Колыбельная для Феликса (джен)

Демоны спрятались в чёрных дырах, хищники расползлись по норам, маньяки спят в уютных квартирах, а в поместье Руневского собралась причудливая компания милых вампиров. Вернее, компания самая обыкновенная: сам Руневский да Свечников — ничего любопытного, можно сказать, семейный вечер. Таким он и должен был быть, говоря по чести; просто тихие-мирные посиделки за коктейлем из красненького и высококлассной девственной кровушки, но… в какой-то момент что-то пошло не так. То есть, в самый конкретный момент — именно когда в светлую кудрявую голову князя Юсупова пришла мысль о том, чтобы одарить коллег по цеху своим сиятельным присутствием.

— Вы что же, не рады мне?

— Что вы, безумно, — вежливо улыбаться Руневский ещё не разучился, хотя с годами его попытки в любезность все больше напоминают ядовитую иронию. Профдеформация, что поделать. Жить на грешной земле десятки, а то и сотни, лет подряд и оставаться при этом булочкой с корицей — это только Свечникову под силу.

— А как вам мой новый наряд? — Феликс, лучась восторгом, как маленькая девочка, вертится посреди гостиной, представляя на суд очередное эпатажное платье, отчётливо напоминающее сшитые между собой куски пестрых гардин; золоченые шнурки с кисточками, которыми кончаются широкие рукава, только вернее подтверждают догадку о том, что где-то в Юсуповском дворце одиноко грустит без шторы окно. На голове у князя безумного фасона шляпа размером с автомобильное колесо, а глаза намалёваны темным, как у Веры Холодной, и он, похоже, ждёт в свой адрес восхищенных рукоплесканий.

— Прелесть, правда? Это Поль Пуаре!

Руневский переглянулся со своим названным отцом, и они одновременно опрокинули по бокалу, оплакивая своё уютное холостяцкое уединение.

Так и не дождавшись комплиментов своему чувству стиля, Юсупов обиженно вздёрнул подбородок и с наигранным безразличием протянул:

— Птичка мне нащебетала, что у вас тут вечеринка.

— У графа Дашкова выросли крылья? — лениво поинтересовался Руневский.

Свечников коротко усмехнулся, наполняя бокалы.

— Нет, что вы! — по-девичьи захихикал Феликс, прикрываясь ладошкой. — Говорю же вам: птичка. Самая обыкновенная. Неужели, вы мне не верите?

— Верим-верим, князь, — отмахнулся Руневский. — Вы садитесь.

— О, благодарю вас! — и он, изящно сложив прежде руки, щедро усыпанные драгоценными кольцами, присел на краешек кресла и с лукавой улыбкой оглядел присутствующих. — Ну что, как будем веселиться?

— Боюсь, что наши стариковские развлечения покажутся вам скучными, — добродушно посетовал Свечников. — У нас тут ни кутежей, ни оргий. Карты, разве что.

Но Юсупов уже не слушает, он с шумным хлюпом занюхивает кокаин. Громко втянул носом, дёрнулся, как от удара током и тряхнул головой так, что гнездо из цветных перьев на его голове едва не разлетелось по комнате.

— Вот оно! — завопил князь, вылупив глаза. — Я Бааль-Зевув!

— Ваше здоровье, — Руневский отсалютовал ему бокалом и вновь сделал щедрый глоток, надеясь поскорее опьянеть. До Юсупова, впрочем, ему все равно не догнаться.

— Вы не представляете, что это такое! — пробормотал тот, шмыгая носом и отгоняя перед собой что-то невидимое непосвященному глазу. — Одна ладошка — и вы на небесах!

— Земная жизнь совсем наскучила? — со снисходительной улыбкой спросил Свечников.

— Безууумно… — проныл Феликс и развалился в кресле, запрокидывая голову назад. Шляпа наконец-то упала на пол. — Все такое унылое — хоть вешайся! Спасаюсь только службой родному Отечеству.

— И кокаином, — не мог не заметить Руневский.

— И кокаином… — скорбно подтвердил Юсупов, вытягивая длинные ноги в лакированных туфлях. Он пролежал так с минуту, затем резко выпрямился и громко хлопнул себя по колену. — Так! Я сказал: веселье. Я сказал — значит будет!

— Веселье не возбраняется, — согласился Руневский. — При условии, что имущество не пострадает. Моим сбережениям далеко до ваших, к сожалению.

— Это не проблема! — махнул рукой Юсупов. — Правда или действие?

— Ооо, ну тогда вы и отвечайте первым.

Князь лизнул с губ красную помаду, задумываясь на мгновение.

— Правда.

— Вы когда-нибудь имели связи с мужчинами?

— Только деловые!

— Врете.

