Who are you counting on (джен)

«Это был трудный год, друзья! Но каким ещё мог быть год, который начался с горящей крыши Нотр-Дама..?» 

«Должен сказать, что от последних новостей горит не только крыша: Палата лордов Великобритании приняла Закон о выходе страны из Евросоюза, а в китайской провинции Ухань продолжает расти число заболевших загадочным вирусом…»

Крышка ноутбука хлопнула у Армана перед носом, и прекрасная, как Елена, жена его лучшего друга, уставилась на него сверху-вниз с таким негодованием, как будто это он нарушил её личное пространство самым наглым образом и не спросил её мнения по этому поводу. Кастрюля за её спиной была символично близка к закипанию, и в переднике его почтенной матушки вид мадам Бутийе имела весьма устрашающий. 

На свадьбе Клода Арман был уверен, что его жизнь и любовь разбиты навеки и вдребезги — но иногда он был склонен думать, что ему скорее повезло, чем нет. 

— В чем дело? — произнёс он сипло и уныло, хохлясь на ветхой, дрожащей от каждого движения кушетке, которой пора было на свалочную пенсию ещё в те далекие времена, когда Арман мог растянуться на ней во весь рост. 

— У тебя депрессия — вот в чем дело. Новости тебе противопоказаны, — веско припечатала Мари, оттаскивая ноутбук подальше от его владельца и стараясь не задеть салатницы и разделочные доски, загромоздившие все близлежащие поверхности. 

— Я в порядке, — возразил Ришелье, засовывая руки в рукава старого отцовского халата, который его заставили надеть почти что силой. — Если не считать бронхита и того факта, что я уже не могу сам решить, что мне смотреть. 

— Ты можешь посмотреть на Сумиз, — пожала плечами Мари. 

Упомянутая кошка беззаботно дремала на истертом коврике, ничуть не смущаясь его антикварного вида, и блаженное выражение её очаровательной мордочки обещало миру вечный покой. Но Арман не был склонен верить в слишком счастливое будущее в данный момент, и спустя нечеловечески долгий месяц, проведённый им в родительском доме, он успел настолько разочароваться в жизни, что даже его пушистые любимцы больше не казались ему утешением. Страшно сказать — они его почти раздражали. 

Так что, скорее всего, милая Мари была права — он угодил прямиком в депрессию. Но, как и многие ответственные люди, оказавшиеся в подобной ситуации, он не собирался признаваться в этом даже себе. 

А чтобы не признаваться — нужно избегать свидетелей, поэтому Арман попытался незаметно выскользнуть из-под надзора своей излишне заботливой подруги, но Мари, казалось, имела глаза на своём очаровательном затылке, потому что она даже не обернулась: 

— Куда это ты собрался? Ты ещё не делал ингаляцию! 

Призрак его матери был готов одобрительно кивнуть со своего потресканного портрета на стене и прибавить что-нибудь вроде: «Ты же не хочешь, чтобы наш добрый Спаситель расстраивался из-за тебя, Арман? Так будь же хорошим мальчиком, дорогой». 

— Мне тридцать девять лет, — пробормотал Ришелье себе под нос, не вполне уверенный насчет адресата этой реплики.

— Да хоть сто тридцать девять, вы — мужчины превращаетесь в упрямых детей, когда болеете. Если бы мы не заставляли вас прилично лечиться, человеческий род давно бы вымер. Так что садись и дыши! 

— Очевидно, ты не встречалась с ипохондриками, — проворчал Арман, с тоской возвращаясь на своё место. — Они ещё хуже. 

— Назови меня занудой, но лучше десять раз перестраховаться, чем один раз помереть. 

Арман не стал уточнять, что он предпочёл бы второй вариант и подпер рукой лихорадочно тяжёлую голову. Мари же принялась колдовать над ингалятором, который она предусмотрительно притащила в Пуату вместе со всей домашней аптечкой Бутийе, когда Мари-Мадлен настучала ей на своего «невезучего дядюшку», так некстати заболевшего прямо под Рождество. 

