Игра вслепую (джен)

Когда Петр Романович Щукин в среду утром не появился на службе, то никто не удивился. Точнее — все были настолько заняты, что поначалу никто и не обратил внимания, что двери в святая святых, то есть рабочий кабинет Щукина, где происходили вещи, о которых старались лишний раз не думать, по-прежнему закрыты. И даже опечатаны, поскольку Петр Романович накануне оставил в нем недописаный рапорт о происшествии в одном из доходных домов на Екатерининском канале. Да, это было нарушением правил, да и не слишком похоже на педантичного Щукина, но даже Троекуров, держа стакан с чаем трясущимися от усталости руками, лишь кивнул головой, когда Щукин доложил об этом, тщетно пытаясь не уснуть стоя.

Сказать по правде, вторник выдался настолько хлопотным и выматывающим, что даже Безсонов, вопреки своей привычке много ходить пешком в любое время дня, вытребовал из собственного дома роскошные сани, поскольку после беготни по снегу, нападавшему в Петербурге, еле держался на ногах и больше хотел комфорта, чем мог кому-то рассказать. Именно князь и довез Щукина до его дома, возле которого два чиновника сыскной полиции и распрощались около часу ночи уже среды. И именно Безсонов первым и обратил внимание на неснятые печати, когда часа через два после начала рабочего дня, успев опросить до этого несколько человек в связи со вчерашними делами, появился в Спасской части.

— Петр Романович по делам ушел? — Безсонов улыбался. Несмотря на вчерашнюю усталость и не слишком долгое время для отдыха, князь выглядел довольным и свежим. — Когда вернется не уточнял? Мне хотелось бы обсудить с ним одну теорию, относительно произошедшего у Пробирной палаты.

Вопрос был адресован Евсею Ардалионовичу, который как раз появился с неизменным стаканом почти кипяточного чая. За ним из его кабинета вышел Иона Мальцев, что-то спешно записывающий в небольшой блокнот, подаренный ему Петром Романовичем на прошлое Рождество.

— Он ни о чем таком не говорил, — сделав глоток и явно вспомнив о вчерашней загруженности, Троекуров поежился. — Впрочем, он мог забыть предупредить, но это не слишком в его духе. Иона, а ты ничего не слышал? Может, тебе говорил?

— Никак нет! — урядник нахмурился. — Не похоже на господина Щукина. Ой как не похоже.

— Я за столько лет и не вспомню, когда он не ставил в известность о своих планах, особенно если это касается вопросов сыска, — от разбора своих бумаг оторвался Граббе, еще не пришедший в себя от их количества после событий вторника.

— Но он мог и заболеть, — нахмурился уже Троекуров. — Вспомните, третьего дня он почти провалился в прорубь. Благо вы, Николай Валерьянович, оказались рядом и помогли выбраться быстро. Когда бежали за тем мастеровым, что убийцей был. Вот уж кому повезло гораздо меньше. Втроем преступника ведь из проруби тащили. Петр Романович же только ноги замочил.

— Порой и этого бывает достаточно, — Безсонов некстати вспомнил, как он с друзьями где-то года с три с половиной назад после обильных возлияний поспорили о том, кто быстрее добежит в одном исподнем до пруда в имении князей Куракиных. Правда, то была ранняя осень и еще довольно тепло, но князь Белозерский все же сумел заболеть и неделю провел в постели, сокрушаясь о том, что не утащил за собой в пруд и Куракина, столь неосторожно налетевшего на него в темноте. — А съезжу-ка я к Петру Романовичу. Вдруг он так расхворался, что и подняться не может.

— Съездите, голубчик, — Евсей Ардалионович по-прежнему выглядел обеспокоенным. Ему явно совсем не нравилась мысль о возможной болезни Щукина. В последний раз, когда тот отсутствовал на службе несколько дней, работа сыскной части чуть не превратилась в настоящий бедлам. Евсей Ардалионович всегда со страхом ждал, когда Щукин отбывал в отпуск, благо это случалось крайне редко, но без Петра Романовича Спасская часть будто бы превращалась в свое бледное подобие. И даже то, что сейчас в сыскной служил Безсонов, являлось слабым утешением, ибо талант талантом, но опыт и интуицию Щукина даже такое светило, как князь Николай Валерьянович, заменить не мог, не говоря уже о прочих профессиональных качествах Петра Романовича. — Проверьте, все ли в порядке. Иона, отряди с князем кого пошустрее, вдруг помощь понадобится. День сегодня не в пример вчерашнему спокойный. Пока, по крайней мере. Так что от одного человека не убудет, вернуть же всегда можно.

Мальцев кивнул, убрал блокнот во внутренний карман и вышел, а уже через минуту появился молодой городовой. Безсонов узнал в нем не так давно переведенного с Палюстровского участка из пригорода Бориса Сухомлинова, еще не растерявшего восхищенного изумления вчерашнего сельского жителя перед большим городом, но удивительно твердо стоящего на ногах и поражающего основательностью и рассудительностью.

— Рад послужить, ваше сиятельство, — Сухомлинов придирчиво осмотрел Безсонова и протянул ему его меховую шапку, когда увидел, как тот стремительно направился к выходу. — Мороз там. Не гоже выскакивать так, — несмотря на то, что Безсонов вроде как был старше, высокий и крепкий Сухомлинов выглядел основательнее и взрослее князя.

— Карету служебную возьмите. У дверей как раз стоит, — Троекуров точно с каждой минутой беспокоился все сильнее и нервозное состояние внезапно передалось и Безсонову. — Граббе не отпустил, когда вернулся из суда.

