Изолированная пешка (джен)

Июль в Тель-Авиве был беспощаден — воздух всё ещё дрожал от жары, даже несмотря на то, что солнце уже садилось. В воздухе висел запах моря — соленый, свежий, смешанный с ароматом кофе и фалафеля из забегаловки ниже по улице.

Миша вытер пот с лба и посмотрел на Роя, который пытался научиться делать олли⁽¹⁾ на его скейте, но пока только падал, и Миша лениво прикидывал, что же он сломает раньше — свою руку или его скейтборд. Даниэль растянулся на скамейке рядом с ним и что-то быстро печатал в новеньком айфоне, о которым он жужжал им весь прошлый месяц.

— Смотрите, что Лия выложила, — вдруг сказал он, поворачивая телефон к друзьям. — Они с ее новым парнем в Эйлате.

— Блин, он как с обложки GQ сошел, — присвистнул Рой, подъезжая к ним, и Даниэль тут же чуть поник.

— А что случилось с Томером? — удивился Миша, пытаясь чуть перевести тему. — Они же месяц встречались.

— Томер — это прошлый век, — фыркнул Даниэль. — Этого зовут Итай. — Он пытался сделать вид, что это его совершенно не волнует, и вообще он выше всего этого, но Миша лишь тихо усмехнулся про себя, зная, что его друг был влюблен в Лию как минимум те пять лет, что они с ним дружили.

— А помните, в начале лета у неё был тот художник из Яффо? — спросил Рой, доставая из рюкзака бутылку воды.

— Амир, — подсказал Даниэль, снова хмурясь. — Он рисовал её портрет углем, красиво выходило…

— Ей тоже нравилось, пока она не увидела его банковский счет, — засмеялся Рой, чуть пиная друга локтем в бок. — А вообще, завидую ей. Лето, Красное море, никаких забот. А мы тут сидим и…

— И что? — Миша отпил воды, которую передал ему Рой. — У нас тоже и лето, и море, только мускулистого Итая рядом нет. Завидуешь? — Миша рассмеялся и поиграл бровями.

— Ой, иди ты в жопу, Горденко, — Рой закатил глаза и в шутку замахнулся на него рюкзаком.

— Завтра вечером, может, в кино сходим? — вдруг предложил Даниэль. — Последний Гарри Поттер же вышел.

— Да, давай! — тут же оживился Рой. — Надо сходить, пока идет еще.

— Договорились, — сказал Миша и посмотрел на часы — половина восьмого. Нужно было двигаться к дому, иначе мама будет волноваться, а до дома еще и добираться достаточно долго. А завтра утром дополнительные по программированию…

Они попрощались, и Миша встал на свой скейт, засовывая наушники в уши. Мама всегда ругалась, когда он ездил так, но что с ним тут может случиться? Он набрал неплохую скорость и покатил в сторону автобусной остановки.

Он не сразу понял, что случилось.

Кажется, он упал.

Визг тормозов.

Крик «Зэирут!»⁽²⁾

Джип.

Больно.

Перед глазами потемнело, и единственное, что он успел запомнить, — далекое завывание сирены скорой помощи.

* * *

Первое, что вернулось, — боль. Тупая, разливающаяся по всему телу, словно его переехал грузовик. Что, в общем-то, было недалеко от истины.

Второе — голоса. Приглушенные, далекие, как будто доносились через воду.

«stable now, but we were worried about the head trauma…»⁽³⁾

Миша попытался открыть глаза, но веки казались свинцовыми. В горле пересохло так, будто он неделю ничего не пил. Он попробовал пошевелить языком.

— Мама? — хрипло вырвалось из горла. — Мне плохо…

Голоса стихли. Послышались быстрые шаги.

— Well, well, little Elias is finally awake! How are you feeling, dear?⁽⁴⁾

Английский. Почему английский? Где мама с папой? Он же в больнице в Тель-Авиве должен быть, его же джип сбил на Дизенгофф…

— Има, эйфо има шели?⁽⁵⁾— перешел он на иврит, а в груди начала подниматься паника. Его голос звучал странно — тоньше, выше, чем должен был, а привычный язык будто не давался — будто он говорил с каким-то странным акцентом, которого у него никогда не было.

— He's speaking some foreign gibberish again, Mr. Hartwell. The head trauma must be worse than we thought, ⁽⁶⁾— произнес женский голос куда-то в сторону, а потом снова обратился к нему: — I'm sorry, dear, I don't understand you. Can you speak English?⁽⁷⁾

Миша наконец смог приоткрыть глаза. Над ним склонилась женщина в белом халате. Не совсем осознавая происходящее, он где-то на подкорке сознания все же заметил, что у нее какая-то странная форма — она не была похожа на медсестру из Ихилов⁽⁸⁾ Почему на английском? Голова гудела, но он все же смог напрячься и выдать:

— Where… — голос предательски дрожал. — Where am I?⁽⁹⁾

— You're safe, sweetheart. This is St. Bartholomew's Hospital. You had an accident, but you're going to be fine.⁽¹⁰⁾

St. Bartholomew's? Где это вообще?

— My parents?..⁽¹¹⁾

Медсестра обменялась взглядом с кем-то за пределами его поля зрения.

— Dear, you don't have any parents listed in your file. You're from the children's home, remember? Whitmore Community Home?⁽¹²⁾

Детский дом? Какой детский дом? В груди начинала подниматься паника, и, несовсем понимая, что делает, он крикнул:

— Ло, йеш ли орим! Игор ве-Лена Горденко! Анахну гарим бе-Рамат Авив!⁽¹³⁾ — голова еще плохо работала, и он не заметил, как снова перешел на иврит, но медсестра лишь озадаченно посмотрела на него, явно не понимая.

Миша попытался сесть, и мир покачнулся. Но дело было даже не в головокружении… его руки! Его руки были маленькими. Детскими. Худыми и бледными, с незнакомыми шрамами на костяшках.

— What's happening? — прошептал он, наконец сумев собрать фразу на английском и переводя взгляд с рук на медсестру. — What's wrong with me?⁽¹⁴⁾

— You were beaten quite badly by some of the older boys, Elias. Don't you remember? Don't worry, they've all been punished.⁽¹⁵⁾

Элиас? Кто такой Элиас? Его избили? Что за бред, кто его мог избить?

Вдруг его живот заурчал, будто он пару дней ничего не ел. Медсестра это услышала и тут же всплеснула руками:

— Of course you are hungry, love. You haven't eaten properly in days. I'll bring you some soup.⁽¹⁶⁾

Медсестра ушла, и Миша остался один в палате, где его почему-то считали неким Элиасом, живущим в детском доме, где его кто-то избил… Что вообще за бред происходит?

Наверное, он просто спит. Он же попал под машину, так? Наверняка его направили в больницу, и, может, он под наркозом? Под наркозом же бывают странные сны? Сейчас он очнется, рядом будет мама, она наверняка волнуется и уже приехала к больнице. Папа сегодня в Хайфе на встрече, но он, наверное, тоже уже едет. Нужно просто успокоиться. Он просто спит!

