Сила дружбы (джен)

Благодатный край, солнце, щедро заливающее плодородные земли, радовали глаз. Дриксенцы не скрывая зависти смотрели на зеленые от трав берега.

— И ведь ни одного болота, — вздохнул Хосс, тоскуя по Витфурту, но и любуясь бушующей природой.

— Ты просто еще их не видишь, — Бермессер болота ненавидел, как явление, и потому подозревал их наличие всюду. Если б Вернер знал место, где болот нет, он бы там купил земли и жил.

— А вот и наш дипломат, — протянул Хосс, щурясь на пыль, а потом и появившихся на горизонте всадников, — и даже без погони.

Бермессер усмехнулся, он верил в дипломатичские способности Хохвенде. Но не верил чужакам. Нухутский султанат всегда был дружен с Дриксен, под влиянием Гайифы, но как-то это было сквозь зубы. Газарея, несмотря на то, что ее нынешний правитель тяготел к Талигу, и та была ближе дриксенцам, хотя бы уже тем, что исповедовала эсператизм. Большеглазые смуглые нухуты поклонялись абвениям и делали это настолько просто и жутко, что Хохвенде перед отбытием к Великому Султану поклялся, что чем бы его миссия не окончилась, он непременно останется на праздник Лита и посмотрит на то, как радовали Богов в давние времена.

И все же, ожидающим его на корабле друзьям хотелось бы, чтоб праздник было можно встретить, праздно шатаясь по улочкам Нуху, а не любоваться сторожевыми кострами, стоя на почтительном расстоянии от берега в Холтийском море.

После церемонии приветствия, Хохвенде пригласил друзей к себе в каюту и уже наедине с ними торжествующе потряс в воздухе бумагами, скрепленными печатями.

— Его Величество будет доволен, — как дипломат, он торжествовал, но друзья слишком хорошо его знали, чтобы видеть, что торжество тут не просто дипломата — интригана.

— А Высочество? — Иронично спросил Хосс.

Хохвенде убрал со своего лица восторженное выражение и наконец-то ослабил влажный шейный платок.

— Фридрих будет в полном восторге. Ему понравятся нухуты, я таких головорезов давно не встречал. С тех пор, как в свите Манфреда фок Хохберга посетил Багряные земли.

— Это когда вас оттуда так погнали, что всем пришлось спасаться на одном корабле, и тот еле до Гайифы доволокся? — Бесцеремонно уточнил Хосс.

— Покойный ныне фок Хохберг действительно провалил тогда переговоры, — признался Хохвенде, — но меня всё произошедшее многому научило.

Хосс было снова открыл рот, и Амадеус быстро предложил выпить прекрасного белого вина за успешное сотрудничество с Султанатом, однако напомнив присутствующим, что нухуты не одобряют ни веселящих напитков, ни тех, кто эти напитки употребляет.

— И поскольку праздники мы проведем в Нуху, Говард, мне кажется, следует всех, кто собирается сойти с корабля, поставить в известность относительно этого печального факта. Кто хочет выпить — пусть остается на корабле.

— Сделаю это сейчас, — Хосс поставил уже пустой бокал на стол и кивнул приятелям, — Надеюсь мы развлечемся и без горячительного.

— Ну, ему и касеры не надо, чтоб развлекаться, — с некоторой горечью пробормотал Бермессер, когда за Хоссом закрылась дверь.

— Счастливый характер, — поддакнул адмиралу Хохвенде устраиваясь поудобнее и неспешно потягивая прекрасное вино.

— И все же, — Бермессер сел в кресло, поставив его так, чтоб смотреть прямо в лицо Амадеусу, — Мы же сюда не закупать бумагу для Эйнрехтского Двора прибыли? Зачем нам Султанат? Кагета и так с нами, а что такое Суланат? Полоска земли…

— Полоска берега, Вернер, — уточнил Хохвенде, — Сейчас мы здесь гости, а если бы мы стали близкими союзниками… И потом, нухуты держат слово… кроме редких исключений. Они опасны, будет прекрасно, если они станут опасны для всех, кроме нас… Что такое Кагета? Она бесполезна сама по себе. А вот как подарок щедрого друга Султану, Кагета хороша. Жирный кусок, который надолго займет нухутов.

Бермессер представил себе не результат, а процесс его достижения, отчего-то особенно ярко со стороны взгляда кагетов, и вино на его губах загорчило.

