Грань силы (джен)

Ультиматум богов прозвучал.

И их многочисленные потомки ответили.

Те, кого обычные люди называли мутантами, сверхлюдьми, «homo superior» или же просто полубогами. Все они, кто купался в людском обожании или же страхе и находил в этом свою силу. Они отказались подчиняться. Они не склонили головы перед теми, кто давно лишился прав на их мир.

И началась война.

Самая страшная и разрушительная из всех, что когда-либо терзали планету.

Первый удар нанесли боги. Боги войны. Асгардианцы, ведомые Всеотцом Одином и его кровожадными сыновьями. Они обрушили свою мощь на Европу, и целая страна перестала существовать в мгновение ока. Позже к ним присоединились Диевасы и боги Олимпа. Перун, Тор и Зевс. Громовержцы трёх пантеонов сотворили бурю, что накрыла треть континента, и десятки тысяч жизней были отняты в неумолимом сиянии их молний.

На востоке свою власть проявили Сиань и Амацу-ками. Претендуя на Китай и Японию, эти два пантеона жестоко карали всякое неповиновение. Земля содрогалась под их поступью, а небеса разверзались от их гнева. Один только Микабоши, Король Хаоса, в своей неуёмной жажде насилия утопил в крови три города. А Шанг-Ти, что величал себя богом добра, без колебаний разрубал защищавшие свои семьи людские армии.

И это происходило повсюду.

Аннунаки на ближнем востоке, Манидуги в Америке, Дэвы в Индии, Огдоада и Эннеада в Египте. Даже в бесконечных снегах крайнего севера против людей и их защитников выступили Инуа. Битвы гремели в абсолютно каждом уголке планеты, и никто не мог от них скрыться. Оставалось лишь выбирать сторону и сражаться.

Первыми пали те, кто всё это и начал.

Асгардианцы.

Мировое древо Иггдрасиль спалили до основания, а летающий золотой Асгард низвергли на Землю и обратили в руины. Голову великого Одина насадили на его же собственное копьё, что никогда не знало промаха.

Олимп стал следующим.

Гору попросту сравняли с землёй. Обратившийся против отца Геркулес лично стёр в пыль последний камень. Самого Зевса приковали к скале, где его насмерть заклевали стервятники. А его наследника, Ареса, разорвали пополам как какую-нибудь тряпичную куклу.

Боги умирали один за другим.

Да, они были невероятно сильны и практически всезнающи. Но при этом имели и две критические слабости. Богов было мало. И они наотрез отказывались развиваться.

Их потомки же несли в себе и кровь людей, а потому развитие их не прекращалось ни на секунду. Даже в ходе войны они изменялись и эволюционировали с такой скоростью, что к концу её сами боги ужаснулись и принялись бежать от них в страхе. Но якобы бессмертных преследовали, находили и жестоко убивали. После всех свершённых ими зверств никто не собирался проявлять к ним жалость.

Не месть, но справедливое возмездие.

И вот на пепелище, где отгремела последняя битва, развели божественный погребальный костёр. В пламени, что достигало самих звёзд, сгорали нетлеющие останки бывших правителей этого мира. Возможно даже, что его создателей. В этом огне исчезала вся их проклятая эпоха.

Однако там, где одна эпоха находила свой конец, неизбежно начиналась новая. И великий ум, сумевший объединить против богов все народы и нации, объявил себя Творцом нового мира. Мира людей и направляющих их к процветанию героев. Мира без богов.

Человечество ликовало.

Вся планета утонула в полных радости слезах и счастливых возгласах. Солнце новой эры поднялось над всеми частями света.

Ослепительное сияние…

… в тени которого прозвучал никем неслышимый вопрос.

— А так ли страшны боги на фоне тех, кто их превзошёл?

— Соловьёв, свиданка, — объявил надзиратель.

Отложив в сторону потёртую книжку, Константин медленно сел на край кровати и, сладко потянувшись, поднялся на ноги. Его сокамерники дружно сделали вид, что происходящее их совершенно не интересует, и, когда дверь с жутким скрипом открылась, скупо поприветствовали Виталика.

В камеру вошли двое.

Сам Виталик, что из-за тяжёлого характера и не менее тяжёлой руки являлся одним из самых уважаемых надзирателей сего исправительного учреждения, а также тщедушного вида парниша. Тоже в форме и со всем к ней прилагающимся, однако с настолько молодым лицом и скромным телосложением, что складывалось впечатление, будто его только-только от школьной скамьи отодрали. Константин его раньше точно не видел.

— Что, пополнение в рядах? — с улыбкой поинтересовался он у Виталика, пока парниша проводил обыск.

— Помалкивай, — холодно отрезал Виталик, перекрывая широкими плечами весь проход.

Константин усмехнулся.

— Я Костя. А тебя как звать? — поинтересовался он у прощупывавшего ему ноги парнишки.

— Вадим, — ответил тот тоненьким голоском, чем заслужил со стороны Виталика очень недобрый взгляд.

«Месяц, — подумал про себя Константин. — Два максимум».

Дольше этому малому тут было точно не продержаться. Слишком мягкий.

— Очень приятно, — произнёс Констант вслух и, дождавшись, когда осмотр закончится, беспрепятственно позволил заковать себя в наручники.

Руки ему завели за спину, что, разумеется, было не очень удобно, однако за более чем год своего пребывания в местных казематах Константин успел уже привыкнуть.

Держа его так, чтобы точно не сбежал, Вадим и Виталик вывели Константина в коридор, где их уже ждал третий надзиратель.

— И ты здесь, Гриша, — с улыбкой заметил Константин. — Какая честь.

— Да заткнись ты уже, — потребовал Виталик, толкнув его ладонью в плечо.

Вадим тем временем закрыл дверь в камеру, и с конвоем из трёх надзирателей Константин неспешно двинулся по коридору. На пути их ждало аж четыре контрольно-пропускных пункта с запирающимися дверями и своим постом охраны.

— Оденьте на ноги мои стальные кандалы⁽¹⁾, — тихо напевал себе под нос Константин, — заприте в каменный подвал на тысячу замков. Не выбить мыслей из моей упрямой головы, я всё равно к ней убегу, избавлюсь от оков.

Виталик опять недовольно поворчал, а вот Вадим, напротив, принялся чуть покачивать головой в такт мелодии. За реакцией же идущего позади всех Гриши, Константину проследить не удалось.

Уже после спуска на первый этаж его завели в место проведения краткосрочных свиданий. Крайне тесная комната-бокс, свободно просматриваемая со всех направлений. Никаких стен и потолков. Только ударопрочные прозрачные перегородки, что отделяли бокс от целого ряда других точно таких же.

Дверь открыл Вадим. Виталик же завёл Константина внутрь и снял с него наручники, тогда как Гриша по-прежнему оставался позади и молча процесс контролировал. На всё про всё ушло не более полуминуты. После Константина оставили в боксе одного и заперли дверь снаружи.

Поёрзав на твёрдом стуле и потерев покрасневшие запястья, Константин снял висящую слева трубку и поднёс её к уху.

— Ты не пышногрудая блондинка, — сходу заявил он своему собеседнику.

— Ты тоже не Кэтрин Зета-Джонс в её лучшие годы, — ответил ему приземистый толстячок с преждевременно проступившей лысиной.

— Так и какого х*я мы тут сидим с тобой на свидании, как два п*дора? — спросил следом Константин.

— Могу уйти, если тебе не нравится, — послужило ему ответом.

— Ну-у, — протянул Константин, будто бы действительно над предложением раздумывал, однако очень быстро от этого дурачества отказался. — Ладно уж, так и быть. Оставайся, коль пришёл.

— Вы посмотрите на него, — усмехнулся Дима. — Он мне ещё и одолжение делает. Я тут, понимаешь, с ФСИН⁽²⁾ и администрацией в дёсны лобызался, чтобы нам встречу организовать, приехал в эти е*еня, а ты…

— Да, ладно-ладно, хорош причитать, — перебил Константин. — Рад я тебя видеть, рад. Доволен?

Дима одарил его своим характерным, прозирающим самую суть, прищуром и после недолгих раздумий сменил гнев на милость.

— Нет, но для начала сойдёт, — гордо ухмыльнувшись, заявил он.

— Вот же ж, — со вздохом проговорил Константин, почёсывая затылок. — Ты хоть как, по делу пришёл, и просто на меня полюбоваться не терпелось?

— И то, и другое, — ответил Дима. — Но сперва расскажи, как ты тут? — попросил он, демонстрируя неподдельное беспокойство. — Выглядишь, прямо скажем, не очень.

— Что, не нравятся последствия моей уникальной диеты из ежедневного г*вна на ложечке и периодических побоев? — в шутку поинтересовался Константин. — Я, между прочим, уже десять килограммов таким образом сбросил. Да, потерял в основном мясом, а не жирком, но это уже тонкости.

— Ну хоть тупое чувство юмора на месте, — прокомментировал Дима. — Значит, всё не так уж и плохо.

После они обменялись ещё несколькими колкостями, и уже Константин осведомился, как там обстояли дела на воле. Новости к нему доходили с ну очень большим опозданием, если вообще доходили, а вот такие визиты разрешались крайне редко. Текущая встреча за всю отсидку была всего лишь третьей.

И Дима охотно всем пропущенными поделился.

Разумеется, рассказывал он не прямо обо всём, время всё-таки было ограниченно, но в несколько самых резонансных событий Константина посвятил. Очередной кризис, очередная война, очередные политические дрязги. Всё, как всегда. Гораздо интереснее был рассказ о новостях куда более личных и локальных. Тех, что непосредственно касались их двоих.

Так, например, выяснилось, что общество с ограниченной ответственностью «Ро Айяс», сотрудниками которого и Константин до своего ареста, и Дима поныне являлись, неплохо так разрослось в последние месяцы. После того, как главный конкурент на рынке частных охранных предприятий приказал долго жить, компания обзавелась целой россыпью новых контрактов и существенно расширила штат. Многие из тех, с кем Константин прежде работал «в поле», теперь сидели в офисных кабинетах и строили из себя местечковых начальников.

Вернее, со слов Димы, они таковыми начальниками и являлись, однако Константину просто тяжело было поверить, что означенные личности в принципе были способны на хоть какое-то руководство. Да по половине из этих отморозков тюремная камера плакала куда больше, чем по нему самому.

— А что наш Верховный главнокомандующий? — спросил Константин о судьбе Алексея Юрьевича, их генерального директора.

— А что с ним станется? — ответил Дима вопросом на вопрос. — Катается как сыр в масле.

Алексей Юрьевич выиграл от сложившейся ситуации больше всех остальных, и теперь слыл крупным и уважаемым бизнесменом. В Воронеже, где и базировалась их организация, перед ним теперь были открыты самые высокие кабинеты. Вот, что с отъявленным рэкетиром, делал хороший костюм и умение тонко чувствовать, куда дует ветер.

— Хорошо вы все устроились, ничего не скажешь, — подытожил Константин, пристально глядя Диме в глаза.

Тот пристыжено потупил взгляд к полу.

— Но хватит о пустом, — перевёл тему Константин. — Что там у тебя за дело-то?

Он, конечно, был совсем не против во так вот со старым другом поболтать, но бездумно тратить время тоже было нельзя. Порядки в тюрьме строгие.

— Надеюсь, что-то важное, — добавил Константин, видя, что Дима не слишком-то и торопился ему отвечать.

— Да уж важнее некуда, — заявил тот, сильно понизив голос и заговорщицки оглянулся по сторонам. — В общем, тебя собираются убить, — сообщил Дима с предельно серьёзным выражением лица.

Константин расхохотался.

Он вообще себя не сдерживал и хохотал во весь голос, чем наверняка привлёк к себе дополнительное внимание надзирателей. Дима нервно вздрогнул и принялся его утихомиривать, а Константин всё не останавливался, вытирая рукой проступившие на глазах слёзы.

Секунд десять громыхал его безудержный смех.

Только затем Константин начал понемногу успокаиваться и, сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, вернул себе способность нормально говорить.

— Ты сейчас серьёзно? — спросил он, вновь подняв опущенную к столу трубку. — Вот прям совсем?

— Конечно, бл*ять, серьёзно! — всё тем же шёпотом выпалил Дима, беспокойно постреливая глазами в надзирателей. — Х*ли ты заржал-то, долбо*б?! — дрожащим от гнева голосом вопросил он.

А Константин просто не мог не смеяться. Впервые его попытались убить ещё в школе, когда ему было где-то двенадцать-тринадцать лет. И с тех пор количество его недоброжелателей лишь множилось. Разумеется, Константину было смешно. Ему ж постоянно кто-нибудь да желал смерти. Причём некоторые весьма изощрёнными и жестокими способами, о которых сами же ему в лицо и рассказывали.

