Любовь, которой не было (гет)

Позже, когда ключевые пункты плана уже были выполнены и аккуратно вычеркнуты, Пятый всё-таки признал очевидное: стоило взять тайм-аут и хотя бы накидать примерные расчёты, прежде чем бросаться в омут с головой. Перемотка времени назад, на часы вместо секунд, была делом нетривиальным, но в тот момент он был не в состоянии принимать взвешенные решения.

Прошли сутки с того момента, как его мимолётное счастье рассыпалось в пыль, час с тех пор, как Лайла произнесла своё бесповоротное «Всё кончено, Пятый!», и сколько-то минут после того, как один из его двойников в невозможном кафе открыл ему глаза на то, что и он, и его семья — аномалии, сбой системы, угроза всему живому.

Захлопывая за собой дверь «Дели Макса», он почти поверил, что готов со всем покончить. По сравнению с перспективой провести вечность в компании нерешительных лузеров, это был наилучший вариант. Ему не хотелось с циничной усмешкой разглагольствовать о бессчётных концах света и не хотелось запивать ноющую пустоту в груди паршивым кофе.

Пусть раскалённая лава поглотит и его, и остальных носителей мэриголда, которых он по нелепой ошибке называл близкими, ради которых готов был порваться, но которым, по сути, было плевать. Туда им всем и дорога. Лайла была права. Всё — самообман. Всё — фальшь. Выживание и ничего больше.

* * *

Когда Пятый вышел из метро на безлюдную улицу, в голове уже складывалась речь о том, что мир только выиграет, если они все добровольно принесут себя в жертву огненному чудовищу. Он уже ощущал жар на коже, уже видел перед внутренним взором, как исчезают их лица в густой лавообразной жиже, как стираются туннели, соединяющие миллионы неправильных миров, и как где-то далеко, за пределами известного, формируется новый таймлайн — солнечный, зелёный, полный счастливых людей, которые даже не догадываются, кому обязаны своим счастьем.

Мысль об этом даже успокаивала. Он смертельно устал, недавние события выжгли его дотла, выжали из него последние соки — причём, как вскоре выяснилось, в самом буквальном смысле слова. Стоило ему попытаться телепортироваться, как в глазах потемнело, а привычное синеватое свечение лишь дрогнуло и угасло. Пятый тихо выругался и опёрся плечом о стену, борясь с накатившей слабостью. Он привык игнорировать чувство голода — во время апокалипсиса это было необходимо, да и во время скитаний по станциям тоже помогало. Но, для того чтобы воспользоваться проклятым даром, телу требовалось хоть что-то. Пятый вспомнил, что последний раз нормально ел ещё в той прошлой жизни, еще до того, как решился протянуть Лайле тетрадь.

Торопиться было больше некуда, и он рассудил, что, как всякий приличный приговорённый, заслужил последнюю трапезу. Вскоре он уже сидел на скамейке в тёмном парке и отхлёбывал горячий кофе из бумажного стаканчика, закусывая массивной плиткой горького шоколада.

Передышка на свежем воздухе и запах кофе творили чудеса: с каждым глотком в голове прояснялось, и всё настойчивее звучала мысль, что рановато он решил сдаться. Над городом сияла луна — полная, круглая и без единого изъяна, на языке таял шоколад. И если в своём первом апокалипсисе он почёл бы за счастье умереть при таких шикарных обстоятельствах, то теперь этого казалось ничтожно мало.

Довольно скоро он заключил, что если природа и ошиблась, наделив неправильным мэриголдом неправильных людей, — это её проблема, за которую она могла сама расплачиваться, хоть расщепившись на таймлайны, хоть завязавшись узлом.

А он привык выживать назло обстоятельствам, назло логике, назло хаосу, назло самому себе, и был намерен продолжать в том же духе. А ещё он был в ответе за своих идиотов-сиблингов, хотели они того или нет. Он просто не имел права позволить им и этому миру с полностью функциональной луной бесследно исчезнуть только из-за того, что он, как последний дурак на старости лет, вообразил себя героем любовного романа и теперь закономерно страдал из-за того, что его дурацкие чаяния не оправдались.

Дело оставалось за малым, и решение пришло ещё до того, как он смял в кулаке обёртку от шоколадки.

— Не забудь снять обувь, Синко, — сказал Диего, пропуская его в дом. Пока что всё шло по плану. Дженнифер была ликвидирована, главари Хранителей с Риббонсом — под наблюдением. Бена, потерявшегося в парке, вернули в город нанятые им рейнджеры. Для полной картины не хватало лишь найти Сая Гроссмана, или того, кто себя за него выдавал. Но Пятый был почти уверен, что это уже не имеет значения. Основная угроза была устранена. Ещё пара часов до момента перемотки, и можно будет с уверенностью сказать, что этот несовершенный мир продолжит существовать как ни в чём не бывало.

Пятый огляделся. В доме ничего не изменилось: та же ёлка с облезлой верхушкой в углу, те же перила, обвитые самодельной гирляндой, та же аляповатая картина на стене.

Но в отличие от прошлого раза он даже не успел почувствовать себя чужим и неприкаянным. Он вообще не успел опомниться, как в прихожую влетела сияющая и восторженная Грейси.

— Пойдём, посмотришь, что у меня есть! — закричала она, схватила его за руку и потащила в гостиную.

— Привет динозаврам! — крикнула из кухни Лайла. Пятый обернулся и невольно задержал дыхание. Она стояла в дверном проёме, вытирая руки о полотенце, и была ещё прекраснее, чем он её помнил. Все следы лишений, пережитых за годы скитаний, исчезли. Она всё ещё выглядела немного уставшей, но в глазах снова плясали искорки.

— Ты рано. Боюсь, пока не придёт Клер, тебе придётся освоить ювелирное дело.

Она кивнула в сторону журнального столика, на котором была раскрыта большая коробка с бусинами всех цветов, форм и размеров — настоящая сокровищница для шестилетней девочки.

— Думаю, справлюсь, — сказал Пятый, криво улыбнувшись. Теперь, когда он оставался единственным свидетелем несостоявшегося прошлого, делать вид, что всё в порядке, было куда легче.

— Это мне бабушка подарила! — объявила Грейси. — Тебе какие больше нравятся?

— С блёстками, — ответил Пятый.

— Постарайтесь, чтобы они не раскатились по всему дому, — сказала Лайла, снова исчезая на кухне.

* * *

Постепенно дом наполнялся шумом и гостями. Бурчащего Диего отправили за недостающими салфетками. Пятый сидел на ковре, нанизывая на нитку разноцветные бусины, одну за другой — красная, синяя, полупрозрачная, с блёстками. Монотонное занятие успокаивало, отвлекало от ноющей тревоги внутри и хаоса снаружи. Пришли Лайлины родственники, вернулся хмурый Диего. Пятый помог Грейси приладить к браслету застёжку. Когда они закончили рассортировывать бусинки по оттенкам, явился Лютер, и один из Лайлиных кузенов тут же принялся расспрашивать его про тёмную сторону Луны.

Чуть позже Эллисон и Клер ввели изголодавшегося, но по-прежнему неунывающего Клауса, и Грейси тут же вручила каждому из них по браслету. Все уже сидели за столом, когда пришёл Виктор. Не хватало только Бена, но о нем можно было не волноваться. Лютер, усаживаясь, сообщил, что тот так набродился по лесу, что поклялся не вставать с кровати ещё неделю.

