую кровь», они убедили Бермессера в том, что он получил в неудачной кампании, во-первых, бесценный опыт, во-вторых, понимание того, кто его истинные друзья, а кто злорадные негодяи, и главное, почти свободу, ведь Его Высочество неожиданно для всех увлекся собственной кузиной, Девой Дриксен и сочтя Вернера обиженным, приложил усилия и Бермессер вернулся в Эйнрехт вице-адмиралом. Ложкой дегтя было известие о том, что вернуться вышло под начало Оружейника, но Хохвенде сказал, что не верит в то, что Кальдмеер в адмиралах надолго, а Хосс подмигнув, ехидно высказался в смысле того, что все логично, фаворит кесаря адмирал, фаворит принца — вице-адмирал. Развить мысль в опасном направлении Хоссу помешал Хохвенде, устало напомнив об усечении болтливого языка и Печальном Лебеде. Задетый Хосс сообщил Хохвенде, что вкусы кесаря и принца для подданных, если не закон, то намек, а репутация молодого генерала хороша для эсперадора, а не для военного. Вернер, смеясь, положил конец этой перебранке, ему стало так легко, как не было уже давно.

Теперь на приемах Вернер с особенным удовольствием находился подле принца, всей душой обожая прелестную Гудрун и периодически пронзал неверного любовника исполненными светлой грусти взорами. Его Высочество, не слыша ни единого укора, принимал положенные Ему услуги и почести, ощущая новое для себя и необычное чувство вины. Привыкшая к чужому обожанию принцесса Гудрун, бывшая в курсе дела настолько, насколько её просветил царственный кузен, иногда переставала понимать, по-прежнему ли Бермессер любит Его Высочество, или уже влюблен в неё, с такой преданной благодарностью смотрел на нее Вернер. Её Высочество также была весьма мила с красивым графом, его общество всегда приятно, Бермессером можно любоваться, и иногда ей приходили в голову весьма непристойные мысли о них троих.

Любить принца издали графу Бермессеру очень нравилось, с оставленным фаворитом Фридрих был щедр и насколько мог наскрести в своей природе, добр. Он берег своего вице-адмирала, предпочитая видеть его на паркете, желательно танцующим в красивой паре.

В кои-то веки Дриксен ни с кем не воевала, приятное сердцу Бермессера затишье длилось и длилось. Он от души надеялся, что сердце Фридриха не остынет к Гудрун, жалел принцессу Кримхильде и наслаждался жизнью придворного. Прохладное лето принесло мирную жизнь и одним удовольствием было сопровождение торговцев. По всей видимости в азарте охоты за разбойничьей «Верной Звездой» прошлой осенью, фрошеры распугали всех окрестных пиратов и это были самые спокойные на памяти Вернера, рейды.

Но судьба, как известно, не вяжет только хорошую рыбку, досадой этого лета были штормы. Один, особенно страшный застал у берегов Ардоры. Купец был замечательный, Бермессер имел с ним дело лично, они всегда друг-друга понимали, иногда Вернер думал о том, что, если бы торговец не был бы так успешен в своем деле, он пригласил бы купца на флот, до того хорошо тот знал побережье и с таким мастерством управлялся со своими кораблями. И все же судьба благоволила Вернеру. Шторм их всего лишь потрепал, ничего не взяв взамен, по всем приметам выходило, что это первый из четырех штормов и остальные следовало пережать в безопасном месте.

Ардора всегда была гостеприимным местом в том числе и для дриксенцев, которых не любили и опасались во всех Золотых Землях. Поди прими этих северных гостей с каменной тощей земли, присмотрятся они получше и уже не гостями, а хозяевами здесь сядут. Сколько забыто ушедших в прошлое государств, растворившихся в нынешней Дриксен. В Талиге, кстати, забвению было предано владений не меньше, но Талиг был достаточно одарен от Создателя плодородной землей и солнцем, чтоб заглядываться на ту же Ардору. Впрочем, Дриксен предпочитала иметь Ардору дружелюбным соседом, не настолько лучше дриксенских были эти ардорские земли, чтоб зариться на них.