— Хорошо, Евсей Ардалионович, — князь с шапкой в руках выскочил из части, за ним неторопливо вышел Сухомлинов, неодобрительно качая головой над господской безалаберностью. Правда, князь Безсонов, чьему нахождению на сыскной службе Сухомлин был немало удивлен, был не похож на молодых господ из имения, что было неподалеку от родного села. Всегда безукоризненно вежливый и улыбающийся, он совсем не напоминал графского сына, у которого прояснения в голове порой и месяцами не наступало. И друзья его были под стать. Чего только стоят последние «подвиги» с попыткой сарай у купцов Епифанцевых, чей дом по соседству стоял, поджечь. А все из-за того, что Марфа, дочка купеческая, выставила всю компанию прочь, когда те выхлебали самое дорогое шампанское и кошек ее в погребе заперли. Если шампанское Марфа простить и могла, то обиду за тварей любимых, одну из которых чуть ли не из-за моря привезли, не стерпела. Приказчики живо оболтусов с лестницы спустили. Они же потом всю графскую компанию у сарая вместе со сторожами похватали. Так под конвоем в дом графа Петровского и отвели. Разнос, что батюшка сыну с дружками устроил, наверное, во всех соседних деревнях слышен был. Выставил наследника аж в Вятскую губернию к своему младшему брату в дальнее имение, дабы пыл охдадить. Правда, через два месяца вернул, ибо сын грозился от дяди по лесам домой с котомкой пойти, а зная несносный и дурной характер Николая Петровского, так вполне могло случиться. Но с тех пор потише стал. Даже к Марфе ходил извиняться. Вернулся весь поцарапанный, но с прощеньем. Теперь и о браке поговаривать начали. Марфа — девица видная, кровь с молоком, вся в отца пошла по характеру и здоровью. А внешность от матери, тоже какой-то дочки княжеской, взяла. Правда, та померла давно, Марфе и году не было. Только она и в детстве уж красивая была. А как выросла, то весь дом ахнул. Купец Епифанцев долго мужа уже подыскивал. При его-то деньгах любого князя али графа купить дочке мог. А та привереда жуткая оказалась. Скоро девятнадцать, а до сих пор не определилась. Правда, молодой граф ей приглянулся поболее остальных, так народ в округе судачил, да и маменька в письме об том писала. Но было с чего — графский сын тоже лицом уж больно хорош, чистый ангел с картины. Вот только с головой еще по юности не особо дружил. Но если с Марфой сладится, то такая жена быстро из него дурь повыбивает.

Сухомлинов приоткрыл глаза, — все никак не мог от укачивания в каретах отойти, то ли дело деревенские сани, а тут хоть и переставили карету на полозья, а все одно совсем не то, — и посмотрел на князя Безсонова. Эк как переживает. Князь вообще был порой открытой книгой. Все на лице можно было прочитать. Правда, и лицедеем превосходнейшим, если понадобится, мог бывать. Вот тогда вообще не было возможности разгадать, об чем думает да размышляет. Только Петр Романович и мог разобраться, да и то не всегда. Князь по первой казался Сухомлинову эдакой фарфоровой статуэткой, какие уж очень любила Агафья. Она, если б могла,то весь дом бы ими уставила. Тоже дочка купеческая, и тоже без матери росла. С Епифанцевыми, конечно, не сравнить, но довольно богатое семейство. Агафья — невысокая, худенькая, с косами белыми чуть ли не в пол, весь дом держала в ежовых рукавицах. Сама на статуэтку тоже была очень похожа. Может быть оттого и любила их без меры. Познакомились они, когда дом купеческий ограбить пытались, да папенька Агафьи с сыновьями воров так приложили, что и по сей день в остроге почесываются либо. Тогда Сухомлинов только-только пришел в полицию. Ох, братья его и не были довольны. Зато маменька благосклонно отнеслась. У отца благословения Борис на кладбище ходить просил. Погиб на охоте восемь лет назад. Хоть и охотником знатным был, но нашелся на него свой кабан. Граф Петровский тогда очень расстроился: лучшего загонщика потерял. Вот с тех пор и не знали никакой нужды. Барин семью охотника не забывал. Да не сказать, что и раньше бедствовали, но сейчас и вовсе маменька на лето уезжала по России кататься. Уж много чего объездила.

— Почему вы решили в полицию пойти? — из раздумий Сухомлинова вызволил голос князя. Безсонов, перестав теребить многострадальную шапку, вцепился в ее мех так крепко, что пальцы побелели.

— Да тут сразу и не ответишь, — Борис вдруг смутился, совсем как тогда, когда князь буднично осведомился, когда свадьба у него. Сухомлинов, только два дня, как переведенный в Спасскую часть, столбом застыл, вылупившись на молодого холеного барина, которого по какому-то неведому поводу занесло в полицию. А тот, улыбаясь, ждал ответа, словно был в части у себя в дому. Нет, и ранее Сухомлинов слышал, что богатей один решился сыском заняться и сидит как раз в Спасской части, но представлял его кем-то вроде Евсея Ардалионовича Троекурова. Обязательно в летах и не настолько выделяющимся в своем окружении. А тут перед ним стоял чуть ли не настоящий мальчишка, как те деревенские мальчуганы, что с любопытством глядели на форменный мундир, когда Сухомлинов приезжал в гости к матери да братьям. Князь пил чай с лимоном и ждал ответа. И промолчать или солгать не было никакой возможности. Взгляд его был хоть и добрым, но проницательным. Да и улыбка слишком искренняя. Так и не вспомнил Борис, как выложил все князю, как священнику. Как Агафья принесла заявление о том, что из дому все же пропало, когда один из грабителей сумел таки сбежать. Ведь именно она заметила неладное и весь дом криком всполошила. А потом и с тем, кто после удрать умудрился, в дверях столкнулась. Как картину потом на бумаге написала. По приметам да с осведомителем быстро поймали. Даже украденное сбыть не успел. Пристав тогда Сухомлинова в купеческий дом и послал с сообщением об опозновании вещей. Тогда снова Агафья с одним из братьев в участок явилась. Потом слуга от купца Коврина пироги с благодарностью принес. А еще через два дня Борис с Агафьей столкнулись на базаре. Чем он купеческой дочке с железным характером приглянулся, Борис не понял. Вот только сам влюбился так, что хоть волком вой, если откажет. Долго думал, да все-таки признался. Агафья на него глянула, лукаво прищурилась да отца с братьями и позвала. Благословил ее папенька сразу. Впрочем, дочке и сестре мужчины в семье не слишком перечили. Во всех домашних вопросах ее слово было решающим. Дела же всякие Агафье интересны никогда не были. Тут она как настоящая барышня была — наряды и свои статуэтки любила, а откуда на них деньги брались, ей было все равно. Иногда со страхом думал Борис, как входить в семью, где все не так, как дома привык, устроено. Но, вспомнив улыбку Агафьи, сам себя на смех поднимал. Тем более, и Агафья точно об том думала тоже. А свадьба уже через месяц. И ждал ее Борис Сухомлинов с радостью, хотя и страшно свой дом заводить. Ну да разберется, чай не маленький. На работе важной и трудной. Уж с домом явно будет попроще.