— Руку на отсечение!

— Да зачем мне ваша рука?

— Она красивая.

С этим утверждением Руневский спорить не решился.

— Monsieur Свечников — ваша очередь! — обьявил Юсупов, оборачиваясь к старшему вампиру. — Правда или действие?

— Правда.

На лице Феликса всплыла лукавая улыбка.

— Сколько вам лет?

— Князь! — тут же возмутился Руневский. — Постыдились бы…

— Ах, простите, но я такое не умею! — высоко и звонко рассмеялся тот.

— Можете не отвечать, — Руневский озабоченно оглянулся на своего патрона. Тот старательно делал вид, что ничуть не задет вопросом.

— Rules are rules! — Юсупов забил по подлокотникам кресла, как судья молотком.

— В самом деле, — огорчённо вздохнул Свечников, — Что же, вынужден признать: мне сто девяносто два. И это очень непорядочно с вашей стороны.

Феликс изобразил картинно-вселенское раскаяние.

— Ну и подумаешь! Моему батюшке было почти пятьсот, когда он коньки отбросил. Что тут такого?

— У всех свои слабости, — проговорил Руневский с укоризной. — Я вот не спрашивал вас, почему вы не женились.

Юсупов бросил на него вопросительный взгляд из-под приподнятой брови.

— В смысле почему? Не хотел и не женился! Что ещё тут спрашивать?

— Не прикидывайтесь, вы делали предложение, и вас отшили.

— Это слухи, — отмахнулся Феликс.

— Это всему Петербургу известно. Вас отшили, князь.

— Это меня то?! — для пущего эффекта Юсупов подался вперёд, встряхивая кудрями. — Меня?! Наследника Ногайской Орды! Да что там — самого Чингисхана! Да государь спит и видит, как бы выдать за меня своих дочерей!

— Вам не многовато ли на одного? — улыбнулся Свечников.

— Ах, да на что мне его дочери, — вздохнул Юсупов устало, откидываясь обратно на спинку кресла. — Все это так скучно…

— Признаться честно, человеку с вашей репутацией я бы тоже отказал, — Руневский совершенно не спешил отлипать от темы. — Даже несмотря на Чингисхана.

Князь посмотрел на него мрачно и с обиженным видом отвернулся.

— Мало ли кто чего не делал за сотни лет!

— Я вот не делал.

— Вы не в счёт, Свечников, — фыркнул Юсупов. — Вы чертов святоша. Или очень хорошо прикидываетесь.

— Не судите по себе, — осадил его Руневский.

— Бу-бу-бу, — передразнил его князь. Он так расстроился, что ему пришлось занюхать ещё одну порцию кокаина.

Он сидел с задернутой кверху головой, вылупившись на люстру, и дробно стучал носком туфли по паркету, пока Руневский со Свечниковым допивали бутылку.

— Князь, вы обиделись? — наконец спросил Свечников примиряющим тоном.

— Нет, — соврал Феликс, пялясь в потолок.

— Ну же, выпейте с нами, и забудем эту игру.

— Игру? — тут же всполошился Юсупов и вскочил. — Точно! Руневский не играл! Правда или действие?

— А может лучше в карты? — поморщился Руневский.

— Правда или действие? — повторил князь, грозно нависая над его креслом. — Это вопрос чести!

— Ладно-ладно, как скажете! — сдался Руневский, отодвигая Юсупова от себя. — Действие.

Князь тут же сменил гнев на милость и восторженно захлопал в ладоши.

— Чудненько! — и принялся рыскать по комнате, вертя головой во все стороны, как экзальтированный голубь.

— Что вы ищете? — отряхивая с брюк невидимую пыль, спросил Руневский.

Юсупов оглянулся на него, замер и захлопал глазами.

— Что я ищу… — пробормотал он задумчиво, опустил взгляд и радостно запищал: — Нашёл!

Он поднял с пола свою шляпу, торжественно прошествовал к Руневскому и нахлобучил на него это вычурное порождение высокой моды.

— Так и сидите! Вам оооочень идет, — проговорил Юсупов ласково, любуясь своей выходкой.

— Боюсь представить, — Руневский изобразил на лице мученическую гримасу, поправляя непривычный головной убор.

— Нет, правда, Саша, ты отлично смотришься, — с тихим смешком сказал Свечников.

— Вы предатель, Владимир Михайлович.

— Я ценитель искусства.

— Вооот! — Юсупов простёр кверху палец. — Что я говорил? Красота — страшная сила.

— Просто ужасающая, — согласился Руневский, наливая себе очередной бокал.

— Ну все! — князь снова закинулся, потер нос и хлопнул в ладоши. — Теперь танцы! Я хочу танцевать!

— Танцуйте.

