Шалости: Первый год (джен)

Ах, первокурсники… Ещё пахнут мятой и нерешительностью, но уже тянут к шалостям свои лапки, как котята к молоку. Глупенькие, неумелые — и оттого особенно интересные.

Но были те четверо… они были другие. Все, гриффиндорцы — как на подбор. Двое так точно! Остальные? Хм, тоже интересные. И весёлые все!

Один только Джеймс, со своей вечно взъерошенной головой и видом: «я тут самый главный», чего стоил! Он даже сам по себе уже как цирк! Ну и второй, Сириус, тоже не промах! Смеялся он очень уж громко! И чересчур яркий был, даже для Гриффиндора. Да и затейник, каких поискать. Третий вот, правда, какой-то бледный был. Вежливый такой… Но смотрел слишком уж пристально. Такие обычно тихие… но если и делают что-то — то уж наверняка. Я уже тогда почуял, что он зверь лютый… Но это мы с вами, тихо-тихо, никому не скажем. А вот, четвертый… Ну а четвёртый… за компанию. Для полного квартета. Дёрганый он был какой-то — прямо кролик перед удавом. Правда руки замарать никогда не боялся — а это, от меня уже в плюс.

И вот скучное утро во внутреннем дворе. Солнце лениво растекается по плитам, голуби нагло гадят на статую гоблина, а тот сердито машет рукой. Филч в своём новом амплуа: надутый, ворчащий, возится с ведром и шваброй, будто уборка — его реальная обязанность. А кошка его уже тогда следовала за ним. Молоденькая ещё. Лежала рядом с хозяином и щурилась на солнце. Тьфу ¬— идиллия. Но, чувствовалось в воздухе что всё вот-вот изменится.

И всё действительно изменилось, когда двое с Хаффлпафа, оказавшиеся спешно найденными подельниками, выбежали из замка и понеслись прямо к Филчу, голося на весь двор.

— Мистер Филч! Там в туалете кто-то плачет! Заперли девочку!

Орали они, как баньши на похоронах. Филч, конечно же, повёлся. Новичек он тогда был. Скорчил лицо, проворчал что-то про негодников и потопал за "спасателями", сжимая швабру, будто та его меч правосудия.

А вот и трое моих юных артистов — выскользнули из-за угла, а Джеймс остался на стреме. Уже у ведра Филча Сириус достал из кармана скляночку.

— Шалость №3. Тестовая. Воняет как испуганный тролль, но работает весело.

— Главное — не нюхать. — серьезно заметил Ремус.

— Так я уже! — ухмыльнулся Сириус. — Ещё утром. Потом Джеймсу сунул под нос, он, правда, спал…

— А вот почему он так резво в душ ломился — фыркнул Люпин и нагнулся к ведру, выливая протянутую Сириусом баночку. Питер тем временем достал линейку (ну а чем ещё мешать зелья?), и, приговаривая

— Ой что будет, ой что будет — начал перемешивать зельеварительный кошмар в ведре Аргуса.

Я же завис над клумбой — предвкушая. О, мне было интересно. Даже чересчур. Сделав своё дело, мальчишки юркнули за фонтан, затаились и стали ждать, когда вернётся ничего не подозревающий Филч. Пришел он скоро и ворчал что-то про Миртл — мол, вечно плачет — и, не задумываясь, шлёпнул шваброй в ведро.

И… началось.

Сначала жижа в ведре за пузырилась, исторгая из себя фонтан пены. Она была вся такая зеленая, как сопли, и мерзко шипела, разнося отвратительное зловоние. Да такое что и у меня защипало в глазах! А я, между прочим, дух! Ну а дальше началась потеха! У Филча глаза заслезились, а кошка его в истерике и зловонной пене помчалась через двор, разнося мерзость ещё дальше! Филч уже шагнул было за ней — и с воплем заскользил прямо в офанаревшую статую гоблина! За ним остался след из пены и непередаваемого амбре шалости!

— КТО-О-О-О?! — заорал он так, что даже статуя гоблина поморщилась — Я ВАС ВСЕХ НАЙДУ! ДОМОЙ ПОЕДЕТЕ, НЕМЕДЛЕННО! КАКОГО МОРДРЕДА Я ПОДПИСАЛСЯ НА ЭТУ ДОЛЖНОСТЬ?! НОРИИИИС!!

