Со стороны (гет)

…нет, дурой Астория не была. И слепой не была тоже.

Она с самого начала знала, каким будет их союз. Первый помолвочный завтрак прошёл в натянутой тишине: Драко держался холодно и отстранённо. Чёрный цвет только сильнее заострял его черты, подсвечивал кожу нездоровым бледно-жёлтым. Его руки безжизненно лежали на столе, глаза неотрывно смотрели в точку за её плечом. На вопросы он отвечал отрывисто и односложно: да, Астория; конечно, Астория; ни в коем случае, Астория. На его губах её имя звучало незнакомо: не было ни удушающей родительской заботы, ни нарочитой сестринской усталости. И даже случайного интереса, который Астория улавливала подчас в том, как другие парни произносили её имя, тоже не было. Это было непривычно и странно. Интригующе.

Свадьба вышла скупой и спешной, совершенно не по-малфоевски скромной: без толпы гостей и вороха украшений. Мэнор, когда они женились, всё ещё выглядел потрёпанным и порушенным, и вместо помпезной люстры в гостиной чернела пустая дыра. Всю церемонию Драко смотрел сквозь неё нездешним взглядом, и вниз по позвонкам скользила колкая дрожь. Малфоевский фамильный перстень, вычурный и громоздкий, болтался на её безымянном пальце, и Астория невольно косилась на него, всякий раз взмахивая рукой: слетел, не слетел?

А потом потянулась обычная жизнь — родительский дом сменился мэнором, но в остальном всё осталось прежним: и неловкие чопорные разговоры, и завтраки в полном молчании, и одинокие вечера. Её спальня, соединённая со спальней Драко, была светлой и просторной, совершенно невыносимой. В редкие вечера он приходил к ней, замирал на пороге, бледный и вымазанный в сером неверном свете. Его поцелуи были короткими, прикосновения — холодными; но шло время, и Астория понемногу терялась в его скорбно сжатых губах и сведённых бровях, в его пальцах, неуверенно стягивающих её запястья. Астория прекрасно знала, каким был их союз, и всё же, когда он прижимался повлажневшим лбом к её плечу или выдыхал что-то неразборчивое в изгиб шеи, Астория представляла: то, что есть между ними, — оно больше простого союза священных семей. В том, как его лопатки ходили под её рукой, а бледную кожу расшивало румянцем, Астория находила подтверждения того, что когда-нибудь между ними родится что-то хрупкое, что-то значимое.

Астория верила в это, и всё-таки дурой Астория не была. И слепой не была тоже.

День, в который Драко вдруг сообщил ей, что устроился внештатным консультантом в Аврорат, оставил кисловатый привкус на языке. Драко говорил о возможности очистить имя Малфоев, о праве изгладить старые ошибки; голос эхом размывался о высокие своды столовой и едва дотягивался до неё. Длина обеденного стола превращала его лицо в нечитаемое пятно. Но всё было решено, нравилось это Астории или нет. И уже на следующий день она осталась в огромном поместье в одинокой компании шепчущихся портретов и похожей на призрака Нарциссы. А через неделю, не выдержав, впервые навестила Драко в министерстве. Его кабинетом был узкий закуток, отделённый коридором от основной аврорской залы. Места в кабинете почти не было; и из-за тучных коробок, забитых старыми документами, у Астории свербило в носу. Она провела с ним короткий ланч и ещё несколько минут после, а через пару дней пришла снова, и снова, и снова. И в бесконечной череде своих посещений она вдруг поняла: авроры его сторонились. Но вместо презрения Астория ловила в их взглядах почти неприкрытое равнодушие. И священные роды, и сами Малфои давно уже никого не волновали. И когда они проходили через заполненный министерский холл, никому, казалось, не было до них дела. В этом дивном новом мире они стали скучнее простого сквиба-уборщика.

За ланчами они почти не говорили: обменивались парой ничего не значащих фраз о том, как идёт день, или избитыми комментариями о нестерпимой лондонской погоде. Но Драко всегда ждал её прихода; Астория угадывала это по тому, как мгновенно он вскидывал взгляд, стоило клацнуть дверному замку.

О своей работе Драко всегда рассказывал немногое, но многого Астория и не ждала.

Ей было достаточно сдержанных разговоров, осторожных прикосновений, скользящих поцелуев, рёбер, тяжело вздымавшихся под её ладонью, лёгкой щекотки от дыхания на ключице. Это было больше — лучше, — чем всё, что обычно нёс с собой союз двух священных семей. Лучше — больше, — чем нескончаемые ссоры, пренебрежение и ложь; конечно, кто-то примирялся со временем, сживался, но чаще все только удерживали фасад. Но не они, им это было не нужно — так Астория думала.