Его драгоценная племянница всегда крайне точно подбирала определения. Невезение было именно тем, что преследовало Армана в последнее время, и он все больше подозревал, что эта тёмная полоса вряд ли когда-нибудь закончится. Не то, чтобы он был пессимистом — ни в коем случае — но куда бы его неоспоримо рациональный разум ни тыкался, он везде находил только мрачную стену из отчаяния, и воздуха в этом тревожно замкнутом пространстве становилось с каждым днём все меньше. 

— Эй, а ну прекрати это. 

Арман поднял на Мари усталый взгляд. 

— Прекратить что? 

— Жевать это по кругу. 

Прошло столько лет, а она понимала его все так же хорошо. С другой стороны, он бубнил одно и то же со дня их приезда, и догадаться о ходе его мыслей было в кое-то веки нетрудно.

— Легче сказать, чем сделать, — вздохнул Арман, забирая у нее пластиковую маску. 

— Ты не умеешь наслаждаться моментом, — пожурила его мадам Бутийе. 

— Я в экстазе. Разве не заметно? 

Мари покачала головой, улыбаясь так, как будто он был подростком, который устраивал драму на пустом месте.

— Не воспринимай все слишком трагически. В конце концов, могло быть и хуже. Ты еще легко отделался. 

— Отделался от единственного источника дохода моей семьи, — мрачно усмехнулся Арман. 

— Я говорила о Медичи, — уточнила Мари, едва заметно скривив губы. — До сих пор не понимаю, как ты умудрился спутаться с кем-то вроде нее. Мне всегда казалось, что у тебя вкус получше. 

Ему послышалось, или в её голосе прозвучала ревность? 

Он пресек любые попытки своего воображения развить эту мысль и сунул нос в намордник ингалятора.

— Не то, чтобы это было мое дело, конечно, — сказала Мари тем тоном досады, которым пользуются, когда дело на самом деле очень даже есть. — Но знаешь, учитывая то, что случилось с её мужем — нам вообще повезло, что ты остался жив. 

Она несколько сгущала краски. На самом деле, доказать причастность Медичи к инциденту с бедолагой Бурбоном было практически невозможно, и Арман знал это очень хорошо, потому что он сам неоднократно пытался — особенно после того как понял, что нажил себе заклятого врага в лице этой дамочки. Но либо эта рептилия в гуччи была намного умнее, чем казалась на первый взгляд, либо теория о черной вдове была всего лишь домыслом, раздутым желтушниками до размеров слона в комнате. 

— Так что не обижайся, — продолжила Мари, пока он дышал приторными испарениями лазолвана. — Но в каком-то смысле я даже рада, что твоя карьера закончилась. По крайней мере, теперь мне не обязательно согласовывать время с твоим секретарем для того, чтобы просто поговорить с тобой по телефону, — видит Бог, она пользовалась этой возможностью даже больше, чем было прилично. — А про деньги вообще не думай: пока мы с Клодом можем помочь, никто из вас не останется на улице. Или ты правда считал, что мы бросим Мари-Мадлен или Николь? Или даже, прости Господи, Анри? 

Арману, вероятно, стоило пустить сентиментальную слезу. Но в маске делать это было несподручно, да и мысль о том, чтобы повиснуть на банковском счете у друзей — пусть даже и лучших — большого облегчения не приносила. Тем более, что Бутийе помогали его семье далеко не в первый раз. 

Но конечно — конечно — он был им благодарен. За все и даже больше. 

— Ладно, закончишь с ингаляцией и пойдёшь в постель, — сказала Мари, очевидно, закрывая тему. — Ты, кстати, надел тёплые носки? 

Арман высунул ноги с другой стороны стола, чтобы подтвердить наличие носков из чистой шерсти, которые он мечтал снять с тех пор, как натянул их на себя. Помимо запредельного уровня чесучести, они отличались ещё и безумной пестроты расцветочкой, которая, согласно художественной задумке, должна была поднимать ему настроение, но в конце концов делала его похожим на грустного клоуна. 

Мари кивнула с садистски довольным выражением лица и продолжила безмятежно взбивать что-то в миске. Чью-то душу, вероятно. Она не согласилась бы на меньшее. 

