Гарри Поттер. После героя (джен)

Хогвартс встречает осень, как всегда: бесстыдно красивый, уверенный в себе, вечный. Башни, листья, заклинания — всё на своих местах. Кроме Гарри Поттера.

Он идёт по коридору, который знал наизусть, но теперь каждый шаг в нём звучит иначе. Как будто стены ждут не его. Как будто он пришёл раньше или позже, чем нужно.

В прошлом сентябре он сидел в поезде, в купе с Гермионой и Роном, обсуждал будущее. В этом — он ехал один. Гермиона сдала СОВы на "превосходно", поступила в подготовительное отделение при Отделе магического права. Рон ушёл в Лавгертон к отцу, стажироваться в Отделе по контролю за магическими существами.

А Гарри остался.

Повторно.

Он не завалил всё — но провалил ключевое. Зельеварение, Прорицание, Защита от тёмных искусств — всё, где он должен был "блистать". Слишком устал, слишком подавлен, слишком… не герой.

Все думали, что он просто не старался. Что вернётся, соберётся, сдаст.

Но он не вернулся. Не собрался. И не сдал.

На завтраке Гарри сидит в самом краю гриффиндорского стола, будто это физически уменьшает его присутствие. Он не поднимает глаза. Те, кто знал его, — уже не с ним. Те, кто остался, — младше, и смотрят с недоумением: это тот самый Поттер? Тот, кто победил Волдеморта?

Он не ест. Ломает тост и крошит его в чай. Профессор Слизнорт проходит мимо, делает вид, что не замечает.

Когда завтрак заканчивается, он идёт в библиотеку. Привычка. Там хотя бы тишина.

Он пробует открыть книгу по теории трансфигурации. Читает одну и ту же строчку десять раз. Там написано:

«Форма — это не суть. Но с формой работать легче, чем с сутью».

Он усмехается.

Не только в магии, похоже.

В кабинете профессора Макгонагалл пахнет пергаментом и резкостью.

— Гарри, — она не смотрит на него строго. Просто ровно. — Я знаю, что тебе трудно. Но трудность — не конец. Это лишь… новый рубеж.

Он молчит.

— Ты не обязан соответствовать образу, — продолжает она. — Никто не обязан. Даже ты.

Он хмуро отводит взгляд.

— Тогда почему все смотрят, будто я сломался?

Она отвечает не сразу.

— Потому что они привыкли видеть тебя героем. А герой, как ты знаешь, не должен ошибаться. Не должен падать.

Она делает паузу.

— Это, конечно, чушь.

Он впервые поднимает глаза. В них — что-то похожее на страх.

— А если я не герой? Если я никогда им не был?

— Тогда ты просто Гарри Поттер. И этого достаточно. Вопрос в том — достаточно ли тебе.

Позже, в спальне, он смотрит в потолок.

Огромный, каменный, равнодушный.

Он думает: а если бы не было всего этого?

Без шрама, без пророчества, без войны.

Кто бы он был?

Он вспоминает себя в 11 лет.

Когда сова прилетела, когда Хагрид назвал его волшебником.

Когда всё только начиналось.

Он тогда думал, что, наконец, всё будет хорошо. Что он нашёл себя.

А теперь — потерял. Снова.

Но на этот раз никто не даст ему письмо, которое всё объяснит.

Теперь — он должен искать сам.

В ту ночь он спит плохо.

Видит себя в толпе.

Все идут вперёд — Рон, Гермиона, Невилл, Джинни.

А он стоит, один, и не может двинуться.

Он хочет крикнуть: “Подождите!”

Но горло — пустое.

Проснувшись на рассвете, Гарри впервые чувствует:

Это не пауза.

Это уже другая жизнь.

И он в ней — никто.

И, может быть, именно с этого всё и начнётся.

Гарри начал избегать лестниц, ведущих наверх.

Там — шумные коридоры, знакомые лица, смешки, разговоры о будущем.

Внизу — тишина. Пыль. И никто не ждёт, что ты кого-то спасёшь.

Он нашёл свой угол — в боковом зале на четвёртом этаже, где хранили старые трофеи. Запах лака, затхлый воздух и тусклый свет — всё говорило: «Здесь не про тебя. И потому безопасно».

Тут не было его имени. Ни на одном кубке.

Он это проверил. Несколько раз.

Иногда он натыкался на младших учеников — тех, кто знал о нём только из слухов.

— Это тот самый Гарри Поттер? — шептали они.

— Не похож. —

— Говорят, он теперь… не учится? Или учится? Непонятно.

Он проходил мимо, не останавливаясь. Они не смеялись. Просто искали объяснение.

Он бы тоже хотел.

Его звали Амос. Первокурсник. Полукровка. Спокойный, медлительный мальчик с удивительно чистым взглядом. Однажды Гарри увидел, как тот борется с неуправляемым котлом и залитой мантией, и, не подумав, подошёл помочь.

— Ты ведь... Поттер? — спросил Амос позже, когда всё закончилось.

Гарри кивнул.

— Ты совсем не такой, как в книжках.

— Это плохо?

Амос пожал плечами.

— Это как-то… проще.

Просто.

Слово, которое он давно не слышал о себе.

Иногда по вечерам Гарри ходил на кухню. Домовые эльфы его обожали. Он садился в угол, крошил булочку и слушал, как шипит масло, как стучат ножи.

