Свадьба в Алати (джен)

После поветрия, выкосившего даже в горной Дриксен целые семьи, в семье Хоссов осталось всего четверо детей и той же зимой им пришло известие, что старшая вдовая сестра супруги Хосса собралась замуж.

За алата. Семейство стряхнув с себя уныние живо переключилось на свадьбу. При кажущемся многолюдии Хоссов было не так много, к свояченице Хосс благоволил и, несмотря на некоторый скандал в обществе (ибо вдовица, ставшая невестой продала все, чем владела в Дриксен и перебралась к жениху) сразу же, как позволила дорога в Алати, отправился гонец с письмом, что приглашение принято и в конце лета ко дню Святой Бенедикты, семья явится на торжество.

Дорогу в Алати дети от волнения и восторга запомнили плохо, слишком много было всего для глаз, привыкших к сдержанности северных красот, впечатлений, ярких красок, богатых ароматами лугов и лесов и таких вкусных ягод и фруктов. Родители пропадали на таможне с ворохами грамот, верительных, подтверждающих и удостоверяющих, что две подводы едут вместе с каретой и являются подарками родне на свадьбу, а еще слабые после перенесенной хвори дети ели съедобный синеягодник и такую крупную здесь дикую малину. И рвали букеты цветов, лиловых и желтых, и розовых, из которых девочки плели венки. Смотрели новых птиц, пытались поймать невиданных длинных пятнистых мышей. Таможенники с сочувствием смотрели на бледных, словно первые цветы, выбравшиеся из-под снега детей. Здесь, на таможне поветрие миновало недавно, воспоминания были еще так ярки. Один из таможенников посоветовал северянам обрезать лошадям хвосты, чтоб не утянуть ненароком заразы. Глава семейства согласился с ним, но забыл тотчас, как только семья покинула таможню.

Дорога длилась, развеивая печали и стирая из памяти и страшных снов прошлые беды.

Алати оказалась приветливой к гостям.

Тетку обняли сердечно, а новому родичу гости были рады так, словно он всегда был родичем, но жил далеко и вот теперь вернулся. И то правда, алат оказался хорошим человеком и обещал стать добрым мужем для Барбары, не такой красивой, как младшая сестра, но женщины веселой и приятной. Он вдовел уже пятый год, а его единственной дочери — очаровательному ребенку — исполнилось шесть. Черноглазая и веселая, она была точной копией отца и полюбилась северянам так, что маленькую, обожаемую будущей мачехой Жужу без конца одаривали и вниманием, и лакомствами, и подарками. У Барбары не было детей и в первом браке, и её сестра тихо сказала мужу, что по всей вероятности, Жуженька будет хоть и приемным, но единственным ребенком её сестры.

Свадьбу сыграли так, что потом пришлось менять не один каблук, даже и через костер прыгали, причем гости веселились наравне с хозяевами, чему алаты были искренне рады.

Обратно выехали уже в осень, нежно распрощавшись с приумножившейся роднёй и торопясь до снегов в Дриксен. Уже ближе к границе Алати остановились передохнуть в гостинице, оказалось, что недалеко от городка есть большой хороший монастырь, где можно купить отличные товары.

На монастырскую лавку с книгами Дагмар сразу же обратила внимание. Научившись читать, она с удивлением открыла для себя, что чтение ей и полезно, и приятно. В блистательном свете женская грамотность уже перестала быть привилегией избранных, и стала правом. Хотя матушка Дагмар ещё помнила время, когда женщине самой писать и даже читать письма было неприличным. Даже жития святых женщине читал клирик-мужчина, но монахиня была обязана помнить святые тексты наизусть, чтение по книге не приветствовалось.

Теперь девушке можно было даже выклянчить приглянувшуюся книгу у отца. Все старые легенды за зиму зачитаны до дыр, со скуки Дагмар после Зимнего Излома даже за Эсператию принималась.

— Мне всегда казалось, что в Алати Создатель не в почете, — тихо заметила Ингунн, трогая корешки роскошно расписанных книг, — но, кажется, вы не бедствуете.

— О, нет, — лицо быстроглазой монахини была создано для улыбок и смеха, но она не казалась несчастной в этих стенах.

