Вырванная страница (гет)

Записи на полях:

Прядь волос.

Черные всплески.

Перо скрипит.

Вкус чая с сахаром.

Он снова здесь.

Каждый день, дверь кафе открывается с мягким звоном колокольчика, и он входит — высокий, темноволосый, в слегка поношенном, но аккуратном пальто. Его движения спокойны, почти медитативны. Он выбирает один и тот же столик у окна, где свет падает под правильным углом, и заказывает чай. Всегда чай. Никогда ничего больше.

Я наблюдаю за ним, стараясь не привлекать внимания. Его профиль кажется высеченным из мрамора — резкие скулы, прямой нос, густые брови, слегка нахмуренные в сосредоточении. Он пишет. Пишет часами, не отрываясь, лишь изредка поднося чашку к губам. Его пальцы длинные, изящные, чернильное перо скользит по страницам блокнота с почти гипнотической плавностью.

О чем он думает?

Может, он поэт? Или писатель, переживающий меланхолию? А может, шпион, записывающий шифрованные послания? Моё воображение рисует десятки версий, но ни одна не кажется достаточно убедительной.

Он допивает чай одним последним глотком, резко встаёт и начинает быстро складывать свои записи. Я провожаю его взглядом. В спешке, когда он резко поворачивается к двери, из стопки выскальзывает и падает на пол лист бумаги, весь испещренный его характерным, острым почерком. Я подбираю его, намереваясь догнать незнакомца, но взгляд невольно скользнул по строкам и я замерла.Он поэт. Как я и предполагала. На листе его стремительным, почти колючим почерком было набросано всего несколько строк, словно обрывок мысли, вырванный из целого. Сколько же в них было сдавленной силы, какой неожиданной, глухой мощи

... Но знаю я, что сделать должен

Ради спасения всего.

И шанс тот мал, но верю в чудо.

Пускай потом, через года,

Найдется тот, кто сладит с лордом,

Но вклад и свой оставлю я.

Лишь пару строк на лист невзрачный

Ложатся дрогнувшей рукой.

Инициалы в нижней строчке

Посмертной тайны монолог.

Слова, которые я прочла, обожгли что-то внутри. Они были просты, почти аскетичны, но в них жила такая первозданная сила, такая невысказанная боль и одновременно — невероятная, почти яростная любовь к чему-то незримому, что дыхание перехватило.

Он уже растворился в толпе, а я всё стояла, сжимая в дрожащих пальцах этот случайный обрывок его мира. Мне вдруг страшно захотелось догнать его, вернуть эту выпавшую частицу его души, извиниться за вторжение. Но куда? В какой переулок он свернул?

Завтра он придет снова. Сядет за этот столик. Закажет чай. Будет писать. Но теперь я знала. Знала, что под спокойной поверхностью его медитативного труда бушует океан. И держала в руке доказательство — скомканный листок, испещренный его острым почерком, как шрам на тишине кафе.

Записи на полях:

Он не пришел.

Перечитываю.

Перечитываю.

Три дня.

Три дня. Три бесконечных, выцвевших дня. Кафе гудело обычными голосами, стучало чашками, но в нем было пусто. Пусто без него.

Его лицо. Я писала его лицо его каждый день. Его профиль, высеченный углем. Его рука, сжимающая перо — десятки раз, пока линии не становились нервными, рваными. Его глаза... Темные. Всегда темные. Бездонные. Я вылавливала его образ из памяти, боясь, что он растворится навсегда. Листок со строками, написанными им, я носила с собой, перечитывая, словно могла вызвать его, лишь только повторяя его стихи, как заклинание. Но это не срабатывало. Он не приходил.

Сердце сорвалось в бездну.

Он.

Вошел. Спокойно. Неспешно. Как будто не было этих трех мучительных дней. Высокий. Темноволосый. Пальто чуть поношеннее. Тень усталости под глазами? Или мне показалось?

Радость. Дикая, неконтролируемая волна. Готова была броситься, обвить руками, прижаться, словно он самый близкий, самый дорогой. Остановила себя в последний миг. Руки дрожали. В горле ком. Мы же чужие. Совершенно чужие.