Поэтому и «Верной Звезде» и «Резвому лососю» нашлось место в уютной бухте, а таможенники Ардоры не слишком мучали вымотанных штормом моряков и торговых людей.

— Не только вас потрепало, — заметил седоусый ардорец, который был начальником таможни еще когда Бермессер был капитаном «Верной Звезды», — Весной восточный берег слизало точно кошка сметану, старожилы не помнят таких штормов. Молнии, словно в Астраповы врата били, в янтарную бухту, сосновый лес пожгло. Теперь как будто поутихло, но море всех нынче гонит в Ардору, скучать не приходится, кого только мы не поглядели тут.

Вымокший и уставший Вернер не опустился до расспросов, тут еще вестовой прибежал с сообщением, что излюбленная гостиница вице-адмирала на побережье сильно повреждена весенним штормом и свободные комнаты есть только в самом городе.

Слишком вымотанный, Бермессер только пожал плечами, Хосс собирался остаться эту ночь здесь, в порту, отчего бы Вернеру не поехать в эти самые комнаты прямо сейчас.

Комнаты оказались действительно лучшими, тут постарался фок Ило, Хосс ценил этого парня, но не считал, что он отдаст свою жизнь флоту. Это было бы жаль, молодой человек схватывал на лету любую науку.

После отвратительной бессонной ночи на мостике, горячая вода и теплые простыни были спасением. Окончательно ожил Бермессер только к следующему вечеру. В комнаты немедленно заглянул вестовой, а следом за ним заявился довольный Хосс. Промок он вчера наравне, если не сильнее, чем вице-адмирал, но в горле у него не скребло, выглядел Хосс бодрым и веселым. Впрочем, Говард признался, что заявился под утро, в чем был, в том и рухнул и проспал до этого часа.

— Из кухни несутся какие-то божественные ароматы, — сглотнул слюну капитан, — Пойдем поужинаем, пока новые постояльцы все не уничтожили.

— Новые постояльцы?

— Да, внизу все время галдят. Я еще не спускался, вчера хозяина только видел. Увы, до ближайшего хорошего борделя два квартала.

— Ты во сне туда успел сходить? — съязвил Вернер и встал. Следовало привести себя в приличный вид, умыться и ему действительно тоже очень хотелось есть, а снизу пахло жареными цыплятами и еще чем-то столь же аппетитным.

«Золотые сады Ардоры» были двухэтажным шедевром архитектуры, весьма напоминающим небольшой дворец, по словам хозяина здесь останавливались гости, прибывшие сюда на торжества государственного значения. Это было неплохо, но Вернеру больше нравился уют излюбленной гостиницы на берегу, которую он снимал целиком под себя и свою свиту. Бермессер надеялся, что её отстроят хотя бы к следующему лету.

Об утраченной гостинице граф Бермессер затосковал со страшной силой, стоило им спустится вниз по возмутительно холодной лестнице в обеденный зал.

В первую очередь взгляд останавливался на широкоплечем мужчине во главе стола, в черно-белом мундире Талига и в адмиральской алой перевязи. Через расстегнутый сверху мундир виднелся алый шелк рубашки, на руке не хватало пальца. Рядом с ним выпрямился черноволосый недобрый красавец, его мундир был застёгнут под горло, длинные волосы собраны в высокий «хвост». Возле раздувающего ноздри прямого, словно жердь, марикьяре, трапезничал спокойного вида южанин, он был особенно смугл и на северян глянул только мельком, занятый беседой с единственным светловолосым мужчиной за этим столом, который мог быть только Аларконом. Сидящий слева от Альмейды Антонио Бреве в упор посмотрел на вошедших и поднес к губам бокал с темно-рубиновым вином. Разом согревшийся Бермессер в ужасе смотрел на цвет флота Талига, краешком мысли с облегчением отметив, что Вальдеса в этой компании не было.

