Чудо (гет)

Наш мир стал лучше с тех пор, когда мы начали беречь друг друга. Но не от хорошей жизни мы так стали льнуть к своим близким, а лишь боялись очередного смертельного случая. Близость стала почти запретной роскошью для каждого. Наши родители с беспокойством и почти дрожащим от ужаса голосом умоляли меня и брата быть осторожными и не нарушать обет целомудрия, так как от этого буквально зависела их жизнь. Ведь дело в том, что случайная беременность  приносила смерть кому-либо, кто близок к этой семье. 

Сегодня мне исполнится восемнадцать. А когда я родилась — умер мой дед. Любой другой, кто жил в прежнем мире, счел бы это событие нормальным и естественным. Старик умирает — девочка остается жить. Честный обмен. Дорогу молодым. Но для нас жизнь и смерть слишком тесно переплелись. Мой брат старше меня на три года. Но он уже успел принести несчастье нашей семье. Рождение моей  младшей сестренки принесло смерть моей горячо любимой бабушке, а вот избранница брата, которая в тайне  родила ребенка, стала причиной смерти моей маленькой сестры. И я возненавидела эту девчонку за ее ложь. Брат, который был виновником этой беды в не меньшей степени, что и его девушка,  тоже потерял для меня былую ценность и привязанность. Я потеряла любовь к людям, когда в наших ушах словно страшным ударом колокола прозвучал тот вскрик боли, который вырвался из маленького тельца, и сердце моей сестры остановилось. Мы не могли ничего понять и метались от утраты в страшной агонии, пока не узнали причину. Для нас мой горячо любимый брат, которому я прощала все, начиная от случайного толчка и разбитых коленок до грубых слов, которыми он наградил меня, когда я — шестнадцатилетняя девчонка — отказала во взаимности его лучшему другу.  Они шли по улице к нашему дому со своим отпрыском на руках, и я была первой, от  кого они отшатнулись в ужасе и страхе. Возможно, это случилось потому, что у меня на руках в тот момент была моя маленькая Мария. Никто не сказал им ни слова. Но они вряд ли могли рассчитывать на прощение. 

Сейчас, ранним утром я провожала из своей комнаты человека, который уже давно не давал мне покоя. Тот самый друг моего брата не потерял надежды добиться моего расположения и не прогадал. Два года, когда он не сводил с меня взгляда и не подпускал ко мне ни одного парня, а желающих было не мало, эти усилия не прошли даром. Я не воспринимала его всерьез, пока на него самого не стали вешаться самые красивые девчонки в округе. Это было ужасно, отвратительно. Меня жгло изнутри ужасное непонятное чувство, когда очередная блондинка вешалась ему на шею и подставлялась под его губы. А он нагло целовал каждую, но при этом следил взглядом за мной, словно пытался уколоть поглубже, заставить чувствовать себя жалкой. Ведь я не имела на него права и была твердо уверена, что не хочу иметь на него прав. Я ошибалась…  И осознать мне это пришлось довольно скоро. 

Тенденция смерти поселилась не только в нашей семье. Мы не были прокляты, возможно это было генетически запрограммировано, но никто не знал, с чего это началось, хотя ученые долго и  скрупулезно пытались разгадать этот феномен. Началось это с моих бабушек и дедушек, с их поколения. По всему миру беременные женщины не встречали улыбки или доброго слова. Но и трогать их никто не мог. Так как выкидыш или аборт тоже считался рождением для этой странной аномалии. И не было исключений. К сожалению, смерть поджидала нас на каждом шагу в таком случае. И были попытки молодых людей пуститься во все тяжкие и наплевать на все. Но это не было избавлением от страданий. И после волны смертей, которая, как цунами, накрыла семьи, наступила политика диктатуры.Тут же заработали целые медицинские корпорации по производству противозачаточных лекарств. Но не было от них пользы, так как природа брала свое, наши тела будто мутировали и лекарства не давали должного результата. Если в семье не было детей, то мы не могли сопротивляться влечению. К счастью дети были вне опасности и не подвергались насилию. Ведь они были юны и лишь после восемнадцати могли стать взрослыми в эмоциональном и физическом смысле. Срабатывали внутренние часы, и каждый после совершеннолетия начинал это чувствовать. Но я была твердо уверена, что смогу справиться с этим зовом плоти. Я хотела быть безучастной, я мечтала стать фригидной и не чувствовать ничего ни к кому, кто встречался мне на пути. Лучшая подруга была категорически против этой теории. 

— Что будет с нашим миром, если мы все станем такими, какой хочешь стать ты? Что с нами будет? Зачем жить, если вокруг не будет родных, которых нужно любить и заботиться о них. Не будет детей, которые служат свидетельством нашей любви и нашего существования на земле?

И я была с ней согласна… До тех пора, пока эта самая подруга не отняла у меня сестру.

