Гарри Поттер. Восстание Котлов и Пергамента (джен)

На четвёртой неделе осеннего семестра в Хогвартсе начало вонять.

Причём не привычной школьной смесью подгоревших жабьих лапок и прогорклого тыквенного сока, а чем-то более едким, липким, растекающимся по замку как недосказанный слух. Никто не говорил это вслух, но все чувствовали: воздух стал другим. Пахло не зельями. Пахло дискриминацией.

— Ты слышала? — прошептала Жасмин Пэттерсон, прижимаясь к уху Тиренсы МакКи, пока та пыталась не переварить себя в новом котле, приобретённом со скидкой у Братьев Зонко. — Грейсона выкинули из кружка зельеварения. Сказали, «слишком маггловское поведение».

— Он ел чипсы на перемене. Ну и что? — фыркнула Тири. — Вряд ли хруст может повлиять на уровень его магии. Разве что морально на слизеринцев.

Жасмин подмигнула и запустила в котёл сушёный корень валерианы.

— Слизеринцы обидчивы. У них даже совы с характером. Говорят, одна отказалась доставлять письма в Ливерпуль, «слишком маггловский город».

Смена политического курса

Всё началось с новостей из Совета попечителей школы: некий Арвальд Малфой, брат Люциуса и, по слухам, человек, который считает чеснок заговором магглов, стал активным спонсором программы "Традиции Чистоты". Вежливо, аккуратно, но жёстко в расписание внедрялись новые положения:

Сокращение практик по чарам, «введённым в оборот после 1890 года».

Добровольно-принудительное изучение «песнопений на старом валлийском» (никто не понимал зачем).

Пересмотр состава факультативов: «Клуб Маггловских Искусств» оказался перенесён в подвал, рядом с кладовкой для метёл. Без отопления.

— Как будто мы заразные, — шептала одна девочка из Хаффлпаффа. — Как будто наша кровь... не та.

И тут Тири поняла.

Если они хотят, чтобы магглорожденные чувствовали себя чужими — надо стать неудобными. Наглыми. Громкими. Как поющая чайник-батарея на привокзальной ярмарке.

— Мы сделаем им шоу, — сказала она Жасмин и Финну Селвину, которого угораздило услышать это, когда он случайно перепутал туалет с комнатой зельеварения.

Финн поднял бровь.

— В смысле — протест? Это же запрещено.

— Нет, — ответила Тири. — Это называется магическая художественная инсталляция с элементами социального самовыражения. Нас не могут наказать за искусство.

Жасмин расхохоталась.

— Ну всё. Это будет весело.

Тайная встреча

Первая встреча будущего Клуба Пергамента и Котла прошла в оранжерее №4, которую все обходили стороной из-за гиперактивных тыкв. Тири расстелила старую мантию в центре, Жасмин притащила перья, которые писали сами (и иногда матерились), а Финн принёс чай. Правда, случайно заварил успокоительный от головной боли, и полвстречи все говорили медленно и философски.

— Мы не будем воевать, — сказала Тири. — Мы будем отражать. Отзеркаливать. Магия — это метафора. Нас вытирают — мы пишем.

Финн задумчиво намешал сахар в кружке.

— Я всю жизнь был окружён чистокровными, — сказал он наконец. — Мне говорили, что кровь — это главное. Но мой папа однажды упал с метлы, и его спас маггл, сантехник. Он заколдовал ломик, и папу подцепили, как селёдку. Мама сказала, это был позор. А я подумал — это было круто.

Тири кивнула.

— Тогда давайте покажем, как выглядит настоящая магия. Не кровь. А выбор.

И пока в стенах Хогвартса всё громче звучали традиционные мантры о «чистоте и древности», в старой оранжерее рождалось нечто новое. Бунтарское. Честное. И с отличным чувством юмора.

Тири выходит из оранжереи поздно ночью. На её мантии — пятна от чернил и тыквенного сока. В руке — листовка, зачарованная парить в воздухе и менять цвета.

На ней заголовок:

"Ты не кровь. Ты — выбор.

Ты не грязь. Ты — пергамент."

А снизу мелко приписано:

"Спонсировано Клубом Котлов и Пергамента. Партнёрство с мятежными метлами и танцующими чернилами."

Ночь после первой встречи прошла неспокойно.