— Проклятье! — не сдержал своих чувств сошедший следом Хосс, Вернер прянул от южан вправо и снова обратился в статую. Справа был такой же большой и уставленный блюдами и бутылками вина стол. Но в бокалы налита не «кровь», а «слёзы». И никогда ещё Кальдмеер, Шнееталь и даже Доннер с Бюнцем не казались Бермессеру такими приятными людьми. Дриксенцы, как и талигцы были при полном параде, в мундирах, сверкающих серебряным шитьём, при знаках отличия, без шумных бесед и без женщин, так что ужин походил либо на поминальную трапезу, либо на военный совет.

Конечно, вице-адмирал уже давно приготовил для Оружейника несколько ядовитых эпиграмм и пару дивных сплетен, которые уже пустил по гостиным. Разумеется, и Хосс никогда не прошел бы мимо Бюнца, не зацепив его, доводя стычку до дуэли. Но перед лицом врага все сочли необходимым проявить лояльность. Адмирала Кальдмеера приветствовали с соблюдением не только строгой субординации, всех необходимых условностей, но и с некоторой пышностью. И в дальнейшем лояльность была такой очевидной и всеобъемлющей, что Шнееталь всерьёз заподозрил морских аристократов в желании втереться к Олафу в доверие, чтоб отравить его. Кальдмеер в ответ на это только тихонько вздохнул и предрёк, что как только они вернутся в Дриксен, все вернется на круги своя.

— Мне будет несколько не хватать этих фрошеров, — Добавил он, — Только тебе признаюсь, но мне чем-то нравится создавшаяся ситуация, пусть эти паркетные шаркуны и подпортят мне репутацию в глазах наших врагов.

Съезжать из гостиницы никто не собирался, после первого дня натянутых встреч, моряки несколько расслабились, Кальдмеер категорично запретил дуэли и его не смели ослушаться. Узнавший об этом совершенно случайно, Альмейда окоротил Аларкона, вечно подначивающего северян. Намек южане поняли, изобразили глубокое равнодушие к дуэлям. Север и Юг старался блеснуть друг перед другом выправкой, исполнительностью и прочими качествами, способными вызвать зависть у вражеского начальства.

Бермессеру, однако, было не слишком уютно в столь интересном обществе, он на другой же день предпочел угощаться шадди в маленькой персиковых тонов гостиной, в которой в обычное время коротали вечера дамы. Сейчас гостиница была целиком занята моряками, и северяне никому там не могли помешать. Хозяйский полосатый кот также повадился в эту гостиную. Бермессер его не приглашал на свои колени, но гладил и чесал за ушами охотно, а капитан Хосс тянул коричневую полосатую тушку на руки и не возражал, когда тот засыпал, пригревшись человеческим теплом.

Но не только южане раздражали своих недругов. Стоило Бермессеру и Хоссу решить, что в эту гостиную они смогут наведываться каждый день, их приватность нарушили. Гости вошли без стука и северяне встали при виде чужих адмирала и офицеров.

Против Бреве дриксенцы ничего бы не имели, он был справедлив и снисходителен, у Бермессера с Хоссом был случай убедиться в этих его качествах. А вот заглянувших на огонек Альмейду и Хулио Салину все северяне, кроме, пожалуй, Кальдмеера и верного своему адмиралу и другу Адольфа Шнееталя, обходили по большой дуге.

— Мы помешали? — Голос у Альмейды был глубокий, чуть с хрипотцой.

Его лживо уверили в том, что им всегда рады и когда южане расселись в удобных, обитых персиковой парчой креслах какое-то время удалось поговорить о погоде. Бермессер отставил непригубленную чашечку шадди со сливками, на которую неодобрительно взглянул вражеский адмирал. Кот покинул Хосса, подошел к креслу с Альмейдой, посидел возле его ног и когда тот убрал руку на подлокотник, вспрыгнул ему на колени. Четырехпалая рука лениво поглаживала коричневую шерстку, кот мурчал.