— Ну так и? — спросил Константин, по-прежнему улыбаясь. — И кто на этот раз?

— Люди Волкова, — ответил Дима. — В частности, его сын.

Улыбка как-то сразу померкла.

— Эвона как, — уже заметно спокойнее и тише проговорил Константин. — Да, беда…

Волков Александр Владимирович. Сын Волкова Владимира Григорьевича. Того самого человека, за убийство которого Константин нынче отбывал и отбывал своё наказание.

Очень серьёзные люди. Что первый, что второй.

К тому же ещё и наглухо отбитые.

Останься у Константина хотя бы один живой родственник, тому бы очень не поздоровилось. С другой стороны, будь у него таковой, Константин и сам бы никогда на убийство Волкова старшего не согласился. Работа работой, но семья — это святое.

И тот факт, что младшенький хотел за своего папашу отомстить, особого удивления у Константина тоже не вызывал. Это было ожидаемо. Другое дело, что из-за одного лишь его желания Дима сейчас бы так не переживал. Следовательно, Санёк не просто хотел убить Константина. Он собирался это сделать. И, судя по всему, уже имел для этого все возможности.

— Что известно? — попросил Константин о подробностях.

— Не так много, как бы хотелось, — с досадой признал Дима. — Мы знаем, что это произойдёт прямо в тюрьме. Кого-то из надзирателей уже подсластили. Пока не понятно, кого именно, мы ещё пытаемся разобраться. Но удар нанесут скоро, это совершенно точно. Тебе нужно быть настороже.

Константин снова усмехнулся.

Побудешь тут настороже, как же. Весь его день от и до регламентирован. И куда идти и что делать, определялось отнюдь не им. У Константина было свободное время непосредственно в камере, но на этом всё. Пространства для манёвра оставалось очень немного.

— А вы что будете делать? — спросил он. — Ждать и смотреть, чем всё кончится, так что ли?

— Конечно, нет. Не мели чушь, — ответил Дима. — Мы делаем всё, что можем. Но возможности наши ограничены.

— Мне не это обещали, — напомнил Константин.

Соглашаясь на убийство, он отдельным пунктом выделял обеспечение своей дальнейшей безопасности. Да, с учётом всех вводных, вероятность его ареста становилась почти стопроцентной, и Константин был на это согласен, но вот выживание ему гарантировали. Алексей Юрьевич лично ему в этом клялся. А теперь вдруг бац, и возможности ограничены?

— Ты мне обязан, Дима, — очень тихо добавил Константин. — Вы все мне обязаны.

— И я костьми лягу, чтобы тебе помочь, ты же это знаешь, — заверил Дима. — И обманывать тебя я тоже не стану. Дела складываются х*ёво, это факт. Или что, было бы лучше, если бы я промолчал или нассал тебе в уши, что всё зае*ись?

— Хорош переводить стрелки, — потребовал Константин. — Ты меня прекрасно понял.

— Как, надеюсь, и ты меня, — бросил в ответ Дима.

Они оба замолчали. Сидя друг напротив друга и смотря друг дружке в глаза. Словно дети, что в гляделки играли.

И Константин сдался первым.

Он опустил глаза книзу и тихо вздохнул. Вспыхнувшее раздражение стало понемногу сходить на нет, и он задумался о своих дальнейших перспективах. Ныть и жаловаться не имело никакого смысла. Да и не в его это духе. Была проблема, а, значит, её нужно было как-то решать. Только и всего.

— Ну хоть что-то вы можете сделать? — вновь обратился он к Диме.

— Скоро, — ответил тот. — Очень скоро. Но тебе придётся продержаться. Не могу сказать сколько. Всё сложно. Сам знаешь, как оно бывает.

— А когда было легко? — в шутку вопросил Константин.

— В детском садике, — поделился своими мнением Дима. — Там был полдник и послеобеденный сон.

Константин посмеялся. Но не так как раньше. Без особой радости, зато с изрядной долей обречённости.

— Если всё кончится плохо, извинись за меня перед ней, — попросил он.

— Слушай, Кость, вот давай без этого… — начал упрекать его Дима.

— Пообещай, — перебил Константин. — Ты сходишь к ней и извинишься. За всё, — выделил интонацией он. — И в особенности за то, что не пришёл я.

Дима замолчал и поджал губы. Было очевидно, насколько сильно ему не нравилось, куда зашёл их разговор. Константину это тоже не нравилось. Но попросить о подобном кого-то ещё он попросту не мог. Из всех его оставшихся друзей и знакомых лишь присутствие Димы она ещё готова была терпеть. Всех остальных же, не стесняясь, гнала ссаными тряпками.

— Ладно, сделаю, — со вздохом согласился Дима.

— Пообещай, — настоял Константин.

— Да обещаю-обещаю, — раздражённо добавил Дима. — Теперь доволен? — спросил он.

— Да, — ответил Константин, широко улыбаясь. — Теперь я доволен.

Насколько это вообще было возможно в его нынешней ситуации.

После они с Димой ещё пообсуждали его вероятную скорую смерть, под конец чего прозвучал совсем уж неожиданный вопрос.

— Кстати, что с твоими патлами? — спросил с сомнением Дима. — Вас же тут чуть ли не налысо должны брить, чтоб ровненькие ходили.

— А, это, — проговорил Константин, коснувшись пальцами свисающей тёмной пряди. — Пропустил пару обязательных стрижек. Сперва траванулся так, что десять дней с кровати встать не мог, а в следующий раз не сошёлся взглядами с парикмахером. Сломал ему нос и отправился в одиночку думать над своим поведением.

— Ну ты… — посмеиваясь выдал Дима, однако продолжать эту фразу не стал.

— Ничего, если доживу, то на следующей неделе тоже ряды ёжиков пополню, — заверил Константин.

— Попрошу передать тебе яблоки, — пошутил Дима.

А вот Константину идея понравилась. Он яблоки очень любил.

Впрочем, время у них всё равно заканчивалось.

Виталик постучал дубинкой по двери и сказал Константину, чтобы он закруглялся.

— Ладно, бывай, — попрощался Константин, вставая со стула. — Даст Бог, ещё увидимся. Нашим передавай привет. Кроме Жеки. Он г*ндон.

— Увидимся, — уверенно ответил Дима. — Даже не сомневайся. Только береги себя.

— Уж постараюсь.

Константин повесил трубку на место, после чего вновь дал заковать себя в наручники. Обратный путь в камеру занял чуть больше времени из-за заклинившей на втором этаже двери, но в целом всё прошло ровно так же, как и прежде. Виталик с Вадимом вели, а Гриша просто сопровождал. Перед заходом состоялся ещё один обыск.

Избавившись от оков и обменявшись с сокамерниками парой реплик, Константин рухнул на своё место и снова взял в руки отложенную книгу. Никаких перемен внешне он не демонстрировал, хотя мысли, разумеется, у него теперь были совершенно отличные.

Теперь-то Константин точно знал, что его могли попытаться убить в любой момент. И сделать это, опять же, мог кто угодно.

— На земле, в небесах и на море⁽³⁾, — негромко запел он себе под нос, — наш напев и могуч, и суров: если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов. Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов.

Вот и всё, что ему оставалось.

Готовиться.

1) КняZz, "Стальные кандалы"

Вернуться к тексту

2) Федеральная служба исполнения наказаний

Вернуться к тексту

3) Композиторы — Дмитрий и Даниил Покрасс, поэт — Василий Иванович Лебедев-Кумач, "Если завтра война"

Вернуться к тексту

Жизнь в тюрьме особым разнообразием не отличалась. И, как и на воле, день начинался с подъёма.

Громкий звуковой сигнал пронёсся по всем камерам.

Уже не спавший Константин разлепил глаза и одновременно с сокамерниками медленно поднялся со своей койки. Голова чуть побаливала, мышцы сковывала вялость, а в ушах ещё несколько секунд держалось эхо «будильника». Самое обычное утро.

Константин вместе со всеми умылся и воспользовался туалетом, роль которого исполняло обычное жестяное ведро. После под внимательным взором охраны состоялся вынос этого самого ведра для опорожнения, а также уборка камеры, включавшая в себя мытьё пола и заправку всех коек. Сильно чище от этого, разумеется, не стало и стать не могло. Константину и остальным даже моющих средств никто не выдал. Только обычная вода да несколько тряпок. Но для галочки процедура уборки была выполнена, и охрана могла об этом гордо отчитаться своему начальству. А довольное начальство — это безусловное благо для всех, чья жизнь от оного зависела.

Чуть позже настало время прогулки. Заключённых вывели в небольшой загончик и почти целый час гоняли в нём по кругу. Останавливаться или уж тем более сидеть никому не позволяли. Раз велено гулять, значит, все будут гулять. Без исключений.

Благо Константина такой расклад вполне устраивал. Как раз таки он физическую активность любил и уважал. А ещё он любил дождь. Особенно мелкий. Такой, под которым можно было долго гулять, чувствуя на лице его капли, и не бояться при этом вымокнуть до нитки. И, на счастье Константина, сегодня шла именно такая морось. Серые небеса опрыскивали землю влагой, и решётка наверху была не в силах её удержать. Сегодняшнее утро стало на редкость удовлетворительным.

И даже типичный завтрак не смог этому ощущению повредить.

Кушали все в своих камерах. Едва прогулка окончилась, заключённых разогнали по местам и выдали всем по порции недоваренной каши с ломтиком давно очерствевшего хлеба. Последний даже сухарём назвать было нельзя. Разгрызать приходилось, будто какую-нибудь кость. Но отвратный вкус немного скрашивали разговоры.

Компанию Константину составляли трое. Лёха Серый, осужденный за тройное убийство, Мехмет — насильник со стажем, и Чупа. Больше всех выделялся последний, ибо, во-первых, единственный имел пускай и не оконченное, но всё же высшее образование, а во-вторых, сидел по исключительно политическим мотивам. Идейный борец с нынешней российской властью. Защитник прав и свобод простых граждан. Революционер, ведущий страну к светлому будущему. В общем, террорист, попытавшийся взорвать одно из региональных управлений Федеральной службы безопасности. Частично удачно.

Болтали сокамерники обо всём и ни о чём сразу.

В основном пересказывали те же истории и шутки, что каждый из них слышал уже по множеству раз. К добру или к худу, но человек конечен. И выражалось это отнюдь не только в весьма ограниченном сроке его бренного существования. Всякий житель земного шара нёс в себе строго ограниченное количество информации. Тому же Константину года в тесной камере было более чем достаточно, чтобы узнать о своих соседях абсолютно всё, что они могли и желали о себе рассказать. А также немного того, о чём рассказывать они не желали.

Предпочтения в еде и женщинах. Обстоятельства первой отсидки, если таковая была. Планы после окончания срока. Контакты на воле. Всё это проговаривалось, проговаривалось и проговаривалось.

Например, Лёха вновь бахвалился тем, как в школе, будучи ещё в седьмом классе, в одиночку «размотал» четверых десятиклассников. И, как и всегда, это можно было бы назвать ложью, если бы не тот факт, что Лёха прямо признавал: сделал он это благодаря сжимаемому в руке кирпичу. Собственно, так Лёха впервые за решётку и попал. Детская колония. Как раз проходил по нижней границе в четырнадцать лет.

Мехмет, опять же, как и всегда, тихо посмеивался над подобным «достижением». Его первое убийство состоялось в десятилетнем возрасте. Это была кровная месть за старшего брата. О произошедшем знал практически весь аул, в котором он тогда проживал, и никто Мехмета не осудил. Напротив, его поддержали и даже хвалили. Кровь смывалась только кровью. Такие уж у них там были порядки.

Чупа в основном помалкивал. Он вообще говорил очень мало. И то лишь тогда, когда его прямо о чём-то спрашивали.

Константин же легко поддерживал любую тему, какую только за завтраком поднимали. Ну и, разумеется, радовал всех своими непревзойдёнными вокальными данными.

— Утро доброе, как я. А я не добрый них*я⁽¹⁾, — напевал он под довольные лица Лёхи и Мехмета. — В зеркале капец еб*ло, но вчера мне было мало. Утро доброе, как я. А я не добрый них*я. В воздухе опять промилле и болезненный делирий.

Вознаградили его за старания вполне приличной долькой копчёной колбасы, что выделил Лёха из последней полученной им передачки.

По окончанию завтрака наступило время работы. Редкое явление для отбывающих наказание в тюрьмах, а не в колониях, но тоже имеющее место быть. Константина распределили в ремонтную бригаду, что должна была покрасить несколько стен в коридорах, а всех трёх его сокамерников отправили на кухню. Везунчики, что тут было ещё сказать.