Добби появлялся нечасто — теперь он был свободен и служил в Хогвартсе по собственной воле. Но когда приходил — сиял.

— Гарри Поттер сидит! И просто ест! Это… это прекрасно!

— Я не делаю ничего важного, Добби, — однажды выдохнул Гарри.

— Но Гарри Поттер жив! И у него есть время. А это — самое важное!

Он не стал спорить.

Хотя спорил с этим каждый день — внутри себя.

Однажды он вернулся туда, куда давно не ходил.

К могиле Дамблдора.

На вершине башни всё было по-прежнему: холодно, пусто, торжественно.

— Вы ведь знали, что так будет, — тихо сказал он. — Что у меня не получится быть этим… продолжением.

Он не ждал ответа. Только позволил себе сказать то, что до этого не пускал наружу:

— Я устал. Я не чувствую себя живым. Я просто… иду, потому что все идут. А я не знаю зачем.

Мрамор не дрогнул.

Но стало легче.

Словно с плеч сползла плащ-накидка, под которой давно не было тела. Только ожидание.

Внутри Гарри шёл разговор, которому он долго мешал звучать.

— Ты не тот, кем они тебя считают, — говорил один голос.

— А кем я тогда должен быть? — спрашивал другой.

— Никем. Просто собой.

— Но у “собой” нет инструкций. Там — пусто.

— Именно.

В библиотеке он снова пробует читать. Но на этот раз — не из страха отстать. А просто потому что хочет понять. Открывает книгу по магическим растениям. Там — акварельные иллюстрации, лёгкий текст.

Он впервые улыбается.

Интерес без пользы. Желание без цели.

Это пугает. И в то же время — как глоток воздуха после долгого сна.

В комнате Гриффиндора его почти не замечают. И это — подарок.

Никто не спрашивает, почему он снова здесь.

Никто не требует быть “большим”.

Однажды, проходя мимо зеркала, он задерживает взгляд.

Лицо — то же. Но взгляд — нет.

Он больше не героический. И не сломленный.

Он просто — ищущий.

Ночь.

Он лежит в постели.

Не думает о будущей жизни. Не строит планов. Просто… чувствует.

Грусть. Лёгкую. Как утренний туман.

Не давящую, а мягкую. Она больше не сжимает грудь.

Она — как пауза.

Не конец.

И не начало.

А между.

И впервые за долгое время Гарри не боится этой тишины.

Весна приходит без предупреждения.

Однажды утром Гарри выходит на улицу, и понимает — трава уже зелёная. Воздух пахнет землёй, а солнце больше не жалит, а греет. Он стоит у озера и смотрит, как тает лёд. Что-то в нём тоже оттаивает.

Он по-прежнему учится.

По-прежнему с трудом справляется с зельями.

Но в этот раз — не потому, что боится, что его осудят.

А просто потому что зелья сложные, а он живой.

Он подружился с Амосом — не нарочито, не официально. Просто сидят рядом, иногда болтают. Гарри помогает с домашкой, слушает, как тот рассказывает про свою собаку, которая осталась дома.

Гарри не спасает его. Не вдохновляет. Не наставляет.

Он просто рядом.

И это — новая форма магии, которую он раньше не знал.

Когда Гермиона приезжает на выходные, они гуляют по старому маршруту — от библиотеки до теплиц. Молча. Она всё замечает — её взгляд внимательный, как всегда.

— Ты стал тише, — говорит она.

— Устал быть громким, — отвечает он.

Она кивает.

— Ты знаешь, Гарри… Я всегда думала, что ты не герой. Ты просто человек, которому пришлось им быть.

Он не отвечает сразу. Только потом, уже на лестнице, шепчет:

— А теперь мне приходится быть собой. И это сложнее.

Она улыбается.

— Но ты справляешься.

Гарри записался на кружок по ботанике. Не ради отметки.

Просто интересно, как мандрагора сбрасывает кожу.

Он поливает ростки, слушает, как они «дышат» — и вдруг понимает: что-то в нём тоже растёт.

Медленно.

Без света софитов.

Без титулов.

В Запретный лес он возвращается не как солдат.

Не как шпион, не как жертва.

Он идёт туда один, без цели, без палочки в руке.

Садится на поваленное дерево и долго смотрит, как шевелятся листья. Лес больше не кажется враждебным. Он живёт своей жизнью. И Гарри в ней — не угроза, не легенда, а просто часть.

И это — утешает.

В мае он получает оценку “проходной” по ЗОТИ.

И радуется — по-настоящему.

Не потому, что доказал что-то другим.

А потому, что не сдался себе.

Последний вечер перед каникулами. В общей комнате тепло. Кто-то играет на старой флейте. Амос читает. Гарри пишет письмо.

Он не знает, кому. Просто пишет:

“Мне не нужно быть золотым. Мне нужно быть живым.

Я не сияю. Но я есть.

Я ошибаюсь, путаюсь, злюсь и боюсь.

И всё это — моё.

И, пожалуй, мне с этим по пути.”

Он ставит точку.

И не перечитывает.

Утром он уходит последним. Останавливается на пороге и оглядывается.

Никто не зовёт его, не аплодирует, не дарит медалей.

Он идёт по коридору, как обычный ученик.

Никакой магии.

Кроме той, что наконец появилась внутри.

И она звучит просто:

“Я не герой. Я — Гарри.”

И этого впервые достаточно.