— Мне показалось, или вы нас избегаете? — осведомился не промолвивший до этого момента с северянами слова Хулио Салина.

— Вам не показалось, — тихо ответил Бермессер. Именно этот южанин чаще прочих являлся ему в ночных кошмарах, — Господин адмирал цур зее запретил дуэли и конфликты. Кажется, именно вас мы раздражаем сильнее всего, зачем же провоцировать.

— А что, Кальдмеер действительно столь строг? — Пророкотал Альмейда. Сейчас он не выглядел страшным, всё та же алая рубашка под расстегнутым кителем, но свободная поза, закинул ногу за ногу, поверх с удобством расположился кот.

Бермессер проглотил просящуюся на язык тираду о поведении дорвавшихся до власти выскочек из простонародья и печально подтвердил, да, Олаф Кальдмеер сама строгость.

— Надо же, насколько внешность бывает обманчива, — Салина холодно смотрел на дриксенцев и Хосс не удержался.

— Если поделитесь причиной, по которой вы сами всей своей внешностью показываете, отчего мы вам настолько неприятны, что не выходит сдержаться даже на короткий срок вынужденного соседства, буду признателен, — Дриксенский капитан старательно игнорировал наступающего ему на ногу Бермессера, — Или причина скучна и банальна, Север и Юг, старая песня?

Альмейда усмехнулся, кот мурчал на всю гостиную, от удовольствия нежно когтя ткань форменных брюк талигца.

Черные глаза Салины метнули молнии.

— Если вам так любопытно, — он был подчеркнуто ровен, — Я поделюсь.

Вернеру остро захотелось вернуть назад вчерашний день и не покидать своих покоев, на его красивом лице застыло страдание, он точно знал, что не хочет ничего слышать.

— Кем вас пугали в детстве? — Спросил Салина Хосса.

— Фрош… Вами, — поправился тот, — Особенно, когда мы гостили у бабушки, это место на побережье, там собственно, ваших моряков боятся пуще Леворукого и это оправдано.

По губам южан скользнули самодовольные улыбки.

— И как, было страшно? — Вкрадчиво продолжал Салина, Хосс, не замечая этой вкрадчивости, кивнул.

— Вы не стесняетесь своего страха, верно?

— Страх или перебарывают или нет, — пожал плечами Хосс, — чего его стесняться?

— Что ж, здравая мысль. Кого вам было жальче всего, когда вам рассказывали о нападениях на северные берега?

— Женщин, стариков, детей, тех, кто беззащитен, — Хосс тоже насторожился от этих расспросов, он заподозрил личные мотивы. Отец ему рассказывал лишь об одном случае, когда на его памяти дриксенцы дошли до берегов Кэналлоа. Он хвалил богатые земли и рассказывал о вкусных плодах. И лишь раз, в старости, опасаясь, что подцепленная им хворь неизлечима, и желая то ли поделиться, то ли похвастаться, рассказал сыновьям и сыну своего друга, многообещающему юноше, которого ценил и предпочитал младшему строптивому сыну, иное о том крае.

— У меня есть старший брат, Диего, — Сообщил Хулио, — В то лето он отбыл в Олларию и Бланка, его супруга, решила погостить у своих родителей на побережье. Именно там встал на якорь дриксенский корабль. Темно-коричневые, цвета шадди, борта и белоснежные паруса.

Салина обвел холодным взглядом лица северян и удивился. Он ждал от них напоминаний о марикьярских набегах, которых действительно, было немало, под рваными парусами пиратов или под марикьярскими, но дриксенцы молчали. Бермессер на Салину не смотрел, но выглядел краше в гроб кладут. Хосс, белый, словно мел, сохранял относительно спокойное выражение лица.

