Черный рассвет (джен)

Великого города Минратоса

Достиг верный служитель в безмерном отчаянии.

Словно лед его сердце, уверенное, что никто

Не сможет в одиночку спасти Архонта, удержать

Жернова, которые высшие жрецы и их слуги

Привели в движение.

Песнь Тишины 3:9

Воздух Бариндура был пропитан магией. Пьянящий, сладкий, безгранично желанный и привычный с колыбели запах. Адриана боялась дышать. Словно одного вздоха будет достаточно, чтобы ее обнаружили, увели, заперли в храме и не отпускали до того мига, как сами драконы падут ниц пред Голосами своих же уст, и сияющий золотым светом бог вернется к своей жрице.

Но Строители, первыми прибывшие к руинам города, за непомерную гордыню истертого карой, не обращали внимания на невысокую фигурку, тенью скользящую между увитых диким плющом останков зданий и фонтанов. Куда больше их увлекали руны, медленно покрывавшие плиты ритуального круга вязью лазури.

Адриана легко минула их, занятых начертанием чародейских формул. Ничтожный трюк, фокус, выученный в детстве, позволял ей ступать неслышным миражом и сливаться с северными сумерками. Проведя по обугленному камню тыльной стороной ладони, она почувствовала тепло. Завеса натянулась шелковым полотном, предвещая скорую бурю. Древняя сила, забытая на опустевших, иссохших улицах столетия назад, небольно кольнула. Отняв руку от уже горячих камней, Адриана поторопила себя. Скоро здесь станет слишком людно, иллюзия прекратит действовать, скрывая от любопытных взоров, и ей придется…

Она глухо вскрикнула, когда чьи-то руки легли на плечи и, прихватив изящными пальцами черную ткань, утянули за одну из чудом еще не рухнувших мраморных колонн. Никто из жрецов, казалось, не заметил развеявшийся морок, продолжая приготовления.

— Ну и зачем, позволь узнать, ты прячешься? — беззлобно, но настойчиво спросил молодой мужчина, глядя ей прямо в глаза. Много выше нее, он все же не казался грозным, довлеющим почти божественной статью или опасным. Никогда.

Архитектор Мастерских Красоты, верховный жрец Уртемиэля. Он восхищал и вдохновлял. Обучал тонкости рисунка и резьбы, снисходительно улыбаясь ошибкам и искренне наслаждаясь успехами. Слушал и прилежно записывал каждую их беседу о красоте контроля, изяществе звеньев цепи. Адриана уважала его за это.

Гая Ранвия она любила. Как тень любит источник света. Самозабвенно, безумно, всем своим существом. Следуя за ним по пятам, сливаясь голосами и думами. Живя эгоистичным знанием, что и солнце, и самое жаркое пламя не может без тени.

— Это место и так полно теней, Адриана. Мне не нужно, чтобы ты приравнивала себя к ним.

— Разве может в мире найтись нечто примечательнее тени? — вопросом же ответила она, улыбаясь под шелком вуали. — Прости. Мне казалось, я должна быть подобна призраку. В тон руинам, в тон таинству… в тон лжи.

Гай слабо улыбнулся ее словам, взяв за руки. Невесомо огладил пальцами перстни. Защитные чары — гарант того, что их слова не станут слышны лишним ушам — отозвались мерным сиянием.

— Грядет буря. Мне необходимо знать, что ты запомнила свою роль и не преминешь исполнить ее, чем бы не обернулась для нас эта ночь.

— Я помню. Один лишь миг после того, как первые лучи рассвета озарят эти проклятые руины, я буду гореть для тебя маяком. А после, во всеуслышание нарекая лжецом, вернусь ожидать твоего возвращения под сень башен Минратоса. Оставленная, преданная, маленькая разговорчивая девочка, обжегшаяся о свои чувства к Архитектору Красоты. — Адриана расплела их пальцы и отступила от колонны. — Красивая сказка — но почему Архонт должен в нее поверить? Почему он захочет выслушать сказанное следом?

— Потому что я разбил тебе сердце, — спокойно и непринужденно, так обычно для себя ответил Гай. — Потому что я любил тебя меньше, чем власть и силу. Ни одна женщина не простит такого. Даже ты.

Повисло молчание. Где-то вдалеке тоскливо пели соловьи. Доносились шаги служителей Уртемиэля и треск пламени. И тишина. Словно каждый звук вокруг них вымер в преддверии бури.

Адриана вдохнула тяжелый воздух. Обменялась с Архитектором взглядами. Она простила. И это было так давно, что оба уже не помнят.

— Стоит ли мне плакать?

— Как пожелаешь. — Гай приблизился. Провел рукой по ее голове, сбрасывая на плечи темную вуаль и рассыпая по спине бронзовые локоны. Нежно обнял, шепча на ухо: — Возможно, это наша последняя встреча, любовь моя. Думай об этом, отпуская меня. Вложи в прощание всю боль, что свяжет твою душу. Надейся на лучшее, но помни, зачем ты здесь. Чтобы предать меня.

— Я здесь, чтобы предать тебя.

* * *

Адриана загоняла коня, нервно дергая за поводья и стегая его сырыми, лишенными формы импульсами. Боль вынуждала животное нестись вперед, забыв об усталости и реве магической бури. А жрица только и думала о том, чтобы ее слова успели достичь ушей Архонта.

Минратос встретил ее дождем, тишиной и совершенно черным рассветом. Нечто странное ощущалось на пустых улицах. Завеса трепетала, натягивалась, трещала по незримым швам. Чуя это, искаженная природа царства духов просачивалась сквозь старые камни города, топя его в ожившем сне. В кошмаре.

Защитные чары на кольцах, уберегшие Адриану от последствий ритуала, не выдерживали напора первозданной силы. Кровь обжигала вены изнутри, а в голове раздавались пугающие голоса, но она не смела остановиться. Скакала сквозь чуждые образы, искажающееся пространство, не понимая, почему больше никто не чувствует изменений. Минратос словно замер. И Агатовый дворец мерещился даже более далеким, чем Золотой Город в ее видениях.

Добравшись до цели, она сначала не поверила в свою удачу. Замерла, взирая на сонливую стражу глазами, полными вовсе не притворных слез. А потом вспомнила, что времени не осталось. Что последствия ошибки или промедления в ее исправлении могут стоить больше, чем хоть кто-то способен заплатить. И тогда спешилась. Бросилась вверх по ступеням дворца, спотыкаясь о подол собственных одежд, промокая до нитки.

— Я Адриана Альвиния, жрица Уртемиэля. И я обязана сообщить Архонту о страшном предательстве.

Стражники переглянулись. Молча скрестили копья, преграждая путь к вратам.

— Вы вовсе слепы и глухи? — зло выплюнула Адриана в их лица. — Перед вами жрица одного из Древних. Племянница магистра Лукана Альвиния. Кровь от крови первых сновидцев. Немедленно отведите меня к Архонту, пока мир не поглотила Тень!

Несмотря на ранний час, властитель Империи Тевинтер восседал на своем престоле. В зале, погруженном во тьму, трон был единственным ориентиром. Но приблизиться больше, чем на десяток шагов, жрице не позволили.

— Говори, милое дитя, — спокойно велел Архонт. За этой маской промелькнуло еще что-то. Нетерпение? Страх? Не столь важно.

— Вас предали, владыка.

— И кто же? — в голосе не прозвучало ни удивления, ни интереса.

— Архитектор Мастерских Красоты. Мой хозяин и повелитель, Гай Ранвий. Он вступил в преступный сговор с Корифеем Тишины, чтобы изгнать Богов из Золотого Города, занять их место. И я… — обида — колкая, неправильная, ложная — застряла в горле, мешая говорить. Адриана гордо проглотила ее и продолжила. — Я помогла ему. Из любви, уважения и верности. Мне нет прощения, владыка. Но не о нем прошу. О спасении для Империи. Пока еще есть шанс. Мне известно обо всем, что было сотворено и подготовлено, начертано лириумом и кровью. Позвольте поведать вам.

Архонт Декратий Игнис встал с трона, взмахом руки отсылая прочь лишние души — рабов и стражу. Подошел к Адриане почти вплотную, протягивая руки, призывая подняться с колен.

— Твое намерение благородно, дитя. Но позволь спросить, как давно ты решилась сообщить об ужасном злодеянии своего господина?

Она не была первой. Догадка просочилась из вопроса Архонта и въелась в каждую мысль. Другие тоже направили осведомителей. Тоже предали общий замысел. Кто-то успел сделать это раньше Гая, и теперь все зависело от совпадения показаний.

— Слишком поздно, владыка. Уже после того, как предала доверие своего дяди, вашего дорогого советника, и похитила для нужд заговорщиков драгоценный лириум. После того, как было избрано место для совершения ритуала. После того, как он начался и не мог быть остановлен.

Архонт снисходительно улыбнулся.

— Удивительное раскаяние и не менее удивительная искренность для приближенной одного из заговорщиков. Ты, единственная из всех служителей Мастерских Красоты, была достаточно близка к Архитектору, чтобы знать его тайны. Ты любила его. Почему же предала?

Неужели он не видел? Не чувствовал? Мир за окнами был раздираем на части магическими потоками, а величайший маг Империи сохранял спокойствие. Как много ему сказал другой посланник?

— Я служу Уртемиэлю, не Гаю Ранвию. Архитектор Красоты уничтожил то, чем был для Империи и для меня. Когда я осознала, что его одержимость оказалась сильнее чувства ко мне, то не пожелала быть расплатой за его совершенный мир. Но в одиночку мне его не остановить. Я лишь сосуд для знания. В ваших руках сила.

— Так опустоши себя. Говори.

Внутри рухнул последний барьер, выпуская сомнения, горе, надежду на то, что сказанное сейчас поможет Гаю вернуться к ней завтра. Богом или же смертным… На самом деле ей было уже все равно. Лишь бы небеса вновь сомкнулись незримой Завесой, а сны не будоражили явь. Лишь бы Адриана могла проснуться под музыку арфы и не вспоминать проклятый Бариндур.

— Первым решился Корифей Тишины. Он обратился к моему господину, суля воплощение совершенства и вечную власть. Его слова были еретическими, запретными. Поначалу Архитектор отверг предложение. Но вам, владыка, известно, что народ теряет веру. Это и вынудило моего господина обдумать возможность еще одной встречи. Мне также известно, что он убедил Прорицательницу Тайны присоединиться к заговору.

— Ты так часто произносишь это слово — «заговор». Но видел ли так свои деяния Звездный Синод? Понимали ли они, на что идут?

— Они желали власти Богов. Думаю, даже если каждый из них называл это по-своему, все они оставались предателями. Весь последний год они втайне подготавливали физическое проникновение в Тень. Ритуал, включавший лириум, кровь и знания эльфов, должен был ослабить Завесу и позволить им пройти сквозь нее. Их целью был Золотой Город. Оказавшись там и укротив силу Драконов, они бы изменили мир по своему усмотрению.

— Но что-то пошло не так, как они задумали?

Слезы вновь наполнили глаза жрицы. Дыхание сбилось от поступивших рыданий. Она выдохнула. Успокоилась, насколько это было возможно.

— Все пошло не так. План был слишком дерзок, чтобы не наплодить ошибок. Самая очевидная из них ныне уничтожает улицы Минратоса. Ритуал привел не к ослаблению Завесы, но к ее разрывам. Тень поглотила заговорщиков и их рабов. Я чудом спаслась.

— Значит, других свидетелей нет? — Декратий Игнис скептично цокнул языком. — Почему же твои слова должны иметь хоть какой-то вес?

— Мои слова не лишены доказательств, Архонт. На заброшенном Форуме, в глубинах городских катакомб, под самой Великой Ареной, вы найдете истину, — Адриана сняла с шеи переданный Архитектором медальон, изящный пропуск в сердце подземелий, и протянула его Архонту. — Примите мой малый вклад в раскрытие деталей заговора. Но скажите своим людям сохранять мысли чистыми. Форум охраняет Дух Воинствующей Правды.

— Отныне духи будут повсюду, — сказал Декратий Игнис, подойдя к окну. Зеленая вспышка прорезала Завесу в паре ладоней от его лица. — Но все же, Адриана, как тебе удалось сбежать?

* * *

Они стояли спина к спине. Временные, но должные быть преданными союзники. И у каждого в рукаве припрятана карта.

Наблюдая за верховными жрецами, Адриана осмелилась представить, каким станет мир…

…если из Тени вернутся все семеро. В пламени факелов, освещавших руины, она видела воплощенный идеал единства мироздания. Она видела Цепи, протянувшие влияние Империи через океаны на север и запад. Орудия Пламени из дивного сплава, подчинившие врагов уже изведанных, и тех, что до сих пор скрывали воды. Инструменты музыки Тишины, в звучании которых любая другая мелодия казалась мелочной и ничтожной. Великую Библиотеку, под чьим куполом находилось всякое знание, всякая Тайна, мыслимая и немыслимая. Ночь, бесконечная тьма которой равно была ярчайшим светом. Города, возведенные именем Красоты, столь великие и возвышенные, что само время склонило бы перед ними златую голову. Царствие разума, своей Непредсказуемостью одолевшего Судьбу. И войну богов, опустошающую души. Уродливую, не знающую конца войну.

…если останется лишь один из них. Только ее Архитектор Красоты. Мир, созданный им, был бы прекрасен. Лишенный всякого несовершенства, он не познал бы ни одной войны. Лишь развитие, изящество и любовь. Адриана грезила о нем наяву и в снохождении, переносила на холст те отрывки грез, что поддавались руке смертного художника. Но однажды Гай сказал ей, что сам он не пожелал бы узреть нечто, где элементом существует одна лишь Красота, но нет шести иных. Просил понять. До сего мига она так и не смогла исполнить его просьбу.

…если всех их поглотит Тень. Эта мысль промелькнула в сознании жрицы тонкой грозовой молнией, оставив за собой лишь бездну, воплощение кошмара. Не черную, нет, совершенно бесцветную картину грядущего. Омерзительную в своем подобии того, что она наблюдала сейчас. Пустую, не наделенную смыслом вечность.

Но пока есть хоть ничтожный шанс, она должна верить. Не скрытному и пугающему Сетию Амладарису, Корифею Тишины, один взор которого внушал ей трепет. Не Луцию Фара, Оценщику Рабства, желавшему стать ее покровителем и идолом. Не Корделии Иллесте, Прорицательнице Тайны, столь близкой к ее любви, сколь же далекой от самой Адрианы. Не оставшимся трем, чьих истинных имен она и вовсе не знала. Но Гаю Ранвию, Абсолюту Красоты, что обещал ей рай.

Однако насколько живой она была, эта жуткая мысль! Словно кто-то незримый убеждал, что так все и случится — посмевшие возомнить себя равными Богам падут у врат Золотого Города. Сгинут средь иллюзий и праха, унеся с собой мечты всех, кто верил их лживым речам. Ее мечты.

Ну и пусть. Архитектор велел ей всегда быть готовой к худшему из итогов. Она примерит на себя маску скорби и извечной печали. Утонет в пресных слезах, поведав Архонту историю предательства и гордыни, затмивших здравый смысл. Такова ее роль!

И Адриана начала играть.

— Остановись! — крикнула она Ранвию, наверное, чуть громче, чем ожидала. Пустяк. Возглас прозвучал естественным отчаяньем. И кто вообразит, что очи не проронили ни слезинки, а мысли были ясны, когда она медленно осела на холодную землю у самых ног верховного жреца Уртемиэля.

Гай наклонился, поднимая бережно и нежно, словно малое дитя, за узкие плечи. Замер, всматриваясь в черты под черной вуалью. И едва слышно даже для нее произнес:

— Не забудь упомянуть Форум. Никто не должен последовать за нами.

— Остановись… — слабо, уже много тише сорвавшего голос крика, выдохнула Адриана в фиолетовую ткань его мантии. Но кивнула. — Пожалуйста… Молю тебя, останься… Не богом, но человеком… Со мной.

Ответом был короткий смешок. Она и сама сейчас была готова рассмеяться. Глупое, почти детское представление для сильнейших мира сего. А они и рады смотреть. Верить. Подняв глаза, Альвиния увидела, что Архитектор вновь улыбается ей. Тепло и нежно, но в глазах его — сталь повеления, решительный призыв не медлить, исполняя приказ.

— Помни: всего один миг.

Сквозь шелк Адриана почувствовала поцелуй. Краткое прикосновение губ ко лбу. И свинец чар, наполняющий тело.

Гай Ранвий ушел, став в круг с шестью другими магистрами. Верховными жрецами, бросившими вызов собственным богам. Великий и прекрасный, он творил с ними погибельный ритуал. Разрывал тонкую Завесу, все глубже и глубже прорезая себе путь в Тень.

Но чары, обратившие жрицу в подобие статуи из плоти и крови, плел не он. Неужели их раскрыли? Этого не могло быть.

— Хаш, — звучал из самого центра окруженной Клыками Думата площади голос Сетия Амладариса. Средоточие силы разлилось в сердце руин.

Она не могла двинуться с места. Даже пошевелить пальцем. Прекрасный живой памятник уже очевидной ошибке лучших умов Империи, она все искала глазами мага, посмевшего сковать ее, спасенную рабыню Андорала, незримыми цепями. Исполнителя, отнявшего у нее контроль над собственным телом, оставив нетронутым беснующийся разум. «Может, сдашься?» — пропел в голове не ее голос. Жаль, она не знала, как ответить.

— Альтим, — донесся до Адрианы не должный быть услышанным шепот Гая. Воля семерых против законов, придуманных богами для защиты. Под их ногами уже тек лириум, заполняя рунические знаки, переплетая ничто со всем.

Бариндур стонал от боли, разрываясь между реальностью и Тенью. Грозовое небо прочертила ядовито-зеленая линия, тучи залил изумрудный свет, десятки и сотни образов, духов, эманаций прошлого трижды клятых стен кружились в смертельном вальсе средь забытых Древними развалин.

Магистры стояли в центре кошмара совершенно недвижимыми и, казалось, спокойными. Их уверенные голоса летели, подобно ветру.

— Кровь. — В сгустившейся тьме сверкнули лезвия жертвенных клинков.

Дальше Адриана уже не слышала и не видела. В памяти ее набатом застыли слова Архитектора о всего одном миге, ибо в них была истина. Оставался лишь миг.

Миг до того, как алый, зеленый и черный перемешаются с лазурью в отраву мира, треснет под ногами магистров Звездного Синода ритуальный круг, Тень, столь близкая ныне, вновь станет недосягаемой, и, не выдержав потоков силы, пилоны рухнут на головы жрецов ливнем острых осколков.

Всего один миг до того, как Адриана Альвиния наконец проснется.

* * *

Невесомая ткань балдахина поглотила крик.

Сновидица резко открыла глаза и отпустила поводок дара, пытаясь вернуть себе контроль над телом. Медленно, как-то нехотя появлялась чувствительность. Вновь обретшую разум плоть била дрожь. Гладкий шелк простыней холодил кожу. Неприятно покалывало в пальцах. Ныли под коркой запекшейся крови изрезанные запястья. Сильно болело горло. Подобно тому, как было во сне, в воздухе фимиамом разлилась магия.

Следом вернулся слух. Доносились шаги рабов за светлым камнем стен и тихая игра арфы. Внизу безмолвно пели сады. Краем уха она улавливала шелест деревьев, журчание воды в фигурных фонтанах и прудах, шепотки ветра. Далеко, словно за гранью мира, шумел, перекрывая все прочие звуки, ночной Минратос. Вечно неспокойная столица Империи даже до рассвета, в час Думата, умудрялась не молчать. Возможно, просто потому, что каждый ее житель с некоторых пор страшился сна.

И вот, наконец, Адриана снова смогла видеть. Зеленоватая пелена на хрусталике растаяла мятным льдом. Теперь между Альвинией и реальным миром оставалось лишь тончайшее синее полотно. Сев на постели, она протянула руку и резко отдернула полог.

Покои поплыли масляными красками измоченной в воде картины. Детали убранства — мрамор и шелк — теряли привычные очертания, заострялись тонким лезвиями… шипами… Клыками. Свет, живой и будто пульсирующий, заливал растекшееся пространство неощутимо-теплым маревом.

Глаза упорно искали выход из этой зрительной западни. Точку, послужившую бы своеобразным якорем. Колонны. Почти что прозрачные, сплетенные воедино фигуры двух драконов из благородного камня западного побережья. Звезды. Узорчатые вкрапления чистого сильверита на высоком потолке. Клетки. Не прутья, но тонкие цепи, скрывавшие за звеньями невзрачных южных птиц. Лириум. Пьянящие лазурные пары от серебра чаш в лапах драконьих статуй. Сонные очи ящеров выражали укор. Взгляд сфокусировался на них.

Сон закончился. Оборвался тонкой нитью видения. Одно лишнее воспоминание о парализующих чарах было следствием пробуждения. Грубого, болезненного, слишком скоро вернувшего Адриану в материальный мир, где гибло ее физическое тело. Или все-таки нет?

Арфа продолжала играть. Звуки сплетались в мелодию, что звала за собой знакомым мотивом. С ним она спала и пробуждалась, творила и постигала. Так играл, перебирая изящными пальцами тонкие струны, только один человек.

Адриана спустилась с ложа, обжигая босые ступни о холодные плиты пола, привыкая чуть дольше, чем обычно. Снохождение обостряло чувства, оставляя мага слабым перед лицом окружающего мира на долгие часы после возвращения. Тень никого не отпускала без платы. Цена за врожденный дар, пусть ничтожная, но была. Когда мрамор под ногами потеплел, пробудив согревающие чары, она радостно и нетерпеливо, как свойственно юности, поспешила к источнику звука.

Тихая, печальная песня идеально ложилась на музыку. Адриана шла к ней, почти не понимая слов, но подсознательно уже признавая прекрасной, правильной, влекущей. Возможно, в том была заслуга исполнителя. Возможно, самих струн, хранивших память прикосновений. А возможно, причины и вовсе не было. Но она шла на звук.

Голос верховного жреца запел настойчивее, однако не срываясь с обычного для себя в подобные светлые ночи нежного шепота. Голос звал, наполняя собой мысли. Адриана позвала в ответ:

— Гай.

Тишина ранила слух, вонзившись иглами в барабанные перепонки. Из легких вмиг пропал воздух, перед глазами вновь помутнело. Все цвета покоев, озаряемых неизвестным светом, слились в один. Вновь закружился мир, вынудив опереться об одно из кресел. Большой балкон, выходивший в сады, высокие кипарисы, башни вдалеке, наполовину проглоченные странным огненным облаком. Все прошло быстрее, чем началось, стоило песне зазвучать вновь. Пугающее видение исчезло, но не целиком.

Балкон все еще пылал, отражая зарево снаружи и отбрасывая на стены причудливые тени. Беспокойно шумели деревья, заглушая бесконечно далекие крики. И струны, спокойные, сонные струны — тончайшие серебряные нити не двигались, играя. Конечно, Гай Ранвий не сидел за арфой, пробуждая свою возлюбленную ласковой песнью. Он так и не вернулся.

В голове застыл единственный вопрос: «Что происходит?» Она не так уж часто задавала его ранее, больше интересуясь грядущим успехом, а не тем, через что придется пройти ради достижения. Детская черта. Слишком наивная. Однако до самого Бариндура Адриане удавалось жить, не предавая ее в себе. Песня Архитектора, все еще звучавшая нескончаемым мотивом, подсказывала, что теперь так не получится. Что радостный сон уступил место безжалостной реальности, где разбиты все храмовые витражи, забыты молитвы — и в цепи закованы все, даже она.

«Что пора взять себя в руки, утереть слезы и наконец начать задавать вопросы». За гранью песни звучал голос из сна.

Альвиния сделала шаг в узорчатую арку и поежилась от холода, наброшенного на плечи бесплотным покровом. Ледяной ветер в ночных садах словно не замечал напитавшихся пламенем облаков, жадных до творений ее Круга языков огня, страха. Адриана боялась, что все еще спит в ловушке Тени. Страшилась вновь затихшей песни. Но более этого ее пугали собственные предположения об источнике пламени.

— Моя госпожа! — взволнованный оклик раба заставил Адриану обернуться. Молодой эльф покорно и немного испуганно смотрел в ее сторону. В ярких лазурных глазах плясало то же пламя. — Моя госпожа, прошу вас, отойдите от перил. Зачем наблюдать ужас, творящийся в городе?

— Ужас? — спросила Адриана, стараясь выровнять тон. Горло все еще словно раздирали когтями незримые твари. Но боль отступила перед желанием озвучить заполонившие душу вопросы. — Что происходит? Откуда это пламя? Неужели где-то в Минратосе бушует пожар? Или же это последствие очередного разрыва?

Эльф поставил на стол сосуд с лириумом и, подняв взгляд на хозяйку, утвердительно кивнул.

— Мне известно немного, госпожа. Круг Ищущих ныне пребывает в беспокойстве и смятении. Его служители старательно устраняют источники пожара, но пока все их усилия тщетны. — Не отводя глаз, раб подался вперед, став недопустимо близко к Адриане, и сказал всего несколько слов, заставивших жрицу тотчас сорваться с места. — Великая Библиотека в огне.

Ее словно окатили ледяной водой. Вмиг прошли дрема и слабость. Всяческие думы об Архонте и ошибках магистров. О песне. Все, о чем Адриана Альвиния могла мыслить — это записи Синода. Ключ к Тени. Единственное, о чем она умолчала в разговоре с Архонтом. Единственное, что оставляло хоть ничтожный шанс на спасение Архитектора из-за Завесы. И они горели, гибли, исчезали. Это не могло быть реальным. Не могло — но все-таки было.

Уже не обращая внимания на холод и босые ноги, Адриана бросилась к выходу из покоев, замерев у самой двери. Осознание заскреблось когтем в глубинах рассудка.

Она прекрасно помнила лица всех своих рабов. Вопреки правилам, требовала от каждого при обращении смотреть ей в глаза. И ныне была уверена: среди десятков взглядов, покорно устремленных к ней на протяжении лет, никогда не было лазури.

— Назовись, раб! — велела она как можно более твердым голосом. Не вполне получилось, однако он обязан подчиниться.

— Могущественная госпожа любопытствует о моем жалком имени? — Эльф усмехнулся. — В ту пору, как ее собственные мысли заняты великолепным мессером Гаем?

— Неважно. Отвечай, как твое имя? — потребовала Альвиния еще настойчивее. Сомнение укоренялось все глубже. — И пока старательно придумываешь его, создай вдобавок оправдание, как смеешь ты знать подлинное имя Архитектора Мастерских Красоты.

Искреннее, почти детское удивление скользнуло по красивому лицу раба.

— Любезная госпожа сама великодушно открыла мне его.

— Как давно ты здесь стоишь? Как давно слышишь меня?

— Полагаю, гораздо дольше, чем ты способна рассчитать, Адриана. — Неизвестный больше не притворялся. Кем бы он ни был, роль раба ему надоела. Родной голос прозвучал насмешкой. — Помни: всего один миг.

Едва сдерживая подступающие слезы, жрица отпрянула от двери, направившись к язвительно улыбавшемуся визитеру. Даже его принадлежность к народу покоренного Арлатана оказалась не более, чем заблуждением едва обретшего трезвость сознания.

Сегодня, проникая в воспоминания о ночи в Бариндуре, она пролила достаточно своей крови. Личный, сокровенный ритуал вкупе с близостью разрывов Завесы вполне мог привлечь в сон духа или демона. Тогда понятно, почему он не называет имени. Но существо из-за грани явилось осязаемым, менее эфемерным, чем должно. Оно знало ее — и это было крайне неправильным, дурным началом разговора.

— Вижу, я сумел возбудить твой интерес, — сказал гость наконец, когда они вновь стали лицом к лицу. — Любопытно, как же быстро одно-единственное имя способно изменить отношение женщины к собеседнику. Минуту назад ты считала меня рабом, а теперь мы имеем честь говорить друг с другом на равных.

— Любопытно? — повторила за ним Адриана. То был вовсе не вопрос. Попытка зацепиться за слова демона, заставить того назвать имя. Вопросы. Он говорил почти что одними вопросами, редко утверждая. Интерес, любопытство, жажда узнавать. Голод?

Рука незаметно потянулась к шкатулке с зачарованными перстнями. Подушечки пальцев вывели узор по резной крышке, снимая замок. Мгновение — и жар защитных заклятий растекся по телу.

Дух приподнял уголки губ в нервной улыбке.

— Любопытно. Я о том, что ты надеялась открыть этой ночью, наблюдая свою ошибку… в который уже раз за малость прошедшего времени? Ты не смогла бы ничего изменить. Он знал, к чему все ведет, и сам расписал роли. Ослушайся ты его, не получила бы даже этой. Огонька для мотыльков. Маленькой разговорчивой предательницы Гая Ранвия. Преступно близкого к тебе Ранвия. Еще одна загадка, которую я вовсе не прочь разгадать. Какими узами ты связана с человеком, не раз публично утверждавшим, что любая форма близости, сколь бы ни было крепкого доверия, ослабит в нем и без того шаткую веру в прекрасное? Какие ощущения ты, подданная Красоты, надеялась испытать, жертвуя временем, магией, кровью ради воскрешения мгновения перед разлукой? Какой цели надеялась достичь? Стоит ли она того, чтобы сейчас, как есть, без всяческого плана, нестись на тушение пожара, устроенного даже не тобой, допустим, из тщеславия?

— А кто его устроил? — почему-то это было единственным, что догадалась поинтересоваться Адриана, хотя ее и переполняли вопросы.

— Некоторые тайны раскрываются, а некоторые так и остаются в забвении. Поспеши, новая Прорицательница не слишком искусна в защите тайников. Особенно на неизведанной территории.

— Их могли найти? — одними губами спросила Адриана, наблюдая за тщетными попытками укротить пламя, прежде чем оно пожрет остальной город.

— Дневники? Чертежи? Схемы? Формулы? Выводы, наконец? Даже если нет, они принесут тебе куда больше вреда, нежели пользы.

— Но… но без этих документов…

— …ты проживешь гораздо дольше, — закончил следом дух. — Да, тебе придется начинать с нуля. С пустоты. Пройти по пути Синода вслепую.

— На их пути отсутствовала ясность. В чем же отличие?

— Никакого. Потому что они были ведомы. Равно как будешь и ты. Позволь мне остаться.

— У меня ведь нет выбора. Карты грядущего у тебя на руках, дух. Но я не намерена играть с незнакомцем. Особенно если речь идет об общей выгоде. Тебе все еще интересно?

— Мне любопытно, госпожа, — молвила сущность Тени, вновь принимая обличие раба. — Такова уж моя натура.

— Любопытство. — Жрица словно попробовала на вкус столь часто звучавшее за эту беседу слово. Помолчав, наконец перевела: — Lernoud. «Жаждущий познания».

Дух кивнул с утвердительным снисхождением.

Ночь взяла свое, окрашивая алые облака в черный, сменяя свет тьмой. Опустившись на непривычно затихшие улицы и площади, огладив нежными дланями от начала безмолвные сады, проникнув в каждую дверь, она поглотила Минратос. Пламя отступало, забирая с собой бесценные, но слишком опасные знания. Для них еще не настало время. И не было среди знающих все тонкости правды тех, кто сомневался бы в этом. Под пеплом и тайной пробуждался рок.

---

Примечания:

Коллаж и музыка: https://vk.com/wall-199720257_64

Замысел жрецов был разоблачен,

И Архонт решительно приступил

К наведению порядка.

Поскольку лишь божественный гнев мог последовать оттуда,

Куда ушли семеро предателей.

Песнь Тишины 3:13

Утро выдалось душным.

Первые лучи солнца забрали пламя, а вместе с ним и яркость тонов. Все краски столицы поблекли и потрескались, рискуя обнажить неприглядный нижний слой — задыхающегося, умирающего от извечной жажды уродливого великана.

Минратос. Он был прекрасен лишь в дождь, когда небесная влага размывала грязь и прогоняла с улиц толпы горожан. Тогда он, агат в короне Тевинтера, сиял чистотой и силой, переливался в прозрачных каплях, вознося хвалу Красоте. В остальное же время… Как ни забавно, но величайший из городов Империи портили его собственные размеры. Столица росла со дня основания. Этот рост, давно уже болезненный и ненужный, продолжался поныне, все больше искажая столь приятные от начала черты. Стальные кости ржавели под гниющей мраморной плотью дворцов и башен. Все крупные городские постройки источали едва уловимый тошнотворно-сладкий запах, не отступивший даже перед вонью гари. По сухой, изошедшей трещинами коже мостовых сновали незримые паразиты. Каналы городских вен несли порченую кровь и желчь. А изъеденные лириумом легкие все пытались пропускать через себя воздух. День за днем, год за годом Минратос забывал Уртемиэля. Круг Строителей это прекрасно понимал, но ничего не делал.

Дождь не шел с той самой ночи. Тогда промокшая до нитки предательница Красоты спешила оказаться под сводами Агатового дворца. Теперь же Адриана скучала по дождю, по предчувствию грозы и тревожному пению птиц. По близости к вечному и мигу абсолютного отчаянья, когда черная каменная крошка обернулась прозрачными ледяными каплями.

В жару у нее неизменно болела голова. А тенистые сады ее темницы с каждым мигом ускользали все дальше. Звенящей цепочкой, насмешливой змейкой, принесшей на хвосте распоряжение — явиться на полуденное заседание Магистерия. Никаких объяснений и деталей к нему не прилагалось.

Она невольно напряглась всем телом, когда за обитыми медью стенами паланкина послышался приближающийся шум.

Уже долгие две недели Минратос сгорал в кровавом беспокойстве. Вести о нападениях на жрецов, порче святынь и редких пока призывах разрушить все, связанное со столь подозрительно исчезнувшими Семерыми, стали кузнечными мехами. Раздутая ими смута — трепещущий огонек тонкой храмовой свечи — постепенно обращалась пожарищем. И Адриану действительно пугало, чем оно рисковало стать ввиду недавних событий.

Когорта легиона Эшта-Ран, введенная в столицу накануне Фуналиса, не справлялась. Разомлевшие в праздничной неге солдаты едва успевали смирять возникавшие то тут, то там искры мятежей. Под их эфемерным напором гнев народа то гас, то обжигал пуще прежнего. Кордоны, должные сдержать порывы бунтовщиков в городской черте, только распаляли недовольство масс.

