Жить, а не существовать (джен)

Она не видит царапину. Или просто делает вид, что не замечает. А даже если и обратит на неё внимание, спросит пренебрежительно-весёлым тоном: «Чем это ты?» И я, конечно, засмеюсь и отвечу: «Да царапнула себя». Другие не спросят, кто-то из них просто скажет слегка удивлённо: «У тебя царапина. С кровью». А я пожму в ответ плечами с лёгкой улыбкой. Ещё одна спросит с заботой: «Откуда?» А я придумаю весёлую отмазку и снова засмеюсь.

Ведь за смехом так просто спрятать боль.

Вы знали, что если в детстве получить сотрясение мозга, то это аукнется вам только через десять-двадцать лет? Я решаю узнать это как раз через двадцать лет, когда меня начинают беспокоить мои перепады настроения и поведения. Когда неконтролируемая агрессия вырывается наружу в виде желания почувствовать боль. Когда не можешь рассчитать силу, и вместо красного следа на час щека пышет царапиной с каплями крови. А ты даже понять не можешь, как тут можно царапнуть до крови, ведь боли почти не было.

И вот ты выясняешь, что твоя чрезмерная эмоциональность — плод давнего сотрясения мозга, в воспоминаниях от которого осталось лишь то, как выворачивала кишки над ведром и на «Скорой» попала в больницу.

Я подозреваю, что у меня есть психологические проблемы, но не хочу идти к психологу. Я не готова узнать, что у меня могут быть скрытые паранойя и шизофрения. Я не готова говорить об этом с родными и друзьями. Потому что после того, как я воскликну: «Ага! Я была права! Вот почему я так странно себя веду! А вы мне не верили!» — придётся идти и устранять это состояние. Придётся видеть и чувствовать эти взгляды. И вновь осознавать, что ты только существуешь.

Я стою над пропастью на канате.

Сможет ли кто-то меня вытащить?

Он смотрит на припухший красный тонкий след с местами засохшей кровью на моей щеке. «У вас есть кошка?» Это милое предположение. «Нет, это так… случайность», — бросаю с извечной улыбкой. И самое страшное, что мне действительно весело. Что мне нравится видеть свои царапины с кровью.

«Как же можно случайно так поцарапаться?» — он спрашивает серьёзно, будто ему есть до этого дело.

«Случайной была сама ситуация». Я практически прямым текстом говорю ему, что вот эти самые ногти под чёрным лаком с золотыми блёстками оставили след. Но мне всё равно. Потому что я пришла на первое свидание и не замазала царапину. Потому что я всё равно потеряю. Уже три года мне нет дела до создания семьи. Иногда мне просто жаль ребёнка, которому придётся жить в этом жестоком мире. Иногда мне кажется, что ни один мужчина не сможет справиться со мной. А иногда я хочу одиночества, посидеть в тишине и заняться своими делами. Без обязанности каждый вечер готовить ужин и каждое утро делать макияж. Потому что я существую уже более двадцати пяти лет. А я хочу жить.

Вот он — новый шанс на семейную жизнь, сидит передо мной с фужером в руке и задумчиво рассматривает меня. Сначала мне кажется, что он, как и многие, смотрит на меня как на вещь — фигура, внешность, поведение. Но потом я вижу в его взгляде что-то другое. Понимание?

Он поднимает рукав своего пиджака, расстёгивает пуговицу на рукаве рубашки и тоже поднимает его. И протягивает мне руку. Руку со следами заживших царапин.

— Значит, вы тоже существуете?

— Нет, я живу. Иначе не решился бы на свидание. Но я знаю, каково это. И я могу помочь вам.

— У меня было сотрясение мозга, так что теперь я не уравновешена психо-эмоционально.

— И социофоб?

— Возможно, социофоб-начинающий-шизофреник.

Я улыбаюсь. Почти смеюсь. И жду, когда на меня посмотрят, как на дуру, или закатят глаза — что обычно и бывало при разговорах на эту тему. Потому что никто не хочет принимать правду.

Но он через секунду улыбается и застёгивает рукав.

— Плакать лучше тогда, когда нам принесут еду, мы сможем сослаться на слишком резкий запах.

И тут я понимаю, что он действительно знает, он действительно пережил такое состояние.

— Как вы вышли из этого состояния? Психотерапия?

Он кивает. Я закусываю губу. Потому что я не готова к этому.

И он… понимает.

— Близкий человек тоже может помочь. У меня такого не было. А у вас?

Я вспоминаю семью, сестёр, братьев, друзей.

— Они не знают.

Это выдох. Шелест. Такой, какой и положен тени. Но он слышит.

— Если… вы не против, я мог бы… помочь вам. Как тот, кто знает, что вы чувствуете.

— Вы не знаете.

Отвечаю резко, возможно, грубо. Вот и первый перепад настроения. Другой бы уже ушёл, но он кивает.

— Нет. Вы не знаете. У меня всё настолько хорошо, что никто ничего не знает. Они не знают, что со мной. Я не могу рассказать им. Они просто не поймут.

— Неужели вы никому не можете доверять настолько?

— А ваши друзья оценили бы эти порезы? — киваю на его руку.

Он тяжело вздыхает. Мне жаль, что пришлось ему напомнить о плохом.

Я мягко касаюсь его запястья, но сразу убираю руку.

— Вы нужны мне. Вы первый, кто понял. Но вы не сможете быть со мной.

— Почему нет? Я прошёл через подобное, я знаю.

Я знаю. Знаю. Но я боюсь.

— Я сломана. С моими перепадами настроения никогда не поймёшь, как себя вести. А из-за беспочвенных и внезапных приступов агрессии мне легко обидеть человека. Вы устанете.

Я стою над пропастью на канате.

Ты протягиваешь мне руку.

Но я… не берусь.

Я боюсь.

— Вам нужно успокаивающее место.

— Что? — не понимаю я. Мы словно в каком-то фильме. Но ведь это не так.

— Безопасное место, успокаивающее. Ваш любимый угол, где собраны все пледы, любимая еда и любимые вещи. Иногда безопасным местом может быть человек. И тогда…

— Получается терапия. И вы… хотите?

— Хочу. Вы отталкиваете. Но я не оттолкнусь. Потому что я знаю. Я помогу жить, а не существовать.

Я стою над пропастью на канате.

Ты ведёшь меня на твёрдый камень.

Ты не дашь мне сорваться вниз.

— Ты не отпустишь?

— Не отпущу.

Словно в доказательство он берёт мои руки и сильно сжимает их. Кости впиваются друг в друга, больно, очень больно. И когда мои руки хотят сломаться, он отпускает. Именно в тот самый момент. Потому что он знает. И я благодарно обнимаю его.

Он научит меня жить, а не существовать.