Миша поднес руки к лицу и понял, что это все же не его руки, но, когда он провел по лицу, стало все еще хуже — это было чужое лицо. Он в панике постучал себя по щекам, лбу, носу — это был не он. Щеки были впалые, все казалось меньше, а еще его короткие пепельные волосы стали длиннее и угольно-черными.

Это был сон. Сон под наркозом. Сон. Сейчас все будет хорошо. Он очнется, получит нотацию от мамы, что нельзя кататься по дороге в наушниках. Они поедут домой. Все будет нормально. Попытался убедить он себя, закрывая глаза.

* * *

Не сработало. Прошло наверняка уже несколько часов, а Миша лежал, уставившись в потолок, и считал трещины в побелке.

Суп, который принесла медсестра, оказался безвкусным, но он проглотил все до капли — желудок сводило от голода, будто он не обедал, а потом не съел мороженое на пляже. Голод отступил, и теперь можно было думать более ясно.

Это не сон. Определенно не сон — слишком много деталей, слишком долго все это длится, слишком реальным все кажется. Он даже ущипнул себя — было реально больно, а значит, он не спал. Галлюцинация? Кома? Может, он лежал сейчас в реанимации «Ихилова», а мозг генерировал эту безумную реальность?

Почему на английском? Если бы еще было на русском, было бы понятно — мозг в травматичной ситуации вспомнил бы первый язык, — но английский? Мозг решил устроить ему неожиданную подготовку к выпускным экзаменам?

Акцент у медсестры скорее всего был английским, а не американским — Миша плоховато в этом разбирался, но фильмы на английском смотрел, а женщина говорила ближе к Гарри Поттеру, чем к Тони Старку.

Могло ли это все быть реальностью? Может… Может, он попал в кому и пролежал в ней несколько лет? Волосы отрасли за это время — это логично, руки стали тоньше — тоже. Если бы он столько пролежал в коме, то наверняка потерял бы половину своего веса.

Почему его все называли Элиасом? Может, его с кем-то перепутали? Наверное, у них много коматозников тут лежало, навряд ли они всех помнили — наверное, перепутали с другим пациентом. Поэтому они и не позвонили его родителям! — осенило его. Конечно! Миша даже выдохнул от облегчения: они его перепутали с кем-то, вот и называют Элиасом.

Но почему они говорили на английском? Родители решили перевести его в больницу в Англию? Бред какой-то, зачем им это? А может, этот самый Элиас англичанин? Они думали, что он очнулся, ну и говорили с ним на английском?

Из размышлений его вывела открывающаяся дверь. Миша перевел взгляд в ту сторону, и вошел мужчина средних лет в потертом костюме. Лицо у него было неприветливое и как будто усталое.

— Привет, Элиас, как ты? Врачи сказали, у тебя проблемы с памятью? Я мистер Хартвелл из Уитмора, помнишь меня?

Миша попытался сесть, мир слегка покачнулся, но устоял. За последний час мозг более-менее адаптировался к английской речи, благо с языками у него проблем особых не было, и он честно ответил:

— Я не Элиас, простите, но вы меня явно с кем-то перепутали! Меня зовут Миша Горденко, я живу в Рамат-Авиве…

Мужчина вздохнул и достал блокнот.

— Сынок, у тебя серьезные травмы, и от этого, видно, проблемы в памяти. Ты Элиас Грэй, ты уже три года живешь с нами в Уитморском детском доме.

Миша почувствовал, как паника снова поднимается в горле. Этот человек говорил с ним как с сумасшедшим, при этом совершенно отказываясь его слушать.

— Мне нужно связаться с родителями, пожалуйста, просто дайте телефон! — взмолился он: кем бы они ни были, они не имели права лишать его связи. — Или сами свяжитесь с ними, у вас же должны быть данные в системе? Игорь и Лена Горденко, живут по адресу Ха Тамар 15, квартира 4, их телефон…

— Сынок, — перебил его мистер Дэвидсон, и Мишу очень быстро начало раздражать это обращение, — таких людей нет ни в каких наших записях, и адреса такого тоже нет.

Миша зажмурился. Адрес точно правильный — Ха-Тамар 15, квартира 4, третий этаж, лифт всегда ломается. Мама жалуется на соседку снизу, которая слишком громко смотрит турецкие сериалы…

— Смотрите, — он широко раскрыл глаза и попытался говорить максимально разумно, — я знаю, что звучу безумно, но я не тот, кем вы меня считаете. Вероятно, произошла какая-то путаница в документах, просто дайте мне телефон, и мы со всем разберемся!

Мужчина записал что-то в блокнот.

— Врачи будут наблюдать за твоим состоянием. А пока отдыхай. Завтра посмотрим, как ты будешь себя чувствовать.

Он ушел, оставив Мишу наедине с его страхом. Через минуту он выругался про себя — нужно было пригрозить ему полицией или социальными службами! Он несовершеннолетний, они не могут его тут держать. Конечно же, эта светлая мысль пришла в его голову, только когда мужчина ушел.

А может? По спине пробежал холодок. Может, его похитили? Поэтому не понимали иврит и не давали ему ни с кем связаться? Но он не привязан, щелчка замка на двери палаты он тоже не слышал. Да и почему они тогда были к нему так добры? Сами предложили покормить? Хотят попросить за него выкуп, и им нужно, чтобы он был в хорошей форме?

«Нужно выбираться отсюда», — решил он. По крайней мере, нужно было понять, где он.

Миша осторожно спустил ноги с кровати. Голова закружилась, но он устоял. На стуле около кровати была аккуратно сложена одежда — джинсы и футболка, но не те, в которые он был одет. Эти были слишком маленькими, поношенными, футболка была еще и драная и на ней были капли крови — вероятно, того самого Элиаса, за которого его приняли.

Он оделся, стараясь не шуметь: как ни странно, одежда оказалась ему впору, даже великовата, но Миша не придал этому особого значения. Он тут же подошел к двери — она действительно была не заперта. Миша прислушался. В холле было тихо — судя по всему, в больнице началась ночная смена, а значит, наверное, было меньше персонала. Идеальное время для побега.

Он приоткрыл дверь и выглянул в коридор — он освещался только дежурным светом. Миша боязливо выглянул — в конце коридора, спиной к нему, сидела медсестра и что-то тихонько записывала.

Он пошел в противоположную сторону, к лестнице. Сердце колотилось так громко, что казалось, его слышал весь госпиталь.

Первый этаж. Охранник дремал в кресле у входа.

Еще несколько шагов, и он будет на улице. А там уже, скорее всего, можно будет найти телефон, полицию, кого угодно, кто поможет связаться с родителями.

— Простите, молодой человек, куда это вы собрались?

Миша обернулся. За ним стояла медсестра, та самая, что кормила его супом.

— Я… я просто хотел подышать свежим воздухом, — сказал он первое, что пришло ему в голову.

— В два часа ночи? В больничной одежде? Не думаю, дорогой мой. Давай, возвращайся в палату.

Ее рука легла ему плечо — мягко, но настойчиво.

Миша смотрел на нее снизу вверх, и он впервые увидел ее в полный рост — она была очень высокой, настолько, что казалось, в ней было два с половиной метра роста — это очень пугало. Он очень вытянулся за прошлое лето и обычно был одного роста со всеми учителями в школе, мама все смеялась, что он уже вымахал выше нее и что же еще будет… Какой же рост у этой женщины, что он ей даже до груди не доходил!