Площадь Дариния, сейчас едва видимая сквозь крохотное решетчатое окошко, всегда напоминала муравейник. Десятки и сотни муравьев ежедневно толпились на ее ступенях и балюстрадах, погруженные в свои суетные заботы. Не было иначе и сейчас, только прежде деловитые горожане с той же суетностью и азартом калечили и убивали друг друга.

У ног статуи первого Архонта сцепились двое мужчин. Один из них, высокий и крепкий, прижал своего худощавого соперника к полам каменной мантии и со всей силы надавил на череп. Адриане почудился треск ломающейся кости у самого уха.

Группа юношей в лохмотьях завалила девицу-послушницу храма Тота на скамью у фонтана. Та не растерялась и подожгла рубища мерзавцев. Запах горящей плоти увяз в прогретом воздухе.

Вокруг разносились грубые ругательства, полыхали очаги пламени, визжали от ужаса бессчетные голоса и проливалась кровь. Много крови. Сила начала прожигать вены изнутри, требуя выпустить себя из плена плоти, влить в общий поток. Стало сложно дышать.

Знакомый фасад здания Амбассадории сверкнул спасительным маяком. Еще немного. Вытерпеть еще несколько минут этой пытки, и она достигнет Сената.

Украшенные безличными образами жителей Кэл Шарока двери Амбассадории неожиданно широко отворились, выпуская на площадь с десяток недовольных акционеров и их личную стражу. Знатные гномы молча застыли на сероватых ступенях, оценивая ситуацию. Охрана вскинула арбалеты, готовясь отражать нападки толпы.

Паланкин Адрианы преодолел чуть меньше половины улицы, когда из-за спин стражников показался рыжебородый гном в красном. Он взошел по ступеням навстречу люду, поднял руки над головой, привлекая к себе как можно большее внимание, и заговорил громким гнусавым голосом:

— Люди Минратоса, мы прекрасно понимаем ваше беспокойство сложившейся ситуацией. Вопросы вашей веры должны быть решены, а виновные в их возникновении должны быть наказаны. Однако во имя собственного благополучия вам следует понять, что беспорядки на улицах и блокада столичной жизни никак не ускорит их разрешения. Сейчас все вы должны сплотиться и поддерживать порядок. Потому…

Речь рыжебородого прервал брошенный из толпы камень, угодивший ему в глаз. Гном протяжно взвыл и пополз было к ступеням, но оказался схвачен за ноги и утащен звереющими горожанами. Еще больше крови.

Не в силах более наблюдать за происходящим, Адриана закрыла металлическую створку и откинулась на мягкие подушки. Над ее головой неспешно вращалась морозная сфера — источник света, воздуха и спасительной прохлады в ящике, созданном для защиты, но, увы, не комфорта. Чародейский лед окрашивал дерево в спокойный песочный цвет. Это напоминало о Кварине. О безмятежном и ленивом быте родного дома. «О том, как Ранвий предлагал тебе отбросить мысли о вечном и вернуться к родителям».

Блик сферы осветил почти что плотную фигуру Лерноуд. Дух с легкостью устроился в относительно небольшом пространстве паланкина и выглядел непринужденно. Разве что лириумные глаза расплывались дымкой.

— Тебе не страшно? — спросил он, показательно прижимаясь ухом к стенке. — Ты, как-никак, жрица. А люди снаружи вроде бы не в восторге от вас.

— А еще от гномов Амбассадории, — безразлично заметила Адриана. — Чиновников, торговцев, магов-альтус и их рабов. Толпа не думает над тем, имеют ли жертвы отношение к храмам, Лерноуд. Ей просто нужны виноватые. Цель перед глазами, хоть чем-то похожая на тех, кто виновен в молчании богов — но доступнее, живее. Это — страх. Поддаваться ему — значит соглашаться с бунтовщиками.

— Хорошо. Постарайся так же держать лицо перед магистрами. И может быть, этот день мы переживем.

Она не ответила. Выпрямилась и прислушалась к звукам за пределами носилок. Крики, вой, стоны, лязг зубцов арбалета, хруст костей, каменной крошки, треск дерева и рвущейся ткани — все стихло. Но рабы не сбавляли шаг, все так же спешили доставить свою госпожу в безопасный Сенат. По расчетам Адрианы они должны были уже добраться до места.

Вдруг равномерное движение прекратилось. Паланкин качнуло один раз, второй. Ощущение падения было болезненным и быстрым. Сфера лопнула, погрузив их с Лерноудом в темноту. Адриана с усилием поднялась, разбрасывая подушки и путаясь в ткани одеяний. Потянулась обожженной холодными осколками рукой к окну. Створка сдвинулась в сторону, вновь открывая взору площадь Архонта Дариния.

Ступени Амбассадории, оставшиеся чуть позади, были залиты кровью. Гномы застыли гротескными скульптурами на сером камне. Большая часть толпы теперь ломилась в двери, наваливаясь на лица-барельефы, душа друг друга весом собственных тел. Но больше не кричали, не бесновались. Другая, куда меньшая группа, обступила плотным полукругом свалившийся на землю паланкин. У них были гномьи арбалеты.

Прежде чем Адриана успела среагировать, Лерноуд резко отдернул ее от окна к противоположной стенке. Металлический наконечник болта глубоко вошел в решетку. Обдумывать возможные последствия, впрочем, как и план отступления, времени не было. Действовать. Бежать. Сенат был уже близко, но выстрел мог легко сбить с ног. Или хуже.

Дверца, поддаваясь едва ощутимому давлению пальцев, отворилась, выпуская жрицу на липкую мощеную улицу. Рабы лежали по обе стороны от выхода. Еще теплые, наполненные силой. Она присела и обмакнула ладонь в кровь. Спешно вывела в воздухе знаки. Красные шипы как-то неторопливо, осторожно выросли из множества тягучих ручейков, переплелись, окружая паланкин влажной, пахнущей железом проволокой — и даря бесценные мгновения на побег.

Раскаленный воздух обжигал легкие. На губах моментально запеклась серой коркой дорожная пыль. Попытки удержать ритм дыхания одна за одной терпели неудачу. Саднило обмороженную руку. Солнце давило на лоб, на глаза, не позволяя сфокусировать взгляд на здании Сената впереди. Десяток шагов, другой, третий… Пропитавшийся кровью хитон предательски обвил лодыжки, стягивая ноги вместе. Сдавленно вскрикнув, Адриана ничком повалилась на брусчатку. Лицо обдало смрадом. На расстоянии ладони от жрицы лежал с проломленным черепом сопорати — булочник или уличный торговец — вышедший на работу в этот крайне неудачный день. Тучное тело уже начинало разлагаться под палящими лучами.

Адриана заскребла здоровой рукой по земле, пытаясь отползти подальше. Лицо мертвеца, напряженное, перекошенное от боли, опухшее еще при жизни, ничем не напоминало спокойные, одухотворенные маски приносимых в жертву рабов. Тех смерть застигала по расписанию, как положено. Они были готовы умереть. Здесь же смерть была внезапной, вездесущей. Избежать ее не могла даже Адриана Альвиния.

Смирение, темное и вязкое, разлилось под ней смоляной лужей и тут же воспылало. Жар обдал ободранные локти и прошел дальше по предплечью, больно обжег плечи, а затем…

…оторвал от земли.

Жар… горячие, огромные руки гнома еще раз встряхнули жрицу. Гном говорил что-то, должно быть нечто важное, на что Адриана бездумно кивала, как заводная игрушка из Кэл Шарока.

В ушах тошнотворный звон слился воедино с мелодией арфы. Перед глазами предстала странная картина. Хрустальные башни в безоблачном и беззвездном небе. Темнота и холод, но лишенные и снега, и льда. Пустая зала титанического дворца, чей размер вопреки здравому мышлению не нарушал гармонии в самом себе. А в центре зала, у сияющей лунным светом рамы сидел Архитектор Красоты. Изящные пальцы верховного жреца перебирали струны. Невесомые, незримые касания — но инструмент подчинялся. Музыка плыла, тянулась к ней, подобно тому, как дитя стремится в объятия матери.

Она сделала шаг навстречу.

— Адриана, — Ранвий мягко улыбнулся ей. — Приди в себя.

Щека загорелась болью от удара. Нестерпимый жар, забытый на миг видения, вернулся, с двукратной силой пропекая голову. Пропала музыка и образы, недолжные волновать даже величайших из мечтателей, когда жизнь повисла на единственной струне.

Вновь был Минратос. Горящий, изнывающий от неестественного зноя. Ужасная реальность. И группа гномов, с интересом и беспокойством рассматривающая ее.

Далеко за их спинами введенные в город войска теснили бунтовщиков с площади.

Жрица коснулась горящей щеки. Скривилась от царапины на скуле. И глубоко вдохнула.

— Вы как? — чуть помедлив, спросил, возможно, уже не в первый раз, гном с золотым кольцом в нижней губе.

— Думаю, что… — она приняла из рук гнома простой платок. Вытерла кровь с губ и скулы. — Благодарю. Думаю, что со мной все много лучше, чем могло быть. Вы спасли меня.

Гном кратко кивнул.

— Не стоит благодарности. Если бы не ваш разбитый паланкин и заклинание, мы бы попали в засаду этих безумцев. Так что это мы выражаем благодарность от лица Амбассадора…

— Галврик! — знакомый высокий голос окончательно вывел Адриану из оцепенения.

Бесцеремонно растолкав сопровождавших ее мужчин, подбирая полы светлого хитона, к ней приблизилась невысокая девушка. Хорошо знакомая, совершенно точно не представлявшая опасности.

Гном с золотым кольцом в губе, Галврик, поклонился, отступил в сторону на три шага и застыл на месте.

— Имилия. Приветствую, — едва слышно поприветствовала Адриана. Горло еще болело. Язык высох.

Угольная радужка Амбассадора посветлела на тон. Имилия бросилась к ней, заключила в объятия, касаясь макушкой саднящей щеки. Но так же быстро отстранилась и влепила подруге еще одну пощечину.

Адриана вскрикнула, хватаясь за лицо.

— Ты что устроила?! — крик подруги больно ударил по ушам. — Чары крови! Посреди площади! В десятках шагов от Амбассадории и Сената! О чем ты думала?!

— Я защищалась.

— Похвально. Спасибо, что выжила! Но это, — кивнула она в сторону покрывшихся коростой «шипов», — придется объяснять. И кто этим займется?

Адриана опустила взгляд. Поджала губы, как нашкодивший ребенок. Потерла щеку.

— Я отвечу сама, Имилия.

Уголь и сталь вернулись во взгляд. Имилия плотно сжала кулаки, пытаясь сдержать порыв. Получилось. Она с усилием приподняла уголки пухлых губ. Нехорошо. Озлобленно.

— Твой дядя из кожи и сана вон лезет, пытаясь вытащить тебя, уберечь от того кошмара, в который ты влезла. Все, о чем он просит — не погружайся еще глубже.

Стыд. Ужасное чувство, всегда захлестывающее с головой, не оставляющее и шанса всплыть на поверхность. Только вниз, к морским тварям из особо древних эльфийских легенд о богине Гилан'найн.

Адриане было стыдно.

Действительно, о чем она думала? Пыталась спастись от верной гибели. Но зачем же так? Можно было применить заклятье массового паралича. Оно простое. Не требует особых усилий, в отличие от сотворенного ею. И не несет жертв. Но жрице было страшно. Жестокость в состоянии паники. Не самый здоровый признак.

— Я сделаю, как скажет Лукан.

Имилия удовлетворенно хмыкнула. Приобняла за плечи и повела в сторону своих носилок.

— Тебе надо привести себя в порядок, дорогая. А у меня, кажется, есть в запасе целительный эликсир.

* * *

Магистерий хорошо помнил дебаты Гая Ранвия и Корделии Иллесты.

Оба магистра еще не перешагнули порог того возраста, когда опыт застилает глаза и разум пеленой предрассудков, самолюбования и уныния, оттесняя здравость суждений за грань сознания. Потому в речах еще было место сомнению, согласию, неуловимой мечтательности.

Равные в силе и знании, величественные и опасные, Голоса Богов Красоты и Тайны уважали друг друга.

Их дискуссии были искусством, музыкой, столь гармоничной, что это не могло не восхищать. Оппоненты выслушивали замечания друг друга, играли аргументами, не спеша нанести тот единственный удар в шаткий фундамент, казалось бы, нерушимой статуи правоты.

И не всегда столь была важна победа, исполнение финальной партии, сколь сам процесс игры.

Жрецы, занявшие их места, отличались.

Акций Партениан из Круга Строителей был еще юн. Горячая кровь едва перестала опалять вены изнутри, вместе с ней чуть охладело упорство, давая разглядеть средь золы то, чем обладал далеко не каждый служитель Уртемиэля. Партениан не был мечтателем.

Он не искал причудливые формы подлинного изящества в быстро таявших звездах, не слушал шум волны, пытаясь перевести ее бушующую ярость в звучание инструмента, не любовался изгибом пространства и времени под плетью Тени. Нет, этот спокойный юноша приспосабливался к несовершенству реального мира. Ловил звезды с изменчивого небосклона в металлические астрариумы, строил дамбы, чтобы сдержать волну, мимикрировал под фантазии Тени. Не боялся заводить врагов, исследовал их слабости на себе и всегда побеждал.

Теперь, в очередной раз подгадав момент и сыграв свою роль при Ранвии, он стал Архитектором Красоты.

Новая Прорицательница Тайны, Савилия Гнея Эртеция, оказалась за порогом не менее пяти лет назад. Суровая и холодная, как южные зимы, прагматичная, стойкая — она олицетворяла собой надежду Ищущих пережить захлестнувший Минратос пламенный шторм.

Вечно вторая, незримая тень деятельной и беспокойной Корделии Иллесты, она привыкла защищать свой Круг. Неприкосновенность Храма Тайны стояла для Эртеции выше собственных интересов, желаний светской власти и так часто затмевала собой волю ее богини. Вне всяких сомнений, ее ответом на прямую угрозу явилась бы атака. Бескровная, лишенная уродства. Атака словом, а не мечом. Знания тысячелетий давали ей необъятные возможности. Опыт принуждал к осторожности.

В отличие от Иллесты, ей было что терять.

Ночной пожар столкнул верховных жрецов лбами.

Пока горели результаты вековых скитаний по эльфийским руинам и споров в душных кабинетах. Пока дым душил не успевших выбраться из здания жрецов. Пока рабы безуспешно пытались потушить пламя — Савилия искала виноватых. Ей понадобилось чуть больше половины дня, чтобы обвинить в масштабах пожара Круг Строителей. У Акция ушел примерно час на то, чтобы ответить нападением.

Магистерий собирался в третий раз за десять часов. Беспорядки на улицах столицы только больше раскаляли и без того не самую спокойную обстановку.

Эта сессия продолжалась уже порядка сорока минут. И всем в зале был необходим перерыв. Потому что вода в кувшинах была давно выпита, охлаждающие плетения потихоньку таяли на стенах, а запах потеющих тел становился невыносимым. И все же Савилия Гнея не прекращала подвергать мучениям…

— …почтенное собрание. На основании приведенных выше доказательств вы могли убедиться — если бы не халатность, допущенная Кругом Строителей при расширении архивных помещений и укреплении несущих конструкций, обвала на нижних этажах не произошло бы и их можно было бы с легкостью изолировать от прочих помещений библиотеки. Было также установлено, что магические кристаллы, рекомендованные лично магистром Партенианом, в качестве альтернативного источника света, и явились причиной возгорания.

— Однако независимая экспертиза показала обратное, моя леди Прорицательница, — уверенно ответил Архитектор. — К настоящему моменту было доказано, что кристаллы, как и любая технология древнего Элвенана, питаются энергиями Тени. В их структуре нет ничего, что могло бы привести к малейшей реакции. Разве что служители всеведающей Разикале намеренно прибегли к помощи силы трения.

Из зала послышались одобрительные смешки.

Эртеция поморщилась. Было заметно, как дрожат ее тонкие губы и как взгляд мечется по бумагам, раскинутым на широкой агатовой трибуне. Она искала контраргумент, возможность обратить колкость Партениана против него. Акций среагировал на мгновение быстрее, продолжив свою речь:

— На основании предложенных доказательств следует поставить другой вопрос: что могло повлечь за собой возгорание? Если Круг Ищущих соблюдал все предписания по эксплуатации здания, пожар представляется крайне нереализуемой случайностью. А это значит, что имели место определенные нарушения. К примеру, применение заклинаний стихийного спектра в опасной близости от воспламеняемых объектов. Я далек от мысли, что господа архивариусы в свободное от работы время решили практиковаться в метании огненных шаров, но более убедительных идей у меня нет. Разве что… — он картинно возвел глаза к потолку, будто пытаясь собраться с мыслями, — забытая по неосторожности свеча? В таком случае вопрос о халатности надлежит задать вам.

— Вам прекрасно известно, магистр Партениан, что Ищущие соблюдали запрет на использование свечей в архивных помещениях.

— Вы действительно можете утверждать, что запрет означает отсутствие возможности? — на лице и в позе Архитектора читалась издевательская насмешка. Он не уважал своего оппонента, не думал давать Прорицательнице фору. Акций Партениан сжимал ее в змеиных кольцах. — В таком случае я завидую вашей смелости, моя леди. Но желаю — смею думать, как и все присутствующие — обнажить остов этой тайны. Если не кристаллы, не свечи, не архивариус с огненным бичом в руке, то что еще могло поджечь Великую Библиотеку? И какие еще у вас остались доказательства виновности моего Круга?

И так они вернулись к исходной точке полемики. Старые обвинения облеклись в новые слова, были сказаны чуть громче, чем прежде. Очевидно в надежде, что на этот раз Магистерий услышит и примет к сведенью.

«Как маленькие дети, — размышлял Лукан Альвиний, постукивая пальцами по спинке трона. — Обидчивые, капризные, достаточно сильные, чтобы не оставить камня на камне от родительского дома. А воспитатель исчез в богами забытых руинах».

Вне всяких сомнений, Сетий Амладарис поступил с ними жестоко. Неоправданно и несвоевременно. Как рассказывали, он лишился рассудка, пытался занять место самого Думата, проникнув в Золотой Город. Прочие жрецы поддержали его, бросили вызов богам и людям в проклятом Бариндуре. И проиграли. Лукан слышал за всеми этими россказнями хронику того, как человек, имевший небывалую власть, захотел приумножить ее. Амбиции Сетия и Звездного Синода привели к их вероятной кончине и к приступам безумия по всей столице. Однако стоило признать, что в несколько извращенном смысле их затея удалась. Завеса отвечала на кровопролитие все новыми разрывами. Сила, что раньше текла по руслам, выплеснулась через край, и почти все сновидцы, за некоторым исключением, потеряли над ней контроль. Времена древнего мира, времена драконов, презирая былые ограничения, стучались в приоткрытую дверь.

Магистр опустил взгляд, бегло отмечая нездоровый цвет лица архонта Декратия. Представил, как болезненно и опасно вздулись вены на лбу под Короной Кобры — отвратительной, но обязательной частью церемониала. В обычные дни она слегка давила на голову, напоминая о бремени власти — но в жару, подобную сегодняшней, превращалась в походный котел. Лукан мог с точностью угадать и описать мысли, захватившие разум под уродливой металлической шапкой. И согласиться почти со всем.

Когда народ восстал, Архонт оказался бессилен. Сенат отказывался слушать его, и это убивало Декратия изнутри. Стремление сохранить хоть какой-то контроль сказалось на его здоровье. Буквально за несколько дней бывший император легионов Тевинтера, слывший в молодости несгибаемым, слег с лихорадкой, сильно истощал и к приезду Лукана в Минратос уже мало напоминал самого себя. В такой опасной для государства ситуации требовалось действовать решительно и быстро. Потому, не успев даже вычистить плащ от рудничной пыли, магистр Альвиний принялся за дело.

Зачатки мятежа необходимо было если не пресечь, то хотя бы сдержать на определенной территории. Первым порывом было привлечь размещенные поблизости части легиона Саар-То. Обещание решить их проблемы с осенними поставками продовольствия могло бы довольно быстро привести к полной боевой готовности. Это заняло бы не больше недели. Недели, которой у Минратоса не было.

При поддержке Амбассадории Лукану все же удалось локализовать волнения, на тот момент охватившие не только сам город, но и его растянувшиеся на лиги предместья. Этот маневр стоил ему заточения в одной клетке с жаждущим крови зверем — толпой. Впрочем, цена более чем устраивала магистра.

Со жрецами было сложнее. Не многие согласились притвориться, словно в Кругах все спокойно, верховные живы, немыслимое количество лириума не исчезло без следа, а боги не замолкли. Лукан и сам чувствовал напряжение в Тени, треск незримого полотна Завесы. Но и с этим в итоге удалось совладать.

Потом был Сенат. Были взятки и конфискации, громкие просьбы о единстве и тихие угрозы отсрочить получение сенаторами доходов с провинциальных владений. Последнее возымело необходимый эффект.

Ненадолго смута улеглась. Деления на счетах подрагивали, но ровно, почти ритмично. У Архонта и магистра появился шанс разобраться в ситуации, подумать, кому было выгодно встать за спинами толпы и время от времени стегать ее плетью. К несчастью для них, все нити рассуждений тянулись в недосягаемый Бариндур.

Тайны укрывали эту историю, как торговец — порченый товар. Пересуды и показания тоже не давали хоть от части значимой информации. Каждый из «предателей» Звездного Синода держался своей правды.

Поэт-вольноотпущенник настаивал, что Иллеста желала лишь блага для Империи. Патриция умоляла дать Амладарису шанс явиться с повинной, сохранив для него возможность увидеть рождение собственного сына. Родич магистра Сента, доложивший о его странной деятельности, уверял Лукана: за сговором верховных жрецов стоял именно бывший Мастер Огня. Значит, вся его собственность должна быть досмотрена и переписана на более сознательного члена семьи. Посланник Круга Прислужников выгораживал Луция Фара как мог и, подобно рабу-цирианину Корделии, обвинял в произошедшем Корифея Тишины. Ближний Круг Дозорного Ночи ожидаемо молчал. Альвиний улыбался и записывал, хоть никто из них и не представлял никакого интереса. Абсолютно каждый лгал, смотря в глаза тому, кто легко мог лишить его даже жалкой корки хлеба до конца существования.

Из всего преданного Звездного Синода выделялись лишь двое. Первым был Безумец Хаоса, Фервил Караниан, чей Ближний Круг в полном составе потерялся на улицах Минратоса. Вторым, к немалому раздражению Лукана, оказался Архитектор Красоты. Пока племянница сидела напротив и пересказывала ему то, о чем уже успела сообщить Архонту и новому Дозорному, магистр ни разу не улыбнулся. Адриана вываливала на него правду настолько неприглядную, что усомниться в ее искренности было невозможно. Тем более что обыск в тех местах, о которых она говорила, действительно продвинул расследование. Новая цепочка фактов вела уже в Великую Библиотеку.

Но в ночь перед обыском столь долгожданная истина сгорела дотла. И, во имена Древних, лучше бы Декратий не посылал отряд на пепелище.

Осторожное скользящее прикосновение к шее вернуло магистра в реальность. В зале стало совсем уж душно, о чем Тарен и поспешил уведомить хозяина. Змей осторожно сполз на левое предплечье, задевая белесыми чешуйками незаметное шитье рун на рукаве. Приятная прохлада окружила трон льдистым щитом. Жест остался незамеченным сенаторами, всецело увлеченными очередным виражом словесной перепалки верховных жрецов.

Савилия Гнея теперь сидела на своем месте, вогнув спину и сложив руки на коленях — напряженная, натянутая драконьей жилой. Партениан расслабленно облокотился одной рукой о трибуну и явно ожидал от Прорицательницы ответа на не услышанный Луканом вопрос.

— Круг Ищущих не станет предоставлять реестр последних поступлений в библиотеку, — Эртеция старалась не смотреть в глаза противнику. Говорила сухо, без явных эмоций. Как будто забыла, что такое поведение настораживает Сенат куда сильнее пламенных речей и откровенных нападок.

— Почему нет? Разве все мы не должны делать все возможное, чтобы найти подлинного виновника возгорания? Мотивы преступления позволят сузить круг подозреваемых. Скажите, если я не прав, мой лорд Дозорный.

Мрачная тень, сливавшаяся с фигурой безымянного эльфа на витраже о триумфе Архонта Талсиана, незаметно кивнула. Жрец Лусакана стоял совсем близко к трону, но плотная маска не давала считать его мимику и понять, на чьей он стороне в этом конфликте. Новый Дозорный Ночи держался нейтралитета и фактов, в целом раздражая Лукана чуть меньше предшественника.

Партениан принял молчаливое согласие с улыбкой на лице.

— Вот видите, — он выпрямился, обводя взглядом замершие ряды. Всматривался в острые черты Прорицательницы Тайны на пару мгновений дольше положенного. — Нам всем необходимо понять, какое именно знание, какой документ, был настолько неудобен и опасен, что понадобилось подрывать и без того хрупкое перемирие жречества и народа, сжигать дотла одно из чудес света и травмировать умы господ Ищущих.

— Надеюсь, у твоей девочки найдется ответ на этот вопрос, Лукан, — со сталью в голосе прошептал Декратий. — Или мы зря подвергаем наши жизни опасности, выслушивая бредни обиженной женщины и себялюбца в центре горящего города, в то время как нас ждут дела государства и магии. К слову об этом, где Азахарг и ее умельцы?

— Опаздывают.

«Как и Адриана», — напряженно подумалось магистру.

Племянница наверняка выехала из дома чуть раньше ожидаемого, так и не дождавшись охраны. Проезжала по городским улицам в самый разгар волнений и…

— Но ты об этом не беспокойся, — без блика волнения произнес он. — Явятся. Куда им деваться? Скажут и сделают все, что ты им прикажешь. Это лишь небольшая заминка.

Декратий прикрыл глаза в знак успокоения, невесомо огладил прохладное тело змея. Но понимал, что эта «небольшая заминка» может стоить им немалых жертв.

Лукан мог с точностью утвердить, что никто не понял, как именно нарушилась целостность сигилов, впуская в зал весь жар Минратоса. Он видел, как Мастер Огня материализует в руке короткий кинжал. Как пухлая туша магистра Зейрамана валится со скамьи прямо на атласные подушки и пустые кувшины из-под воды и вина. Как удивление в оловянных глазах Акция Партениана сменяется радушием и теплотой. Сам Лукан лишь огладил вышивку Иром у левого ребра. Ореол льда посеребрился.

Потом двери отворились еще чуть шире, давая рассмотреть тех, кто ожидал разрешения войти. Тех, чье появление Архитектор Красоты каким-то образом предвосхитил.

Имилия Азахарг, уполномоченный Амбассадор Гномьей Империи, плавным шагом переступила порог, опустила голову в знак почтения к Архонту. Следом за ней, к облегчению Лукана, в зал вошла Адриана.

Первое, что бросилось в глаза ему, и доброй половине тех, кто умел видеть, это кричаще-яркое плетение иллюзии. Магия обволакивала жрицу зеленой дымкой, скрывая от любопытных взоров ссадины, синяки и царапины. В пропитавшейся кровью ткани разорванных одежд она прятала не до конца восстановившуюся руку. Можно было только догадываться, что произошло за стенами Сената, в огненной бездне, чье имя Минратос.

Адриана поклонилась и отошла к скамьям, ныне принимавшим магистров из Круга Строителей. Мельком глянула на дядю, выжидая. Лукан отвел взгляд.

— Насколько я вижу, жрецы Уртемиэля позволяют себе опоздание, миссер Архитектор, — прервала тишину Прорицательница. Не дожидаясь ответа от Партениана, она повернулась к Адриане. — Или же вы исполняли волю своего бога, дитя? Тогда мы, возможно, постараемся вас понять.

Лукан кивнул, призывая племянницу отвечать. Та заговорила ровно, хорошо поставленным за годы хорального пения голосом.

— Боюсь, монна Прорицательница, мне не найти у вас понимания. Да и почтенное собрание здесь не для того, чтобы выслушивать истории о засадах на жрецов и толпах недовольных горожан.

— Верно, — неохотно согласилась Эртеция. — Господа, продолжим?

Тарен досадливо зашипел, лишившись ласки. Декратий Игнис встал со своего трона, выходя за пределы единственной по-прежнему дарящей прохладу зоны, и заставил всех присутствующих устремить взоры на него.

Этим качеством он единовременно и пугал, и восхищал Лукана с самого первого дня знакомства в диких, далеких землях Аламарри. В любой ситуации, любом расположении тела и духа Декратий оставался неизменным центром пространства, светилом. Даже ослабленный бессонными ночами планирования и сидением в душном зале с глупой металлической шапкой на голове. Архонт говорил — и прочие обязаны были выслушать хоть какую-то часть сказанных им слов.

— Почтенное собрание присутствует здесь с единственной целью: помнить об Империи, которой им положено управлять. Даже в столь хаотичные времена. Это не укрытие, где вы могли бы переждать бушующую бурю. Когда двери Сената распахнутся, и сюда ворвутся «толпы недовольных горожан», я жду от вас, от всех вас, достойной обороны Отечества. Вы набились сюда, как кроны в бочку, потому что народ жаждет крови предателей. И на этот раз ему безразлична ширина каймы ваших тог. Все, что у вас есть, ваше главное оружие — это ваша верность. Она — ваши бастионы, ваши мечи. А ее утрата — мишени на ваших спинах. Предателей народ определит моментально. Они не скрываются по теням, а стоят тут и пытаются льстиво оправдать своих ушедших хозяев.

Лукан внимательно проследил за взглядом друга. Как тот описал круг по залу, как выстрелил невидимыми дротиками в Акция Партениана и Савилию Гнею Эртецию и как, обогнув ряды Строителей, застывших в трепете перед пробужденной Силой, замер на Адриане. Начал бурить вглубь — сквозь ослабшие границы разума — и ронять туда необходимые инструкции. Что сказать, что сделать. Альвиния увлекала новообретенная возможность бессловесного приказания наяву, но недостаток опыта в его применении заставлял нервничать. Вне плоскости мыслей Декратий говорил совсем иные слова:

— Как бы то ни было, в ночь гнева и предательства, двое магистров Звездного Синода вспомнили, кому они клялись в верности помимо Богов. Вспомнили, что служит двумя из столпов Империи. Они явили Силу, недоступную предателям — выказали Уважение к жизни и труду поколений, возводивших Тевинтер. Личным решением каждого из них было предупредить Империю о возможных последствиях акции. Они снабдили доверенных лиц всей необходимой информацией и отправили их из руин Бариндура в Минратос, ко мне. Помимо прочего, этим лицам известно, какие бумаги уничтожил пожар в Великой Библиотеке.

По рядам поползли шепотки. Жрецы и сенаторы переглядывались меж собой, прятали ладони в складки пропитавшихся потом одежд. Всем вдруг стало понятно: под предлогом дебатов и укрытия от разъяренной толпы казавшийся изнемогшим Архонт заманил их в ловушку. Виновного в пожаре будут судить и карать здесь, на прогретых мраморных плитах и вонючих атласных подушках.

Эти мысли были забавными, и наслаждаться ими, вырисовывать детали процесса, продумывать альтернативы, можно было практически бесконечно. Но Лукан уже знал, что ничего из этого не станет реальностью. Будет арест, допрос, на котором ему, Альвинию, вновь улыбаться во весь рот, потом суд. И дай Андорал, чтобы дело дошло до казни.

Мышиная возня в зале быстро надоела Архонту. Он громко позвал:

— Адриана Альвиния! Выйди к нам, дитя.

Она пошла медленно. Лукан видел, почему ей тяжело — из-под морока иллюзии проглядывали разодранная пятка и гематома на щиколотке. Даже под воздействием целительных припарок и отваров пройдет не день и не два, прежде чем тело восстановится.

Племянница не разрывала зрительный контакт с Архонтом. Лишь единожды, когда Акций Партениан помог Адриане встать за трибуну, она глянула на Архитектора с чем-то отдаленно похожим на мольбу.

— Итак, — начал Декратий. — Монна Альвиния, вы входили в Ближний Круг при Архитекторе Мастерских Красоты Гае Ранвии. Верно или нет?

— Верно.

— Ранвий доверял вам. Вас часто видели вместе на улицах города и в его особняке. Вы признаете это?

Адриана помедлила, впилась пальцами в трибуну.

— Признаю, — голос не выражал эмоций. Лукан подумал, что следует похвалить девочку за стойкость маски. Позже, когда они останутся наедине.

— Вы были с Гаем Ранвием на руинах Бариндура в ночь ритуала?

— Была.

— Но вы покинули руины до того, как началась гроза. Куда вы отправились?

— Я доставила вам послание. В подробностях рассказала о ходе заговора верховных жрецов. Совершила предательство…

Декратий улыбнулся. Губы Адрианы дрогнули, она замерла на месте, вогнула спину. Лукан слышал, как стучат ее зубы, как уста пытаются оставить некоторые слова не сказанными вопреки чужой воле.

— …по приказу Гая Ранвия.

Удовлетворенный ответом, Архонт опустился на свой трон, но хватку не ослабил.

— Хорошо. Очень хорошо, Адриана. Теперь перейдем к главному вопросу дня: что Звездный Синод приказал Ищущим разместить в архиве Великой Библиотеки?

Двери зала вновь отворились. Вбежавший маг из лаэтан выглядел даже хуже, чем Адриана, да и не удосуживался скрывать свое состояние. Три продолговатые неглубокие раны рассекли его грудь, на правой руке отсутствовало два пальца. Он шел прямо и быстро, словно вовсе не чувствовал боли. Совсем рядом с троном маг замедлил шаг, позволяя Архонту прочесть мысли.

Декратий Игнис, человек, которого Лукан Альвиний привык считать образчиком спокойствия, сжал его руку, вынуждая нагнуться и шепнул, что им немедленно надо отправляться за израненным лаэтан, игнорируя даже текущий допрос. Глядя на кровь, растекающуюся по полу, магистр догадывался о причине такой реакции.

---

Примечания:

Коллаж и музыка: https://vk.com/wall-199720257_80

Вы сделали выбор и пролили кровь

Невинных ради силы. Я сожалею о вашей глупости.

Но еще больше мне жаль тех, чьи жизни вы забрали

Ради эгоистичных целей.

В вас больше нет Света.

Бегите во тьму, уходите с глаз Моих!

Песнь Тишины 3:7

Только оказавшись вне душного помещения и опустившись на пыльные ступени, Адриана сумела отдышаться. Облокотилась о стесанные края и ослабила шнуровку на тканевых наручах. Голова раскалывалась, чужая воля еще не до конца оставила ее разум, а голос Архонта скребся в барабанных перепонках. Приказы и еще приказы, словно она была не наследницей древнего рода, а рабыней, должной преклоняться перед господином.