Тири ворочалась в кровати, обдумывая способы прокрасться в кабинет трансфигурации и зачаровать профессорский стул так, чтобы он мычал при слове «чистокровие». Финн Селвин в очередной раз перечитывал старый буклет "Драконьи право и честь: История рода Селвинов" и чувствовал лёгкую тошноту. А Жасмин Пэттерсон поджаривала мармеладных жуков на палочке, бормоча:

— Пусть только попробуют меня вычеркнуть из списка игроков. Я им устрою квиддич на вилках.

К утру по Хогвартсу поползли первые листовки. Они не просто летали — они выбирали, кому показываться. Те, кто презрительно фыркал на тему «грязнокровок», получали в ответ странный треск и исчезновение текста. А вот магглорожденные, полукровки и те, кто просто не был идиотом — видели:

"Пока ты пишешь своей палочкой — кто-то учился писать без неё.

Пока ты варишь зелье — кто-то выучил химию.

Уважение — это не волшебство. Это базовая вежливость."

Подпись: Котёл бурлит — значит, живы.

Профессора растерялись. Листовки не могли быть пойманы, сожжены или заглушены — они просто исчезали, а затем снова появлялись, шепча под потолком библиотеки, карабкаясь по перилам и, в одном случае, выпрыгнув из уха спящего слизеринца с криком:

— "НЕ ДИСКРИМИНИРУЙ ВО СНЕ!"

Но Тири знала: одних листовок мало. Магия Хогвартса впитывает сопротивление, как чернила в пергамент. Чтобы что-то изменилось, нужно было встряхнуть саму ткань школы — архитектуру, ритуалы, символы.

Так родилась идея инсталляции.

— Мы устроим спектакль, — сказала она на второй встрече клуба. — Но не скучную пьесу, а магическую постановку, которую замок не сможет проигнорировать. Со сменой декораций, говорящими перьями, говорящими окнами и… зеркалом.

Финн удивлённо приподнял бровь:

— И кто будет актёрами?

Жасмин, крутя мяч для квиддича, усмехнулась:

— Перья у нас уже есть. Они даже репетируют. Один обозвал меня «воплощением метафоры сопротивления».

Тири разложила схему: спектакль должен пройти во время школьной ярмарки факультативов — когда замок открыт, студенты бродят по коридорам, а преподаватели благодушны. Никто не заметит подвоха… пока сцена сама не начнёт говорить.

Главный элемент инсталляции был найден Финном случайно. Гуляя по левому крылу подземелий, он наткнулся на пыльное зеркало, покрытое чарами защиты.

— Это должно было стать зеркалом тщеславия, — объяснил призрак бывшего сторожа, появившийся как всегда не вовремя. — Но его переделали. Теперь оно показывает не внешность, а... суть. Выбор. Решения.

— И оно не… врёт?

— Оно поэтичное. Немного занудное. Иногда цитирует Шекспира. Но в целом — да.

Финн молча поклонился. Он никогда не был героем, но зеркалу понравился. Оно отразило его, не как Селвина, а как парня, который усомнился — и выбрал сам.

Так зеркало стало ядром представления.

Ярмарка началась как обычно: стенды с жонглирующими мандрагорами, кружок спонтанной трансфигурации (с девизом: «Осторожно, мы ещё учимся!»), дегустация зелья бодрости, после которой трое учеников не могли перестать хлопать 40 минут.

И посреди всего этого — скромный занавес с надписью:

"Ваша магия — не в крови."

Сначала никто не подошёл. Потом один третьекурсник из Пуффендуя услышал говорящую перьевую ручку и заинтересовался. Через 10 минут собрался небольшой круг. Через 15 — толпа.

Сцена ожила:

Говорящие перья разыграли диалог:

— Я пишу только чистокровным.

— А я — только по правде. Мы не сработаемся.

Окна показывали сцены из прошлого: Гермиона защищает магглорожденных; Лили Поттер побеждает тьму.

Живой стул рассказывал, как быть мебелью — и всё равно выбирать, на кем стоять. (Сцена получила овации.)

И наконец — Зеркало Смысла.

Люди подходили… и видели. Не себя в форме, не фамильный герб. А действия.

Одна девочка заплакала. Один мальчик ушёл, задумчивый и молча. Даже профессор Бинс завис и прошептал:

— Ну надо же… я же когда-то... был влюблён?

Управление школы растерялось. Протест был тихий, без лозунгов, без нарушений. Но все уже говорили.

— Ты видел зеркало?

— А перо, которое рассказало о свободе воли?

— А сцена, где мантии падали — и все были одинаковыми?

Тири стояла в стороне и наблюдала.

Жасмин подмигнула:

— Думаешь, они нас отчислят?