Пока она вела его обратно в палату, он украдкой посмотрел в окно. На улице стояли странные автомобили — угловатые, старомодные, будто он попал на какую-то ретро выставку. Или… Этого же не может быть, да?

— Какой сейчас год? — спросил он тихо.

— Тысяча девятьсот восемьдесят пятый, дорогой. Ты вообще ничего не помнишь, да?

Миша открыл рот, чтобы ответить, что это какой-то бред, но потерял дар речи, потому что он увидел мальчика — невысокого, худого, лет десяти на вид, с длинными черными волосами, немного вздернутым носом и чёрными глазами. Он не думал, что тут есть еще кто-то, как вдруг понял, что рядом с этим ребенком стоит все та же самая медсестра. По спине пробежал холодок.

Он сделал шаг вперед, и тот мальчик в точности скопировал его движение. Миша чуть приподнял руку, и ребенок снова отзеркалил его жест. И вот сейчас ему действительно стало страшно.

Это был не незнакомый ребенок — он смотрел в зеркало. Это был он.

1) О́лли — скейт-трюк, в котором скейтбордист и скейтборд поднимаются в воздух без использования рук

Вернуться к тексту

2) «Осторожно!» на иврите сквозь музыку.

Вернуться к тексту

3) Сейчас он в стабильном состоянии, но мы беспокоились о черепно-мозговой травме…

Вернуться к тексту

4) Ну-ну, маленький Элиас наконец проснулся! Как ты себя чувствуешь, дорогой?

Вернуться к тексту

5) — Мама, где моя мама?

Вернуться к тексту

6) Он снова мелет какую то иностранную тарабарщину, мистер Хартвелл. Травма головы, должно быть, серьезнее, чем мы думали.

Вернуться к тексту

7) Извини, дорогой, я не понимаю тебя. Ты можешь говорить по-английски?

Вернуться к тексту

8) Тель-Авивская больница, один из крупнейших мед центров страны.

Вернуться к тексту

9) Где… где я?

Вернуться к тексту

10) Ты в безопасности, дорогой. Это больница Святого Варфоломея. С тобой произошел инцидент, но все будет хорошо.

Вернуться к тексту

11) Мои родители?

Вернуться к тексту

12) Дорогой, в твоих документах нет никаких сведений о твоих родителях. Ты из детского дома, помнишь? Детский дом Уитмор?

Вернуться к тексту

13) Нет, у меня есть родители! Игорь и Лена Горденко! Мы живем в Рамат-Авиве!

Вернуться к тексту

14) Что происходит? Что со мной?

Вернуться к тексту

15) Тебя довольно сильно избили старшие мальчики, Элиас. Ты не помнишь? Не волнуйся, их всех уже наказали.

Вернуться к тексту

16) Конечно, ты голодный, дорогой. Ты уже несколько дней нормально не ел. Я принесу тебе суп.

Вернуться к тексту

Развитие фигур — один из основных этапов шахматного дебюта, направленный на быструю мобилизацию всех фигур и создание гармоничной позиции.

* * *

Миша не спал всю ночь. Лежал, уставившись в потолок, и пытался собрать в голове хоть какую-то логичную версию происходящего. Но каждая новая мысль разбивалась о здравый смысл. Путешествия во времени невозможны — это просто факт. Не работает так физика. И все же, почему тогда он здесь? Потому что он сам боялся этой мысли, но, казалось, он был готов поверить, что все происходящее вокруг — реально.

Может, он сошел с ума? Кто он вообще такой? Он же точно видел себя в зеркале, он рассматривал свои руки — чужие руки — и чувствовал, что у него едет крыша. Это был и он, и не он. На глаза навернулись слезы. За что это происходило с ним? Он не сделал никому ничего плохого… Он чувствовал себя какой-то вещью, которую выдернули из родного дома и швырнули в мусорный контейнер неизвестно где и когда. Всё вокруг — чужое: запахи, звуки, даже сам воздух.

Может, это его прошлая жизнь? Миша ни в какое переселение душ не верил, но вдруг? Умер в своем теле, вселился в другое, только произошел какой-то баг, и он оказался сразу сравнительно взрослым, да еще и помнящим свою прошлую жизнь.

Какой маразм… ответил он сам себе на эти мысли.

Интересно, как там родители? Вдруг он правда умер? Мама, наверное, места себе не находила от горя, папа пытался ее успокоить, но сам тоже был разбит…

Хотя, если сейчас восемьдесят пятый год, он еще даже не родился? Папе сейчас лет двадцать, а мама заканчивала школу? Или как раз в этом году закончила? Он не знал ее года выпуска. Мама редко говорила о жизни в СССР, а фотографий того периода у них почти не было. Вроде бабушка собирала её детские альбомы, но при эмиграции они не стали забирать их с собой.

Может, попробовать связаться с бабушкой? Она умерла где-то через год после переезда, но если сейчас восьмидесятые, то она должна работать врачом где-то в Питере. У них вроде в то время были родственники в Европе, может, получится убедить ее, что он от них? Но это как-то было очень маловероятно.

Он погрузился в мысли о семье, и стало еще хреновей, и в глазах уже собирались слезы, когда пришёл мистер Хартвелл.

— Собирайся, Элиас, — сказал он ровным голосом. — Врач сказал, тебя можно забирать.

Миша не стал спорить, но, собираясь, все же немного усомнился в словах этого человека — вот они же считали его неким Элиасом. И вот этот Элиас, очевидно, не помнил ничего, даже своего имени, и они решили, что его можно выписывать? Странное место какое-то.

Они вышли из больницы и сели в синенький форд. Первое, на что обратил внимание Миша, был руль — он был справа. Значит, скорее всего, он не ошибся в определении акцента медсестры — они действительно были в Англии. Еще одно подтверждение своей догадки он получил через минут двадцать, когда они выехали на какой-то мост и он увидел Биг-Бен. Значит, Лондон.

Это хорошо, подумал он. Лондон — столица, значит, здесь посольства. Можно попробовать добраться до израильского. Если доказать им, что он свой, ему помогут — но как доказать? Документов нет, родственников тоже… Вряд ли знание иврита может служить убедительным доказательством для подтверждения гражданства. Он, конечно, помнил номер своего теудат зеута⁽¹⁾ но вряд ли это ему сильно поможет, учитывая, что до его выдачи еще лет двадцать. Тем более что ему ж лет десять сейчас или сколько? Миша был не силен в определении возраста у детей, да и видел он себя всего раз — вчера вечером в зеркало.

Интересно, а в Англии восьмидесятых было советское посольство? Холодная война ж шла до сих пор. Черт, почему ж он так невнимательно на истории слушал… Знал бы, что это может как-то пригодиться в жизни, ни одного б урока не прогулял. Но, наверное, посольства должны быть? Мама говорила, что у них был друг — дипломат в Париже, и он иногда привозил какие-то запрещенные книги. Если были дипломаты, значит, и посольства были, по логике-то. А если было в Париже, то, наверное, и в Лондоне быть должно…

Дорога была длинной, казалось, они пересекали весь город, и Миша пытался освежить в памяти любые воспоминания о восьмидесятых годах, что у него были. Список, к сожалению, был невелик, поэтому его мозг достаточно быстро переключился на восстановление в памяти сюжета первого терминатора — Кайл Риз из будущего попал в восьмидесятые, чтобы спасти Сару Коннор.