Пятый с облегчением отмечал появление каждого члена семьи, но сам в разговорах почти не участвовал. Если и раньше его реальность сильно отличалась от реальности окружающих, то теперь, когда мир только-только приходил в себя после проведённой им операции, ему и вовсе не хватало душевных сил говорить о чём-то обыденном.

Когда с десертом было покончено, а гости разбрелись по дому, он позволил Грейси уговорить себя вернуться к коробке с бусинами. Простые, повторяющиеся движения помогали сосредоточиться. Разговор ни к чему не обязывал и не вызывал раздражения. А ещё никто не мешал Пятому украдкой наблюдать за Лайлой, когда она мелькала поблизости.

Он напрасно опасался, что снова не справится с ревностью и выставит себя идиотом. На этот раз Диего даже не попытался её обнять. Видимо, в том несостоявшемся времени произошло что-то, изменившее его обычное поведение. А теперь они либо игнорировали друг друга, либо привычно препирались из-за пустяков.

Впрочем, Лайла была занята. Она сновала с напитками между кухней и комнатой, её голос раздавался то здесь, то там. То она унимала дерущихся близнецов, то восхищалась чьим-то платьем, то просила Лютера открыть банку. А Пятый тем временем молча нанизывал бусины одну за другой, уговаривая себя, что по сравнению со спасением мира его личная потеря — сущая ерунда.

— Очень красиво, — Грейси с одобрением разглядывала очередной законченный им браслет. — Давай я тебе его надену?

— Лучше подари его кому-нибудь другому, — улыбнулся Пятый.

Грейси обернулась к Клер.

— Сердечки — это банально, — скривилась та.

— Сердечки от Пятого? — подняла бровь Лайла, появляясь рядом. — Это же уникальный экземпляр. Реликвия. Коллекционеры за него передерутся. Лимонаду кто-нибудь хочет?

— О! У мамы ещё нет браслета! — воскликнула Грейси. — Мама, иди сюда!

Лайла подошла и протянула руку. Грейси нахмурилась, возясь с застёжкой.

— Скользит, — наконец сказала она, повернувшись к Пятому. — Лучше ты надень.

Пятого бросило в жар. Он не ожидал такой подставы от своей маленькой союзницы. Лайла стояла совсем рядом и смотрела на него с лукавой улыбкой. Он заставил себя изобразить ухмылку в ответ.

Технически между ними ничего не было и не могло было быть. Всё, что они пережили вместе, теперь относилось к области фантазий. Они никогда не согревали друг друга под рваным пледом на промёрзшей станции, не прикрывали друг друга во время опасных рейдов, не целовались в парнике с клубникой. Морок как он есть.

Он судорожно вздохнул, прикусил губу и взялся за браслет. Пальцы предательски дрожали, сердце стучало в висках, но он справился: застёжка щёлкнула, хоть и не с первого раза.

Грейси захлопала в ладоши.

— Теперь ты тоже красивая, мамочка! — воскликнула она.

Лайла лишь покачала головой.

— И когда ты только успел надраться? — вздохнула она, обращаясь к Пятому.

Она по-своему истолковала его растерянность и неуклюжие движения, и у Пятого отлегло от сердца. Он даже не хотел представлять, как бы стал оправдываться, если бы Лайла заметила, как действует на него её голос, близость, случайные прикосновения.

— У него просто выдался нелёгкий денёк, — вмешался Клаус, отрываясь от пирожного. — Дженнифер может подтвердить, — добавил он вполголоса и незаметно кивнул в пустой угол.

К счастью, дети не обратили внимания. По телевизору как раз начался сюжет о самых нелепых рождественских украшениях. Пятый мельком взглянул на часы. Всё спокойно. Ни экстренных выпусков, ни катастроф. Глупо, что он не догадался предупредить Клауса, чтобы не болтал лишнего, хотя, в сущности, разница была небольшая — объясняться с ним одним или и с Лайлой тоже.

— У вас на кухне есть кофе? — спросил он, когда Лайла прищурилась и тоже устремила взгляд в ту сторону, где, судя по всему, находилась невидимая остальным девушка с аккуратным следом от пули между глаз.

* * *

Признаваться в убийстве не так уж сложно, если твои собеседники — это бывшая коллега из Комиссии и бессмертный медиум. Никто не хватается за голову, не смотрит с ужасом, не грозится вызывать полицию. А уж объяснить мотивы, когда все присутствующие не понаслышке знакомы с перемещениями во времени и апокалипсисами, ещё проще.

Пятый вкратце описал, во что превратилась «сладкая парочка», и чем это грозило миру. Не вдаваясь в подробности, рассказал, как принял единственно возможное решение — перемотать время и предупредить катастрофу. И завершил доклад рассказом о том, как отправился на ферму, где процветают альпаки и конспирологические теории, и как использовал свой револьвер по назначению. Он ни словом не упомянул о метро. В этом не было необходимости.

— Чисто сработано, — одобрительно прокомментировала Лайла.

Она поставила перед ним кружку и села рядом — совсем как дома, в исчезнувшей реальности. Только теперь в это был не травяной чай, а кофе — чёрный, крепкий и горький.

Пятый в очередной раз задался вопросом о том, почему он не вернулся в свой клубничный рай, чтобы перемотать время именно там — чтобы Лайла никогда не увидела ту проклятую тетрадь, чтобы ему не приходилось сейчас делать вид, что они друг другу почти никто, и не возвращаться потом в одиночестве в пустую квартиру.

Что удержало его? Гордость? Чувство долга? Он не считал себя вправе распоряжаться её жизнью, лишать близких. Но не это стало решающим фактором. Пожалуй, он просто побоялся, что всё пойдёт не так.

До этого он откатывал время лишь на секунды и не знал наверняка, что произойдёт при более масштабной перемотке. Вот и решил суеверно, по-глупому, пожертвовать личным, чтобы задобрить высшие силы — неведомые законы мироздания, плетущие нити таймлайнов.

Впрочем, дело было сделано, и гадать, что изменилось бы при другом раскладе, было всё равно что ковырять старую рану: больно и бесполезно.

— Если бы за спасение наших задниц вручали ордена, — произнёс Клаус, хлопнув Пятого по плечу и возвращая его к реальности, — ты, ми хермано, стал бы кавалером ордена Золотой Задницы.

— Рад, что мои усилия наконец-то оценили, — фыркнул Пятый. — Раз уж вы в курсе, у меня просьба: сообщайте, если заметите какие-нибудь странности. Пока всё стабильно, но я ещё никогда не откатывал время на такой большой срок.

В глазах Клауса вспыхнула искорка — словно он только что сложил воедино кусочки мозаики. Он уже раскрыл рот, чтобы поделиться открытием, но в этот момент в кухню с шумом ворвался визжащий вихрь, за которым с полотенцем наперевес гнался Диего.

Пятый едва успел отодвинуть ногу, как вихрь юркнул под стол, и вскоре из-под скатерти показалось довольное личико Стэнли, перемазанное шоколадным кремом. На этом погоня завершилась: грязнуля был пойман, вытерт и отправлен обратно в гостиную.

