Сгоревший дом (гет)

Мы тогда собирались в заброшенном доме Погожевых. Я, Дима, Валера, Юрик, Русик, Кусымба и Олег. Иногда Настя, Яна и Ксюша Беспаль приходили к нам, когда мы играли в карты. Дом Погожевых сгорел в 1998 году. Говорили, что это был поджог — якобы его устроили дети Савельевых. Ходили также слухи, что в доме сгорела пенсионерка, мать Погожева. Но я точно не знал всей истории. Все эти рассказы мы слышали от старших ребят, а те, в свою очередь, от родителей и других взрослых. Сколько в них было правды, ответить было нелегко.

Тем летом 2008 года нам было лет по четырнадцать-пятнадцать. Я был среди всех почти самым старшим; старше меня были только Валера и Олег.

Валера был парень ловкий и хулиганистый, постоянно искал себе приключения на одно место. Он был соседом Погожевых, но, конечно, и он не знал точно, что было на самом деле. Однако нам он рассказал, что после пожара Погожев вроде хотел продать участок, но так как он был небольшим (всего три сотки), да и в деревнях тогда особо никто не желал жить, участок не продали. Сам Погожев, будучи уже пожилым, уехал к родственникам, а потом умер. Теперь за участком никто не следил уже лет десять. Остался полусгоревший сруб, который даже пытались восстановить, но бросили. В итоге окна заколотили досками, на дверь повесили тяжёлый замок и оставили дом в таком плачевном состоянии. Дом и участок никто не навещал, забор в один прекрасный день упал, его унесли домой на дрова соседи. Огород и двор заросли бурьяном. Дом долгие годы стоял нетронутый среди высокой сорной травы.

Однако однажды нашему другу Валере пришла в голову мысль туда забраться. Одной апрельской ночью он со своим другом Димой, взяв гвоздодёр, пошёл открывать дверь сруба. Стараясь не шуметь, поначалу они попытались снять засов с двери, но ничего не вышло. Гвозди были слишком крепкие. На следующий день, чуть начало смеркаться, они снова попытались открыть дверь, и снова ничего не вышло. Тогда они стали отдирать доски, которыми было забито окно. Когда совместным усилием смогли оторвать несколько досок, они залезли в дом. Естественно, ничего ценного внутри не было — но это им и не было нужно. Дом Погожевых должен был стать местом встреч деревенской молодёжи.

Поначалу свой поступок что Дима, что Валера хранили в секрете. Пробираясь каждую ночь в дом Погожевых, они старались не шуметь, говорили шёпотом. Там они починили стол и притащили откуда-то скамейку. Сидели там по нескольку часов, играли в телефон. Потом, по мере того как они стали обживать свой штаб, они позвали туда сначала Русика, а потом и Кусымбу. Первая встреча была, как обычно, ночью. Ночи были холодные, было начало мая. Русик и Кусымба сначала беспокоились, что они забрались в чужой дом и тут хозяйничают, но потом постепенно расслабились. В конце мая, уже веря в полную свою безнаказанность, они стали ходить в дом Погожевых по вечерам. Закончив работу по дому, они срывались с места и бежали в своё убежище. Приближаясь к цели, они прятались в зарослях конопли и крапивы, пригнувшись, потихоньку доходили под прикрытием травы до сруба. Там, забравшись через окно, проникали в тайное убежище никем незамеченные. Вообще в то время они не ходили туда часто: пару раз в неделю на несколько часов.

Постепенно популярность места стала расти, и уже к началу июня сюда стали приходить местные девчонки, а ребята стали наведываться в дом даже днём. Тут и появились первые проблемы. Однажды вечером, когда ребята большой компанией собрались в доме и сильно расшумелись, их услышала соседка Погожевых, тётя Таня. Увидев на следующий день Валеру, идущего по улице, она ему заявила, что слышала, как они лазали в дом, и что она сообщит родственникам Погожевых, если они не прекратят это делать. «Тогда греха не оберёшься», — сказала она. Валера тут же стал оправдываться, что он понятия не имеет, о чём она говорит, однако сам про себя решил туда больше не ходить. На сходке возле магазина он сообщил друзьям, что место стало опасным и туда лучше ни ногой. Я тогда тоже стоял с ними, только приехав из города и слушая историю о доме. В итоге около трёх недель никто не навещал это место, все боялись нос туда сунуть.

Однажды, гуляя июльской ночью по улицам деревни, мы проходили мимо дома Погожевых.

— Может, зайдём всё-таки? Будем тише воды, ниже травы, — предложил Валера.

Мы колебались: а что, если Таня услышит? Тогда она ведь точно нажалуется.

В этот момент начал накрапывать дождь. Я сказал, что пойду домой, а остальные ребята решили потихоньку залезть в дом.

Приходя домой и ложась спать, я был уверен, что наутро мои друзья получат хороших тумаков как от родителей, так и от родственников Погожевых. Однако, когда вечером следующего дня я снова с ними встретился, то с удивлением обнаружил, что ничего такого не произошло.

— Сегодня видел Таньку, она мне даже ничего не сказала… — подмигнул мне Валера. — А ты не хотел идти. Может, пойдёшь? У нас весело, девочки там сидят, мы в карты играем.

— Не хочу, чтобы меня обвиняли в порче имущества, — сказал я.

Так я не пошёл с ними, а они стали ходить в дом каждый день, так что мне теперь не с кем было гулять.

Шли недели, от Русика я узнал, что в штаб стали приезжать ребята даже из соседнего посёлка.