— Без музыки?

— Я уверен, что у вас в голове уже целый оркестр. Вы прислушайтесь, — посоветовал ему Руневский.

Юсупов издал недовольный звук.

— Ну уж нет… — протянул он капризно. — Я знаю, Руневский, что у вас есть гитара и вы играете.

— Это вам тоже птичка нащебетала?

— Птичка, — невозмутимо кивнул Юсупов. — Так сыграете, а?

— Не лучше ли тогда позвать цыган?

— Зачем мне цыгане, если у меня есть вы. Велите принести гитару!

Гитару принесли. Руневский снял шляпу. Пока он настраивал, Юсупов подошёл к нему и вернул шляпу на место.

— Я поражаюсь вашей наглости, — проговорил Руневский, беря пару аккордов. — Так нахально вести себя в чужом доме.

— Да разве ж мы чужие? Столько лет живем бок о бок…

— И вы все ещё умудряетесь впечатлять.

Юсупов расплылся в самодовольной улыбке и принялся вышагивать по комнате, поводя плечами и бросая по сторонам завлекающие взгляды из-под опущенных ресниц.

— Вы, князь, точно из ханского гарема, — усмехнулся Свечников.

— А вам откуда знать про гаремы? — спросил Феликс, двигая бёдрами под юбками и кружась вокруг себя в такт разгорающейся мелодии. — Или о чем-то все же не договариваете?

— Вы пляшите, не отвлекайтесь, — бросил ему Свечников, уходя от последнего вопроса.

Юсупов не стал настаивать. Он прошёл ещё несколько кругов под томные гитарные переборы, и когда музыка с цыгано-испанским мотивом ускорила темп, пустился в дикую пляску, кружась волчком по гостиной, вскидывая руки, притопывая, взметая полы своего придурковатого платья.

Руневский поглядывал на него из-под изогнутых пол шляпы, Свечников из-за кровавой стенки бокала. Наблюдать подобное они уже имели удовольствие, но сегодня князь превзошёл сам себя. После такой дозы то оно и немудрено.

Юсупов танцевал самозабвенно, закрыв глаза, сбиваясь с дыхания. Как он в таком обдолбанном состоянии не спотыкался о собственный наряд и не цеплял мебель — хороший вопрос. Он даже умудрялся попадать в такт и выписывать хитроумные телодвижения, весьма вульгарные. Выглядело это, впрочем, эффектно, хоть и немного нелепо.

— Еще! Еще! — прикрикнул князь Руневскому, вихрем проносясь мимо него.

Руневский послушно зашёл на ещё одну коду, сильно и легко ударяя по струнам, только слегка фальшивя после двух бутылок, которые они успели распить за вечер. Но Феликса его маэстро вполне устраивал. Он все скакал и скакал по комнате, дёргая головой в безуспешной попытке откинуть мокрые волосы, налипшие ему на лоб, и с придыханием облизывая губы, с которых сошла почти вся помада. В конце концов он все же устал от своих канканов и грохнулся на колени, тяжело дыша. С последним аккордом он и вовсе рухнул на спину, драматично распластываясь на ковре.

— Браво-браво! — Свечников одарил его аплодисментами. — Вам бы в Мулен Руж, право слово. Стали бы звездой.

— Был уже, — ответил Юсупов, не открывая глаз. — Скучно.

Руневский наконец-то избавился от шляпы и швырнул её подальше на диван. Он неторопливо размял левую руку и принялся наигрывать какой-то слезливый романс.

— А вы не станцуете? — поддразнил его Свечников. — Князь бы вам сыграл. Вы ведь играете, Юсупов?

— На чем пожелаете, — отозвался Феликс с ковра. — На арфе у меня лучше всего получается.

— Я бы сказал, что лучше всего вы играете на нервах.

Юсупов засмеялся.

— Вы это тоже умеете, мой милый друг, — он приоткрыл один глаз и сощурил его на Руневского. — Не скромничайте. Владимир Михалыч подтвердит.

— Подтверждаю, — грузно кивнул Свечников. Его уже слегка повело.

— Все против меня сегодня, — посетовал Руневский, продолжая задумчиво перебирать струны.

— Ах, ну что вы! Вас все ужасно любят! — возразил Юсупов и дабы не быть голословным, вскочил с пола и, схватив Руневского за шею, крепко впечатался ему в губы.

Руневский, разумеется, тут же отпихнул князя от себя.

— Идите вы к черту, Юсупов! — бросил он брезгливо, вытирая ладонью рот от помады и слюней. — Развели тут бордель.

— Какой же вы все-таки ханжа!

— Ещё раз так сделаете, получите гитарой по лицу.