— Что это вы тут секретничаете? — поинтересовался Диего, подозрительно окидывая взглядом заговорщиков.

— Восполняем дефицит кофеина, — пожала плечами Лайла.

— А Пятый подарил твоей жене браслет в знак вечной любви, — бодро вставил Клаус.

Пятый похолодел. Ему сейчас меньше всего хотелось выяснять отношения с Диего. Напрасно он недооценивал взаимосвязи таймлайнов и проницательность Клауса. И, конечно же, на часах было ровно то время, когда в старой реальности Диего впервые заметил браслет.

Пятый сжал челюсти и приготовился к худшему. Однако скандал не состоялся. Лайла лишь закатила глаза, а Диего отмахнулся от Клауса, как от надоедливой мухи.

— Ты что-то узнал про Дженнифер, —заключил он, сверля Пятого завистливым взглядом. — Зуб даю, в ЦРУ точно в курсе, где она.

Пятый тихо выдохнул и поднял на него глаза.

— В ЦРУ сейчас других забот хватает, — процедил он сквозь зубы.

— Да уж, конечно, — фыркнул Диего. На этом тема была исчерпана.

Остаток вечера прошёл спокойно. В девятичасовых новостях ничего примечательного не сообщили, разве что упомянули о незначительном пожаре в заброшенном торговом центре.

Когда Лайла пошла укладывать детей спать, Пятый засобирался домой. Ему наспех вручили контейнер с куском торта, напутствовали традиционным «Счастливого Рождества», и он снова оказался на холодной улице.

Он не рассчитывал увидеть Лайлу раньше апреля, но она позвонила уже на следующий день.

— Машина опять сломалась, — сказала она, не особо извиняясь. — А мне срочно надо кое-куда. Ты же сегодня свободен?

Как выяснилось, речь шла о костюме для Грейси. Мама одной девочки из балетной студии собиралась отдать его перед отъездом в отпуск, и забрать вещь нужно было именно сегодня.

Пятого слегка насторожила поспешность и то, что она обратилась именно к нему, а не к кому-то из своих многочисленных родственников. Вся история звучала как предлог, чтобы вытянуть из него детали о перемотке времени. Однако то, с какой искренней завистью Лайла произнесла слово отпуск, заставило его поверить. Не говоря уже о том, что он был рад любой возможности с ней увидеться.

— Слушай, — сказала Лайла, когда её улица осталась позади, — почему бы нам не исследовать это твоё метро? Уверена, там найдётся куча интересного.

Она говорила вполголоса, словно предлагала сбежать с уроков. Привычное выражение усталости на её лице на мгновение сменилось почти детским азартом. Эта Лайла была непуганая и явно тосковала по былым приключениям. А ещё она могла воспользоваться его силой, чтобы переместиться туда прямо сейчас и навсегда там сгинуть. Пятому стало не по себе.

— Я должен тебе кое-что рассказать, — поспешно сказал он. — Дело в том, что я уже исследовал это метро. Мне жаль тебя разочаровывать, но это помойка, куда сбросили все наихудшие версии реальности: апокалипсисы и дистопии. Поверь, тебе там не понравится.

— Да брось, — отмахнулась Лайла. — Тебе просто попалась парочка неудачных таймлайнов, и ты решил, что они все такие.

Ей явно не хотелось упускать возможность отвлечься от нудных домашних обязанностей и вечной грызни с мужем.

— Я там провёл семь лет, — сухо сказал Пятый. — Думаю, этого достаточно, чтобы сделать выводы.

У него не было никаких доказательств, и он боялся, что Лайла ему не поверит. Но она поверила.

— То-то я смотрю, ты изменился, — медленно произнесла она, внимательно оглядывая его.

— Никто не заметил, — пожал плечами он.

— Это не бросается в глаза, — согласилась Лайла. — Но ты теперь и правда выглядишь взрослым, а не подростком, который пытается казаться старше.

— Самое время, на седьмом десятке, — хмыкнул он.

Он помолчал и посмотрел ей прямо в глаза:

— Я очень тебя прошу не лезть туда. Я годами скитался по этому лабиринту, пока случайно не удалось выбраться. Буквально чудом. Это не приключение, это ловушка.

— Не знаю, — протянула Лайла. — Ты же выжил. Откуда мне знать, может, ты просто не хочешь пускать меня на свою территорию?

— Поверь, если хочешь развеяться — это не вариант. Я ел крыс, пил из луж, в меня стреляли, я чуть не загнулся от дизентерии, — начал перечислять Пятый, надеясь, что хоть одна из этих подробностей её остановит. И в то же время какая-то его часть, незрелая и безрассудная, зачем-то надеялась, что Лайла, как в том стёртом прошлом, вдруг заговорщически возьмёт его за руку и потащит в метро, где они снова останутся вдвоём.

— Эй, ты пропустил поворот!

Пятый выругался себе под нос и, резко вырулив, перестроился в нужный ряд.

— Ладно, уговорил, — сказала она, когда они свернули, в нужную сторону, и вместе с облегчением Пятый ощутил лёгкое разочарование.

* * *

Пятый аккуратно притормозил у обочины перед типичным пригородным домом, и стоило ему остаться в машине одному, как привычный анализ запустился сам собой: мусорные баки у забора — удобное укрытие, второй этаж с балконом — можно спуститься по водостоку. Опомнился он только тогда, когда уже начал прикидывать, попадает ли крыша гаража в слепую зону камеры над крыльцом. Пятый вздохнул и устало прикрыл глаза. Ни ему, ни Лайле здесь ничего не угрожало. В этом доме жила обычная семья, нормальные люди, которые ходили на работу, ездили в отпуск и водили дочь на балет.

На этом фоне его боевая готовность выглядела уже не предусмотрительностью, а банальной паранойей, неспособностью вписаться в мирную жизнь.

От мыслей его отвлёк лёгкий щелчок — открылась дверца. Лайла вернулась и с довольным видом устроила на заднем сидении объёмный бумажный пакет, из которого выбивалась розовая воздушная ткань.

— Просто повезло с этим костюмом, как раз по размеру. — сказала она, сияя. — Новый стоил бы бешеных денег.

Но её радость быстро сошла на нет. Как только они снова выехали на дорогу, Лайла стала с досадой переключать радиостанции с одной на другую, пока не сдалась и не замерла, глядя в окно.

— Не хочу сразу домой, — бросила она в тишину.

— Сейчас всё закрыто. — сказал Пятый. —Могу разве что предложить прогулку по парку,

— Идеально, — фыркнула Лайла. — Унылые пейзажи — моя слабость.

* * *

Они молча дошли до искусственного пруда и остановились. Почти вся поверхность была затянута тонким льдом, но ближе к берегу оставалась полоса тёмной воды, в которой тускло отражалось серое небо. Пятый вспомнил это место в другом таймлайне, и его передёрнуло.

— В одном из апокалипсисов здесь завелась огромная склизкая тварь, — сказал он, не отводя взгляда от воды. — Как желе, только серое. Вся земля вокруг была в комьях слизи. Даже с деревьев свисала. Думаю, эта штука вылезала по ночам.

— И ела людей?

— Мы не стали дожидаться, чтобы это выяснить.

— Мы? — невинно переспросила Лайла. — Ты нашёл себе другой манекен? Изменял с ним красавице Долорес?