Уважение и Сила. Существовало ли первое для Декратия Игниса? Или Сетий Амладарис, предатель Империи, был прав, идя против него?

Одного нельзя было отнять: Архонт знал нечто важное. То, что она должна получить и использовать во благо. Свое ли? Ранвия? Этим вопросом можно было задаться позже.

На площади уже не было толпы — только легионеры у статуи Дариния, каждого здания, входов и выходов. Но те следили за сбродом, не обращая на магистров и членов собрания почти никакого внимания. Отдать честь особо высокопоставленным, проводить взглядом хорошеньких жриц — вершина их вмешательства без должного повода.

Глядя на них, жрица подумала, что сейчас умнее всего будет дождаться Акция. Все объяснить, попросить помощи. Лерноуд, чье присутствие она неизменно ощущала в своем силовом поле, на этот раз не острил и не отговаривал ее.

Ожидание побуждало осматривать последствия бойни.

Ворота Амбассадории чистили рабы. Самозабвенно оттирали гномьи лики от пятен, стараясь не оставлять ни одного: за каждое с них спросят. Каменные образы без всякого интереса взирали на происходящее, обретали прежний меланхоличный антрацитовый цвет.

Шипы давно развеялись, обратились разлившимися багровыми лужами. Исколотые тела бунтовщиков, еще полчаса назад угрожавших жизни Адрианы, теперь грузили в повозки. «Их трупы увезут в крематорий. Их сожгут, а прах замешают в фундаменте новых зданий, которые мне же украшать. Что прикажет изваять Архитектор на белоснежных фасадах? Нечто прекрасное. Определенно. И я примусь за работу. На костях, плоти и крови тех, кто погиб, а не был арестован — лишь потому, что вздорная жрица испугалась».

Фигура в светло-серых одеждах подошла и присела рядом почти бесшумно. В не так давно оставленные годы юности ее шаг был тяжелее, громче, имел свой отпечаток, и скорая встреча не оставалась в тайне. Ныне же Имилия словно утратила частичку себя — но столько приобрела. Теперь Адриана могла оценить: вглядеться в каждую черточку лица, едва заметный рисунок кривых линий на казавшейся гладкой ткани хитона, грубоватую резьбу на серебряных браслетах.

Камень сточил человеческое — остроту и угловатость. Придал мягкости и плавности без того красивому телу. Изменил, неуклонно отдалившись от изначальной задумки единства двух империй в одном творении. Амбассадор Имилия Азахарг теперь точно принадлежала подземному народу.

— Продолжишь так рассматривать меня — не оберешься слухов, — с насмешкой шепнула Имилия, по-ребячески толкнув подругу плечом.

— Профессиональный интерес. Тут есть на что посмотреть скульптору, — та вернула колкость. — Вы сильно изменились, пока были в Кэл Шароке, Амбассадор Азахарг. Не верится, что ты даже не написала мне. Уезжала проведать отца, а вернулась с его должностью. Я не обвиняю, просто… Как?

— Он воссоединился с Камнем, Адриана. Уже был с ним, когда я приехала в Кэл Шарок. Не стану утомлять тебя подробностями, просто скажу, что Дом направил меня в Орзаммар. Я не думала, что… Но, как оказалось, они готовили это очень давно. Я хотела послать весточку, просто решила не отвлекать ни тебя, ни Верилия. Как вижу теперь, следовало завалить тебя письмами о несварениях от гномьей стряпни.

Имилия замолчала. В немой досаде она смотрела на шрамы, ровными полосами тянувшиеся вдоль запястий подруги. Покачав головой, накрыла руку Адрианы своей.

— Ты тоже не была откровенна. Настолько, что пришлось обращаться к Лукану. А тот уже все рассказал: об Архитекторе, о заговоре, — шершавые подушечки пальцев огладили свежий рубец. — Помню, я как-то сказала, что у вашего общения будет дурной исход. Невыносимо оказываться правой в таких случаях.

— Ты и не права. На самом деле я сомневаюсь, что хоть кто-то прав. Есть только последствия, — еще одно тело с хлюпаньем опустилось на повозку, — меньшей и большей неправоты.

Они сидели молча почти минуту. Мимо проходили сенаторы разной степени важности, спешили приступить к работе невольники. Имилия все продолжала выводить пальцами узоры на запястьях Адрианы. Не давила, едва касалась. Альвиния понимала, что подруга пытается представить, каково это — колдовать так.

Материнская кровь делала Имилию Азахарг особенной, наверное, даже уникальной, давая шанс, недоступный прочим гномам. Под контролем учителей и лично матери она сумела освоить простейшие чары, но дальше был порог возможностей. Та самая грань, через которую Адриана с веселым смехом перепрыгнула в свое пятнадцатое лето, а Имилия осталась по ту сторону. В окружении теории без практики. Магия крови — одно из искусств, познанных лишь на словах. Как и снохождение.

Впрочем, в нынешних условиях ей нечему было завидовать. Азахарг хотя бы избежала головной боли.

— Что думаешь делать теперь? — спросила она, наконец оторвавшись от своего занятия.

— Не знаю, — честно ответила Адриана. — Вернусь домой.

— Прекрасно. Вот только куда именно? Насколько мне известно, ты уже почти год обитаешь в особняке Ранвия. А между тем…

— Имилия, не начинай, пожалуйста, — жрица освободила запястье из начавшей каменеть хватки.

— Прости.

Ветер похолодел. Лазурное небо без спешки укрывали тучи. Сенаторы, не выражая солидарности с ними, замельтешили по ступеням вниз с еще большей скоростью, но на уголок почти у самого входа никто из них не обращал внимания. Лишь Савилия Гнея Эртеция, раздраженно задирая юбки и подгоняя девиц со свитками, нехорошо глянула сначала на Адриану, а потом и на Амбассадора.

— Девушки, — голос ее казался чуть севшим. Очевидно, на сегодня ей хватило споров. — Доброй дороги.

Жрица Уртемиэля склонила голову и опустила взгляд, просто дожидаясь, пока исчезнет из поля зрения Прорицательницы.

— Она уже ушла.

Адриана облегченно выдохнула и устремила взор выше прочих крыш, на искаженный пожаром пейзаж. Шпиль Храма Разикале насмешливо воздевался вдалеке. Вульгарная черная игла пронзала небесный свод совершенно открыто. Не таясь, господствовала над Минратосом. А ведь не должна была. С такой точки обзора ее закрывала бы крыша библиотеки.

— Без нее совсем не то, — озвучила их общие мысли Имилия. — Ты правда знаешь, кто поджигатель?

Адриана вздрогнула, пытаясь подобрать ответ. Как можно менее ложный.

Строители выпорхнули из Сената, как стайка крохотных приморских птичек. Блеклых, но певучих. Они окружили Архитектора, взволнованно шепча ему слова поддержки и сочувствия. Маленькая победа над Ищущими обернулась жестким напоминанием мощи и гнева Архонта. Вторгнуться в сознание одной из них, жрицы, да еще из Ближнего Круга, заставить ее говорить вопреки собственной воле. Довести всех в зале до ледяного оцепенения лишь затем, чтобы оборвать допрос на самом главном, как нечто несущественное, и покинуть заседание. Она никого не понимала так хорошо, как своих братьев и сестер по Кругу. Даже тех из них, кто украдкой предлагал Акцию заточить ее в келье храма и самим выпытать правду. Страх делал всех их не лучше трупов в повозке.

Когда Архитектор остановился на лестнице в шаге от нее и не глядя подал руку, Адриана осталась сидеть на месте. Пальцы Имилии больно впились в ее бедро под разорванным подолом. Подруга незаметно качнула головой, призывая не следовать за Партенианом.

Акций прокашлялся.

«Ступай с ним, — неожиданно подал голос Лерноуд. — Ступай, пока новый Архитектор приглашает сам, и к нему не приходится пробиваться с боем. Он будет спрашивать. Ему любопытно не меньше, чем тебе. Отвечай аккуратно и не забывай задавать встречные вопросы. А я, с твоего позволения, пока прослежу за очаровательной госпожой Амбассадором. Что-то она слишком дружелюбная, не находишь?»

Оставив вопрос духа без ответа, она приняла руку. Ногти Имилии оцарапали кожу, но бедро она отпустила.

Архитектор огладил ожог, очевидно пытаясь определить степень заживления, и поцеловал ладонь жрицы. Темневшее пятно немедленно отозвалось болью, разлившейся до предплечья.

— Вам необходимо отдохнуть, моя дорогая. Первая половина дня прошла слишком нервно.

— Мессер Архитектор, могу я…

Акций оборвал ее мягким поглаживанием по плечу. Осторожно поручил одному из жрецов — Макеллу Овинису. Меньше года назад тот был назначен ответственным за ремонт архивных помещений библиотеки. Рослый, могучий, как боец арены, он сжал хрупкие пальцы Адрианы так же крепко, как и приказ от Гая Ранвия в день своего назначения.

— Все позже. Сначала отдых. Макелл, убедитесь, что монна Альвиния будет доставлена в храм в целости и сохранности. Я отправлюсь вперед, но вы за меня не беспокойтесь. Поезжайте тихо. Не торопитесь.

Магистр повернулся к все еще сидящей на ступенях Имилии. Взгляд ее не сулил ничего хорошего.

— Амбассадор Азахарг, счастлив вновь видеть вас. Надеюсь на понимание — моя подчиненная столько всего пережила за последние часы…

— Нет нужды объясняться со мной, магистр Партениан, — Имилия поднялась и шагнула на ступень вверх, обманчиво возвысившись над сенаторами. — Мы с Адрианой пока еще не родственницы, чтобы спрашивать у меня разрешения на ее… хм, Лукан Альвиний назвал бы это похищением.

Акций растянул губы в наиболее широкой и доброжелательной из своих улыбок. В той, что обычно возникала на лице, когда его мягко отчитывал прежний Архитектор Красоты или когда кто-то забирал понравившийся Партениану проект. Улыбка смятения и тщательно маскируемого гнева.

Двое отдалились с поклоном, давая понять окружающим, что напряжение не перерастет в нечто большее. Не сейчас. Дождевые тучи нависли слишком низко.

Имилия бросила последний колючий взгляд на Макелла Овиниса и направилась назад, в опустевшее здание Сената.

Строители, сомкнувшись вокруг Адрианы, не дали ей шанса увидеть, как Амбассадор скрывается в темном провале входа — и как знакомая лазурная тень ступает за ней шаг в шаг.

* * *

Все самое дурное, хаотичное, не поддающееся классификации и подсчету, приходит из-под земли. Лукан Альвиний понял это, занимаясь снабжением экспедиции Сетия Амладариса в подземелья под горами Виммарк, больше десяти лет тому назад.

Один из отрядов, возглавляемый лично Корифеем Тишины, провалился в ущелье и был вынужден блуждать внизу, среди бессветных расселин и природных лабиринтов больше недели. Когда их наконец удалось обнаружить и поднять на поверхность, оставшиеся экспедиторы, как один, твердили об эльфийских руинах в глубине гор. Амладарис молчал, никак не раскрывая подробностей выживания отряда без провианта и хоть каких-то источников воды. День спустя выжившие слегли с неизвестной болезнью. В Минратос вернулся только Сетий. Исхудавший, с пожелтевшей кожей и ослабшими конечностями, он запретил ученому собранию столицы и даже Ищущим вновь ступать на тот маршрут.

Потом было обнаружение драконов в карьере Махариан на Рваном побережье. Расширение шахты на северо-запад, опасно сблизившее ее с цепью естественных пещер, привело к знакомству эмериан с голодным выводком матриарха. Последствия были катастрофическими и весьма затратными.

Постоянные конфликты с Амбассадорией. Проклятые землянки аламарри. Сокрытые в горах крепости времен экспансии Эльгар’нана на юг, полнящиеся паукообразных чудищ. И вот теперь… это.

Он молча остановился перед закрытой дверью крипты. Едкая смесь запахов ударила в ноздри. Сырость, плесень, совсем свежая кровь — свидетельства непритязательности Наблюдателей и опрометчивости приглашенных мастеров. Они были во всем, что окружало магистра. Коридор, прямо ведущий к единственной цели, пропитался ими. Но за самой дверью было что-то еще. Нечто незнакомое на вкус и запах повидавшему и опробовавшему почти все — от южной грязи до ривейнских острых лепешек. Смрадное и благоухающее одновременно, оно могло исходить от существа, быть может, заменяя ему телесные жидкости, но утверждать Лукан не стал.

— Все хорошо? — Декратий обеспокоенно коснулся рукава его мантии. Зря. За дверью слишком людно.

— Мне не хуже и не лучше, чем тебе.

Магистр повернулся, потянул скользящую ткань на себя и замер, стараясь лишний раз не дышать. Скверный туннель был слишком узким. Двое едва могли стоять друг напротив друга, не соприкасаясь носами. Однако Архонта подобное стеснение не беспокоило.

— Насчет девочки, Лукан…

— Ты предпринял то, что должно, — перебил Альвиний. Невообразимая роскошь для того, кто стоял ниже носителя Короны Кобры. Теперь только его роскошь. — Буду честен, твой рассудок волновал меня куда больше мнимых мучений и позора Адрианы. Кто из нас не переживал позор? Послужит ей уроком. Но этот уровень силы нов для нас. За последние два дня мы получили две дюжины отчетов о несчастных случаях, связанных с ее применением. Ты рисковал.

Декратий улыбнулся. Корона скрывала большую часть лица, превращая любое мимическое усилие в скупую маску превосходства. Но Лукан понял. И направил мысли обоих в нужное русло.

— Нас ждут. В такой ситуации лучше не медлить.

— Ты прав, — согласился Декратий, отступая в сторону.

Дверь поддалась с явной неохотой.

Их встретил десяток обеспокоенных взглядов. В полутьме, нарушаемой изгибающимися полосами магического света, глаза чудились подобными тлеющим углям погребального костра. Сколько таких повидала эта небольшая зала? Костров, не глаз. Лукан не мог знать: крипту перестал использовать по назначению еще предшественник Декратия. Что не вызвало удивления.

Конструкция была несовершенна. Когда-то ровный квадрат со временем искривился, частично ушел глубже под землю, постоянно грозя обвалом несущим колоннам. Потому и было выбрано это место. Если что-то пойдет не так, замести следы можно будет простым толчком. И еще проще — найти оправдание катастрофе. Строители пожмут плечами и сошлются на ошибки прошлого. У Акция Партениана не будет ни времени, ни сил разбираться в случившемся.

Лукан поморщился, осматривая помещение чуть пристальнее. Следы борьбы и усмирения отразились на состоянии и без того скудного убранства. Цепи, крепившиеся к восточной стене, были разорваны. Медицинские столы, склянки с реагентами — разбиты. Пурпурный осадок повис в воздухе и источал тот самый неузнанный магистром запах. Тела четырех Наблюдателей, словно растерзанных диким зверем, покоились у одной из колонн.

В центре столпились гномы. В мгновение ока справившись со своим отвлечением, мастера вернулись к работе. Сплавляли, перекручивали, вонзали тонкие золотые стержни в сферическую камеру, посреди которой беззвучно агонизировала бесформенная тварь.

Тарен боязливо зашипел, сползая с плеч на торс, затем к ногам. Коснувшись грязного, липкого пола, змей замер, высовывая раздвоенный язык в сторону неплотно затворенной двери. Засов ударился о скобы дважды, и гном с кольцом в нижней губе поспешил отпереть.

Имилия Азахарг вошла в крипту быстрым, тяжелым шагом. В наглой манере проигнорировала и слугу, и Лукана, но остановилась, чтобы поприветствовать Архонта. По резким движениям и тому, как пылал румянец гнева на серых щеках, можно было заключить: что-то в разговоре с Адрианой пошло не по плану.

Следом за Амбассадором появился Дозорный Ночи. Без тени сочувствия он прошел к телам подчиненных и принялся рассматривать их, словно подземелье полнилось солнечным светом, в лучах которого видны причины. Стоило пальцам жреца коснуться изорванных одежд, существо в клетке дернулось.

До Лукана донеслось неясное бормотание.

Декратий подошел ближе к камере. Его пальцы огладили стержни, прутья, направили слабый импульс. Золотые острия немедленно вонзились в плоть существа. Неглубоко, не больше дюйма.

Оно не стало кричать. Только подняло на Архонта глаза мертвой, лежалой рыбины и вновь принялось бормотать.

Голос был до въедливой странности знакомым. Но это не могло быть правдой.

С улыбкой на лице Декратий вернулся к магистрам и Амбассадору Азахарг.

— Прекрасная работа, монна Азахарг, — благодарная улыбка Архонта стала первой из наград. — Но было бы не лишним узнать, что здесь произошло. Как существо вырвалось?

— Применило магию, — кратко ответила Имилия.

— Подчинило своей воле одного из наших соглядатаев, — добавил Дозорный Ночи. — Любопытный вид контроля. Не будь мы все личностями исключительно рациональными, я бы даже назвал его… абсолютным.

Лукан позволил себе ехидную улыбку в его адрес. Всего на миг.

— Но это конечно же невозможно, мессер Дозорный.

— Конечно, нет, — неспешно уверил жрец. Неубедительно.

Имилия прошла между ними, как бы проводя незримую черту. Встала спиной к исколотой стержнями камере.

— Чем бы ни владело это создание — а я верю, что оно было именно создано — его таланты отныне бесполезны. Руны и инертное золото не дадут ему применять силу. Мы в безопасности.

Голос твари зазвучал громче. Слова обрели внятный слог. Лукан узнал. Вспомнил.

— Пусть вечность вся ценою будет мне-нам за право доказать свою ошибку.

— Вы не правы, — изумленно произнес он. Приблизился, в отчаянном желании расслышать больше.

— Был гневен день… Был гневен… О да, он был гневен ко мне-нам… когда по грани зыбкой я-мы проходил, горя в своем огне.

Декратий потянулся к другу, но не остановил.

Лукан вторил существу, на ходу вспоминая строки.

— Когда срывал покров с седых небес, что, замолчав, не смели мне ответить. Когда я был един во тьме и свете…

— …и с замыслом начальным шел вразрез. Я-мы сотворял из праха города и золотистым солнцем полнил реки.

— Я стал безмерно выше человека — но кем я стал? — Осознание подкралось подобно уличному убийце. — Но кем я стал тогда? Кем или чем?

Лукан отпрянул от камеры, когда костлявые черные пальцы были готовы сомкнуться на его запястье. Обернуться и посмотреть в глаза Декратию было тяжело.

На лице Архонта вырисовывались черты непонимания. Лица Амбассадора и Дозорного не выражали ничего.

— Это произведение Айюса Немого. Либних Ио, раб Корделии Иллесты, пересказывал его в начале каждого нашего допроса. Его госпожа находила сии строки пророческими.

Недолгая тишина прервалась звуком шагов Декратия. Лукан узнал бы их из сотен. Как и тяжелую руку бывалого воина на своем плече.

— Хочешь сказать, это последствия Бариндура? — мягко спросил Архонт. — У них получилось?

Лукан покачал головой в знак несогласия.

— Ты бы смог назвать это богом?

Декратий не ответил.

Оставил его за спиной и вновь пошел к камере. К клетке для того, что еще недавно было человеком. Значимым человеком.

— Мои соболезнования, монна Прорицательница. Но какую же кару вы навлекли на Империю?

Семеро пали из Источника Создания,

Больше не являясь творениями Света Создателя.

С божественной высоты они низверглись,

И Тевинтер видел их, пылающих в небесах словно падающие звезды.

И там, где они коснулись земли,

Взметнулась искаженная тьма, отравленная их ненавистью.

Облака скрыли их и лили слезы.

Песнь Тишины 3:14

Улицы Минратоса дрожали. Улицы были живыми и двигались, сплетая все более сложную паутину вокруг Агатового дворца. Народ стягивался сюда со всего города по липким красным нитям, отрезая пути к отступлению. Они несли в руках простейшие орудия, какие только могли добыть: от палок и садовых принадлежностей у рабов до кинжалов у сопорати. Еще был огонь и, как докладывала стража, даже самодельные тараны.

Толпа остановилась у ворот и требовала Архонта показаться им и выдать на их честный суд жрецов Звездного Синода.

На самой вершине, в башне, Декратий Игнис и Лукан Альвиний обдумывали, что и как им следует сказать. Магистр забраковывал одну отговорку за другой, Архонт же постепенно осушал кувшин с разбавленным вином и уже больше слушал, нежели предлагал.

— Нам нужна еще всего лишь неделя, — заключил Лукан, закончив перечислять аргументы против оглашения истинных масштабов произошедшего в Бариндуре. — Через неделю передовые части Саар-То доберутся до столицы.

— Если сумеют прорвать окружение в предместьях, — Декратий осушил кубок, но вновь заполнять его вином не спешил. Поставил на высокий столик и опустил руку ладонью вверх. Едва заметно улыбнулся, когда холодные пальцы Альвиния коснулись его собственных. — Говорил я тебе, стоило направить больше людей на защиту складов. А ты предпочел чистки.

— В тот момент подобная стратегия казалась эффективной.

«Зато теперь мы безоружны перед взбесившимся зверьем. И нам нечего им сказать».

Это Лукан предпочел не озвучивать. Свою часть вины он целиком признавал и нисколько не оправдывался. Однако подобная честность не решала проблемы.

— Они требуют от меня жрецов, Лукан. Сетия, Ранвия, Иллесту… — Игнис скривился и крепче сжал руку друга, вспоминая о текущем состоянии бывшей Прорицательницы Тайны. — Как думаешь, они все… изменились? Как можно объяснить такое?

Лукан подался вперед, устанавливая зрительный контакт. Свободной рукой коснулся руны на обруче у виска. Декратий почувствовал, как к нему возвращается совершенная ясность мысли. И головная боль прошла.

— Нам не нужно объяснять им состояние Иллесты. Не думаю, что нам в каком-либо виде придется представлять ее обществу. Корделия мертва. Эта бессловесная тварь в клетке — уже не она. Что нам нужно, так это доказательства ее смерти, чтобы выиграть неделю передышки. А за окружение не беспокойся — Верилий командует авангардом.

Декратий засмеялся. Напряжение в покоях чуть спало. Особенность совершенно каждой их беседы, легкость, наконец проявила себя. Воспоминания промелькнули перед глазами. Не самые приятные, но дорогие.

— И вновь Альвиний прорывает окружение, чтобы спасти наши тылы. Какая чудная ирония. Только Альвиний не тот.

— И мы не на Юге, — с улыбкой заметил Лукан.

Гулкий скрип окованной медью двери и шорох невесомых одежд на грани слуха неожиданно обозначили присутствие в покоях кого-то третьего. Впрочем, даже не поворачивая голов, Архонт и магистр безошибочно угадали в вошедшем Дозорного Ночи.

— Архонт, — шелестящий шепот жреца был почти неслышен из-за маски. — Магистр Альвиний. Благодарю за предоставленные планы эвакуационных тоннелей. Пробиться сюда с поверхности было бы невозможно.

— Просто скажи, что ты хоть что-нибудь обнаружил помимо углей и пепла.

Игнис отпустил ладонь Альвиния и встал с кресла. Лукан последовал его примеру, но не повернулся к Дозорному, вместо этого подойдя к окну.

Смеркалось. Грозовые тучи висели низко, но не дарили влагу все те дни, что здание Сената стояло пустым. За ними не было видно звезд. Живые улицы озаряли крохотные огоньки факелов: они ползли ко дворцу подобно огненным саламандрам. У Лукана было несколько подобных тварей в коллекции, потому он неплохо представлял, что будет, если толпу не остановить. В точности как это делают саламандры, толпа навалится на них всем весом и попытается проглотить целиком. Подавится и наткнется на змеиные клыки. А змеи едят саламандр.

— Лукан, — окликнул Декратий. — Подойди. Посмотри на это.

На столе перед ними лежали бумаги и остатки помятого, оплавленного по краям наплечника. Несмотря на повреждения, монограмма верховной жрицы Разикале просматривалась достаточно четко. Бумаги оказались заключением комиссии анатомов об опознании обнаруженного тела как Корделии Иллесты — и успешного его вскрытия.

— Этот наплечник частично сросся с правой лопаточной костью, причем в поразительно короткий срок. В нормальных условиях потребовались бы месяцы или даже больше года постоянного, непрерывного соприкосновения живой плоти и материала доспеха. А здесь речь идет о…

— Семнадцати днях, — твердо завершил Лукан. — Семнадцать дней назад Корделия Иллеста превратилась в то, что мы видели внизу. Все равно что умерла.

Декратий с неверием посмотрел на друга. Ведь понял. Все понял. И знал, что это их единственный шанс.

— Благодарю за помощь, лорд Дозорный, — сказал он, собравшись. — А сейчас оставьте нас и ждите дальнейших указаний.

Жрец поклонился и исчез в дверном проеме, слившись с подступающими тенями. Они остались вдвоем. Но напряжение во взгляде Архонта снова дало о себе знать.

— Лукан, даже не думай предлагать мне это.

— Почему нет? — искренне недоумевал Альвиний. — Разве твои слова хоть отчасти будут ложью? Разве хоть кто-то сможет опровергнуть эти заключения?

— Как мы объясним уродство останков?

Архонт смотрел вниз на толпу. Они не поверят, если сказать им правду. Они не поверят, если неправильно солгать. Они растерзают их в любом случае. С особым зверством, если выяснится, что мертвая жрица неким образом превратилась в искаженную тварь, одно прикосновение которой уничтожает десяток человек. Дозорный Ночи уже проверял. Он и Лукан, да помилуют боги их души, предоставили ему все необходимое для экспериментов.

— Огнем, — узкая ладонь друга легла ему на плечо и потянула Декратия от окна в серебристую сферу. Магистр раньше него понял, что толпа прорвалась во дворец. — Сейчас мы выйдем на лестницу с этим наплечником, и ты объявишь о гибели Корделии Иллесты при пожаре в Великой Библиотеке. Я подтвержу, что поиски останков остальных заговорщиков ведутся… успешно. И найду того, кто займется их записями.

Архонт прикрыл глаза и кивнул. Не верить Лукану у него не было ни причин, ни времени.

— Нужна всего неделя.

* * *

В мастерских храма Уртемиэля играли арфы. Печально и тихо звучали они за тонкими стенами. И тьма, продетая сквозь серебряные нити света, и фимиам, клубившийся меж драконьих статуй, нехотя подыгрывали чудной ненавязчивой мелодии, но на большее не решались.

Слишком прекрасна и непостоянна была музыка чертога, где мог говорить бог. Одно неровное трепетание струны меняло ее. Не портило, не лишало красоты. Нет. Просто… меняло. Совсем иная, уже она становилась правильной, вдохновляющей. И все же Красоте была необходима стабильность. Что-то настоящее, утвержденное, каноническое. Этим Уртемиэль отличался от Зазикеля.

Порой Адриане казалось, что она знает все о музыке храма. Каждый звук, каждую дрожь струны. Как нужно удерживать, как отпускать. Что значат едва слышные переливы. Жрице было известно и о единственном правиле композиции. При всех изменениях, в сознании любого слышащего она должна рисовать одну и ту же картину. Город Богов. Воплощенный дар Уртемиэля своим собратьям. Недостижимый, чарующий идеал. «Проклятый идеал» — как она сказала бы сейчас, если бы слова имели значение.

Арфы побуждали к творению. В их бессловесной песне камень обретал мягкость и пластичность живой плоти, металл растекался ручейками ключевой воды, слюда загоралась мельчайшими самоцветами и необходимость приручать материал инструментом таяла под умелыми пальцами.

Лицо, столь тщательно выводимое из скорбного серого мрамора, вызывало внутреннюю дрожь. То было лицо жрицы.

Молодое, красивое лицо.

Тонкие линии скул и подбородка, идеально прямой нос. Чувственные губы плотно сомкнуты в непреложной клятве молчания. Никому уже не ответят, не раскроют пугающих тайн, ничего не выразят. Но глаза... Радужка из граната пленила в своей кайме древнюю печаль всеведения, единства с Истиной во всем и всегда.

Адриана страшилась вообразить чувства, сокрытые под усыпанной звездами мантией. Насколько это больно — понимать что-то дальше основ мира? Знать, но не иметь права говорить? Сложно ли держать под контролем разум, наполовину принадлежащий богине? Гая часто терзали кошмары, напоминавшие о цене Красоты. Но были ли они хоть отчасти столь же болезненны, как видения Прорицательницы Тайны?

Тончайшая каменная вуаль укрыла голову. Немного небрежно застыла на собранных волосах. Адриана аккуратно приподняла ее, чтобы поправить прядь. Распрямить, убрать за ухо.

Лучше вовсе не мыслить о подобном. Даром Разикале было прорицание. Способность приподнять завесу грядущего и немного обыграть время. Дар Уртемиэля же воплощал все грани настоящего. И даже мысль могла обрести форму. Прекрасную или же повергающую в ужас.

Крохотный бриллиант-звезда оцарапал костяшку пальца.

Не больно. Даже кровь не пошла.

Она отошла от статуи, не отводя взгляда от молчаливого лица верховной жрицы. Прекрасна. Как и в жизни. Сумрачная красота, исходящая от Дракона Тайны.

Они виделись не слишком часто. Едва ли Иллеста помнила ее. Едва ли различала образ неизменной спутницы Архитектора Красоты, своего друга и соперника, любовника, на фоне прочих Строителей. Едва ли ревновала. Ее и Гая Ранвия связывала долгая история — длиной почти в полтора десятилетия. История, полная света и стремления к совершенству. Адриана же была тенью. Лучшей из теней.

Такие остаются даже когда отбросившие их…

Адриана закрыла глаза и выдохнула. Сжала серые от камня ладони в кулаки. Сдержала слезу.

Тело Корделии Иллесты нашли почти неделю назад, когда удалось разобрать завалы в архивных помещениях библиотеки. Как говорили, она лежала напротив разбитого элувиана. Искаженная, истерзанная пламенем настолько, что останки мало напоминали человеческие. Спустя день самых различных слухов архонт Декратий Игнис объявил разгоряченной толпе о смерти магистров Звездного Синода. Предателей. Виновников всех бед Империи.

Словно в доказательство его слов, в ту же ночь пошел дождь, собиравшийся со дня заседания в Сенате. Он смыл грязь и кровь. Был воспринят как прощение Древних, ниспосланное горделивым ученикам. Цена гордыни была уплачена сполна.

Струны надрывно дрогнули под пальцами послушниц.

Музыка, странная, пугавшая самим своим звучанием, бурлящим потоком влилась в пространство и заполнила его собой. Струнная, духовая, совершенно точно клавишная и в то же время не бывшая ничем, кроме перкуссии. Будто мириады колокольчиков над тысячами арф, лир, боевых барабанов и клавикордов подхватили ураганный ветер.

Расслышать за ними знакомую тему удалось не сразу — лишь отойдя от статуи Прорицательницы и прижавшись горящим затылком к зубчатому хвосту дракона. Зрение расфокусировалось, затуманилось, точно перед самыми глазами некто повесил белесое грязное полотно, саван покойника. Странно повел себя слух, сменив сводящей с ума звон инструментов на шум воды. Не волн океана, не мерного журчания ручьев и рек — скорее плеск, затыкающий уши плеск стоявшей веками мертвой озерной воды. Он был с ней лишь пару тягучих мгновений и сменился абсолютной тишиной.

Девицы продолжали играть. Прикрыв пока лишенные поволоки высшего вдохновения глаза, они не отдавались композиции целиком: лишь старательно вспоминали и воспроизводили нужные аккорды. Прежние аккорды печальной, скорбной песни без слов.

«Не слышат, — поняла Адриана. — Не слышат — или же просто делают вид. Глумятся».

— Довольно!

Слишком резко. Слишком громко. Струны затихли, а взгляды послушниц устремились к ней.

«Адриана Альвиния лишается рассудка — говорили их любопытные глаза. — Игрушка исчезнувшего Архитектора больше себя не контролирует. Она больше ничего не контролирует».

Жрица взмахнула рукой, и статую накрыл купол. Серебро защитных чар отразилось в «звездах» на вуали.

На сегодня действительно было достаточно. Приступать ко второй из двух статуй, порученных ей, сил уже не было. А трезвость рассудка была необходима при встрече с Акцием Партенианом.

Старый друг, с которым она делила немало теплых воспоминаний, ныне казался опаснее разъяренного дракона. Что ожидать от него теперь, когда за спиной Адрианы нет верховного жреца, а над Кругом Строителей сгущаются тучи — по ее вине? Будет ли он любезен? Будет ли груб?

Нет. Акций окружит ее теплом и заботой, успокоит ласковым шепотом, скроет за закрытыми дверями. Новому Архитектору Красоты страшно не меньше, чем ей, и он будет держаться за немногих оставшихся союзников. Все, что нужно, это показать ему: Адриана все еще на его стороне.

Сняв пропитавшийся мрамором передник и омыв руки, Альвиния кивнула послушницам, чтобы те продолжали игру. Музыка мастерских так и осталась для нее неузнаваемой.

В коридорах все напоминало о смене верховного жреца. Гай Ранвий любил загадочную полутьму. Акций Партениан отдавал предпочтение практичному свету. Гай Ранвий приказывал окуривать помещения благовониями. Акций Партениан словно нарочно избегал запахов как таковых. Гай Ранвий заботился о том, чтобы Строители постоянно созерцали знаки присутствия Уртемиэля. Акций Партениан держал стены голыми, а разумы служителей — незамутненными лишним символизмом.

А еще в мастерских Акция Партениана почти на каждом шагу была стража. Боевые чародеи патрулировали коридоры в своих легких доспехах и не оставались незамеченными. Вызывали в жрецах все большее беспокойство за собственную свободу. Личный кабинет Архитектора Красоты вовсе охранялся круглые сутки. Немногие понимали необходимость подобных мер. Адриана понимала.

— Он ожидает, — без эмоций сообщил стражник у высоких дверей. — Прошу за мной.

При Гае огромный, полукруглый кабинет напоминал еще одну мастерскую. Везде были разбросаны материалы, висели по стенам и в воздухе многочисленные наброски и чертежи, стояли заготовки статуй. В книжных шкафах почти всегда царил бардак, как бы Адриана, что позволялось лишь ей, ни пыталась наводить среди томов и свитков подобие порядка.

Акций успел прибраться. От прежнего хозяина остались лишь сильно опустевшие книжные шкафы и немного мебели. Адриане впервые открылся простор и излишек пространства. Привычное помещение казалось совсем иным.