В конце июля начались дожди и шли непрерывно целыми днями. Я не виделся с друзьями уже почти три недели, и мне было скучно. В один прекрасный день я «накосячил» по дому, и меня сильно отругала мама. Она кричала, что я бестолочь и лентяй. Конечно, это была неправда. Однако мама всегда сильно преувеличивала все мои недостатки, особенно в порыве гнева. Мне было обидно до слёз, и я хотел уйти из дома хотя бы на один день. Тут я и подумал о доме Погожевых. На улице шёл проливной дождь. Я надел куртку, кроссовки и, ускользнув из дома, направился на улицу, где жил Валера. Был вечер, небо было свинцовым от туч, а улица была пуста. По асфальту текли ручьи, собираясь внизу улицы в огромный бурый поток, так что я думал, что было бы неплохо иметь резиновую лодку, чтобы передвигаться по таким хлябям. Естественно, кроссовки мои промокли, как только я вышел за пределы своего двора. Когда я был возле дома Погожевых, я уже промок до нитки. Я не стал лезть в бурьян для скрытности, а напрямую пошёл к окну. Когда я подходил к обгоревшему срубу, я услышал смех и музыку, но звучали они как-то непривычно тихо. Я подошёл к окну, через которое должны были заходить все гости убежища, и обнаружил, что оно заколочено. Как так? Как они заходят внутрь? Я прошёл дальше к двери и увидел, что засов на двери был снят. Из-за двери всё также доносился шум и пробивался свет, просвечивающий в щелях деревянной двери. Я потянул ручку, но дверь не поддалась: «Заперлись изнутри», — подумал я. Тогда я постучал. Сначала тихонько, потом громче, когда мне не открыли. Видимо, услышав мой стук, люди внутри зашевелились. Музыка совсем исчезла, свет внутри погас, а голоса перешли на шёпот.

— Это я, — сказал я тоже шёпотом через дверную щель.

Спустя пару секунд, я услышал скрип пола и приближающиеся шаги. Дверь отворилась, на пороге стоял Кусымба.

— Ты нас напугал, давай заходи, давно тебя ждём.

Я переступил порог и впервые оказался в доме Погожевых.

Когда я зашёл внутрь, ребята включили свет, и я смог оглядеться. В начале дома были небольшие сени, за которыми находилась единственная основная комната, квадратов на двенадцать. Вдоль стен стояли лавочки, на которых сидело семь человек: Русик, Валера, Дима и Юрик сидели за столом с обшарпанной клеёнкой. Немного в стороне от мальчиков сидели Яна, Настя и Ксюша и «залипали» в телефоны. На столе стояли фонарь, магнитофон и куча разложенных карт. Юрик с полным веером в руках явно проигрывал.

— О, это ты! — загалдели ребята.

— Да, вот решился… — пробормотал я и неловко стал пробираться между ребятами, чтобы пожать всем руку. Когда я протянул руку Ксюше, она сначала удивилась, а потом крепко пожала мне руку с улыбкой, переходящей в звонкий смех.

— Хорошо, что ты пришёл.

— Какая нелёгкая тебя принесла? — усмехнулся Юрик, поглядывая на меня поверх веера из карт.

— С мамой поругался. А впрочем, неважно...

Так, спустя столько времени, я оказался здесь, снова с друзьями. Так прошёл мой первый вечер в этом убежище, или, как Валера его называл, «Погожке».

Спустя некоторое время глаза мои привыкли к свету, и я снова огляделся. Окна были забиты досками изнутри, а поверх досок ещё была натянута клеёнка. На полу видны были явные следы ремонта. Вся стена, которая выходила на Танину сторону, была оклеена грохотками. Вот это звукоизоляция!

— Помогает? — кивнул я на стену, обшитую упаковками от куриных яиц.

— Таня вроде не жаловалась больше, — весело сказал Валера, с размаху опуская на стол червовый туз. — Бита!

Пока пацаны играли в дурака, я всё ещё удивлялся, глядя на всю эту работу и Валерины ухищрения.

— Где вы столько нашли?

— На мусорке, у бабушки много попросил. Мы неделю целую это делали.

Я пригляделся: да, работы было много.

Когда ребята доиграли, Юрик, оставшийся в дураках, сказал, что больше не будет играть, и ушёл домой. Вместо него присоединился я. Девочки не играли, но, сидя поодаль, живо обсуждали переписку с каким-то парнем.

В первой партии я выиграл.

«Новичкам везёт», — сказал Русик и был прав: во второй партии я уже остался в дураках.

Поиграв ещё несколько часов и осознав, что время перевалило за полночь, мы стали собираться домой. Проводив девчонок, мы ещё немного побродили по улицам — дождь закончился. Когда мы дошли до моего дома, было около двух ночи. Стоя у калитки, я попрощался с друзьями и с тяжёлым сердцем пошёл домой. Договорились встретиться завтра около восьми вечера на том же месте. Прокравшись в дом, я незаметно юркнул в постель.

--

На следующий день, выполнив к семи часам все свои дела по дому, я ушёл, не дожидаясь очередной нравоучительной тирады от матери. Целый день лил дождь, а это значило, что гулять мы не будем.

Собравшись тем же составом, что и вчера, за исключением Юрика, который уехал к своей тёте в соседнюю деревню, мы опять принялись играть в карты.

Где-то около девяти часов мы услышали грохот мотоциклов по улице. Шум двигателей нарастал, пока не стал совсем громким. Несколько мотоциклов остановилось возле «Погожки». Русик кинулся выключать магнитофон. Дима выключил свет. Повисла тишина. Мы молча сидели в темноте. «Милиция», — промелькнуло в голове. Я знал, что остальные думали сейчас о том же самом. Я продумывал оправдания. Мысленно я уже ехал в участок на машине с мигалками. Родители и мужчина в погонах очень строго смотрели на меня. Было очень стыдно.

Волнение нарастало, я затаил дыхание. Тишина становилась звенящей. Вдруг Валера снова щёлкнул выключателем фонаря.

— Это Олег, — зло сжав кулаки, сквозь зубы прошипел он. — Приехал всю контору палить.

Он выскочил из «Погожки» и понёсся прогонять Олега, который с друзьями приехал на мотоцикле.