— Не смешно, — бросил он.

Раньше подобные шутки выводили его из себя. В первые месяцы скитаний Лайла часто дразнила его, нарываясь на ответные колкости. Теперь же он чувствовал только горечь потери.

— С кем ты там был, Пятый? — спросила Лайла, прищурившись.

— Ни с кем. Я оговорился.

— Ты совершенно не умеешь врать, — фыркнула она. — Представь, мне вчера приснилось, что я поймала крысу. Мерзкую и облезлую. Прямо голыми руками. И всё, что я испытала, — это чувство глубокого удовлетворения. Мне начинает казаться, что я тоже была там, бродила с тобой по станциям. Это ведь правда?

Она подняла с земли сосновую ветку и принялась задумчиво перебирать на ней иголки. Пятый заворожённо смотрел на её пальцы — на те самые руки, которые никогда не гладили его, не обнимали, не перебирали его волосы, когда он клал голову ей на колени.

— С чего ты взяла? Присниться может всё что угодно.

— Только не говори мне, что в Комиссии от тебя скрывали, что элементы одного стёртого таймлайна могут просочиться в другой. К тому же я это чувствую.

— Самовнушение, — буркнул он и отвёл взгляд.

— Вот конкретный пример, — продолжила Лайла, как будто не услышала. — Ты меня гораздо меньше раздражаешь, чем раньше, несмотря на все закидоны. Как будто бы я успела к ним привыкнуть.

Пятый молчал. Он не был готов к откровенности. Даже к тому, чтобы просто признать, что они были там вдвоём. Слишком больно. Слишком рано. Воспоминания были ещё слишком свежи, раны — не затянулись.

— Ну почему из тебя всё нужно вытягивать клещами? — вздохнула Лайла. — Просто хочу напомнить, что меня мало что может шокировать. Меня снова убили? Как в том сарае под Далласом?

Пятый лишь покачал головой.

— Нет. На этот раз убили меня. Убили и закопали. И я не хочу об этом говорить. Это больше не имеет значения.

— И залили цементом? — ухмыльнулась Лайла.

— Именно. — отозвался он и молча зашагал к машине. Лайла, вздохнув, последовала за ним.

Пятый не сомкнул глаз всю ночь и лишь под утро провалился в тревожную дрему. Но выспаться не удалось — телефон зазвонил, едва рассвело.

— Прости, что так рано, — раздался в трубке голос Лютера. — Тут с Беном неладно.

Сон слетел в ту же секунду. В памяти всплыла ферма с разбросанными по земле окровавленными конечностями.

— Что случилось? — резко спросил он.

— Чёрт его знает. Вчера вечером у него температура подскочила. Я ему аспирин предлагал, а он меня послал. А теперь он вообще не в себе, то ли нервный срыв, то ли горячка. Может, его в том лесу клещ укусил…

— Конкретнее, — отозвался Пятый, начиная раздражаться. — Опиши симптомы.

— Ну, сейчас он вроде успокоился. Лежит на диване, щупальца распустил по всей комнате и дышит тяжело.

— Сыпь светящаяся у него есть?

— Откуда ты знаешь про сыпь? — насторожился Лютер.

— Тоже заметил, — коротко ответил Пятый.

Лютер ни на минуту не усомнился в его словах.

— Не, сыпи нет, — сказал он. — Но не нравится мне всё это. Если бы не щупальца, я бы уже скорую вызвал… А так... непонятно, что делать.

— Ты правильно сделал, что позвонил мне, — сказал Пятый. — Я сейчас приеду. И Эллисон позови. На всякий случай.

На том конце повисла пауза.

— Не хочу её тревожить. У неё единственный выходной.

— Не до выходных, — отрезал Пятый. — Мы можем не справиться. Скажи, что я настоял.

Лютер замялся.

— Мы вчера вечером вспоминали прошлое и немного повздорили, она трубку не возьмёт.

— И когда вы только успели? — пробормотал Пятый. — Ладно, попроси Лайлу её уговорить. В последнее время они хорошо ладят.

Пятый ожидал, что Лютер поинтересуется, почему бы ему самому не позвонить Лайле или Эллисон. Но, похоже, ещё в Далласе Лютер уразумел, кто здесь главный. Он лишь сказал «окей» и повесил трубку.

Пятый на ходу оделся, сунул в карман заряженный пистолет. Он надеялся, что применять его не придётся, но оружие придавало уверенности.

* * *

Первое, что он увидел, проскользнув в приоткрытую дверь — это неплотные кольца переплетающихся щупалец, веером раскинувшиеся почти на всех горизонтальных поверхностях гостиной. Толстые, как корабельные канаты, влажно поблескивающие, они едва заметно пульсировали в такт хриплому дыханию распластанной на диване фигуры. В тусклом свете, пробивавшемся сквозь неплотно прикрытые ставни, Бен напоминал выброшенного на берег гигантского осьминога. Кончик одного из дальних щупалец, точно хвост раздражённой кошки, постукивал по полу.

В арке показалась массивная фигура Лютера. Он тоже старался не шуметь — жестом подозвал Пятого и приложил палец к губам.

После недавней перемотки времени силы ещё не восстановились: усталость накатывала быстро, и без крайней необходимости тратить энергию было непозволительным расточительством. Но, похоже, выбора не оставалось — обойти щупальца, не задев их, не представлялось возможным.

Он переместился на лестницу рядом с Лютером и с облегчением опустился на ступени, прислоняясь к прохладным перилам. Лёгкое головокружение прошло почти сразу, и Лютер ничего не заметил.

— Бен наконец уснул, — сообщил он, — но жар не проходит.

— Ты с ним говорил?

— Он что-то невнятное бормочет, — ответил Лютер, — зато перестал огрызаться. Я его уговорил приложить ко лбу пакет со льдом. Кажется, это немного помогло, но льда надолго не хватит.

Лютер не воспринимал Бена как угрозу, возможно, потому, что не видел, во что они с Дженнифер превратились в несостоявшейся реальности. Пожалуй, это было даже к лучшему. Сам Пятый пока не до конца понимал, с чем они имеют дело, и не хотел преждевременно сеять панику, хотя всё внутри напрягалось от предчувствия, что развязка будет не такой уж безобидной.

На всякий случай, прежде чем отправить Лютера за новой порцией льда, он уточнил, когда ждать Эллисон. Тот заверил его, что она приедет, как только отвезёт Клер к подружке.

Это обнадёживало. Он ещё не придумал точную формулировку приказа, с помощью которого Эллисон смогла бы вернуть Бена в норму, и не представлял, сколько времени уйдёт на то, чтобы уговорить её использовать свою силу — но, по крайней мере, у него был план и некоторая надежда на то, что ситуация не выйдет из-под контроля.

* * *

План, как водится, накрылся, как только за Лютером закрылась дверь. Щупальца зашуршали и пришли в движение, словно Бен потягивался после долгого сна. Пятый на всякий случай нащупал в кармане пистолет.

— Дженнифер, — хрипло выдавил Бен, медленно поворачивая к нему голову. — Где она?

— Понятия не имею, — ответил Пятый, стараясь держаться ближе к лестнице.

— Я знаю, ты её убил, а теперь пришёл, чтобы прикончить меня, — продолжал Бен, с трудом выговаривая слова.