Может, ему тоже нужно кого-нибудь спасти? Или убить, как Терминатору? Дали б хоть инструкцию какую-то, перед тем как закидывать сюда.

За этими размышлениями он не сразу заметил, что машина остановилась. Мистер Хартвелл открыл ему дверь, объявляя, что они приехали. Миша вышел из машины и тут же осмотрел дом, к которому они подъехали.

«Whitmore Community Home» — гласила вывеска на воротах.

Это было викторианское здание из красного кирпича, которое когда-то, возможно, было богатой усадьбой, а теперь выглядело как что-то среднее между больницей и тюрьмой. Высокие узкие окна были затянуты грязными занавесками, а входная дверь представляла из себя массивную дубовую плиту с тяжелыми железными петлями, скрипевшими на ветру.

Миша прошел внутрь, сжимая в руке небольшой потрепанный чемодан, который мистер Хартвелл вручил ему в больнице. Внутри лежали несколько смен одежды — все не его размера, но явно принадлежавшие этому Элиасу — и пара старых кроссовок.

— Добро пожаловать домой, — мрачно сказал мистер Хартвелл, толкая дверь.

Внутри пахло отбеливателем, вареной капустой и чем-то еще — затхлым, застоявшимся, как в помещении, где живет слишком много людей и почти не проветривают. Стены были выкрашены в унылый зеленый цвет, краска местами облупилась, обнажая потрескавшуюся штукатурку.

В холле их встретила женщина лет пятидесяти в выцветшем кардигане. Лицо у нее было усталое, но не злое — скорее безразличное.

— Это миссис Патрик, — представил ее мистер Хартвелл. — Она следит за порядком в доме.

— Здравствуй, Элиас, — сказала женщина, едва взглянув на него. — Рада, что ты поправился. Мне сказали, ты ничего не помнишь? — спросила она.

Миша кивнул, не став снова рассказывать, что он никакой не Элиас — очевидно, что это было бесполезно.

— Тогда пойдем, покажу тебе спальню, — сказала женщина.

Миша молча последовал за ней по широкой серой лестнице, а потом узкому коридору, мимо закрытых дверей и стендов с пожелтевшими объявлениями. Наконец она остановилась и распахнула одну из деревянных дверей. Они оказались в не очень большой комнате с двумя широкими окнами. Вдоль стен стояли шесть кроватей, на которых сидели мальчишки предподросткового возраста. Как только они вошли, все пятеро бросили свои дела и посмотрели на него.

— Твоя кровать — третья слева, — сказала миссис Патрик. — Ужин через час, не опаздывайте, — сказала она уже всем присутствующим.

Она ушла, оставив Мишу наедине с пятью другими мальчиками, которые сидели на своих кроватях и с любопытством его разглядывали.

— Эй, Элиас! — окликнул его рыжеволосый парень лет тринадцати с веснушчатым лицом, как только миссис Патрик вышла. — Как дела? Мы думали, ты отправился к праотцам после того, как тебя отделали.

У него был какой-то очень странный акцент и говор, и Миша с трудом разобрал, что он вообще сказал.

— Кто меня отделал? — спросил он осторожно.

Мальчики переглянулись.

— Серьезно? — недоверчиво протянул другой, постарше, с темными волосами и шрамом на подбородке. — Ты что, действительно ничего не помнишь? Томми Краудер и его дружки избили тебя в прачечной три недели назад.

— Томми Краудер? — уточнил он, а про себя снова скривился от их акцента — у второго он был попонятнее, чем у первого, но тоже странный. Если он отсюда выберется, больше никогда не будет жаловаться на качество аудио в экзаменах по английскому.

— Он из старших, — пояснил третий, худой и нервный, все время потиравший руки. — Ему семнадцать, он тут командует. Лучше держись от него подальше, Элиас. Он считает, что ты его заложил миссис Патрик.

Прекрасно. Будто мало ему проблем было и без этого.

— А что… что еще мне нужно знать?

— А что ты помнишь? — спросил в ответ тот рыжеволосый с жутким акцентом.

— Ну… — Миша замялся, — меня зовут Элиас, сейчас август восемьдесят пятого, мы живем в Лондоне, — он говорил медленно, стараясь наблюдать за реакцией соседей по комнате и ища в ней хоть какую-то реакцию в подтверждение его словам. — Мне десять лет?

— Послезавтра будет одиннадцать, — кивнул худой мальчик.

— Не густо, — сказал тот, что с шрамом.

— Нас ты тоже не помнишь? — Миша виновато покачал головой. — Тогда давай знакомиться, — добродушно улыбнулся рыжий. — Я Джимми. А это Питер, — он кивнул на темноволосого со шрамом, — Колин, — указал на худого, — Брайан и Маркус, — показал он на двоих, которые сидели на дальней кровати и еще ничего не сказали.

— Очень приятно, — сказал он. — А у меня есть какие-нибудь родственники?

— Не думаю, — покачал головой Питер, — по крайней мере, за те три года, что ты тут, к тебе никто не приходил и ты ни с кем не общался.

Миша нахмурился — жизнь этого Элиаса явно не баловала. Мальчики рассказывали про правила дома, во сколько подъем, когда завтрак и т.д. Наверное, это была полезная информация, но Миша достаточно быстро потерял нить разговора. Стресс и непонимание происходящего в последние сутки, бессонная ночь и их слова, в которых было столько неизвестного ему слэнга, что он просто не мог продолжать концентрироваться на разговоре.

* * *

Ровно через час прозвенел звонок на ужин, и все пятеро мальчишек подорвались, утаскивая его за собой.

Столовая располагалась на первом этаже — большая комната с длинными деревянными столами и скамейками. Человек тридцать детей разного возраста уже сидели с подносами, на которых дымилась какая-то серая жижа, кусок хлеба и стакан молока.

Миша взял поднос и встал в очередь. Еда выглядела отвратительно, но желудок требовал своего. За раздачей стояла полная женщина в грязном фартуке, которая безучастно накладывала всем одинаковые порции.

— Тушеная баранина с овощами, — объявила она, плюхнув ему на тарелку порцию серой массы.

Миша сел рядом с Джимми и осторожно попробовал. На вкус было еще хуже, чем выглядело — пересолено и жирно, а овощи разварились до состояния каши.

— А раньше ты не привередничал, — фыркнул Питер, заметив его гримасу. — Тут еда всегда такая.

Миша кивнул и принялся есть. Он оглядел дом — в столовой их было около пятидесяти человек, на вид самым младшим было лет семь, а самые старшие выглядели старше его — настоящего его, а не Элиаса.

Он ковырял еду и думал о том, какие у него были варианты. Можно было остаться здесь — прийти в себя и спокойно разобраться, что происходит, вряд ли же этот Томми убьет его, хотя проверять не очень хотелось. Но это место не было похоже на то, где можно провести хоть какое-то исследование.