Мой поклонник, который не видел препятсвий и не слышал слова «нет», передо мной лишь робел и сверлил меня выжидающим взглядом. А у меня руки чесались прикоснуться и убрать волосы с его высокого лба, коснуться его небритой щеки и успокоить, разгладить прохладной ладонью морщинки, возникшее от напряжения, на его лбу. Я в очередной раз пытаюсь от него отвернуться и быть суровой. Наши встречи в беседке поздним вечером рядом с многоэтажкой, в которой спят мои родные, стали слишком частыми, а его уговоры — слишком прицельными. Его губы уже касались не раз моей макушки, потому что большего я ему не позволяю. Его руки касаются моих плеч, принуждая соприкоснуться, откинуться спиной на его широкую рудь и утонуть в его обьятиях, но я держусь, словно скала и упрямо качаю головой. Я не полюблю его, я буду всю жизнь одна. Я обрекаю себя на бесполезное и одинокое существование. И он больше не дает мне возможности дышать, когда ловит мои губы и решается на дерзкий поцелуй. 

— Я обещаю тебе, что не причиню вреда ни тебе, ни твоей семье.

— Кто сказал, что я дам тебе шанс?

— Я вижу, что ты ревнуешь меня…

— Этого ты и добивался! Сколько их было? Блондинки, брюнетки! Скольким ты принес несчастье и сколько сердцец заставил разбиться? Удовлетворил свою похоть?

— Злобная, жестокая…

Я чувствую спиной его напряжение, я знаю, что он злится и готов меня задушить за эти слова. Моя коса почти растрепалась от его длиннных пальцев, и он тянет меня за нее, осмелев. Мой резкий поворот головы и жесткий взгляд глаза в глаза, гипнотическое созерцание друг друга, и он первым опускает взгляд, сдается. 

— Я не могу этому противиться.

— А я смогу. Я — не животное, которое следует инстинктам. Я смогу сдерживать себя и не принесу смерти моим близким.

— Значит я то животное, которое не может себя сдерживать?

Я слышу обиду и ярость, но не обращаю внимания не это. Он придет и завтра, чтоб добиться своего, я снова стану его прогонять, а в душе мечтать, чтоб он остался. При нем я холодна и сдержанна, но лишь стены моей комнаты — свидетели моих стенаний. Я молюсь о спасении, но не нахожу его. Мои слезы не могут вымыть из мира горечь смерти. И никакие амулеты не работают против этого страшного проклятья. И одна фраза, которую он говорит мне, становится для меня желанным нектаром, слабым, но ослепительным лучиком надежды в кромешной мгле. Он разворачивает меня к себе бережно и нежно, крепко сжимет мои плечи и внимательно всматривается в мое лицо.

— Я люблю тебя и верю, что наша близость и наш малыш не принесут смерть в этот мир. Я обещаю, что наши дети будут только радостью для нас и наших родных. 

И я теряюсь… Во мне что-то трескается и разрывается на части. Лед трогается,и я позволяю ему меня обнять. Слезы текут по моему лицу, а он стирает дорожки с моих щек своими пальцами, ловит губами, и сейчас то, что проиходит между нами — бесценно. 

Нашу девочку зовут Евой. Она робко пытается ступать по мощеной дорожке нашего двора, а я не могу на нее наглядеться. Разве могла я когда-то не желать ее появления? Разве могла я остаться когда-нибудь одна в этом мире и потерять, оттолкнуть от себя любимого мужчину? Зачем тогда жить, если ничто не спасет от одиночества? Моя дочка не принесла смерти нашей семье. Моя девочка заставляла всех вокруг улыбаться. Словно солнце, она дарила свет окружающим. Никто не называл ее иначе, кроме как сдобной булочкой. А ее черные кудряшки, как у моего мужа, считал за правило потрепать каждый, кто был знаком с нашей семьей.

Мой любимый не дал мне пережить страшные месяцы среди ненавистных взглядов. Он увез меня далеко от семьи, и мы, почти как затворники, прожили эти девять месяцев одни. Со страхом мы ожидали рождения нашей малышки. Но сон, который мне приснился перед тем, когда я узнала, что беременна, дал мне жаланный покой. Голос в сверкающе голубом небе спокойно убеждал меня, что мой ребенок освободит меня от страха. Что время потерь уходит в прошлое. Что я буду стчастлива. И на протяжении всей беременности я чувстоввала себя умиротворенной. То ли это был голос сверху, тот, кому я так долго молилась, то ли это во сне шептал мне на ухо мой муж… Я не знаю. Но моя девочка подарила свет мне и моей семье. Когда она родилась и издала первый вздох, никто не покинул этот мир. Все мои близкие были рядом со мной и оставались еще рядом очень долго. Наша любовь ли совершила это чудо или просто люди искупили свои грехи и освободились от страшного проклятия, не знаю. Но это началось.