— Миссер Архитектор, — тихо поприветствовала Адриана, когда двери сомкнулись за спиной.

Акций Партениан поднял усталый взор от свитков и кратко взглянул на вошедших. Выпрямил спину, обошел безразмерный, заваленный бумагами стол и кивком отослал стражника прочь.

Защитные чары пощекотали оголенные плечи жрицы. Архитектор Красоты стремился сберечь то, что будет сказано. Это было похоже на него. Здоровые подозрения — лучший спутник магистра. Особенно в час, когда сотрясаются основы мира и их неприкосновенность больше не останавливает убийц.

— Проходи.

Акций начал мягко. Открылся для объятий. Адриана приблизилась с опаской, но в шаге от друга фундамент осторожности пошел трещинами, и она упала в руки Партениана. Он пах приморскими травами и дождем. Очевидно, не так давно вернулся в храм. Вот только что Архитектор Красоты делал на побережье, где все еще властвовала Разикале?

Она постаралась не думать об этом. Здесь, за стенами мастерских, в личном кабинете верховного жреца, под защитой пары десятков сигилов, у нее не было врагов. Только друг, с которым она не знала, как себя вести. Проще всего было поддержать обозначенную Акцием непринужденность беседы.

— Ты желал меня видеть?

Он неохотно отстранился, дернул уголками губ в подобии улыбки и вернулся к столу. Наполнил глиняный кубок отваром мяты и вопросительно посмотрел на Адриану.

— Спасибо, мне не холодно.

Еще одного взгляда на Акция хватило, чтобы приметить тревожные детали. Во влажных рыжих прядях запутались песчинки, правая щека была красной, словно от удара. Картину дополняла ссадина на левой руке. Неужели кто-то посмел напасть на верховного жреца?

— Попытка убедить Прорицательницу Тайны в необходимости нашего сотрудничества закончилась не слишком хорошо, — пояснил Акций, заметив ее взгляд. — А между тем кто-то вывез из развалин библиотеки все уцелевшие сундуки и даже прах. Монна Эртеция, разумеется, обвиняет нас. Ну, то есть меня.

— Я могу попытаться узнать у Имилии. Гномы Амбассадории особенно интересуются остатками коллекции, так что вряд ли хоть какие-то перемещения могут пройти мимо них.

Акций благодарно улыбнулся и сделал глоток. Он любил мяту с детства, считал ее чуть ли не лучшим лекарством. Адриану же забавляла сама мысль о том, что однажды об этой странной привязанности распишут абзац-другой в историческом трактате, будут искать тайные смыслы. В то время как Архитектор Красоты просто находил приятным ненавязчивый сладкий вкус.

— И наследие поколений будет похищено гномами! — Акций рассмеялся. — Какова ирония, не находишь? Загребущие пальчики Азахарг в сокровище Империи.

— Она станет кичиться, — подхватила его настрой Адриана.

— А затем мы создадим новое наследие. Новое сокровище. Так что пускай давится прахом и осторожными прикосновениями к твоим совершенным коленям. Мы возьмем все лучшее.

— То есть ты.

С Акцием-послушником в испачканной красками робе и Акцием-верховным жрецом в строгой фиолетовой мантии было общаться на удивление одинаково легко. Они оба улыбались, шутили и флиртовали. Так продолжалось ровно пять минут. А потом простой глиняный кубок был отставлен в сторону.

— Мы так и не поговорили. В ночь ритуала я слишком волновался, перебирал в голове все возможные итоги, обдумывал дальнейшие действия. Мне нужен был совет, и я послал за тобой, — тон изменился, потяжелел. Речь постепенно ускорялась, словно Архитектор желал высказать все прежде, чем сорвется на крик. — Надеялся, что тебя найдут в мастерской или в келье, в поместье. Однако послушники сильно удивили меня, заявив, что никто не видел Адриану Альвинию с полудня. Когда я наконец понял, где следует искать, уже светало.

— Акций…

— Ты была на руинах Бариндура.

Не вопрос. Утверждение. Приговор. Но Адриана все еще надеялась оправдаться.

— Я защищала Круг. Его репутацию, его статус. Наш статус. Мы рискуем впасть в немилость. Народ боится нас, Ищущие ненавидят нас. Никого не волнуют договоренности между мертвецами. Как бы нам ни хотелось обратного, магистр Ранвий теперь среди них.

В олове глаз Акция читалось раздражение. Он был зол на нее. Он был разочарован.

— Ты должна была исполнять волю Архитектора…

— Верно. Архитектора, — голос предательски дрогнул, когда она решилась сказать это. — Как жрица Уртемиэля я служу Архитектору Красоты — не Гаю Ранвию.

— Адриана!

Крик оборвался тишиной. Оба жреца стояли, стараясь не смотреть друг на друга. Адриана сдержала слезы и просто хотела уйти. Не могла. Не теперь, когда ее друг был голосом ее бога.

Объятия, крепкие, на грани боли, окончательно выбили Адриану из равновесия. Чего он хочет от нее? Почему согревает, гладит по волосам и целует в макушку, вместо того чтобы позвать стражу? На его месте она бы сделала именно так. Действия Акция были странными и недопустимо алогичными для него.

— Я не могу винить тебя, — прошептал Акций, касаясь губами ее лба. — Он поступил несправедливо с нами обоими. Но ответственность за действия Круга теперь на моих плечах. Я должен знать, что Строители верны мне, а не личным интересам каждого. Должен знать, что агенты Архонта не разорвут меня на части при первом же неверном движении. Я хочу хоть кому-то верить, Адриана, пусть и понимаю, что это невозможно. Раньше вопрос доверия не волновал ни одного из нас.

Адриана сдержала недовольный вздох. Раньше музыка звучала торжественно, с величием и восторгом. Раньше утренний Минратос был залит золотым светом, а не кровью и нечистотами. Раньше люди приходили к храму ее бога с благодарностью за каждый отблеск совершенства. И верховный жрец, Архитектор Мастерских Красоты, Гай Ранвий, приветствовал их с балкона ярким абсолютом воли Дракона. «Раньше» — плохое слово. Подтверждение слабости, нежелания искать выход, обратить взор к будущему. Совершенно бесполезная трата драгоценных звуков. Однако, как ни странно, именно это слово сейчас было камнем преткновения для Круга Строителей и всей Империи.

— Я понимаю, миссер Архитектор.

Формальное обращение вернуло Акция к реальности. Он прикрыл глаза, покачал головой, будто отгоняя морок. Но оставил руки на плечах Адрианы.

— Ты правда знаешь, что Синод прятал в библиотеке? И кто стоит за поджогом? — спросил он совершенно спокойно. — Архонт был слишком настойчив, чтобы не возбудить подозрений.

— Мне известно не больше, чем остальным жрецам из Ближних Кругов. Не больше, чем тебе. Среди прочего там наверняка были какие-то записи Гая, но что привнесли остальные члены заговора — для меня загадка. Я постараюсь узнать подробности у Имилии. Уверена, она вовлечена в происходящее по воле Лукана.

Имя магистра подернуло лицо Акция отвращением.

— Будь особенно осторожна с этим змеем, — он отступил, возвращая Адриане свободу действий. Как бы давая понять, что разговор подходил к концу. — Ты ведь не живешь с ним?

— Гай завещал мне дом.

Он понимающе кивнул и извлек из-под завалов на столе распечатанный свиток.

— Полагаю, тебе следует знать, что в числе инструкций, оставленных для меня магистром Ранвием, значится твое отлучение. Я не стану рассматривать этот вопрос. По крайней мере, пока не уляжется смута.

Жрица покорно склонила голову. Сухое принятие, повиновение. Не было смысла выказывать хоть что-то еще, задавать бесконечные вопросы. Для подобного есть другие обстоятельства и другие собеседники.

Уже стоя у дверей в ожидании стражи, она услышала шепот, лишь отчасти адресованный ей:

— Адриана, прошу, не заставляй меня терять еще и тебя.

* * *

Змея приползла ближе к закату. Появившись из поглотивших комнату теней, она перепугала птиц в клетках. Пробудила согревающие чары на плитах пола. Зашипела над наброском лица магистра Амладариса для еще даже не начатой статуи. И, наконец найдя свою цель, нарушила игру арфы, обвившись вокруг золотой рамы.

Ее простое сознание открылось Адриане с легкостью записки, а мысль, вложенная в него, ударила подобно кинжалу. Лукан Альвиний требовал ее к себе.

Упираться жрица не стала. Это было бесполезно и влекло за собой проблемы. Подобный приказ так или иначе был неизбежен. Когда Архонт ослабляет хватку, его Змей сжимает кольца там, где раньше была рука. Но как же Адриана надеялась оттянуть эту встречу…

Она была свободна от прямого влияния дяди один благословенный год. Лукан отбыл по делам рода в далекий южный Эмерий, что не могло не сыграть на пользу Звездному Синоду. Без личного присутствия главы службы снабжения им было легче воздействовать на его заместительницу, магистра Павус. Адриана это понимала и сделала все от нее зависящее, чтобы Лукан не возвращался как можно дольше.

Он совершенно точно узнал, кто стоит за проволочками. Жрица прочла это в глазах магистра, когда тот проводил допрос. Тогда ей показалось, что Лукан лишь медлит с наказанием. Но затем дядя избавил ее от пристального надзора Наблюдателей, обеспечил охраной и занялся обелением имени — словно вовсе не злился. Желал сберечь, спасти от позора. Словно она все еще была важна.

Конечно, она была важна! Близкая к одному из верховных жрецов. Хранительница его тайн. Замуровывать такой источник информации в стенах покинутого хозяином особняка было бы глупостью. А Лукан Альвиний не глуп. Или все же заботлив? За годы совместной жизни имело место многое. Хорошее, когда Адриана оправдывала ожидания, и плохое, когда их разрушала. Как в ночь перед ее уходом из дома.

Из дома, в который теперь предстояло вернуться.

Родовое поместье вселяло в Адриану непреодолимый страх. Если бы причина крылась в его нынешнем хозяине… Но страх и тревога пронизывали собой архитектуру дома и геометрию окружавших его садов.

Ровные, четкие формы. Выверенная гармония тьмы и света. Лабиринты одинаковых коридоров, комнат, павильонов и аллей. Давящая на голову прямая, тонкая башня. Безжизненный фасад серого мрамора. Высокая ограда, тяжелые ворота. Установленные маршруты для членов семьи, прислуги, стражи и гостей. Заклинания в камнях, следящие за распорядком. Контроль, контроль, контроль.

Контроль, распространявшийся на всех, кроме ползучих, склизких гадов, беспрепятственно перемещавшихся по дому в любое удобное для них время. Змеи, в том числе и ядовитые, подчинялись лишь своему хозяину и имели безграничный доступ ко всему, чем тот владел.

Только пожив какое-то время вне обстановки дома, Адриана смогла понять, насколько та была нездоровой. Под постоянным присмотром Андорала и правилами, чуждыми свободолюбивой натуре любого творца. Правила диктовались обстоятельствами. В поместье Альвиниев слишком часто гостил Архонт.

Когда паланкин остановился и за его пределами стали слышны неразборчивые выкрики стражи, жрица задержала дыхание и сконцентрировалась на плетении паралича. Настроения толпы все еще было сложно обуздать и удерживать на должном уровне накала. Тот, кто взял на себя эту обязанность, предсказуемо допустил хаос.

Звук открывающихся ворот не прибавил спокойствия. Прямо сейчас был лучший момент для атаки извне. Паланкин вновь пришел в движение. Сфера света сделала три поворота вокруг своей оси, прежде чем носильщикам поступил очередной приказ, и все замерло. Кто-то подошел к двери. Кто-то с тяжелой поступью старого солдата. Два коротких стука обозначили отсутствие угрозы. Адриана выдохнула и отперла засов изнутри.

Снаружи ее ждала стража поместья. Десяток бывших легионеров во главе с Ноксом, личным телохранителем дяди. «Героем и верным слугой», как любил говорить Лукан; на деле же убийцей и уродом, не считавшим жертв во имя своего хозяина. Адриана хорошо знала, на что способен этот человек, если ему приказать. Если ему всего лишь намекнуть.

Просто однажды юной госпоже не совсем тактично ответила девчушка-сопорати, продававшая жемчуг в порту. Просто Адриана обиженно поджала губы в ответ на грубость и в сердцах заявила, что желает язык сопорати в жемчужнице. Ее ошибка. Прошлой ее, принимавшей свои желания за прекрасное оправдание для кровопролития, чужих страданий и чужой смерти. Так ее учил Лукан. Гай показал иной путь — а потом исчез.

— Монна Адриана, — Нокс подал руку. Адриана проигнорировала жест. — Добро пожаловать домой.

— Это не мой дом, и я здесь не задержусь. Меня пригласил магистр Альвиний. Я предпочту как можно быстрее обсудить все вопросы и оставить его обитель. Веди.

Стражник разочарованно опустил глаза и кивнул.

Вглубь садов они пошли вдвоем. По вымощенным ониксом тропинкам, нисколько не изменившимся за последний год. Мимо увитых плющом статуй древних магистров. Мимо фонтанов и искусственных водопадов с водой, зеленой как самые глубокие сны. Мимо затерянных в цветении глицинии беседок. Сладкий запах цветов пропитывал воздух, дезориентировал, но Адриана точно знала, в какой именно части сада находилась.

Каждый ее шаг сопровождали змеи. Маленькие и пестрые в ветвях деревьев. Огромные и темные на перилах моста через пруд. Беловатые красавицы с изумрудными глазами — любимицы дяди — сползали по своду арки, ведущей в павильон.

Лукан уже был там, пусть и оставался почти незримым. Тонкий как стержень, в чернильном одеянии с длинным дымчатым подолом, без венца и колец, магистр сливался с темными стенами и казался призраком. Лишь алебастр лица и мерное дыхание выдавали присутствие живого.

— Ты не спешила, — без раздражения заметил он. — Нокс, можешь быть свободен.

— Простите меня, но служение накладывает некоторые ограничения на мобильность. Образ умершего стоит воплощать, пока память не осквернена горем.

Лукан кивнул.

— Ты стала особенно близка с усопшими за последний год. Твое горе… — магистр сделал шаг вперед и застыл, ожидая реакции. Адриана не двинулась с места. Тогда последовал еще один шаг. — Твое горе лежит за любыми известными мне пределами.

— Сетий Амладарис был вашим другом.

— Да. Был, — дядя покачал головой и протянул ей свою ладонь. — Прогуляемся вместе? Есть столь многое, что я хотел бы обсудить с тобой.

Адриана с опаской приняла приглашение — и тьма вокруг стала жиже, потекла, обращаясь светом, пока павильон вовсе не исчез. Они стояли посреди гладкой площадки. Цветная мозаика, изображавшая двух переплетенных драконов, сияла под их ногами. Тогда она поняла: родовое поместье Альвиниев отныне пребывало в разрыве Завесы.

— Не обращай внимания, — успокоил ее Лукан. — Подобное становится обыденностью. Все восточное крыло Агатового Дворца испытывает схожие трудности с удержанием формы. Рано или поздно, но мы научимся это контролировать. Ты здесь не для того, чтобы наблюдать за снохождением наяву. И мы не совсем в Тени.

Поддерживая племянницу за локоть, он направился по одной из троп в северную часть сада.

— На самом деле я хотел похвалить тебя, Адриана —за стойкость, уважение к целям Архонта и смирение перед его волей. Ты показала себя достойно.

Адриана поджала губы, но промолчала. Сейчас не следовало злить дядю. Кивнуть. Принять его милость, как делала раньше. Спрятать недовольство за интересом к новому экземпляру в коллекции — ящеркам с зеркальной чешуей, юркающим меж влажных камней.

— Архонт просил передать извинения за резкость, — Лукан увел ее дальше, не давая сфокусировать взгляд на питомцах. — Всем нам приходится терять лицо во благо Империи. Надеюсь, ты понимаешь?

Адриана понимала. Даже очень хорошо. За пределом ее головы и показаний еще одного предателя у Декратия Игниса не было никакой информации о том, чего добился Звездный Синод. Весь мир ждал от Архонта ответов, которых не было. И он шел на крайние меры, точно зная, что у Лукана Альвиния найдется десяток оправданий.

Змей всегда защищал Архонта. Причины такой удивительной преданности обросли грязными слухами задолго до приезда Адрианы в Минратос.

Двое мужчин сдружились во время службы на Юге, в землях аламарри, и стали почти неразлучны. Когда Декратий взошел на трон, Лукан был рядом. Все годы правления Игниса силуэт Лукана сливался с его собственным. Вернейшие союзники, ближайшие соратники и друзья. Идеальный образец того, какой должна быть мужская дружба. Вот только ни один из них так никогда и не женился, не завел семью.

И один всегда оправдывал другого.

— Если так было необходимо. Но что же мое лицо? Моя репутация?

Глаза магистра нехорошо сверкнули.

— Ты почти полностью уничтожила свою репутацию, связавшись с Гаем Ранвием. Позорная связь. Архонт и весь Магистерий прекрасно об этом осведомлены, иначе он бы не решился. Даже мое покровительство не может повысить твой статус в глазах Архонта. Стоит принять к сведению, учитывая, что сейчас ты для Декратия Игниса практически не существуешь.

Жрица недоверчиво взглянула на магистра.

— Мне казалось, дядя, что в нынешних обстоятельствах для Архонта нет разума ценнее моего. Кому еще известны подробности о работе Синода и его непосредственных планах? О том, что хранилось в Великой Библиотеке и кто мог пожелать избавиться от этих знаний?

Лукан закатил глаза и крепче сжал ладонь племянницы.

— Подробности существуют, и они действительно важны Архонту. Но не думай, что сможешь поделиться ими с выгодой для себя. Ты несущественна. Он может легко закончить начатое в Сенате без каких-либо поблажек в отношении твоей личности или душевного здоровья. Девица Альвиния проснулась безумной — досадный казус, не являющийся ничьей виной. Побочный эффект излишней наглости.

Они пошли по гладким камням через ручей. Ветки лавра опускались к самой воде.

— И все же я здесь, — заметила Адриана. — Зачем говорить с незначительным хранилищем полезной информации, если и так имеешь к ней доступ? Нет, дядя, я важна. Хотя бы вам. И Архитектору Красоты.

— И новому тоже? — искренне изумился Лукан. — Дитя, похоже, твоя сметливость может сравниться лишь с твоей наивностью. Чего стоит твое положение без Гая Ранвия? Видимо, любви и расположения Акция Партениана. А чего будет стоить эта ставка, когда мальчик обзаведется славой предшественника? По всей Империи полно девиц и более миловидных… но только у тебя есть возможность беспрепятственно поговорить со мной. Сейчас. Вернемся к библиотеке. Я спрашиваю, а не вскрываю сознание. Разница все-таки есть.

Тропа вновь пошла ровно. Ониксовой стрелой на север, к галерее. Рабы суетились между колонн, переставляя громоздкие сундуки. «Любопытно, что же внутри. Может, попросим дядюшку открыть один? Ну чего ему стоит?»

— Адриана. Я жду.

Терять ей было нечего. Дядя был прав. Как быстро Архонт решится рискнуть ее рассудком для достижения своих целей? Как быстро самому Лукану надоест играть с ней, как змее с кроликом? От сгоревших наработок Синода все равно не будет толка.

— Я знаю лишь часть, — наконец решилась жрица, когда они остановились у скамейки. — Каждый из семи прилежно записывал результаты своих изысканий. Задачей Гая были чертежи и схемы. Визуализация физического пути на ту сторону. Он работал вместе с Оценщиком Рабства. Я помогала. Моя кровь была на тех свитках.

— И ты помнишь все, что писалось ею?

«Адриана, сундуки…»

— Словно и сейчас могу коснуться линий, — воспоминания, яркие и радостные, заструилась под пальцами свободной руки. Сад воплощал все. Ее память оказались зрима. — Простите.

Лукан стал держать ладонь племянницы чуть нежнее. Вытер слезы, начавшие собираться в уголках ее глаз, рукавом своей мантии.

— Ничего страшного, девочка. Тебя обманули и использовали. Не я, не Декратий — те, кого ты, несмотря на собственные слова, продолжаешь защищать. Это необходимо прекратить. Ты понимаешь? Подумай о себе. О нашей семье. Однажды ты займешь мое место, Адриана. В тот час ты должна быть сильнее ошибок прошлого. Подумай над этим. Но я предлагаю тебе вернуться. Рассказать все, что остается сокрытым. Очистить свое имя. И начать сначала — со мной и братом.

Адриана недоуменно посмотрела на дядю. Ей показалось? Нет. Не могло.

— Верилий приедет в Минратос?

— Через несколько дней он прибудет в авангарде Саар-То. Пройдется карающим мечом по остаткам смутьянов, разберется с теми, кто засел в Бариндуре, и будет награжден лично Архонтом. Он останется здесь — по крайней мере, на какое-то время — и женится на Имилии. У вас будет несколько лет мирной жизни. Без катаклизмов и войны. Вы оба успеете обрести потерянное. Он — покой духа, ты — достоинство тела и имени.

— Прекрасная перспектива.

Их прервали. Один из рабов неаккуратно поднял сундук и тот перевернулся, высыпая на ониксовые плиты… «пепел?»

Лукан встал, уводя жрицу от галереи дальше в сад. Десятки змей опасливо зашипели при приближении Адрианы.

— Подумай, стоит ли жертвовать подобной перспективой ради тех, от кого ничего не осталось? Кого просто нет. Не лучше ли позаботиться о живых? О себе? Оставь населенный призраками дом Ранвия. Верни его семье Гая. Так ты избежишь нежелательного противостояния с прочими его наследниками и сопутствующего этому осуждения. Возвращайся домой, чтобы все видели, что ты вновь под моей защитой. И больше не допускай случайных интрижек. Если Акций Партениан серьезен в своем намерении заполучить тебя, то он добьется этого только через брак.

Слова Лукана пробудили воспоминания о мелодии арфы. Адриана вновь слышала ее необъяснимо близко.

— Я верю, дядя, что когда кто-то уходит, от него остается нечто фантомное. Словно тень того, что он любил. Как цвет или музыка…

— Или стихи… — задумчиво изрек Лукан. Его отстраненный взгляд вызвал в Адриане волнение, но она попыталась улыбнуться.

— Почему бы нет? Под конец все мы чья-то рифма, — Адриана усмехнулась и посмотрела на дядю. — Как у Айюса Немого.

Они обогнули один из многочисленных фонтанов сада. Маленькие водяные змеи перетекали на разные уровни, резвились, переплетались, заползали в каменные пасти статуй. Вокруг него уже зацветали пурпурные дракункулы. Все зеленело, жило, дышало восторгом от дождливых дней. Жрица не могла не вспоминать, как подростком бегала по этим садам, подобно дяде не боясь змей и не прислушиваясь к каждому шороху.

— Я не могу вернуться, — сказала она, больше чтобы убедить себя. — Я тень, я музыка, цвет и стихи.

Лукан остановился — и, улыбаясь, обнял племянницу за плечи. Он не казался ей страшным или враждебным. Может, Имилия была права, убеждая доверять ему? Он был в ее жизни прежде Ранвия и кошмаров. Прежде обернувшейся уродством Красоты. Он дал ей шанс жить так, как для их семьи уготовили боги.

Нет. За мягкостью жестов и доброй улыбкой сжимались змеиные кольца.

— Ты — моя кровь. Что бы ты ни решила, двери этого дома всегда будут открыты для тебя и для бремени знания, возложенного на твои плечи. Я же сделаю все, что в моих силах, чтобы Архонт продолжал считать тебя ценной. Поверь, нет ничего важнее этого.

* * *

В прохладных покоях, освещенных лишь живым пламенем камина, Адриана чувствовала себя свободной и чистой. Грязь чужих слов сползала с ее тела в языки пламени и становилась пеплом, углями. А сама жрица начинала дышать.

Обнаженная, ничем не скованная, подошла ближе к огню. В руках она держала лица мертвецов.

— Сетий Амладарис. Корифей Тишины. Страх.

Первый листок полетел навстречу огню.

— Корделия Иллеста. Прорицательница Тайны. Зависть.

Прежде чем бумага успела догореть, Адриане почудился вздох.

— Гай Ранвий. Архитектор Красоты. Желание и любовь.

Она провела пальцем по нарисованным губам прежде, чем отправить этот в камин. Затем последовала кровь. Отдать, чтобы получить. Обмен. Вся суть современного созидания. Только в сказках эльфы создавали города из воздуха, выплясывая на опушках лесов. В реальности всегда приходится чем-то жертвовать. Память, чувства… Адриана восстановит их, если ей удастся задуманное. А если нет, то пусть горят. Так даже легче.

Кровь опустилась на пепел. Застыла в пламени не испаряясь и не закипая. Адриана повела рукой. Представила: прах обретает прежнюю структуру. Бумага, знаки, линии, выведенные чужой рукой, не ее. То, что так же горело. То, что у нее отняли. Ключ. Дорога в Тень. К ним. К нему.

Три листа воспряли из пепла, закружились в языках пламени и устремились к ней. Легли на плиты прямо перед жрицей. Адриана развернула первый и чуть не закричала от злости и горечи. Набросок. Лицо, не менее любимое, чем минуту назад, перед тем, как она швырнула бумагу в огонь. Уж лучше бы она ничего не чувствовала.

— Еще раз. Хотя знаешь, не уверен, стоит ли, — Лерноуд присел рядом и взял с пола эскиз статуи Иллесты. — Мне кажется, что ты слишком усложняешь процесс. У тебя хорошо получается простое, точное, даже детальное восстановление. Почему бы не остановиться на этом?

— У меня нет пепла тех свитков, Любопытство.

Адриана встала и, накинув халат, подошла к столику. Теплый отвар мяты наполнил кубок.

— Но знаешь, у кого он есть? У Лукана! И он явно уже сам догадался, что тебе восстановить свитки будет куда легче, чем даже легиону не погруженных в тему магов. Просто предложи.

Адриана поморщилась.

— Ну или продолжай строить из себя обиженную невинность, — теперь Лерноуд стоял за ее спиной. Адриана могла чувствовать что-то наподобие дыхания. Оно было колючим, холодным —но больше пугало само его наличие. — Тогда мы пойдем долгой дорогой. Через тернии к звездам. Под терниями тут следует понимать все пробы и ошибки, допущенные твоими предшественниками. А у них было семь крайне светлых голов и ресурсы всех Кругов. И время, которого у Гая, возможно, нет. Он может сгинуть в Городе… Только потому, что ты побоялась попроситься работать с дядей.

Ладонь Адрианы прошла сквозь щеку духа. Лерноуд отшатнулся — но скорее ради соблюдения образа, чем от реального удара.

— Ты хоть понимаешь, что происходило в том доме? Чего он хотел? К чему пытался меня склонить?!

— Если вдруг к признанию того, что всю свою так называемую «власть» ты получила, деля постель с Архитектором, то я склонен согласиться с дядюшкой. Пусть упорствует.

Адриана промолчала, отвернулась и отхлебнула мяты из кубка.

— Я не хочу тебя обижать, — ледяное «дыхание» Лерноуда обморозило ухо. Дежурная фраза. Ни капли искренности. — Я хочу помочь. Хочу понять. У нас вся ночь впереди. Что не так с Луканом? Почему ты не можешь поиграть с ним в покорность ради общего блага?

— Что ты видел, последовав за Имилией после заседания Сената?

Дух закусил губу.

— Отвечать вопросом на вопрос — дурной тон. Особенно при общении с Духом Любопытства. Я, знаешь ли, ценю ответы — а вопросы предпочитаю задавать сам.

Выкрутился.

— В таком случае разговор окончен.

Адриана вернулась к камину. Конечно, дух был прав. Ей следовало покориться. Пересилить гордость и сотрудничать, но с другой стороны…

— Лерноуд, мне любопытно… — жрица с наслаждением заметила, как лазурный взгляд духа концентрируется на ней. — Если свитки так важны, почему бы не сообщить мне об этом в ночь знакомства?

Уже известные ей самой конвульсии губ и подбородка исказили лицо Лерноуда. Дух замерцал в неровном теплом свете камина, на мгновение теряя обличие эльфа. Что-то странное и не до конца приятное скользнуло позади этой истончившейся ширмы.

— Я пытался защитить тебя, Адриана, — настоящий голос духа был кристаллическим и каким-то далеким.

Она определенно поймала нужный настрой.

— От чего? — она подошла к ларцу с кольцами. Надев главное из них, с чарами Иром, повторила чуть измененный вопрос. — От кого?

Камин за спиной погас, погружая покои в абсолютный мрак. Когда огненная искра, подчиняясь дару, вновь затанцевала на углях, Лерноуда уже не было.

* * *

Посреди сияющего зала они стояли вдвоем. Гай Ранвий улыбался и держал ее за руки, как в свою последнюю ночь среди живых. Адриана не могла насмотреться на него. Глаза высохли и вновь наполнились слезами, а она все боялась моргнуть и потерять драгоценный образ среди золотого блеска города Богов.

Дух не мог пойти за ней сюда, в самый глубокий и желанный из снов. Она не пускала его. Пусть слоняется среди праха и углей Бариндура вместе с той частью ее сути, что давно распята во имя Архитектора.

— Где ты? — решилась она задать единственный вопрос.

— Я там, где мне положено быть, любовь моя. С нашим богом. Он открыл мне удивительные тайны. Теперь я знаю, как исцелить наш мир.

— Я хочу к тебе. Позволь мне переступить Завесу. Позволь служить тебе и Уртемиэлю.

Гай успокаивающе обнял ее за плечи, прижал к себе. Странно, но его мантия ощущалась холодным металлом.

— Мой прекрасный маяк, еще рано. Ты должна оставаться тем, где ты сейчас. Должна направлять меня своим светом. Мы очень скоро будем вместе. Я обещаю тебе.

— Арфы пугают меня, — призналась Адриана. — Они везде. Во снах и наяву. Мне страшно, Гай.

— Не бойся. Победи свой страх, и помни меня, — он отстранил ее от себя, серьезно глядя в глаза. — Никогда меня не забывай.

— Я бы отдала свою жизнь за тебя. Как я могу тебя забыть?

Черная тень мелькнула среди золотого марева — всего на мгновение, но Адриана заметила ее.

— Кто еще здесь? — спросила она, но Гай не ответил. Сжал пальцы на её плечах.

— Не обращай внимания. У нас осталось не так много времени, а я скучал по тебе.

Адриана выскользнула из его хватки. Не вслушиваясь в оклики, пошла туда, где, как казалось, пробежала тень. Золото стало мягким, босые стопы провалились сквозь пол.

Она чувствовала, насколько важен этот блик чужого присутствия. Он был важнее любых слов и любых объятий. Тень появилась вновь — у выхода из зала.

— Адриана, стой!

Коридор не сиял золотом подобно залу. Он был каким угодно, но только не золотым. Адриане почему-то чудился серый гранит колумбариев, но затем он смеялся на розовый мрамор и даже на лириум. Лазурный, вечно любопытный. Тень отражалась в его отполированной поверхности.

— Подожди! — крикнула ей Адриана. — Назови себя! Если ты сумела прийти в Золотой Город, скажи, как мне найти сюда физический путь! Дух, я приказываю тебе!

Тень остановилась. Было видно, как поднимаются и опускаются ее острые плечи, как дрожит черная вуаль. Чем ближе Адриана подходила к ней, тем явственней был ее шепот.

— Слушайте. Чувствуйте. Это я. Это мы. Они сделали это с нами. Наверх. К ним. Туда, где свет. Наверх.

Адриана коснулась плеча тени, и та упала ворохом черной ткани.

Все тело согнулось от боли и холода. Она просыпалась.

За мгновение до того, как сон истаял на ее зрачках, светлый коридор стал воплощенной тьмой.

* * *

То, что еще не так давно было Корделией Иллестой, молчало и практически не реагировало на окружающих его гномов. Оно застыло в центре клетки, боясь пошевелить хоть одним отростком на теле. Поняло механизм. Научилось.

В испуганных, не-человеческих и не-звериных глазах существа Лукан видел понимание куда большего, чем условия рефлекса.

Корделия молчала со дня установки клетки и монолога Айюса Немого. Оно знало и понимало больше, чем он и Декратий вместе взятые. О том, что лежит в Городе Богов, о планах Амладариса, и об абсолютном контроле, особо притягательном для тех, кто желал власти. Однако вытянуть из все еще строптивых остатков жрицы хотя бы слово казалось невозможным.

Пока Адриана, сама того не осознавая, не подала идею.

— Оставьте нас, — приказал он, когда мастера закончили настраивать иглы.

Те молча повиновались.

Зал опустел и погрузился в полутьму. Единственный источник света — эльфийский кристалл — магистр держал в руке над книгой. Карманным томиком стихов.

Тварь в клетке была спокойна.

— Услышь меня, и все замки падут, — тихо прочел Лукан. Существо в камере зашевелилось, не обращая внимания на боль. Припало к прутьям и вытянуло свой длинный гнилой язык, словно пробуя слова на вкус. Магистр продолжил. — Лишь научи, как, не сжимая кнут, оковами как рук не запирая, добиться мне контроля над судьбой.

Молчание в качестве ответа. Тварь так и застыла. Водянистые, выпуклые глаза вцепились в силуэт книги. Язык свисал вниз. Из проколов на теле текла мерзкая темная жидкость и иглы впивались все глубже, но оно продолжало скрести когтями по прутьям и тяжело дышать.

Магистр захлопнул книгу и отвернулся к столу. Бесполезно. А ведь теория была хороша. Можно взять стихи из той же, столь любимой Иллестой поэмы, и попытаться наладить контакт через них. Жаль, что в этом гниющем трупе ничего не осталось от Прорицательницы Тайны.

Славная, жестокая ирония. Если Корделия Иллеста действительно стала богиней, то лучше уж доля смертного. Могущество Древних текло по ее венам. Отвратительная, зловонная кровь почти наверняка была источником невообразимой мощи. Тварь имела абсолютный контроль и власть над умами, но не осознавала ни свои прежние амбиции, ни даже самое себя. Наказание, достойное гордеца Сетия Амладариса и смазливого ублюдка Ранвия. Впрочем, Лукан все еще чувствовал себя обделенным.

За спиной магистра и прутьями клетки началось шевеление. Существо отпрянуло к центру, село и начало раскачиваться.

Шепот он расслышал не сразу. Но он нарастал и становился громче, тревожнее.