— Ты бредишь. Мне не за чем тебя убивать.

— Лжец. Зачем ты отослал Лютера? Не хочешь свидетелей?

— Лютер скоро вернётся, — сказал Пятый. Его палец сам лёг на курок. Он до сих пор не знал, сможет ли выстрелить, если придётся, но рефлексы брали своё.

— Мы чувствуем… — Голос Бена стал расслаиваться и вскоре зазвучал как хоровой хриплый шёпот. — Знаем, что на тебе её кровь.

Ближайшее к нему щупальце взметнулось, и Пятый не стал дожидаться, пока его собьют с ног. Он телепортировался на галерею и едва успел ухватиться за перила, чтобы не упасть. Внизу Бен рассмеялся, и этот смех, чужой, искажённый, эхом разнёсся по пустому залу.

— Какой ты нервный, — прошелестел хор.

Пятый замер. Он чувствовал, как эти звуки тянутся к нему, проникают под кожу, прощупывают слабые места. Они просачивались в сознание, пробовали его на вкус. Его прошиб холодный пот. В этом таймлайне способности у всех проявлялись иначе, и мысль о том, что Бен может вторгаться в чужой разум, не казалась фантастической, лишь вызывала ни с чем не сравнимое отвращение.

На долю секунды пространство вокруг поплыло, уши заложило. Поначалу он решил, что это просто откат после незапланированного прыжка, побочный эффект от перенапряжения — не впервой.

Однако ощущение вторжения было слишком чужеродным. Что-то скользкое и тошнотворное пробиралось сквозь его разум, проскальзывало в память, срывая с неё защитные оболочки. Щупальца не касались тела — они проникали глубже, копошились среди ментальных конструкций и бесформенных эмоциональных наслоений. Они слизывали беззащитные впечатления и воспоминания, растекалась по внутренним складкам сознания, а он не мог ни пошевелиться, ни вырваться. Пятого охватила паника. Он чувствовал, как утрачивает контроль.

Нужна была защита, любой ценой, пока отвратительное ощущение не парализовало его полностью. По наитию он начал повторять формулы, представляя, как пишет их обломком кирпича на стене. Если ему что-то и запомнилось из детства, так это то, как любопытный Бен — ещё тот, другой Бен — заглядывал через плечо в его книгу, чтобы вскоре разочарованно отвернуться при виде непонятных значков и цифр.

Метод сработал. Всё прекратилось внезапно, так же как и началось. Щупальца отползли прочь, оставив после себя липкий, почти неощутимый осадок.

Пятый сполз на пол. Сердце бешено колотилось, в голове гудело. Глаза всё ещё были зажмурены, и он не увидел, как тварь подобралась снова — лишь почувствовал, как пиджак резко натянуло и дёрнуло, услышал треск рвущейся ткани и глухой стук пистолета, упавшего вниз на ковёр.

— Мы ошиблись, — прошелестели голоса. — Очень благородно, что ты решил не убивать нас без крайней необходимости. Позволь нам выразить свою благодарность.

— У меня не было выбора, — тихо сказал Пятый. Он не строил иллюзий, будто сможет договориться с уцелевшей частью сознания Бена, но стоило хотя бы попытаться выиграть немного времени, чтобы собраться с силами. О телепортации в таком состоянии не могло быть и речи, однако он всё ещё мог попытаться отползти вглубь ниши или на лестницу, куда щупальцам не дотянуться.

— Ты разрушил лучшее, единственное настоящее, что было в этом фальшивом мире! — рявкнули расслаивающиеся голоса.

В перила со звоном врезался светильник. Пятый инстинктивно пригнулся, закрывая лицо рукавом. Осколки осыпались вниз стеклянным дождём, и несколько щупалец сразу обрушились на перила, кроша их в щепки.

— Бен, я хочу тебе помочь и надеюсь, что ещё не поздно, — крикнул Пятый, пытаясь незаметно отползти назад. — Если ты всё обо мне знаешь, то должен знать и то, что твоя страсть была разрушительна для мира.

— Мир невозможно разрушить! — взревел монстр, и воздух содрогнулся. — Один цикл сменяет другой. Таков порядок вещей.

Спасительная ниша была уже совсем рядом, но Пятый не успел. Едва он поднялся на ноги, разворачиваясь, чтобы метнуться в нужную сторону, как его подбросило вверх. А в следующую секунду он уже был не в силах пошевелиться, обмотанный пульсирующим склизким щупальцем. Тварь рывком вытянула его из-за разбитых перил галереи, и теперь он висел в воздухе, над диваном, где расположился Бен. Кольцо, сомкнувшееся вокруг горла, медленно сжималось. Стало трудно дышать, и перед глазами заплясали чёрные точки.

Бен что-то говорил, Пятый видел его искажённое гневом лицо, открывающийся рот, но сквозь звон в ушах уже не мог разобрать ни слова. Всё сузилось до стального кольца на шее и сгущающейся вокруг черноты. Он уже почти смирился с тем, что всё кончено, когда удавка неожиданно ослабла, и его швырнуло вниз, на россыпь осколков.

Он нашёл её на детской площадке около полудня. День был серым, воздух влажным — та самая весенняя сырость, от которой в прежнем теле у него наверняка бы разболелись суставы.

Между горкой, качелями и песочницей носилось с десяток ребятишек. Мерзкая погода им была нипочём. Лайла стояла у самой ограды, не спуская глаз с копошащихся в песке близнецов.

— Поздравляю, — сказала она вместо приветствия. — Ты уже почти похож на человека.

— Я старался, — усмехнулся он. После душа, литра кофе и пары таблеток аспирина голова уже раскалывалась не так, как утром.

Они помолчали. Пятый прятался за тёмными очками — они избавляли от рези в глазах и позволяли украдкой разглядывать Лайлу, не рискуя встретиться с ней взглядом. Её лицо, наполовину скрытое белым капюшоном, казалось ему усталым и напряжённым.

После вчерашнего мысли текли лениво и вязко. Лайла тоже была непривычно молчалива, из-за чего казалась особенно далёкой и чужой. Пятому вдруг пришло в голову, что, возможно, теперь она испытывает к нему отвращение. Возиться с ним пьяным — сомнительное удовольствие.

За все семь лет, что они провели вместе, он ни разу не напивался. Крепкий алкоголь был редкостью — его берегли для дезинфекции, да и бдительность при их образе жизни была жизненной необходимостью. А позже, когда они обосновались в доме с теплицей, ему уже не нужны были суррогаты, он и так чувствовал себя счастливым.

— Так что там с Беном? — наконец спросил он.

Она что-то говорила о нём накануне, но смысл ускользнул. Вчерашний вечер остался в памяти мутным пятном. Он помнил её руки у себя на плечах, помнил, как его пошатывало, как едва не вырвало ей на ботинки. Он, должно быть, выглядел жалко и гадко.

— Пока ничего особенного, — пожала плечами Лайла. — Лежит, смотрит в потолок. Не узнаёт никого. Клаус его навещал.

— Ладно, может, ещё всё обойдется. — сказал Пятый. — Главное, чтобы щупальца не распускал.

— Это вряд ли, — хмыкнула Лайла.

— Да уж, ты его приложила от души.

