Когда никого нет (гет)

Шестнадцать. Красивая цифра. Юбилей. Возраст, с которого что-то меняется, даже если ты сам не знаешь, что именно.

В квартире тихо. Даже слишком. Парадная обстановка с хрустальными люстрами, зеркальными стенами и сверкающими полами — как витрина: выглядит дорого, но внутри пусто.

Клод просыпается поздно. Он не ставил будильник — не было смысла. День — серый, как пыль под кроватью. Ни поздравлений, ни звонков, ни шорохов за дверью. Только затхлость в воздухе и противный осадок внутри. И не удивительно, ведь он поругался. Со всеми.

С отцом — потому что устал быть "сыном мэра" и слушать, как он рассказывает на пресс-конференциях о "формирующихся лидерских качествах Клода". С одноклассниками — потому что они всё равно видят в нём просто выскочку в дорогой одежде. И, хуже всего, с Сабриной.

Она сказала, что он стал черствым. Он сказал, что она прячется за чужими жизнями, потому что боится построить свою. Отец улетел еще вчера. Сабрина... Сабрина молчит уже третий день. И Клод знает ведь он все испортил. Сам. После той ссоры, в которой он, как всегда, переборщил, как всегда — слишком резко, слишком зло. Задевал глубже, чем стоило. Он просто... устал. От того, что должен быть "примером". От того, что его называют по фамилии, будто он проект, а не человек. И он сорвался. И даже она — его Сабрина, которая прощала почти все — ушла. И не вернулась. А ведь она была единственной, кто приходил без повода. Кто оставался, когда Клод сам не знал, зачем зовёт. Он пытался доказать, что не нуждается ни в ком. Но эта была ложь. Очевидная, но он упорно цеплялся за нее потому что злость — проще чем быть. Проще, чем признать, что ты скучаешь.

Клод целый день бродит по квартире. Комнаты огромные, как музеи, но холодные. Отражается в зеркалах, как привидение. Его «вечеринка» — это отражение себя самого, уставшего, злого и одинокого. Теперь он сидит на полу в своей спальне, уткнувшись в колени, и думает, что шестнадцать — ужасно одинокое число. Телефон лежит рядом, экран погас. Ни сообщений, ни звонков. Только старая фотография на заставке: он и Сабрина, смеются, держась за руки. Когда еще все было просто. Он бросает телефон на полку и больше не смотрит на экран. Там — пусто. Пирога нет. Гостей нет. Праздника нет.

Шестнадцать — и никого рядом. Он же сам этого хотел, правда?

* * *

В четыре — звонок в дверь. Одинокий и короткий. Он сначала не двигается. Решает, что показалось. Может, доставка для соседей или курьер по ошибке. Снова звонок. Уже дольше и громче. Клод поднимается и нехотя идет открывать дверь. Волосы растрепаны, глаза усталые. И, когда открывает — застывает. На пороге стоит Маринетт Дюпен-Чен.

Она — не из его круга. Они редко общались, но он часто смотрел на нее. Когда она смеялась на перемене, когда что-то записывала в блокноте, прикусывая губу, когда хмурилась на контрольной. Он даже не помнит, с чего это началось — просто однажды заметил и больше не смог не замечать. Сейчас она держит в руках коробку, перевязанную лентой и термос. Одетая просто, без макияжа, с распущенными волосами, она выглядит как-то особенно... по-настоящему. Словно пришла не в гости, а домой.

— Привет, — говорит она.

— Ты... что ты тут делаешь? — Клод не может скрыть удивление и странную, едкую надежду. Что она — не по ошибке. Что для него.

— Поднимаю боевой дух, — спокойно отвечает Маринетт. — У тебя сегодня день рождения. И что ты поругался с Сабриной. С отцом. С остальными.

Он растерянно отходит в сторону. Она входит, будто знала, что он не закроет дверь. И он правда, бы не закрыл.

— Новости быстро расходятся, — бурчит Клод, закрывая дверь.

— Особенно если ты сын мэра, — говорит Маринетт. — Я принесла торт немного кривой, но вкусный. По крайней мере, так говорит моя бабушка. А еще — чай с корицей. Надеюсь, ты не против.

— Я... не ожидал. Совсем.

— Иногда лучше не ждать, а принимать, — она улыбается уголком губ.

— Но почему ты...

— Потому что так правильно, — спокойно перебила его Маринетт. — Потому что я знаю, каково это — быть одному. И, если, честно, потому что ты — не совсем тот, за кого себя выдаешь.

— А за кого я себя выдаю? — он слабо усмехается.

— За того, кому никто не нужен. Но это неправда. Иначе ты бы не смотрел на меня так. В школе. Иногда.

Он краснеет. Сразу до корней волос. Она заметила и знала все это время.

— Я... не хотел, чтобы ты поняла.