А мальчишки? Ага. Спрятались. Тихонечко смеются наслаждаясь триумфом, как положено юным гером.

А я? А что Я? Дух замка? Ха, Я — Пивз! Я не доносчик, я — поэт! Зависнув над завхозом, я начинаю своё свое творчество!

— Филч шваброй машет, как маггл с утра,

А пена шипит — в ней зреет ржакА!

Кошка визжит, и по двору летит —

А я… я сочиняю этот бит!

Аргус не оценил моих стихов и, ругаясь на чем свет стоит, швырнул в меня швабру. Мазила! Я — неуловим! Показав ему язык, полетел в сторону замка, где уже скрылись юные герои. Нужно же было постебаться над ними — конкуренты как-никак.

Хогвартс по утрам — это почти симфония: чайники булькают, ученики зевают, призраки стонут от философской тоски… А я — парю под потолком и наблюдаю. Особенно за теми, кто творит пакость не хуже меня. А в этот день… м-м-м, это был день Поттера. Джеймса Поттера.

Он — как сквозняк в деканской мантии: быстрый, дерзкий и абсолютно не уважающий границы. Ни моральные, ни пространственные, ни синтаксические. Особенно — в трансфигурации, где правит старая кошка в человеческом обличье.

— МакГонагалл — шепнул он Ремусу с широкой ухмылкой — ну она же реально превращается в кошку. Значит, шутка будет… тематическая.

Ремус что-то промямлил про здравый смысл и уважение к преподавателям, но Джеймс уже тащил из сумки заранее подготовленную табличку. Сделана аккуратно, на дощечке, краска свежая, штамп в углу «Министерство магических повадок» — чисто для антуражу.

А я тут как тут. Прислонился к колонне, наклонился поближе и шепчу в пустоту: — Поттер, Поттер… Ты даже не подозреваешь, что твой шедевр будет сопровождаться спецэффектами от Пивза.

На табличке было выведено каллиграфически и с любовью:

«Класс кошачьего послушания. Мяукать тихо».

О-о-о, зрелище обещало быть чудесным. Поттер закрепил табличку на двери, а я тихонько добавил в неё свою иллюзию. Теперь любой, кто читает — слышит тихое мурлыканье. А если прислушаться подольше… табличка начнёт мяукать громче.

Ученики начали собираться. Сначала была пара первокурсников. Увидели табличку — хихикают. Потом подошёл староста с остальными первачками и засмеялся в голос. Как и остальные шалопаи. Я, между прочим, подпевал. Ну как подпевал… завывал, как полудохлый Джарви.

И вот появилась МакГонагалл. Ах, это выражение лица! Сначала холодное раздражение, потом удивление… потом подозрение. И всё это в идеальной градации, как у хорошего актёра.

— Мистер Поттер, — голос у неё был ровный, но я видел, как дёрнулся её левый глаз.

— Профессор, — невинно ответил Джеймс.

— Вы хотите объяснить, почему у моей аудитории появился статус кошачьего клуба?

— Это подарок от… — Джеймс глянул на меня, и я создал иллюзорный нимб над своей головой. — …неизвестного благодетеля.

Она ещё мгновение смотрела на него, потом табличка вдруг громко заурчала. И тут я не выдержал — пролетел прямо над её шляпой и звонко прокричал:

— Муррр, профессор! Приёмная комиссия уже за углом! Все в клуб!

Толпа загоготала. МакГонагалл вздохнула, сняла табличку, но было заметно, как уголки её губ дрогнули. А я улетел вверх, оставив за собой смех и прекрасную шалость.

Есть вещи, которые я люблю особенно. Учеников в лужах. Слизь на потолке. И… подушки. О, сколько боли, щекотки и ссор они повидали! Но в тот вечер, в гостиной Гриффиндора, одна подушка стала орудием стыда и общественного веселья.

Сириус Блэк, растянувшийся у камина, выглядел так, будто являл собой воплощение бунта. Улыбка до ушей, глаза — как у пикси на сахаре.

— Скучно — объявил он, потянувшись. — Надо оживить вечер.

— У тебя опять эта ухмылка — пробормотал Люпин. — После неё либо кто-то орёт, либо мы драим полы в туалете.