— А вы попробуйте, — Сухомлинов вдруг понял, что князю настолько страшно, что лучше говорить о чем угодно, лишь бы не думать.

— Как-то в лесу неподалеку от села нашего тела нашли. Когда опознали, то оказалось, что это семейство, которое из соседней деревни пропало чуть ли не с неделю назад. Отец, мать да двое дочек четырех лет. Просто вышли из дому и пропали. Тогда много говорили о том, что они просто уехали. Изба-то пустой почти оказалось. Да вот только не были они из тех, кто бы матери, отцу, прочим родственникам да друзьям не рассказали о такой важности, как отъезд из дома неведомо куда. А когда мертвыми их нашли, так и вовсе все запуталось. Вот тогда-то и прибыл к нам пристав из Петербурга да пара городовых с ним. А потом и господин из сыскной части. Все вместе они дело и распутали. Убивца проклятого, что даже детей не пощадил, на имущество позарившись, сыскали в три дня. Я тогда хоть и маленьким был, но уж больно поразило меня все это. Такую тайну раскрыли. Панику угомонили. Разъяснили всем, кто виноват. Убитым и спать на том свете точно мягче стало. Вот и решил я, что стану таким же, как те чины из полиции.

— Не разочаровала работа городовым? Не тайны да секреты раскрывать. Все более буднечнее.

— Так-то оно так. Зато столько людей новых встречаешь. Удивления порой больше, чем надобно, бывает. И с хорошим, и плохим сталкиваемся, того не отнять. Но ведь и мы делаем так, что плохого на улицах меньше становится. А с тех пор, как сюда перевели, так и вообще стало не скучно. У вас в сыске многое не так поставлено.

— Стало быть, вам стало интереснее? — как и всегда, Сухомлинова поразило это «вы». Князь так обращался ко всем. Даже к бабке с семечками на базаре. Сухомлинов сам слышал, иначе б не поверил ни за что. Да если честно, многому и до сих пор бы не верил, коли не сталкивался каждый день. Вот взять преданность князя своему наставнику, а с некоторых пор и другу Петру Романовичу Щукину. А ведь всем было известно, в какие штыки тот принял появление князя. Чуть ли не война промеж ними шла. А сейчас водой не разольешь. Когда ту неанглийскую англичанку искали, то из-за неизвестности от местонахождения Щукина князь вовсе извелся. Особенно, когда столько крови в номерах да на улице увидал. Побелел весь. О том, что сам ранен, позабыл, весь Петербург готов был обежать, всех городовых на уши поставил. При поиске за каждую мелочь хватался и на месте не мог усидеть ни минуты, все бежать куда-то норовил. Когда же Щукин в часть вернулся, то чуть не задушил в объятиях то ли от радости, то ли от страха, что снова пропадет. Борис тогда как подумал, что Агафья вот так пропасть может, так чуть сердце не зашлось. Вот точно бы всю столицу перевернул, все дома бы по кирпичикам разобрал, во все щели заглянул. А ведь сыскному, что неведомо сколько убивцев и прочего жестокого люда в остроги поотправил, куда опаснее по улицам ходить, чем дочке купеческой с охраной из братьев или приказчиков да горничной. А когда сам Безсонов отравленным чуть не сгинул, то Петра Романовича как подменили. Будто не он по части ходил, а привидение. У него даже руки ходуном ходить начали, когда он вскрытия делал. А уж пил как! В части об том не особо было известно, хотя Троекуров точно подозревал что-то такое. Как раз Сухомлинова и отрядил приглядеть. Так сколько раз сыщика пьяным до бессознательности ночами по городу до дома тащил, Борис и считать перестал. Но на службу Щукин являлся исправно, и сам Сухомлинов, кабы накануне спать не укладывал, ни за что бы не сказал, что Петр Романович вечером прошлым упился так, что полчаса вся выпивка обратно выставлялась. Если б князь не нашелся, вот совсем неизвестно, что с Щукиным далее было бы. И ведь не только от бессилия или вины Петр Романович так напивался. Привык он к присутствию князя. Не мог долго от него далеко быть. Да и князь по делу и без дела к нему все время бегал. А как ругались они! Дым коромыслом стоял, коли промеж них какая собака пробегала. Но мирились все равно. За их взаимными извинениями вся часть как за театром наблюдала.

— Лучше б захворал до беспамятства Петр Романович, так ведь? — выпалил вдруг городовой, а князь на глазах посерел да будто бы съежился.

— О другом и думать не буду! — ответил Безсонов только тогда, когда карета остановилась у дома, где проживал Щукин. А уж выскочил из кареты князь столь быстро, что шапка свалилась на пол. Сухомлинов, вздохнув, даже не стал поднимать. Толку никакого, ясно же, что так и не наденет.

— Закрыто! — несколько раз с силой постучав, князь нетерпеливо подергал тяжелую ручку. Потом, на мгновение словно застыв на месте, вытащил из внутреннего кармана шубы связку ключей и тут же уронил ее в снег.

— Давайте я, ваше сиятельство. Какой из них? — Сухомлинов спросил князя, вертя в руках в руках поднятые ключи.

— Медный, крученый. И он, — князь поднял на городового испуганный взгляд, — он заедает слегка. Аккуратнее, пожалуйста.

Лишь только дверь была со всей возможной аккуратностью отперта, как князь ветром пронесся вовнутрь и мигом обежал все комнаты.

— Нет нигде! И одежды, что вчера была на нем, нет. И револьвера! — чуть ли не выдернув верхний ящик письменного стола, что стоял у окна, нервно проговорил Безсонов. — Этот вот другой! — Князь вытащил нарядную подарочную коробку и раскрыл ее: в ней лежал новехонький револьвер с инициалами на рукоятке. — Я его подарил, чтобы он его при себе носил, а он его бережет!