Он направился к своему столику. Я собрала всю волю в кулак. Подошла. Шаги казались громкими, ноги — ватными.

— Добрый день! — голос мой звучал чужим, слишком громким в внезапно наступившей тишине. — Я... я наблюдаю за вами. Иногда. — Глупо. Ужасно глупо. Покраснела до корней волос. — Нагайна.

Он поднял глаза. Темные. Глубокие. Оценивающе. Загадочно. Молчал секунду, вечность.

— Том, — наконец произнес он. Голос ровный, бархатистый, чуть ниже, чем я представляла. — Том Реддл.

— Вы... вы обронили тогда... — протянула смятый листок, пытаясь не выдавать дрожь, бумага шелестела между пальцев. — Я... подняла. Хотела вернуть... Но прочла. Простите. Я не хотела вторгаться... — Слова путались, вырывались обрывками.

Он взял листок. Длинные пальцы коснулись моих на мгновение. Холодные? Или это мне было холодно? Он развернул бумагу, скользнул взглядом по знакомым строкам. Лицо — непроницаемая маска. Я ждала гнева. Холодного отстранения. Раздражения.

Вместо этого он слегка кивнул на стул напротив.

— Присаживайтесь.

Сердце ёкнуло. Упало? Взлетело? Непонятно. Рухнула на стул, едва не опрокинув его.

Он отложил листок. Смотрел на меня. Пристально. Как будто видел насквозь.

— И как вам? — спросил он тихо. Голос был спокоен, но в нем чувствовалось напряжение струны. — Что думаете?

И я сорвалась. Я вылила на него всё. Всю бурю, что копилась эти дни. Восторг перед силой строк. Боль, сквозившую между ними. Восхищение ритмом, даже в этом обрывке. Говорила горячо, сбивчиво, жестикулируя. Звучала, наверное, как сумасшедшая. Экспрессивно? Да! И плевать! Он слушал. Не перебивал. Смотрел. Его губы чуть тронула тень улыбки. Одобрения? Или просто вежливый интерес?

Потом он молча достал небольшую, аккуратную тетрадь в темном переплете. Раскрыл. Отделил несколько листов, исписанных тем же острым, "колючим" почерком. Протянул мне.

— Прочтите, прошу вас. Тут полный текст. Вы так прониквенно прочувствовали эти несколько строк. Я с удовольствием хочу послушать, что вы скажите о полном произведени.

Он с удовольствием.

С удовольствием!

Колени задрожали от этих слов.

Он.

Доверил.

Мне.

Своё.

Творчество.

Его душу, сжатую в строчках.

Я взяла листы, будто святыню. Пальцы дрожали. Захотелось прижать их к груди на секунду, но я сдержалась. Жадно впилась взглядом. Читала. Впитывала каждое слово, каждый слог, каждый пробел. Жадно. Боялась пропустить хоть каплю. Мир вокруг — кафе, шум, люди — перестал существовать. Были только эти строки, этот мрак, эта боль, эта странная, жертвенная надежда, и музыка слов, жесткая и прекрасная.

Чувствовала его взгляд на себе. Изучающий. Видела краем глаза — он любовался? Моей реакцией. Моим погружением. Моим восторгом и болью, которые его строки вырывали из меня. И в этот момент... я готова была отдать ему всё. Всю себя. Каждую мысль, каждое чувство, каждую каплю крови. Лишь бы этот взгляд, это внимание, это доверие — длились вечно. Лишь бы он писал, а я читала, дышала его миром, горела в огне его слов. Готова была раствориться. Отдать последнее дыхание. Стать чернилами для его пера.

Всё.

Просто всё.

Записи на полях:

Я пойду за тобой

Он принес Манифест.

Я читала его вслух, вкладывая в каждое слово всю силу убеждения, каждая фраза огнем горела в мозге.