Ингалятор приглушенно пискнул, когда раствор внутри кончился, и Арман с облегчением избавился от маски, которая давила ему на переносицу. 

— Все? — тут же оживилась Мари и протянула ему градусник. — Отлично: теперь температура. 

Арман посмотрел на термометр в её руках взглядом умирающего, которого пытаются вытащить с того света целебной силой подорожника, и тяжко вздохнул. 

— Ну, давай-ка, открывай рот. 

— Когда-нибудь у тебя закончатся вещи, которыми ты можешь меня заткнуть, — пробурчал он, недовольно потирая нос. 

— Будешь выпендриваться, я засуну его тебе в задницу, — предупредила Мари. 

Арман забрал у неё градусник, ни секунды не сомневаясь, что она действительно могла это сделать. 

Ему все же невероятно повезло не жениться на этой женщине.

— Я чуть не навернулся у вас на крыльце, пока тащил это, — пожаловался Леон, опуская на пол очередной пакет, полный продуктов. — Вообще, по-моему, эта лестница хочет меня убить. Я еще вчера ей не понравился. 

— Ей никто не нравится, — успокоила его Мари-Мадлен. — Я поскользнулась там трижды только на этой неделе. 

— Вы купили кориандр? — деловито осведомилась мадам Бутийе, заглядывая в пакеты.

Леон пожал плечами. 

— Без понятия. Но даже если нет — я больше не поеду закупаться в сочельник. Это просто жесть: там очереди длиннее, чем в Лувр. 

— Да, мы полчаса там проторчали, — подтвердила Мари-Мадлен, рокируя бутылки с соком в попытке утрамбовать их в маленький холодильник. 

— А ещё возле магазина было негде встать, так что папе наверняка прилетит штраф за парковку в неположенном месте. 

— Ему сейчас от меня прилетит: это что за сливки? Я просила тридцатипроцентные, а здесь пятьдесят! Он где их достал вообще? Клод! 

На пороге кухни появился месье Бутийе с последним пакетом и немного красным лицом после импровизированного воркаута, который ему пришлось совершить, пока он добирался от машины до крыльца по заледеневшей дорожке. 

— Да, дорогая? 

— Я написала тебе список в два сообщения! — немедленно набросилась на него мадам Бутийе. — Ты чем его читал? 

— Глазами, полагаю. 

— Тогда тебе пора к окулисту. Ты вообще понимаешь, что такое пятидесятипроцентные сливки? 

— Что, там только половина банки? 

— Там больше жира, чем в твоём организме, Клод! Что мне с ними делать теперь: масло взбивать? А кориандр? Тебе ещё и память проверить надо, ты где кориандр посеял? 

— Где посеял там и взошло, дорогая. Чего ты начинаешь? Ну хочешь, я ещё раз съезжу. 

— Нет уж, спасибо: хватит нам штрафов на сегодня. 

Месье Бутийе поднял брови. 

— Тааак, и кто это тут проболтался про штраф? 

— Не я! — синхронно выпалили Леон и Мари-Мадлен. 

— Что за времена настали: никому нельзя доверять… — сокрушенно покачал головой месье Бутийе. 

— А ты в следующий раз бери подписку о неразглашении, — посоветовал Леон, опускаясь на корточки, чтобы погладить трущуюся об него Мими-Пайон. — Офигеть она у вас потолстела, она беременная что ли? 

— Мы тоже так думали, но вроде бы нет, — ответила Мари-Мадлен. 

— Может, она мышей жрет? — предположил месье Бутийе, оглядывая упитанного пушистого снеговичка, в которого превратилась Мими-Пайон за три недели деревенской жизни. 

— Вряд ли… — протянула Мари-Мадлен с сомнением. — Для мышей она слишком брезгливая. И я, кажется, не видела их здесь. 

— Потому и не видела, — усмехнулся Леон. — Они все на усиленное питание пошли. 

Мари-Мадлен поморщилась. 

— Я не хочу этого знать. 

Леон приподнял упирающуюся Мими-Пайон над полом и усадил к себе на колени, издевательски заставляя её танцевать. 

— Ты только посмотри: это же самая няшная убийца на свете! 