— Спокойно, — сказал Сириус. — Просто… обратите внимание вон на то кресло префекта.

— Ты что-то сделал? — шепнул Джеймс, уже в предвкушении.

— Я? Нет. Эта подушка сама решила постоять за себя — невинно пожал плечами Сириус. И подмигнул.

Тут появился Префект. Четверка гриффиндорцев переглянулась. Флимонт, зануда и живое воплощение устава, осмотрел свое кресло, насупился и пробурчал:

— Вечно тут крошки, перья, смех какой-то… — И сел. Пауза. Четверка замирает. И, в этот момент, подушка громко, с обидой и презрением, заявляет:

— О, великое седалище! Пощади! Я ведь всего лишь нежная подушка, а не мат для тренировок по падению! — Флимонт дёрнулся. Гостинная притихла и все посмотрели на префекта. А подушка тем временем не унималась:

— Мерлин мне в набивку, кто тебя кормит, чучело гриффиндорское?! Слезь! Слезь, пока я не полопалась!

И тогда начинается. Грохот хохота. Питер валится со скамейки, Джеймс хлопается на пол от хохота, Люпин прячет лицо в ладони, силясь сдержать смех. А Сириус — просто и спокойно смотрит на префекта с выражением гордого художника, что только что закончил шедевр.

Флимонт взвыл:

— Кто это сделал?! Это… это унизительно! Я — представитель порядка! — Подушка — напоследок, капризно и с презрением выдала:

— Пердставитель ты! А не представитель!

И тут я, Пивз, не выдержал. Паря над каминной решёткой, прокричал:

— Поздравляю! Первый случай, когда подушка отказалась от попы! Приз за самые обидные ягодицы года вручается Флимонту лично!

Флимонт сбросил подушку на пол, топнул ногой, и скрылся в своей комнате. Подушка грустно вздохнула. Занавес.

А мальчишки… смеялись до слёз. Питер икал. Джеймс стонал. Люпин отдувался. А Сириус лишь тихо сказал:

— Мягкая месть — самая сладкая. Особенно, если у неё язвительный язык.

А я подумал… Что Блэк не просто пакостник. Он мастер шалости, и его подушки знают, как устроить сцену. Особенно для префектов-стукачей.

Ах, как я обожаю уроки полётов. Детишки на мётлах — это как лягушки на пружинах: визжат, крутятся и забывают, что не умеют летать. Особенно, когда на поле появляется шанс для злой шутки. И в тот день этот шанс ухватил Питер Петтигрю.

Мелкий, щуплый, с вечно виноватой ухмылкой. Он всю жизнь мечтал быть «своим парнем» в стае. Джеймс и Сириус блистали, Люпин был умён, а Питер… он терялся на их фоне.

Его мишенью оказалась Милдред Скэрроу — застенчивая слизеринка с кривоватой улыбкой и лицом, вечно ищущим одобрения. Она уже третий раз пыталась взлететь, но метла вела себя как обычная палка. И тут Питер, проходя мимо, что-то шепнул, касаясь её метлы своей палочкой. Никто ничего не увидел. Даже я чуть не пропустил. Но я-то чую, когда затеваются шалости.

Милдред наконец взлетела. Сначала неуверенно, потом чуть выше. Потом ещё выше… И вот она улыбнулась — широко, искренне:

— Профессор! У меня получается! — И тут… Метла резко дёргается. Взбрык. Кувырок. Завихрение. — АААААААА! — визжит она, потеряв контроль.

Толпа у края поля ахает. Несколько гриффиндорцев насмешливо фыркают, слизеринцы вытягивают шеи, пытаясь понять, что происходит.

— Она сейчас грохнется! — раздаётся с их стороны.

— Лови! — кричит кто-то из гриффиндорцев.

И всё бы кончилось очень нехорошо, если бы не я — Пивз, главный по свисту и спасению. Одно усилие моего намеренья и моя невидимая сила подхватывает девочку в воздухе, чтобы мягко отправить её в ближайший куст. Пшик, треск — и Милдред скрывается в листве.

Все снова ахнули.

— Ох ты ж — выдохнул Люпин.

— Это… было жёстко — сказал Джеймс, всматриваясь в кусты.