Сидя в комнате, он окончательно убедился, что он и правда в восемьдесят пятом, поэтому визит в посольство решил отложить — в любом случае там ему вряд ли смогут помочь. Если он хотел вернуться, — а он очень этого хотел, — нужно понять, как он оказался в прошлом и в чужом теле. И если как подступиться ко второму он даже предположить не мог, то вот почитать, какие есть наработки в вопросе перемещений во времени, вполне можно было. Эйнштейн же вроде работал над этим? Они как-то проходили кротовые норы⁽²⁾ в школе. Можно начать с этого, может, найти какого-нибудь профессора физики?

— А можно отсюда выходить? — спросил Миша как можно небрежнее. — Просто погулять, например?

— В сопровождении, — ответил Джимми. — По воскресеньям иногда водят в парк. А так — только если тебя куда-то забирают официально. К врачу там, или в суд.

— А если просто… выйти?

Колин нервно засмеялся.

— Ты что, собираешься сбежать? Элиас, здесь же не тюрьма. Просто детский дом.

— Но выйти нельзя?

— Ну… формально-то нельзя, — признал Питер. — Ворота заперты, да и мистер Хартвелл говорит, что на улице опасно.

— Мистер Хартвелл найдет и вернет, — уверенно сказал Джимми. — У него связи в полиции. Говорят, раньше он сам был полицейским.

— А если далеко убежать?

— Элиас, — Питер наклонился к нему, — что на тебя нашло? Тут, конечно, не королевский дворец, но нас кормят, дают где спать и не бьют особо. Томми от тебя отстанет скоро, — добавил он сочувственно, и Миша не стал ему говорить, что этот Томми, наверное, последний, кто его волновал в данный момент.

— Просто интересно, — пробормотал он.

После ужина их повели наверх. В комнате мальчики начали готовиться ко сну — переоделись в пижамы, почистили зубы в общей ванной в конце коридора. Миша последовал их примеру, хотя пижама Элиаса неприятно пахла чужим потом.

Лежа в чужой постели, он слушал, как остальные тихо переговариваются в темноте. Постепенно голоса стихли, и комната наполнилась ровным дыханием спящих детей.

Миша снова не спал. Нужно было понять, что происходит, и вряд ли у него получится сделать это здесь. Сбежать? В конце концов, это не Форт-Нокс. Если сбежать ночью, пока его спохватятся, он успеет уже до центра города добраться.

Логично было дождаться глубокой ночи, когда все заснут. Нужно было выяснить, как устроена охрана, заперты ли ворота, есть ли сигнализация. В его время такие места обязательно были под видеонаблюдением, но в восьмидесятых… наверное, максимум — ночной сторож. По крайней мере, он на это надеялся. Но все же стоило быть осторожнее, чем вчера в больнице, местные воспитатели казались не такими добродушными, как та медсестра, что просто вернула его в палату.

И что делать после побега? Идти в какой-нибудь университет? Его там примут за психа и в лучшем случае просто выпроводят за ворота, в худшем — отдадут в психбольницу. Может, какие-нибудь городские библиотеки? Там же, наверное, и компьютеры могли быть. Да, они не очень-то полезны сейчас, когда до изобретения интернета еще лет пять, но все же хоть какая-то отдаленно привычная среда.

Он улыбнулся. Завтра он отсюда сбежит, найдет библиотеку и начнет искать информацию о том, что с ним случилось. Не может же быть такого, что он такой один? Хорошо, что сейчас не какие-нибудь сороковые, с восьмидесятыми он справится — решил Миша и наконец-то погрузился в сон.

1) израильское удостоверение личности

Вернуться к тексту

2) — топологическая особенность пространства-времени, представляющая собой в каждый момент времени «тоннель» в пространстве. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D1%80%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%8F_%D0%BD%D0%BE%D1%80%D0%B0

Вернуться к тексту

Примечания:

Отвлечение в шахматах — принуждение фигуры покинуть важное поле

Миша проснулся посреди ночи — за окном было еще темно, а все соседи по комнате еще спали. Вдруг живот скрутило так больно, словно кто-то завязал кишки в тугой узел — видно, это его и разбудило.

— А-а-а-ай… — простонал он сквозь зубы, сворачиваясь калачиком. Судя по всему, тушеная баранина на ужин не прошла даром для желудка, непривычного к подобной стряпне.

Он заставил себя встать с кровати и, стараясь не разбудить спящих, поплелся к туалету в конце коридора. Старые половицы предательски скрипели под ногами, и каждый звук казался оглушительным в ночной тишине.

Возвращаясь обратно, Миша почувствовал, что боль немного отступила. Он уже почти дошел до спальни, когда из ниши между стеной и старым шкафом выступила тень.

— Ну привет, стукач, — произнес высокий крепкий блондин с синяком под глазом. За ужином Миша его не приметил, но сейчас сразу догадался кто это.

Томми Краудер. Тот самый, который хотел убить Элиаса, настучавшего на него миссис Патрик. Нет-нет-нет — вот это точно было сейчас лишним.

Томми усмехнулся, делая шаг вперед. Миша еще не до конца привык к тому, что Элиас ниже его самого головы на две и в его теле он видит все происходящее с более низкой точки, оттого мозг воспринимал Томми каким-то совсем уж огромным. И даже несмотря на это, прикинул в голове Миша, даже если бы он сейчас был в своем настоящем теле, шансы были бы все еще не в его пользу.

— Послушай, — начал Миша, стараясь говорить тихо, чтобы не разбудить остальных, — я действительно ничего не помню: то, что я сделал или не сделал до того, как попал в больницу…

— Думаешь, я поверю в эти сказки? Не смог придумать ничего получше и решил выдумать амнезию? Совсем уж в штаны наложил, пока в больнице валялся? — голос его звучал насмешливо, и Миша попятился, пока не уперся спиной в стену.

— Слушай, Томми, — попытался он еще раз, — я понимаю, ты злишься на Элиаса. Но я сейчас не он. То есть я не помню, что он делал, и… Я понимаю, в это сложно поверить, но…

— Заткнись, — оборвал его Томми, схватив за ворот пижамной рубашки. — Ты думаешь, мне не плевать на эти твои сказочки? Из-за тебя я получил две недели карцера в подвале и чуть не попал в закрытый интернат для малолетних преступников. Знаешь, что это за место?

Миша покачал головой, едва дыша.

— Тогда я тебе покажу, — прошипел Томми и сжал кулак.

Время замедлилось. Первым инстинктом было отклониться, все же он явно проворнее этого громилы, может, успеет убежать? Или позвать на помощь?

Но вот вторая мысль оказалась сильнее и заставила его застыть на месте. А вдруг… просто вдруг… если сейчас он получит удар по голове, весь этот кошмар закончится, и он окажется дома? Он же попал сюда от удара с машиной? Да, это было совершенно антинаучно, но все, что происходило с ним в последние сутки, никак было не объяснить наукой, так может?..

Он не успел закончить эту мысль у себя в голове, потому что сильный кулак Томми пришелся ему прямо по лицу, и от удара Миша потерял сознание.

* * *

Миша медленно приходил в себя от неприятного ощущения — кто-то довольно болезненно хлопал его по щекам. Веки были тяжелыми, во рту — привкус крови, а левая сторона лица горела огнем.