Мари-Мадлен хрюкнула от смеха, прикрывшись пучком петрушки. 

— Похожа на выдру из того видео. 

— Это был хорёк. 

— Леон, перестань мучить кошку, — строго сказала мадам Бутийе. — И иди сюда, мне нужно, чтобы кто-нибудь из вас занялся печеньем… Клод! Это для бюша! 

Она хлопнула по руке мужа, который уже было потянулся за шоколадкой. 

— Даже не думай! 

— Все-все, я понял. 

— А где дядя? — спросила Мари-Мадлен. — У него телефон звонит. 

— У него поднялась температура, и я отправила его в постель, — ответила мадам Бутийе. — А кто там? Если кто-то из департамента, то лучше заблокируй. 

— Серьезно? — удивился месье Бутийе. — Они до сих пор звонят? Уже почти месяц прошел. 

— Ага, месяц. Он только сегодня потратил почти полчаса на какого-то Россиньоля. И потом ходил как в воду опущенный. 

— Россиньоль это из IT отдела, — кивнул Клод и с улыбкой отправил в рот кусочек помидора. — Арман уехал, забрав с собой пароли? 

— Лол. Президент ищет пароль от инсты, а он у дяди Армана в Пуату? 

— Что это ещё за «лол», Леон. Выражайся прилично — хотя бы в гостях. 

— Да ладно, мам, не душни. Тут все свои. 

— Это дядя Альфонс, — сообщила Мари-Мадлен, заглядывая в вибрирующий телефон. — Он говорил, что рейс отложили из-за непогоды. Может, он все же вылетел? 

— Тогда ответь, — разрешила мадам Бутийе, отгоняя мужа от недоделанного салата. — Хоть узнаем, что там с ним. Поставь на громкую. 

Мари-Мадлен послушно нажала на кнопку громкой связи, и на всю кухню раздался голос второго по счёту Ришелье из ныне живущих. 

— Арман! Алло, привет, ты меня слышишь? 

— Да, дядя, мы тебя слышим, — ответила в трубку Мари-Мадлен. — Как ты? 

— А, что? Ты слышишь? Да, я…извини, что я не предупредил раньше. Они забрали мой телефон. 

— Кто они?

— Санитары. 

Мари-Мадлен переглянулась с четой Бутийе. Леон тихо заржал в рукав толстовки. 

— Какие санитары, Альфонс? — осторожно спросила мадам Бутийе. 

— А, это из госпиталя. Они забрали мою сумку, а телефон был там. Ну, и они кажется её перепутали с чьей-то другой сумкой, и не могли её найти. А потом нашли, но телефон разрядился, и мне пришлось ждать, пока Манон привезет зарядку… 

— Альфонс, — перебил его Клод. — Почему ты в госпитале? 

— Да я… э, Клод, это ты? А где Арман? 

— Он не в кондиции. Мы сегодня за него. Тут я, Мари, Леон и Мари-Мадлен. 

— Ух ты, вы уже собрались? 

— Да, ты же сказал, что рейс отложат. Мы решили выехать без тебя вчера. Так что там с госпиталем? 

— С госпиталем? А, да, госпиталь. Ну в общем вчера я ехал домой из аэропорта. То есть, я хотел поехать, да, но был такой жуткий снег, все засыпало, и я не заметил лестницу. 

— Ты упал с лестницы? — встревоженно спросила мадам Бутийе. 

— Я же говорил: лестницам нельзя доверять, — хмыкнул Леон. 

— Э, ну не то чтобы упал. Ну, то есть да, немного упал. Да это ничего, я бы отлежался, но тут Манон, а эти врачи ей наговорили всякой чепухи, что мне вставать нельзя, ногу нагружать и прочие глупости — она меня теперь дальше ванной не пускает. А там даже и перелома-то не было, так только… Да все это ерунда — я и с переломом ходил, и ничего. Клод, ты помнишь? Тогда, на вашей свадьбе?

— Помню, — флегматично подтвердил месье Бутийе. — Недалеко правда. Но ходил. 