— В контроле я-мы не ведаем покой. И в цепи я-мы закованы, играя. Пустая… пустая…

Тварь запнулась на одном слове. Застряла в нем, повторяя снова и снова. Лукан схватил книгу, ища оставленную страницу.

— …пустая…

Нашел.

— Комната. И в ней блуждают сны. И линии, как небеса…

— Красны! Над жизнью власть. Над смертью. Гранью их. — Слова жрицы не соответствовали оригинальному тексту. Он мог следить лишь построчно и вслушиваться в ритм. — Все в Городе. Мы в Городе. Не миф. Все в Городе. В крови. Во снах. Во тьме…

И вновь сбой. Существо схватилось за голову и закричало. Голос показался прежним. Словно Корделия Иллеста была заперта под изуродованной плотью.

— Пускай играет, только бы не мне! Не мне! Не мне! Не мне-нам!

Он подошел ближе.

— Корделия, — позвал тихо. — Монна Прорицательница.

Существо вновь было безмолвно и неподвижно. Оно сидело, поджав под себя ноги, закрывая ладонями ушные отверстия.

Лукан посмотрел в книгу, на оставшиеся строки партии.

— И в руки взял он инструмент незримый. И заиграл всего одной струной, ту музыку, что каждому любима…

Сердце пропустило удар.

«Амладарис, Ранвий, Иллеста, Фара… Наивные же дураки! Никто не собирался отдавать им божественную власть. Конечно, нет, Древние не глупы. Алчные верховные жрецы вторглись в их обитель за силой и стали инструментами контроля. Сейчас один из них во власти Архонта».

— Выходит, что Игру ведут тобой.

* * *

Пелена сна неслышно колыхнулась, когда он прошел. На мгновение, совсем уж ничтожно смертное, но Лерноуд почувствовал ее сопротивление. Странное ощущение, слишком физическое — но духу оно доставило радость. Завеса сопротивлялась ему. Она его… почувствовала. Словно Любопытство принадлежал миру недремлющему и вечно беспокойному в своем бдении.

Это ощущение не исчезало. Его поводок, его цепь неумолимо слабела и звенья со стуком падали на пол. На меланхоличные, обугленные плиты и затейливые рисунки на них.

Лерноуд недовольно фыркнул.

Уже порядком надоевшие руины вырастали из изменчивой материи. Покрытые паутиной трещин стены, пересохшие фонтаны, прах, угли, руны, Клыки теперь уже не столь важного бога. Было-было. Жрецы, с трудом сохраняющие вооруженный нейтралитет ради великой цели. Было. Напряженная как струна арфы Прорицательница и остроухий раб у ее ног. Было. Мальчишка, ставший новым Безумцем Хаоса, подозрительно склонившийся над картами местности. Было.

Ночь вновь вернула Лерноуда в финальный акт пьесы. Грустной, но избитой за последние недели до совершенного неприличия. Снами управляла его Строительница, а ей снилось только одно.

Расположившись на вершине уже давно ничего не поддерживающей колонны, Лерноуд без особого интереса взирал на главные действующие лица. Гая Ранвия в скверном сиянии лжи и предательства — и Адриану, в каждом новом сне облаченную в новый наряд. Сегодня на ней было плотное закрытое платье цвета тоски и разбитого сердца. Красивая, глупая, предсказуемая в своей небольшой роли. Закрепить чары маяка, сорваться с места, чтобы…

Дух вопросительно изогнул бровь, когда в назначенный момент Альвиния не кинулась к Архитектору. Развернулась и спокойно пошла к Грацию Альсу. Непредсказуемый улыбнулся — то ли ей, то ли чему-то, изображенному на старых картах. Этого раньше не было.

— Моя монна, — Граций отвлекся от стола и согнулся в несколько болезненном поклоне. Словно ему кто-то переломил хребет. — Как поживает наше маленькое отвлечение? Надеюсь, жертв немного.

— По последним сведениям, счет пострадавшим идет на сотни. Тем ни менее, пожар в столице стихает слишком медленно, — обычно нервная жрица ответила спокойно, поправила вуаль и встала по другую сторону стола. — Передовые части легиона Саар-То прибудут в Минратос к концу этой недели. Магистерий счел насильственные меры уместными для… профилактики будущих беспорядков.

Из своего укрытия на вершине колонны Лерноуд не мог разглядеть эмоций на лице Альса. Но объемный воротник, оттенком напоминавший истерию, топорщился вверх.

— Хотел бы я найти слова, моя монна…

— Скажите, что вы закончили здесь, — настойчиво попросила Адриана. — Скажите, чтобы мы могли убрать людей с улиц и не допустить большего кровопролития. Вы ведь должны понимать, что начнется, когда подкрепления пересекут городскую черту. Резня. Истребление несогласных. Меня учили, что прежде чем стать основой мира, насилие всегда порождает большее насилие. Завеса слаба. Она не выдержит еще одной волны. Тень рухнет на нас, а мы окажемся не готовы. Настанет…

Она осеклась.

— Хаос, — довольный оскал Грация Альса блеснул в грозовых сумерках.

Безумец Хаоса вновь склонился над картами. Принялся водить по ним пальцем, словно прокладывая маршрут. Вот только с высоты Лерноуд не различал ориентиров.

— Хаос, совершенная свобода от устаревших законов бытия, был целью моего мастера. Я думаю… Нет, я верю, что он достиг желанного престола. Что это его мир сейчас стремиться завладеть нашей клеткой. Он, если вам будет угодно, архитектор новой действительности.

Адриана только покачала головой. Дух Любопытства заметил, как ее локоны отливают разочарованием. Этот цвет был особенно к лицу его жрице.

— Нестабильность Завесы есть результат ритуала и массовых беспорядков. За последние недели в Минратосе пролилось много крови. Я уже не говорю об аппетитах некоторых магов, немедленно покусившихся на слишком сложные плетения. Хаосом на улицах управляете в равной степени вы и Архонт. Но никак не Фервил Караниан, да упокоят Древние то, что от него осталось.

Она накрыла ладонь Безумца своей в успокаивающем жесте. Тот гневно дернул рукой.

— Вы утратили веру, Альвиния? — по тону Лерноуд понял, что вопрос был скорее риторическим. — После всего, что видели здесь? Наши мастера вознеслись!

— И остались по ту сторону небес, — голос Адрианы был все таким же ровным. Но скорбь заструилась блеклыми красками по ее вуали. — Почти все. Останки Корделии Иллесты нашли пять дней назад. Кругу Строителей поступил заказ на памятники. Как бы я ни желала обратного, но все кончено. Магистр Альс, миссер Безумец, я прошу вас остановить беспорядки и вернуться в столицу. Мы сохраним эту тайну до своих последних дней — и сможем без тени вины предстать перед нашими владыками в посмертии.

Граций Альс остановил ее, подняв руку. Усмехнулся — безумно и ядовито. Вперил взгляд в карты.

— Я отдам распоряжения. В Минратосе установится мир, как того желают Архонт и его Змей, ваш дядюшка. Желанием Кругов будет затишье, передышка на зализывание ран. Я пойду за своим желанием — истиной. И только вы сделаете вид, что ничего не хотите.

— Я бы пожертвовала всей красотой мира, чтобы вернуть то несовершенство, которым был мой лорд Архитектор, — росчерк искренности поверх скорби неприятно отозвался в самом Лерноуде. — Но это невозможно.

— В таком случае прощайте, Адриана. Позвольте мне проводить вас, — Граций подал Альвинии руку.

Они пошли к ритуальному кругу. Мимо застывших жрецов и кричащих рабов, мимо обугленных стен и Клыков Думата.

Лерноуд следовал за ними по пятам, когда сон изменился еще раз. Затишье перед бурей окрасилось в тревогу. Тень дрогнула, теряя образ проклятого города, прорастая чьими-то чужими воспоминаниями. Солнцем далеко под ногами. Рунами на стенах. Кровью, чешуей. Еще кровью. Прутьями клеток. Завеса теперь уже знакомо для него не пропускала кого-то в сон. И пока выдерживала.

Можно было вздохнуть и… Дух услышал нечто странное во вновь воцарившейся тишине. Слабый голос. Знакомый — и чужой. Он был цвета жажды и голода, но маскировал его любовью. Лерноуд прислушался, но глаза отреагировали быстрее слуха.

Его жрица горела. Пылала так же ярко, как в ночь их первой встречи. Маяк, не должный быть зажженным ни для кого, кроме Любопытства, был активен.

Смертные словно не замечали этого.

— Архонт и Змей ничего здесь не найдут, — уверил Безумец Хаоса. — Только руины и останки рабов. Ничто не будет указывать на наше присутствие и подробности проведенного ритуала. Дальше все только в ваших руках.

Он отпустил Адриану, когда они подошли к склонившемуся для объятий Гаю Ранвию.

— Куда вы отправитесь?

Альс помедлил с ответом. Взглянул сначала на Архитектора Красоты, затем обернулся к своему учителю.

— Мое желание ведет в город, что был любим. Если однажды вера и верность победят сомнения и трусость в вашей душе — ищите меня там.

Адриана промолчала. Она упала у ног Гая Ранвия и покорно вернула сон к прописанному сценарию.

И снова были лживые слезы. И снова был ритуал. И вновь Клыки Думата рухнули вниз, погребая под собой ритуальный круг. Вновь Адриана Альвиния вернулась в Минратос под первые раскаты грома и проснулась в душных покоях.

Лерноуд сидел в ногах и сверлил ее взглядом. Натура Любопытства требовала признаний.

— Почему ты не сказала мне?

— Что ты делал в моем сне?

— Я жду ответ, — раздраженно прошипел дух.

— Я тоже.

— Я был там, потому что с некоторых пор у меня нет выбора. Я вынужден наблюдать твои сны.

Адриана явно удивилась признанию. Это придало Лерноуду немного уверенности в себе.

— Почему?

— Нет уж, милая, твоя очередь.

Дух растянулся на постели подобно довольной кошке, с приятным трепетом ощущая, как прогрелись простыни от тепла женского тела. Он чувствовал тепло.

— Я тебе не доверяю, — честно сказала жрица. — Не пойми меня неправильно, я чувствую твою связь с Гаем — но все остальное более чем смущает. Сам посуди: ты являешься в ночь пожара и смерти одной из пропавших магистров. Предлагаешь сделку. Тебя вижу только я одна. Ты способен касаться физических объектов, но коснуться тебя…

Адриана потянулась к Лерноуду и попыталась легонько толкнуть его в плечо. Пальцы прошли сквозь казавшуюся плотной материю. Дух Любопытства ощутил боль, но промолчал.

— …невозможно. Ты язвительная, полезная, потенциально опасная загадка, Лерноуд. И я хочу объяснений. От кого ты пытался меня защитить? Как ты это делаешь? Живешь между Тенью и реальным миром? Остаешься незамеченным Архонтом? Как ты можешь лежать здесь и играть с помпонами на подушках, не проваливаясь сквозь кровать?

— А ты как думаешь, маяк?

Спала Империя. В дворцах своих роскошных

Во снах Магистры видели Дворец Создателя, златой и сияющий.

И, не ведомо почему, сны эти холодили кровь.

Солдаты стояли на страже, и слуги спешили по делам,

Не зная, что принесет им наступающий день.

Песнь Тишины 2:1

«О яснокрылый Уртемиэль, услышь своих учеников, что стали жертвами смертного уродства!»

Звучание хора было идеальным. Отточенный механизм голосов и композиции затрагивал души, вплетал в них покой и радость. Надежду.

Жрецы молились неустанно вот уже второй день — пока Минратос погибал. Пока кровь на улицах смешивалась с непрекращающимся дождем, а боги рычали на них с небес.

«Укажи нам на наше несовершенство и позволь искупить его творением!»

Ближний круг неотступно следовал за Архитектором. Исполнял его волю, будь то изоляция храма или расшифровка инструкций, оставленных предшественником. Гай Ранвий словно знал, что толпа восстанет вновь. Что крови, пролитой в первые недели после событий в Бариндуре, им покажется мало. Что труп Прорицательницы Тайны никого не успокоит надолго.

Пожар недовольства вспыхнул вновь, когда к городу подошла первая терция легиона Саар-То. Тогда настал черед крайних мер. И кровь стали проливать уже жрецы.

Вуаль скрывала бесстрастное лицо Адрианы от испуганных глаз раба. Мальчишка, тело которого еще не сумело сформироваться должным образом. Какой был толк от такой жертвы, она не понимала — но исполняла приказ.

Совершенная грань сильверитового колышка отбросила блик света на стену. Жрица обняла мальчика за шею, словно успокаивая. Направила узкое острие под углом к основанию вытянутого черепа. Заостренные ушки подрагивали.

Удар молотка по фигурной головке. Раб ничего не почувствовал. Сохранил свою недоразвитую красоту, отходя к Уртемиэлю.

Хор взял высокую ноту.

«Да славится Красота! Да славятся Драконы!»

Двери ритуального зала чуть приоткрылись, и ослабленный, истерзанный храмовый страж беспомощно ввалился внутрь.

Адриана первой заметила это. Кинулась к нему, на ходу сплетая исцеляющие чары. Изумрудный дымок просочился в раны, затягивая их.

Следом за ней к стражу подбежал Акций.

— Мой лорд Архитектор, — слабо зашептал страж, — нам не удалось их сдержать. Они нашли способ справляться с нашей магией.

— Справляться с магией? — переспросил Акций. — Но… как?

Адриана покачала головой.

— Он умер. Что-то помешало заживлению. Мой лорд Архитектор, нам необходимо отступать в дальние помещения Храма.

— И загнать себя в ловушку на радость сопорати, отчего-то невосприимчивым к нашим заклинаниям? Безумие.

Безумие. Этого не могло быть. Граций Альс обещал прекратить распалять толпу. Это совершенно точно был независимый бунт. Они потеряли контроль.

— Должен же быть хоть какой-то выход?!

Ближний Круг и хор, выжившие рабы, сплотились в центре зала и ожидали приказа Архитектора. За дверьми нарастал шум.

Акций перевел взгляд с мертвого стража на Адриану и сложил пальцы в знак Иром. Стены зала окутал непроницаемый белый барьер.

— Это удержит их от проникновения на некоторое время. Эримонд, — обратился он к одному из жрецов, — принеси настойку корня смерти.

Адриана вцепилась в запястье друга.

— Ты не можешь так с нами поступить.

— Не я. Мы сделаем это вместе. Я не отдам нас на растерзание этому сброду. Мы уйдем на своих условиях, как подобает служителям Уртемиэля, — он накрыл ее руку своей. — Прости меня.

С трудом поборов желание хлестнуть Архитектора по лицу, Адриана просто освободила ладонь и отступила на шаг.

Удар сотряс тонкие стены. Барьер пошел трещинами как раз в тот момент, когда Эримонд внес ларец со склянками и начал раздавать их жрецам.

— Я знаю, что ты зла на меня. Но это пройдет.

Еще один удар слился с печальной песней. Адриана оглянулась на хористов. Те молча принимали яд из рук Эримонда.

Акций взял из ларца два сосуда. Один протянул Адриане.

Барьер осыпался на них белыми искрами, и двери распахнулись. В зал организованно промаршировали имперские солдаты с черным черепом — символом легиона Саар-То — на щитах. А за ними, заправляя в ножны наспех очищенный от крови меч, прошел их командор. Адриана поймала взгляд глаз, похожих на ее так, как бывает только отражение.

Жрица отбросила склянку прочь.

— Вер! — выкрикнула она и подбежала к брату.

Тот подхватил ее, закружил над не до конца растаявшими осколками заклятья. Обнимал так крепко, словно страшился, что Адриана растает в его руках.

— Успел, слава Богам, успел, — его шепот был отчаянным, но тихим. Никто, кроме сестры, не должен был слышать о сомнении командора в успехе.

Верилий поставил Адриану на пол. Нежно улыбнулся, убирая капельку чужой крови с ее щеки. И лишь затем вспомнил, что в зале они не одни.

— Верховный жрец, — он коротко кивнул, изображая поклон, — никак иначе ваши молитвы помогли нам успеть вовремя. Бунтовщики оттеснены в нижние кварталы вместе с теми магами, что встали на их сторону и объяснили, как разобраться с вашей охраной.

— Так у них были маги? — задумчиво протянул Архитектор. — Все становится гораздо понятнее.

— Да, мессер. Очевидно, тут потребуется поддержка перрепатэ. К сожалению, моей терции они не приданы.

— Вы шли спасать магов, а не убивать их, командор Альвиний. Вашей вины тут нет.

Верилий благодарно склонил голову и обратился к офицеру, стоявшему рядом:

— Нимиан, оставь центурию здесь. Необходима круглосуточная оборона Храма. Остальные со мной. Углубляемся в город. Ищем еще очаги.

Приказы брата — резкие, отрывистые, странные. Казалось бы, зачем оставлять охрану, тем более на сутки, ведь они уже спасены? Но он прав. Даже силами целой терции им не обойти весь Минратос за день. Не найти всех мятежников. А те могут вернуться.

— Альвинии, как всегда, прибывают вовремя, — полушутливо отметил Акций. — Еще немного, и…

— …и даже Боги не спасли бы тебя от его гнева.

* * *

Декратий Игнис был частым гостем в особняке Лукана Альвиния. Он проводил там три ночи в неделю, о чем знал и перешептывался весь верхний Минратос. Порой шепотки из магистерских башен становились особенно громкими. Обычно это случалось незадолго до того, как они замолкали навсегда.

Потому решение Архонта лично поздравить племянника своего фаворита с триумфальным возвращением в столицу никого не удивило. Пусть и вызвало оживление иного рода.

Все лучшие члены Магистерия, чистокровные альтус, были готовы унижаться перед Луканом как последние рабы за возможность побывать на сегодняшнем ужине.

Адриану позабавила мысль о лицах всех этих пресмыкающихся в тот момент, когда дядя сообщил, что никого, помимо Архонта и племянников, он видеть не желает.

Вопреки заявлениям Лукана, на ужине присутствовал еще один гость. Имилия Азахарг, дорогая подруга Адрианы и невеста Верилия, прибыла в особняк тихо, на простых носилках, лишенных каких-либо обозначений.

Их оставили в покое ближе к закату. Рабы подготовили пиршественную залу, убрав ее красным шелком и наполнив ароматами, пробуждающими аппетит. Арфистки сели в специальные ниши, чтобы не отвлекать хозяина и его гостей своим видом. Но жрица все равно заметила их за полупрозрачными холстами, изображающими музицирующих духов Покоя.

С последними лучами солнца все расположились на ложах вокруг небольшого бассейна. Лукан прочистил горло настойкой чабреца и начал:

— Теперь, когда все собрались, я хотел бы выразить свою радость относительно грядущего вечера. То, что мы здесь, неделимы и здоровы — прямая заслуга виновника сегодняшнего торжества, моего племянника, командора первой терции легиона Саар-То Верилия Альвиния.

Верилий улыбнулся.

— Дядя, зачем же так официально? Здесь нет лишних ушей. Все мы давно знаем друг друга, и то, что каждый собой представляет.

— Но ты впервые посещаешь этот дом в настоящем звании, Верилий. Достигнув воинской славы, — заметил Архонт. — Мы хотим, чтобы ты знал, как Империя гордится тобой. И привыкал к тому, что отныне даже самые близкие будут пытаться польстить тебе, скрыв за цветастыми речами истинную природу своих намерений. Будет лучше, если ты усвоишь этот маленький урок в кругу друзей и семьи, а не на трибуне Сената.

Нутро Адрианы сжалось в узел. Голос Архонта вновь зазвучал где-то на задворках сознания списком приказов. «Лежи смирно, девочка. Будь красивой и услаждай наши взоры. Не думай сболтнуть лишнего».

— У меня есть первый тост, — Адриана не без усилий подняла кубок черного вина из Вейсхаупта. — За семью! И за то будущее, что открывается нам лишь в верности семье!

— Поддерживаю, — радостно сказал Верилий. Его глаза искрились непривычным жрице восторгом. — Все вы были моим светочем вдали от дома. И знать, что каждый день я провожу в заботе о вас — величайшая награда. За семью!

Он сделал первый глоток, но поймав на себе взгляд Архонта, смутился.

— Прошу прощения, Архонт. Наверное, это слишком заносчиво — считать вас частью семьи. Я не должен был.

Декратий Игнис добродушно рассмеялся. Адриана редко видела его таким. Обычно собранный и холодный, даже на ужинах с Луканом, ныне этот человек излучал тепло. Только нельзя было понять, насколько настоящее.

— Каждый гражданин Тевинтера, будь он магистром, солдатом или торговцем — моя семья. Я ведь избран этой нацией вести ее к великим свершениям и заботиться о благополучии. Как отец для своих детей. Как Лукан для тебя и Адрианы. Так что нет ничего зазорного в твоем пожелании, мальчик мой. Мы семья. Мы — Тевинтер.

— Прошу простить меня за вмешательство в столь проникновенную речь, — Имилия постучала пальцами по пустому столику напротив ее ложа, — но в моем животе вот-вот начнется еще один бунт. И подавлять его предстоит вашему повару, магистр Альвиний.

— Что ж, в таком случае давайте наконец поедим.

По безмолвному приказанию Лукана на столах появились глубокие чаши с салатами, источавшими свежий аромат виноградных листьев и пряный — чеснока, эруки и муската. Отдельно, в стеклянном ящике с солью, льдом и лимоном, лежали, дожидаясь своего часа, ривейнские устрицы.

— Вы ведь даже слова им не сказали. И не хлопнули ладонями. Не позвонили. Неужели ваши рабы настолько тонко выучены? — изумилась Имилия. — Или это какой-то трюк? Новая формула, неизвестная даже Кругу Прислужников?

— Пусть это останется моей тайной, дорогая, — подмигнул ей Лукан.

Адриана почти не притрагивалась к закускам. Наблюдала за братом из-под полуопущенных ресниц и понимала — не чувствует.

В семьях, подобных их, магия создавала между близнецами особую прочную связь, соединяла две сути незримой нитью. В детстве Адриане становилось легче дышать, стоило брату оказаться рядом. Слабый дар Верилия в присутствии сестры разгорался ярче звезд. Но теперь жрица не чувствовала к нему совершенно ничего.

Даже то, как брат лежит, как ест, как обсуждает с Архонтом обстановку на Безмолвных Равнинах, казалось ей совершенно… чужим.

— Дослужиться до командора терции всего за десять лет, это весьма неплохой результат. Но всегда есть к чему стремиться, Верилий. Особенно пока ты молод и уважаем сослуживцами, — Декратий Игнис не скрывал своего удовольствия от общения. Он расслабился, спустил разум Адрианы с поводка. — Ты не задумывался о политической карьере? В твои годы наш дорогой Лукан уже активно продвигал собственные идеи в Сенате. Даже не будучи магистром, он находил подобные лазейки. А его военные успехи только подкрепляли его репутацию.

— Я не склонен строить иллюзий, что планасени и ингриши позволят мне надолго оставить пост, Архонт. Небольшой глоток свежего воздуха — это все, о чем я прошу, прежде чем вернусь в Несс.

Верилий приобнял Имилию за талию, поцеловал в макушку.

— Стало быть, ты с нетерпением ждешь возвращения к своим обязанностям. Отражать набеги варваров на провинциальные городки! О чем еще может мечтать Альвиний?! — дядя взбрызнул устрицу лимонным соком. Посмотрел на Верилия так, что Адриане самой стало нехорошо. Столько странной, необоснованной злобы, черной иронии она не наблюдала в нем уже несколько лет.

В противоположность ему Декратий Игнис оставался на редкость дружелюбен.

— Зачем же юному герою покидать Минратос так скоро, друг мой?

— Вот именно — незачем! Мой мальчик, чем быстрее ты примешь тот факт, что Империя подразделяется на столицу и вечно недовольные, прожорливые провинции, требующие нашего излишнего внимания, тем лучше. Что бы ты ни делал, сколько бы крови им ни отдал, им всегда будет мало. Жизнь же пока не бесконечна, так что не трать ее на одну лишь войну. У тебя есть молодая, прекрасная невеста, — Лукан указал кубком на Имилию, — чем она хуже войны?

— Она даже лучше, — подтвердил Декратий. — Я искренне желаю вам счастья, но если вдруг монна Азахарг тебе надоест, вы сможете развестись. Война же… ее предстоит вести еще вашим внукам. Ибо дикари бесконечны. За мир, который никогда не наступит!

Они допили вино и отставили опустевшие салатницы. Арфистки сменили мелодию. Под тихие, едва слышные даже Адриане переливы в зал внесли суп.

— На самом деле, — Имилия с удовольствием втянула острый, соленый запах осьминога, уваренного в собственных чернилах со специями, — мы уже задумывались о свадьбе. Не так ли, дорогой?

Верилий зачерпнул полную ложку дымящегося бульона. Полоска белого осьминожьего мяса, пропитавшегося шафраном, перцем и лавром, не удержалась и с шумом плюхнулась обратно в керамический горшок.

— Это верно. Я хотел бы предстать перед Андоралом с доказательством единства наших сердец, прежде чем Тот вновь призовет меня исполнять долг. Так будет правильно и честно.

Поздравления от дяди и Архонта прервал стук сосуда, грубо опущенного на каменную столешницу.

— Что же в этом честного? — спросила Адриана. Язык слегка заплетался от вина. Образ Гая Ранвия в злополучную ночь в Бариндуре, его обещания, последний поцелуй, закрепивший маяк на ее душе и разуме — все это вкупе с выпитыми кубками и пустым желудком мешало трезво мыслить. — Вы вступите в брак, свяжете себя перед ликами Древних, может, даже успеете зачать дитя. А затем, mir eluvian, ты оставишь ее. Одну.

Верилий ответил сестре еще одной ничего не выражающей улыбкой.

— У Имилии всегда будешь ты.

— Как бы печально это ни звучало, но Адриана права: если ты отбудешь в Несс вскоре после свадьбы, Амбассадору Азахарг останутся только письма. Так что подумай еще раз о том, чтобы пойти в политику и остаться здесь. Уверяю, твой дар не станет помехой. Любой весомый артефакт в твоих руках исправит эту досадную оплошность.

— Прошу прощения, Архонт, — Имилия приподнялась со своего ложа, — но я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы Адриана, моя будущая сестра, оставалась подле меня в отсутствие супруга.

— Вернемся к этому после фазана. Надеюсь, вы меня простите.

Адриана вновь насторожилась, сжалась, выстроила вокруг своего сознания плотную стену. Архонт наверняка перешел к той теме, ради которой и прибыл, но почему-то решил отсрочить обсуждение. Выжидал? Нагнетал обстановку? Жрица боялась его сильнее в такие моменты. Впрочем, таких моментов особняк Альвиниев еще не знал.

Повисло молчание. Адриана была уверена: каждый из гостей, особенно Лукан, пытается понять, что же хотел сказать Декратий Игнис.

Наконец внесли главные блюда — фазана, фаршированного мидиями и артишоками, и запеченную с апельсинами свинину под гранатово-медовым соусом.

— Чуть не забыла! — воскликнула Имилия, отщипывая фазану крыло. — Дому Азахарг при посильной поддержке магистров Инвида и Данария, и, конечно же, вашей, Лукан, а также Дома Ортан из Орзаммара, удалось увеличить оборот поставок лириума через Коридор Эджхолла. Думается мне, за пару месяцев мы сможем восстановить утраченные запасы.

— Это было бы весьма кстати, монна Азахарг. Учитывая, что магический потенциал войск Империи серьезно подкошен предательством Круга Непредсказуемых в полном составе. Кроме прямой угрозы благосостоянию восточных провинций, куда они сбежали, эти предатели посмели присвоить весь лириум, хранившийся на складах их Храма.

Адриана побледнела. Вспомнила недавнее снохождение. Как некто пытался прорваться в ее воспоминания о Бариндуре. Неужели это и вправду был дядя? Теперь они знают об Альсе. А если они найдут его? А если он все им расскажет?

— Выходит, за смутой стоял Безумец Хаоса? — она попыталась изобразить презрительное равнодушие. — Не скажу, что я удивлена.

— Ты и не должна быть, моя дорогая, — Архонт сообщил ей далеко не нежный импульс боли. — Ты прекрасно устроилась среди змей.

Питомицы Лукана действительно ползали вокруг ее ложа, оплетая своими гибкими телами лакированные ножки софы. Но Адриана поняла намек. Ослабила барьер, впуская чужую волю.

Арфы заиграли нечто тревожное, но никто, кроме нее, словно не заметил.

— Граций Альс вскоре будет найден и осужден по всей строгости закона за свое предательство.

До того мягкий и расслабленный голос Декратия Игниса неожиданно стал тверже камня.

— Несомненно, — поддержал его Верилий, дожевывая последний кусок мяса.

Адриана вновь так и не притронулась к своему блюду.

— Возвращаясь к тому, что я говорил… Адриана, накануне я встречался с магистром Данарием. К сожалению для Амбассадора, речь шла не о путях сообщения с Орзаммаром.

Имилия нервно хихикнула, резко почувствовав себя лишней. Декратий взглянул на оставшуюся на подносе одинокую мидию и безжалостно раздавил ее большим пальцем. Адриане подумалось, как легко Архонт смог бы проделать то же самое с ее мозгом.

— А о чем же? — с искренним интересом спросил Верилий. — Что могло заставить старого изгоя покинуть свою «темную крепость»?

— Сердечные муки единственного сына. Юный Цертин Данарий, насколько я понимаю, влюблен.

— И его отец, старый дурак, не придумал ничего лучшего, как пожаловаться на это самому Архонту? — Лукан удивленно изогнул бровь. — Мне искренне жаль твоего времени.

— Вы, мессеры, вправе сколько угодно пренебрегать магистром Данарием, но «изгой и дурак» владеет тремя четвертями Неромениана — одного из очагов нашей великой цивилизации. И постоянно приумножает его славу, не почивая на достижениях предков.

— Что вы, Амбассадор! У меня не было и мысли недооценивать старшего Данария. Тем более что у нас действительно состоялась очень плодотворная беседа… — Декратий замолчал, в упор посмотрев на Адриану. — В ходе которой было решено удовлетворить желания юности. От имени Богов, которым я служу, и людей, которыми управляю, я обещал, что ты, Адриана, сочетаешься цепями Андорала с Цертином Данарием. Вскоре после свадьбы твоего брата.

Адриана не могла возразить. Не могла заплакать или закричать. Не могла даже позволить себе шок. Ей было больно, а близнец, должный делить с ней любое магическое воздействие пополам, был безучастен. И последние остатки барьера рухнули под напором чужой силы. Губы отобразили самую радостную улыбку.

— Я буду счастлива, мой Архонт, — произнесла она чужие слова.

Арфы издали мерзкий надрывный звук и замолчали.

Под совершенную тишину в зал вошла молоденькая рабыня из цириан. Она миновала бассейн, ложа Верилия и Имилии, чтобы наклониться к Лукану и прошептать нечто, от чего тот стал еще мрачнее.

— Прошу меня простить, дорогие племянники. Монна Азахарг. Мой Архонт.

Он покинул их, не теряя времени. Так похоже на сорвавшееся заседание Магистерия. Архонт оставался невозмутимым.

— Меня восхищает твой энтузиазм, Адриана. Ты могла бы послужить добрым примером множеству девушек по всей Империи. Ты можешь гордиться своей сестрой, Верилий.

Брат улыбнулся, встал со своего ложа, обошел бассейн и взял Адриану за руку. Первый настоящий поступок с момента их встречи в Храме.

— Мне кажется, сестра не вполне понимает, какое счастье ей только что выпало, Архонт. Дайте ей немного времени.

— Конечно. Ей нужно привести в порядок мысли и принять, что в случае замужества за будущим магистром собственная карьера в Магистерии для нее невозможна. Тебе тоже стоит подумать об этом.

Декратий встал, стоило рабам принести кувшины с золотистым сладким вином и анисовые печенья. Поблагодарил собравшихся за чудесную компанию и вышел в ту же дверь, что ранее Лукан.

Арфы заиграли вновь. Музыка Адриане не понравилась.

— Наконец-то, — выдохнула Имилия. — Я думала, что он никогда не уйдет. Не знаю, что он с тобой делал, милая. Видимо что-то из Тени, так что я не купилась. Этот Цертин Данарий… Адриана, которую я знаю, никогда бы…

— Пусть арфы замолчат.

— Адриана, — Верилий аккуратно приподнял ее голову за подбородок, — о чем ты говоришь?

Она вырвалась, падая с софы, затыкая уши. Бросилась прочь из зала в сады.

— Пусть замолчат!

* * *

Лукан ждал Декратия в одной из множества тайных комнат особняка. Проходя по коридору снаружи, можно было вовсе не заметить удачно замаскированную дверь. Не магия — особенности геометрии. К счастью, Архонт прекрасно ориентировался и в науке, и в доме близкого друга.

Лукан был в комнате не один. Худощавый, бородатый маг стоял у стены и, видимо, пытался взглядом потушить камин. По крайней мере, его сосредоточенные темные глаза не отрывались от пламени.

— Архонт, — обратился к нему Лукан, подводя гостя ближе, — это Корнелий Вигорт, главный чародей крепости Эонар. Он говорит, что прибыл с важным посланием для нас.

— Магистр Вигорт, — Архонт кивнул, узнав его, — кажется, южный климат вас не пощадил. Рад вновь видеть вас в Минратосе. Что у вас за известие для Лукана? Вы вряд ли могли знать, что я буду здесь. Так что, полагаю, это что-то из сферы снабжения.

— Рад бы прибыть сюда с жалобами на строительство тракта, мой Архонт, но все идет просто прекрасно. Будь это не так, я вряд ли стал бы беспокоить вас или магистра Альвиния. Но сейчас я желаю говорить именно с вами обоими.

Что-то в тоне Вигорта насторожило Декратия. Какая-то жесткость, прямолинейность, которую он обычно позволял лишь двум людям. Один сгинул в Тени. Второй стоял рядом и точно так же пытливо вглядывался в черты гостя.

— Вы сказали, что у вас есть вести о наших здешних проблемах. И они как-то связаны с вверенной вам крепостью. Но Эонар — в сотнях лиг от столицы. Я сам выбирал местоположение. Что в вашей глуши могло…

— Да, магистр Альвиний, вы правы: благодаря вам мы прозябаем в глуши. И, клянусь Андоралом, его служитель воспользовался этим обстоятельством сполна.

— Луций Фара?! — в один голос воскликнули Декратий и Лукан. Архонта прошиб пот.

— Да. Он заявился в крепость три недели назад. Вы не ослышались, мессеры. Просто взял и прибыл в Эонар, как ни в чем не бывало. Правда, один, без сопровождения. К тому моменту мы уже знали, что произошло здесь. Что-то нашли в руинах Великой Библиотеки. И это не было человеком.