Мы с Русиком выдохнули и тоже пошли с ним, но, остановившись у порога, стали поглядывать, что там будет. На дороге стояло три мотоцикла. Четверо незнакомых парней стояли возле них, с ними также был Олег. Валера на корточках прополз через заросли травы и вышел на дорогу.

— Ты идиот, чего ты сюда припёрся? — начал ругаться он, едва сдерживаясь, чтобы не кричать.

Разговор был сначала на повышенных тонах, но потом раздался хохот, и всё стало спокойно. Через пять минут в дом зашли Олег и Валера.

— Вот, полюбуйся, — Валера, уже спокойный, рукой окинул свои владения.

— Класс... — многозначительно усмехнулся Олег.

Зайдя в комнату, Олег торжественно поставил на стол бутылку с прозрачной жидкостью.

— Я виноват, что наделал тут шума... — начал объяснять он. — Вот, примите от меня, это вам подарок.

Он присел и начал рассказывать. Он с друзьями собирается ехать в соседнее село на дискотеку. Для «стимуляции» они прихватили немного спиртного — бабушка Олега гнала самогон. По пути они решили заехать и спросить, не хотим ли мы с ними.

— Нет, — ответил Русик за всех.

— Ладно, — Олег быстро встал, а потом на секунду задумался. — Не проезжали гаишники тут?

— Вроде нет, — сказал Валера. — Хотя сейчас спрошу.

Он достал мобильник и начал писать кому-то. У него были знакомые во всём районе — целая сеть, отслеживающая перемещения патрульных машин. Через несколько секунд раздался звук SMS, Валера выдал:

— Всё чисто, ближайшая машина на перекрёстке в Ясном Поле.

— Это очень хорошо, спасибо, братан, — ответил Олег и вышел на улицу. Через полминуты мотоциклы завелись, и грохот двигателей стал потихоньку удаляться от нас.

— Что за идиот! — возмущался Валера. — Чуть всех соседей сюда не согнал.

— Ну за это, — он указал на бутылку, — ему, пожалуй, можно простить.

Он взял ёмкость со спиртом и уселся на лавку.

— Будем? — спросил он тоном, не требующим возражения.

— Конечно, будем, — ответили ребята и засмеялись.

Мне пить не хотелось. Пил я всего два раза в жизни. Один раз на свадьбе своей сестры, второй раз на похоронах бабушки. Оба раза мне наливал дядя. «Выпей, сегодня надо», — говорил он и ставил передо мной рюмку с горькой жидкостью. Однако сегодня это странное спокойствие и удовлетворение, наступившее после того, как я понял, что это была не милиция, а Олег, заставило меня задуматься. Я знал, что алкоголь успокаивает, и мне хотелось вознаградить себя за пережитое волнение ещё большим спокойствием. Тем более, сегодня я хотел делать всё наперекор маме, которая терпеть не могла алкоголь. Но несмотря на это, сомневался.

— Тебе наливать? — спросил Дима немножко брезгливым тоном.

Ребята уже ловко и быстро достали из шкафчика рюмки, видимо, пить стало их ритуалом в последнее время.

— Я не знаю… — замялся я.

Тут мой взгляд упал на Ксюшу. Она уже стояла с рюмкой в руке, готовая выпить. В голове вспыхнула мысль.

— Была не была, наливай, — выдохнул я.

Все радостно загалдели. В мою рюмку плеснули немного самогона, и я тут же отправил его в рот. Жгучая волна медленно стала опускаться по пищеводу, голова немного закружилась, и я плюхнулся на лавочку рядом с Ксюшей.

Мы стали играть в карты. Мне очень везло, в какой-то момент ребята заподозрили меня в мухлеже. Девочки опять отделились от нас и стали обсуждать фильм, который они смотрели вчера на кассете дома у Яны. Я не вникал в их разговоры.

Обычно более скованный, я чувствовал себя более раскрепощённым. После второй рюмки голова снова закружилась, и я в шутку стал делать вид, что меня штормит. Я раскачивался из стороны в сторону, затем так сильно раскачал нашу лавочку, что она опрокинулась, так что при падении я навалился на Ксюшу. Ксюша, тоже выпившая две рюмки, залилась смехом и начала скидывать меня с себя. Так я пролежал секунд пять, делая вид, что не могу встать. Все вокруг смеялись, Кусымба начал материться из-за того, что я уронил все карты на пол.

Потом я встал и помог встать Ксюше. При этом я старался как можно больше прикасаться к ней. Она всё это время улыбалась, смеялась, но потом стала серьёзной. Глядя на неё, все остальные тоже стали серьёзны. Самогон закончился. Выпили все по две рюмки. Небольшое опьянение прошло, и мне стало стыдно и неприятно.

Мы стали снова играть. Чтобы развлечь приунывших друзей, я предложил:

— А давайте рассказывать истории. Кто какие знает. Может быть, даже страшные.

Я вспомнил, как в детстве мы собирались возле дома Димы, садились на доски и рассказывали друг другу страшилки. Вечером домой возвращались обычно бегом, чтобы бабайка не пристала.

— Давай, — согласились ребята, даже девочки отвлеклись от телефонов.

— Кто какие знает?

— Ну, я знаю одну историю, — сказал Дима.

— Расскажи, — начали просить ребята.

— Хорошо. Эту историю мне рассказывал дед.

Мы тогда с дедом ходили за нашей речкой. Там растёт в большом количестве тольник, и среди кустов много сорочьих гнёзд. Я забирался на деревья и доставал из гнёзд что-нибудь металлическое. Сороки очень падки на блестящие вещи. Больше всего там было фантиков, мишуры, осколков катафотов и дисков, но иногда попадалась и проволока. За день целое ведро алюминиевой проволоки собирали, потом сдавали в приёмку. Ну вот, однажды дед рассказал мне такую историю.