— Значит, ценит подарок больше собственного удобства, — Сухомлинов налил из графина воды и поднес стакан князю. Тот выпил настолько быстро, что половину расплескал. — Ваше сиятельство, — городовой вдруг нахмурился, — а вы видели, как Петр Романович в дом-то входил?

— В дом? — князь резко поставил стакан на стол и сцепил руки в перчатках в замок. — Не видел! — Безсонов отрицательно покачал головой. — Так устал, что как только попрощался, так сразу домой отправился. И даже не подумал подождать и проверить. Так что же... — князь начал расхаживать по комнате, а потом бегом бросился в прихожую. Внимательно там все осмотрев, чуть ли не уткнувшись носом в половицы, князь вернулся обратно. — Не заходил он сюда. Стало быть что-то случилось, пока он до дверей шел. Надо соседей опросить. Время хоть и позднее было, но вдруг кто-то что-то видел.

Обход по соседним домам ничего не дал. Приказчик в лавке через три дома от жительства Щукина, считавший выручку за месяц и поэтому просидевший почти всю ночь, вроде как видел сани с извозчиком, что стояли неподалеку, но во сколько то было, сказать затруднялся, а более никто по ночам никуда не ходил. Сухомлинов, обходивший улицу, недовольно смотрел по сторонам: ночной снегопад, что закончился только к утру, засыпал все следы, если таковые вообще были. Князь же с городовым не ходил, а что-то внимательно рассматривал рядом с соседним с щукинским домом, обследуя чуть ли не каждую снежную пядь.

— Смотрите! — князь вдруг поманил Сухомлинова. — Видите? Тут, под навесом для поленницы?

Сухомлинов внимательно уставился туда, куда указывал Безсонов. Сначала ничего не увидел, кроме аккуратно сложенных дров, еще не перенесенных в дом или внутренний двор, но уже через минуту приметил некий странный след там, откуда дрова были уже убраны.

— Тут что-то тащили.

— Не что-то. Кого-то! — князь выглядел собранным и крайне серьезным. — Я запонку нашел. Это его. Петра Романовича. Он или ее потерял, либо сам снял и бросил, пока была возможность. Вероятно, притворился бесчувственным. Вот еще сюда смотрите! — князь буквально ткнул городового носом в дальний сугроб у самого окна дома.

— Это кровь что ль? — Сухомлинов вздрогнул. — Это как же? Неужто ранили все-таки нехристи Петра Романовича?

— Возьмите себя в руки! — с силой проговорил Безсонов, вот только Борис был уверен, что больше для себя говорил, чем для него. — И идемте далее. Тут выбора нет. Одна дорога, идешь ты по ней один или с ношей, — Безсонов, опустив голову, медленно пошел вдоль улицы. Городовой направился за ним и чуть не упал, когда князь резко остановился у лавки, где приказчик считал выручку, и принялся копаться в снегу. — Вторая запонка.

— А тут далее крови поболее, — Сухомлинов скривился как от боли, увидев остатки еще одного кровавого пятна у самого крыльца, и бывшего гораздо больше предыдущего. — Тут снег из-за веток дерева неровно падал, вот и осталась кровь.

— Поняли, что притворяется. Вот еще раз и ударили. Потом в сани загрузили и прочь отправились. Снег же сделал свое дело и все следы позасыпал. Могли уехать в любую сторону.

— А почему вы думаете, что преступник не один?

— Один бы с Петром Романовичем не справился. Он хоть и устал, но уж точно не подпустил бы к себе никого чужого. Тем более ночью. А вот если накинулись неожиданно и с двух сторон, то могло и удачно для них выйти.

— Так получается, что у них теперь и оружие есть?

— Нет! — сказал Безсонов и вытащил из кармана револьвер. — Я его нашел в поленнице. Видимо, остановились преступники рядом с нею, может разговаривали, раз внимания не обращали настолько на Петра Романовича. А пока отвлеклись, он револьвер и спрятал. Все лучше, чем этим заезжим в руки отдать.

— А с чего вы думаете, что это не местные?

— Так почти все местные преступники знают, что чиновники сыска вооружены. Первым бы делом обыскали и забрали. А этим было важнее оглушить и утащить, чем проверять, что Петр Романович по карманам прячет. И не сразу заметили, что Щукин сознания не потерял. Да и кто из местных посмеет на Петра Романовича возле его собственного дома напасть, да еще когда я был совсем рядом? Особенно, если не убивать сразу, а куда-то тащить. Зачем, если просто от сыскного избавиться хотели? Это ж никакого ума не надо, чтобы так топорно сработать. Нет. Тут что-то не то. Не городской это почерк. И если бы хотели украсть действительно местные, то отрядили бы кого поумнее и кто бьет наверняка, а не так. Надо еще раз обойти дома. Только спрашивать не про ночь, а вечер. И даже день. Кто знает, сколько в ожидании пробыли. Тут главный вопрос, как адрес вообще узнали. Ведь слежку за собой Петр Романович бы в момент вычислил. Но это поймем только когда найдем и Петра Романовича, и преступников.

— А живым ли найдем? — спросил Сухомлинов и тут же ему стало не по себе от почти бешеного взгляда князя, когда тот подскочил к нему и чуть ли не в лицо бросил:

— Даже вслух произносить такое не смейте! И думать подобное тоже не смейте! Немедленно в часть! Нужно узнать про дела, что Петр Романович вел в сельской местности или пригороде. Личное это дело. Личное! Более никакого варианта, чтобы все эти нелепости объяснить, я не вижу. Для чего-то нужен им Петр Романович. Вот только сколько времени желание живым его видеть... — Безсонов осекся. — Не сметь об этом думать! В часть и быстрее! — приказал князь кучеру и чуть ли не силой запихал в карету Сухомлинова. Сам же забрался с ногами на сиденье, обхватил колени руками и затих, словно его тут и не было.

— Князь, я бы и рад помочь, да про старые дела Петра Романовича не так много знаю, — Троекуров был расстроен и растерян. — Он же не сразу к нам пришел. В другом месте начинал. И про свои прежние дела говорить не особо любил.

— Но как же так! — Безсонов побледнел и стиснул стакан с чаем так сильно, что Мальцев его немедленно аккуратно отобрал, опасаясь, что князь либо стакан раздавит, либо кипяток на себя прольет. — Ведь кто-то же должен знать.