«Такое выпадает испытать не каждому мужчине, юноши, — старый Хосс откинулся на подушки, улыбаясь воспоминаниям, — Она была, словно лоза, гибкая и нежная и смелая, словно соколица. Эта женщина вышла на стену с саблей кого-то из родичей-мужчин, чтоб участвовать в отпоре, который южане пытались нам дать. Сопротивление мы сломили сразу, но еще раньше я её увидел и приказал брать больше пленных, пообещал за каждого живого награду, и конечно, роздал ее из южных сундуков».

— Бланка не оставила крепость и билась вместе с мужчинами, с ними же её взяли в плен. Наверное потому, что главарь северян был крайне милостив к побежденным, она не кинулась на саблю и позволила ему говорить с собой, — Салина, не мигая, смотрел на Вернера, у которого в голове жесткие отчетливые интонации марикьяре мешались с одышливым голосом старого адмирала, отца Говарда:

«Я честно признался, что её соотечественники живы только благодаря ей, что я влюблен и оставлю семью, увезу её и если у нее есть дети, буду им лучшим отцом, чем был своим детям… Сказал, что сделаю её кесариней Дриксен, если она того захочет, что не позволю на нее ветру подуть неласково, вот, что делает с мужчиной страсть, — Хосс закашлялся, потом продолжал, — Но я желаю вам это изведать. Такой водоворот чувств горячит кровь, чувствуешь себя живым».

С огромным интересом Альмейда смотрел на перевернутые лица врагов, гадая, что в рассказе Хулио их так потрясло? Он сам неоднократно нападал на северное побережье, да они злорадствовать должны, эти недопираты. Когда альмиранте не так давно выбирал, что с ними сделать, он пошел на поводу у Фердинанда и поступил правильно, приятно встретить этих господ в море во время войны, где закон — это он сам. С такими хорошо вести разговор один на один, без свидетелей. Рамону вдруг стало интересно, кружевное ли сейчас белье у господина северного вице-адмирала. Должно быть да. Сейчас такой вопрос вызовет только обиду, в другой обстановке этот гусь задрожит и потянет с себя одежду, чтобы показать… Когда-нибудь, он спросит этого щёголя о многом.

— Я не знаю, что эта северная рыба наплел Бланке ещё, но женщина пошла на его корабль и оставалась там четыре ночи, — Ненависти в глазах Хулио хватило бы на всех мужчин, находящихся в комнате, — Она не покинула Марикьяру, слишком гордая, чтоб связать свою жизнь с северянином, Бланка осталась, чтоб принять свою судьбу, и приказала чужаку покинуть юг.

«И я подчинился. Она была замужем, для неё, для Бланки это значило многое, — Выцвевшие глаза старого дрикса погрустнели, — Клятва Астрапу… Что мне боги и что мне люди, для меня имел значение только её приказ. А она захотела расстаться. И взяла с меня клятву никогда более не бывать в её краях. Я сдержал слово».

— Ваши соотечественники никого больше не тронули и не ободрали берег дочиста, что удивительно, — Салина понял, что стоит у окна и смотрит в бушующую непогоду. Недовольный своей несдержанностью, он вернулся к собеседникам.

— Диего простил её. Только Бланку словно подменили, она была покорна мужу, не больше того. Через короткий срок, она родила мальчика, одно с ней лицо, — Если бы его так не тревожили эти непонятные корчи врагов от его слов, Хулио бы ими наслаждался.

— Он здесь? — Едва слышно спросил Бермессер, — Мальчик?

— Нет, он пока слишком юн, но его судьба флот, — Салина с удивлением заметил, что дриксенцев пугает сказанное им гораздо больше, чем он сам, ненавистник северян со страшной репутацией. Неужто им что-то известно о случившемся? Выжившие говорили о высоком северянине с красивыми чертами лица, пропорционального телосложения, словно с персонажей Диамни Коро, с очень светлыми волосами и зелеными глазами. Тогда ему могло быть за сорок лет, если не больше, у этих северян сложно определить возраст, но эти точно моложе.