— Сама от себя не ожидала, — Лайла покачала головой и снова замолчала, заставляя его нервничать.

Долорес всегда смотрела на него с молчаливым укором, когда он перебирал. Да и в Комиссии некоторые не скрывали раздражения — его срывы были редкими, но жёсткими. Только тогда ему было плевать, кто и что о нём думает.

Разговор не клеился. Лайла скрестила руки на груди и молча смотрела вдаль. Тем временем близнецы наигрались в песочнице и перебрались на качели.

Пока Пятый размышлял, стоит ли извиняться за вчерашнее, раздался детский вопль:

— Мама, а Стенли обзывается!

— Она сама обзывается! — немедленно отозвался другой голос.

— А он язык показывает!

Головная боль, едва ощутимая до этого, разрослась в полноценную мигрень. Лайла отошла к детям, чтобы восстановить справедливость. Пятый сел на скамейку и уткнулся лбом в ладонь. Он ненавидел этот таймлайн и ненавидел себя в этом таймлайне.

Некстати вспомнился приснившийся под утро сон. Кошмары были для него делом привычным. И если раньше они в основном были о том, как он задыхается от пепла или падает сквозь прогнившие доски пола куда-то в темноту, то теперь к ним прибавился новый — о том, как он теряет Лайлу.

Двери вагона захлопывались, прежде чем он успевал заскочить внутрь. Он оставался на платформе, а Лайла смотрела на него из-за стеклянной двери, пока поезд увозил её всё дальше и дальше.

— Ещё какие-нибудь новости? — спросил он, когда Лайла вернулась и села рядом. — Диего ещё не стал чемпионом мира?

— Его взяли в городскую лигу, а ещё он выиграл холодильник, — без выражения произнесла она. — Тебе, случайно, не нужен?

— У меня уже есть.

Что-то было не так. Она нарочито держалась спокойно, но Пятый знал её слишком хорошо, чтобы поверить.

— Лайла, что-то случилось? — наконец спросил он.

Она посмотрела на него с мимолётным удивлением, словно не ожидала напора, с которым он это произнёс.

— Так, ерунда. С родителями повздорили, — поморщилась она.

Пятый ждал. Она молчала.

— А на самом деле? — спросил он, не дождавшись продолжения.

— Мы с Диего разводимся, — выдохнула она.

Первым пришло облегчение. Она не испытывала к нему отвращения. У неё была куда более веская причина для дурного настроения — её семья трещала по швам.

Пятый вдруг вспомнил, как давным-давно, ещё на дне рождения у Грейси, Бен с гадкой ухмылкой кивнул на ссорящихся Лайлу с Диего и предложил ему сделать ставку, через сколько они разведутся. Тогда Пятый просто отмахнулся, в полной уверенности, что Бен просто завистливый мудак. Но, в отличие от него самого, Бен, похоже, неплохо разбирался в людях.

Больше всего Пятому хотелось сказать: «Ну и хрен с ним, приходи жить ко мне, мы снова будем счастливы». Но, конечно же, он этого не сказал.

— Может, вам сходить к психологу? — выдал он вместо этого.

Виктор на его месте, скорее всего, так бы и отреагировал — тот и его самого уже не первый раз пытался убедить в необходимости терапии. Пятый каждый раз кивал, обещал подумать… и, разумеется, так и не собрался.

— Ты прямо как моя мама, — фыркнула Лайла. — Но, похоже, мы упустили момент, когда ещё что-то можно было исправить.

— Всё настолько плохо?

— Мы только бесим друг друга, и с каждым днём всё сильней. К тому же он вбил себе в голову, что я ему изменяла. Лучше уж разойтись сейчас, пока мы ещё в состоянии сохранять цивильные отношения. В конце концов, нам ещё вместе детей воспитывать.

— Если тебе что-нибудь понадобится, что угодно, — сказал Пятый, — дай мне знать.

— Просто не пропадай больше, — тихо попросила она.

Он пообещал, что не будет. Затишье закончилось.

* * *

Выяснилось, что Лайле на самом деле не так уж много от него нужно. Родственники, хоть и не были в восторге от развода и, по её словам, донимали нравоучениями, тем не менее помогали деньгами и сидели с детьми, когда у Лайлы поджимали сроки с очередным переводом, а Диего был занят на соревнованиях.

В следующем месяце Пятый совсем с ней не виделся. Лайла полностью погрузилась в хлопоты — документы, суд, быт, а ему наконец позвонили с работы. Их отдел так и не восстановили, зато освободилась должность консультанта, и он сразу на неё согласился: было необходимо чем-то занять голову, да и деньги лишними не бывают.

Несмотря на дела, Лайла регулярно ему звонила. То ли ей действительно нужна была моральная поддержка, то ли просто хотела убедиться, что он снова не запил.

Несколько раз он порывался её куда-нибудь пригласить. Теоретически, снова добиться взаимности было не так уж невозможно. У него было преимущество: он знал Лайлу лучше, чем кто-либо другой. Однако что-то его удерживало. Скорее всего — воспоминание о том, как легко она отказалась от него в том таймлайне. Пятый не мог её в этом винить — она выбрала семью. Но стоило воскресить в памяти то, с какой поспешностью она собралась домой, как только появилась возможность, и его накрывало безысходностью. Чувством, что у него всё равно никаких шансов.

Ранее Пятый почти никогда не сомневался в себе. Он всегда был человеком действия. Знал, чего хочет, умел строить планы и неуклонно им следовать, будь то во благо или во вред. Однако стоило ему услышать её голос, как его перебрасывало в реальность, где всё подчинялось другим законам. Чёткие траектории начинали петлять, расчёты блекли, а навыки и знания, на которые он привык полагаться, обращались в пепел.

Чем больше он об этом думал, тем безнадёжнее всё казалось. Пусть Лайла и была к нему настроена дружелюбно, но у неё не было семи лет, чтобы хоть немного к нему привязаться. И он больше не был её единственным союзником в чужом, враждебном мире. Здесь она прекрасно справлялась сама. В отличие от него, Лайла без труда вписывалась в любое окружение. Её дар к мимикрии распространялся не только на сверхъестественные способности.

Так зачем он ей, убийца её родителей, человек, по чьей вине она была лишена нормального детства, когда кругом полно людей, не отягощённых прошлым? При таком раскладе надеяться на что-либо было просто глупо. В этом таймлайне она явно могла рассчитывать на лучшую партию, чем мрачный старик со склонностью к алкоголизму.

Снова и снова прокручивая в голове эти невесёлые мысли, он приходил к одному и тому же абсурдному выводу: если бы она оставалась с Диего, было бы легче. Тогда его хотя бы грела иллюзия, что, если бы не её брак, всё могло бы сложиться иначе.

Оставив машину в Чайнатауне, он телепортировался на пустынную набережную — туда, где тропинка вдоль воды сворачивала под железнодорожный мост. Клаус темнил с подробностями, но догадаться, что произошло, было несложно, и Пятого заранее терзало смутное чувство вины пополам с облегчением.

Сумерки сгущались, но он сразу заметил одинокую фигуру на бетонной тумбе. Клаус сидел, обхватив себя руками, а полы его длинного расстёгнутого пальто колыхались на ветру. Обветренные губы шевелились. Он с кем-то разговаривал, но слова тонули в грохоте проходящего поезда.