— Не спрашивай, если не хочешь многих печалей, — Хохвенде внимательно наблюдал за другом, — В конце-концов, что тебе до кагетов. Здесь вода словно подогретая, и есть бухта, где купаются и отдыхают друзья Султана. Нам дали высочайшее позволение, наши сопровождающие осведомлены и готовы устроить нам это купание… Идем?

— Пожалуй, — Бермессер поднялся, пытаясь отогнать от себя невеселые мысли, — Хосса надо захватить, он человек веселый.

* * *

— Подумать только — как тепло!

Хосс недоверчиво и радостно рассмеялся, проводя руками по зеленоватой спокойной воде.

— И место чистое какое, — Хохвенде привык к вечным водорослям у берегов кесари и теперь наслаждался песком под босыми ногами.

От всей души радоваться вместе с друзьями Вернеру не удалось и потому он просто залюбовался окаймляющими бухту холмами, но Хосс не дал другу долго наслаждаться видами.

— Смотри-ка, у тебя на плече Рассветная Рыба! — Счастливым голосом сказал Хосс, бесцеремонно ткнув пальцем в маленькую татуировку друга, — А я совсем забыл, что она у тебя есть…

— Я тоже забыл, — недовольно отозвался Бермессер, — И очень рад этому.

Глупая прихоть казалось бы таких светских родителей, считающих, что этот знак способен спасти заболевшего ребенка… Жар ушел в наколотую ручку малыша, там прорвался и вытек жидкостями, только потому болезнь ушла, Вернер знал, ему все объяснили потом лекаря. А рыбка-хранительница летнего мальчика, рожденного под покровительством Унда, и изображенная в старинной дриксенской манере — осталась.

— А у меня вот! — От удачных переговоров всегда серьезного Хохвенде разобрало на веселье и он поддержал тон Хосса, повернувшись к друзьям спиной. Под шеей Амадеуса раскинула крылья трепещущая летучая мышь, друзья подошли ближе.

— Так вот отчего ты старался волосы отпускать, — протянул Хосс, — А я-то думал, ты подражаешь древним эсператистам.

— Подражать и быть — вещи разные, — несколько самодовольно заметил Хохвенде, — Моя семья всегда подчеркивала свою приверженность Эсператизму.

Все трое заухмылялись, ощутив непонятное родство. Иногда их семьям приходилось подчеркивать самые разные вещи, зачастую чрезмерное подчеркивание вызывало душевное отторжение.

— Значит, твои приносили жертвы Анему? — Хосс все еще любовался летучей мышью.

— Полуночному Анему, — уточнил Хохвенде, — Я появился у матушки зимою, говорят, та зима была лютой. У меня было две кормилицы.

А потом оба — и Бермессер и Хохвенде — уставились на всю в больших и малых шрамах, но чистую от рисунков, кожу Хосса.

— Не могу поверить своим глазам… — Пробормотал Хохвенде.

— Ты никогда не болел? — Удивился Бермессер.

— Нет, — пожал плечами Хосс.

— Как это старая госпожа Хосс не заставила твоих родителей сделать тебе обережный знак? — Хохвенде обошел друга, не понимая, отчего ему так досадно.

— Ну вот так. Забыла, наверное. У меня вот, — Хосс тронул болтающуюся на его шее на основательной цепи эсперу.

— Тебе нужен оберег, — решительно сказал Хохвенде.

— Есть у меня оберег, — Хосс побарабанил кончиками пальцев по своей тяжелой эспере. Хитрым прикосновением из нее выщелкивалось острое лезвие. Чтоб воткнуть кому-нибудь в глаз или еще как-нибудь достойно употребить — было достаточно.

— Тебе нужен настоящий Знак, понимаешь? — Вмешался и Бермессер, ощущая непонятное неудобство и убеждая себя в том, что он, Вернер, будет плохим другом, если не убедит Говарда сделать рисунок на своей коже, отгоняющий злых духов.

— Ты же заметил, как тебе не везет? — Твердо сказал Хохвенде.

— Как-то не особо… — Пробормотал Хосс, пытаясь припомнить случаи невезения. Они, бесспорно были.

— Если у тебя будет что-то такое, что тебя будет защищать, я буду крепче спать, — твердо сказал Бермессер.