— Поняла, — она кивает, не отводя взгляда. — Но не сочла это плохим. Ты не страшный. Ты просто не умеешь показывать, что тебе плохо.

Они садятся на кухне. Едят торт — сладкий, рыхлый с малиновой начинкой, а теплый чай пахнет зимой, корицей и детством. Клод смотрит на ее руки — тонкие, аккуратные. Она говорит что-то о том, как пекла, как переживала, что не выйдет. А он не слушает — просто смотрит, потому что не верит, что она реально здесь. Что выбрала прийти именно к нему. В его самый плохой день.

— Я поругался со всеми, — говорит Клод. — Даже с ней. Особенно с ней.

— Знаю, — тихо отвечает Маринетт. — Но это не значит, что ты заслужил одиночество.

— А может, заслужил.

Она смотрит на него внимательно.

— Ты не плохой человек, Клод. Ты просто очень устал.

Он хмурится, а потом вдруг выдыхает, как будто из него вытащили весь воздух.

— Я злюсь все время. На отца, на школу, на себя и делаю больно, тем кто ближе всего.

— Потому что так проще, — ее голос превращается в шепот. — Проще оттолкнуть, чем признать, что тебе страшно быть одному.

Он замолкает и кивает, словно сдается. И вдруг говорит:

— Ты мне нравишься.

Она не удивляется, а просто улыбается чуть мягче. — Я знаю.

— И все равно пришла?

— Я ведь тоже не железная.

Он не верит. Он действительно не верит. Маринетт пришла к нему. На его день рождения. С тортом и чувствами?

— Я хотел бы быть другим, — хрипло говорит он. — Лучше, мягче, как ты.

— Не надо быть мной, — отвечает Маринетт. — Хватит быть с собой, но по-настоящему. Без маски потому что я пришла к тебе, а не к образу.

Он почти плачет, но не от боли, а от облегчения и от тепла, потому что кто-то увидел его. Не броню, не привычку, не фамилию, а его. Слишком шумного, слишком чувствительного. Одинокого.

Позже они идут на крышу, сидят, болтая ногами над городом. Дома мерцают окнами, воздух пахнет пылью и листьями.

Он рассказывает о своих страхах: о том, как давит имя, о том, как устал быть чьим-то продолжением. Про отца, который всегда занят. Про Сабрину, которой он наговорил слишком много. Про школу, где его либо боятся, либо используют. Про злость. Про одиночество. Маринетт слушает. Не перебивает и не пытается исправить. Только иногда кивает. Иногда — улыбается.

И в этой тишине, в её молчаливом принятии, — больше поддержки, чем во всех красивых речах, которые он слышал за свою жизнь. Потом она говорит:

— Ты не обязан соответствовать и не обязан нравится всем. Ты не обязан быть даже мне удобным. Просто будь.

Он впервые за долгое время чувствует, как что-то внутри него становится легче. Как будто кто-то развязал веревку вокруг сердца. Он смотрит в её глаза. И впервые за долгое время не чувствует себя чужим. Не чувствует, что должен быть кем-то, чтобы его приняли.

Они сидят до темноты и съедают торт вдвоем. Свечку он задувает — в тишине. Желание не загадывает. Все, что он хочет, — уже напротив. Клод замечает, как ее плечо касается его. Ее запах — чуть сладкий, как ваниль и мука — кажется родным. Его тянет к Маринетт, но он боится разрушить этот хрупкий момент.

Маринетт первая берет его за руку. Тихо, будто это само собой разумеется. Будто ее пальцы всегда искали его ладонь. Он смотрит на их переплетенные пальцы и вдруг все, что было до этого дня, кажется не таким важным. Все ссоры, все страхи и все слова, которые он не успел сказать.

Когда вечером она уходит и оставляет на столе записку. Он не спрашивает, придет ли снова. Она не говорит только касается его плеча — легко, как будто дает опору. И легкий, почти невесомый поцелуй в щеку. Клод прижимает пальцы к коже и стоит ошеломленным. После, когда остается один, разворачивает записку и на ней — тонкими чернилами:

"Ты не обязан быть сильным каждый день

Но ты — гораздо сильнее, чем тебе кажется.

С днем рождения, Клод.

— М."

Он улыбается медленно. Сначала глазами, потом губами. Сердце ноет — но уже не от пустоты. Клод открывает чат с Сабриной. И, не задумываясь, пишет:

"Прости. Я был не прав. Я скучаю."

Кнопка "отправить" кажется тяжелее обычного, но он нажимает. И чувствует, как с плеч сходит хоть немного. В этот момент понимает: день, которого он боялся, оказался самым честным в его жизни.

Шестнадцать. День, в который он все-таки стал чуть ближе к себе настоящему.И все началось с того, что одна девочка постучалась в дверь.