— Облаухов, голубчик, бери-ка ноги в руки и бегом отправляйся на Офицерскую. Объясни там, что к чему. Поспрашивай работников старых. В архив, если нужно, попросись, я сейчас Лендорфа в известность поставлю. Времени нету. Ступай давай.

Спустя десять минут Безсонов продолжал сидеть, уставившись в одну точку на стене, словно вся суматоха, возникшая в части, его не касалась. Сухомлинов застыл в углу со стаканом горячего чая и свежим калачом, который никак не мог надкусить. И в таком состоянии были все, кто находился в части. Даже посетители вели себя тихо и старались побыстрее убраться прочь. Сухомлинов, заходя вслед за Безсоновым, сам слышал, как один из мещанинов, что принес заявление о пропаже курицы вместе с цыплятами, бросил своему приятелю, ожидавшему его на улице, что словно из склепа выбрался. А тогда же еще было неясно, что произошло. Теперь же и вовсе казалось, что в части мертвец. И не из тех, кого Петр Романович для расследования дела вскрывал. Сухомлинов вдруг представил на столе вместо неведомого убиенного самого Щукина и стакан сам собой выпал из рук. Вот вроде бы и недолго Борис Сухомлинов служит в Спасской, но как же привязался ко всем. Особенно к Щукину. Веселому, пусть и шутившему часто в странном духе, но всегда готовому прийти на помощь чиновнику сыскной полиции. Умеющему и поддержать, и по шапке надавать, если того заслужили. Вот если ему, городовому, что встречался с Щукиным по разу в день, так дышать вдруг трудно стало, то каково же тем, кто с ним рядом долгие годы находился? Как же плохо может быть князю Безсонову, что с Петром Романовичем столько дел пораскрывал и знал его гораздо лучше? И времени с ним проводившему намного больше?

— От твоих никаких новостей нет? — голос Евсея Ардалионовича донесся, словно Сухомлинов плавал в пруду под водой, а кто-то разговаривал на берегу.

— Никаких, — Мальцев вздохнул. — Всю ближайшую местность, почитай, на уши подняли. Всех господ и слуг опросили. Никто не видел, чтобы кто-то чужой по улице бродил. Все как один говорят, что не было. Сейчас трое городовых дожидаются тех, кого по домам нет.

— Ну не невидимки преступники в самом деле! — Безсонов вдруг соскочил с дивана и как-то обреченно повторил: — Не невидимки?

— Разумеется, нет, ваше сиятельство! — Мальцев усадил князя обратно и протянул ему несколько дел. — Смотрите вот, Граббе сейчас принес. В нашей части дела хранятся. Лет пять как уже. Тут есть про душегубов, что из сел приехали. Хоть в городе и жили, но мало ли. Вдруг кто приглянется на роль похитителей. Он еще принесет, если подходящее что найдет.

Безсонов выхватил папки из рук урядника и немедленно в них уткнулся.

— Это вы хорошо придумали, — Троекуров уже взял себя в руки и, хотя и не слишком успокоился, но вида уже не показывал.

— Да смотреть невозможно, как он мается, — пожал плечами Мальцев. — Вряд ли он что найдет, но это лучше, чем просто ждать.

— А вы как думаете, жив наш Петр Романович? — вдруг спросил Троекуров.

— Он из стольких передряг выходил, что и с этой справится, — Мальцев невольно повысил голос, но тут же обеспокоенно взглянул в сторону князя, что читал каждый лист так внимательно, будто от этого зависела судьба целого государства. — Надеюсь, что и сегодня удача не покинет ни его, ни всех нас. Ведь тогда он, — Мальцев кивнул в сторону Безсонова, — по-настоящему сломается. Не сможет больше ни сыском заниматься, ни просто жить как прежде. Все, что с ним плохого случилось до сей минуты, покажется ничем не примечательным событием.

— Не представляю это место без Петра Романовича, — Троекуров отхлебнул остывшего чаю и поморщился. — А значит, и представлять не надо.

Следующие часы в части все занимались своими делами, стараясь ни об чем, кроме них не думать. Борис Сухомлинов, собрав осколки и вытерев чайную лужу тряпкой, тоже хотел было отправиться на улицу заняться повседневностью, но Мальцев в ответ на просьбу отпустить лишь покачал головой и велел сидеть рядом с князем, все так и листавшим старые дела, что приносил Граббе из архива. Чувствовалось, с каким трудом Безсонов держит себя в руках, даже на ощупь, и достаточно было малой мелочи, чтобы князь вспыхнул, как спичка. Именно поэтому Мальцев и оставил рядом с ним кого-то, кто сможет если не упредить, то хотя бы помочь. Или на худой случай скрутить и не дать наделать глупостей.

Точка кипения была пройдена, когда часы пробили два пополудни. Стоило Безсонову услышать мерные удары часов, как его словно подбросило, а все бумаги полетели на пол.

— Сколько же можно копаться в архиве сыскном? — голос князя звенел от злости и испуга одновременно. — Читать, что ли, все разучились? Надо было самому отправляться туда.

— И так же бы как тут сидели бы, — вошедший на шум Троекуров говорил спокойно и рассудительно. — Я понимаю, ваше сиятельство, ждать — эта самая страшная пытка, которую только можно представить в подобных обстоятельствах. Но нужно набраться терпения. Вы же не хотите навредить вместо того, чтобы помочь?

— Навредить? Я? — глаза князя вдруг заволокло слезами. — Как вы такое и подумать могли? Я же все отдам, чтобы он рядом опять оказался.

— Вот видите, — Троекуров кивком отправил всех прочь, только Сухомлинова остановил взглядом. А потом уселся рядом с князем и успокаивающе погладил его по плечу. — Сами знаете все, а ведете себя как ребенок малый. В нашей работе всякое встречается. И не всякое можно спокойно пережить. Вот только даже в самых страшных ситуациях голову терять не следует. Ведь никто не знает, что в следующий момент произойти...

Фразу Троекуров не договорил, потому что в помещение ворвался донельзя взволнованный Облаухов, а за ним и все выставленные Троекуровым вон городовые и прочие чины, что ждали новостей о Щукине.