Впрочем и стены алатского монастыря были непохожи на дома Создателя в Дриксен. На здешних стенах красочно зеленели рассветные травы, диковинные цветы на ярких стеблях изгибались в медальоны, богато украшенные самой обыкновенной, сочных красок рябиной и из этих узорных виньеток на смертных ласково взирали святые, излучая саму жизнь.

Матушка Дагмар даже оторвалась от покупки тонкого белья, для того чтоб рассмотреть эти веселые росписи. Женщины-святые были прелестны и веселы, мужчины казались полными сил и сознания своей правоты. Ни в ком не было слабости, здесь Создателю служили с желанием и радостью, но без отречения от жизни.

Кроме того здесь стояли в кадках и пряные и яркоцветные растения, в кадках произрастали даже драгоценные цитронные деревья. Кроме прочего, пол был из чередующихся плит розового и оранжевого мрамора, который в кесарии Дриксен был великой редкостью.

Кроме белья, на всякий пол и возраст, на продажу были выставлены монастырские варенья, россыпи сухих трав для заваривания, сухие ягоды малины от лихорадки, черники от желудка и сушеные почки местной липы, узкие полотняные мешочки с привозным шадди, орехи в меду и засахаренные и чего только не лежало на скамьях светлого дерева.

Интерес Ингунн к книгам стремительно угасал, она не любила нового и незнакомого. Старшая девочка было обернулась на мать и Дагмар спросила:

— Может быть вы нам что-нибудь предложите, святая сестра?

Она не любила говорить на талиг, хотя знала язык лучше, чем старшие дети, учившиеся у того же ментора, знала даже лучше, чем батюшка и он этим гордился. За это Дагмар любила отца еще сильнее, хотя казалось — сильнее уж некуда.

— Есть песенник, в двух книгах, в первой баллады о святых, во второй песни о господарях, битвах, да о мирском…

Черноглазая монашка любопытно оглядела девочек, показала книги. Ингунн по праву старшей бережно взяла книгу о святых, Дагмар обрадованно раскрыла часть о мирском. С первых страниц обеим девочкам стало понятно, что эта книга займет всех в семье. Они стали оглядываться на родителей — без их решения такая покупка была невозможна.

В качестве гостя и богатого покупателя допущенный в эти стены отец подошел, заметив немой призыв дочерей, только взглянул на книгу и снял с пояса кошель.

— Есть еще новая легенда, которую вы больше нигде не найдете, — Монашка выложила на лавку книгу небольшую, но интересную даже на вид. В вихре всех оттенков золотых осенних листьев стояли, как подруги, две женщины, разные словно день и ночь, и, хотя одна второй набрасывала на плечи роскошную шаль, видно было, что над ними сгущаются тучи. На обороте книги стояли плечом к плечу двое мужчин и являлось глазу, что им пришлось пережить нечто ужасное, хоть и стояли они, словно братья.

— «Легенда о Белой Ели», переведенная на талиг, это большая редкость.

— Мы возьмем эти книги, святая сестра, — вежливо проговорил отец.

Уходя из монастыря семья то и дело останавливалась, чтоб разглядеть получше святых и растения у окон. И не утерпели, купили семян, того и другого, разных цветов ипомеи, разных оттенков бархатцев, черенки разных яблонь и крупных летних вишен, иного алаты не предложили, зная, что приживаться растениям придется на севере.

— И как там было? — Спросил потом ее младший брат Говард, обиженный тем, что его не взяли. Эвард, оказавшийся в том же положении, что и младший мальчик, демонстративно не интересовался монастырем. Впрочем, старшего более всего интересовало оружие, кони и сражения, об этом можно было говорить с любым в Алати. Эвард внимательно слушал о вражеских военных победах, отец ему как-то сказал, что это полезное знание и мальчик, поразмыслив, согласился с батюшкой.

— Знаешь, мне понравились только фрески со святыми, ну и книги, — соврав во благо, Дагмар взъерошила русые волосы младшего брата, — Одну я тебе почитаю, может быть и сегодня, завтра снова долгий переезд.