— Элиас! Элиас, очнись! — послышался встревоженный голос Питера.

Миша с трудом разлепил глаза. Над ним склонились все его соседи по комнате.

— Что случилось? — хрипло спросил он, пытаясь сесть. Голова немилосердно кружилась.

— Питер проснулся и увидел, что тебя нет в кровати, мы решили, что ты сбежал, ты вчера так об этом распрашивал… — объяснил Джимми, почесывая затылок. — А потом нашли тебя в коридоре. Это был Томми?

Миша осторожно коснулся левой щеки — она распухла и болела. Надежда на то, что удар вернет его домой, не оправдалась — он по-прежнему был здесь. Может, стоило бить еще сильнее? Или стоило перестать придумывать бредовые, ни на чем не основанные идеи, оборвал его внутренний голос.

— Элиас, если это был Томми, то тебе нужно рассказать мистеру Хартвеллу, — настойчиво сказал Питер. — Томми зашел слишком далеко. А вдруг в следующий раз он тебя убьет?

— Нет, — быстро возразил Миша, — я не буду никому рассказывать.

— Но почему? — недоумевал Колин. — Он же тебя калечит!

Миша вздохнул, поднимаясь, опираясь на Питера, который подставил ему плечо. Меньше всего ему хотелось разбираться с этим Томми, вот уж без кого у него достаточно проблем. Просто ближайшие пару дней не ходить в одиночку, а потом он уж придумает, как отсюда слинять.

— Если расскажу, он побьет меня еще сильнее, — выдал он чуть упрощенную версию.

— Элиас, ты ведешь себя странно с тех пор, как вернулся из больницы, — тихо заметил Брайан, и Миша удивленно повернулся к нему, потому что, казалось, это был первый раз с его приезда в приют, как он заговорил. — Тебя будто подменили.

— Со мной все в порядке, — соврал Миша.

Но мальчишки явно не собирались от него отставать и окружили его плотным кольцом.

— Элиас, через полчаса будет подъем, а сразу после завтрака мы идем к мистеру Хартвеллу, — твердо заявил Питер. — И это не обсуждается.

Миша обреченно вздохнул. Эти мальчишки немного начинали действовать ему на нервы, будто он оказался нянькой в начальной школе, но сложно было не признать, что они оказались очень хорошими детьми, хоть с этим Элиасу повезло.

Миша решил идти по пути наименьшего сопротивления и устало кивнул. Проблема была в том, что у него было слишком мало переменных, чтобы что-то решать. Стоило ли остаться здесь еще на какое-то время? Идея побега, которая казалась такой простой и классной вчера вечером, стала чуть менее гениальной при утреннем свете. Стоило ли жаловаться на Томми? Если пожалуется, то того могут перевести в тот интернат, о котором он говорил ночью. А вдруг переведут его, Элиаса, куда-нибудь? Что это даст? В какую ему сторону вообще двигаться?

Эти вопросы по кругу крутились у него в голове, так что за завтраком он даже не притронулся к овсянке. Она выглядела еще хуже, чем вчерашний ужин, а живот все еще неприятно ныл.

После завтрака все его пятеро соседей остались верны своему обещанию и практически притащили его к директору.

Питер постучал в дверь.

— Войдите, — послышался знакомый голос мистера Хартвелла.

Кабинет директора был обставлен в том же унылом стиле, что и весь дом — темная мебель, выцветшие обои, запах старости и пыли. За массивным письменным столом сидел мистер Хартвелл, что-то записывая в журнале.

— Что случилось, мальчики? — спросил он, подняв взгляд. — А, Элиас, как хорошо, что ты зашел, я как раз хотел поговорить с тобой сегодня.

— Сэр, — начал Питер, — Томми Краудер снова напал на Элиаса. Мы нашли его без сознания в коридоре сегодня утром.

Мистер Хартвелл внимательно посмотрел на Мишу, отметив распухшую щеку.

— Это правда, Элиас?

Миша молчал, глядя в пол, так и не определившись с тактикой.

— Элиас, я спрашиваю тебя, — повторил директор строже.

— Ага, — пробормотал Миша. — Но я очень плохо помню.

Мистер Хартвелл показал рукой его соседям, чтобы те вышли. Мальчики вышли, и они остались наедине.

— С Томми я разберусь, ему давно пора перейти в более… подходящее для него место, — сердце Миши чуть сжалось — даже тут был, мягко говоря, не Хилтон, страшно было подумать, что ждет этого Томми в «более подходящем месте». — Скажи мне, — продолжил директор, — ты все еще ничего не помнишь?

Миша покачал головой. Мистер Хартвелл вздохнул и встал из-за стола. Он подошел к старому деревянному шкафу и извлек из него толстую папку.

— Твое дело, — объяснил он, кладя папку на стол. — Может быть, что-то из документов поможет восстановить твою память.

Миша тут же заинтересовался. В этой папке же кладезь такой необходимой ему информации! Кто такой этот Элиас? Была ли у него семья? Может, даже возможно найти какую-то связь во всем происходящем? Хоть какой-то намек на то, что он тут делал?

Мистер Хартвелл открыл папку и начал листать документы.

— Элиас Грэй, — зачитал он вслух, — дата рождения: 12 июля 1974 года. Завтра тебе исполняется одиннадцать. Место рождения…

Внезапно где-то этажом ниже раздался грохот и крики. Звучало так, будто кто-то устроил настоящую драку.

— Черт возьми, — пробормотал мистер Хартвелл, — опять эти сорванцы что-то устроили.

Он бросил папку на стол, не закрывая ее.

— Элиас, подожди тут, мы продолжим разговор через несколько минут.

Директор поспешно вышел из кабинета, оставив дверь приоткрытой. Его торопливые шаги затихли в коридоре.

Это был шанс.

Миша быстро подошел к столу. В двери тут же показалась голова Питера, оставшегося ждать за дверью:

— Элиас, что ты делаешь? — прошипел он.

— Просто посмотреть хочу, — пробормотал Миша, лихорадочно переворачивая страницы.

Свидетельство о рождении — Элиас Грэй, родился 12 июля 1974 года в Лондоне.

Родители неизвестны. Найден на пороге церкви Святого Михаила в возрасте нескольких дней…

Медицинские справки, отчеты социальных служб, характеристики из предыдущих приютов. Элиас переходил из одного учреждения в другое с самого детства.

И вдруг, в самом низу папки, Миша увидел конверт из толстой кремовой бумаги. На нем четким почерком было написано:

Mr E. Gray

Third Bed from Left

Dormitory 2B

Whitmore Community Home

London

А в левом верхнем углу — герб с изображением льва, орла, барсука и змеи и надпись готическими буквами: Hogwarts School of Witchcraft and Wizardry.

Сердце Миши подскочило к горлу. Это какой-то розыгрыш. Все это какой-то розыгрыш, который зашел очень и очень далеко…

— Элиас, он идет! — прошипел Питер и скрылся за дверью.

Миша захлопнул папку, оставив все как было, и вернулся на то место, где стоял, в центре кабинета.

Директор вошел в кабинет с недовольным лицом.

— Опять они устроили потасовку в столовой, — проворчал он, садясь за стол. — Так, где мы остановились?