— Я тоже! — Хохвенде был чрезвычайно убедителен.

— Ну разве что… — не ожидавший подобного напора, Хосс расчувствовался, но изо всех сил старался не показать вида, — Когда вернемся в Дриксен, я…

— Зачем тянуть, — Хохвенде огляделся и выискал глазами человека, которому его поручил Великий Султан.

— Господин Бадр!

Яркоглазый рослый мужчина неторопливо приблизился, сложен он был так, что и Хосс и Бермессер ощутили неудобство от купания нагишом. Более совершенный телом Хохвенде вежливо улыбнулся.

— Я вижу красивые узоры на ваших руках, — Амадеус не стал указывать рукой, Бадр понял о чем речь, польщенно усмехнулся, и Хохвенде продолжил:- Наш друг хочет оставить память о прекрасном Нуху и его умельцах рисовать.

Бадр кивнул.

— Вашего друга проводят к таким людям.

* * *

Хосс вспоминал о Нухутском Султанате впоследствии без особого удовольствия. Рисовальщик иглой по коже знал дриксен, мало того, он был беглецом из Эйнрехта и вместо празднований Лита, оба северянина пили сперва можжевеловую из фляжки Хосса, потом нечто настоянное на местных ягодах. В процессе попойки выбирали рисунок, обсуждая пристрастия семьи Хосса, преимущества этого рисунка перед иными и прочие интересные вещи. Уже перейдя с ягодной настойки на сваренную супругой рисовальщика домашнюю брагу, они побратались, обменялись подарками и договорились до того, что любые архаичные символы это древняя банальщина, что всегда надо идти в ногу со временем… Потом Хосс, проникшийся на почве браги особенной любовью к отечеству, любить которое от души и напоказ, тоже давно уже было дурновкусием, насколько мог связно объяснил побратиму свое желание. Рисовальщик сглотнув слезы тоски по Дриксен всхлипнул и оплакивая свою утрату родины, как смог изобразил требуемое…

До отбытия из Султаната ни Бермессер, ни Хохвенде Хосса толком не видели. То капитан отправился закупать подарки, то присутствовал — в дальних рядах, скромно, при объявлении о закладке первого каменного строения, вроде бы он и был, а вроде и не было.

Уже подходя к родным берегам, и даже в каютах не согреваясь полностью, Хохвенде вспомнил об обереге Хосса.

— Может, покажешь все же, что ты выбрал? Кажется, твои предпочитали Лита?

Гревший пальцы о чашку с шадди Бермессер обернулся к друзьям.

— Кстати, да. Рисунок, должно быть уже имеет приличный вид.

Хосс замялся. Потом завздыхал. Потом хмуро сказал, что они его вряд ли поймут и одобрят.

— Ну почему же, — Хохвенде пожал плечами, — Медведь или даже вепрь или бык — прекрасные для истинного варита символы.

— Это не бык, — выговорил Хосс.

— Ты поддался своим желаниям и захотел иметь на теле прекрасную найери? — Вернер тепло улыбнулся, заранее прощая другу эту шалость. Главное, что у него теперь тоже был рисунок на теле, — Ну не стыдись, я готов всем рассказать, что это я уговорил тебя ее наколоть.

— Да и я скрывать своего влияния не стану, — дружески отозвался Хохвенде.

Хосс тяжело вздохнул. Повернулся к друзьям спиной и спустил штаны. На его ягодицах раскинул крылья коронованный лебедь, лучше даже, чем на государственных штандартах, выполненный с таким чувством, что если б не место его нахождения, любого дриксенского патриота пробила бы слеза умиления.

Звякнуло. Хосс обернулся. Лица друзей были неописуемы. У ног Бермессера лежала разбитая чашечка и оба дриксенца, кажется даже не дышали.

— Можете никому не говорить, что на это меня подбили вы, — Великодушно сказал Хосс, надевая белье и штаны.

— Да я еще в Султанате брякнул, — простонал Бермессер, — всем, кто желал слышать, что мы с Хохвенде тебя уломали… на это самое.

— СОЗДАТЕЛЬ И ВСЕ ТВОИ АБВЕНИИ!!!!! — Возопил Хохвенде, но тем и ограничился.

Потом история с рисунком на теле Хосса как-то замялась, а потом и вовсе забылась, у друзей наступили новые, веселые времена.