Пятый подошёл ближе, окинул взглядом россыпь серых булыжников вдоль набережной. Он почти ожидал увидеть в тёмной воде труп, но берег был пуст.

Заметив его, Клаус расплылся в дрожащей, жалкой улыбке.

Несколько дней назад Лютер им сообщил, что Бен начал вставать с постели. Врачи уверяли, что это признак выздоровления. Но на деле Бен оставался в том же отстранённом, безучастном состоянии — не реагировал на окружающих и большую часть времени сидел, уставившись в стену.

А прошлой ночью исчез. Камеры зафиксировали, как он выходит из больницы, но домой он так и не вернулся.

— Где тело? — спросил Пятый.

Клаус шмыгнул носом и неопределённо махнул рукой в сторону воды. Его затуманенный взгляд был устремлён куда-то вдаль. Пятый поднял воротник куртки. Из-под моста сквозило, ветер норовил пробраться под одежду, напоминая о первой зиме в апокалипсисе, и о том, каким он был идиотом, не подготовившись к ней как следует.

— Клаус, — раздражённо произнёс Пятый, — если ты собираешься загадочно молчать, какого чёрта ты меня позвал?

— Чтобы ты привёл Дженнифер, конечно. — Клаус пожал плечами как ни в чём не бывало. — Прости, мон фрэр, но я тебя просто использовал. Ничего личного.

Его голос был полон фальши, как будто бы он передразнивал плохого актёра в плохой трагедии, и Пятому захотелось ему как следует врезать, чтоб не паясничал. Но глаза у Клауса были покрасневшие, и выглядел он скорее несчастным, поэтому Пятый подавил невольный порыв.

Клаус шмыгал носом, а на выразительном лице дрожало какое-то невнятное выражение — то ли он вот-вот расплачется, то ли рассмеётся над собственными кривляниями.

Но он не стал ни плакать, ни смеяться. Вместо этого сжал засветившиеся кулаки, и в тот же миг поодаль, ближе к воде, Пятый различил два полупрозрачных силуэта: девушку с развевающимися волосами и неясную морскую тварь. На миг очертания стали чётче, и у Пятого уже не оставалось сомнений — это были Дженнифер и Бен, тянущий к ней щупальца, при виде которых, рука Пятого автоматически взметнулась, закрывая горло.

Дышать стало труднее, хотя Бен, казалось, вовсе не замечал его. Они с Дженнифер слились в объятии, снова превратившись в мутные тени, а потом окончательно исчезли из виду.

— Не хочу им мешать, это всё же очень интимный момент, — объяснил Клаус, хотя сам продолжал неотрывно смотреть в направлении исчезнувшей в тумане парочки.

— Подвинься, — буркнул Пятый, слегка пихнув его в бок, и опустился рядом, на край бетонной тумбы. Его мутило, а внутренности слиплись в тугой комок.

— Тентакли — это, конечно, очень на любителя, — пробормотал Клаус, не отрывая взгляда от воды. Он сказал что-то ещё, но голос снова заглушил загрохотавший над головой поезд.

В какой-то момент Клаус спрыгнул вниз и медленно побрёл вдоль берега. Он продолжал говорить, но Пятому было не до него. Он жадно и рвано хватал ртом холодный воздух и никак не мог надышаться. Впрочем, к моменту, когда Клаус повернул назад, Пятому уже удалось взять себя в руки. Невидимая хватка на горле разжалась. Осталась лишь тупая пульсация в висках, и волной накатила усталость.

— Хорошо, я передам, — крикнул в пустоту Клаус, оборачиваясь в последний раз. — И не злите девчонку на велосипеде, она там главная.

На периферии зрения что-то вспыхнуло и тут же погасло.

— Всё, ушли, — сказал он, плюхнувшись рядом с Пятым. — Если бы я был старым Клаусом, я бы предложил как следует накидаться, но как новый Клаус, я лишь скромно прошу угостить меня парой пончиков. Ты ведь не откажешь? Это всё надо чем-то заесть.

* * *

Пятый не отказал, и вскоре они сидели друг напротив друга на неудобных стульях в полупустом сетевом кафе. Пятый развернулся так, чтобы не видеть оставленный на соседнем столике надкусанный бутерброд. Он не чувствовал голода — скорее наоборот, после пережитого эпизода ему бы кусок в горло не полез. И всё же раздражало, что еда пропадает зря. Подмывало встать, схватить тарелку и всё доесть до крошки.

Вместо этого он сосредоточился на том, как Клаус по очереди откусывает от каждого из трёх пончиков с разной начинкой, при этом умудряясь ни на секунду не затыкаться. Он больше не выглядел удручённым — Клаус вообще легко переключался.

Пятый цедил чёрный кофе, грея о чашку замёрзшие пальцы и слушал о том, как трупы, прыгнувших с этого моста, не всегда находят. Иногда они застревают в основании свай, или проплывающие баржи цепляют их и уволакивают в океан. Нормальный такой братский разговор за ужином.

— Тебе не приходило в голову спросить, откуда именно он прыгнул? — спросил Пятый.

— Я пытался. А он только и твердил: Дже-е-еннифер.

Клаус выпучил глаза и скривил рот — по-видимому, изображая утопленника.

— Мне жаль, что так вышло, — тихо сказал Пятый. Ему было бы легче, если бы Клаус стал обвинять его в смерти Бена, но тот лишь смотрел на него с понимающей, печальной улыбкой.

— Как духовное лицо, — торжественно произнёс Клаус, взмахивая пончиком и рассыпая вокруг сахарную пудру как волшебную пыльцу, — я отпускаю твой грех.

После обретения бессмертия Клаус отрастил волосы, и теперь снова напоминал пророка-любителя.

— Спасибо, просто камень с души, — буркнул Пятый, отодвигаясь подальше и отряхивая пиджак.

— По крайней мере, Дженнифер не держит на тебя зла, — продолжил Клаус. — Она велела передать, что благодарит за то, что ты ей оставлял на ночь включённый телевизор.

— Меньшее, что я мог для неё сделать, — сказал Пятый. — Мне показалось, что под конец она даже научилась сама переключать каналы.

— Вполне вероятно, — подтвердил Клаус. — Не каждый призрак так может, но самым упорным это удаётся.

Пятый не стал упоминать, что пару раз, когда ему снились кошмары, его будили книги, падавшие на пол с верхней полки.

— Она больше ничего не говорила? — спросил он, вспоминая, как обращался к ней в подпитии. Конечно, это были не настоящие диалоги, как с Долорес — скорее монологи, вроде тех, что ведут с питомцем, не рассчитывая на ответ. Тем не менее он вполне мог наговорить лишнего, и теперь запоздало жалел об этом. Что, если она всё выложила Клаусу? Тот, конечно, вряд ли стал бы его осуждать, узнай он о его чувствах к Лайле, но держать язык за зубами было выше его сил. Уверенности в том, что всё останется между ними, не было.

— Она сказала: больше доверяй своему сердцу, — с пафосом изрёк Клаус, прижимая руки к груди.

Пятый закатил глаза. Нужно было обладать особым даром, чтобы выдерживать Клауса в больших дозах, а таланты Пятого лежали совершенно в другой области.