— Теперь понятна причина ненависти, — Хосс не поднимал глаза на южан, — Я бы тоже ненавидел за своих родичей. А что, ваш брат… Он признал ребенка?

— Скорее всего мальчик и есть его сын, — пожал плечами Салина, — Черноглазый и черноволосый, смелый, лицом в мать, но прочее от Диего.

— Слава Создателю, — неуверенно откликнулся Хосс, — что так.

При первой возможности под благовидным предлогом, северяне откланялись.

— Вас так потрясли откровения капитана Салины, что вы решили покинуть нас? — Осведомился Альмейда, когда дриксенцы уже были у выхода. Вернер выскользнул из гостиной тенью.

— Истории о таких женщинах, дарящих крылья мужчинам всегда впечатляют, — Обернулся от двери Хосс, — Женщины вообще существа особые, очень похожи на море. Не хочу никого обидеть, но после столь волнительного повествования, мне срочно нужно свидание с дамой, а в этот час, в этом городе, её можно добыть только в определенном доме… В который готов пригласить вас.

Альмейда рассмеялся, — Нагло, но от души. Когда-нибудь, я приглашу вас в бордель. В другом месте. Сможете сравнить, а пока что наслаждайтесь.

— А то, что говорят о гайифских нравах дриксенского двора, — холодно улыбнулся Хулио, — Это правда?

Хосс преувеличенно удивленно поднял брови:

— У дриксенского двора нравы исключительно дриксенские, — он криво усмехнулся, — Если представится случай, вас с ними всесторонне ознакомят. Гайифцы для Севера слишком слабы, а вам, — обласкал нарочито льстивым взглядом южан дриксенец, — может быть и понравится. Если кто-то попросит добавки — получит её.

— Кажется, ваш строгий адмирал цур зее что-то там говорил о мирном сосуществовании, — Лениво напомнил Альмейда, почесывая поющему коту под шейкой.

— Каюсь, — На раскаявшегося фок Хосс не походил, он смотрел подошедшему вплотную Салине прямо в бешеные глаза, если бы не проклятый Оружейник, этой ночью произошла бы дуэль, звенящая сквозь века, — Прошу простить мою северную неуклюжесть.

— Пустое, — Разумеется, Рамон все припомнит этому длинноязыкому чужаку. Потом они посмотрят, кто кого и о чём будет просить.

Серые с примесью болотного зеленого, невыразительные глаза северянина смотрели на Хулио в упор. Для дриксенца этот чужак воплощал самое странное, что можно было представить, строгий мундир и длинные прямые волосы, подвязанные в хвост, смуглая от природы кожа, красивые хищные черты лица, черные, словно угли, глаза, оправленные длинными пушистыми ресницами.

— Ты что-то знаешь об этой истории с Бланкой? — Спросил вдруг Салина Хосса.

Тот сразу же отрицательно покачал головой.

— Ничего.

И вышел за дверь.

Альмиранте посмотрел, как задумчиво Салина усаживается в кресло, как не глядя, подносит к губам чужую чашку… и плюёт отпитый было глоток шадди со сливками. Рамон рассмеялся, придремавший кот шевельнул ухом, но глаз не открыл, впустил когти в черную ткань на колене альмиранте.

— Непохоже на усладу шадов, а? -хмыкнул Альмейда.

— Приторный кошмар, — коротко отозвался Салина, — Для Берто все, о чем я рассказал, ничего не меняет, но… Теперь мне искренне хочется встретить этих господ в море. Там они будут куда откровенней.

— Встретим, — Пообещал Альмейда.

Кот согласно громко мурлыкнул в полудреме, решив, что обращаются к нему. Ревел взбесившийся ветер, за окном сквозь ливень вспыхивали стрелы Астрапа, покровителя марикьяре.

К о н е ц