— Боюсь, любезный Корнелий, вы стали жертвой слухов. В руинах нашли всего лишь обезображенные пламенем останки несчастной Прорицательницы Тайны…

Вигорт ухмыльнулся в свою растрепанную бороду.

— Да бросьте. У вас тут такая же Корделия Иллеста, как у меня Луций Фара. Эти твари —уже нечто другое. Хотя и желают, чтобы мы видели их так же, как раньше. Большая часть моих подчиненных успешно обманулась, но я вышел из Круга Ищущих со степенью в иллюзии. Так что смело вам заявляю: ваше чудовище, спалившее библиотеку, и мое, потребовавшее передать ему контроль над крепостью, выползли из одной и той же бездны.

— Что вы сделали с Оценщиком? — со всем возможным спокойствием спросил Декратий. На гибельную в текущей ситуации проницательность коменданта с Юга он предпочел пока не обращать внимания.

— Ничего. Что я могу, это же верховный жрец. Поэтому, пока мои ребята носились с ним как с драконом легиона, я придумал себе дело в столице и поспешил сюда. Годовой отчет об экспериментах и охране границы там, в сумке. Можете потом посмотреть для протокола.

— Как выглядел Фара?

— Для большинства, магистр Альвиний, он был, ну, Луцием Фара. Слегка уставший, степенный, спокойный. Разве что прикосновений не терпел. Но только я видел, почему. Когда я понял это, понял, что все остальные в упор не видят, — Вигорт цокнул языком, подбирая слово, — изменений, пытался с ним любезничать. Его это не пронимало. Будто все человеческое притворство, дипломатичность, соблюдение приличий, разом перестали его волновать. Он знал, что я вижу. Долговязую, перекрученную груду белесого мяса и черных вен. Металл и плоть. В самых разных сочетаниях и вариациях. Не знаю, что его так изменило, но откуда бы он ни пришел, следующему несчастному лучше идти туда голым.

— Хотите сказать, что магистр Фара сросся с собственным одеянием?

— Сросся? — Вигорт закашлялся, и в этом кашле Декратию почудился издевательский смех. — Да оно его уничтожило. Исказило. Как вам металлический воротник жреца, вплавившийся ему в грудину? Теперь от клочьев своей смоляной бороды до поясницы он — сплошная пластина ткани и золота. Застежки от мантии вросли в позвоночник. Где заканчивались наплечи и начинались ключицы, я вовсе не различал.

— Но несмотря на все эти ужасающие увечья, он оставался разумен? — Лукан светился надеждой. Декратий подумал, как тяжело ему дались ночи бесед с Корделией.

— Не имел чести близко знать Оценщика Рабства, но, думаю, не ошибусь, если назову его еще более разумным, чем он был прежде. Не то что ваша Прорицательница, верно? Это все. Надеюсь, информация окажется для вас полезной. Настолько, что магистру Альвинию не составит труда обеспечить мне тихую старость где-нибудь в Ривейне? В Эонар, который уже вовсе не мой, я не вернусь.

— Если это действительно все, что вы хотели сказать, тогда ступайте, — дверь открылась, подчиняясь воле хозяина особняка. — Ваша просьба будет исполнена позже. Пока оставайтесь в столице и сообщите мне свой адрес.

— Архонт, — Вигорт поклонился и был готов покинуть комнату, когда Декратий задал терзавший его всю беседу вопрос:

— Корнелий, откуда вам известно состояние Прорицательницы Тайны? Официальных заявлений, помимо уже озвученного, я так и не сделал. И сроки не вполне совпадают.

— Полагаю, если вы в самом деле поняли, о чем я тут говорил, скрывать нет смысла. Он мне сказал. Он знает, что она у вас… Как и некий «маяк Ранвия». Он дал мне адрес в западных кварталах. Там сдается особняк. Через улицу от бывшей резиденции Архитектора Красоты. Вполне подходит для меня.

Они остались вдвоем в почти идеальной тишине. Словно Сетий Амладарис прокрался в комнату и встал между ними. Так же тихо было в обеденной зале, где они оставили девушек и солдата. Лукан заговорил первым:

— Его надо убить. Вигорта. Ему известно слишком много.

— Согласен, но в городе нет ни одного убийцы магов. Если бы были, мятежи окончились бы куда печальнее.

Лукан оперся о стол, забарабанил пальцами по мореному восточному дубу.

— Тогда я свяжусь с Ненеалеями. Я не хочу, чтобы этот человек ошивался рядом с Адрианой. Он может находиться под контролем твари.

— К слову об этом, Лукан, — Декратий обошел стол, оказавшись с другом лицом к лицу. — Оценщика Рабства будет лучше перевезти к Прорицательнице Тайны. Чем большее их количество мы контролируем, тем лучше. Кто знает, где объявится следующий? Возможно, в том же Ривейне. Или на Равнинах. Учитывая твои последние открытия, эту силу стоит держать в наших руках.

Лукан кратко кивнул. Они всегда понимали друг друга и часто смотрели в одну сторону.

— Нокс! — позвал магистр, наливая им вина.

Телохранитель явился даже слишком быстро.

— Найди Верилия. Приведи его сюда.

Декратий принял кубок, но пить не стал. Оставался вопрос, который им следовало обсудить наедине. Даже известие об Оценщике не уменьшило его важности.

— Я сделал ровно то, о чем ты просил. Нашел способ обелить имя твоей девочки и убрать ее с доски. С нее достаточно, Лукан. Я получил все, что хотел. Теперь пусть Адриана живет так, как должно жить женщине ее положения. Она выйдет замуж за того, кто подходит ей по статусу и крови, обеспечит твоему дому больший контроль над поставками лириума в Империю. И если Адриана умна — а я верю, что это так — она сумеет воспитать в себе уважение к своему браку. Полюбить детей, рожденных в нем. Стать опорой и советником своему мужу-магистру. Прожить достойную, лишенную трагедий жизнь. А ее брату достанется Корона Кобры и власть над обоими мирами, когда ты и я завершим начатое. Все, о чем я прошу — не сомневайся во мне. Не сейчас. Доверься мне в последний раз, любимый, и мы создадим нечто прекрасное.

Лукан покрутил свой кубок в изящных пальцах.

— Признаюсь, я был зол. По окончании ужина я думал обсудить это с тобой. Но теперь… Замок Тенебрис, возможно, способен стать достойным убежищем для Адрианы, пока мы со всем этим не разберемся. На этот раз угроза Империи непонятна, а, значит, вдвойне опасна. И почему-то она концентрируется вокруг моего ребенка. В текущих обстоятельствах Цертин Данарий — далеко не худший выбор. Но зачем ты сказал ей об этом в лицо? Зачем нервировал?

— Потому что она пытается играть, Лукан. Играть на поле, где я и ты давно стали мастерами. Я вижу, ты хочешь ее защитить, но у тебя не выходит. Она не станет магистром, и если будет знать об этом, начнет торопиться, оступаться, совершать ошибки. Если повезет — прекратит пытаться прежде, чем свернет шею.

Лукан забрал полный кубок из его руки. Поставил на стол рядом со своим. И нежно поцеловал Декратия в чуть приоткрытые губы.

* * *

Когда Лукан прибыл за ними в Кварин, близнецы были в родительском саду. Милые дети в простых одеждах, с белыми цветами в темных волосах. Чистые, невинные. Они лежали в тени гранатового дерева и держались за руки.

Восходя на борт баржи, пришвартованной у городской пристани, Адриана крепче сжала ладонь брата и попросила никогда не отпускать ее. Словно что-то предчувствовала. Но Верилий успокоил, сказав, что теперь они уж точно всегда будут вместе. В большом Минратосе им нельзя было остаться друг без друга.

Лукан улыбался, слушая, как племянники строят планы. Как выпрашивают разместить их в одной комнате и продолжать одевать в одни цвета. Он улыбался и кивал, а спустя четыре дня поприветствовал Адриану в новом доме. Только ее одну. Громада особняка напугала девочку, и та попыталась вернуться в повозку, к брату. Но грубые руки Нокса схватили ее поперек груди и потащили в дом. Дети сопротивлялись, кричали, что их нельзя разделять. Умоляли со слезами на глазах. Тщетно. Они разомкнули ладони, и Верилия увезли прочь. От Адрианы. Во тьму.

И тьма сомкнулась вокруг нее непроницаемым коконом слухов и писем из военного училища. Единственная связь между близнецами — Имилия — казалась важнее воздуха. Но вот Верилий здесь, а Адриане не удается увидеть в этом человеке своего брата. Адриане чего-то не хватает. Жрица была зла на себя.

Брат обещал, что ничто их не разлучит. Он вернулся к ней, поднявшись по службе. Он обнимал ее, держал за руку, как было в детстве. Смотрел на нее с любовью и нежностью. Ее почти идеальное отражение. Диртамен для Фалон’Дина. Но Адриана не чувствовала его так как раньше.

Сады дышали покоем перед бурей. Их тишина, мягкая и теплая, пьянила не хуже вина. Здесь она чувствовала себя свободной, живой. Уходить не хотелось. Остаться? По-ребячески упасть в траву, испачкав светлое одеяние? Недостойно ее. Сомнения и трусливый побег недостойны ее. Вспышки гнева и страха — недостойны. Полуночные переговоры с мятежниками — недостойны. Даже скорбь по лжецу Гаю Ранвию… Жрица беззастенчиво расхохоталась, позволяя деревьям обращать смех тишиной. В последнее время она только и делала, что оказывалась недостойна самой себя.

— Ты в порядке?

Адриана пошатнулась и схватилась за плечо Верилия, чтобы не упасть. Она не услышала, как он подошел. Много ли он видел? Ее слабость? Ее срыв? Жрица только подумала, какие последствия это может иметь, когда брат подхватил ее на руки и понес вглубь сада. Как можно дальше от окон особняка.

Тропинки извивались, непроизвольно меняли направление. Структура Тени все отчетливее проступала вокруг них. Адриана представила обширные угодья их кваринского поместья. Гранаты в бархатистом красном цвету. Запах моря и крики чаек. Веселое пение отцовских слуг о городе, что сияет как солнце.

Местами ее сон плыл нелепыми кляксами. Воспоминание было слишком давним.

Верилий усадил сестру под деревом и сам упал рядом. Сорвал спелый гранат, еще несколько мгновений назад бывший цветком.

— Повезло тебе, — нежно прошептал он. — Ты хоть отчасти помнишь все это.

— В том и дело, что только помню, — повинилась Адриана, забирая плод в свои ладони. Кожура ощущалась гладким стеклом. — Не чувствую. Ничего.

Верилий накрыл ее руку своей.

— Даже меня? Я заметил, как ты смотрела на меня весь вечер. Как на призрак, на сон. Я знаю, каково это. Ты часто снилась мне раньше. Я представлял, какой ты могла стать. Насколько мы отличаемся друг от друга. Но стоило представить, как ты исчезала. В какой-то момент я просто устал… Устал. Теперь у нас просто нет в этом нужды. Я не исчезну, Адриана. Ты не исчезнешь. Здесь и сейчас, мы можем вновь быть нами. Рассказать друг другу все, через что прошли, и оставить годы разлуки позади.

Адриана покачала головой и отвела взгляд. Высохший гранат упал на пожухлую осеннюю траву.

— Я не могу, Вер. Ты не захочешь знать меня нынешнюю. И я не думаю, что захочу слушать то, что тебе повелел сказать Лукан.

Брат выдохнул, сомкнул дрожащие губы в тонкую полоску.

— Не так я себе представлял эту встречу. Одиннадцать лет потратить на продвижение по службе, лебезить перед ним, чтобы получить один-единственный приказ — прибыть в столицу. Чтобы защищать Архонта. Защищать жрецов. Тебя. — Брат подошел к ней, наступив на гранат, окрасив желтую траву в красный. Его объятия, наверняка крепкие и отчаянные, показались Адриане едва сильнее легкого касания. — Я бы отдал жизнь за тебя. Несмотря ни на что. Я слышал многое: о Ранвии, о руинах, о лириуме. Может, ты и натворила глупостей, но я не тот, кто станет тебя винить или шпионить за тобой. Я люблю тебя. Ты мой близнец. Моя единственная семья. Все, чего я хочу, к чему стремлюсь — это быть рядом с тобой.

Адриана обмерла в его руках. Слезы жгли глаза. Воздуха не хватало, а воспоминание вокруг них осыпалось старой фреской. Они стояли посреди черного текучего марева и рыдали. Слов не осталось — но нахлынуло иное. Ощущения, чувства. Тонкая, натянутая до предела струна между двумя душами, настроенная еще в материнской утробе. Ее звучание было покоем, тихой радостью. Утонув, растворившись в нем, Адриана не смогла не обнять близнеца в ответ.

Кувшин Egregio Pavalli, похищенный с обеденного стола, был опустошен уже наполовину, но Адриана не чувствовала себя пьяной — скорее счастливой и расслабленной. Голова была свободна от лишних переживаний и сложных планов. Впервые с ночи в Бариндуре Адриана не была ни наследницей рода Альвиниев, ни жрицей, ни оставленной любовницей Архитектора Красоты. Просто Адрианой. Морской бриз уничтожил сложную, тугую прическу, унес запах дорогих масел, гладил плечи и голые ступни.

В этом воспоминании близнецы сидели на краю утеса. Солнце медленно погружалось в море Нокен, оставляя узкую красную полосу горизонта сиять подобно Завесе. Прекрасное дурное предзнаменование. Это был их последний вечер дома. Адриана сожалела, что им не удалось остаться среди скал на всю ночь, держась за руки и рассказывая истории. Теперь же Тень давала им такой шанс.

— И все-таки это волшебство… — зачарованно протянул Верилий. — Нигде в мире нет таких закатов. Спасибо, что помнишь их за нас.

— Остается надеяться, что Амеллию они по нраву, — Адриана глотнула из кувшина. Лириум и терпкость винограда подразнили дар. Хотелось созидать, изменять, исправлять бытие… но это был лишь сон.

— Да уж. Я его так и не увидел. Не могу понять, как у родителей получилось зачать еще одного. При матушкином слабом здоровье…

— Он славный мальчик, — перебила близнеца Адриана. — Необычайно красивый, светлый, добрый. Да благословит его Уртемиэль. Лукан меня к нему не пускает. Наверное, так и должно быть, но я все равно скучаю.

— А я ревную. Честно, — Верилий улыбнулся и приложил раскрытую ладонь к груди в знак искренности. — Ему сколько? Четыре? А он уже отнимает у меня внимание сестры!

— Ты и сам будешь очарован, если встретишь его. Он чудо.

Мысли об Амеллии ненадолго вернули Адриану в реальность. Ее судьба была решена. Она выйдет за будущего магистра Данария, лишится своего прежнего статуса. А, зная нрав жениха, о немногой оставшейся свободе ей также придется забыть. Птичка в клетке цвета самых темных кошмаров.

— Я слышала, что вид из башни Замка Тенебрис похож на этот, — она сделала еще один глоток. Остановила солнце. Чуть поменяла ракурс. Вокруг стало больше скал, шум прибоя сменил собой гомон оживленного города. Ее будущий дом был изолирован от остального мира и наполовину погружен в горную породу. Он считался одним из самых неприступных и уродливых мест в Империи — в чем полностью отражал нрав своих хозяев. — Цертин Данарий безумен. Все, что его волнует — это магия и кровь эльфов. Мы видимся дважды в год на пирах у Архонта, и каждый раз он словно облизывает меня взглядом. Я не хочу выходить за него. Я не смогу, Вер.

Брат принял кувшин из ее рук, отставил в сторону, на черный камень. Вновь окутал теплом своих объятий. Так было невероятно хорошо — и нужно им обоим.

— И не надо, — сказал Верилий с такой легкостью, будто они обсуждали покупку прачки, а не замужество. — Ты не обязана выходить за сынка магистра Данария только потому, что так захотел Декратий Игнис.

— Знаешь, что выдает в тебе солдата, не знакомого с порядками столицы? — Адриана с улыбкой посмотрела на близнеца. Верилий пожал плечами. — Наивная вера в свободу выбора. Мы точно такие же рабы… только в красивых робах. Если Архонт хочет свести меня с Данарием, лишив возможности занять место дяди в Магистерии, я буду вынуждена подчиниться. Одно утешает: я лично смогу поздравить с восхождением магистра Верилия Альвиния.

— Этого не будет. Я же…

Адриана невесело рассмеялась в ответ на еще большую наивность брата. Потянулась к кувшину.

— Что ты? Не маг? Наш дар — следствие выучки и тренировок, Вер. Мы с тобой делим одну кровь. Если я, при всех моих недостатках, считаюсь хорошим созидателем, значит, это есть и в тебе. При желании Архонта из тебя сделают второго Сетия Амладариса уже к Урталису. Игнис тебе симпатизирует. Тебя любят в армии. Многие столичные рода теперь у тебя в долгу. А брак с Имилией даст тебе поддержку Инвидов в Кварине и Гномьей Империи. Как мятежной, глуповатой жрице с испорченной репутацией равняться на это?

— А зачем сравниваться? К чему нам соревноваться друг с другом, если ни ты, ни я не хотим ничего из этого? Я женюсь на Имилии не из-за влияния ее семьи, а потому что люблю. И тебя я никакому Данарию не отдам. Послушай, — Верилий легонько сжал ладони сестры и поймал ее взгляд, — я хотел сказать это еще в саду, но ты была так расстроена… Я уезжаю завтра. На юг. В крепость Эонар. Там находится нечто, очень важное для Архонта. Настолько важное, что мне приказано прибыть туда с целой когортой и отрядом гномьих инженеров. Не понимаю, зачем было гнать нас в Минратос, если теперь треть людей я обязан вести на другой край Империи. Разве это не оставит город без должной защиты? Так или иначе, мне удалось убедить Лукана отпустить тебя со мной в качестве поддержки. Мы уедем, понимаешь?

Адриана протестующие закачала головой, но брат продолжил:

— Когда мы закончим в Эонаре, ты отправишься в Эмерий. Я доставлю груз к Архонту и попрошу отставку. Ты и статую изваять не успеешь, как Имилия и я будем рядом с тобой.

— Ничего не выйдет. В Эмерии все подчиняются Лукану. Если мы сбежим, он все равно нас найдет. Это никогда не закончится.

— Я заставлю это закончиться, — стальная уверенность в голосе брата испугала жрицу. Но она позволила ему вновь обнять ее. Позволила остаться с ней на утесе до утра, пока сон не истаял. Позволила дать надежду на то, что у них есть шанс на счастье.

Но алый рассвет, заставший их в глубине сада, не предвещал ничего хорошего.

Примечания:

О Форте Драккон: https://vk.com/wall-199720257_97

---

И Завеса разверзлась под их ногами,

И Семеро пали. Врата города захлопнулись с грохотом.

И нечистая порча, принесенная Семью,

Покрыла их. И они больше не открывались.

Создатель в печали отвратил взор Свой

И больше не надеялся на возвращение Его детей.

Песнь Тишины 3:8

«12 число Фрументума 800 года от основания Империи.

Мы все еще в пути. Последняя цитадель Империи, Черный Шпиль Разикале, исчезла из виду более двух недель назад. От нее тракт сворачивает южнее, к Остагару. Но наш путь лежит дальше на восток. Вокруг лишь дикий лес и холмы. Никаких признаков цивилизации. Никаких дорог. Редкие тропы аламарри ведут лишь в западню. И Тень далеко. Здесь нет Драконов.

Путешествие изнурительно и требует непредвиденных затрат как физических, так и магических ресурсов. Солдаты просят одарить их видениями родных регионов. Минратос, Вирантий, Неромениан, Кварин… Их слишком много.

Мне приходится чаще полагаться на посох. Я чувствую его влияние на мои тело и дух. Заметны изменение цвета радужек и истончение кожного покрова. Спутанность сознания. Впрочем, это малая цена за возможность продолжать путь. Арфы не затихают. Во снах по-прежнему предстает Город.

Верилий полагает, что мне следует отдохнуть».

Адриана отложила карандаш и выпрямилась в седле. Помассировала затекшее запястье. Моргнула.

Окружение уже привычно сменилось с леса на холмистую долину валунов. И в этом был весь Юг. Скупая дань балансу в непостижимом замысле Создателя. Если сердце Империи сияло и гнило, ее задворки дышали первозданной пустотой и серостью. Впервые в жизни Адриана скучала по уродству застроенного Минратоса.

Когорта шла без привалов уже третий день. Нестройный ряд пик вздымался над шеренгами, словно подпирая тяжелое, серое, как алчные глаза Цертина Данария, небо. Пыль, поднимаемая сотнями коней, прилипала к одеждам, забивала легкие, оседала на волосах и лице. Хотелось пить. Но Адриана молилась богам, чтобы те не посылали дождь. Ехать по липкой, тянущей вниз грязи было бы еще большим проклятием.

Лукан как-то говорил, что любая погода на Юге одинаково отвратна. С весенним дождем размываются и без того запутанные тропы, случаются оползни и разливы рек. Летнее солнце приносит засуху и лесные пожары. Под его жестокими лучами тухнет вода во флягах. Дикари звереют в жару. Чаще нападают на продовольственные караваны. Мягкая осень, как ее назвали бы дома, опасна капризным ветром и пылью. Южные зимы пробирают до костей, замораживают воздух где-то в горле и на кончиках ресниц. От холода не спрятаться даже за слоями одежды. Зимой приходят хасинды — племена, окончательно сдавшиеся своему звериному нутру.

Не видя ничего из этого, Адриана боялась Юга, встретившись лицом к лицу — возненавидела. Эту землю хотелось перелепить, изменить по новому чертежу, исправить. Гай смог бы ее исправить.

— Сестрица, — оклик Верилия пробился сквозь противоестественные переливы музыки, — очнись и посмотри. Конец наших мучений.

Адриана проследила взглядом за его рукой и облегченно выдохнула. На одиноком утесе, невдалеке от тропы, возвышалась башня форта Драккон.

* * *

Дом Драккон, некогда великий и почитаемый, утратил свое место среди альтус много десятилетий назад. Что-то случилось с их кровью, и потомки сновидцев потеряли магический дар. Еще при предыдущем Архонте Дракконов низвели до лаэтан и сослали на южные рубежи Империи — доживать свой век и приносить пользу немногими оставшимися способами. Магистры увидели в этом возможность. Выточили крепость в скалистой породе, укрепили бухту и воздвигли порт, став единственной точкой морского сообщения с этим непроходимым краем.

Обычно надменный дядюшка искренне восхищался изгнанниками-Дракконами. Адриане их «подвиг» казался странным и чернеющим от недосказанностей. Любой хоть отчасти знакомый с логикой человек непременно задался бы вопросом, как лишенное магии, растратившее все богатство семейство сумело закрепиться в неспокойном регионе, снабдить его необходимыми для строительства ресурсами и укротить камень, сотворив почти что второй замок Тенебрис.

Ныне все эти тонкости мало волновали ее. Адриана устала и была счастлива увидеть крепкие стены из черного камня, почуять тошнотворный запах живого города, громкие звуки его быта. Сердце жрицы приятно екнуло в унисон с лязгом цепей, опустивших окованный деревянный мост, на мгновение соединивший уютный островок цивилизации с жестокой варварской наружностью. Каким бы пафосом это ни показалось ей впоследствии, сейчас Адриана полностью соглашалась с такими мыслями. Угловатые военные постройки были готовы служить воплощением гения Уртемиэля, а жаркий очаг и горячая пища — величайшими сокровищами Империи. Должно быть, маршировавших следом солдат не могло бы отвлечь и само сияние Золотого Города.

Они проехали над естественным рвом — широкой полноводной рекой, подступавшей прямиком к укреплениям — и направились по грязным, но все-таки мощеным улицам к приземистой прямоугольной башне, со всех сторон облепленной домами, столь жалкими и неказистыми, что ближе к Минратосу не каждый хозяин рискнул бы содержать в них рабов. Чем ближе становилось главное строение форта, тем сильнее росло беспокойство. Адриана не могла понять, что именно было причиной — необычно малые размеры города, кособокие здания высотой всего в один этаж, будто от страха жавшиеся к самой промерзлой земле, или же плотно обступавшая войсковую колонну толпа обитателей этого последнего рубежа здравого мира. Уже мало похожие на тевинтерцев поселенцы, которых выдавали скверно выбритые лица, широкие лбы и смуглая кожа уроженцев восточных провинций. Бородатые аламарри, грубые, неправильные, звероподобные, покрытые вязью синих татуировок. Вдвойне уродливые отпрыски бездумных союзов этих несчастных, возникавшие будто бы из самых стен или из темных проулков между лачугами. Все они смотрели исподлобья, настороженно, с плохо скрываемой злобой и, как показалось, страхом. Сопровождавшие командора мечники из передней центурии были вынуждены разгонять их ударами мечей, к счастью, пока еще заправленных в ножны. Напор толпы все нарастал — а Адриана вдруг поняла, что так и не видела во всем форте ни одного солдата, кроме подчиненных брата.

Наконец легионеры смогли расчистить проход, решившись обнажить мечи. Голова колонны, провожаемая взглядами местных — чуть более испуганными, чем прежде — прошла на небольшой пятачок утоптанной земли, по другую сторону которого высились наглухо запертые, обшитые металлом ворота со знаменем драконьей пасти над ними.

— Вот и гадать теперь, мессер командор, отворят или нет… — буркнул центурион, обращаясь к Верилию. — Встретить ведь обязаны, нелюди.

— Они не знают, что мы прибыли, Нимиан. Так и задумывалось. Магистр Драккон не должен успеть предупредить Эонар, если они в сговоре. И, судя по цирку уродов на улицах, никто и не собирается ему сообщать.

— Да, Альвиний, знаю. Поэтому мы сюда перли пешком, а не на корабле, с комфортом. Политика, интриги, все прочее. Но ребята устали в край. Гномы все изворчались. А твоя сестрица сейчас вовсе душу Богам отдаст. Смотри сам.

— Адриана?

Услышав свое имя, она повернулась и посмотрела на брата. Слишком резко. Адриана почувствовала, как заваливается на бок. Прочь из седла, на землю. В глазах потемнело, а слух взорвался от криков.

— Проклятье! Адриана! Что стоишь, демоном вылупленный?! Беги за целителем!

— Как же? Целители в хвосте колонны, да и не зайдут они сюда. Тут наша центурия с трудом помещается…

— Мне плевать! Исполняй!

Крики стихли, а потом она стояла на ногах, вцепившись в посох, и Верилий тряс ее за плечи.

— Адриана? Адриана, посмотри на меня! Брось ты эту штуку…

Она замотала головой.

— Не могу… Упаду.

— Когда в последний раз ты оставляла треклятый посох? Я же говорил…

Брат постелил на землю свой плащ, затем подхватил Адриану на руки и бережно уложил.

— Вот. Полежи, отдохни. А я пока разберусь, что здесь с администрацией. Нимиан приведет целителя…

Его прервал оглушительный скрежет с другой стороны пустыря. Адриана приподнялась на локтях и проследила за взглядом Верилия. Ворота распахнулись, выпуская десяток солдат необычного вида и блеклого, низкого человека в дорогих одеждах с двумя слугами-эльфами. Адриане подумалось, что с такого расстояния его можно было бы принять за гнома, только безбородого. Пройдя три десятка шагов, человек остановился в недоумении, переводя удивленный взгляд с нее на Верилия, затем на легионеров и вновь на нее.

— Позвольте, а что, собственно говоря, здесь происходит? — только и успел сказать он, прежде чем Верилий отчеканил:

— Моей сестре стало плохо от долгой дороги, и она лишилась чувств. Возможно, этого не произошло бы, если бы меня и моих людей не вынуждали ехать сюда по запруженным сопорати улицам и стоять на продуваемом ветрами пустыре.

— Продуваемом ветрами… Запруженным сопорати… — человек выглядел растерянным, но тут же взял себя в руки. — Подождите, каких ещё «ваших людей»?

— Моих солдат. Вторую когорту первой терции легиона Саар-То. В общей сложности девять сотен человек, не считая подконвойного расчета инженеров Гномьей Амбассадории со специальными инструментами и верхового транспорта. Все это надо разместить в форте до темноты. Надеюсь, там достаточно просторно. Когда я смогу видеть магистра Драккона?

Адриану удивила резкость произошедшей в брате перемены. Только что он, не находя себе места, носился вокруг нее на грани паники — и вот уже спокойно чеканит приказы, не позволяя опомниться несчастному встречающему. Возможно, Вер куда лучше подходил для столицы, чем ей думалось.

— Собственно, я и есть магистр Кадм из Дома Драккон. И мне не сообщали об усилении гарнизона.

— Мы не усиление, магистр, — Верилий произнес привычный титул безо всякого почтения. — Прибыли сюда по личному поручению Архонта Декратия Игниса. Теперь прикажите своим слугам перенести мою сестру в крепость и озаботиться её комфортом. После поясните мне причину неуставного вида ваших солдат и то, почему прямо перед воротами отведен участок, идеальный для окружения…

Эльфы подняли плащ с Адрианой за края и понесли к воротам. До нее донесся обрывок фразы Кадма Драккона:

— …не хватало тут столичных…

* * *

Трезвость рассудка возвращалась медленнее, чем она могла бы представить. В покоях с растопленным камином и шкурами на стенах ее разлучили с оружием, раздели и отогрели. Подготовили ванну.

Вода стала черной от грязи и пыли после первых же мочалок. Рабы сменили ее для повторного омовения — почти так же расторопно, как было бы в Минратосе. Адриана улыбалась самой мысли, что ей не придется возвращаться туда. В плен крошащихся мраморных стен и чужих приказов. Ее тело не станет разменной монетой. Ее веру не обернут против тех, кто ей дорог. Ее разум отныне будет принадлежать только ей.

Словно спеша разрушить иллюзию, Лерноуд прильнул лопатками к противоположному краю ванны. Золотистые локоны, очаровательное лицо юного раба, любопытные, до бесконечности древние лазурные глаза. Дух не изменился с их последней встречи. Наоборот, его образ стал еще более осязаемым. Адриана чувствовала, как он касается голой стопой ее бедра. Даже в горячей воде Лерноуд оставался ледяным. Отталкивать его не было сил. Он уже был внутри нее. Проник в каждую клетку ее тела. Пропитал собой мысли. Открыл перед ней карты… и исчез больше чем на месяц.

«Ты скучала по мне?»

— Что с моей одеждой? — без особого интереса спросила Адриана у единственной рабыни, оставшейся, чтобы ухаживать за ней.

Девица вздрогнула от звука ее голоса.

— Ее уже должны были отчистить, госпожа.

— Сходи за ней.

Их оставили наедине, и жрица плеснула на духа водой, чтобы проверить догадку. Капли прошли сквозь казавшееся плотным тело. Лерноуд был реален только для нее.

— Я велела тебе не возвращаться.

— Мог ли я исполнить твое повеление? — он потянулся к ее ладони. Коснулся подушечками пальцев коротко подстриженных ногтей. Замер, когда Адриана пробудила силу. — Мы — это все, что у нас есть.

— Больше нет, — Адриана переплела их пальцы, сцепила в замок, ощущая свою власть над движениями и словами обоих. — Я планирую начать новую жизнь. Тебе в ней нет места. Мы можем договориться здесь и сейчас, что ты оставишь мое тело и найдешь себе новое. Или я сообщу о тебе магам Эонара. Они годами изучают Тень и ее обитателей. Уверена, им не составит труда избавить меня от не самого сильного духа.

Лерноуд усмехнулся и разорвал связь. Уперся ладонями в бортики ванны, нависая над Адрианой.

— Я нужен тебе. Твоя «новая жизнь» строится на фундаменте из лжи. Верилий ведь не сказал тебе, что вы должны забрать из Эонара? — его шепот пронесся чистым страхом по коже жрицы. От уха к низу живота. Вот только кто из них боялся? — То, что мы искали с таким рвением. Один из жрецов Звездного Синода. Оценщик Рабства. Твой милый братец должен посадить его в ту клетку, что гномы тащили за вами через три провинции, и доставить на пиршественный стол Архонта. Продолжишь доверять брату и надеяться на одну смертную жизнь с ним — потеряешь шанс на вечность с Ранвием.

Адриана сглотнула, вспоминая, что инженеры Амбассадории во главе с Галвриком действительно везли за когортой телегу с некой конструкцией. Это было причиной частых привалов. Но она не задавала вопросов. Слишком много времени занимали просьбы солдат. Впрочем, это не отменяло возможности того, что дух просто лгал.

— Мне нужны доказательства, — стараясь не выдать волнения, потребовала она.

Лерноуд наклонился еще ближе, вынуждая смотреть ему в глаза.

— Не порть интригу. А сейчас… будь мила с братом.

Стук в дверь, осторожный, но громкий, побудил Адриану опуститься в воду по шею. Давление и холод исчезли, не оставив и следа — только бедро онемело. Альвиния небольно шлепнула себя, возвращая чувствительность.

— Кто там?

Вместо ответа Адриана услышала скрип дверных петель и шаги. Посох стоял слишком далеко, у кровати. Но для простого защитного заклятья он был не нужен. Только концентрация. Иром. Вода обратилась серебром.

Звук шагов стал совсем близок, но Адриана не могла обернуться. Теплые ладони легли на плечи, и дыхание обожгло затылок. Она запрокинула голову, чтобы встретиться взглядами с вторженцем.

Верилий мягко улыбнулся. Огладил ее ключицу. Удивленно изогнул бровь, наконец почувствовав чары.

— Ты ждала кого-то другого?

— Прием был не слишком радушным. Да и наш дом не дружен с Дракконами.

— Ты меня очень напугала…

Адриана отняла его руку от своей груди. Стальное кольцо на безымянном пальце — клятва верности Имилии — жгло ее кожу. Она думала о Гае, о словах Лерноуда и гномьих инженерах. Вопрос сам слетел с губ:

— Что мы здесь делаем, Вер? Что так желанно сердцу и разуму Архонта?

Улыбка брата стала напряженной. Подобно тому, как часто делала сама Адриана, он сузил глаза, плотно сомкнул челюсти до боли в скулах. В знак успокоения жрица поцеловала костяшку выше кольца, пропустила импульс под загорелую кожу. Фокус энтропов, обычно недоступный ей — но посох вносил коррективы в возможности. А теоретических знаний у нее было достаточно.