— А что за девчонка на велосипеде? — спросил он, чтобы сменить тему, и тут же пожалел.

Клаус немедленно пустился в подробное описание своих галлюцинаций. В другой раз Пятый бы его оборвал или попросту телепортировался куда подальше, но сейчас он не перебивал, понимая, что Клаусу нужно выговориться.

Бен, пусть и в этой мудацкой версии, вероятно, значил для Клауса больше, чем для кого-либо другого. А Пятый, как ни крути, был виноват в его гибели. К тому же спешить было некуда. Дома его никто не ждал. Даже невидимая и безмолвная Дженнифер — и та его покинула.

Было уже поздно, но он всё равно набрал Лайлу. Она ответила сразу, будто бы ждала его звонка.

— Я должен рассказать тебе кое-что важное, — сказал Пятый. — У тебя завтра будет время?

— Бен нашёлся? — тихо спросила она.

— Не совсем.

— Приходи сейчас, — сказала она после короткой паузы. —родители в гостях, а дети спят. Только не звони в дверь.

Он телепортировался прямо на кухню, где уже булькала кофемашина, и буквально в ту же секунду рядом возникла Лайла. Стоило ему взглянуть на неё, как он второй раз за вечер забыл, как дышать. На ней были длинное домашнее платье в пастельных тонах и мягкая вязаная кофта, по плечам струились распущенные волосы. Это была Лайла из той, навсегда потерянной для него призрачной реальности.

— Прошу прощения за затрапезный вид, — сказала она. — У меня наконец выдалась возможность бросить все свои вещи в стирку, пришлось одолжить старое мамино платье.

— Тебе удивительно идёт, — охрипшим голосом сказал Пятый.

* * *

Сидеть за столом, наблюдая за тем, как Лайла ставит перед ним кружку, выкладывает на блюдце печенье и достаёт из шкафа сахарницу, было удивительно уютно, как будто бы он вернулся домой после долгого отсутствия. Пятый медленно, будто на ощупь, крутил в руках чайную ложечку. Он всё ещё не знал, с чего начать разговор, но знал точно — молчать больше нельзя.

— Дай покажу тебе шедевр, пока не забыла, — прервала его мысли Лайла, когда он уже почти решился. Пятый выдохнул с облегчением, как человек, отступивший с края моста, а через секунду уже держал в руках листок с россыпью разноцветных кружочков, среди которых был изображён неровно раскрашенный человечек с минусом вместо рта. Какая-то тревожная тоска сквозила в этом лице, хотя, скорее всего, так только казалось из-за корявых контуров.

— Это что? — спросил он, нахмурившись.

— Не узнаёшь? Это ты и бусины, — с гордостью пояснила Лайла, указывая пальцем в правый верхний угол, где в одном из кружков красовалась цифра пять.

— Папа случайно стёр все фотографии с Рождества, — добавила она. — И Грейси пообещала всё восстановить по памяти.

Он посмотрел на рисунок ещё раз и невольно улыбнулся.

— Можно я оставлю это себе? — спросил он.

Это было не первое его изображение, но в отличие от парадного портрета, который Реджинальд повесил над камином в назидание другим, это передавало всю суть его жизни. Он стоял, сжав губы, посреди хаоса в ожидании того, когда на него свалится очередной куглблитц.

— Нравится? Бери конечно. По-моему, выражение лица она запечатлела с большой точностью.

Пятый аккуратно сложил листок и убрал в карман пиджака, а затем похвалил художественный талант Грейси, заставив Лайлу ещё больше засиять от гордости за дочь.

Больше тянуть не имело смысла, и он заговорил о том, ради чего пришёл. Рассказал ей, как они нашли таймлайн со старым домом и парником с клубникой, как собирались устроить там короткую передышку на пару дней, а задержались на месяцы. Обычно он излагал мысли чётко и по существу, но сейчас почему-то ходил кругами, словно подбирал нужную глубину.

Он рассказал, как они топили камин, как грели воду для ванны, какие пластинки прилагались к патефону, который она починила. Он вспоминал кучу бытовых мелочей, всё перечислял, словно в надежде, что детали сами приведут к тому, что он не смел произнести вслух. Если бы существовал эликсир, способный вернуть воспоминания о неслучившемся, он просто вручил бы ей флакон — и дело с концом, но такой роскоши у него не было, были только слова.

И страх. Новый, непривычный страх, что она оборвёт его, рассмеётся, скажет, что у него не всё в порядке с головой или что это было просто выживание и не более того. Начнёт шутить о том, что у него склонность к нездоровым привязанностям. Или, что хуже, между ними повиснет неловкость, и она больше не захочет его видеть.

— Между нами что-то было, правда? — спросила она, когда он прервался, чтобы отхлебнуть остывший кофе. — Мы были больше, чем друзья. Всё же, мне не померещилось.

Сердце гулко забилось в груди, но прежде чем он успел ответить, Лайла протянула руку и мягко коснулась его подбородка, наклоняясь ближе. Он ощутил лёгкий аромат её волос, тепло, исходящее от её кожи — и замер, боясь нарушить момент. Её губы прикоснулись к его губам легко, почти мимолётно.

— Знакомое ощущение, — задумчиво произнесла она, отстраняясь. — Как будто мы уже это проходили. Хотя, может, мне просто показалось. — Она слегка улыбнулась, склонив голову. — Придётся проверить ещё раз.

Она снова потянулась к нему, но на этот раз Пятый её опередил, одним плавным движением соскальзывая на пол к её ногам. И только тогда, глядя на неё снизу вверх и прижавшись к её коленям, позволил ей наклониться и поцеловать себя.

Он перестал размышлять — в этом больше не было нужды. Бережный, но неумолимый поток подхватил его, и он позволил себе раствориться в нём без остатка. Сомнения рассеялись, словно их и не было. Между ними больше не стояли ни прошлые ошибки, ни досадные обстоятельства — на миг осталась лишь эта общая стихия, мягкая, безмятежная и бесконечно нежная.

Этот поцелуй длился долго, так долго, что её пальцы успели зарыться в его волосы, и когда они наконец оторвались друг от друга, по ощущениям, пряди торчали в разные стороны, как если бы он только что встал с постели.

— Пятый… — тихо и растерянно произнесла она, будто пробуя его имя на вкус.

— Это было странно? — едва слышно спросил он, вглядываясь в её лицо.

Лайла покачала головой. Она смотрела на него с нежностью и лёгким изумлением. Пятый поймал себя на том, что улыбается в ответ. Он всё ещё не до конца верил, что всё это происходит наяву.

— Ты меня застал врасплох, я даже не успела понять, ощущается ли это как дежвю, — Лайла рассмеялась и стала приглаживать его волосы. — Но опыт обещает быть интересным. Надо ещё понаблюдать. Для чистоты эксперимента.

Однако в тот вечер поэкспериментировать не удалось. В прихожей зазвенели ключи, и Пятому пришлось ощутить ранее неизведанное чувство подростковой паники, когда тебя и твою девушку застукали родители. Впрочем, прежде чем он телепортировался в машину, Лайла успела чмокнуть его в кончик носа и пообещала позвонить, когда все уснут.

Нужно было обязательно договориться о встрече — эксперимент следовало начать завтра же. Проект и так обещал быть долгим. Настоящие исследования, как известно, длятся годами.