— Так, — стоически вздохнула мадам Бутийе. — Во-первых, возблагодарим Бога за Манон. Во-вторых, Альфонс, сиди дома и не вставай, будь добр. Прилетишь на Пасху. На Пасху, по крайней мере, не бывает метелей. 

— Зато бывают ливни, — заметил Леон. — Тоже опасная штука, если не смотреть себе под ноги. 

— Эй, не душни, — махнул на него месье Бутийе. 

— Да я что? Я верю в дядю Альфонса. 

Мадам Бутийе потребовала к телефону Манон и несколько минут переговаривалась с ней, давая советы насчет подвернутых ног и упрямых мужей, пока месье Бутийе виртуозно уничтожал виноград у нее за спиной. Когда она выключила телефон и обернулась — было уже поздно. 

— Клод! 

— Я считаю, пора валить отсюда, — заметил Леон. 

— Согласна, — кивнула Мари-Мадлен, и они ретировались из кухни. 

Как раз в ту минуту, когда они прошмыгнули в коридор, а мадам Бутийе угрожала месье Бутийе разводом, в дверь кто-то постучал. 

— Вы кого-то ждете? — спросил Леон, косясь на прихожую. 

Мари-Мадлен покачала головой. 

Стук повторился с большей настойчивостью. 

— Тогда кто это? 

— Я не знаю… у нас даже соседей нет. 

— Может, дядя Арман реально что-то утащил из Елисейского? 

— Тогда лучше не открывай. 

— Ну, если это национальная гвардия, то эта дверь нам вряд ли поможет. 

Стук превратился в глухой долбеж — как будто какой-то йети, забыв ключи, пытался попасть к себе домой; и в подтверждение слов Леона — дверь жалобно заскулила в петлях. 

— Что там такое? — недовольно спросила мадам Бутийе, высовываясь из кухни. 

— Эээ, тут кажется кто-то ошибся квартирой, — проинформировал её Леон.

— Клод, — позвала мадам Бутийе испуганно. — Клод, посмотри, кто там. 

Месье Бутийе протиснулся вперед, покровительственным жестом отстранив жену, и прошел к двери. Некоторое время он колебался, замерев у порога и внимательно прислушиваясь. 

Затем некто на той стороне вдруг перестал барабанить. И в повисшей тишине все собравшиеся услышали отчетливое: 

— Арман, мать нашу, открой! Я знаю, что ты там! 

— Боже, это Анри, — с облегчением выдохнула мадам Бутийе. 

— Дядя Анри? — удивилась Мари-Мадлен. — А он что здесь делает?

— Ну, значит, сошел я с поезда в Пуатье, все дела, и на вокзале встретился мне один мужик, который ехал в мою сторону. С виду мужик нормальный, а оказалось — натуральный мудак. 

— Анри! Не выражайся при детях! 

— Ну что я могу поделать, Мари, если этот петушила оказался копом булонским. А я-то вообще ПСЖ на дух не переношу. Ну, мы с ним и поспорили. 

— Спорить с человеком, который везёт тебя ночью по пустой автостраде. Еще и с болельщиком ПСЖ. Ты гений, Анри. 

— Ой, Клод, заткнись. 

— И где он тебя высадил? — спросил месье Бутийе, ничуть не обидевшись. 

— Да я что ли знаю? — пожал плечами Анри, грея замерзшие руки о чашку с чаем. — Может быть, километрах в десяти отсюда. Я пошел сначала по дороге: думал попутку поймать. Но он меня по какой-то трассе повез, где никто не ездит, собака. Тогда я карту открыл, и решил через лес срезать — там вроде недалеко было…

— Тебя прошлый раз ничему не научил, да? — хохотнул месье Бутийе. 

— Какой ещё прошлый раз? 

— Когда вы с Арманом поперлись в поход со сломанным компасом. 

— Который, между прочим, ты мне дал! 

— Когда я его тебе отдавал, он ещё работал. 

— Ну, вы еще подеритесь тут, — вступилась мадам Бутийе, вероятно, ощутив некоторый приступ дежавю. — Анри, перестань вертеться, иначе я отправлю тебя в травматологию. 

— Она может, — подтвердил месье Бутийе. 