Когда мой дед был маленьким, в нашей деревне жил один мужчина. Он очень любил птиц, постоянно кормил их, а некоторых даже дрессировал: учил разговаривать и делать разные трюки. Он был чудаковат, беден, всегда ходил в каком-то старье и от него вечно пахло птичьим помётом. Зарабатывал он на жизнь тем, что выступал на площадях соседних деревень со своими птицами, в основном с воронами и сороками.

Рассказывают, что однажды ему достался очень умный ворон. Он нашёл его воронёнком, вырастил и научил разным вещам: делать трюки, разговаривать и даже петь. Однажды этот человек гулял вдоль реки, а с ним летал его ворон. Когда человек закончил прогулку и повернул домой, он позвал своего ворона. Тот прилетел и принёс ему золотую цепочку.

Мужчина очень обрадовался и понял, что его бедной жизни пришёл конец. Он научил ворона залетать в чужие дома и воровать кольца, ожерелья и другие драгоценности. Под покровом ночи он отправлялся в путь по разным деревням и отпускал своего ворона на улицах. Затем сам останавливался где-нибудь на краю деревни. Утром отпущенный ворон приносил полный клюв серебра и золота.

Так шло годами. Мужчина собирал золото, и про него стали ходить слухи по всей округе. Днём он по-прежнему был чудиком, выступал с птицами и собирал небольшие деньги. Дети его дразнили, некоторые взрослые обвиняли в воровстве. Но никто никогда не видел, как его ворон ворует. Вся деревня обвиняла его в кражах, но никто не мог доказать, что это он. Приходила милиция, делали обыск в его доме, ничего не нашли. Говорили, что у него есть тайник, в котором он складывает все свои богатства.

Но вот однажды ворон украл золотое кольцо у одного местного бандита. Ворон залетел в окно ночью, когда мужчина спал, и захватил клювом небольшой, но очень дорогой перстень. Когда ворон вылетал из окна, его заметил мальчик — сын бандита. Утром он рассказал, что видел, как птица залетела в окно, когда отец обнаружил пропажу кольца.

Мужчина, встретив утром ворона с кольцом, обрадовался новому приобретению. Ему так понравилось украшение, что он начал носить его на пальце. Однажды, когда он выступал на площади в той же деревне, где жил бандит, он на свою беду надел кольцо. Сын бандита увидел кольцо на руке мужчины и быстрее побежал доложить об этом отцу. Бандит приказал своим товарищам проследить, где живёт этот мужчина. Потом, когда его помощники выследили его и нашли его тайник, главный бандит приказал поймать ему ворона.

Однажды утром, когда ворон принёс мужчине целый килограмм золота, мужчина закрыл его в клетке. Вечером, когда сгустились сумерки, он пошёл к тайнику. Тайник, говорят, находился за его домом возле леса. Там он некогда выкопал яму и прикрыл её большим плоским камнем. Когда он в очередной раз отодвинул камень, закрывающий тайник, он увидел мёртвого ворона, лежащего на груде драгоценностей. Он подумал, что это его ворон, и испугался. Тут из засады к нему подошли бандиты. Они убили мужчину, забрали все драгоценности, а труп кинули в пустую яму, закрыв её камнем.

Ворона же на самом деле не убили, а в яме был другой мёртвый ворон, которого нашли возле трансформаторной будки. Главный бандит хотел этого ворона заставить работать на него. Когда он пришёл забрать ворона из клетки, тот вырвался из рук и выклевал глаза бандиту. Затем он улетел и стал жить жизнью дикой птицы. Иногда по ночам, гуляя возле леса, можно услышать разные крики, а иногда и грустное пение. Это ворон поминает своего хозяина.

— Да, ну и история... — протянул Валера.

— А что с кольцом? — спросила Настя. Её лицо было напряжено и немного испугано.

— Говорят, не было никакого кольца... — сказал Русик. — Точнее, сын бандита сам украл кольцо. Потом всё свалил на этого чудика-птичника.

— Жалко его, — вздохнула Ксюша.

— Да, очень жалко. Оклеветали человека, — согласился я.

Мы решили прогуляться. Время было часов одиннадцать. Мы тихонько вышли из-под крыльца и пошли по улице. Дождь прекратился. Мы сделали один круг по деревне и снова вернулись в дом.

— Кто теперь? — спросил Дима.

— Я могу рассказать, — предложил Русик. — Это история про лифт, который... а впрочем, сейчас расскажу.

Мы с моим другом Азаматом учились, наверное, во втором классе. Каждый раз после школы мы шли играть в клуб, который находился в подвале рядом с нашим домом. Там за небольшие деньги можно было поиграть в приставку. Ты платишь мужчине три рубля, потом ждёшь свою очередь. Когда время игроков истекало и наступала твоя очередь, ты садился на табуретку перед небольшим телевизором и играл 15 минут. После школы там бывали длинные очереди из мальчишек.

Однажды, простояв в очереди почти два часа, мы договорились приходить в клуб попозже, когда никого нет. А сразу после школы мы шли на поиск мелочи. Сначала, как только мы начали туда ходить, мы просили деньги у родителей, но потом нам перестали давать, и мы просто бродили по всему городу в поисках монеток. Мелочь можно было найти возле ларьков и магазинов. Мы тогда все ларьки в районе могли за день обойти. Ходишь, ищешь в траве мелочь. Иногда кто-нибудь из взрослых давал мелочь со сдачи.

Потом мы стали ходить возле подъездов, а затем заходить в сами подъезды. Однажды мы зашли в совсем незнакомый двор, а там в подъезд девятиэтажного дома. Азамат почему-то предложил прокатиться на лифте до 9-го этажа. Мы забрались в лифт и стали наугад тыкать кнопки. Потом, нажав «отмену», отправили лифт на девятый этаж. Дверь закрылась, лифт тронулся. Пока он двигался, нам было очень весело.