Следующие несколько часов для Константна прошли в окружении едкого запаха химикатов и целого отряда охраны, что следила за ним и другими «художниками». Один это ироничное название воспринял слишком серьёзно и действительно начал между делом выводить серой краской различные фигуры, надписи и половые органы. Скорее всего, именно за последнее его серией ударов по рёбрам и наказали. Констану и остальным же досталось просто за то, что они своего товарища не остановили. Ну и потому что тихо посмеивались над написанным.

Воспитательные процедуры поводом для прекращения работы, разумеется, не стали, и все дружно продолжили красить как ни в чём не бывало. Во второй половине дня от пропитавшего всё и вся запаха уже откровенно кружилась голова. Кое-кого из заключённых от него даже стошнило. Но дело всё равно требовали довести до конца.

Единственным плюсом в сложившейся ситуации было то, что она подразумевала внеплановую помывку. С прошлой таковой прошло уже три дня, а следующую обещали только через четыре. Так что Константин был очень рад возможности постоять немного под горячим душем. Даже с учётом того, что температура в оном не регулировалась и была слишком близка к тому, чтобы превратить воду в чистейший кипяток.

Ближе к вечеру всех разогнали по своим камерам.

Чупа под строгим руководством Мехмета заварил всем чифир, а Лёха из всё той же передачки достал горсть сахарного песка. Практически праздник. За очередными привычными разговорами пролетел целый час. После Лёха с Мехметом принялись играть в шашки, Чупа лёг спать, отвернувшись к стенке, а Константин вновь взялся за так полюбившееся ему в тюрьме чтение.

Забавно, как оно всё повернулось.

Раньше Константин все эти книжки попросту ненавидел. Это началось ещё со школы. Тогда матери приходилось буквально заставлять его читать хотя бы что-то. Теперь же, когда ни на что другое время особо было не потратить, Константин сам взахлёб поглощал всё, до чего только мог дотянуться. Художественные произведения, образовательные и даже религиозные.

— Мне не до сна палач придет на рассвете. И звук шагов за дверью бьет словно нож⁽²⁾, — часто нашёптывал он, читая подобные книги. — Но в клетку входит не гонец верной смерти. А в рясе черной Святая Ложь. Святой отец принес во тьму слово божье и вечной жизни мне сулил чудеса. «Ты смертник, и вернуться к Богу ты должен». Шептал священник и лгал в глаза.

Но больше всего, разумеется, Константина привлекали именно художественные произведения. Их он читал в наибольших количествах и не только потому, что такую литературу в тюрьме было гораздо легче достать. Просто многие из этих книг он по несколько раз перечитывал.

Например, нынче в его руках покоился уже разваливающийся экземпляр бессмертных Двенадцати стульев за авторством Ильфа и Петрова. Превосходный роман, который Константин читал уже в третий по счёту раз. И каждый без исключения с истинным удовольствием.

Как и, неверное, всем, кто когда-либо прикасался к данному произведению, Константину очень нравился главный герой книги. Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей. Он же сын турецкоподданного, он же «велики комбинатор».

«Он любил и страдал, — читал Константин строки, описывающие состояние души Бендера. — Он любил деньги и страдал от их недостатка».

Это было слишком жизненно. Настолько, что не улыбаться становилось решительно невозможно.

Единственным, что всегда смущало Константина в творении двух авторов, была концовка. Она в его голове ну никак не желала увязываться со всем предшествующим ей текстом. Уж больно разительным был контраст между основным повествовательным тоном произведения и его финалом. Прямо-таки гром среди ясного неба, иначе было и не сказать.

Константин слышал, что у работы было какое-то продолжение и очень хотел его узнать, однако раздобыть оное у него никак не получалось. В тюрьме оно попросту отсутствовало. И перелистывая очередную страницу Константин от всей души пожалел, что не попросил Диму его достать. Совсем забыл об этом в свете тех новостей, что старый друг на него обрушил.

В назначенный час объявили отбой, и книгу пришлось отложить. Охранники прошлись по камерам, убеждаясь, что все заключённые были на своих местах, после чего выключили свет, оставив лишь тусклое дежурное освещение.

В камере воцарилась тишина.

Константин, как и все, поудобнее устроился на своей койке и прикрыл глаза. Не став, впрочем, их полностью закрывать. Хотя спать хотелось жутко. Уже не первую ночь Константин держался на самом краю блаженного забвения, не позволяя себе в него провалиться. И с каждым следующим закатом делать это становилось всё сложнее.

Минуты сменялись минутами и медленно превращались в часы. А Константин всё продолжал бодрствовать. Правый его глаз уже полностью закрылся, а левый вот-вот грозился последовать этому дурному примеру. Мысли путались и вязли в самих себе. Константин помнил, что ему нужно было держаться в сознании, однако уже плохо понимал, а зачем именно. Биологические потребности уверенно брали своё.

Но тут раздался скрип, что мгновенно привёл Константина в чувства. Он напрягся всем телом, но как-либо проявлять этого не стал. Лишь чуть пошире приоткрыл левый глаз.

Это был Лёха. Он сел на край своей койки и медленно спустился на пол. Можно было бы подумать, что ему просто приспичило, однако движения его были слишком уж осторожными. Лёха очень старался не шуметь. А ещё он сжимал в руке что-то тонкое. И шёл прямо к койке Константина.

Человек конечен.

И года в тесной камере было достаточно, чтобы узнать о соседях всё, что требовалось о них знать. Привычки, манеру речи, признаки гнева или волнения. А также последствия старых травм. Например, таких, из-за которых даже через года коленный сустав продолжал быть крайне неустойчивым.

Константин ударил сразу, как Лёха оказался в зоне его досягаемости.

Резко подавшись вперёд, он кулаком зарядил ему левее коленной чашечки, и Лёха мгновенно упал, разразившись болезненным воем. Мехмет с Чупой тут же повскакивали на ноги.

Как и сам Константин.

— Охрана! — заорал он, пересиливая вой Лёхи. — Охрана! Убивают! На помощь! На помощь!

Бросившись к двери, он прижался к металлу спиной и замолотил по нему руками.

— Да завались ты! — рявкнул с акцентом Мехмет и бросился на Константина с заточкой.

Видно было плохо.

И всё же Константин смог перехватить его руку и намертво вцепился в неё пальцами. Мехмет вырывался. Он дёргался, толкал и бил Константина свободной рукой, однако высвободить своего орудия так и не смог. А Константин в то же время бил его в ответ. У него оставались лишь голова и ноги. Но даже так он сумел зарядить Мехмету коленом в пах и хорошенько приложился лбом по его круглому носу.

Слева вспыхнула боль.

Выше груди, но ниже ключицы. Заточка таки нашла свою цель. Рана вышла несмертельной, но очень болезненной.

— Охрана! Охрана, мать вашу! — продолжал орать Константин, борясь с Мехметом у самой двери.

Но ни тревоги, ни криков в ответ не последовало.

Рядом суетился Чупа, однако ввязываться в драку не спешил.

Константин снова ударил Мехмета головой, после чего нацелился на его печень. Несколько быстрых ударов кулаком заставили кавказца согнуться, и Константин, добавив с колена в грудь, оттолкнул его в сторону «параши».

И именно в этот момент подскочил Чупа.

Самый мелкий и самый, чтоб его, удачливый.

Константин просто не успел на него среагировать.

Вторая заточка впилась ему в правый бок, и боли она вызвала куда больше, чем первая. Константин даже не удержался от вскрика.

А Чупа её ещё и прокручивал.

Стиснув зубы, Константин схватил его за волосы и, что было сил, впечатал лицом в дверь. Чупа завизжал, как девчонка, и повалился на пол, стискивая руками голову.

А слева вновь налетел Мехмет. Он придавил Константина к стене и принялся долбить своими тяжеленными кулаками. В том числе и по местам с заточками.

Картинка перед глазами тонула в чёрных и белых всполохах, а из лёгких вышибло весь воздух. Возможно, Константин пару раз даже ненадолго отключился.

Подловив Мехмета на очередном замахе, он всадил ему в уже травмированный нос локоть. Мехмет завыл и попятился, но не успел сделать и двух шагов. Быстрой подсечкой Константин вновь отправил его на пол.

Боль была невыносимая. Особенно сбоку. И крови из этой раны лилось очень много.

— Охрана! — в который же раз рявкнул Константин, прижимая рану одной рукой.

Заточка у плеча уже куда-то выпала, а вот под рёбрами вошла глубоко и потому держалась до сих пор. И Константин хорошо понимал, что лучше её сейчас было не доставать. От этого кровотечение могло только усилиться.

А меж тем на ноги начал подниматься тот, кто всё это и начал. Лёха.

Не желая вступать в очередное противостояние, Константин тут же к нему подскочил и пинком сбил обратно набок. Правда, и сам при этом не смог устоять. Боль его всё же подкосила.

Константин упал рядом.

Понимая, что просто валяться нельзя, он отполз к дальней стене и уставился на своих сокамерников ненавидящим взглядом. Состояние у всех было плачевное. Но всё же не настолько, как у него.

Медленно, но с пола поднялась вся троица. Чупа с Лёхой едва стояли, опираясь друг на друга, а вот Мехмет даже предпринял попытку вновь на Константина напасть. Но резкий пинок в голень заставил его остепениться. И Константину не пришлось для этого даже вставать.

Хотя он сейчас в любом случае не смог бы этого сделать.

— С*чий убл*док! — процедил сквозь зубы Мехмет.

— На х*й пошёл, гнида! — не остался в долгу Константин. — Не сомневайтесь, в Аду я дождусь каждого и лично на кол посажу!

— Вот не вы*бывайся, а? — подал голос Лёха. — Ты бы поступил так же, окажись на нашем месте.

— Утешай себя, подстилка! — выдал в ответ Константин и даже в него плюнул.

Но, к сожалению, не попал.

— Ну что, Соловей, будет последняя песня? — вопросил Мехмет с кривой и залитой кровью улыбкой.

И Константин бы ему ответил, если бы не резко усилившаяся в боку боль.

Это был конец.

Константин понимал это очень хорошо. И он это принимал. Другого исхода у его жизни быть попросту не могло.

Константин сожалел лишь о двух вещах. О том, что не смог забрать всех троих вместе с собой, и о том, что так её в итоге и не навестил. Особенно о последнем. Это было очень важно. Важнее абсолютно всего в этом проклятом мире.

«Прости», — извинился он про себя, представляя её такое суровое, но такое доброе лицо.

А затем весь мир содрогнулся.

1) Преподобный, "Доброе утро"

Вернуться к тексту

2) Ария, "Ночь короче дня"

Вернуться к тексту

Камеру трясло так сильно, что Лёха с Чупой тут же повалились на пол. Мехмет устоял, но для этого ему пришлось вцепиться в железные нары. И даже так он чуть не упал.

— Чё за х*йня?! — выпалил он, в панике оглядываясь по сторонам.

И Мехмет явно собирался выкрикнуть что-то ещё, но тут камеру озарила бледно-голубая вспышка.

Константин зажмурил глаза, ибо свет этот был слишком ярким, чтобы на него смотреть. К счастью, продлилось свечение совсем недолго. Буквально одно мгновение. Но мгновения этого хватило, чтобы заключённых в камере стало меньше.

Одновременно отзвучали почти девичий крик Чупы и неразборчивое ругательство Лёхи.

В глазах Константина всё ещё танцевали блики, но тем не менее даже он видел, как фигура Мехмета рухнула вниз, разделённая на две части. Разрез проходил чуть выше таза. И на лице уже покойника застыло полное непонимание. Ровно то самое чувство, которое испытывали все, кто его смерть лицезрел.

Константин, Лёха и Чупа ошалело уставились на труп своего сокамерника. Тряска прекратилась, но Чупа всё ещё тихо попискивал. Константин поднял взгляд повыше и понял, что разрубило не только Мехмета. Разрубило всю, что б её, камеру. Пышущий жаром раскалённый разрез виднелся и на стенах, и на запертой стальной двери, из-за которой теперь отчётливо доносились разрозненные крики.

Константин с Лёхой переглянулись.

— Су… — только начал выдыхать ругательство Константин, как вдруг вспышка вернулась.

Или это была уже другая.

На первых порах было довольно сложно определиться, ибо Константина вновь ненадолго ослепило. А когда зрение к нему наконец вернулось, то население камеры вновь сократилось. Теперь это был Леха. Отрубленная часть его головы подкатилась к левой ноге Константина.

Чупа заверещал ещё громче, а Константин даже осознавать происходящее не успевал. Боль от ран слишком сильно отвлекала и замедляла мыслительный процесс.

«Кто? Что? Почему? Как?» — проносились у него в голове вопросы, которым так и не находилось ответа.