В первый раз полоснуло незаметно, как-то почти случайно. Дверной замок клацнул, и во взгляде, который Драко поднял на неё, мелькнуло что-то новое, что-то незнакомое. По его лицу протянулась лёгкая рябь, и Астория сразу поняла: сегодня Драко было не до неё, было не то особенно срочное поручение, не то особенно смертельное проклятие. В дверях она разминулась с ведьмой, при виде которой Драко только шумно вздохнул. И Астория, конечно, сразу её узнала — как можно было не узнать? Та была красной от румянца, запыхавшейся и не то злой, не то обеспокоенной; в чертах её лица читалось беспрерывное и беспокойное движение, и не успела Астория выйти за порог, та уже затараторила о каких-то проклятых артефактах, изъятых во время последнего рейда. Оглянувшись через плечо, Астория поймала лицо Драко, бледное и отчётливо недовольное — между сведённых бровей рисовалась глубокая складка. О том, каким мучением для него была работа с Гермионой Грейнджер, Астория, конечно, знала. Всякий раз, когда речь заходила о Грейнджер, его лицо словно стягивало, и в заострившихся чертах угадывалась странная, абсурдная почти неприязнь. Полуколлегами и недонапарниками они были вот уже почти год, но примириться с этим у Драко никак не выходило. Он говорил, что Грейнджер несносна, что Грейнджер невыносима, и Астория только кивала ему в ответ.

А после — что это было? Какие-то крупицы, крохи, незначительные мелочи. Вот он замечает Гермиону Грейнджер в дальнем конце коридора, и весь почти вытягивается. Вот заговаривает о какой-то дурацкой проклятой шкатулке, которую она нашла, и в его тоне сквозит неуловимая эмоция (нет, не злость, хотя злость, конечно, тоже). А вот их приглашают на очередной министерский приём, и его взгляд, словно приклеенный, следует за Гермионой Грейнджер повсюду. Он морщится, фыркает и вздыхает, но продолжает смотреть. И впервые совсем не замечает Астории: он не слышит, когда она зовёт его, не откликается на прикосновения, и даже позже, дома, мыслями он совсем не с ней. И в его смежённых веках и напряжённых жилах на шее Астория находит совсем другие смыслы. Совсем не те, что ей хотелось бы видеть. Дело в работе, конечно, в бесконечных проклятиях, которые они распутывают вдвоём, во всех ненавистных Драко вещах, неотделимых от Гермионы Грейнджер. Просто Грейнджер — воплощение всего Драко противного. И ничего кроме.

Астория напоминала себе об этом, когда раз за разом встречалась с его потерянным и слегка удивлённым взглядом; напоминала, когда снова и снова слышала, что вырваться на ланч Драко сегодня, конечно, совершенно не сможет; напоминала, когда замечала, как резко менялось его обычно отрешённое лицо, стоило Гермионе Грейнджер появиться поблизости, эмоции сменялись так быстро, что Астория не успевала их прочитать. Что творилось у Драко в голове в такие моменты, Астория понимала, но понимала не до конца. Ей казалось: ответы, которые она находила, смыслы, которые подбирала, всегда были почти те, почти правильные. Но почти — это всегда не совсем. И они, конечно, подходили, да, но подходили не идеально, вставали странно, будто оставляли зазор. И в этот зазор, как в бездну, валилось всё.

Но ответ, конечно, нашёлся. Нашёлся сам: развернулся перед её глазами в переполненном министерском холле. В Министерство Астория прибыла немногим раньше обычного — свинцовая серость поместья давила и хотелось выбраться. Она стряхнула зеленоватый пепел с манжеты, увернулась от стайки служебных записок и встала в одну из петляющих очередей перед лифтами, когда заметила их краем глаза. В руках были тучные папки и дымящиеся кружки кофе, на лицах недовольство, ещё более отчётливое, чем обычно. Они вполголоса переругивались, едва склонив друг к другу головы. Спорили не то о проклятиях, не то о защитных чарах. И у Драко по щекам и шее пятнами полз румянец, а между сведённых бровей прочерчивалась хмурая складка. Астория шагнула к ним и замерла.

«Грейнджер» Драко вытолкнул с полузнакомым и каким-то почти искусственным раздражением. Его голос подрагивал, скрадывая окончания слов. И в этом не было ничего близкого к тому, как плоско обычно звучало её имя на его губах.

И, может, это ничего и не значило. Но нет…