В тот день мы собрали целых десять рублей: три из них мы насобирали копейками возле ларьков, а остальные семь нам дал какой-то щедрый лысый дядя, который покупал пиво в магазине. Когда он вышел из здания, держа под мышкой запотевшую пластиковую бутылку, то увидел, как мы разглядываем землю в поисках мелочи. Озарив нас улыбкой, он протянул нам целую горсть мелочи: «Вот вам на мороженое!» и, очень довольный собой, пошёл дальше. Настроение у него было хорошее, видимо, он уже до этого немного выпил. В любом случае, мы были в восторге от такой удачи — никогда раньше такого «урожая» не было. Нам на двоих с Азаматом хватило бы поиграть целых 45 минут, и мы были довольны, предвкушая, как всласть наиграемся сегодня вечером.

А тем временем лифт всё поднимался и поднимался. Когда проезжали седьмой этаж, мы услышали женский крик. Я подумал, что кто-то на этаже ругается. Когда мы достигли пункта назначения, то вышли из лифта и направились к балкону. В этом доме из подъезда можно было выйти на балкон, который был на каждом этаже. Когда мы вышли на балкон, чтобы оглядеть местность с высоты, то обомлели. Сверху открывался совершенно незнакомый вид. Совсем незнакомые дома, деревья, здания. Даже магазина, возле которого мы получили деньги, не было. Когда мы только зашли в подъезд, был ясный солнечный день, но когда мы смотрели с балкона, небо было пасмурным, город — в дымке, а по земле стелился туман.

«Ну и чудеса», — сказал я Азамату.

Азамат тоже был удивлён не меньше моего. Мы стояли заворожённые, глядя на этот странно изменившийся до неузнаваемости город минут пять. Потом мы снова услышали женские крики из подъезда, и теперь мне стало жутко. Я сказал, что нужно уходить из этого подъезда от греха подальше. Мы быстрее пошли обратно и вызвали лифт. Он долго не приезжал, при этом мы всё время слышали тихие женские крики. Они были ужасны, казалось, что их издают стены дома. Тусклый свет на лестничной площадке от гудящей электрической лампы начал мерцать, а через мгновение совсем потух.

Мы были в ужасе. Сердце бешено колотилось. Мы не знали, что делать. Первое желание было броситься обратно на балкон и, может быть, попытаться спуститься вниз. Но тут же я вспомнил этот загадочный и пугающий мир, который открывался сверху. С ужасом подумал: «А что если мы попали в другой мир?» Кровь колотилась в висках, руки запотели, хотелось сесть и закрыться руками от этого ужаса.

Вдруг мы услышали звук лифта — он приехал. Мы быстрее зашли в него и нажали кнопку «1». Лифт тронулся и быстро пошёл вниз. При этом мы продолжили слышать женские крики. Когда лифт открылся на первом этаже, я мигом выскочил из него, а потом пулей вылетел из подъезда. Яркое солнце резко ударило в глаза, и я на несколько секунд лишился зрения. Город был таким же, как и раньше: белые панельки, зелёные кусты сирени и редкие берёзы. А также люди, идущие с работы по истоптанным лужайкам, и дети, играющие на площадках.

Мы решили никому не рассказывать эту историю — ещё примут за врунов. Однако долго хранить молчание мы не могли и рассказали, что с нами приключилось, одному нашему старшему приятелю Дане. Услышав историю, он почему-то не сильно удивился:

— Вам ещё повезло, — сказал он. — В этом подъезде три года назад пропал мальчик, ваш ровесник. Говорят, он тоже нажал не те кнопки в лифте и попал в лимб. В этом лимбе ты вечно бродишь по пустому туманному городу, там живут неприкаянные души и слышны крики невинно убитых людей. Удивительно, что вы оттуда вырвались.

Мы не знали, что сказать. С одной стороны, мы были рады, что удрали из этого подъезда. С другой — по спине пробегал холодок от одного осознания того, что мы могли быть навечно заперты в лимбе.

Русик закончил рассказ. Был час ночи, и мы решили разойтись по домам. Шёл небольшой дождь. Ребята быстро попрощались и разошлись. Яна и Настя пошли в одну сторону. Мне и Ксюше нужно было в другую. Мы молча дошли с ней до перекрёстка. Я не знал, как начать разговор. Было неловко от того эпизода с падением со скамейки. Я чувствовал, что Ксюше тоже не по себе.

— Может, проводишь меня до дома? — сказала она, когда мы стояли под фонарём. — От всех этих историй мне стало немного страшно.

Она стояла под светом фонаря и чуть-чуть подрагивала: не то от страха, не то от холода.

— Да, конечно, — я был рад возможности побыть с ней наедине.

По дороге мы обсуждали историю Рудика.

— Ты веришь в эту историю про лифт? — спросила меня Ксюша.

— Русик мне её раньше рассказывал, — начал я. — Рассказывая сегодня, он не сообщил одну деталь. Он потом узнал от родителей, что действительно один мальчик исчез в лифте три года назад. Электроника дала сбой, и мальчик шагнул в пустую шахту — лифт не приехал. Но это было совсем в другом подъезде.

— Понятно.

Мы дошли до её дома. Она жила в небольшом дачном домике на опушке леса. Когда мы стояли возле калитки, Ксюша вздрогнула. Махая большими чёрными крыльями, над нами с шумом пролетел ворон. Он громко каркнул и полетел в сторону леса.

— Вот он, летает, — сказал я, глядя на Ксюшу.

— Да, наверное, это он, — подтвердила она и нервно улыбнулась мне на прощание.

На следующее утро я проснулся с тяжелой головой. Вчерашний самогон, истории и внезапный визит Олега оставили после себя странное послевкусие — смесь легкой тоски, стыда за свою пьяную выходку и смутного, но навязчивого любопытства. Особенно не выходила из головы Ксюша: ее смех, когда я на нее повалился, ее серьезное лицо при рассказе о вороне, ее просьба проводить и тот самый ворон, прокричавший нам что-то на прощание у калитки ее дома. Я чувствовал, что между нами что-то изменилось, но не мог понять что именно, и эта неопределенность терзала сильнее любого похмелья.