— Пит, ну ты даёшь, — добавил Сириус, хлопая Петтигрю по плечу. — Так и отчислить могут. Можно было и полегче, приятель. — Питер виновато пожал плечами.

— Да я… просто. Шутка. Она же… не пострадала.

Не пострадала, говоришь? Потому что Пивз был рядом! А не потому что ты рассчитал, индюк! Ах, детки. Что с них взять. Вечно исследуют границы допустимого.

Я завис над полем и крикнул так, чтобы даже привидения в замке подпрыгнули:

— О-о-о! Первый полёт — и сразу в дизайнерский ландшафт! Милдред, ты просто гений! Зелень и паника — новый хит сезона! — Гриффиндорцы заулыбались и захохотали над моей шуткой, а пара слизеринцев прыснула, прикрыв лицо ладонью. Я же сделал круг над полем, оглядел учеников и добавил с важным видом:

— А теперь, дети мои, запомните урок: хотите впечатлить кого-то? Убедитесь, что рядом есть мягкий куст!

Ха! Вот уж не думал, что я, Пивз, буду восхищаться шуткой без взрывов, падающих шкафов и заляпанных мантий. Но иногда и словом можно подшутить довольно метко. Особенно, если ты — Ремус Люпин, ходячая совесть в свитере и с прищуром профессора, который всё понял, но пока молчит.

И вот Лили, совсем зеленая рыжеволосая гриффиндорка, уже полчаса сидит в кресле в гостиной Гриффиндора, уткнувшись в книгу так, что едва не касалась её носом. Ну а мои любимчики-конкуренты развалились как попало: Джеймс в кресле, Сириус на полу, Питер зачем-то грызёт перо, а Ремус на кресле возле Лили.

— Лили, — вдруг говорит Люпин, откладывая тетрадь, — а ты знаешь, как отличить прыгучий репей от танцующего? — Она медленно отрывается от страницы:

— От чего?

— От танцующего репея. У них тактика разная. Один цепляется за штаны, другой завораживает жертву вальсом. — пояснил Ремус, а Сириус прыснул в кулак.

— Это ещё что! Лили, у танцующего репея любимая музыка — это «Вальс цветов». Если заиграет — беги. Будет преследовать до Хогсмита. — начинает родробнее объяснять ей Блэк.

— Не слушай их, — вставляет Джеймс, играясь с плюй-камнем. — Они просто ревнуют, что ты быстрее всех освоила бодрящее зелье. Вот и мстят ботаникой.

Лили прищурилась:

— Вы издеваетесь надо мной?

— Мы образовываем, — невозмутимо отвечает Ремус. — С юмором и любовью к деталям.

— И с полным отсутствием достоверности, — бурчит она, но прячет улыбку за переплетом книги.

— О, так ты уже распознаёшь научную ложь? Отлично! — хлопает в ладоши Ремус. — Второй курс, Лили. Ты опережаешь программу.

Смеются уже все, даже Питер, который понял шутку с задержкой.

Лили поднимает глаза:

— Люпин, тебе бы в преподаватели. Только не по зельям. А по чепухе.

— Чепуха — мой профиль, — серьёзно кивает он.

А я, качаясь под потолком, мурлыкнул:

— У-у-у, Люпин, юморист сердцеед! Без шишек, но с эффектом! Вот бы тебе ещё хохочущую крапиву на плечо — для комплекта.

Позже вечером, перед самым закрытием библиотеки, Лили вышла оттуда с книгой по зельям. И вот сюрприз! Встретила Люпина. Тот стоял, облокотившись на стену и сразу было понятно, что он здесь не случайно. В руках у него была тонкая старенькая книга с зелёной обложкой: «Полевой путеводитель по говорящим растениям и вредным травам. Для тех, кто не успел спросить профессора.»

— Решил, что тебе будет интересно, — тихо сказал он, протягивая книгу. — По зельям тебе Северус… и так помогает. А это… на случай, если встретишь поющего одуванчика.

Она берёт книгу, листает. Улыбка сначала тонкая, потом шире:

— Спасибо, Ремус. Ты…

— Тише, — он кивает на библиотеку. — А то выгонят за добрые слова.

А я, висящий под балкой, скривился. Фу, доброта. Липкая, тёплая, почти противная. Наверное, ещё и заразная.