Леон закашлялся от смеха, чуть не выплюнув свой сок обратно стакан. Мари-Мадлен с улыбкой постучала его по спине. 

— Очень смешно, — закатила глаза мадам Бутийе, последние пятнадцать минут занятая самоотверженными попытками минимизации ущерба, который был нанесен лицу старшего Ришелье: он стал счастливым обладателем распухшего носа и роскошного фингала, стремительно синеющего на левой скуле. При этом щеки его все еще сохраняли яркую морозную пунцовость, что вкупе со старым шерстяным свитером, найденным мадам Бутийе в забытых миром закромах дома, придавало ему легкое сходство с образцовым парижским бомжом. 

— Так ты серьезно добрался до нас пешком? — снова подал голос Клод. — Мог бы просто позвонить, чтобы мы тебя забрали. 

— Когда я забрел туда, где перестал ловить интернет, я хотел это сделать. Но мой айфон сдох прежде, чем я успел вернуться на трассу. Я заплатил за него почти тысячу долларов, чтобы во цвете лет помереть посреди леса — прямо в сочельник. Да ещё и с этим пылесосом… 

Леона снова разнесло, и на сей раз к его гоготу присоединились все присутствующие. Пылесос был мемом этого вечера. 

— Вечно ты влипаешь в истории, — покачала головой мадам Бутийе, выдавливая ещё одну порцию геля на гематому. — Когда только ум появится? 

— Что поделать, все мозги в нашей семье достались Арману. 

Месье Бутийе усмехнулся, явно имея свое мнение на сей счет. 

— Если бы, — в тон ему проворчала жена. — Этот умник только и ищет возможность как бы угробиться. Вечно лезет в самое пекло. И ведь предупреждали его не возникать — нет, он пошел свой дурацкий проект защищать. 

— От этого проекта, Мари, зависит будущее Франции, — тихо, но с крайним достоинством возразил виновник этой дискуссии с порога кухни. И мрачно добавил: — Вернее, зависело. 

— Арман! — заорал Анри и подорвавшись с места, сгреб брата в медвежьи объятия. — Черт возьми, тысячу лет тебя не видел, а ты все такая же швабра! 

— О Господи, отпусти ты меня… — простонал Арман и зашелся жутким хрипящим кашлем. 

— Прости-прости, — тут же всполошился Анри, вместе с Мари-Мадлен помогая брату добраться до стула. — Кто ж знал, что ты так расклеился. Здоровье у тебя, конечно… как ещё не сдох. 

Арман смерил его хмурым взглядом, продолжая надрываться в платок под сочувствующие вздохи племянницы. 

— Что у тебя с лицом? — спросил он, выиграв у бронхита очередное сражение. 

— А, это… сходил на футбольный матч, — лучезарно улыбнулся Анри. — Вот, сувенир на память. 

— Ммм, и как его зовут? 

— Кого?

— Мужа футбольного матча, — уточнил Арман. 

Леон опять подавился соком. 

— Знаешь, братец, — отозвался Анри с лукавой ехидцей. — Оказал я однажды услугу одному хорошему человеку — с тех пор вот вошло в привычку получать по роже. 

Арман неожиданно для всех смутился. Мари-Мадлен бросила невольный взгляд на мадам Бутийе и спрятала смеющееся лицо в ворот свитера. Анри заговорщицки подмигнул ей. 

— Я что-то пропустил? — спросил Леон с подозрением. Мари-Мадлен покачала головой. 

Чета Бутийе наблюдала за этой сценой с одинаковым уровнем недоумения в глазах, но пояснения не последовало. 

— Ладно, — пробормотал Арман, неловко кутаясь в свой халат. — Если серьезно, Анри: что ты здесь забыл? Два дня назад ты звонил мне из Валь-Торанса. 

— Хотел сюрприз сделать, — непринужденно пожал плечами Анри. — А я не понял, ты что — не рад мне? 

— Рад, — обреченно произнёс Арман. — Но мог бы и предупредить, что заявишься. У нас тут не особенно много места, а я не собираюсь спать с тобой в одной кровати. 

— А между тем, это не я пинаюсь во сне. С конем спать безопасней, чем с тобой.