— Вы читали мое дело, сэр, — напомнил Миша, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

Мистер Хартвелл снова открыл папку, пролистал несколько пожелтевших страниц и нахмурился.

— Послушай, Элиас, — начал он, отложив документы и сплетя пальцы, — врачи говорят, что при таких травмах головы, как у тебя, память не пропадает, а если и пропадает — то лишь короткая, ты мог забыть последние пару часов, может, дней, но не всю жизнь.

Он сделал паузу, внимательно изучая лицо Миши. Миша похолодел — то ли от страха, то ли от надежды, что директор ему может поверить.

— Мы подумали, что, если привезем тебя в знакомую обстановку, ты начнешь вспоминать, но у тебя нет никаких, абсолютно никаких улучшений. Ты не помнишь даже собственное имя, не узнаёшь людей, с которыми жил годами.

Миша почувствовал, как желудок сжался в тугой узел. В голосе директора звучала та особая, мягкая интонация, которой взрослые пользуются, когда собираются сообщить ребёнку плохие новости.

— Может быть, мне просто нужно ещё немного времени? — осторожно предложил он, стараясь говорить тише обычного. — Я чувствую, что начинаю что-то вспоминать…

Ложь сама сорвалась с языка, очень уж настораживающий тон был у мистера Хартвелла.

— Боюсь, время — это именно то, чего у нас может не оказаться, — мистер Хартвелл поднялся из-за стола и подошёл к окну, заложив руки за спину. — Понимаешь, Элиас, такие серьёзные случаи требуют специализированного медицинского наблюдения. Здесь, в детском доме, у нас просто нет необходимых ресурсов.

Сердце Миши застучало быстрее.

— То есть?

Директор повернулся к нему, и выражение его лица было почти сочувствующим. Почти.

— Завтра утром, сразу после завтрака, за тобой приедут из психиатрической больницы. Там тебе проведут полное обследование и окажут необходимую помощь.

Миша сглотнул. Ох черт. Черт-черт-черт. Он все-таки угодит в психушку, и даже не за то, что всем рассказывал, что он из будущего.

— Это… это надолго? — спросил он, и голос предательски дрожал, несмотря на все попытки казаться спокойным.

— Пока врачи не определят точную природу твоих проблем и не назначат соответствующее лечение, — ответил мистер Хартвелл, возвращаясь к столу. — Не волнуйся, Элиас. Там работают опытные специалисты. Они знают, как помочь таким детям, как ты.

«Таким детям, как ты». Эти слова прозвучали почти как приговор. Миша застыл, не зная, что сказать.

— Можешь идти, — мягко сказал директор, и в его голосе даже промелькнуло что-то похожее на сочувствие. — Только постарайся сегодня хорошо выспаться. Завтра будет долгий день.

* * *

— Психушка? — переспросил Питер, когда Миша вернулся в комнату и рассказал о разговоре с директором. — Серьёзно?

По лицам всех пятерых мальчишек было видно, что новость их совсем не обрадовала. Джимми даже присвистнул.

— Вы знаете, что это за место? — спросил Миша, хотя по их реакции уже догадывался, что ничего хорошего его там не ждёт.

— Мой троюродный брат попал туда два года назад. Его родители до сих пор его навещают каждое воскресенье, но он… — сказал Колин, — он уже не тот, что был раньше. Всё время молчит и пялится в одну точку. А когда говорит, то такую чушь несёт…

— Говорят, там их лекарствами накачивают, — добавил Маркус. — Чтобы спокойными были.

— И электричеством бьют, — мрачно добавил Брайан. — Для лечения, типа.

Миша почувствовал, как по спине пробегает холодок. Он, конечно, слышал много ужасов о психиатрии прошлого, но не в восьмидесятых годах же? Его все же занесло не в восемнадцатый век, а на каких-то двадцать шесть лет назад. Он поморщился. Они наверняка преувеличивали. В конце концов, начитались старых книг и построили приютскую легенду вокруг обычной больницы. А у брата Коллина, может, правда какое-то заболевание... С другой стороны, даже если это самая обычная и нормальная психиатрическая больница, застревать там все равно не было ни малейшего желания.

— Помнишь, ты вчера расспрашивал про побег? — неожиданно тихо спросил Брайан, и все удивлённо на него посмотрели. — Может, это не такая плохая идея.

Миша нахмурился. Письмо, которое он нашел у директора, не давало ему покоя — понятно, что оно не настоящее, но мистер Хартвелл же не просто так хранил его в личном деле? Но сейчас восьмидесятые, Гарри Поттер еще не написан — а значит, это письмо тоже не из этого времени. Наверное, чей-то мерч, как раз же только вышел последний фильм? Но, если это письмо тоже принесло сюда, значит, может, получится найти дорогу домой?

Но почему оно было на имя Элиаса? Творилось что-то странное, и это письмо было первым, за что он мог зацепиться, хоть что-то выбивающееся из стройной картинки, выстроившейся вокруг него. Убежать сейчас — потерять свой единственный шанс понять происходящее. С другой стороны, если его увезут в психушку, к разгадке его это тоже не приблизит.

— Брайан прав, — неохотно сказал Джимми. — Идея все еще плохая, но явно лучше альтернативы…

— Но как? — Миша оглянулся на дверь комнаты. — Вы сами вчера говорили, что это невозможно…

— Есть один способ, — Колин оглянулся и понизил голос до едва слышного шёпота. — В подвале есть старый туннель. Его прорыли ещё во время войны — они там прятались во время бомбежек. Один конец в подвале нашего дома, а другой выходит в Гайд-парк, за территорией.

— Откуда ты это знаешь? — недоверчиво спросил Питер.

Колин нервно облизал губы.

— Его нашел мой брат, когда еще жил тут, он иногда выходил по ночам, но к утру всегда возвращался. Он рассказал мне по секрету и запретил рассказывать, — он серьезно посмотрел на всех вокруг, без слов говоря, что эту информацию нужно держать в тайне.

— А если они меня поймают? — спросил Миша.

— Ну, — протянул Питер, — посадят в карцер на неделю-другую. Но это всё равно лучше, чем психушка.

— К карцеру привыкаешь, — мрачно добавил Джимми.

Миша лёг на кровать и уставился в потолок. Значит, выбор был простой: психиатрическая больница или попытка побега. Письмо на столе директора снова всплыло в памяти. Черт возьми, почему директору потребовалось его перевозить именно сейчас? Жил бы спокойно, никого б не трогал, и черт с ним, с Томми, бьет он больно, но, как сегодня выяснилось, не смертельно.

— Если я решусь… — начал он осторожно, — как найти этот туннель?

— Спустишься в подвал, — прошептал Колин. — Там есть котельная, а за ней — старая кладовка. В дальнем углу кладовки, за ящиками, должен быть люк в полу. Брат говорил, что он не заперт, просто тяжёлый.

— А дальше?

— Ползти по туннелю, достаточно долго, но все время прямо, поворотов там нет. Брат говорил, там грязно и тесно, но проползти можно. Выход в парке замаскирован под обычный люк.

Миша закрыл глаза. План звучал безумно, но альтернатива была ещё хуже. С другой стороны, это какой-никакой выход. Может, получится вернуться к изначальному плану и добраться до библиотеки?