Весь день я провел в полусне, механически выполняя поручения матери, которая, к моему удивлению, была скорее уставшей, чем злой. Видимо, мое тихое и покорное поведение ее умиротворило. Я ждал вечера как спасения. Мысли о Погожке, о друзьях, о новых историях были единственным светлым пятном в этом сером, промозглом дне. Дождь, не прекращавшийся почти неделю, наконец-то стих, небо очистилось до бледно-серого, и к семи часам вечера даже выглянуло жёлтое, бессильное солнце, не сумевшее никого обмануть своим жалким подобием тепла.

Я пришел к дому Погожевых одним из последних. Из-за двери, которая теперь, как я заметил, уже не скрипела и открывалась удивительно легко, доносились оживленные голоса. Я вошел без стука.

Внутри было как обычно многолюдно. Помимо привычного состава — Валеры, Димы, Русика и Кусымбы, сидевших за карточным столом, — здесь были Олег, развалившийся на единственном подобии кресла, сколоченном из досок и обитой старым одеялом, и все девчонки: Настя и Яна, как обычно, уткнулись в телефоны, а Ксюша, к моему смутному удовольствию, сидела чуть поодаль и смотрела в окно, вернее, в щель между досок, куда была заправлена клеенка. Она первая меня заметила и молча кивнула.

— О, а вот и наш герой-любовник! — заорал Олег, широко ухмыляясь. — Как самочувствие после вчерашних подвигов? Ксюха, он тебя не придавил насмерть?

Ксюша покраснела и отвернулась к окну, а я почувствовал, как жар ударил мне в лицо.

«Уже рассказали про вчерашнюю историю?» подумал я с негодованием. Валера, не отрываясь от карт, бросил через плечо:

— Олег, заткнись. Нечего человека смущать. Садись, — кивнул он мне. — Как дома отделался?

— Да нормально, — буркнул я, снимая куртку и стараясь не смотреть ни на Олега, ни на Ксюшу. — Мать сегодня вроде как не в себе, ругаться не стала.

— Повезло, — констатировал Дима, сбрасывая с руки карты. — Я в дураках. Кто на меня?

Я пристроился на краю лавки рядом с Кусымбой. Воздух в комнате был густой, спертый, пахнущий влажным деревом, и каким-то дешевым девичьим парфюмом. Грохотки из-под яиц на стене казались сегодня еще абсурднее, отбрасывая при свете фонаря причудливые тени, похожие на сотни пустых глазниц.

Мы сыграли несколько партий. Я снова проигрывал, не мог сосредоточиться. В голове крутились обрывки вчерашних историй: мертвый ворон на груде золота, лифт, увозящий в туманный лимб. Временами мне казалось, что за заколоченными окнами кто-то есть, что кто-то слушает наш смех и наши разговоры. Я ловил себя на том, что прислушиваюсь к тишине за стенами, но слышал лишь привычный шум деревни: лай собак, отдаленный гул мотора, крики ребятни.

— Что-то скучно сегодня, — протянул Русик, откладывая карты. — Играть неинтересно, все в проигрыше.

— Ага, — поддержал Кусымба. — Вчера хоть истории рассказывали. Страшно было, зато весело.

— Может, еще кого-нибудь вспомните? — оживилась Настя, отрываясь от экрана. — Я вчера потом до дома бежала, оглядывалась.

— Все уже рассказали, что знали, — пожал плечами Дима.

В этот момент Валера, который до этого молча курил, глядя в потолок, неожиданно выпрямился. На его лице появилось знакомое выражение — смесь азарта и таинственности, которая всегда означала, что он либо что-то задумал, либо что-то знает.

— А вот и нет, — сказал он тихо, и его голос прозвучал особенно громко в наступившей тишине. — Не все.

Все взгляды устремились на него. Даже Олег перестал щелкать зажигалкой.

— Ну? — нетерпеливо подал голос Русик. — Не томи.

Валера медленно докурил, раздавил окурок о подошву и встал. Он прошелся по комнате, словно проверяя, не подслушивает ли кто за стенами, хотя кроме нас здесь никого не могло быть.

— Вы все про города да про лифты, — начал он, снисходительно покачивая головой. — Это там, далеко. А у нас тут, под боком, история покруче будет. И не сказка какая-то, а почти что быль.

Он остановился посреди комнаты, и свет фонаря падал на него сверху, делая его лицо резким, почти зловещим.

— Вы все, наверное, знаете старый кирпичный дом на выезде из деревни, в сторону Ясного Поля? Тот, что один стоит, крыши уже нет, стены кое-где развалены, а подвал весь завален хламом?

— Ну, знаем, — хором отозвались несколько голосов. Я тоже кивнул. Мы часто проезжали мимо него на велосипедах. Место всегда казалось мертвым и недобрым.

— Так вот, это сейчас он такой. А раньше, еще при царе, это была школа. Нормальная такая, церковно-приходская. Учились там дети местных кулаков. А метрах в ста от него, на пригорке, стояла церковь. Красивая, каменная, с голубыми куполами. Построили ее в 1900 году, к новому веку. И служил в ней поп, отец Гермоген. Строгий, говорят, был, богомольный, но справедливый. Богатый, само собой. Церковь-то была не бедная.

Он помолчал, давая нам это представить. Комната затихла. Слышно было, как за стеной пролетела птица, с шуршанием задевая крылом сухие стебли бурьяна.

— И вот, — продолжил Валера, понизив голос до доверительного шепота, — ходили слухи, что между школой и церковью был прорыт подземный ход. Говорили, поп по нему ходил в школу уроки закона божьего преподавать, чтобы по улице, значит, под дождем или снегом не мотаться. А может, и для других дел. Ход был глубокий, кирпичами выложенный, говорят, даже телегу протащить можно было.