— Думаю, они попытаются. Но будет поздно.

Финн подошёл и молча передал ей лист пергамента.

Там было написано:

"Ты не кровь. Ты — выбор.

Ты не прошлое. Ты — путь."

В кабинете директора мистер Крингли нервно перебирал бумаги.

— Это не протест. Это… спектакль. Мы не можем запретить искусство.

— Мы можем сказать, что оно нарушает порядок, — попытался кто-то.

— Но тогда нам придётся это доказать.

И в этот момент Крингли понял:

Они проиграли.

На следующее утро замок проснулся молча. Слишком молча.

Листовки больше не летали. Перья перестали выпендриваться. Даже портреты в коридоре с подозрительной сдержанностью молчали, как будто обсуждали что-то за кулисами. Над Хогвартсом нависла тишина — такая, что даже привидения летали боком, стараясь не свистеть.

Но не потому что протест провалился.

А потому что что-то изменилось.

— Меня впервые пустили в библиотечный отдел древних чар, — сказала Тири, моргая. — Без вопросов. Даже Мадам Пинс не прорычала.

— А мне предложили выступить на собрании квиддичной лиги, — добавила Жасмин. — Хотя ещё неделю назад мой мяч называли «грязнокровным снарядом».

Финн пожал плечами.

— А мне... написала мать. Сказала, что гордится. Она ведь всегда боялась — как отреагирует родня. А теперь говорит: «В твоём роде наконец кто-то подумал». Честно — я не уверен, что это был комплимент.

События на ярмарке начали медленно, но устойчиво влиять на структуру школы. Магглорожденные студенты больше не сидели на краю. Их начали слушать.

Но всё ещё оставались те, кто сопротивлялся.

Совет попечителей выдвинул идею: полностью запретить «нелицензированные художественные выражения». Было назначено экстренное обсуждение с участием студентов.

— Нам дадут пять минут, — сказал Финн. — Или меньше. Они будут ждать, что мы устроим шоу.

Тири кивнула.

— Тогда дадим им... тишину.

Собрание состоялось в Большом зале. Мистер Крингли сидел бледный, потный, как пирог, забытый на подоконнике. Представители Совета — холодные, статные, с манжетами, блестящими от снобизма.

И вот — студенты выходят. Один за другим.

И... молчат.

На сцену выходит Тири. Встает. Смотрит в зал.

Жасмин. Стоит рядом. Молчит.

Финн. Подходит. Молчит.

За ними — ещё десять. Потом тридцать. Потом весь зал.

— Что это значит? — вскрикивает один из попечителей. — Где аргументы? Где речь?

И тогда зеркало, принесённое в зал, вдруг засияло.

Оно заговорило. Глухим, глубоким, не своим голосом.

«Если голос за равенство нужно оправдывать —

значит, вы всё ещё не слушаете.»

Через неделю программа «Традиции Чистоты» была отменена.

Формально — «временное замораживание».

По сути — провал.

Профессорка Спраут провела первое открытое собрание всех клубов с приглашением студентов независимо от происхождения.

Профессор Флитвик ввёл факультатив: «Маггловские изобретения и их отражение в современной магии».

А зеркало? Его повесили у входа в библиотеку. Теперь каждый, входя, видел себя не в мантии, а в действии.

— Я вошёл и увидел, как однажды помог брату, — сказал один первокурсник. — Даже не знал, что помню это.

Тири МакКи получила письмо от Гермионы Грейнджер с подписью:

"Восхищаюсь твоим пером. Даже если оно швыряет чернила в профессоров."

Она основала новый клуб — «Магия и Эмпатия», где ученики обсуждали не только чары, но и чувства. И каждый выходил с него чуточку выше ростом — даже если был гоблином.

Финн Селвин стал помощником преподавателя.

Он вел уроки по этике магии. Его девиз был прост:

«Если ты не знаешь, как поступить — подумай, кого это заденет.»

Жасмин Пэттерсон стала капитаном сборной. Первая в истории Хаффлпаффа команда, в которой играли дети магглов, оборотня и один полтергейст (официально — комментатор, но иногда «случайно» ловил мяч).

Зима. Хогвартс блестит огнями.

Все дома — вперемешку. Крики, смех, танцы.

С потолка падает бумажный снег, зачарованный превращаться в слова.

"Кровь — это начало.

Путь — это выбор.

Дом — это не факультет.

Дом — это место, где тебя видят."

Шапка Рассортировочная в углу тихо напевает:

«Я сортирую вас по смелости, уму и доброте...»