Вновь пришла тряска, и Константин почувствовал, как холодная твердь начала из-под него уходить. Буквально. Пол, на котором он лежал, опускался вниз.

Константин попытался что-то сделать.

Он не знал, что конкретно, однако дёрнулся всем телом и вытянул в сторону левую руку. Но всё было тщетно. На две секунды его поглотило это тянущее чувство падения, вслед за чем пришла боль от тяжёлого удара. Удара спиной о провалившиеся куски бетона.

Зрение опять пропало, однако на сей раз его заволокла чистая и непроглядная тьма. И боль. Как же было больно…

Константин предпринимал попытки вздохнуть, но лёгкие будто сжало невидимыми тисками. Ни единой толики воздуха не могло в них проникнуть. Раны горели, голова гудела, а спина ныла так, что хотелось вырвать собственный позвоночник.

И всё же Константин был жив. Ведь мёртвые боли не чувствовали.

Он не был уверен, но, вроде бы, перевернулся на левый бок, что таки позволило ему вернуть себе дыхание. Да, болезненное и неуверенное. Но достаточное, чтобы не умереть от удушья.

Вскоре вернулось и зрение. Тоже чрезвычайно далёкое от идеала, однако его хватило, чтобы Константин понял, где теперь был. Тюремная камера. Но другая. Не его. Та, что находилась ровно одним этажом ниже.

Чупа тоже был здесь. Мёртвый. Из его расколотого черепа медленно вытекала кровь. Остальные также не выжили. Те, кого в этой камере содержали. Абсолютно все лежали мёртвые. По крайней мере, Константин не видел у них ни малейшего признака жизни.

И, если он не собирался к ним присоединиться, нужно было что-то делать.

Закусив нижнюю губу, Константин перевернулся на живот и с едва сдерживаемым стоном поднялся на четвереньки. Боль, тошнота и головокружение. Они были чрезвычайно против каких-либо действий с его стороны. Но Константин их не слушал. Он должен был встать. Сейчас же.

И он встал.

Опираясь на чью-то покорёженную кровать, он встал и шатающейся походкой зашагал к двери. На тёмном металле виднелся след от одной из вспышек. Константин прислонил руку и толкнул дверь без особой надежды, что она откроется. Но она открылась. Пришла в движение как раз по линии среза.

Константин слегка тряхнул головой, силясь прогнать боль и головокружение, но сделал этим только хуже. Его сразу же чуть не вырвало. Назойливый ком поднялся к самому горлу, и Константину пришлось очень постараться, чтобы его сглотнуть. Но он справился. И, сдержав неуместный позыв, Константин двинулся вперёд. Туда, где вовсю исторгались исполненные паники крики.

В коридоре творился сущий Ад.

Иначе это было просто не описать.

Затуманенный и плавающий взгляд Константина выхватывал образы людей и тех, кто людьми точно не являлся. Первые кричали и бегали, ища выхода, а вторые за ними охотились. Мимо Константина пробежал какой-то немолодой мужик, а следом за ним пронеслось нечто, напоминающее лысую собаку. Кроваво-красную и с изливающимся из пасти огнём.

Убежал мужик недалеко.

Его догнали всего в полудюжине метров от Константина, повалили на пол и, сжигая заживо, принялись есть. Вой стоял просто нечеловеческий. И прошло не менее десяти секунд прежде, чем он затих окончательно. А Константин всё это время стоял на месте и был не в силах что-либо предпринять. Его парализовало. Парализовал страх, непонимание и сильнейшее неприятие увиденного.

Этого не могло быть.

То, что он видел, просто не могло происходить на самом деле.

Однако оно происходило.

Огнедышащая собака продолжала рвать на части уже мёртвое тело, а чуть дальше усеянная шипами змея обвивала безуспешно пытавшегося с ней бороться охранника. Снова крики, снова кровь, и снова образы, которые не поддавались хоть какому-то разумному объяснению. И так по всему коридору. А Константин стоял в самом центре этого безумия..

Из оцепенения его вывела очередная тряска и сопровождавший оную грохот взрыва.

Потолок в нескольких местах обвалился и один из его обломков придавил по-прежнему грызущую труп собаку. Константин понадеялся, что насмерть, но дожидаться и проверять не стал. Он посильнее зажал рану на правом боку и рванул вперёд.

Каждый шаг отдавался такой болью, что хотелось кричать во всё горло. Но Константин терпел. Криков в тюрьме и так уже было предостаточно. К тому же он совсем не хотел привлекать к себе внимание тех созданий, мимо которых пробегал. Шипованная змея на мгновение, казалось, повернула к нему свою алую голову, но оставлять уже пойманную добычу не стала. А на её верещащую жертву Константин предпочитал не смотреть вовсе.

Впрочем, ужасов у него на пути хватало и помимо этих двоих. И далеко не на все из них получалось закрывать глаза.

Щупальца, пасти, клыки и когти. А также хвосты. Невозможные в своей смертности хвосты. Константин видел их и отказывался понимать. Но что понимал он прекрасно, так это кровь.

Кровь. Кровь. И кровь.

Она была просто повсюду. Хлестала из разорванных глоток, стекала по трещинам в стенах и заливала ходящий ходуном пол. А также вытекала из ран самого Константина. И тем быстрее, чем отчаяннее он от всего бежал.

Левую ногу кольнула боль. Новая и очень-очень острая.

Константин опустил взгляд и увидел, что к нему что-то присосалось. Будто пульсирующий плод или, быть может, недопустимо крупная и уродливая пиявка. Её нужно было сорвать. Немедленно. Константин понимал это очень хорошо, однако ничего не мог сделать. Чтобы избавиться от неё требовалось остановиться. А остановка для него сейчас была почти равносильна смерти.

Поэтому Константин бежал.

Он не знал, как смог преодолеть коридор. Банально не помнил. Сохранились отдельные урывки, вроде разорванного на много частей Виталика или едва не схватившей Константина лапищи, но в целостную картину они не собирались. Ужас, боль и смерть в пересмешку с кровавым месивом. Вот, собственно, и всё.

В какой-то момент Константин оказался на лестнице.

Он вбежал на неё через выбитую кем-то дверь.

Преодолев первый пролёт, Константин не удержал равновесие и, врезавшись плечом в стену, припал на одно колено. С его губ срывалось сбивчивое дыхание, сердце колотилось так, что билось о грудную клетку, а повсеместная боль лишь продолжала нарастать. Константин перевёл взгляд на ту дрянь, что прицепилась к его ноге, и ему показалось, что она стала больше. Пульсирующий комок плоти, с которого на пол капала неизвестная жёлто-зелёная жижа. Выглядело всё это до того отвратительно, что Константину даже прикасаться ни к чему не хотелось. Но лихорадочно размышляющий мозг всё же подсказывал, что ничего хорошего дальнейший контакт с этой гадостью ему точно не сулил. Поэтому он глубоко вдохнул и протянул руку.

Но сделать ничего не успел.

Снова что-то громыхнуло и всё здание заходило ходуном.

Даже опираясь о стену, Константин всё равно не удержался и завалился набок. А следом он увидел, как побежали трещины по лестнице сверху. Инстинкты сработали быстрее мыслей. Константин просто вытолкнул себя на ступеньки и скатился по ним вниз.

Он кричал.

Всякий раз, как боль в ранах усиливалась из-за столкновений, Константин не сдерживался и издавал громкий возглас, пока где-то позади него раздавались звуки обрушения. А потом тишина. Абсолютная и всепоглощающая. И ещё тьма. Полное отсутствие даже намёка на свет.

Лишь боль оставалась непреходящей.

И именно она же и помогла Константину очнуться.

Он лежал на полу. Непосредственно у основания лестницы. Это было чётко понятно, потому что лицом он был развёрнут к тому, что от этой самой лестницы осталось. Гора покорёженного металла и камня.

Тело совсем не хотело слушаться. Константин попробовал пошевелить руками и ногами, но те болели так сильно, что малейшее напряжение мышц тут же отзывалось агонией. Крики не стихали. Чужие, не Константина. Он кричать уже не мог. Ему и дышать-то еле удавалось.

Но он всё равно пополз.

Куда-нибудь. Хоть куда-то.

Константин уже плохо понимал, что, зачем и почему он делает. Просто была твёрдая уверенность в том, что нужно двигаться. Иначе смерть. А умирать Константин не хотел. Ещё нет. Ему ещё оставалось, что в этом мире сделать.

Константин дополз до дверного проёма и вцепившись руками в коробку медленно поднялся на ноги. Это было тяжело. Чрезвычайно тяжело. Ничего более тяжёлого Константину в жизни ещё не приходилось делать. Тело ныло, раны пылали, а голова грозилась в любой момент просто взорваться, будучи не в силах всё это стерпеть.

И тем не менее Константин принял вертикальное положение.

Он вышел в длинный коридор и, не видя ничего дальше нескольких метров, побрёл вперёд. Здесь тоже были люди. И нелюди. Вроде бы. Константин уже с трудом отличал одних от других. К общему гвалту добавились звуки выстрелов. То ли очень близко, то ли совсем далеко. Константин не знал и не понимал. Он просто шёл. Один медленный шаг за другим.

Кто-то толкал его.

Кто-то даже царапал или кусал.

Но всё это казалось мелким и несущественным. Нужно было идти. Дальше. Вперёд. В никуда.

Его схватили за плечо и развернули.

— Еб*нат, ты куда прёшь?! — проревел кто-то в униформе и с каской. Лицо было слишком расплывчатым, чтобы его рассмотреть. — Поворачивай назад! Там!..

Что там, Константин так и не узнал. На остановившего его человека, если это был человек, напало размытое нечто и увлекло куда-то в сторону. Послышались чавкающие звуки и истошные крики. Константин опустил глаза в попытке выяснить, что же там творилось, но видел лишь какие-то сгустки непонятно чего. Сильно выделялся красный цвет, но большего вычленить не получалось. Поэтому Константин отвернулся и побрёл прочь.

Коридор казался бесконечным.

Констани шёл по нему уже целую вечность, но конец или хотя бы поворот так и не появлялись. А сил оставалось всё меньше. И ко всему прочему ещё добавился жуткий, продирающий до самых костей, холод.

Что-то вновь громыхнуло.

Да так сильно, что весь мир утонул в буйстве красок, а Константин потерял всякую связь с хоть чем-то устойчивым. Пол, стены и даже потолок. Всё это сгинуло, оставив его падать. Или лететь. Или просто растворяться.

У Константина остались только мысли. Неясные, несвязные и мешающие сами себе. Но они всё же были. Мысли о боли и о неизбежном конце.

Мысли о сожалении…

Когда слух и зрение вновь начали возвращаться, Константин понял, что всё-таки умер и попал в Ад. Самый настоящий. Не метафорический и не аллегорический. А тот самый.

Повсюду полыхал огонь и бродили жуткие твари. Взор Константина стал на удивление чётким, так что он видел их всех очень хорошо. Некоторые походили на крылатых коней с шестью копытами и черепами волков вместо лиц. Другие навевали мысли о склизких морских обитателях с клювами и щупальцами. Только плавали они прямо в воздухе. И в бесчисленных глазах их горел алый свет.

Но виднелись среди всего этого многообразия форм и размеров фигуры, что обладали признаками человека. Всего две из, наверное, сотни.

Первая гордо возвышалась и сжимала в руке охваченный голубым пламенем меч. Из её лба росли длинные изогнутые рога, а за спиной виднелись громадные кожаные крылья. И всё же лицо её было человеческим. Ненавидящим и презирающим. Но человеческим.

Девушка.

Демоница.

Напротив неё на коленях также сидел демон. Без рогов и крыльев, но с хвостом. Весь синий и покрытый шерстью. Безоружный. В руках у него покоился лишь некий сосуд с чем-то поблёскивающим багряным цветом.

На обоих демонах совершенно точно была одежда. И оба они определённо разговаривали.

— … правда надеялся сбежать от меня в другие измерения?.. — донёсся до Константина едва различимый голос демоницы. — От меня?

Синий демон ей что-то ответил, и демоница, гневно скривившись, ударом наотмашь резанула ему левую руку.

Демон сжал зубы, но не закричал.

— … найдём каждого из вас… — вновь различил Константин часть фразы демоницы. — … за всё ответите…

Демон, по предплечью которого медленно растекался огонь, вызывающе усмехнулся.

— Я отвечаю только перед Богом, — твёрдо произнёс он с явным немецким акцентом. — Только он имеет право судить меня.

— Твой Бог умрёт, — заявила демоница, повысив голос. — Так же, как и все остальные.