— Ох, вы посмотрите на него! Скромник! Философ! Добряк! Хоть «Сиропус Сентиментус» вари! — прошипел я люстре и удалился, даже не скинув на них чернила. Иногда, чёрт возьми, даже у пакостников бывают любимчики.

Подземелья всегда пахнут чем-то неприятным — заплесневелыми книгами, плохо промытыми котлами и неудачными экспериментами. Особенно, когда там проходит урок зельеварения под чутким брюхом профессора Слагхорна.

Слагхорн — преподаватель зельеварения и просто добродушный пузан с усами, похожими на две половинки курабье. Он обожает рассказывать истории о былых ученических успехах и хохотать так, что на полках банки дрожат. Сегодня же он как всегда сиял, точно начищенный старательным домовиком медный чайник. Даже когда объялял ученикам, что варить они будут простейший отвар от бородавок.

— Скучно, — протянул Сириус, развалившись на скамье рядом с Джеймсом и усмехнулся. Любой преподаватель, увидь он такое выражение лица у Блэка, сразу бы понял, что дело пахнет шалостью. Но её увидел только Джеймс, у которого тут же заблестели глаза в предвкушении.

— План уже есть? — тихо спросил Поттер, заметив, что друг шарит в кармане.

— А как же, — ответил Блэк, доставая крошечный пузырёк с пыльцой цвета засохшего варенья. — Сегодня у нас… омалинивание нюни.

Цель его была очевидна — Снейп. Тот сидел отдельно, привычно склонившись над котлом. Работал с фанатичной точностью: отмерял капли, измельчал ингредиенты с мрачной сосредоточенностью и периодически шипел себе под нос, комментируя чужие ошибки:

— Они опять всё испортили… ну конечно… Гриффиндор в зельях — как тролль с лютней.

Сириус, не высовываясь из-за стола, сделал небрежный жест в сторону котла Снейпа. Открытая склянка с порошком булькнулась в котёл почти беззвучно и, усиленно измельчавший очередной ингредиент, мрачный слизеринец ничего не заметил.

Поначалу ничего не происходило. Джеймс даже разочаровано посмотрел на друга. Мол где бум? Сириус же откинулся на спинку скамьи и наблюдал за котлом Снейпа с ленивым предвкушением.

И тут… ХЛОП! Котёл с громким звуком выдал из себя густое облако ярко-малинового пара, который тут же осел на Снейпа. В мгновение ока его мантия, волосы и лицо приобрели вызывающе-ягодный оттенок. Не розовый, а Малиновый. С заглавной буквы. Это новый цвет позора для юного зельевара! Пауза. Джеймс хмыкнул, пытаясь сдержать смех, Питер весь съежился и постарался спрятаться за своим котлом, Ремус прикрыл глаза, стараясь не дышать и не рассмеяться, а Сириус с самым честным видом обратился к Северусу:

— Нюниус, ты что, решил попробовать новый стиль? Тебе идет.

Глаза Снейпа сузились:

— Это был ты, Блэк. — прошипел он утверждающе.

Сириус пожал плечами:

— Может, ты просто слишком страстно варишь зелья.

Слагхорн же, как всегда, попытался сгладить ситуацию:

— Такое бывает! Один мой ученик однажды окрасился в зелёный в попытке сделать успокаивающий настой. Правда, потом у него отросли жабры… Снейп слушал его вполуха, раздраженный взгляд слизеринца был полностью прикован к Сириусу. А я, Пивз, носился под потолком, визжа от восторга:

— Ну надо же, Снейпи! Ты — ярче, чем гриффиндорский шарф! Это опасно, вдруг тебя перепутают с весёлым человеком!

Слагхорн ещё что-то бормотал про «алхимические неожиданности», а Сириус снова развалился на стуле.

— Не забудь, Нюниус, цвет — не главное. Главное — уверенность, что он тебе к лицу. Или на лице.

Снейп резко отвернулся от гриффиндорца и его мантия взметнулась, словно знамя Гриффиндора, зацепив на прощание край стола. Пара колбочек на нем жалобно звякнула. Слизеринец же, не оборачиваясь, устремился к выходу, наплевав на то, что урок ещё идет. В каждом шаге его звенела злость и обещание мести. Он не просто покидал класс — он уносил с собой шторм, и я готов был поспорить, что этот шторм обязательно вернётся… с последствиями.