— Прочитай! — Говард обрадованно сел поближе к сестре и жадно спросил: — Это страшная история? Как вихтельбургские колокола?

— Наверное, — улыбнулась Дагмар. Ингунн передернуло, а яркоглазая девушка, дочь хозяина гостиницы, где остановились Хоссы, оставила подушки служанкам и подошла к северянкам.

Историю о колоколах Вихтельбурга знали все в Дриксен. Герцог Вихтельбург был известнейшим вельможей, он украсил свой род военными победами и личной доблестью и любая девушка в кесарии с радостью стала бы хранительницей его очага.

Но как-то на охоте герцог увидел дочь лесника, собирающую хворост. Она была хороша собой и юна, сердце герцога отныне принадлежало ей. И еще красавица была лесной колдуньей и не переносила колокольного звона, она бралась изящными пальцами за нежные виски и страдальчески прикрывала огромные зеленые глаза. Влюбленный герцог распорядился, чтоб колокола сняли, оставив один, в часовне. И всегда такой колокольно-эсператистский Вихтельбург онемел. Последний колокол, оставшийся в часовне, оборвался сам, когда молодых венчали. На свадьбе герцог по обычаю вел в поводу украшенную лентами, цветами и травами белую кобылицу, на которой сидела его невеста. Вдруг лошадь понесла, но отчаянный жених умудрился вскочить позади юной гецогини. На глазах у гостей и всех, кто пришел почтить чету Вихтельбургов, на белоснежной лошадиной шкуре проступили бурые пятна. Пегая кобыла унесла на себе хохочущую ведьму и вцепившегося в нее обезумевшего молодого аристократа при всем честном народе под оглушающий звон оборванных колоколов…

— Это было самое страшное, что колоколов нет, а звон слышат все, — Докончила историю Дагмар. Дочка хозяина гостиницы, Магдала, и две служанки уже сидели на краю постели дриксенки, приоткрыв рты.

— Наша бабушка в ту пору была молодой, она приехала на свадьбу со своим мужем и пасынком, и говорила всегда, что никто и ничего не успел бы сделать, хоть и принято считать, что пегая кобыла едва скачет, хромая, эта летела, словно стрела, выпущенная из хорошего арбалета.

— Мужчины, — сказала Дагмар, припоминая бабкины слова и старательно переводя их на талиг, — Мужчины сразу кинулись следом, но все, что им осталось, это следы от трех копыт. Герцога так и не нашли, а в ту же зиму опустел и Вихтельбург. Говорят, что на зимний излом после той осени под звон колоколов из Вихтельбурга в лес колдуньи на неслышимый зов ушли все люди. Вроде бы под звон так и не вернувшихся на свои места колоколов, мимопроезжие видели зеленые негаснущие свечи и все шли друг за другом, но никто из идущих не озаботился теплой одеждой и никто не отозвался на оклики, подойти же к процессии не позволяла вьюга.

— В Алати это называют мороком, — проговорила Магдала, вспомнив о том, что нужно дышать.

Ингунн кивнула, но посиделки разогнал хозяин гостиницы. Шумно отчитывая ленивую дочь и нерадивых служанок, он выгнал их из комнат гостей.

А для сидящих у огня Хоссов тем же вечером Дагмар читала историю о Белой Ели… Им было и интересно, и немного страшно и после истории Дагмар скользнула под теплый бок Ингунн, а Эвард впервые не сетовал на то, что вынужден делить кровать с младшим братом. Старшие более не негодовали на шум, который в харчевне для проезжих, устроенной в первом этаже гостиницы не смолкал никогда. Наутро им предстояла долгая дорога домой, но историю о Белой Ели и Алати каждый из путешественников помнил всю жизнь.

С хвоста плохо вычищенного за всеми праздниками и путешествиями серого в яблоках жеребца главы семейства Хоссов слетела серая же паутинка. Сквозняк с ней немного поиграл и отнес на ручку вил, стоявших у стены. На этой паутинке оставалась унесенная с таможни или же привезенная из Дриксен — кто знает — серая хворь. Поветрие, которое так быстро и страшно разносит смерть. Которое теперь здесь, в Алати.