ОБРАЩЕНИЕ К РАЗУМУ И ЧЕСТИ ЧИСТОЙ КРОВИ

Довольно унижений! Посмотрите вокруг! Наше наследие — опозорено, размыто, продано за иллюзию спокойствия.

Маглорожденные и грязнокровки наводнили наши священные пространства. Они в Хогвартсе, пользующиеся НАШЕЙ магией, которой не заслуживают! Они в Министерстве, принимающие законы, которые ослабляют НАС! Их присутствие — осквернение. Их магия — случайный дар, дань убожеству их маггловских предков. Они — ПАРАЗИТЫ на теле истинной магии.

Хуже них — "кровные предатели"! Те, в чьих жилах течет благородная кровь, но кто предал свое наследие. Кто братается с отбросами, кто женится на маггловской грязи, кто защищает ИХ права вместо НАШИХ привилегий! Они — раковая опухоль в нашем обществе. Их трусость и слабоумие позволили этому заразному смешению достичь критической массы.

Министерство Магии погрязло в бюрократии и страхе перед магглами. Оно защищает не НАС, не НАШУ силу, а свой комфорт и иллюзию контроля. Его законы — цепи на руках истинных волшебников, защита для нечистокровных.

Слишком долго Чистая Кровь молчала! Позволяла диктовать себе правила теми, кто ниже нас по праву рождения и силе. Мы стыдливо прятали свое превосходство, боясь прослыть "неполиткорректными". Эта ТРУСОСТЬ привела нас на грань исчезновения как элиты.

Идеи "равенства" — яд! Равенства между львом и шакалом не существует. Равенства между тем, кто рожден повелевать магией, и тем, кто лишь случайно ею обладает — быть не может! Признавать это равенство — значит отрицать саму суть нашей крови, нашего величия.

Чистота Крови — Неоспоримый Императив. Наша сила, наша культура, наше ПРАВО на власть зиждется на чистоте крови. Любое смешение — предательство предков и преступление против будущих поколений. Чистокровные семьи — столпы магического мира. Их авторитет должен быть восстановлен и укреплен.

Отвергните ложный стыд и страх! Объединитесь под знаменем ЧИСТОТЫ и СИЛЫ!

Я, Волдеморт, отринувший слабое, маггловское имя, предлагаю себя как Голос нашего гнева, как Разум, видящий путь к возрождению. Я обладаю силой и волей, чтобы вести за собой тех, кто не боится взять то, что принадлежит им по праву рождения.

Чистота — наша Сила. Кровь — наше Право. Позор — нашим врагам.

Время Чистых Кровей возвращается.

Подпись: ВОЛДЕМОРТ

Он поймал мой взгляд, полный восщищения.

— Это гениально, — прошептала я. — Так смело! Так откровенно! Именно этого не хватает нашему миру! Чистоты. Силы. Порядка!

Идеи бились во мне, как птицы.

— Мы должны собрать единомышленников, Волдеморт! — я чувствовала, как его имя заряжает воздух. — Здесь. Пусть эта квартира станет нашим убежищем, местом силы!

Он взял мои ладони в свои. Его длинные, изящные пальцы мягко обвили мои кисти, поглаживая кожу — будто выводил узоры. Потом поднял сцепленные руки, поднес к своим губам. Коснулся поцелуем моих костяшек — нежно, едва. Сердце готово было разорваться.

— Спасибо, дорогая Нагайна, — его голос был бархатом, сотканным из ночи. — Ты мой вдохновитель. Моя муза.

О, если б знал... Истинная Муза здесь — это ты!

Теперь в мою квартиру стали проходить гости.

Каждый вечер Волдеморт приводил волшебников. Их взгляды — настороженные, скептические, восторженные — отражались эхом от стен моей гостиной. Я всегда была рядом с ним. Верный союзник.

Я встречала гостей. Готовила чай. Запоминала имена. Ловила шепот сомнений — и гасила его твердым взглядом. Вторила его аргументам. Делилась своими мыслями — и видела, как он слушает. Как оценивает.

Мы проводили собрания. Мы строили планы. Мы зажигали в их сердцах тот же огонь, что уже пылал во мне.