А я, Пивз, паря под потолком, тут же запел, виляя в воздухе:

— Малиновый, малиновый,

Суровый и злопамятный,

В подземельях зреет месть,

Жди сюрприз — и он здесь есть!

Ах, Большой зал перед каникулами — как тортик на подоконнике. Красивый, сладкий, и все знают, что его скоро унесут. Столы ломятся от еды, свечи плывут под иллюзорным небом, ученики сияют, будто их уже отпустили домой. Но я, Пивз, не расслабляюсь. Я жду.

Мои юные подражатели, те самые шалопаи в мантиях первого курса, явно задумали что-то эдакое. Джеймс Поттер весь день изображал невинность. Сириус Блэк носился по коридорам с видом архимага на пороге открытия. Ремус Люпин делал вид, что ничего не знает, а Питер Петтигрю едва не выронил коробку от шоколадных лягушек у выхода из библиотеки. Подозрительно? О, да.

И вот, когда Дамблдор — сверкающий, благодушный и, как всегда, чуточку загадочный — поднялся для своей финальной речи, началось.

— КВАААА! — донеслось с середины большого зала. Из непонятно откуда взявшейся там коробки выпрыгнула шоколадная лягушка. Посидела. Осмотрелась и одним прыжком оказалась на столе Слизерина.

— Мистер Крэбб, ваше эссе по удобрениям вызвало у меня слёзы… из глаз, из глаз! — заорала она немного картаво. Голос был точь-в-точь как у профессора Ларха, старого герболога с лицом, как у пересохшего каштана, и манерами, как у горшка с хищными растениями.

Тут следом из коробки выпрыгнула ещё одна лягушка! И вторым прыжком отправилась прямо на преподавательский стол. Прямо к Дамблдору.

— Если вы думаете, что моя борода случайно растёт в форме пердца — вы правы! — голосом директора громко заявила она на весь зал. Реплика прозвучала с таким пафосом, что и сам Альбус рассмеялся. Его глаза блеснули, он мягко опустился на место и, словно невзначай, бросил взгляд в сторону Поттера. Тот невинно ковырял вилкой в желе.

Третья лягушка запрыгнула прямо на тыквенный пирог на столе хаффлпафцев и прохрипела голосом Слагхорна.

— Не смейте трогать мои зефирки! Они лучше вас! — Гораций сначала чуть не подавился, а потом расхохотался так, что зазвенела крышка графина с тыквенным соком возле него.

— КВА! — хором вторили ей всё выпрыгивающие из коробки лягушки. Дополняя свое кваканье репликами.

— Это не пирог, это преступление против вкуса!

— Слизерин снова проиграл — какой сюрприз!

— Если я ещё раз услышу “но это было в учебнике” — клянусь, превращу в шляпку!

Одна лягушка прыгнула прямо к Минерве МакГонагалл и мурлыкнула.

— Класс кошачьего послушания. Мяукать тихо. Когти не выпускать. — Профессор приподняла бровь — и, кажется, едва заметно улыбнулась.

Зал заревел. Захохотали даже слизеринцы — кроме скривившегося Снейпа. А я, Пивз, кружил над всем этим хаосом и искренне аплодировал.

— Вот это уровень, вот это работа! — закричал я, зависнув над учительским столом. — Брависсимо! Но до моего уровня всё равно ещё расти и расти!

Одна лягушка допрыгала до Фрэнка Лонгботтома, который тут же передал её Алисе, на что та звонко рассмеялась, когда лягушка заорала голосом Филча.

— НОРИИИИС!

Когда зал немного утих, Дамблдор поднялся снова, огладил свою бороду, придавая ей форму перца чили, и со своим загадочным выражением на лице произнёс.

— Пожалуй, лучше финала и не придумаешь. Год завершён, столы в порядке, преподаватели в здравии. Лягушки — съедобны. Кто-нибудь, попробуйте: они теперь с цитатами и карамелью. — С этими словами он поднял бокал с тыквенным соком, и вся школа последовала примеру.

А я… Я взмыл к потолку, схватился за свечи и закружился с ними так, что остальные огоньки отпрянули от меня в сторону.

— Ооо, вот это поколение! — кричу на весь в зал — Хогвартс, держись! Шторм уже внутри, и он обещает быть… интересным!