— Я не могу сказать тебе. Как бы сильно я того ни хотел, — Верилий присел рядом с ванной, не сводя глаз с сестры. Адриана часто ловила такой взгляд. От Гая, от Акция, от Цертина Данария… От братьев такого взгляда обычно не ждут. — Но это и не должно тебя волновать. Это дело армии и государства. Не религии, и уж точно не семьи. Не задавай вопросов. Все очень быстро закончится, и ты уплывешь в Эмерий. Я зафрахтовал корабль к нашему возвращению из Эонара. Лучшая каюта — твоя.

Адриана нежно погладила брата по бритой щеке. Вздрогнула, когда он поцеловал ладонь, когда взглянул на изуродованные запястья. Что же было в его голове? Какие мысли? Какие желания? Кем был этот человек, должный являться ее двойником? Она ведь почти не знала его. Возможно, потому и боялась? Представить себе не могла, каково это: вновь быть так близко к части себя, отделенной замыслом Богов. Уже взрослыми, знающими о грязи и подлости мира. Даже согласившись сбежать с ним, Адриана чувствовала тьму и близость ночных кошмаров. А Вер просто любил ее. И почти наверняка терзался теми же вопросами.

— Тебе не подходит красный, — прошептал он, прерывая затянувшееся молчание. — Не подходит боль, обмороки и этот посох. Да он и не должен быть твоим. Отправила бы его в Кварин.

На такое предложение Адриана всегда отвечала колкостью. «Я все еще младший маг в роду». «Мои братья имеют дурную привычку появляться на свет без таланта к истинному наследию сновидцев». Но сейчас ей впервые хотелось сказать правду.

— Амеллий еще более близок к Созиданию, чем я. Посох отравит его дар.

Один из двух великих артефактов их Дома — посох Тракта Альвиния, младшего из братьев-сновидцев, принявших учение Богов — был проклятием для его потомков. В кристалл неизвестной природы была вплетена суть страдания и порока. Посох давал своему обладателю — по традиции младшему магу в роду — власть над искусством энтропии, но подпитывался его жизненной силой и трезвостью разума. Медленно истощал тело. Глаза, горящие тусклым красным светом, были первым признаком того, что посох пора передавать другому или же запирать в семейной сокровищнице. С обнаружением у Адрианы склонности к Созиданию, не свойственной предкам, все стало только хуже. Но посох, отвечавший ей искренней нелюбовью, жрица так и оставила при себе.

— Не раньше, чем отравит твой. И этого я допустить не могу.

Верилий потянулся к поясу и через пару мгновений передал сестре небольшой кинжал с черной рукоятью. Простое, но изящное оружие. Без магических узоров. Без чар. Адриана осторожно провела указательным пальцем по идеально заточенному лезвию. Надавила. Две алые капли упали в белесую от мыла воду.

— Зачем он мне? — сталь отразила красную радужку и воспаленный белок ее правого глаза. Она действительно слишком долго играла с посохом.

— Потому что ты прекрасна и дорога мне. А красоту должно оберегать. Я не смогу всегда быть рядом, — Адриана перевела взгляд на брата. Зеркальные черты тронула печаль. — Но мне нужна уверенность, что с тобой не приключиться дурного. Чтобы идти дальше. Чтобы было за что сражаться. Я люблю тебя.

— Я знаю, Вер.

Дыхание сбилось. Что-то странное, невыразимо драгоценное и неправильное было во всем, что они говорили. Но Адриана не могла понять, что именно.

Верилий вновь попытался коснуться ее, но отдернул руку, как от свежих углей. Встал и отошел от ванны. Адриана больше не могла видеть его. Но слышала, как нервно он сглатывает и вдыхает прогретый воздух.

— Если будет необходимость защититься — бей в шею. И варвар, и легионер прикрывают ее одинаково плохо.

Тяжелые и быстрые шаги, удаляющиеся прочь от нее, и последовавший за ними громкий хлопок дверного полотна заставили Адриану испуганно вздрогнуть, прижимая подарок к груди.

* * *

Кадм Драккон ожидал их в ничтожном подобии триклиния.

В центре зала горел круглый очаг, дым от которого стлался под потолком, не находя выхода. У трех стен стояли крепко сбитые, грубые столы, слишком высокие для того, чтобы за ними можно было возлежать. К ним, словно в насмешку над нормами приличия, были приставлены такие же грубые скамьи.

Верилий наклонился к сестре.

— Ничего не поделаешь. Таковы уж варварские порядки. Магистр Драккон, — уже громче поприветствовал он хозяина. — Мы рады будем сидеть за вашим столом.

— Ох, умоляю вас, мессер Альвиний, я прекрасно понимаю, что наши порядки далеки от того, к чему привыкли в столице. Но, как говорят местные, если ты спишь с собаками, у тебя появятся блохи.

— Остроумно, — соврал Верилий прежде, чем Адриана успела возмутиться. — Я надеюсь, наше прибытие не слишком вас обременило?

— Обременило бы меньше, если бы меня уведомили заранее. И если бы вы не стали предъявлять претензии с самого начала разговора.

— Такова уж особенность нашего задания здесь. Я шел через три провинции не затем, чтобы быть убитым в засаде на… Что это у вас там было?

— Рыночная площадь. Мы используем ее только по праздникам. А сейчас время такое, что на праздники плевать.

— Сложности с собаками или с блохами? — спросила Адриана, все-таки усаживаясь на скамью.

Драккон сощурил свои маленькие глаза.

— Не с собаками, монна, но с породистыми драконами.

— Что это может значить?

— Предпочту объяснить за едой. Вот, угощайтесь. Чем богат дом…

— Тоже местное выражение, магистр? — Адриана подозрительно сощурилась. — Вы весьма расположены к местным и их, кхм, культуре. Как на это смотрят ваши сограждане в ближайшей отсюда крепости?

Вопреки ожиданию, Драккон не растерялся.

— Вы об Эонаре? Не знаю. Они не присылали гонцов с конца Матриналиса. Что происходит, мне никто не докладывал. А в столицу, значит, доложили?

— Ничего конкретного, — вступил Верилий. — Просто обеспокоены последним донесением магистра Вигорта.

— Старый пес… — пробормотал Драккон. — И что же Корнелий?

— Трудности с взаимопониманием между ним и Архонтом.

— И ради этого потребовалась целая когорта и поддержка жречества? Уж не интриги ли это вашего дяди?

Верилий посмотрел прямо в глаза магистру и как ни в чем не бывало потянулся к блюду с хлебом.

— Уверяю вас: Лукан тут ни при чем.

— Просто не каждый день прибывают девять сотен лбов с оружием наголо, от Архонта, которого я в глаза не видел. Через подозрительно короткое время после того, как старый Корнелий отбывает на Север. Один. На личной галере. А вы по дороге, через всю Империю. Что вам мешало воспользоваться флотом?

— Таков был приказ, — пожал плечами Верилий. — Я разбираться не стал. Что это у вас такое?

— Полбяная каша с ягодами. Осторожнее, кислят.

Брат наложил себе десяток ложек и принялся уплетать с таким видом, словно ничего не произошло. Адриана же ясно поняла — этот дикий магистр с самого начала догадался, зачем они здесь. Но поднимать тревогу почему-то не стал.

— Послушайте, я действительно мало что знаю. В Эонаре что-то стряслось. Мятеж или бунт. Может они Завесу к демонам порвали своими экспериментами? Мне ровным счетом все равно. Но видимо, не все равно столичным бюрократам. Я видел, что бывает, когда они присылают молодчиков вроде вас — с приказом, но без четкого разбора. Летят головы. Причем чаще всего абсолютно лишние… То есть по мнению таких, как Змей. Мое дело незаметное, но важное — курировать поставки. Без меня и форта здесь все встанет. Так что ни мне нет резона участвовать в «проблемах» Корнелия и Архонта, ни вам — меня в этом обвинять.

— Вас никто не обвиняет. Пока что, — в голосе брата появилась знакомая уже сталь. — Но это можно устроить, если вы будете слишком много — или наоборот, слишком мало на себя брать. Мы здесь не для того, чтобы спрашивать с вашего маленького форта. И мне жаль, если в прошлом такое и впрямь бывало.

Верилий улыбнулся — совершенно неискренне, но убедительно. Так улыбался Лукан. Так улыбались сенаторы в Магистерии. Иногда, к особой досаде Адрианы, такая улыбка касалась губ Гая Ранвия.

— Было, есть и будет впредь. Вам этого не изменить. Но если Корнелий не оклеветал меня, значит, там что-то другое, о чем он беспокоился?

— Верно. Поэтому мы и здесь. Сами не знаем, зачем. Приказ получен, и все. От вас требуется лишь посильное содействие и отсутствие какого-либо дальнейшего интереса к этому делу. Вам все равно — пусть так и остаётся. Иначе, дядюшка может о вас ненароком вспомнить. Кстати о нем…

Кадм с тяжелой усмешкой приподнял брови.

— Слушаю.

— Вам необходимо оставить Эонар без каких-либо поставок, пока мы не подойдём к его стенам. Абсолютно никакого снабжения. Даже по специальным заказам. Это сравнительно легко сделать. Лукан прекрасно умеет выбирать места под закладку укреплений.

— А жрица из Строителей здесь, чтобы помочь вам найти вход, не так ли? Вы упоминали ваше родство. Удивительное сходство. И совпадение тоже немалое.

— Это не имеет отношения к делу. Адриана здесь под моей ответственностью. Это все, что вам следует знать.

Верилий остановил ее в коридоре. По его лицу Адриана поняла, что брат недоволен.

— Не стоит тратить время на упрёки, Вер. В горах быстро темнеет. А мне будет спаться спокойнее, если я буду уверена в твоей безопасности.

— Ты отправишься со мной. После того, что я слышал, оставлять тебя в форте, как просил Лукан, было бы неразумно. Драккон волком взвоет от твоих столичных замашек. Это может создать проблемы по возвращении.

— Не вижу ничего особенного. Но спасибо. Не знаю, что бы я здесь делала без тебя.

— Просто не стоило говорить с ним так, будто вы в Магистерии. Тут совсем другие игры.

— Я не солдат, Вер. Мне не понять.

— И он не солдат. Он нечистый на руку чиновник. С ними не надо возиться, как с достойными оппонентами альтус. Припугнула разок — и достаточно. Даже если пугать придется дядей.

Адриана рассмеялась:

— Он страшнее любого демона, можешь мне поверить.

— Мессер Альвиний, — голос магистра Драккона раздался с другого конца коридора.

Он спешил к ним в сопровождении трех солдат, которых никак нельзя было отличить от варваров. Похоже, тех самых, с которыми он их и встретил.

— Я подумал, что вам может пригодиться сопровождение. В сумерках Эонар будет сложно найти. Зато себя обнаружить легко. Хотя там нет достойного гарнизона — одни маги, зоркость глаз у них никто не отбирал. К тому же, как только я отдам приказ о сокращении поставок, они заметят. Идти туда вам предстоит трое суток. Если в Эонаре Лукана и его схемы знают так же хорошо, как я, если Корнелий оставил инструкции, то у них совершенно точно припасен канал теневого снабжения. Они могут засесть там на месяцы — при еде, воде и амуниции. Аламарри помогут вам перекрыть этот канал.

— То есть они не просто выглядят как животные? Они и есть из них.

— Других солдат здесь найти сложно. Они не ударят в спину, это я вам гарантирую.

— Хорошо, — кивнул Верилий. — Проводники действительно не помешают. Но в темноте я выступать не рискну. Вам придется потерпеть нас ещё одну ночь. Надеюсь, в спальнях есть дымоходы?

Словно болезнь зло проросло в них.

Их гордость отвергала любую меру ответственности.

Не сами они, но их хозяева повергли их.

И в ярости они вскричали на богов,

Которые не отвечали.

И они возжелали отомстить

Богам за нарушенные обещания.

А через них

И Создателю с Его миром.

Песнь Тишины 3:15

За последние три дня Адриана много думала о том, зачем же они здесь. Следуя за братом, она спрашивала себя: зачем Архонту было срывать своего фаворита на непонятное задание, рискуя не только собственной безопасностью, но и Лукана, и всей столицы? Зачем он оставил их в конце ужина? Зачем Лукан велел Веру прибыть на Юг тайно и как согласился отпустить с ним ее?

Зачем восстал гарнизон Эонара, составленный сплошь из магов? Чего боялся Кадм Драккон, запершись в своем форте с минимумом солдат?

Эти и многие вопросы беспокоили Адриану с тех пор, как пасмурным дождливым утром когорта выступила через восточные ворота городка под лживые напутствия магистра и направилась в горы. У нее не было ответов, Лерноуд молчал, а Вер (если он знал больше своих людей) мрачнел тем сильнее, чем ближе они подбирались к цели.

Приближался полдень четвертого дня с момента, как был покинут форт, когда барабаны, отмерявшие темп шагов легионеров, смолкли, призывая колонну остановиться. Адриана, чей мерин шел в ногу с конем брата, услышала горький выдох:

— Здесь.

Они встали на поросшем хвойными деревьями пригорке — почти плато, достаточно широком, чтобы уместить на себе всю когорту, кроме гномов. В полутора лигах к востоку, надменно взирая на буйные воды океана, высился Эонар.

Крепость, определенная Луканом, спроектированная Кругом Строителей, заложенная трудолюбивыми руками солдат и магов легиона Хива-Теш, была полной противоположностью грубому, примитивному, утилитарному Форту Драккон.

Воплощенная в камне мощь Империи, достаточная, чтобы сдерживать за своими стенами даже самые извращенные и нестабильные плоды постоянных попыток человека познать суть Тени. Адриана знала, что на другом краю этой варварской страны, где цивилизация терпит окончательное и перманентное поражение, точно такая же крепость — Остагар — сдерживает самых диких аламарри в их излюбленных болотах. Ежегодно на оборону границы от толп тупоголовых варваров выделялось ровно столько же средств, сколько на защиту от существ Тени. Такое небрежное обобщение всегда казалось Адриане преступным.

— Похоже, они все-таки ждали нас. Встали в Пик, значит, рассчитывают идти в атаку… — задумчиво проговорил Верилий, отнимая от глаз оптический цилиндр.

— Но по словам магистра Драккона, переданным вами же, командор, Эонар почти не располагает подготовленными солдатами. Большая часть гарнизона — маги-исследователи, — возразил сутулый лысый маг, переминавшийся с ноги на ногу справа от него.

— Магистр Кавелл, — Верилий вздохнул, — они приняли наступательную формацию. Следовательно, не настроены проводить переговоры. И тем самым заведомо ставят себя в положение врагов Империи. Я не собираюсь производить исключение для кучки родовитых альтус.

— Как вам будет угодно, командор. Я не собирался ставить под сомнение этическую сторону вашего наблюдения. Меня лишь беспокоит, что возможный противник избрал именно эту формацию. Без поддержки пехоты они слишком уязвимы и не могут этого не понимать. Следовало бы встать Полумесяцем и занять глухую оборону. В идеале — вообще оставаться за стенами! Нет, слишком явная ошибка. Одно дело, когда нашу тактику бездумно повторяют варвары, но здесь речь идёт о гражданах Империи. Что-то не сходится.

— Разъезды наших проводников не обнаружили засад и ловушек. Тайных поставок продовольствия, как опасался Кадм, тоже не замечено. А перед нами все же не воины — кабинетные крючкотворы. Так что какой бы явной ни была ошибка, на наше счастье, заметили ее только вы, магистр. Теперь позвольте мне сообщить об этом солдатам.

Адриане не понравился его тон.

Верилий усмехнулся и пришпорил коня, отъезжая к своим центурионам. Ободряюще подмигнул сестре. Возвысил голос.

— Нечасто нашему Саар-То приходится выступать против сограждан. Тем более магов. Но это будет уже второй раз за последнее время — и я надеюсь, что Минратос нас всех многому научил. Иначе придется поджать хвосты, возвращаться в Кварин и менять хороших парней с Равнин на всякое одержимое отребье. Да еще и доплачивать за это. Мне оно не надо. Вам тоже. Потому что эти умники вон там не придумали ничего лучше, чем встать в Пик. Совсем как ингриши при Тревисе. А любой из вас, кто был там со мной и императором Ишалом, прекрасно знает одно. Лучшая стратегия против Пика, мессеры — это Пик еще больший. Так что я скажу: давайте пройдем через них, как кинжал через плоть раба!

Ответом был шквал одобрительных криков и ударов оружия по щитам. Верилий позволил гвалту подчинённых стихнуть и закончил, твердо и громко:

— Превосходно, встаем в Пик! Илитис, Нантерий — на фланги. Левый и правый соответственно. Взять удвоенный темп. Охватить противника растянутым строем. Нужно отрезать их от крепости. Нимиан — в резерв, охраняй инженеров и коней. Иди следом двухрядной колонной. Мы наступаем по фронту. Нормальным темпом. Алатрис — Левый склон. Альба — Правый. Кордий — Основание. Целители — сгруппироваться в Основании. Боевые маги — занять позиции на Склонах. Ориентация на Вершину.

Адриана поморщилась. В приказах брата звучала та же резкость и странность, что и в Минратосе уже больше месяца назад. Всего лишь набор слов — таких же бессмысленных и чуждых, как и вся армия Империи. Бесполезный, устаревший придаток, тоскующий по временам, когда могущество Тевинтера держалось на грубом металле, а вовсе не Силе, способной бросить вызов Богам. И Верилий, ставший покорной частью этой умирающей конечности. Широкие, толстые пластины доспеха сдавливали его и ослепляюще сверкали на солнце. Брат выглядел нелепо и, как ей казалось, сам не был до конца уверен в том, что говорил.

Но солдаты, похоже, сразу поняли, чего от них требует командор.

— В Пик! — разнесся над шеренгами повелительный клич.

Стройная колонна рассыпалась по округе. Люди заметались вокруг, срываясь с быстрой ходьбы на бег лишь затем, чтобы через два десятка шагов замереть в неудобных позах, вцепившись обеими руками в древка пик. Или прилаживая на поясах мечи, исчезнуть за гранью взора и парой ближайших холмов. А то и вовсе встать один за спиной другого, перекрещиваясь остриями своих жутких орудий. Треть мечников вдруг отступила куда-то назад, за сбившихся нелепой толпой целителей, ближе к Галврику и прочим гномам с их странной клеткой. Туда же, в тыл, отводили и коней.

— Давай помогу, — Верилий уже спешился и передал скакуна под уздцы центуриону Нимиану. Адриана вновь поймала взгляд, который не смогла прочесть. Беспокойство? Страх? Решимость?

Брат протянул ей руку.

— Нет, благодарю, — она спрыгнула на землю, порадовавшись, что со времени последнего привала не успели занеметь ноги. — Видишь? Сама справилась.

— Как знаешь. Стоять тебе придется долго, — хмыкнул Верилий. Окликом остановил спешившего на другой край пригорка магистра — того самого, который спорил с ним.

— Магистр Кавелл, — начал брат несколько более почтительным тоном. — Прошу вас во время битвы присмотреть за моей сестрой. Пусть она будет с вами на Правом склоне.

— Только из многолетней привычки к вам, командор, и из уважения к трибуну Аммосину, — раздраженно прошипел магистр. — Слава Тоту, старик остался в столице и не видит, как вы распоряжаетесь преимуществом прямого командования. Монна Альвиния, берите свой посох и не отходите от меня ни на шаг.

При упоминании посоха Верилий напрягся и, как показалось Адриане, хотел возразить, но промолчал.

Кавелл повел ее к шеренге боевых магов, расположившихся позади ощетинившихся остриями пикинеров. Все в грубых красных плащах с кожаными щитками у плеч. Она выделялась пышной волчьей шубой и черным сукном хитона. Слишком хорошая мишень… Кавелл тоже это заметил.

— Не вздумайте атаковать хоть кого-то! — снова зашипел он, на этот раз в самое ухо. — Вы не боевой маг, это видно сразу. Займетесь самодеятельностью — только хуже сделаете, в первую очередь самой себе. Просто будьте рядом, не высовывайтесь и молитесь, чтобы командор все-таки не прогадал…

Адриана занервничала. А что если Вер действительно недооценил магов Эонара, и их показательно-глупый маневр — на самом деле искусная приманка, должная обмануть бдительность? Думал ли он об этом? Подозревал ли? Адриане захотелось прочесть его мысли — так внезапно и так сильно. Взглянуть его глазами — такими похожими, но смотревшими на нее и на мир вокруг необъяснимо иначе.

Навершие посоха соблазнительно сверкнуло под беспощадным южным солнцем…

* * *

Первым, что она ощутила, вновь сфокусировав зрение, было чувство полета. Или невообразимой высоты. Словно на все вокруг вдруг стало возможно смотреть только сверху. При этом, как и при снохождении, она не вполне четко определяла себя в пространстве. Не было незыблемых верха, низа, права или лева. Она просто знала, что там — это абстрактное направление ограниченные органы чувств и сознание должны были считывать как под ней — существует бугристое побережье со стоящей на нем крепостью, а на лесистом пригорке — когорта под командой ее брата, в чьи мысли она, похоже, проникла.

Она взглянула и изумилась.

Местность была плоской и широкой, словно пергаментная карта. Но при этом потрясающая в своих деталях. Были учтены малейшие шероховатости и неровности почвы, каждый валун или поваленный ствол дерева. Абсолютно все, что могло бы помешать или наоборот, помочь в грядущей битве. Все представало понятным, способным к просчету и выверению. Подчинению малейшему приказу.

Сама когорта с такого ракурса действительно была похожа на схематичное изображение горного пика: широкий равнобедренный треугольник из трех линий пикинеров, лицом к прямому углу — «Вершине». Вдоль катетов — на внутренней поверхности «Склонов», параллельно составлявшим их солдатам — растянулись шеренги боевых магов. Где-то там и она с магистром Кавеллом. У гипотенузы — «Основания» Пика — расположились целители. Теперь они не казались нелепой толпой: наоборот, компактность строя ощущалась на редкость замечательным решением. Из инцентра — самой сердцевины вписанной в треугольник воображаемой окружности — тянулся державший Адриану, поток мыслей. Оттуда руководил своими людьми Верилий. Брат беспокоился о ней, но с каждой секундой его волнение все сильнее затмевало другое чувство — холодное, колкое, властное. Командор Альвиний думал о противнике. Не о победе или поражении. Только о треугольнике в три раза меньшем, чем его собственный, терпеливо стоявшем у стен крепости, среди куч перегнившего дерна. О том, где следует надавить, затянуть, прогнуть, рассечь, чтобы превратить четкую фигуру со стойкими центрами в беспорядочно отступающие точки солдат. Ничего больше. Ничего лишнего, включая возможные потери. Жестокая точность хирурга, позволить которую способна только отрешенная, сухая изометрия мыслей.

Если во время службы брата обучили такому «мысленному виденью», то не удивительно, что он достиг своих успехов, особо приятных Архонту. Но исключительность, стоившая похвалы самого могущественного человека Империи, значила, что это далеко не привилегия всех командующих. Возможно, так проявлял себя спящий дар Верилия…

Поразмышлять об этом Адриана не успела. Треугольники-«Пики» зашевелились, медленно — невыносимо медленно! — двигаясь навстречу друг другу. Серебристые змейки фланговых центурий, извиваясь меж холмов, обгоняли оба, постепенно заходя в тыл второму треугольнику, невидимые и смертоносные. Они уже начали свое неотвратимое сближение позади гипотенузы противника, готовились закрыть ловушку, когда Адриана услышала стон. Она напрягла все свои без того обостренные чувства, силясь понять, кто, кроме нее, пребывая в этом эфемерном состоянии перспективы, мог бы издавать такой приземленный звук. Несколько тягуче-долгих мгновений она вслушивалась в стон, пыталась считать его тональность и определить источник, но он назойливо обволакивал ее, вскоре перейдя в какой-то давящий дребезг. Все органы в оставшемся внизу теле свело от боли, подобной той, что терзала каждого послушника и жреца, ступившего в Бариндур в роковую ночь ритуала. Тогда Адриана осознала: изнемогая от невыносимого напряжения, стонала Завеса.

Непривычно и страшно было ощущать ее такой натянутой. В Минратосе Тень входила в явный мир неспешным, вальяжным шагом самовлюбленного завоевателя, твердо знающего о сторонниках, ждущих его среди покоренных. Здесь изумрудно-ядовитый кошмар рвался на волю с остервенелой яростью почуявшего свежую кровь хищника. И ему точно кто-то содействовал. Кто-то в реальном мире.

Придавленный болью взор Адрианы различил уродующие пространство разрывы, которые, словно обладая собственной волей, возникали в одних местах лишь затем, чтобы переместившись при отсутствии какой-либо понятной траектории, сгруппироваться в других. Как на пути у обходивших Пики центурий.

Две исполинские воронки ирреального марева вгрызлись в пропитанную океанской солью почву в разных концах поля, затягивая в себя — в Тень — все в диаметре поражения. Камни, которые не могла сдвинуть никакая другая сила. Вихрящиеся серо-желтые столбы приморского песка. Солдат, искалеченных, вывернутых, вопящих в первобытном ужасе. Падающих сквозь обманчиво плотную землю в прожорливые колодцы. Неспособных противостоять угрозе или избежать ее. Гибкие шеренги легионеров смешались, сцепились вместе, пытаясь отступить с соблюдением порядка, но за считанные мгновения все превратилось в изломанное, бессмысленное бегство и губительную давку, спастись из которой не удалось почти никому.

А потом это вдруг исчезло. Без малого две сотни подданных Империи сгинули в бездне, не оставив следа. Ни своего, ни поглотившего их безумия. Поле снова было цельным и пустым, силясь разделить два сближавшихся войска.

Адриана не видела момент перемены — но смогла определить причину быстрее, чем ее тело допустило бы удивленный вздох. Верилий, учитывая покрытое его Пиком расстояние, еще не мог видеть, слышать и осознавать гибели своих людей. Следовательно, увиденное ею не было только картинами в сознании брата или достоверным отражением физического мира, но и чем-то иным, гораздо менее нормальным.

Тень позволяла себе вторгаться в ранее надежно защищенный предел человеческих возможностей. Сумела пересечь рубеж, воздвигаемый поколениями умелых сноходцев, и нарушаемый лишь редкими глупцами. Черту, четко разделявшую объективную явь и бессознательную иллюзию.

Тень пользовалась полученной свободой сполна. Издевалась, глумилась, безжалостно слепливая воедино реальность и их худшие опасения. Верилия и ее, Адрианы, собственные. Потому что в целой очереди разрывов она не переставала видеть искаженное нечеловеческой мукой лицо Гая Ранвия. Слышать настойчивые переливы вездесущих арф — коварные и обманчиво бесстрастные. Глубоко чуждые этому месту, состоянию и событиям, они не затихали, ожидая возможности жестоко оборвать все струны разом, породив давящую, нездоровую тишину. Возможность представилась.

Ровно за одно апатичное деление до того, как смениться отрезвляющим треском, скрежетом и криками.

Пики столкнулись.

Сравнение с кинжалом и плотью оказалось неожиданно точным. Легионеры врезались в строй магов, преодолевая яростное, но слишком слабое сопротивление. Стремились сократить дистанцию, пронзая незащищенные тела деревом и сталью. Продавливали живой, неуемной силой, не замечая никаких препятствий на пути к вражескому инцентру. Наседали на катеты-Склоны, разрывая изнутри, блокируя возможность контратаки. Все это — за считанные минуты с завязки битвы, исход которой уже казался решенным. Могло ли быть иначе? Соотношение сил изначально было более чем сомнительным.

Получалось различать отдельные яркие вспышки — некоторые маги все же не давались так легко, перехватывали инициативу и тогда наступающий треугольник истончался на несколько точек. Несколько жизней. Но тотчас уплотнялся: на место павших «точек» подходили свежие, из гипотенузы — а раненых, наоборот, забирали целители. Пик работал словно хорошо отлаженный гномий механизм, при этом не прекращая движения. Только боевые маги Кавелла не сражались, а просто шли вместе со всеми, будто их очередь еще не настала. Адриана предпочла не думать о том, каково магистру тащить ее, бездыханную, за собой, не теряя заданного темпа.

Она услышала Верилия. Его мысли. Надеялась, что настоящие. Брат был бодр и сосредоточен.

«Еще немного, и мы у них в инцентре. Давайте, ребята. Так, отлично. Использовать заклинания по диаметру окружности, рассчитать диапазон поражения цепной молнии. Не дать Кавеллу задеть своих. Нантерий должен ударить с тыла через минуту. Илитис — на двадцать секунд позже. Один, два… десять… двадцать… пятьдесят… Ну! Сейчас! Где они? Где…»

Осознание, мрачное и неотвратимое, прорвалось в мозг, принялось терзать и без того измученный объединённый разум. Испытывал ли Верилий то же жуткое, извращенное давление Тени, что и она? Доверял ли открывшимся видениям? Чувствовал ее поддержку? Или не был готов к отчаянному, истошному крику, зазвеневшему в собственном нутре? Адриана не знала, но кричала, кричала, пока меньший треугольник, пропустивший их Пик в самую свою глубь, взрывался живой, голодной чернотой…

* * *

— Назад! — Адриана забилась судорогой, не в силах выдержать этот крик, визг, рык, повторявшийся у нее в ушах бесконечной трелью.

Назад! Назад! Назад!

Только после удара наотмашь по лицу он стих.

Ее собственный надрывавшийся голос.

Кавелл стиснул ее голову ладонями, заставил смотреть прямо в свои выцветшие зеленые глаза. Она почувствовала окружавшую ее реальность. Изометрии больше не было. Мыслей Верилия тоже.

— Альвиния! Альвиния! Так, хорошо! Поднимайтесь, становитесь в строй… В строй! Хоть что-то вы можете? Ориентация на Склон!

Магистр был смертельно испуган. Встав рядом с другими магами, посмотрев туда же, куда и они, Адриана поняла, почему.

Прямо перед ними, всего в паре десятков футов, творилась бойня. Пикинеры, едва сохраняя целостность катета, сражались против тварей, описать которых Адриана была не в состоянии. По всей длине строя эти ненормальные, уродливые, чуждые подобия людей бросались на встречавшие их острия, кусали, грызли, рвали плоть и доспехи с остервенением, ничуть не меньшим, чем совсем недавно легионеры подавляли магов Эонара. У них не было оружия — лишь когти и клыки. Они не говорили, но издавали какой-то утробный клекот. Адриане могло бы показаться, что солдаты сражаются с животными. Только ни одно известное ей животное не изрыгало на противника черную, ядовитую слизь, едкую, как алхимическая кислота, целясь при этом прямо в лицо.

— Держать строй! Мы боевые маги легиона Саар-То, и мы не отступим! — магистр Кавелл пытался подбодрить своих людей, но голос его дрожал. — Империя и командор Альвиний верят в нас. Верят настолько, что не допускают и мысли, будто можно ломать формацию. И мы оправдаем оказанное нам доверие. Ни шагу назад! Прошибем этих приграничных выскочек, чем бы они ни стали! Принять лириум, мессеры.

Каждый маг достал из-за пазухи светящийся лазурью пузырек на цепочке, прокусил восковую пробку и опрокинул содержимое в рот. Адриана пожалела, что у нее такого нет — посох иссушил ее дочиста. Но она продолжала сжимать его в руках.

— По моей команде — цепную молнию приготовить!

Ей это представлялось разумным. Заклинания разрядов выжигали запас сил мага, нарушая его концентрацию и восприимчивость к энергиям Тени. Это должно было сработать — конечно, при условии, что мятежные маги и монстры были одним и тем же.

— Выброс!

Гроздья ослепительного белого света устремились к тварям и прошли сквозь них с торжествующим треском, задев нескольких несчастных солдат.

Ничего не произошло. Твари не сгорели, не упали замертво. Часть из них на мгновение замерла — а затем все с тем же утробным клекотом ринулась на шеренгу магов.

Адриана едва успела отшатнуться назад. Кавелл начал подавать новую команду, но одно из существ бросилось на него, повалив с ног. Она в ужасе отвернулась, тут же пожалев об этом. Со стороны Вершины на них неслась еще большая группа тварей. В их искореженные черные туши вросли пластины легионерских доспехов.

Адриана побежала. Путалась в складках хитона, полах шубы, падала, поднималась, опираясь на посох, и снова бежала. В голове пульсировала одна мысль — найти Верилия! Найти и сбежать. В Минратос, Эмерий, Кварин — куда угодно, лишь бы подальше от жестокого Юга. От Эонара. От этой битвы — ловушки, в которую самонадеянный брат позволил себя загнать! Она попыталась сосредоточиться, нащупать связь. Ее не было. Неужели… Она побежала дальше. И дальше, и дальше, к самой гипотенузе, высматривая в каждом попавшемся солдате черты Вера. Ничего. Она была одинока в этом месиве из пропитавшейся кровью мертвой земли, отчаянно сражавшихся людей и черной скверны.

Сквозь еще один участок строя прорвался десяток фигур в темных плащах и мантиях. Они сразу заметили ее — серое пятно меха посреди черного и красного. Приблизились. Обступили со всех сторон, словно не обращая внимания на творящийся вокруг кошмар. Люди? Твари? Ей было плевать. Она упала на колени и решила не двигаться… Один достал из сумки на поясе отливавшие сильверитом кандалы. Значит, все же люди. И они решили взять ее в плен. Запереть в своей проклятой крепости!

Из рукава шубы в ладонь скользнул кинжал — подарок Вера. Она напряглась и ударила снизу. Остро заточенное лезвие вошло в печень. Фигура в плаще осела и повалилась на бок. Последним, что Адриана увидела прежде, чем ее сковал парализующий импульс, было застывшее в изумлении лицо молодого послушника.

* * *

Ее бросили на выстуженные плиты перед крепостным храмом. Сильверит жег запястья. Адриана молчала. Просто не могла закричать. Так знакомо, так похоже на то, что вытворял с ее разумом и телом Декратий Игнис.

Только звук, подчинявший ее разум, отличался. Звон цепей и плеск подземной воды. Она уже слышала их. Но не могла вспомнить, где и когда.

Маги стояли полукругом. Тихие, идеально собранные и напряженные, они словно ожидали приказа. С ее позиции за капюшонами было не разглядеть глаз. Но Адриана была уверена — они белые и мертвые. Как у убитого послушника.

Мощная хватка зафиксировала голову в одном положении, вынуждая смотреть четко перед собой. На статую Разикале. Увидев, что на камне не было следов работы инструмента, Адриана задержала дыхание. Мысленно позвала Лерноуда.