— И что? — прошептала Яна, широко раскрыв глаза.

— А потом революция грянула, — голос Валеры стал жестче. — Восстали тут наши крестьяне. Мужики злые, голодные. Церковь — это же первое, что на ум пришло. Золото, богатство. И поп им как бельмо на глазу. Решили они церковь ограбить, а попа схватить да, значит, революционным судом судить. Понятно, чем бы это кончилось.

Он сделал паузу, чтобы усилить эффект.

— Пришли они к церкви толпой, с вилами да косами. А там — пусто. Поп как сквозь землю провалился. Все перерыли, все обыскали — нету. И золота главного, ризницы, тоже нет. Только мелкая утварь осталась. Обезумели мужики от злости, чуть саму церковь не разнесли тогда. А поп-то, отец Гермоген, он как раз тем самым ходом и смылся. Из церкви прямо в подвал старой школы. А там у него, говорят, одежда простая была припрятана. Переоделся он в мужика и ушел, а потом и вовсе за границу сбежал. А главное — золото с собой прихватил. Но не все, конечно. Тяжело много нести. Говорят, часть клада он как раз в том подземном ходе и оставил. Замуровал в нише, что ли. На черный день. Чтобы потом вернуться и забрать.

В комнате стояла гробовая тишина. Казалось, мы все видим эту картину: темный, сырой подземный ход, убегающего попа при свете огарка, ящик, спрятанный в нише.

— Потом, уже при советах, — продолжал Валера, — церковь, понятное дело, закрыли. Сделали в ней клуб. Место культурного отдыха. Кино там крутили, по выходным танцы устраивали, спектакли самодеятельные. Весело было. У меня туда дед ходил. А в пятидесятые, моя бабка рассказывала, она еще девчонкой была, так там такой бал-маскарад устроили на новый год — вся деревня гуляла. Но в шестидесятых, году, кажется, в 63-м, клуб этот сгорел. Случайно, печку, видно, плохо потушили. Сгорел дотла. Остались одни почерневшие стены да груды кирпича. Восстанавливать не стали — денег не выделили. Так и стоял он потом лет двадцать, черный, обугленный, как скелет. Местные его «Горящим» прозвали.

Олег хмыкнул:

— Звучит. Погожка да Горящий. Как два брата-неудачника.

— Ага, только наш хоть под крышей, — парировал Валера. — Так вот. В восьмидесятые в эти развалины стала молодежь приходить тусоваться. Выпивали, гуляли. А взрослые-то, те поумнее будут — они золото искать стали. Поповское. С лопатами ходили, внутри и снаружи копали. Много чего находили: монеты царские, крестики, образки. Не клад, конечно, но мелочь. А в девяностые, когда металлоискатели пошли в народ, тут вообще паломничество началось. Со всей области копари сюда ломились. Кое-кто и правда уезжал с добычей: однажды, говорят, целый оклад от иконы нашли, из чистого серебра. А в начале нулевых, когда от клуба уже мало что осталось, его на кирпичи и растащили. То, что не сгорело — на стройматериалы. Сейчас от него только фундамент да ямы от копарей остались.

Он закончил свой рассказ и снова сел на место, принимая вид человека, сказавшего все, что хотел.

— И что, — первым нарушил молчание Дима, — там до сих пор что-то есть?

— Кто его знает, — пожал плечами Валера. — Говорят, ночью иногда на том месте огоньки видны. Блуждающие. То ли клад себя так проявляет, то ли дух попа бродит, свое золото стережет. А может, это те копари, что сгинули в тех ямах, света белого ищут.

— Какие копари? — насторожилась Ксюша.

— А были и такие. Одного, сказывают, в девяностых завалило в одной из ям. Мужик копал один, ночью, никому не сказал. Утром нашли лопату, а его — нет. Яма обрушилась. Так и не откопали.

По спине у меня пробежал холодок. История неожиданно стала очень реальной и очень мрачной.

— И… и подземный ход? Его так и не нашли? — спросил я.

— Нет, — Валера многозначительно посмотрел на меня. — Говорят, вход в него был либо в подвале школы, либо в подалтарной части церкви. Оба места сейчас — груды камней. Не найдешь. Но некоторые уверяют, что если ночью приложить ухо к земле на том месте, где был алтарь, можно услышать, как поет ветер в подземелье. Или не ветер.

Воцарилась тишина. Мы переваривали услышанное. История была настолько плотно вплетена в знакомый нам ландшафт, в те места, мимо которых мы ходили каждый день, что казалась невероятно правдоподобной и оттого еще более жуткой.

— Бред, — вдруг резко сказал Олег, ломая настроение. — Сказки для сопляков. Какой нахрен подземный ход в деревне? Это ж сколько кирпича надо? И куда поп с золотом бежал? До границы отсюда тысяча верст. Все это бабки на лавочке придумали.

— Может, и бред, — не стал спорить Валера. — Но место там и правда нехорошее. Я сам там пару раз был — мурашки по коже. Воздух тяжелый, как в склепе.

— А давайте сходим? — неожиданно предложил Русик. Его глаза горели. — Ночь как раз на дворе. Проверим, горят ли там огоньки и поет ли ветер в подземелье.

Предложение повисло в воздухе. Я посмотрел на Ксюшу. Она смотрела на Валеру с смесью страха и интереса.

— Я не пойду, — сразу заявила Настя. — Я и до дома одна боюсь идти после таких историй.

— Я с тобой, — тут же подхватила Яна.

— А я пойду, — неожиданно твердо сказала Ксюша. Все посмотрели на нее. — Интересно же.

— Конечно, пойдем, — вскочил Валера, явно довольный, что его история произвела эффект. — Посмотрим на «Горящего». Постоять на костях — это вам не в дурака перекидного резаться.