Она угрожающе подняла меч и тот запылал ещё ярче. Настолько, что у Константина заболели глаза. Но он не стал их закрывать. Он их даже не зажмурил. Константин же уже был мёртв. И то, что он сейчас видел, отныне было его единственной реальностью. Наказанием за все свершённые грехи. Он просто обязан был на это смотреть.

— Делай, что задумала, — без намёка на страх проговорил синий демон. — Я точно знаю, что будет ждать меня после смерти.

Его лицо было спокойно. Это было лицо того, кто ни о чём пред концом своей жизни не сожалел.

Константину даже стало немного завидно. Хотел бы и он уйти вот так. С полной уверенностью в том, что ты делал. Без колебаний и без сомнений.

— Можешь ли ты сказать то же самое о себе? — спросил у демоницы демон.

И настал её черёд усмехаться.

— Мне это ни к чему, — уверенно ответила она, занося над головой меч. — Ведь я буду жить вечно.

Губы демона изогнулись в улыбке. Не злой. Но и уж точно не доброй.

Он поднял голову и заглянул демонице прямо в глаза.

— Все вы так говорите, — произнёс он. — И всё же умираете один за другим. Прямо, как твой брат.

Это стало последней каплей. Лицо демоницы исказилось такой бешенной яростью, какая могла быть только у подлинного исчадия Ада. Она вцепилась в рукоять обеими руками и направила пылающий клинок вниз.

И ровно за миг до своей гибели демон поднял перед собой сосуд.

Удар. Вспышка. Боль.

А потом всё пропало.

Абсолютно всё.

— Дорогие сограждане, — обратился Пётр ко всем, кто сейчас стоял перед ним, а также смотрел или только слушал прямую трансляцию. — Прошло уже три месяца с чудовищного теракта в Новосибирске, унёсшем жизни моего брата и ста девяноста семи сотрудников Новосибирского авиационного завода. Общее число пострадавших же достигло четырёхсот семидесяти двух, — напомнил он, назвав предельно точные цифры. — Невозможно преувеличить боль от этой трагедии. Вне всяких сомнений, это был один из самых чёрных дней в нашей современной истории.

Пётр говорил медленно и размеренно. Почти безэмоционально. Но в словах его звенела сталь.

— Тогда, вынужденно приняв мантию Верховного лидера Евразийской Федерации, я пообещал вам, что сделаю всё возможное и невозможное, дабы найти и покарать каждого, кто причастен к этому преступлению, — продолжил Пётр, позволяя холодному зимнему ветру разносить речь по всей Красной площади. — И сегодня я готов продемонстрировать вам результаты.

Пётр мельком глянул себе за спину и убедился, что на большом плазменном экране появилась картинка.

Простая гранитная стена, у которой с закованными в наручники руками стояли семь человек. Шесть мужчин и одна женщина. На всех без исключения виднелись следы побоев. У третьего мужчины слева отсутствовал левый глаз, а единственная женщина нервно поджимала к себе руки с вырванными ногтями. По краям экрана всплыли фотографии лиц каждого из семёрки, а также их полные имена и возраст.

— Эти семеро принимали непосредственное участие в подготовке и реализации теракта, — продолжил Пётр, вновь обратив взгляд к толпе перед собой. В первых рядах, разумеется, стояли представители прессы, что активно всё записывали, снимали и фотографировали. — По итогам проведённого расследование было выявлено следующее. Граждане Петров, Вавилов, Бондаренко и Николаев, будучи членами террористической группировки, известной как «Братство», отвечали за подготовку самодельных взрывных устройств и их доставку к территории завода. Граждане Сергеев и Михин, являясь сотрудниками завода, вступили с Братством в сговор по идеологическим соображениям и, получив от них СВУ, установили заряды в критических узлах производства для нанесения максимального ущерба. Гражданка Скобелева за денежное вознаграждение выполняла роль водителя транспортного средства, на котором Сергеев и Михин покинули предприятие в день теракта.

Бесчисленные разговоры и перешёптывания заполонили пространство, а лица собравшихся отражали полный спектр эмоций. Одни демонстрировали безразличие, другие — понимание и поддержку, третьи — недоумение и даже осуждение. Пётр подмечал всех.

— Вина каждого из них полностью доказана, — чётко обозначил Пётр. — Материалы расследования уже должны быть опубликованы на сайте Следственного комитета. Любой желающий может с ними ознакомиться и лично убедиться в том, что никаких сомнений в виновности этих людей нет и быть не может. Также опубликован и приговор состоявшегося вчера судебного заседания, где всех семерых приговорили к высшей мере наказания.

Пётр выдержал совсем короткую паузу.

— И сейчас прямо на ваших глазах приговор будет приведён в исполнение.

Отгремели выстрелы, и Пётр даже не стал оборачиваться, чтобы на их последствия посмотреть. Он и так знал, что все виновные понесли заслуженное наказание. Это было предельно ясно по переменившимся у собравшихся выражениям и серии почти синхронных вздохов. В то же время сам Пётр внешне оставался абсолютно спокоен. Ни единый мускул не дрогнул на его металлическом лице.

Усилившийся ветер погнал в сторону до того медленно падающий снег, и Пётр дождался, когда этот порыв закончится.

— К сожалению, на свободе по-прежнему остаются заказчики и организаторы данной трагедии, — признал он, чуть сильнее сжав края своей дубовой трибуны. Лакированное дерево тут же поддалось и с тихим треском продавилось внутрь. — Но слово, что я дал вам, остаётся в силе. Мы найдём всех и каждого и заставим их ответить за свои преступления. Мы будем преследовать террористов везде, где бы они ни скрывались и как бы ни пытались от нас убежать. В аэропортах, на вокзалах, в подвалах и даже в их собственных сортирах.

Впервые Пётр позволил своим эмоциям слегка просочиться в голос. Самую малость. Но это всё равно было заметно.

— Никто не уйдёт от возмездия, — подытожил он, пока за его спиной всё продолжали транслироваться трупы казнённых.

Следом Пётр изрёк ещё несколько предложений, касающихся текущей ситуации, а также в общих чертах обозначил дальнейшие меры, направленные на борьбу с терроризмом в целом и с членами Братства в частности. Под конец же своей речи он решил ответить на поступавшие к нему отчёты об усилении волнений в обществе, которые связывались с резко возросшей активностью силовых структур.

— Мне известно, что многие находят действия сотрудников органов правопорядка и органов госбезопасности в последние месяцы слишком жёсткими и даже переходящими некие границы дозволенного, — объявил он, медленно обводя глазами собравшихся. — Разумеется, если кто-то из них нарушает ваши законные права, вы должны немедленно сообщить об этом в соответствующие инстанции и добиваться в отношении себя справедливости. Не стоит бояться и сомневаться. Перед законом все равны. В том числе и я.

Вновь завыл холодный ветер, от которого многие поёжились.

— Однако, — продолжил Пётр, — я всё же прошу вас проявить понимание и снисходительность. Наша страна сейчас находится в состоянии войны. Войны с террористами. Войны с теми, кто желает возвращения старых порядков, когда всё человечество было вынуждено пресмыкаться перед так называемыми богами. Это не вопрос политических взглядов, моральных норм или личных убеждений. Это вопрос выживания. Сдержанность и сострадание могут привести к тому, что события Ультиматума повторятся вновь. Вспомните, скольких мы тогда потеряли. Вспомните, чем нам пришлось пожертвовать. Вспомните, — медленно повторил Пётр это слово, — и задумайтесь, а не стоит ли проявить терпение и дать людям, оберегающим ваши жизни и свободы, просто делать свою работу.

На этих словах Пётр закончил. Он ещё выделил пятнадцать минут, чтобы ответить на вопросы журналистов, после чего попрощался со всеми собравшимися и в сопровождении охраны направился обратно в Кремль. Его поступь отдавалась гулким эхом по коридорам, и многочисленные сотрудники спешно прижимались к стенам, дабы не мешать ему пройти.

Вернувшись в свой кабинет, Пётр выделил три часа на работу. У главы крупнейшего в мире государства её всегда хватало в избытке. Пётр не спал, не ел и вообще не испытывал какой-либо физической усталости, однако даже ему было крайне тяжело успевать делать всё, что от него требовалось. День ото дня он лишь больше поражался тому, как его старший брат Михаил со всем этим управлялся. Пётр нёс на себе бремя власти всего три месяца, но ему уже казалось, что вскоре его несокрушимое тело попросту сомнётся под её тяжестью.

Однако он не жаловался, не перекладывал свои обязанности на других и ни малейшей мысли не допускал о том, чтобы всё бросить. Он Распутин. Благополучие Евразийской Федерации являлось его прямой обязанностью. Это была его ответственность. И Пётр не собирался ею пренебрегать.

Отчёты, доклады, постановления, приказы, законы и иные нормативно-правовые акты, нуждавшиеся в его личной подписи. Пётр внимательно изучал всё это и визировал только в тех случаях, когда был с написанным полностью согласен. Если же он чего-то не понимал, то тут же требовал разъяснений. И если оные его не устраивали, то документ немедленно разворачивался и отправлялся на доработку. Безотносительно к тому, откуда он изначально поступил.

По истечении же третьего часа Пётр, завершив очередное совещание, поднялся из-за стола и быстрым шагом покинул свой рабочий кабинет. Его целью стал служебный лифт, ведущий к подземным комплексам на территории Кремля, доступ к которым имел лишь очень ограниченный круг лиц. Позади и впереди него, как и всегда, следовали вооружённые мужчины, присутствие которых было скорее данью формальности, нежели реальной необходимостью. Если бы вдруг перед Петром возникла угроза, способная ему навредить, эти люди ничего не смогли бы с ней сделать. Только бесславно умереть.

Лифт покачнулся и даже тихо скрипнул, когда вся пятёрка оказалась внутри. Общая масса пассажиров была близка к предельной, и почти половину от этой величины вносил Пётр. Вес его тела из органического металла достигал четверти тонны.

Спуск был довольно долгим. Но виной тому стала не недостаточная скорость самого лифта, которая соответствовала всем необходимым стандартам, а глубина, на которую Пётр с охраной погружались. Сотни метров. Это место должно было остаться целым даже в случае прямого попадания в Кремль ядерного заряда. Хотя защищались в первую очередь отнюдь не от человеческого оружия. Существовали в мире вещи куда страшнее и разрушительнее. Или, вернее, существовали такие личности.

Раздался звуковой сигнал, освинцованные двери раскрылись, и Пётр вышел в длинный и хорошо освещённый белый коридор. На него тут же уставились мельтешащие туда-сюда люди в медицинских и исследовательских халатах, чьи взгляды Пётр полностью проигнорировал. Двигаясь подобно ледоколу в арктических водах, он одним своим присутствием заставлял всех расходиться и уступать ему дорогу. Один бедолага так с этим торопился, что даже пролил на себя горячий кофе и грубо выругался как раз в тот момент, когда Пётр проходил рядом с ним. Лицо его вмиг побледнело, а глаза широко раскрылись. Но Пётр ничего не сказал. Лишь скользнул по нему мимолётным взглядом и прошёл дальше.

Из-за спины раздался полный облегчения протяжённый выдох.

Пётр знал, куда шёл, а потому, несмотря на общие размеры комплекса и местами излишнюю запутанность его коридоров, очень быстро прибыл к пункту своего назначения. Остановившись перед большим стеклом, что было задёрнуто занавеской с другой стороны, он повернулся к двум сотрудникам Главного управления охраны. Они стояли у закрытой двери полутора метрами левее и оба вытянулись в струну, успев отдать Петру честь.

— Я хочу посмотреть, — коротко сказал он, и один из мужчин спешно проговорил соответствующий приказ в висящую на пиджаке рацию.

Занавеска тут же отъехала в сторону, а взгляду Петра открылось нечто среднее между лабораторией и медицинской палатой. Куча дорогого оборудования, почти полдесятка специалистов во всё той же белой униформе и одна кровать с одним же пациентом.

Лицо Петра оставалось беспристрастным.

Он молча смотрел вперёд, вылавливая под обилием бинтов и ожогов знакомые с детства черты своей младшей сестры. И сделать это было очень нелегко. Ведь осталось их совсем немного.

Её прежде длинные пшеничные волосы практически полностью выгорели, а прекрасное юное лицо сменилось маской из оплавленной плоти и наложенных сверху повязок. Левая рука отсутствовала по локоть. На правой не хватало половины кисти. Сейчас обе они были скрыты под белым покрывалом, но Пётр хорошо знал каждую полученную травму. Он досконально изучил абсолютно все результаты обследований и заключения лечащих врачей. Сломанные кости, лопнувшие органы и ничтожный процент уцелевшего кожного покрова. Всё это уже хранилось в его голове. До последней запятой.

Ульяна Распутина.

«Снежинка».

Его единственный оставшийся в живых родной человек.