Феликс повалился обратно на ковёр, заливаясь истерическим смехом. Свечников хохотал сквозь зажатую в зубах сигарету.

— Не споёшь нам, Саша? — спросил он, чиркая спичкой.

— И правда — спойте нам что-нибудь, — поддержал Юсупов и широко по-лисьи улыбнулся. — Что-нибудь душевное…

— Душевное, значит. — Руневский взял гитару по-удобней, переменяя под ней ноги.

— Свечников, дайте мне тоже!

— Пожалуйста, — Свечников протянул князю портсигар.

Феликс по-турецки устроился с сигаретой возле кресла, облокотившись на него спиной, и с театральным пафосом выпустил изо рта табачный дым.

Они оба молча курили, пока Руневский сидел в своей неповторимой загадочной думе. Наконец, он глубоко вздохнул, и его пальцы легли на гриф. Зазвучала неторопливо печальная мелодия.

Руневский запел, мягко растягивая слова:

Есть в близости каждой предвестники смерти:

Увядшие листья, поникшие ветви,

Погасшие взгляды, безвольно упавшие в руки.

Ты ещё говоришь, но теряется ясность.

И меня поглощает тяжёлый и вязкий

Туман, сквозь который с трудом пробиваются звуки.

Всюду пепел и дым, я не вижу уже ничего.

Лишь щемящие кадры того, что уже не вернётся.

И надо мною в небе парит, не спеша,

белый гигантский шар, что когда-то был солнцем.

Плывут облака ядовитого дыма,

Машины проносятся с грохотом мимо.

Скрипят тормоза, а колёса всё ближе и ближе.

Огни карнавалов и факельных шествий,

Пожары и взрывы, стихийные бедствия.

Ты говоришь мне о чём-то, но я не слышу.

Северный ветер не может меня отпустить,

Да и нужно ли дальше идти? Раз я дороги не помню...

Он сделал паузу между куплетами, и пока она длилась, Юсупов пытался припомнить, не слышал ли он эту песню где-нибудь прежде. В замутнённую табаком и кокаином голову ничего не лезло, кроме настойчивого желания пореветь.

Руневский, между тем, продолжил тем же приглушённым вкрадчивым голосом, безразлично не глядя на свою погрустневшую публику.

Вращаются стрелки, но я не могу очнуться,

Не в силах пошелохнуться и выйти из комы...

А люди кричат мне и машут руками,

Но мне не понятны их странные жесты.

Меж нами стена из холодного оцепенения.

И нет больше слов достаточно важных,

И нет больше жестов достаточно резких.

Ни грубость, ни нежность уже не имеют значения.

И я остаюсь на перекрёстке, пока

В моих неподвижных зрачках отражается вечность.

Окаменев, в бездну свой взгляд устремив,

И даже если взорвётся весь мир, я не замечу.

Сменяют друг друга шторма и штили,

Безумствуют вихри космической пыли,

Меняется мир, и лишь я остаюсь неподвижен.

Лежат в руинах пирамиды,

Уходит под воду Атлантида,

И ты говоришь, но я ничего не слышу.

Горит вавилон и дым застилает луну,

Идут корабли ко дну, исполняя пророчество,

Сходят с орбиты сотни небесных светил.

И у меня впереди сто лет одиночества…

Песня кончилась. Руневский замолчал, немногим позже смолкла гитара. Свечников тушил сигарету в мраморной пепельнице, Юсупов ронял пепел со своей прямо на ковёр. Его вконец развезло, и он подхлюпывал с разбитым видом, жалобно поджимая распухшие губы.

— Сука, Руневский… — выдавил он, вытирая рукой беспардонно текущий нос. — Вас просили душевное, а не душераздирающее.

— Не ревите, князь, — Руневский отложил гитару. — Вы наследник Чингисхана.

— Идите вы в задницу, — отмахнулся Феликс и отвернулся, звякнув длинной сережкой.

Руневский с невозмутимым выражением лица взял из оставленного на столе портсигара папиросу, чиркнул спичкой и закурил.

— Может, завязать вам с кокаином? — осторожно заметил Свечников. — Совсем ведь истеричкой станете.

— Не стану! — огрызнулся князь, но весьма жалко. Он поскулил ещё минут пять, а потом заснул, улёгшись отяжелевшей головой на подушку кресла.

— Сто пятьдесят лет человеку, — произнёс Руневский, прислушиваясь к его праведному сопению, заглушающему ход каминных часов. — И ведь все то же.

Свечников улыбнулся.

— А чего ещё ты ждал, Саша?

Руневский стряхнул пепел с сигареты, подпер рукой подбородок и задумчиво выдохнул клубок дыма.

— До утра он может спокойно спать… И видеть волшебный сон. «Колыбельная для взрослых» Flëur