— Только подожди до глубокой ночи, — предупредил Брайан. — Иначе могут услышать и спохватятся быстро.

— Мы тебя прикроем по началу, — заверил его Питер, — но они все равно быстро все поймут.

* * *

Миша не спал. Лежал с закрытыми глазами, слушал, как дыхание соседей становится всё более ровным и глубоким, и мысленно прокручивал план побега. Мальчики долго не спали, желая ему удачи и давая разные наставления, но где-то к полуночи всех уже сморил сон.

Спуститься в подвал. Найти котельную. За котельной — кладовка. В кладовке, за ящиками — люк. Проползти туннель до парка. Выбраться на поверхность.

Звучало несложно.

Где-то далеко пробили два глухих удара часы. Уже два часа ночи. Либо сейчас, либо уже никогда — сказал себе Миша. Надо было бежать. В конце концов, чем бы это письмо ни было, добраться до него он уже вряд ли сможет, а значит, нужно возвращаться ко вчерашнему плану — добраться до библиотеки, найти работы Эйнштейна о перемещениях во времени.

Хватит уже вестись на какие-то сказки. Не бывает нерешаемых проблем, а значит, он ее решит — сказал он себе и осторожно спустил ноги с кровати.

Старые пружины матраса тихонько скрипнули, и он замер, прислушиваясь. Никто не шевельнулся.

Он уже был одет — вечером Миша лег спать в одежде, чтобы не тратить время. В кармане лежал несколько фунтов, которые дал ему Колин — то, что осталось от денег, которые прислали ему родственники на день рождения несколько месяцев назад, и маленький перочинный ножик, который он нашёл в чемодане Элиаса.

Дверь комнаты была не заперта — детей тут, похоже, особо не охраняли. В коридоре горела только одна лампочка в дальнем конце, и большая часть пространства тонула в тени.

Миша пошёл к лестнице, стараясь наступать на носки. Половицы скрипели, и Миша лишь надеялся, что они не разбудят Томми, как, видно, случилось прошлой ночью — если тот опять его вырубит, никуда сбежать он не успеет.

Первый этаж. Здесь было ещё тише, слышно было только тиканье старых часов в холле да отдалённый шум очень редких машин с улицы.

Дверь в подвал он нашёл быстро — она была рядом с кухней, и ручка легко повернулась.

Лестница в подвал была крутой и узкой. Миша спускался медленно, держась за стену — здесь было совсем темно, и он боялся поскользнуться. Воздух становился всё более спёртым, пахло плесенью, углём и машинным маслом.

Наконец его ноги нащупали каменный пол. Миша постоял минуту, позволяя глазам привыкнуть к темноте, а затем на ощупь пошёл вперёд.

Котельную он обнаружил по характерному запаху угля и горячему воздуху, исходящему от массивной печи. Рядом с ней высились кучи угля, а вдоль стены стояли какие-то инструменты.

За котельной, как и обещал Колин, оказалась небольшая кладовка. Миша просунул голову внутрь — здесь пахло ещё хуже, сыростью и какими-то химикатами. Вдоль стен громоздились ящики, старая мебель и какой-то хлам.

Он протиснулся внутрь и начал на ощупь обследовать дальний угол. Руки нащупали деревянные ящики, покрытые толстым слоем пыли. Он осторожно отодвинул один, потом другой…

И вот его пальцы наткнулись на металлическое кольцо, вмонтированное в пол.

Сердце подпрыгнуло. Значит, брат Коллина не соврал — люк действительно существовал.

Миша вцепился в кольцо и потянул. Люк был тяжёлый, как и предупреждал Колин, и поднимался с натугой. Металл скрипнул так громко, что Миша замер, ожидая, что сейчас сюда прибежит половина дома.

Но никто не пришёл.

Он заглянул в отверстие. Внизу зияла чернота, от которой тянуло ещё более затхлым воздухом. Судя по эху от брошенной туда щепки, глубина была небольшая — метра полтора, не больше.

— Ну что ж, — прошептал он сам себе, — поиграем в Алису в стране чудес.

Миша спустил ноги в люк и медленно сполз вниз, пока не нащупал ногами твёрдую поверхность. Он присел и начал ощупывать пространство вокруг себя. Справа рука наткнулась на каменную стену, слева — тоже. Впереди стена расходилась, образуя проход шириной чуть больше его плеч.

Туннель.

Миша встал на четвереньки и пополз вперёд. Земля под коленями была влажной и липкой и неприятно пачкала одежду. Что-то хрустело под руками — то ли старые листья, то ли ещё что похуже, и он старался об этом не думать.

Через несколько метров потолок понизился, и ему пришлось ползти на животе. Пространство давило со всех сторон, воздуха катастрофически не хватало, и Миша боролся с подступающей паникой — у него вроде не было клаустрофобии, но тут у любого она разовьется. В голову пришли истории про альпинистов, лазающих по узким пещерам — Миша невольно передернул плечами и тут же скривился, больно задев плечом стену.

А вдруг там дальше нет прохода? Вдруг, с ужасом подумал Миша, брат Коллина выпустился отсюда несколько лет назад, вдруг за это время его завалило? Или замуровали выход? В груди начала подниматься паника: если он тут застрянет — он погиб. Назад он не выберется — развернуться места нет, а ногами вперед он не сможет проползти весь путь назад. И уж точно никто не сможет его отсюда вытащить, даже если мальчишки расскажут про потайной ход, что вряд ли — они же будут уверены, что он выбрался и живет свою лучшую жизнь на свободе. Его ждет неминуемая смерть от жажды и голода, если его раньше не убьет отсутствие кислорода. Последнее было бы очень кстати, решил Миша, по крайней мере, это смерть безболезненная — просто заснет и всё.

Миша полз, прокручивая в голове разные версии свой безвременной кончины, как вдруг впереди забрезжил слабый свет.

Он тут же пополз быстрее, игнорируя боль в коленях. Свет становился ярче — он был не яркий, скорее сероватый, будто шел от уличного фонаря или вывески, но после абсолютной тьмы туннеля он казался ослепительным.

Наконец Миша добрался до конца. Над головой виднелась металлическая решётка, а за ней — кусочек ночного неба с редкими звёздами.

Он упёрся плечом в решётку и толкнул, прикладывая все оставшиеся силы. Решетка сдвинулась с глухим скрежетом, и Миша вылез наружу, оглядываясь. Действительно парк — вокруг росли высокие деревья, а в отдалении виднелись редкие огни уличных фонарей. Воздух был свежий и прохладный, и после духоты туннеля Миша жадно вдыхал его полной грудью.

Он был свободен.

Миша встал, отряхнул с одежды пыль и землю и решительно направился к огням города. Нужно было убираться отсюда подальше — как только заметят его отсутствие на завтраке, сразу начнут искать, и ближайший парк явно обыщут одним из первых.

До рассвета оставалось часа три — вполне достаточно, чтобы добраться до центра и найти место, где можно будет переждать до утра. А там он придумает, что делать дальше.

Примечания:

Извините, чуть пропала, сначала был большой проект по работе, который нужно было завершить перед отпуском, а потом было, собственно сам отпуск)