Врачи и медперсонал по другую сторону стекла замерли в напряжённом ожидании, а Пётр лишь продолжал смотреть мимо них. Ничего не говоря и даже не моргая.

Около полуминуты спустя в коридоре слева зазвучал спешно приближающийся стук каблуков.

— Как она, доктор Простович? — вопросил Пётр сразу, как стук остановился в считанных шагах от него.

Головы он при этом всё также не поворачивал.

— Здравствуйте, Верховный лидер, — первым делом поздоровалась та, чьей первостепенной задачей сейчас являлось сохранение Ульяне жизни. — Пока всё так же, — дала она ровно тот же ответ, что и прошлым вечером. — Состояние тяжёлое, но стабильное. В сознание ещё не приходила. Очевидны признаки постепенной регенерации тканей. Прогнозы, в целом, положительные, но ничего исключать нельзя. Мы сохраняем настороженный оптимизм.

Голос доктора был ровным и спокойным. Именно таким, каким и надлежало разговаривать с человеком, от воли которого зависела не только твоя будущая карьера, но и само дальнейшее существование.

— Когда она придёт в себя? — задал Пётр следующий вопрос, хоть и не рассчитывал получить на него точного ответа.

— Сложно сказать, — выдала доктор Простович вполне ожидаемую фразу. — Её физиология уникальна даже в сравнении с другими homo superior.

«Разумеется», — подумал про себя Пётр.

Конечно же, физиология Ульяны была уникальной. Она же буквально прошла через Ад и подчинила себе один из его регионов, известный как «Лимбо». Подобной ей больше не существовало. Такой просто не могло существовать.

Но именно поэтому и было так важно, чтобы она очнулась. Воля Ульяны была способна на то, чего не могло её тело. Но для этого волю нужно было сфокусировать. Ульяна должна была прийти в себя.

— Однако смею заверить, что мы делаем всё возможное, дабы этот момент наступил как можно скорее, — добавила под конец доктор Простович.

И в этот момент Пётр наконец посмотрел на неё.

Худое волевое лицо. Никакой косметики. Собранные в пучок тёмные волосы и очки поверх карих глаз. Глаз, в которых при встрече с глазами Петра, мелькнул едва заметный проблеск испуга.

— Вы не должны делать всё возможно, доктор, — поправил её Пётр. — Вы должны сделать, чтобы она пришла в себя и полностью отдавала себе отчёт в том, что происходит. Я понятно выражаюсь?

Доктор Простович потупила взгляд к полу.

— Да, Верховный лидер, — подтвердила она. — Более чем.

— Хорошо, — проговорил Пётр и вновь повернулся к Ульяне.

Ещё почти целую минуту он стоял, прислонив руку к стеклу, и мысленно разговаривал со своей младшей сестрой. Он обещал ей, что всё обязательно будет хорошо. Что она очнётся и поправится, а он тем временем найдёт ответственных за её нынешнее состояние и заставить их обо всём пожалеть.

Сперва убийство Михаила, а теперь ещё и вот это. Не говоря уже о том, что был потерян с таким трудом найденный Камень Бесконечности. Настроение у Петра с каждым днём становилось всё хуже и хуже.

И кто-то должен был за это ответить.

— Ты справишься, Снежинка, — неслышно прошептал он, отстраняясь от стекла. — Я знаю.

Следом Пётр резко развернулся и зашагал обратно к лифту. Доктор Простович ещё попыталась к нему обратиться, спешно говоря о своих проектах, которым требовалось финансирование, но Пётр даже не замедлился. Он лишь бросил ей очень простую и понятную фразу, гласившую, что она получит всё, что ей нужно, сразу, как Ульяна будет в полном порядке. А до тех пор её проекты никого не волновали.

Этого доктору хватило.

— Я сегодня ещё зайду, — пообещал Пётр напоследок, после чего поднялся на лифте и вернулся в свой кабинет.

И всё завертелось по новой.

Встречи, совещания, отчёты, приказы и так далее и тому подобное. Пётр терпеливо и с полной самоотдачей выполнял свой долг, не давая себе ни минуты покоя. Он был ровно тем, кто сейчас был нужен государству больше всего. Несгибаемым колоссом, способным выдержать всё, что бы на него ни свалилось. Мир мог трещать и разваливаться на части, но Пётр обязан был и дальше делать свою работу.

Потому что больше никого не осталось.

В данный конкретный момент был только он.

Абсолютно один.

Это утро для Сьюзан Шторм началось ровно так же, как и предыдущие тридцать шесть. С раздражающего звона механического будильника и ноющей головной боли. Не размыкая век, она вынула левую руку из-под одеяла и на ощупь отыскала заветную кнопку. Звон прекратился. Но вставать всё равно было надо.

Сюзан перевернулась на спину и медленно открыла глаза. Серый потолок, серые стены и одинокая лампа, от который исходил приглушённый мягкий свет. Опять же, всё ровно так, как и всегда. Ничего не менялось.

Борясь с последствиями хронического недосыпа, Сьюзан скинула одеяло в сторону и с протяжным вздохом села на край кровати. Это далось ей нелегко. И ещё тяжелее было полностью встать на ноги, ибо только-только пробуждающиеся мышцы наотрез отказывались работать. Они требовали отдыха. Ещё хотя бы нескольких часов крепкого сна.

Однако Сьюзан все жалобы тела проигнорировала.

Подойдя к регулятору на стене, она скорректировала освещение до соответствующего дню уровня. Следом её стопы отыскали на холодном полу пару тапок, а руки взяли халат и небольшой тазик с базовым набором для чистки зубов и душа. Биометрический замок среагировал на отпечатки пальцев, и с негромким писком массивная стальная дверь подалась вперёд, выпуская Сьюзан в коридор.

Дорога до умывальников и душевых кабинок много времени не заняла. По пути Сюзан встретился вооружённых патруль из двух членов Братства, с которыми она обменялась короткими приветствиями. Затем она наспех почистила зубы, умылась и приняла горячий душ. На всё про всё ушло не более пятнадцати минут. Воду нужно было экономить, да и в целом Сьюзан не хотела тратить на утренние процедуры больше минимально необходимого времени. Её ждала работа.

Вернувшись в комнату, она высушила волосы, стянула их в тугой хвост на затылке и быстро переоделась. Тёмно-синие джинсы, зелёная водолазка и белый медицинский халат поверх всего. Её нынешняя униформа. На макияж времени она тратить не стала. Сьюзан вообще уже давно перестала пользоваться какой-либо косметикой, отчего почти болезненная бледность кожи и вечные круги под глазами стали её верными спутниками.

Когда сборы были завершены, Сьюзан посмотрела на себя в зеркало, коротко кивнула отражению и снова вышла в коридор.

Убежище понемногу оживало.

По дороге к медицинскому блоку Сьюзан начали встречаться и другие ранние пташки. Так Алла из разведотряда, покидая душевую, улыбнулась ей своей сонной улыбкой и сообщила, что сегодня обязательно зайдёт, чтобы проверить плечо. После последней вылазки оно болело уже третий день. Затем бредущий на кухню Максим, что сегодня был одним из ответственных за завтрак, отметил не самый здоровый вид самой Сьюзан и предложил ей быстренько настрогать чего-нибудь бодрящего. Фруктово-овощной салатик, например. Ну а уже возле дверей к своему рабочему месту Сьюзан столкнулась с Виктором Кридом. Массивной фигурой ростом за два метра и ярко выраженными звериными чертами в виде длинных клыков и когтей. Первые были особенно хорошо заметны, когда он широко зевнул.

— Доброе утро, док, — поздоровался с ней Виктор.

— Доброе, — ответила Сьюзан.

— После часу зайду, чтобы сдать кровь, — сообщил Виктор, почёсывая затылок. — Подготовьте для меня одну койку.

Сьюзан малость нахмурилась.

— Ты уже вчера сдал почти два литра, — напомнила она строгим голосом. — А вечером, если ничего не путаю, тебя на задание отправляют.

— Да ладно вам, — отмахнулся Виктор с беззаботной улыбкой. — Вы ж меня знаете. Всё переживу.

— Усиленная регенерация не делает тебя несокрушимым, — твёрдо сказала Сьюзан. — Даже тебе нужно отдыхать и восстанавливаться.

Виктор посмотрел ей в глаза и, вновь широко зевнув, двинулся мимо.

— После часу, — повторил он, не оборачиваясь. — Ждите.

Сьюзан на это лишь тихо вздохнула и продолжила свой путь.

В медицинский блок она прибыла первой. Включив свет и подав питание на компьютер, Сьюзан заварила себе чашку очень крепкого кофе и достала из холодильника два бутерброда с тунцом. Завтракая так, чтобы не оборонить на пол ни единой крошки, Сьюзан свободной рукой нажимала на клавиши и управляла мышкой.

Перво-наперво она проверила показатели наиболее тяжёлых пациентов, что стекались на её терминал с десятков единиц различного медицинского оборудования. Давление, сердечный ритм, температура и т. д. И, в целом, ничего критичного ею обнаружено не было. Динамика у всех была либо положительная, либо, как минимум, неотрицательная. А, основываясь на полученных данных, Сьюзан сразу же спланировала порядок сегодняшнего обхода и начала прикидывать в уме корректировки в некоторые из планов лечения.

Вскоре к ней начали присоединяться её временные коллеги.

Доктор Сергей Разумов и доктор Екатерина Лебедева. А также младший медицинский персонал, чуть больше половины из которого не имела никакого медицинского образования. По крайней мере, официального. Но нарабатываемый опыт очень быстро данный недостаток компенсировал. Особенно у тех, кто чаще других оставался дежурить ночью.

Сергей, помимо прямых врачебных обязанностей, также выполнял функции заведующего всем медицинским блоком. А Екатерина выступала в роли его заместителя. Именно они отвечали за то, чтобы этот жизненно важный уголок убежища продолжал работать без сбоев и исправно помогал всем, кто в этом нуждался.

— Вы хотя бы уходили, доктор Шторм? — поинтересовался Сергей, усаживаясь за свой стол.

Вопрос явно был связан с тем, что Сьюзан прошлым вечером задержалась дольше всех. Впрочем, как и почти в любой другой вечер.

— Да, — с кивком ответила она, не отрываясь от просмотра медицинских карт. — Не переживайте, я сплю достаточно, чтобы сохранять должную эффективность.

Ложь. Не совсем чистая, но всё-таки ложь.

— Я очень благодарен за вашу помощь, доктор Шторм, — продолжил Сергей чуть взволнованным голосом. — без вас мы вдвоём тут совсем зашивались. Но, пожалуйста, не перенапрягайтесь. Я не прощу себе, если вдруг с вами что-то случится.

— Как я и сказала, не переживайте, — повторила Сьюзан, так и не поднимая глаза. — Со мной всё в порядке.

Удовлетвориться таким ответом Сергей, конечно же, не мог, но развивать тему и дальше он не стал. Екатерина же, которая с самого первого дня придерживалась с Сьюзан сугубо профессиональных отношений, подошла к ней минут через десять с просьбой о консультации. Дело касалось Мельниченко Михаила — одного из бойцов Братства, что три недели назад получил осколочное ранение в голову и после тяжелейшей операции так до сих пор и не пришёл в себя. Его свежая электроэнцефалограмма имела ряд отклонений от ожидаемых показателей, и Екатерина не могла однозначно решить, с чем это могло быть связано. А Сьюзан среди них была единственной, кто имела не то что одну, а сразу четыре докторские степени в области медицины и биологии. Вместе они в процессе непродолжительной дискуссии выдвинули наиболее логичную теорию и дальнейшее лечение Михаила решили строить, уже исходя из неё.

После Сьюзан, Сергей и Екатерина отправились на утренний обход. Всего на стационарном лечении у них сейчас находилось семнадцать пациентов разной степени тяжести. Преимущественно это были члены разведывательных и боевых отрядов Братства, которым чаще всего приходилось сталкиваться с силами Распутинского режима. Пулевые и осколочные ранения, переломы, а также в двух случаях потерянные конечности. Удручающие последствия неравной партизанской войны.

С половины одиннадцатого наступило время приёма тех, кто проходил лечение амбулаторно. Здесь львиную часть пациентов составляли дети в сопровождении их родителей. Бесконечные ссадины, ушибы, простудные заболевания и всё в таком духе. Ничего по-настоящему серьёзного, но внимание всё же требовалось уделять.

— Сто раз ему говорила, чтобы по лестнице не бегал, но нет же, ему всё не сидится, — причитала Алина, пока Сьюзан осматривала её сына Никиту. — И вот, пожалуйста.

— Ну мам, — почти отчаянно протянул Никита. — Хватит уже.