— Нашел! — Облаухов на мгновение остановился, чтобы перевести дыхание, но уже скоро зачастил словами. — Нашел! Иван Кирьянович Самогудов. Двенадцать лет назад в селе Прилучино убил семейство с детьми, а тела побросал в лесу. Неделю искали их, а когда нашли, то местный полицейский чин разобраться не сумел. Запросил подмогу. Вот на помощь ему и отправили из Петербурга целую команду. А возглавил расследование наш Петр Романович. Он тогда уже несколько лет как служил в сыске и считался одним из лучших. В три дня душегуба сыскал. Так на суде Самогудов ему потом угрожал. Да так, что в коридоре на него кинулся. Еле оттащили.

— Да мало ли кто угрожал? — взгляд Троекурова был цепким, словно у гончей. Безсонов же слушал с таким вниманием, что при взгляде на него становилось дурно. — Что суд тогда вынес?

— На каторгу. Пожизненно отправили. Вот только сбежал Самогудов оттуда. Сообщение пришло. Сбежал. А перед тем хвалился, что сыскарю, что его на каторгу отправил, голову проломит, как в Петербург вернется.

— Так это у нас Петр Романович тогда все распознал! — сидевший при рассказе как на угольях, Сухомлинов все же не сдержался. — А я его и не признал.

— Что значит у вас? — одновременно проговорили Мальцев и Троекуров, также одновременно повернувшись к городовому.

— Вы мне об этом рассказывали? — тут же спросил Безсонов.

— Об этом, — Сухомлинов кивнул, а потом продолжил. — Я сам из деревни, что в двух шагах от Прилучино. Все расследование тогда перед глазами шло. Вот только про Самогудова я запамятовал. Вот он как раз с нашего села. Вот только все его звали Щавелевым. Он в семье матери своей жил. Щавелевы большим хозяйством жили. Я и не знал, что он фамилию отца носил, старый дед Прохор Кирьяна в тычки из села погнал, когда сыну его и трех лет не было. И мне кажется, я знаю, где Петра Романовича искать! — Сухомлинову казалось, что стук его сердца слышно и за пределами части. — Приказчика того, что сани видал, Алексей Щавелев зовут. Я его опрашивал когда, то имя записал. Подумал только, как мир тесен, что фамилии у всех одни и те же.

— Так вот почему Петр Романович не затревожился! — Безсонов вновь вскочил, но на этот раз его никто останавливать и не думал. — Он же знал приказчика. Каждый день с ним встречался! Ему и в голову не могло прийти, что тот родственник тому убийце, что ему самому грозил. Вот я дурак! Петр Романович же все улики оставил, чтобы я знал, где его искать! А я даже не сложил все в единое целое! И адрес этот Самогудов-Щавелев случайно выяснил. Мог на улице Петра Романовича встретить! А тот его или не признал, или не видел вообще. Так что же мы сидим тут! Надо же ехать.

— А все уже и готовы! — отрапортовал Мальцев. — Те, кто тут, собрались и ждут. Сани только подадут, и отправимся.

К лавке, где скрывались преступники и явно держали Щукина, отправились чуть ли не всей частью. Даже Троекуров не усидел на месте и поехал вместе со всеми. Безсонов и Сухомлинов вновь оказались в карете. Все остальные, включая Евсея Ардалионовича, предпочли сани. Облаухов так и заявил, что ему бы побольше ветра и воздуха, а в темноте он и в архиве насиделся.

— Прав Евсей Ардалионович, ждать и знать, что каждая минута дорога... Такое и врагу не пожелаешь, — князь Безсонов снова забрался на сиденье с ногами, будто ему в этой позе было спокойно. — А еще я боюсь, как бы мы все вместе не ошибались.

— Так все совпадает, — Сухомлинов выдохнул. — Вы, ваше сиятельство, не усложняйте. История и так вышла такая путаная, чтобы еще надумывать что-то поверх.

— Я очень боюсь, — князь уставился в окно. — За него боюсь. Так боюсь, что дышать нечем. Я все сидел в части, читал, а у самого буквы перед глазами прыгали от страха. Я ведь думал, что страшнее того, что я ему боль причиняю своим притворством, и нет ничего. Как же я ошибался. Но тогда у меня хотя бы оправдание было. Я тоже боялся за него. И за княгиню. И не знаю, за кого больше. А еще я ни разу не спросил, как он тогда жил.

— Пил без продыху! — Борису вдруг показалось важным рассказать все, что он знал, сам не зная почему. — Он и когда вас искали, и потом, когда думали, что вас уже нет, пил как не в себя. А когда нашел вас больным и непомнящим ничего и никого, то вовсе поначалу перестал себя за пределами части держать, не сразу в руки себя взял. Видать, очень больно было.

— Больно... — тихо повторил князь. — Очень больно. Это все мне наказание. За мою гордыню и спесь. Меня все тут на пьедестал возвели, каждому слову внимают. Да, я могу многое из того, чего не могут другие. Но это не дает мне права смотреть на всех свысока. Это был первый урок, что преподал мне Петр Романович. А сколько их еще было после. И я хочу, чтобы он и впредь говорил мне все, что думает. Он же никогда не прячется за бестолковыми речами. Никогда не обманывает меня. Всегда говорит правду в лицо, как бы горька она ни была. И умеет нести ответственность за собственные ошибки. Я никогда не встречал людей, подобных ему.

— Я совсем не помню лица Петра Романовича, — Сухомлинов ненадолго задумался, вспоминая прошлое, а затем продолжил.— Но я очень хорошо помню его слова, что он сказал нам, ватаге испуганных деревенских мальчишек, надеющихся, что больше никогда не встретятся с жестокостями мира так близко. Он сказал, что мир вокруг нас таков, каким мы его сами делаем. И если кто-то поступает дурно, то это не означает, что весь мир плохой. А лишь плохой человек ненадолго оказался сильнее. И только в наших силах сделать так, чтобы он больше никому не сумел причинить зла.

— Стало быть поэтому ты решил, кем хочешь стать? — Безсонов вдруг улыбнулся.