— Зато ты храпишь как стадо носорогов. 

— Клевета! 

— А вот и нет. 

— А вот и да!

— Анри, ты можешь лечь в гостиной, — прервала их мадам Бутийе. — Альфонс все равно не приедет. 

— Почему не приедет? — нахмурился Арман. 

— Он позвонил и сказал, что повредил ногу. Так что он никуда не полетит в этом году. 

— Ха! Ну типичный Альфи! — громогласно расхохотался Анри. — Он и перед вашей свадьбой ногу сломал. 

— Худшая свадьба в моей жизни, — пожаловался месье Бутийе. 

— Что ты сказал? — спросила мадам Бутийе сладким голосом. 

— Ничего, дорогая. Тебе послышалось. 

— Нет, на самом деле, было весело — Арман так накидался, что нам пришлось везти его домой в садовой тележке. 

Бедный Леон загоготал во все горло, до смерти напугав свернувшуюся у ног хозяина Сумиз. Мари-Мадлен, в свою очередь, уставилась на дядю с весёлым удивлением. 

— Анри, ещё одно слово, и спать ты будешь в подвале, — предупредил Арман, на чьем лице было слишком отчетливо написано желание исчезнуть из этой вселенной как можно скорее. 

— Ой, да лаааадно тебе, — отмахнулся Анри. — Я считаю, семья для того и нужна, чтоб перед ней позориться. Не можешь же ты скрывать все свои косяки вечно. 

— Я сейчас начну вспоминать твои косяки, и мы будем сидеть здесь до завтрашнего вечера. 

— Да я только «за»! У вас есть хорошее вино? 

— Так, ну уж нет, — твердо возразила мадам Бутийе. — Арман болеет, Клод не пьет, потому что я так сказала, а я с тобой точно пить не буду. Так что никакого алкоголя. 

— Какая же ты зануда, Мари, — проворчал Анри и обернулся к Клоду. — Как ты с ней живешь вообще? 

Месье Бутийе покачал головой, делая многозначительный жест у шеи. Но поймав сердитый взгляд жены, он улыбнулся так, что вопросы отпали сами собой. 

Леон закатил глаза и что-то зашептал на ухо Мари-Мадлен — что-то очевидно смешное, потому что она спрятала лицо в ладонях и отчаянно захихикала. 

— Все с вами ясно, — покачал головой Анри и счастливо вздохнул. — Нет, все-таки я хорошо сделал, что приехал. Так давно вас всех не видел… 

Арман смотрел на брата задумчиво и немного грустно, скрестив на груди руки. Где были его мысли, нельзя было однозначно сказать, но вероятно где-то далеко в прошлом. Он в конце концов отвернулся, как будто хотел отвлечься от собственных размышлений, и вдруг нахмурился. В углу у окна стояла картонная коробка, намокшая с боков — настолько огромная, что в нее при желании могли бы уместиться все шесть его котов. 

— А это еще что такое? — спросил он с недоумением.

— О… это робот-пылесос, — ответил Клод, и Леон с Мари-Мадлен снова принялись хохотать. 

— Откуда он здесь? — вздернул брови Арман. 

— Я принёс, — отозвался Анри. 

— Ты серьезно? 

— Серьезней не бывает. Я тащил его сюда через гребанный лес почти четыре часа и чуть не сдох — все ради тебя. 

— Что? Какой ещё лес? 

— Он ехал на попутке, и его высадили за плохое поведение, — пояснила Мари. — А потом он пошел сюда пешком. 

— Каждый раз, когда мне кажется, что ты превзошел сам себя, происходит это, — хмыкнул Арман.

Анри пожал плечами с обезоруживающий улыбкой. 

— Ну, ты же меня знаешь. Во мне силен дух авантюризма. 

— Это называется маразм, Анри, — заметил Клод, и кухня снова наполнилась смехом.

Арман покачал головой и тоже улыбнулся — почти с таким же выражением, с каким улыбался его брат. И хотя минуту назад он думал, что слишком многое изменилось с тех пор, как они были детьми, он был рад убедиться в том, что некоторые вещи, кажется, вполне себе вечны.