— А ты вообще молчи и не мешай доктору делать свою работу, — строго сказала Алина, и Никите не оставалось ничего, кроме как обречённо вздохнуть.

— Закрой глаза и не шевелись, — попросила Сьюзан, осторожно придерживая руками его опухшее предплечье.

Никита чуть поколебался, глянув на маму, но, когда та молча кивнула, с силой зажмурил глаза. И уже в следующее мгновение кожа на его руке стала прозрачной, обнажая сосуды мышцы и связки. Сьюзан внимательно осмотрела все имеющиеся повреждения мягких тканей, после чего сделала невидимыми и их, дабы взглянуть на состояние кости.

— Перелома нет, — уверенно констатировала она, возвращая руке Никиты естественный вид.

— Слава Богу, — облегчённо выдохнула Алина. — Всё, можешь смотреть, негодник, — добавила она, отвесив сыну лёгкий подзатыльник.

— Гематома сойдёт в течение недели, — продолжила описывать ситуацию Сьюзан. — Руку пока лучше не напрягать. Лекарств никаких не надо, само заживёт. Если вдруг заметите, что отёк растёт, а боль усиливается, то приходите, и мы посмотрим ещё раз.

— Спасибо вам большое, Сьюзан, — поблагодарила Алина. — Ну а ты всё понял?

— Да-да, — ответил Никита, потирая ушибленную руку.

— А благодарность где? — всё не оставляла его в покое Алина.

— Большое спасибо, доктор Шторм! — куда громче, чем требовалось, выпалил Никита, чем заслужил очередной недобрый взгляд со стороны матери.

Алина ещё раз поблагодарила Сьюзан, после чего взяла Никиту за здоровую руку и повела его прочь из кабинета.

Следующим пациентом также стал мальчишка. Артём. Он был постарше Никиты и, как и предшественник, пришёл с ушибом. Вернее, с ушибами. Их у него была целая россыпь. Последствия боевой подготовки, на которую Артём записался сразу, как начал позволять возраст.

Практически все дети и большая часть женщин в убежище являлись членами семей тех, кого преследовали власти Евразийской Федерации. Братство давало им еду и кров, кому-то помогало выбраться за границу, а кого-то и вербовало в свои ряды. Без принуждения, разумеется. Всё проходило строго на добровольной основе.

Артём с его старшим братом Иосифом потеряли родителей, что были идейными противниками действующей власти, и, попав в Братство, оба загорелись идеей вооружённой борьбы. Иосиф, будучи уже совершеннолетним, быстро прошёл базовую подготовку и уже вовсю принимал участие в деятельности Братства, тогда как Артём ещё только-только начинал свой нелёгкий и вполне возможно короткий путь.

Сьюзан сделала всё, что требовал от неё врачебный долг, и отправила мальчишку восвояси.

После обеда, который для Сьюзан почти ничем не отличался от завтрака, как и обещали, заглянули Алла и Виктор. Причём сделали это почти одновременно. И, поскольку оба пребывали друг с другом в прекрасных отношениях, тут же разразились громким разговором, сопровождавшимся шутками и взаимными уколами. Проходивший в какой-то момент мимо Сергей даже сделал им соответствующее замечание.

Алла в итоге осталась со Сьюзан, дабы разобраться со своим плечом, а вот Виктор вместе с Сергеем отправился сдавать кровь. Первая группа и отрицательный резус-фактор делали его универсальными донором, а мутация homo superior позволяла очень быстро после сдачи восстанавливаться. Но у всех и всегда были свои пределы, которые Виктор в отношении себя предпочитал игнорировать. А остальные с этим просто мирились, ибо донорская кровь, как и почти всё остальное в убежище, ресурсом была крайне ограниченным.

Сьюзан внимательно осмотрела Аллу и пришла к не самому утешительному для неё выводу. Надрыв задней чашеобразной связки плечевого сустава. Травма некритичная и при должном лечении допускала полное восстановление, однако требовала соблюдения определённого режима. В частности, покоя и, как следствие, временного бездействия. А бездействовать Алла очень не любила. Особенно сейчас, когда псы режима лютовали, накрывая одну ячейку Братства за другой.

Но Сьюзан оставалась непреклонна и, озвучив план лечения, сразу предупредила, что сообщит о состоянии Аллы её непосредственному командиру. А дальше уже им двоим предстояло решать, что и как делать.

Алла немного поворчала, но в целом с позицией Сьюзан согласилась, заявив, что всё равно сможет этот вопрос уладить. Сьюзан её переубеждать не стала.

Ближе к вечеру, когда Сьюзан кропотливо вносила правки в одну из медицинских карт, её вызвал к себе Эмиль Блонски. Ныне лидер Братства, а в прошлом генерал-майор Комитета государственной безопасности Союза Советских Социалистических Республик. Страны, что после Ультиматума превратилась в Евразийскую Федерацию.

— Слышал, вы уже прекрасно влились в наше маленькое сообщество, — заметил Эмиль, отвлекаясь от карты на своём столе. — Уверены, что не желаете присоединиться к Братству на постоянной основе?

— Более чем, генерал, — однозначно ответила Сьюзан. — Свержение диктаторов — дело, безусловно, нужное и благородное, но мои задачи стоят несколько выше, и вам это прекрасно известно.

Эмиль усмехнулся.

— Вы прям, как моя бывшая жена, — произнёс он. — Та тоже жить не могла без красивых камушков.

Сьюзан эту шутку оставила без внимания.

— Я так понимаю, появилась новая информация? — равнодушно поинтересовалась она.

Эмиль чуть нахмурился.

— И да, и нет, — ответил он, почесав недельную щетину. — Курт всё еще не вернулся, а, значит, пора признать очевидное. Встречи с Распутиной он не пережил.

— Жаль это слышать, — сказала Сьюзан, хотя тон её при этом нисколько не изменился.

Очередная жертва в этой уже, казалось, бесконечной войне. Сколько таких уже было и сколько ещё будет. На всех слезами не запастись. Сьюзан усвоила это уже очень давно.

— Спасибо, но я не ради сочувствия вас позвал, — сказал Эмиль, и на мгновение в его взгляде промелькнул его реальный возраст.

Эмилю было уже больше восьмидесяти лет, хотя выглядел он лишь слегка за сорок. Замедленное старение. Распатроненное свойство среди homo superior. Сюзан и сама выглядела лет на двадцать пять или двадцать семь в зависимости от степени недосыпа, тогда как на самом деле была почти вдвое старше.

— Взгляните, — продолжил Эмиль и протянул Сьюзан планшет с интерактивной картой Евразийской Федерации. В разных частях страны пульсировали шестнадцать красных точек. — Передал наш источник в Кремле. Вот это, — ткнул Эмиль пальцем в точку недалеко от Москвы, — портал, через который вернулась Распутина. То, что от неё осталось, — уточнил он с недоброй усмешкой. — А остальное, как считают специалисты Кремля, его осколки. Рабочая версия такая, что, когда Распутина настигла Курта, он воспользовался Камнем в попытке забрать её с собой.

Курт Вагнер, будучи полудемоном, обладал уникальной способностью к телепортации, которая позволяла ему мгновенно перемещаться не только в рамках одного мира, но и в другие измерения. Поэтому-то кражу Камня Бесконечности поручили именно ему. Сьюзан была в курсе всех подробностей данной операции, так как сама и помогала её планировать. Однако враг тоже не бездействовал. Ульяна Распутина между мирами путешествовала ничуть не хуже. И, к сожалению, именно она проникновение Курта и заметила. Из произошедшего дальше было известно только то, что они оба покинули эту Землю, а спустя некоторое время вернулась одна лишь Ульяна в крайне тяжёлом состоянии. Камня при этом у неё с собой не было.

— Предполагается, что в момент этой атаки Ульяна попыталась сбежать обратно в наш мир, но взрыв, или что бы там ни было, её всё равно настиг, — продолжал свой рассказ Эмиль. — Портал потерял стабильность и разбился на части, пооткрывав небольшие проходы в разных координатах и в разные промежутки времени. Последний такой осколок был зафиксирован прошлой ночью.

— Камень могло выбросить через один из них, — озвучила Сьюзан то, к чему вёл Эмиль.

— Или он вообще сгинул в другой вселенной, а то и между таковыми, — добавил он. — Однако Кремль сейчас мобилизует все силы, чтобы прочесать каждый сантиметр близ указанных мест.

Надежда. Крохотная, почти ничтожная. Но всё же надежда.

Сьюзан этого было достаточно.

— У Братства сейчас нет ресурсов на такие масштабные поиски, — предупредил Эмиль, очевидно, заметив перемены на её лице. — Уж точно не под носом у толпы силовиков и военных. Это, — кивнул он на планшет, — всё, что я могу вам дать.

— Этого хватит, — заверила Сьюзан. — Спасибо, генерал. С остальным я справлюсь сама. Передайте, пожалуйста, всем, что меня какое-то время не будет.

И, не дожидаясь ответа, она развернулась в сторону двери.

— Удачи, доктор, — бросил ей в спину Эмиль. — Она вам определённо понадобится.

Всё началось с боли.

Жгучей и пульсирующей головной боли, от которой череп, казалось, вот-вот развалится на части. Будто бы кто-то взял раскалённый клин, приставил его Константину ко лбу и принялся забивать. Удар за ударом. Сантиметр за сантиметром.

Боль была настолько абсолютной и всеобъемлющей, что стала для Константина целым миром. Блаженное чёрное забытие сменилось этой раскалённой добела точкой. Никакого движения и даже никаких мыслей. Только боль. Боль, боль и боль.

А пульсация всё усиливалась.

Это походило на волны жара, исторгаемые жерлом древнего вулкана. Сперва они заполняли только голову, но уверенно распространялись и дальше. Шея, грудь, торс, руки и ноги. Чем больше проходило времени, тем большая часть тела захватывалась этим неописуемо болезненным чувством. Константин сгорал заживо. Он едва-едва это осознавал, но ощущал всё до мельчайших подробностей. Его плоть пузырилась, кровь вскипала, а кости плавились, обнажая самую душу.

Это длилось… сколько-то. Может быть целую вечность, а, может, ничтожный миг, что до этой вечности растянулся.

Но в какой-то момент посреди бескрайнего моря боли начали проявляться островки образов. Рваных и несвязанных между собой, но всё же существующих. Осколки мыслей, воспоминаний и чего-то ещё. Чего-то, что никогда не случалось. Но было таким желанным.

Константин увидел деревню и пруд. А ещё длинную гладкую доску, от которой оттолкнулся мальчишка и, недоделав сальто, ударился спиной о воду. Раздался смех. С полдесятка голосов слились в один доверху полный веселья.

Потом был спортивный зал. Ринг. Маты. Двое юношей по команде тренера начинают спарринг. Один чуть повыше, а другой более крепкий на вид. Они медленно сближались, ища дыры в защите оппонента, и делали пробные выпады. Лица у обоих напряжены. Всё очень серьёзно. Этот спарринг решал, кто из них поедет на соревнования. Место оставалось только одно.

Квартира. Старшеклассник и, по всей видимости, его мать. Они громко ругались. Мать отчитывала сына за поведение, плохие оценки и компанию, с которой тот по глупости связался. Парень же лишь отмахивался и огрызался в ответ, будучи не в силах привести хоть одного достойного аргумента. Ссора явно была уже далеко не первой. И, вероятнее всего, не собиралась становиться последней.

Очередная смена. Двое мужчин. Тяжёлое дыхание. Один стоял на ногах, а в правой руке у него покоилась окровавленная монтировка. Второй же лежал на полу с закатившимся глазами и уже не дышал. Где-то на фоне звучало что-то гудящее и протяжённое. Сирены. А ещё были крики. Напряжённые и чего-то требующие. Приказы. «Бросай оружие и сдавайся!»

Затем настал черёд тюрьмы. Охваченной пламенем, залитой кровью и полной немыслимых чудовищ. Как и предсказывали безумные пророки, Ад исторгся на Землю. Демоны жадно пожирали плоть грешников, а их повелительница возвышалась надо всем со своим сияющим мечом. Это был сам Сатана? Или же его супруга, или даже дочь? А была ли у дьявола семья? Могла ли она вообще у него быть?

Всё побелело.

Чистейшая белизна растянулась во всех направлениях став единственной константой наравне с неутихающей болью. Верх и низ, право и лево. Всё одно. Пустое.

Однако вскоре начало проступать что-то ещё. Мелкие мазки и ломанные линии. Очертания. Поначалу настолько смутные, что их с трудом получалось хотя бы вычленить, они постепенно становились всё более ясными. Что-то крупное и объёмное. Уже не только белое, а с примесью оттенков чёрного и серого. И это что-то двигалось.