— Поэтому! — Сухомлинов произнес это слово твердо и даже с каким-то вызовом. — Я решил, что не должен стоять в стороне, если где-то какой-то плохой человек решил, что ему может сойти все с рук. И если я не могу остановить его до того, как он совершит злой поступок, то хотя бы могу помочь сделать так, чтобы он не сумел совершить второй. Мои старшие братья всегда посмеивались, когда я говорил что-то такое. Всегда считали меня ребенком. И очень удивились, когда я вырос, но думал все так же. Может, мои речи и наивны, но именно так я думаю. И знаю, что прав.

— Приехали! — Безсонов набрал воздуха в грудь и с силой выдохнул. — Пора нам.

Они подъехали последними. Городовые уже рассыпались по улице, уводя с нее прохожих. В это время тут всегда было очень людно, но сегодня вся эта многочисленность раздражала князя так, что он стиснул ладони в кулаки, пытаясь успокоиться. С трудом, но это ему удалось, особенно, когда подошедший Троекуров бросил, что волнение сейчас не просто не поможет, но и вовсе губительно может сказаться на последующих делах. Сухомлинову, все также находящемуся рядом с князем, показалось, что именно эти слова оказались тем ушатом ледяной воды, что так вовремя окатила князя. Именно после слов Евсея Ардалионовича Безсонов окончательно взял себя в руки и к дверям лавки подошел спокойно и неторопливо.

— Закрыты в будний день, когда народу на улице столько, что хоть сетью, как сельдь, людей лови. Лавка со сладостями закрыта, когда детей бегает в нее за леденцами со всех окрестных домов, — насмешливо проговорил Мальцев. — Кто стучать будет? Или просто заберемся через окна?

— Нет. Пугать не будем. Мало ли что у преступников на уме. Они Петру Романовичу могут боль причинить, если мы так неожиданно нагрянем. Ну-ка, прячьтесь все! — Безсонов поправился и даже шапку, протянутую Сухомлиновым, надел. Последний с каким-то суеверным ужасом смотрел на молодого и ленивого франта, который совсем не напоминал нервного и беспокойного еще несколько мгновений назад князя. — И вы тоже.

Борис кивнул и спрятался вслед за остальными за углом дома. Оттуда и услышал требовательный стук, становившийся все громче. Через минуту князь, уже совершенно никого не стесняясь, колотил в дверь тростью изо всех сил. А когда же дверь, наконец-то распахнулась, то недовольно вопросил:

— Чего не отпирали так долго?

— Простите, барин! — приказчик лет сорока пяти, дородный до полноты, склонился в поклоне. — Не работаем-с мы сегодня.

— А меня это совершенно не волнует! — сказал, как отрезал князь. — Вам заказ мой слуга на днях приносил. Извольте отдать. Я не собираюсь дольше ждать.

— Какой же заказ, барин?

— Три коробки с восточным сладостями и специями. И прекратите делать вид, что это я обязан помнить то, что вы позабыли. Немедленно принесите.

— Барин! — приказчик с испугом отступил на шаг назад. — Не припомню я такого заказа!

— То есть вы меня во лжи обвиняете! — Безсонов шагнул вперед, вынуждая приказчика отступить вглубь дома еще сильнее. — Вы имеете наглость намекать, что я лгу? Да как вы такое смеете вообще мне говорить?

— Простите, барин! — приказчик явно уже испугался не на шутку. — У нас есть всякие восточные наборы. Изволите посмотреть? Может, вам что приглянется?

— Так и быть, — Безсонов лениво тянул слова, словно раздумывая над важным вопросом, совсем не касающимся какого-то там приказчика.

— Пожалуйте, барин, — стоило приказчику только снова поклониться, как вынырнувшие из-за угла по сигналу князя, Мальцев и Сухомлинов набросились с двух сторон и прижали его к полу.

— Где вы держите Щукина? — наклонившись совсем близко, спросил Безсонов. В его глазах полыхала такая ярость, что Мальцев проговорил:

— Вам бы лучше сознаться сразу, Алексей Васильевич Щавелев.

— Я не виноват! — шепотом проговорил Щавелев. — Брат двоюродный... Он сумасшедший. Пообещал, что жену мою убьет, коли я ему не помогу. А мне господин Щукин никакого зла никогда не делал. Окрестным ребятишкам всегда леденцы покупает. А тут все одно к одному сложилось: хозяин на неделю уехал, и я тут один остался. И братец заявились. Да возьми в первый же день на господина Щукина и наткнись на улице. Я еле удержал его тогда. А потом он план придумал и заставил помогать.

— Жив Петр Романович? — Безсонов замер в ожидании ответа.

— Как я выходил из погреба, чтобы вам дверь отпереть, жив был. Только не совсем здоров. И не потому, что братец мой безумный постарался. Простужен он. Сильно. Еле дышит. Может быть, поэтому и не сделал ему брат ничего. Хотя как сказать. Пить не дает. В аптеку мне запретил идти. А еще по голове вчера несколько раз ударил. Так что жив господин Щукин, только не совсем в себе из-за всего этого.

— Погреб где?

— Там, — кивнул Щавелев в глубину лавки. — Только он заперся. Никому не откроет.

— А если вы постучите?

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы избавиться от сего кошмара. Я три дня в нем живу. Не собираюсь и дальше покрывать убийцу, что с каторги бежал. Я знаю, что я трус и надо было в полицию сразу заявить. Но он ведь не врал, когда говорил, что убьет.

— Отпустите его, — Безсонов выдохнул. — Если обманешь или предупредить попробуешь, то пойдешь на каторгу вместе с братом.

— Не извольте сомневаться во мне, барин!

Щавелев направился к погребу, аккуратно обойдя стекляные витрины. За ним осторожно шагали Безсонов и два городовых. Остальных было решено звать тогда, когда станет ясно поболее, что и как. Несмотря на условный стук, состоящий из трех коротких ударов и двух подлиннее, дверь в погреб никак не открывалась. Лишь после третьего раза она наконец-то осторожно распахнулась.

— Кто там барабанил-то так? — в проходе появился худой и жилистый мужчина с заросшим бородой лицом и сальными, давно немытыми волосами.

— За заказом пришли. Слуга вредный попался. Пока не отдал, так и норовил в дом прошмыгнуть. Барина я его знаю. Та еще язва.