Решение было принято быстро. Настя и Яна, побледнев, заявили, что пойдут прямо по домам. Олег, поколебавшись, зевнул и сказал: «А чего бы и нет? Развлекуха». Дима и Кусымба молча кивнули. Я понимал, что идти мне совершенно не хочется, но отступать было позорно, особенно после вчерашнего и особенно перед Ксюшей.

Через десять минут наша компания — Валера, Дима, Русик, Кусымба, Олег, я и Ксюша — выскользнула из Погожки и двинулась по темной деревенской улице в сторону выезда.

* * *

Ночь была безлунной, но ясной. После долгих дождей небо очистилось, и звезды горели холодными, острыми иглами. Воздух был чист и промыт дождём, пах прелой листвой, влажной землей и дымком из печных труб. Под ногами хрустел песок и щебенка. Мы шли молча, кучкой. Валера шел впереди, задавая шаг. Олег закурил, и красная точка его сигареты мерцала в темноте, как одинокий, блуждающий огонек.

Дорога заняла минут двадцать. Сначала мы шли по центральной улице, мимо освещенных окон, потом свернули на грунтовку, которая вела к полям. Фонари остались позади, и только звездный свет и привычка не спотыкаться на ухабах выводили нас вперед.

Наконец Валера остановился.

— Вон он, — сказал он тихо, указывая рукой вперед.

Мы остановились на краю большого пустыря. Впереди, на едва заметном вдали пригорке, темнел неясный, низкий силуэт. Это было всё, что осталось от клуба «Горящий». По мере приближения стали проступать детали: груды битого кирпича, очертания полузасыпанного фундамента, тёмные провалы ям, поросшие по краям жёсткой, колючей травой. Место выглядело абсолютно мёртвым. От него веяло таким ледяным холодом, что, казалось, он исходит не от ночного воздуха, а из-под земли.

Я вспомнил, как в детстве мне доводилось здесь играть. Я прибегал сюда с Димой, и мы играли в догонялки, забирались на остатки кирпичных стен. Тогда, в детстве, они казались невероятно большими и очень древними. Домой я непременно приходил после игры с разбитой коленкой, а руки были красные — рассыпавшаяся кирпичная пыль прилипала к ним. Сейчас эти высокие стены ещё больше поросли травой и даже не видны с дороги.

— Ну и жуть, — прошептал Русик. — Как после бомбежки.

Мы медленно, не сговариваясь, растянулись в линию и стали подниматься на пригорок. Ноги то и дело проваливались в ямы и колеи, оставленные искателями сокровищ. Кирпичи хрустели под ногами с сухим, костяным звуком.

— Осторожнее, — предупредил Дима, — тут ямы, как на луне. Сломаешь ногу.

Мы собрались в центре того, что когда-то было зданием. Стояли молча, вслушиваясь в тишину. Она была здесь особой, густой, давящей. Далекий лай собак и шум машин на трассе доносились сюда как из другого мира.

— Ну что, Валера, — нарушил молчание Олег, и его голос прозвучал неестественно громко, — где твои огоньки? Где поющий ветер? Одна грязь и кирпичи.

— Терпение, — огрызнулся Валера. — Прислушайся.

Мы замерли. Я прислушался. Сначала слышалось только собственное дыхание и биение сердца. Потом я различил шелест какой-то ночной букашки в траве. Потом — очень далекий гул трактора. А потом… мне почудилось, что из-под земли, прямо из-под моих ног, доносится какой-то очень слабый, протяжный звук. То ли вой, то ли стон.

— Слышите? — аж захлебнулся Русик.

— Что? — спросил Кусымба.

— Тише! — резко прошипела Ксюша.

Все замолкли. Звук повторился. Теперь его слышали все. Он был едва уловимым, похожим на свист ветра в узкой щели, но в нем была какая-то странная модуляция, почти мелодичность.

— Это ветер, — неуверенно сказал Дима. — Между кирпичами гуляет.

— А по-моему, не ветер, — прошептал я. Мне стало до жути страшно. Хотелось немедленно бежать отсюда, обратно к погожке или же вообще домой...

— Да это ж… — начал Олег, но не закончил.

В метрах двадцати от нас, на краю фундамента, мелькнул слабый, голубоватый огонек. Он был маленьким, размером с кулак, и горел ровным, холодным светом. Он не колыхался, как огонь, а просто висел в воздухе. Повисел секунды три и так же внезапно погас.

В следующее мгновение мы были уже внизу, на дороге, задыхаясь от бега. Мы не сговариваясь бросились прочь от этого места. Бежали, не оглядываясь, спотыкаясь о кочки и хватая ртом холодный ночной воздух. Только отбежав метров на триста, мы остановились, чтобы перевести дух.

— Вы видели? — первым выдохнул Русик, его голос дрожал. — Вы видели?!

— Видел, — хрипло ответил Валера. — Видел, черт возьми.

— Что это было? — спросила Ксюша, вцепившись мне в рукав.

— Свет… фонаря какого-нибудь, — попытался найти логичное объяснение Дима, но сам в это не верил.

— Какой фонарь? — фыркнул Олег, но в его голосе уже не было прежней уверенности. — Там никого не было. Мы бы услышали.

— Может, тот копарь, что засыпался? — зловеще предположил Кусымба. — Свое золото ищет.

Мы молча смотрели назад, на темный силуэт пригорка. Теперь он казался не просто грудой кирпичей, а чем-то живым, спящим и очень опасным. История Валеры перестала быть сказкой. Она стала частью этой ночи, этого места, частью нас.

— По домам, — тихо, но твердо сказал Валера. — Быстрее.

Мы зашагали обратно к деревне, уже не разговаривая. У каждого в голове были свои мысли, свои образы: убегающий поп с золотом в руках, обвалившаяся яма, голубоватый огонек, горящий в пустоте. Я чувствовал, как холодок страха, пробежавший по спине у развалин, теперь прочно поселился внутри и уже никуда не денется. Мы шли быстро, почти бежали, и темнота позади нас, казалось, становилась гуще и тяжелее.