Константин несколько раз моргнул и только в этот момент понял, что может это сделать. Он мог моргать. А значит, он мог двигаться. Хоть как-то, хоть чем-то, но… двигаться.

Взгляд понемногу фокусировался.

Голова всё так же раскалывалась, а тело горело, но тем не менее внешний мир всё же пробивался в сознание Константина, заставляя себя осмысливать. Понимание приходило медленно. Отвратительно медленно. Даже простейшие слова, способные описать им увиденное, Константину приходилось буквально выгрызать зубами у своего нехотя пробуждающегося разума.

Небо. Облака. Серые. Плывут. Чёрный. Точка. Птица. Много птиц. Летят.

Понемногу, совсем по чуть-чуть, но Константин проговаривал про себя то, что видел. И чем дольше он смотрел, тем больше открывалось деталей. А чем больше было деталей, тем более сложные конструкции для их описания ему приходилось придумывать. Отдельные слова уже не подходили. Требовались предложения. Сперва короткие и односложные, но уверенно трансформировавшиеся во что-то большее. Мало-помалу у Константина формировалась полноценная внутренняя речь.

И вскоре он смог-таки осознать своё положение.

Константин лежал на спине и смотрел в затянутое серыми облаками небо. Облака умеренно плыли слева-направо, из чего следовало, что дул ветер. Солнца Константин не видел, но света всё равно хватало. Значит, был день. Или утро. По крайней мере, точно не ночь. На краю зрения также проглядывались верхушки деревьев. Одни лысые с оголёнными ветками, а другие привычно зелёные. Но и те, и другие были щедро припорошены белизной.

Снег.

«Снег?» — с удивлением подумал про себя Константин.

Но на дворе же июль месяц. Какой ещё снег?

Константин медленно повернул голову влево. И это оказалось гораздо тяжелее, чем он ожидал. Ощущение было такое, словно его черепная коробка потяжелела килограмм эдак на десять-пятнадцать. Да и боль в моменте усилилась настолько, что пришлось зажмурить глаза, в уголках которых тут же скопились слёзы.

Но Константин своего добился. Когда взор его вновь прояснился, взгляду действительно предстал снег. Очень много снега. Но распределялся он как-то странно. Рядом с самим Константином слой был сравнительно тонок, а вот вышел виднелись целые сугробы.

А почему вообще было какое-то «выше»?

Константин присмотрелся повнимательнее, и да, здесь был небольшой склон. Борясь с болью и тяжестью, Константин принялся вертеть головой, чтобы осмотреться по сторонам, и обнаружил, что находился на дне некоего углубления. Но оно не походило на яму. Скорее, кратер. Относительно небольшой и неглубокий, но всё же слишком ровный, чтобы быть природного происхождения. Складывалось ощущение, что здесь что-то взорвало…

Константин вспомнил.

Тюрьма, демоны и то, что последовало за ними.

Он резко подался вперёд и, сев, застонал от кратно усилившейся головной боли. На несколько мгновений всё опять пропало, уступив место чистой агонии, после чего Константин вновь оказался лежащим на земле. Только на сей раз на боку, съёжившись в позе эмбриона.

Дыша сквозь стиснутые зубы, он силой заставил себя раскрыть глаза и медленно встать на четвереньки. Воспоминания накатывали на него одно за другим, а вместе с ними приходил и страх за свою жизнь. Заточка, падение, присосавшаяся к ноге тварь и прочее-прочее-прочее. Константин заново пережил все эти травмы, отчего сердце его заколотилось с утроенной силой. Он рефлекторно потянулся рукой к корпусу, чтобы нащупать там колотое ранение, однако не обнаружил на него даже намёка. Только натянутая поверх напряжённых мышц кожа. Больше ничего.

Не веря собственным ощущениям, Константин опустил взгляд, и зрение сообщило ему ровно то же самое, о чём сигналило осязание. Никакой раны или хотя бы следа крови. Только целая плоть.

Нога и плечо тоже были в полном порядке. Константин по-прежнему испытывал ужасную боль, но видимых ран на нём больше не было. Вообще ни одной.

— Чё за х*йня? — спросил он сам у себя и так и не смог найти внятного ответа.

Он стоял голый на четвереньках посреди незнамо где и не понимал ровным счётом ничего. Ран нет, боль есть. Одежды нет, снег есть. Тюрьмы нет, деревья есть.

Да как такое могло быть?

Какой-то предсмертный бред? Константин всё ещё умирал?

Лихорадочно размышляя, он оттолкнулся руками и сел на колени.

Спокойствие. Сперва нужно было успокоиться. Потом осмотреться, оценить ситуацию и… и что-нибудь решить. Как-то.

Глаза Константина скользили по округе, выхватывая всё новые детали, пока он вдруг не наткнулся на две человеческие фигуры. Мужчина и девушка. Вернее, старик и девчонка. Стоя слева и сверху от Константина, они оба были тепло одеты, а в руках сжимали лыжные палки.

— Гляди-ка, заметил наконец, — с усмешкой проговорила девчонка, подаваясь чуть вперёд.

Она рассматривала Константина с настолько нескрываемым любопытством, что он невольно почувствовал себя обезьяной в зоопарке.

— А-а… — глупо протянул он в ответ.

— Что? — вопросила девчонка. — Ты у нас из неговорящих?

— Нет, я…

Константин отчаянно пыталась подобрать слова, чтобы описать, а кто он, собственно, такой и что здесь делал, однако ничего путного на ум не приходило. Не рассказывать же им то, что он самом деле помнил. Точно бы за какого-нибудь психа приняли. К тому же, Константин и сам был практически уверен, что большая часть пережитого ему просто привиделась. Только вот почему он тогда до сих пор не сидел в своей камере? Что с ним произошло?

— Отморозил чего, что ли? — продолжила вопрошать девчонка. — Ну так могу согреть. Ты только попрос…

— Да хорош уже, — прервал её старик, отвесив несильный подзатыльник. — И следи за языком.

Девчонка попробовала в ответ повозмущаться, однако старик, казалось, её совершенно не слушал, полностью сосредоточив своё внимание на Константине.

— Тебя как звать, сынок? — спросил он низким и скрипучим голосом.

— Константин… Костя…

— Тимофей, — представился старик. — А это Женя.

— Привет, — весело помахала рукой девчонка.

— Что с тобой приключилось, Костя? — задал Тимофей свой следующий вопрос. — Что ты здесь делаешь в таком виде?

— Ну… — выдохнул Константин, опуская на себя взгляд, и только в этот момент понял, что ему не мешало бы прикрыться. — Честно говоря, понятия не имею, — совершенно искренне ответил он, закрывая руками промежность. — Я даже не знаю, а где это «здесь».

— Это ж как накидаться-то нужно было? — прокомментировала Женя, за что тут же получила второй подзатыльник. — Ну хватит уже, деда, — уязвлённо потребовала она. — Будто бы ты сам об этом не подумал.

— Помалкивай, дурёха, — только и сказал ей Тимофей.

Константин же, глядя на них двоих, испытывал странную смесь облегчения и лёгкого недоумения. А ещё чуть-чуть опаски, ибо из-за плеча Тимофея явственно проглядывал ствол ружья. Судя по виду, охотничьего.

— Ты мутант? — спросил следом Тимофей.

Константин нахмурился и беззвучно приоткрыл рот.

Мутант?

В каком смысле?

— Хвоста или третьей ноги у меня, вроде, нет, — ответил он с натянутой улыбкой, решив, что это всё же была какая-то шутка.

— Но ты и не дрожишь, — заметил в ответ Тимофей. — Сейчас минус двадцать.

Константин нахмурился ещё больше и вновь опустил глаза вниз, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Ему было больно и жарко. Но уж точно не холодно. Даже на прохладу намёка не было.

Ничего не понимая, Константин поднял взгляд обратно и присмотрелся к выдыхаемым Тимофеем с Женей облачкам пара. А секунды спустя осознал, что и сам выдыхал точно такие же. Только ещё более крупные, чем у них.

— Послушайте, я правда не знаю, что со мной случилось, — сказал он. — Я был не здесь. Вообще не здесь, — сакцентировал Константин. — А потом бац — и я просыпаюсь тут. Голый, как вы сами видите.

Константин прекрасно осознавал, как глупо всё им сказанное звучало, однако ничего лучшего сейчас придумать не мог. Ему было слишком плохо и откровенно страшно. Образы случившегося в тюрьме продолжали крутиться у него голове с невозможной для такого бреда реалистичностью. И полное непонимание происходящего ситуацию лишь ухудшало.

— Ты преступник или вроде того? — спросил Тимофей после почти десятисекундного молчания. — Из Братства?

— Вы про братву, что ли? — переспросил Константин. Давненько он не слышал, чтобы кто-то такой термин употреблял. Хотя Тимофей с учётом возраста мог просто по привычке использовать. — Нет, с ними никак не связан. Но в тюрьме сидел.

О том, что из неё его никто не выпускал, Константин тактически умолчал. Хотя бы на это его нынешних интеллектуальных способностей ещё хватало.

Тимофей снова взял небольшую паузу, во время которой его внучка продолжала Константина пристально разглядывать. Его внешний вид её явно нисколько не смущал. Скорее, только подогревал интерес.

Константин же начал присматриваться к ней в ответ, отметив про себя несколько деталей. Пробивавшиеся из-под шапки рыжие волосы, изумрудно-зелёные глаза, веснушки. Женя была ещё подростком. Лет семнадцать максимум. Вероятно, даже младше. По крайней мере, каким-то выдающимся ростом она точно не обладала. Вполне средний для девчонки.

— Ходить можешь? — задал Тимофей очередной вопрос. — Или помочь подняться?

Константин вновь прислушался к своему организму, после чего упёрся левой рукой в землю и, продолжая прикрывать промежность, медленно встал на ноги. Пришлось задействовать все имевшиеся силы, и в какой-то момент он даже чуть не упал. Но тем не менее Константин справился и выпрямился в полный рост.

— Смогу, — не слишком-то уверенно сказал он.

Ноги тряслись, а колени в любую секунду грозились предательски подогнуться. И всё же Константин сделал первый шаг вперёд. Его сильно качнуло, но падения снова удалось избежать. А за первым шагом тут же последовали второй и третий. Константина мутило, голова раскалывалась, а картинка перед глазами то и дело плыла, периодически скатываясь до неразличимого месива. Однако чем дольше он шёл, тем большая в нём разгоралась решимость. У него появилась цель. Пройти вперёд и выбраться из ямы. Крохотная задача, которая вместе с тем была предельно чёткой и понятной. А ясность — это хорошо. Потому что именно её-то сейчас Константину больше всего и не доставало.

Поравнявшись с Тимофеем и Женей, Константин чувствовал себя так, будто только что покорил Эверест. И в хорошем, и в плохом смыслах.

— Держи, — протянул ему Тимофей одну из своих лыжных палок, и Константин с благодарным кивком её принял.

Перенос части веса на третью опору немного выправил ситуацию, и несколько секунд спустя Константин даже начал чуть медленнее дышать.

— Наш дом в трёх километрах отсюда, — сказал следом Тимофей. — Там найдётся одежда и горячая еда. Но придётся идти по сугробам. Справишься?

Константин кивнул.

Он понятия не имел, мог ли в самом деле такой путь осилить, но попытаться было всяко лучше, чем и дальше оставаться здесь одному. Лучше идти. Хоть куда-то.

— Тогда пойдёшь впереди, — произнёс Тимофей следом. — Двигаться туда, — ткнул он пальцем вправо и немного себе за спину. Как раз с того направления за ним и Женей тянулась пара лыжных следов. — Мы сразу за тобой.

Константин ещё раз кивнул. Он отлично понимал, почему ему не сказали: «Следуй за нами».

— Только лыжню, пожалуйста, не порть, — добавила Женя.

— Постараюсь, — ответил Константин и даже выдавил из себя нечто похожее на искреннюю улыбку. — Спасибо вам, — вновь обратился он к Тимофею. — Вы меня просто спасли.

— Рано ещё благодарить, сынок, — сказал Тимофей, чуть смещая свои лыжи, чтобы дать Константину пройти. — Сперва до дома дойдём, а там и поговорим.

— Конечно, — согласился Константин. — Всё расскажу, — заверил он. — Только можно всё-таки узнать, а где мы? Вижу, что не город, но хотя бы какая область?

— Не, ну ты точно перебрал, дядь, — со смешком проговорила Женя. — Свердловская. Тут недалеко село Мраморское. А на электричке можно до самого Свердловска доехать.

— Ха, — растерянно выдохнул Константин. — Понял. Спасибо.

Больше он ничего не спрашивал.

Свердловская область…

А тюрьма, где он отбывал своё наказание, находилась в Ростовской.

И как такое могло быть?