— Понятно. Ну раз пришел, то принеси поесть. В брюхе пусто. Да и этот пусть полюбуется, как другие едят. Самому-то уже не придется, — Самогудов довольно расхохотался, но смех неожиданно оборвался, а Самогудов набросился на брата. — Ты кого с собой привел?

Огрев Щавелева кулаком по виску, Самогудов бросился обратно в погреб, пытаясь закрыть за собой дверь, но Мальцев и Сухомлинов не позволили этого сделать. Тогда Самогудов, выхватив нож, кинулся назад, а вслед за ним, чуть не упав, споткнувшись о лежащего в беспамятстве Щавелева, ворвался в погреб Безсонов. И тут же охнул от неожиданности.

Петр Романович был привязан к стулу, что стоял почти рядом со стеной. На лбу запеклась кровь, один глаз заплыл, а щеки пылали ярким румянцем. Рядом со стулом стоял Самогудов. Ухмыляясь, он схватил Щукина за волосы, откидывая голову назад, и подставил к его горлу остро заточенное лезвие самодельного ножа.

— Что будешь делать, крыса полицейская? — Самогудов кольнул острием шею Щукина и тут же появилась кровь.

— Петр Романович!

— О как! — Самогудов рассмеялся. — За ним, что ли, явился? Да поздно уже. Я ему горло перережу, а ты потом всем об этом расскажешь!

У Безсонова потемнело в глазах. Он выхватил из кармана револьвер и выстрелил один раз, попав прямо в лоб Самогудову. Тот свалился мешком на каменный пол. Револьвер выпал из руки Безсонова, когда князь бросился к Щукину и рухнул перед ним на колени.

— Петр Романович, я так испугался! Скажите, как вы?

— А говорили, что никогда в жизни больше оружием не воспользуетесь, — голос Щукина был негромким и хриплым. В ответ на его слова Безсонов поднялся и принялся развязывать веревку, которой был связан Щукин.

— Что тут.... — в погреб вбежали Мальцев и Сухомлинов. — Да вы молодец, ваше сиятельство! — довольно провозгласил Иона Кондратьевич. — Петр Романович, вы как?

— Жить буду, — Щукин с трудом улыбнулся разбитыми губами.

— Значит, все в порядке, — Мальцев облегченно выдохнул. — Ты здесь побудь, — обратился он к Борису, — а я схожу всех успокою.

— Слишком тугие! — прошло совсем немного после ухода Мальцева, как Сухомлинов услышал обиженный голос князя, что никак не мог справиться с узлами.

— У вас руки дрожат, — Щукин говорил спокойно, даже хрипота пропала. — Успокойтесь. Все позади уже.

— Я так испугался! Теперь я понимаю, что вы чувствовали, когда думали, что меня уже нет! Как такое пережить вообще возможно? Я за несколько часов чуть с ума не сошел.

— Ну хоть в запой не бросились и то хорошо, — Щукин рассмеялся, а Безсонов чуть не разрыдался, когда в очередной раз не сумел узел развязать.

— Позвольте мне, ваше сиятельство! — Сухомлинов вытащил из сапога нож в кожаном футлярчике, что подарила Агафья, и перерезал веревку, освобождая Щукина. А потом разделался уже и с узлами.

— Затекли как же, — Щукин с трудом водил руками, пытаясь вернуть им подвижность. Потом с усилием встал, но почти сразу пошатнулся. Безсонов тут же кинулся к нему и изо всех сил обнял, помогая устоять на ногах.

— Ну же, князь. Успокойтесь. Все в порядке теперь.

— Знаю! Но не могу их остановить! — князь плакал, словно маленький ребенок, шмыгая носом и вовсе позабыв про всякие приличия. — Петр Романович! Я так перепугался. Что я без вас делать буду?

— Коля... — Щукин погладил князя по волосам, а Сухомлинов довольно выдохнул и вышел прочь из погреба. Вот теперь точно все в порядке будет. Равзе только князь толком успокоится не сразу. Ну да привычные дела да повседневность сыскного отделения помогут. Как и самому Петру Романовичу. Ведь нет ничего лучше привычного и обычного, чтобы все плохое забывалось.

— Ну что там? — Троекуров, важный и уже совершенно спокойный, обратился к Сухомлинову.

— Князь помогает Петру Романовичу, — не сразу, но ответил Борис.

— Так и думал, что никому сие наш князюшка не позволит, — усмехнулся Евсей Ардалионович, словно знал что-то такое, чего не знал более никто. — Ну пусть поговорят. Глядишь, Петр Романович поможет его сиятельству в чувства окончательно возвратиться. А как выйдут, вы труп этого убийцы вытащите. Братца его уже в больницу отправили.

— Петр Романович весь пылает. Прорубь тот даром не прошел, — проговорил подошедший Мальцев.— Да и на голове живого места нет.

— Отживет теперь. Да и мы не помрем же и в самом деле несколько дней без господина Щукина в части. Пусть лечится. Так уж и быть, — лукаво проговорил Троекуров, а потом вздохнул. — Но как же трудно будет.

— Главное, что жив и точно вернется! — сказал Мальцев. И тут же развернулся к толпе ротозеев, что стояли совсем рядом, глазея по сторонам. — А вы чего стоите как истуканы! — обрушился урядник на своих подчиненных. — Живо эту толпу сдвинуть. Или от радости последний разум растеряли?

Сухомлинов, услышав, как распекает всех Мальцев, рассмеялся. А когда заметил в той самой толпе Агафью, что стояла в обнимку с большой коробкой рядом с братом и горничной, то окончательно поверил в то, что все теперь будет в полном порядке. Агафья, завидев жениха, помахала Борису рукой в смешной меховой варежке. Борис улыбнулся в ответ, наблюдая, как Агафья отправилась далее по своим делам. Что до Петра Романовича... Может быть, Борис Сухомлинов и расскажет однажды, что привело его в полицию. А может и нет. Петр Романович Щукин и так точно понимает, какую силу он имеет на всех. Зачем же лишний раз напоминать ему о том, как жестока и несправедлива бывает судьба. Он и сам отлично это знает. Как и то, что всегда рядом есть тот, кто поможет подняться и идти дальше. И как же хорощо, что сейчас это знает и князь Николай Валерьянович Безсонов.