Вместо духа вновь ответили цепи. Перезвон сложился в мелодию…

Почему она здесь? Зачем? Ответ так прост. Так очевиден. Чтобы служить. Быть ведомой. Частью. Звеном. Принадлежать Ему.

Он подошел успокаивающей теплой тенью. Величественный. Священный. Магистр Луций Фара, Оценщик Рабства. Верховный жрец Андорала, Владыки Цепей.

В боевой мантии, зачарованном доспехе, не имевшем веса. С гордо поднятой головой и холодной уверенностью. Таким она видела его в последние мгновения ритуала.

— Здравствуй, Адриана, — острый взгляд прорезал себе путь в саму ее суть. К отравленному посохом дару. — Ты выглядишь изможденной.

Он коснулся ее ноющей после удара скулы. Боль ушла.

— Мой лорд Оценщик. Где же вы были? Я взывала… К Архитектору Красоты, к вам, к Корифею Тишины. Но ответом была музыка без слов. Арфы.

— Это не просто арфы, дитя. Не просто музыка, — уверил ее Оценщик Рабства. — Эта Песня — инструмент абсолютного контроля. Тот, кто овладеет умением направить ее, станет богом. Я нашел, что было мне обещано, и вернулся, чтобы властвовать. Ты помогла мне на этом пути, маяк Гая Ранвия. За одно лишь это я протягиваю тебе свою руку, а не рабские оковы. Ты принимаешь мою милость?

Внезапно она почувствовала себя безгранично свободной в его цепях. Иные оковы более были не властны на ней. Сильверит. То, что она могла ощутить своей кожей. Долг — перед Империей, перед дядей или родом. Вера — в Богов, в любовь Архитектора Красоты, в совершенный мир. Страх — боли, Архонта, замужества и пожизненного заточения. Все опало во тьму — в бездну глаз Оценщика Рабства. Она потянулась к нему с благоговейной улыбкой. Он спасет ее. Защитит от всех бед. Служа ему, она спасется.

Но прежде, чем ее ладонь оказалась в его, глубокий, надрывный трепет струн арфы вырвал Адриану в реальность.

На месте Оценщика Рабства стояло нечто. Острый, закаленный уродством разум скульптора и художника позволял уловить каждый изъян пропорции и цвета. Оно было темным. Смешало в своей палитре черный, серый и багровый. Почти десять футов высотой, настолько тонкое, словно в его теле не осталось ни органов, ни мышц. Грудь и шею скрывало странное переплетение металла и плоти. Знаки на этом металле походили на символику Дракона Рабов. Одна рука была длиннее другой. Или же оно просто не решалось вправить кость правого плеча, а потому прижимало его к себе? От груди до самых ступней ниспадала боевая мантия. Лицо Луция Фара, которое монстр носил подобно карнавальной маске, терпеливо улыбалось, пока Адриана рассматривала его.

— Как такое возможно? — прошептала она, когда поняла, что лицо могло держаться лишь на своих собственных мышцах. Что монстр действительно был тем, за кого себя выдавал. Но разве боги могут быть столь уродливы?

— Стремление выжить и немного усилий способны проложить путь через тернии к звездам. К несчастью для идей магистра Ранвия, процесс имеет мало общего с Красотой. Но тебе, похоже, вовсе не страшно, — не без удивления заметил Оценщик Рабства. — Это радует. Мне бы не доставило удовольствия подчинять твою волю, чтобы избавить от противоречий и слабости. Нет, Адриана, ты не страх, но само Любопытство. Не так ли?

«Позволь мне, — наконец заговорил Лерноуд где-то в ее ухе. — Доверься мне. Я уже имел с ним дело. Я справлюсь с ним. А ты займись посохом. Дай брату возможность вытащить нас отсюда».

Лазурь застлала ей глаза едва проницаемым маревом. За ним яркой красной звездой сиял кристалл посоха. Дух завладел ее голосовыми связками.

— Здравствуйте, магистр Фара. Хоть весьма заметно, что я опоздал… опоздала с пожеланием.

— Так вот что обещал тебе Ранвий за услугу. Вопиющее расточительство с его стороны — не менее вопиющая глупость с твоей. Ты ведь вовсе не имеешь представления о том, во что влез?

Не слушать их. Это не было важным. Только посох. Спасение для себя и Вера. Но если Оценщик Рабства сумел выбраться из Тени, значит, и Гай тоже? Она должна была это узнать. Но вернуть контроль над телом уже не могла.

— Не просветите? — собственный голос в пользовании духа казался до неприличия высоким. — А то мы уже измучились в догадках. Что вы нашли, мой лорд?

Сделать шаг. Протянуть руку. Красная звезда застыла в ее ладонях. Обращаться к Энтропии не было смысла — слишком слаб был разум, поделенный поровну между двумя. Но Гай учил ее, что и Созидание может ранить, даже убить. Главное — правильно оформить мысль.

— Тьму. А в ней то, что было желанно каждым, — ответил Оценщик на вопрос Лерноуда. — Внешнее искажение — ничто в сравнении с могуществом и вечностью мысли. Испытания окончены успешно. Отныне мы стали богами.

— Но я вижу перед собой всего одного… бога, мессер. И еще одного в камне. Могу я полюбопытствовать, что стало с моим лордом Архитектором? Или с милейшей Прорицательницей Тайны? Завеса трещит по неровным швам, но их как не было, так и нет.

Камень. Камень, вечный, но мертвый, должен был подойти.

— Ты уже знаешь ответ на один из заданных вопросов. Прорицательница Тайны в плену у Архонта и Змея. Разбитая, не сумевшая воспринять свою силу. Архитектор в Городе, — в хриплом голосе жреца вспыхнул гнев. — В черном, как сама тьма, Городе, куда ты нас проводил. Впрочем, вряд ли ты знал. Никто не мог знать. Но ты занял наш маяк и использовал его пламя для своего воплощения. Пока он горит, пока сохраняется связь, Завеса продолжит рваться.

Адриана почувствовала растерянность. Не свою — духа. Важнее было другое. Гай оставался в Тени. Его кричащий, измученный образ в разрывах Завесы был реален.

— При всем уважении, мой лорд, здесь какая-то ошибка…

— Ошибку допустил Ранвий, когда потерял контроль над маяком. Не до конца, иначе арфы бы молчали. Но позволять ей блуждать без всякого знания о своей роли, одержимой тобой… Это закончится здесь.

Красный вспыхнул среди лазури, возвращая Адриане контроль над телом и ослепляя искаженного гиганта. Когда она вновь открыла глаза, Оценщик лежал на земле без чувств. Двор вокруг них был заставлен мраморными статуями.

Из-за ворот раздалось ржание коней и взволнованные оклики брата. Эонар был взят.

* * *

— Сильверит! — скомандовал Галврик, с опаской поглядывая в сторону скованного Оценщика Рабства. — Оно не будет без сознания вечно! Поторапливаемся, народ!

Адриана пыталась унять дрожь ладоней и хотя бы немного облегчить боль в запястьях. Даже сквозь наручи кандалы сумели повредить кожу, а никто из целителей не пережил битву. Со слов Вера стало понятно, что уцелели лишь те, кто был с центурионом Нимианом в резерве. Если изуродованный магистр говорил правду, гибель солдат была на ее совести.

Непогасший маяк делал Завесу слабой и тонкой. Это звучало опасно и безумно. Чары не должны были работать так. Гай предупреждал, что формула изменена, но чтобы настолько сильно и жестоко… У всего этого должно было быть более разумное объяснение.

— Пресс! — вновь раздался из кузни басистый приказ Галврика.

Что так старательно ковали гномы уже где-то с час, Адриана могла только предполагать. Клетка, круглая, высокая и узкая, с множеством небольших отверстий в прутьях, теперь казалась не то что странной — попросту непрактичной. Особенно там, где на стыке дверцы и полотна зияла дыра. Впрочем, теперь хотя бы было ясно, для кого она предназначалась.

Брат был рядом. Раздавал приказы выжившим, устанавливал караул, отправил отряд проверить внутренние помещения крепости.

«Они ничего не найдут, — докладывал Адриане Лерноуд. — Маги все уничтожили. Все записи, журналы посещений Тени, заметки о разрывах. Их слепок остался на ткани Завесы, но прочесть могут только спящие. Ни нам, ни тем более Архонту лучше их не видеть».

— Нам придется задержаться здесь на ночь, — Верилий вывел ее из раздумий нежным прикосновением к плечу. — Я распорядился подготовить покои для тебя. Все хорошо?

— Столько мертвых, Вер. И я помогала убийцам.

Брат присел рядом, прижал ее к себе. В его объятиях было уже не так больно и страшно. Но чувство вины все еще мерещилось сильверитовыми кандалами на запястьях.

— Ты не имеешь никакого отношения к этому кошмару. Безумные чародеи и их слабая воля — вот что стало причиной.

— Нет, Вер. Не только это, — Адриана отстранилась со слезами на глазах. Она хотела рассказать ему сейчас — прежде, чем он повезет Луция Фара в Минратос. — Существо, возглавлявшее магов Эонара, когда-то было…

— Командор Альвиний, — окликнул Галврик. — Ваш черед.

Верилий помрачнел. Вдохнул мертвый морозный воздух. Поцеловал Адриану в макушку.

— Жди меня внутри. Я зайду к тебе после заката.

Он пошел к кузням, оглядываясь по сторонам, словно боялся неодобрения подчиненных. Снег хрустел под тяжелыми подошвами сапог.

«Лерноуд, можешь проследить за ними? — с сомнением спросила она. — Мне неспокойно».

«Думал, что ты уже не попросишь, — в голосе духа слышалась привычная веселость, но улыбку Адриана ощутила на своих губах. — Ступай. Завеса здесь тонка. Даже тоньше, чем в Минратосе. Обойдусь своими ногами».

«Я хочу видеть все».

Со стороны Лерноуда послышалось нечто похожее на кошачье фырканье, а затем Адриана увидела внутреннее пространство кузни таким, каким его мог видеть только дух. Каждый дюйм пространства пронизывали энергии. Зеленые — от Тени и магов. Лазурные — от земли и трудящихся гномов. Потоки пересекались и сплетались в предмете на наковальне. Но глаза Лерноуда едва могли рассмотреть оболочку. Форма предмета повторяла крупнейшее отверстие в клетке. Замок. Гномы ковали замок. Но почему здесь, а не в Минратосе? Зачем было везти материалы через всю страну, задерживая марш, подвергая опасности и без того хрупкую конструкцию клетки?

«Думаю, нам сейчас все объяснят».

Верилий подошел к кузнецам. Один из них, специальными щипцами, снял с наковальни еще горячую заготовку — идеальную сферу, подобную сомнобориуму, только гораздо меньше.

— Остынет за минуту. Потом нужно будет вставить эту трубку вот сюда, в полюс.

— И по ней потечет моя кровь? — Верилий вздернул бровь. — Вы уверены? Магия крови, сейчас, в таком месте… Не совсем безопасно, вам не кажется?

— Такая уж у вас работа, командор — небезопасная, — хмуро выдохнул Галврик. — И наша заодно. Но я клянусь вам: будь это магия крови, я бы ни за что в жизни не подписался. Скорее что-то вроде руны. Вам нечего бояться. Амбассадор лично занималась разработкой.

— То есть, я наполняю это кровью, оно закрывает клетку, и только я могу ее открыть. Так?

— Именно. Груз ценный, его могут попытаться отбить.

— Меня больше волнует, что груз может попытаться вырваться. Всех его приспешников мы уже перебили.

— В любом случае, ключ только у вас. Ну что, приступим?

* * *

Адриана меряла покои шагами. Один, два, три… двадцать. И назад к окну, за которым виднелись лишь белые клыки гор. Дурные знаки. Дурное чувство приближающейся беды. Давно стемнело, а брат все не приходил. И Лерноуд замолк. Только хрипел ветер и трещали дрова в печи.

Глупая жрица. Глупые надежды и дни ожидания развернувшегося неба и сияющего солнцем Архитектора, что спустится к ней. За Завесой ждал только мрак и черная скверна. Если от ее солнца что-то и осталось, то новый рассвет будет мрачнее ночи. И она помогла этому свершиться. Она указывала путь. Она его отпустила, а теперь не может вернуть назад. Фара мог знать, как исправить ее ошибки, но он сидел под замком.

Дверь дернулась и отворилась, впуская холод коридора вместе с Верилием.

— Вер, — Адриана позволила обнять ее, не замечая, насколько объятия душат. Брат пах кровью и вином. — Я ждала тебя. Где ты был?

— Я думал, — он взял ее лицо в ладони, всматривался так, словно не видел целую вечность. — Прости меня, Адриана. Прости. Я виноват. Перед тобой. Перед моими людьми.

— Виноват в том, что выжил, а они нет? Ты спас кого мог, Вер. Спас меня. И выполнил приказ Архонта. Мы ведь на самом деле ехали сюда за…

— За тварью, да. На этот счет были особые инструкции. Декратий желает получить ее, и он понимает риски, — он облизнул пересохшие губы.

— Верилий, прошу, выслушай меня. Это существо не должно попасть в Минратос. В руки Архонта или дяди. И тем более их обоих. Они будут пытать его. Стремиться вызнать его тайны. Физиология, мышление, магический талант — их интересует все. И плевать, что они узнают это теми же методами, которые он для них создал!

— Кто «он», Адриана? Если бы я знал, кого везу, ситуация была бы много проще.

— Ты везешь, а точнее не везешь, в столицу магистра Луция Фара, Оценщика Рабства и члена Звездного Синода. Вряд ли тебе это что-то говорит, но…

— Это говорит мне многое. Декратий и Лукан оставили для меня распоряжения. Я вскрыл конверт еще в форте. Предатель Империи, ставший главной угрозой ее благополучию — вот наш пленник. И нас отправили против него с мечами, пиками и кучкой старых, больных магов. Несправедливо. Если бы не ты и посох, битва была бы проиграна. Они послали нас на смерть. Понимаешь?

Адриана закачала головой, пытаясь освободиться из рук брата.

— Им это было необходимо. Больший, лучше снаряженный отряд вызвал бы толки. Особенно в такой глуши. Даже одна когорта не на шутку взволновала Кадма. Ты ничего не мог изменить.

— И я знал об этом! — он сильнее сжал пальцы за ее висках, прикоснулся своим лбом к ее. — Знал, демоны меня дери, но ничего не оспорил. Почему? Мы не сможем уйти отсюда так же тайно, как явились. На тракте придется объяснять груз. Так что поход должен был провалиться. Когорта ушла карать мятежников, понесла значительные потери, захватила лидера восстания, которого теперь необходимо доставить в Минратос для суда.

— Вряд ли в это поверят, когда увидят, что ты посадил в клетку.

Верилий ядовито усмехнулся.

— Поверили бы. Еще как поверили. Люди ведь видят его нормальным. Прежним. А теперь мне не придется объяснять. Он не должен был убивать стольких. Лукан ведь все рассчитал. Слишком много для военного трибунала на месте, но достаточно мало, чтобы представить в столице. Но не всю треклятую когорту!

Все сошлось. Фигура, точки, мысли. Верилий намеренно заманил собственных солдат в ловушку. Позволил врагу провернуть свой маневр. Потому что так приказали Архонт и его Змей.

— Я не виню тебя, — прошептала Адриана, обнимая брата за шею. — Тише. Я никогда тебя не обвиню.

Она чувствовала влагу на своем ухе. Верилий плакал.

— Я так тебя люблю, — он целовал ее щеки, гладил по волосам. Адриана чувствовала… отвращение. — Если бы ты только знала, как сильно.

— Я знаю, mir eluvian. Я знаю.

Верилий отстранился. Посмотрел на нее так, что внутренности скрутило.

— Я обещал, что заставлю это закончиться. Ступай за мной.

Адриана не успела возразить. Брат утянул ее за собой по темному коридору. Они миновали все северное крыло, поднялись на три этажа. В башню.

Единственную комнату под самой крышей охраняли Галврик и Нимиан.

Солдат с ними не было.

— Командор. Монна Альвиния, — поприветствовал их центурион. — Ты все-таки решился.

Верилий кивнул.

— Мы не можем терять времени, — Галврик казался еще более взволнованным, чем был вечером. — Тварь очнулась и скоро начнет дергаться. Надо убить его, пока он слаб.

Адриана в ужасе отступила вниз.

— Вы не можете просто убить его. Он же верховный жрец! Вер, скажи им!

— Он погубил моих людей, Адриана. Восемь сотен жизней оборвались в один этот день.

— Тебе не кажется, что пролилось достаточно крови?!

Брат сжал ее запястье и велел Нимиану открыть дверь.

Внутри было темно. Одинокий факел освещал лишь клетку и ее ужасающее содержимое. Оценщик Рабства действительно был в сознании.

— Наш маяк и мальчик Лукана — какие чудесные гости посещают меня сегодня, — магистр потянулся, игнорируя длинные золотые иглы, вонзающиеся в его тело. — Проходите. Я уже начинал переживать.

— Закройте дверь, — обратился Верилий к Галврику. — Не выпускайте нас, пока я не прикажу.

Лязгнул засов. Затем настала тишина. Ни цепей, ни воды, ни арф. Оценщик молча ожидал своей участи.

Верилий решительно направился к клетке. В переплетении прутьев, словно паук в своей паутине, засел ключ-сфера.

— Вер, пожалуйста…

Брат застыл, стоя к ней спиной. В двух шагах от клетки.

— Может, есть иной выход?

— Выход есть. Да, выход есть: исполнить приказ и отвезти груз в Минратос. Но я этого не сделаю. Лукан и Декратий слишком самоуверенны. Что если они утратят контроль? Если он вырвется? Сколько еще погибнет? Я лично зарублю каждую тварь, подобную ему. Но с Оценщиком Рабства надо разобраться здесь.

— Каждую тварь?.. — каким-то не своим голосом повторила Адриана. — Ты не знаешь, сколько их. Не знаешь, кто еще мог таким стать. Этими тварями обратились твои собственные подчиненные. Несколько великих людей Империи…

— Это уже не Империя, Адриана. То, что задумал и на свою голову осуществил Корифей Тишины, будет преследовать Тевинтер не один год. Измена. Заговор. Богохульство. Мятеж. Что из этого, по-твоему, заслуживает оправдания? Ничего. Архонт способен простить, чтобы заполучить и использовать это новое оружие. Ему плевать на жертвы, на осуждение грядущих поколений. Лукана волнует только выгода. А тебя… у тебя свои мотивы, я знаю. Ты готова поступить неправильно. Я — нет. Центурион, придержите мою сестру. Чтобы не мешалась.

— Декратий Игнис снесет тебе голову, если ты подведешь его! Исполни его приказ — и станешь следующим Архонтом!

Верилий не слушал ее. Он выдернул сферу из скважины и занес меч над магистром.

В этот миг цепи ринулись к арфам. Два чужеродных моменту тона схлестнулись в ее сознании.

«Я знаю, как спасти Ранвия, дитя. Я расскажу. Только останови этого идиота».

Арфы плакали над ее молчанием. Мелодия казалась такой знакомой. Такой родной. Роднее отражений. Солнце. Совершенство. Гай.

«Согласна».

Нимиан отпустил ее и осел на пол — вмиг ослабевший, лишенный воли продолжать хоть что-либо. Вены под кожей взбухли, налились той же нездоровой чернотой. И Песнью.

Адриана вспоминала заклинание, способное остановить брата, когда поняла — посох так и не вернул ей ни капли энергии. Она не смогла бы даже зажечь свечу силой мысли.

Меч обрушился на оскверненную плоть одним точным ударом. Разрубил до кости, обрывая бытие того, кто надеялся стать богом.

Адриана кинулась к Верилию, хватая его за локоть. Попыталась оттащить от клетки. Он рванул ее на себя, вовремя остановившись, чтобы не перекинуть через плечо. Был осторожен. И глуп.

Пальцы уже привычно нащупали в рукаве кинжал. Он лег в руку куда легче, чем в первый раз. Крепко схватить рукоять — так же крепко, как брат прижимал ее к себе. Проигрыш арф. Звон цепей. Замах. Концентрация на шее, как Вер и учил. Маленькая, тонкая полоска незащищенной кожи. Уязвимость. Последний аккорд. Лезвие вошло в плоть.

Хрип оборвал музыку.

— Адриана, как?..

Опал смотрел в опал. Отражение открыло окровавленный рот и вжало в себя Тень.

Погас факел. И в полной темноте она поняла, что натворила.

* * *

Ручей тек по острым камням, стачивая их еще больше прямо на ее глазах. И камни становились костями, а вода — кровью. Ее жертвы. Ее отражения. Ее брата.

Его предсмертный клокочущий хрип звучал в ветре: «Адриана, как?»

Не верящий, испуганный, полный недоумения взгляд Верилия до сих пор стоял перед глазами. Кровь не сходила с ее ладоней. Въелась. Стала новой кожей. А она все продолжала тереть руки промокшим куском ткани.

«Адриана, как?..»

Она не слышала шагов. Не знала, как давно Оценщик Рабства сидит подле нее на берегу. Но когда Адриана обратила внимание на него, он лишь сочувственно улыбнулся в куцую бороду. От молодого, улыбчивого центуриона Нимиана в нем не осталось ничего. Даже искаженная жреческая мантия вернулась. На воротнике можно было различить символ Андорала — созвездие Сервани.

— Тебе уже не отмыться от этой крови. Сколько бы воды ни утекло. Можешь сжечь ладони, содрать с них кожу. Бесполезно — и в высшей степени бессмысленно. Это твоя вина, твоя боль и утрата. Лучшее, что ты можешь сделать — просто признать случившееся.

— Но я… я убила… я…

— Поступила так, как должно, — строго оборвал ее Оценщик. — И не смей сожалеть о содеянном.

Адриана повернулась к нему, поднимая ладони вверх, показывая печать своего греха. Но верховный жрец смотрел прямо ей в глаза. Смотрел, пока Адриана не почувствовала, что слез не осталось. И она сдалась.

— Ради вас. Ради цели. Скажите… умоляю вас, скажите, что это было не зря.

— Не зря. Я помогу тебе, Адриана. Тебе и твоему духу. Расскажу все, что следует знать, — он замолчал, словно переводя дыхание. Нужно ли ему это взаправду, Адриана сказать не могла. — Мы нашли Город, но оказались обмануты им. Он был злат не более, чем речи лжецов. Приманка для жертвы. И мы пошли на заклание.

— Но вы ведь выжили? Значит, наша жертва спасла Звездный Синод? — с надеждой спросила Адриана.

— Мы были жертвой, дитя. И все мы принесли ее, чтобы возвыситься. Но лишь двоим хватило сил выбраться из Города. Корифей, твой возлюбленный Архитектор, Мастер, Безумец и Дозорный до сих пор в его стенах.

— Арфы, — прошептала она в неверии. Сны не предвещали мольбы о помощи. В них Гай представал таким счастливым, обретшим Совершенство под сенью крыльев их бога. Если в снах вовсе был он? Мозаика не сходилась краями. — Почему вы не помогли им? Почему оставили, если видели их слабость и нужду в помощи?

— Все из-за Корифея. Я был ослеплен болью и откровением. Мне было так просто обвинить во всем того, кто первым откликнулся на призыв и испил из источника. Потому что он был силен. Там, где меня сковали сомнения, он оставался свободен. Там, где я утратил контроль и позволил вести себя, он стал вождем, — в глазах Оценщика Рабства отразилась Тень. Далекие золотые шпили Города Богов — и чувство вины за оставленных там союзников. Адриана видела это четко и ясно — верховный жрец тоже ощущал себя убийцей. — Но риски были оговорены прежде, чем путь открылся. Прежде, чем кто-либо из нас дал свое последнее согласие. Я был волен уйти. Я должен был контролировать свои амбиции и свою волю. Я обладал достаточным опытом, чтобы увидеть ложную позолоту нашей мечты. Моя вина и моя ошибка. Не меньше, чем Корифея или прочих жрецов. Не меньше, чем твоя, Адриана.

Она вновь посмотрела на свои окровавленные ладони и кивнула.

— Сила порождает ответственность, верно? Что будет дальше?

— Это ты скажи мне, дитя. Ты — маяк. Единственное, что может указать Гаю Ранвию и тем, кто остался с ним, путь из Города. Они нужны Песне, чтобы уравновесить тона. Нужны мне, чтобы подготовить мир к перерождению, — его голос стал отстраненным, далеким от человеческого. Звенящим эхом цепей за храмовыми витражами. Вздутые вены на лице наполнились чернотой, а глаза стали похожи на два провала. И так же быстро Оценщик вновь сфокусировал внимание на ней и опустил на плечо огромную когтистую руку. — Но я обещал тебе свободу выбора. На этом пути будут жертвы, Адриана. Гораздо большие, чем те, что ты уже принесла. Тропу к Городу придется вымостить костьми и абсолютной властью над умами. Трупами тех, кто может быть тебе дорог.

— Один уже есть. Что изменят…

Когти впились в мех, не коснувшись хитона.

— Все в тебе. Ты никогда не будешь готова принести эти жертвы. Что бы ты ни чувствовала и ни говорила здесь и сейчас. Я спрашиваю не о том. Мне важно знать, что ты примешь кровь на своих руках. Станешь смертным голосом по ту сторону Песни. Возьмешь свою боль и превратишь ее в инструмент контроля, в кровь и свет. Если нет, то я заберу маяк и отпущу тебя. Я обещаю выждать, пока твои кости не поглотит погребальное пламя. Пока твои потомки не станут прахом. Ничтожное время для богов. И никто из нас тебя не обвинит.

Адриана не стала долго раздумывать. Пути назад не было. Ее руки, подобно рукам жрецов Звездного Синода, были по запястья в жертвенной крови. Ее жизнь состояла из ожиданий и падений марионетки. Настал час решать самой. Сделать шаг и упасть в пропасть. За Красотой. За Гаем.

— Согласна, — прошептала она одними губами. Добавила, уже громче и отчетливее: — Что мне делать?

Ей показалось, что заостренные, иссохшие черты Оценщика тронуло облегчение. Он расслабился.

— С каждым мигом ты горишь все ярче. Магия внутри тебя голодная и неразборчивая. Она дает Лерноуду возможность однажды обрести плоть, но она же уничтожает тебя. Ее надо приструнить, пока ты не выгорела дотла. К несчастью, плетение, созданное Архитектором, не похоже ни на что, с чем мне приходилось сталкиваться, — Оценщик усмехнулся. — Ранвий вечно все усложняет. Его почерк. Но основа эльфийская. «Elgar'ghilan» — «Ведущее солнце». В личных записях Архитектора должно найтись знание о том, как им управлять. С контролем над маяком можно будет приступать. Собрать тех, кто еще верен. Обеспечить тебе слово в Магистерии. Вернуть Прорицательницу Тайны из плена Архонта. А затем — открыть путь в Город.

Адриана внимательно слушала его — и не верила. Оценщик Рабства желал контроля для себя. И только для себя. Если он заполучит маяк, то Гай навсегда останется в плену кошмарной столицы Тени. Но арфы, его арфы давали ей надежду. Скромный шанс на то, что он вернется и создаст совершенный мир, где больше не будет места братоубийству и лжи — это все, что у нее осталось.

Верховный жрец Андорала был прав в одном: ей нужны были союзники. Один из них ждал ее в средоточии эльфийских знаний. В Городе, что был любим. Арлатане.

— В таком случае я не вижу смысла медлить, — она поднялась с земли и натянула перчатки. Ощущение крови Верилия на пальцах исчезло, но Адриана знала, что ей не отмыться. — Я возвращаюсь в Форт Драккон. Сообщу о засаде аламарри в горах, и о гибели брата.

Оценщик покачал головой.

— Будет лучше, если ты отбудешь к Орзаммару. Никто в Минратосе не поверит, что варвары в одиночку разорили Эонар. А вот с поддержкой магистра Драккона… Архонт прикажет императору легионов Ишалу Анодату бросить все силы на подавление беспорядков на Юге. Гномы потеряют к нему доверие, узнав, что подданные Кэл Шарока пали жертвой человеческих интриг. Он будет слаб. Тогда жречество вернет себе…

— Контроль?

— Я позабочусь, чтобы легенда выглядела правдоподобно. Но все остальное — твой груз. Я благословляю тебя, дитя. Ступай.

Адриана поклонилась ему с трудом сдерживая новые слезы. Прежде, чем она отвела взгляд, Оценщик поднес к ее лицу небольшой пузырек, наполненный будто бы самой Бездной.

— Мой прощальный дар тебе, — пояснил верховный жрец. — Если вдруг пламя маяка или наши враги посмеют встать у тебя на пути — испей. И будь сильна перед болью. Стремление жить, остаться в бытии, несмотря ни на что, есть ключ к овладению Песней.

* * *

Адриана собиралась впопыхах. Стены крепости давили на нее незримыми призраками. Завеса трещала рвущимся полотном. Она переоделась в боевую мантию одной из убитых чародеек. Одежда, снятая с холодного, мертвого тела была тяжелой. Она пропахла чужим потом и кровью. Но в ней было удобнее преодолевать большие расстояния, чем в хитоне. А темный плащ с клобуком делал Адриану почти незаметной. На кухнях было достаточно провизии, чтобы добраться до форта Драккон и успеть на корабль. Простое торговое судно до Эмерия. Оттуда можно было уплыть в Кварин. У нее должно было получиться.

Арфа одобрительно играла на грани слышимости.

— Впервые эта музыка кажется мне прекрасной, — прошептала она в пустоту. Та откликнулась истеричной лазурью.

— Музыка?! — завопил Лерноуд. — Тебе нельзя слушать ее! Не слушай! Заглушай! Эти арфы играют нашу смерть, Адриана!

Адриана подняла руку, веля ему замолчать.

— Довольно…

Дух не унимался. Он подлетел к ней и вцепился в плечи. Замер, с ужасом и интересом разглядывая сосуд на стальной цепочке, свисавший с ее шеи. Сглотнул, кажется, вполне реальную слюну. Но дыхания, должного быть отрывистым и сбитым, Адриана не ощутила.

— Послушай, я знаю, что много недоговариваю. Раньше это питало в тебе желание продолжать поиск, но теперь… Я думаю нам вовсе стоит прекратить искать.

— Нет, — Адриана вырвалась из его хватки. Стукнула посохом об пол, принуждая Лерноуда отступить от нее. — Луций Фара — прямое доказательство успеха Звездного Синода. Они добрались. Ценой смертности, они заняли престолы Богов…

— Адриана…

— …и теперь взывают ко мне из Золотого Города. Теперь я понимаю, чья песня пробуждает меня по ночам. Это он. Гай стал воплощением Красоты. Теперь нужен лишь маяк, что приведет его назад в мир.

— Все не так! — прикрикнул на нее Лерноуд. — Неправильно! Ты не понимаешь! Между мной и магистром Ранвием была заключена сделка. Я должен был провести его к Городу и указать единственный путь к новой жизни. Он — оставить для меня жизнь по эту сторону Завесы. Ты была маяком, это правда. Моим маяком. Моим новым телом. Архитектор не собирался возвращаться к тебе. Не думал делиться найденным в Тени величием. Он расплатился тобой за сопровождение.

Посох показывал Адриане, что он не лжет. Но она все равно не верила.

— Зачем ты говоришь мне это?

— Потому что согласно нашему договору маяк должен был погаснуть, как только я проникну в твое тело. Но он все еще горит. Что-то использует тебя, чтобы выбраться из Тени. И оно злонамеренно, можешь мне поверить.

Верить? Ему? После всего, что случилось, для нее это было невозможной роскошью.

— Почему я могу? Почему я должна? Ты превратил меня в одержимую!

— Поправка — Ранвий превратил тебя в одержимую.

— Ты использовал мое тело, чтобы разгуливать по Минратосу и добыть записи Синода, лживый дух! Ты манипулировал моим горем с самого начала! Почему я должна верить хоть одному твоему слову?

— Потому что я твой лживый дух. Мы уже не сможем друг без друга. Придется вместе, — он подошел, минуя угрожающий красный свет посоха и ее гнев. Сжал ладонь до хруста. — Ты можешь мне верить, потому что в первую очередь я защищаю самого себя. Что-то хочет занять мое место. Что-то, что отравило нас и теперь поет в нашей голове.

— В моей голове, — зло прошипела Адриана.

— Не суть! Арфа или боевые барабаны — не суть! Гай Ранвий или другой жрец — не суть! Суть в том, что, как и Фара, этому существу нужна зараженная плоть. Только плоть! Мне все еще нужна твоя личность. Выбор за тобой, милая. Но я умирать не собираюсь.

Струны арфы надорвались. Слова вылетели за ними.

— Тогда уходи! В этой крепости полно мертвых, но пока еще свежих тел. Возьми одно из них и проваливай! Почему ты вообще здесь, если так боишься за свое бытие?!

Лерноуд замерцал, исчез и вновь появился. Образ эльфа смазался. На его месте появилось что-то неописуемое. Адриана скривилась от отвращения. Даже Оценщик, ставший порождением самых страшных кошмаров, был ей менее омерзителен. Он хотя бы обладал достаточным достоинством, чтобы признать свою слабость и неправоту. А Дух Любопытства просто играл с ней, не заботясь о последствиях.

Он подскочил совсем близко, сжал ее в объятиях и пропал, оставив наедине с мертвецами и хрипящим ветром Эонара.

Примечания:

Коллаж и музыка: https://vk.com/wall-199720257_106

---

И вот что поведал ему Красота:

«Открой врата.

И когда ты предстанешь предо мной,

Я явлю тебе столь прекрасные замыслы,

Что затмят они красоту небес.

Я сделаю тебя первым средь новых богов,

И ты создашь рай на земле».

Песнь Тишины 1:12

— Да славится Уртемиэль! С новым витком истории! С возвращением красоты мира!

Кварин. Огромный. Яркий. Шумный город бесконечного лета и вечного праздника. Неуязвимый перед непогодой и печалью. Цветущий, радостный, живой.

Жрецы в пурпуре венчали улицы цветочными гирляндами и магическими огнями. Музыканты наполняли веселыми песнями каждый закоулок. И солнце приятно грело кожу.

Таким был Урталис, невидимый с высоких башен столичного храма. Праздник для народа. Дни блаженства, тайно окропленные кровью прекраснейших дев и юношей. Конечно, люди не знали, чем Архитектор Мастерских Красоты и его Ближний круг заслуживают для Империи возрождение из тьмы и холода. Жрецы Ближнего круга, в свою очередь, никогда не знали столь простых увеселений. Все предыдущие годы Урталис был для Адрианы часом тяжелых, мрачных мистерий, сложных молитв и истязания.

«Кровь красивых и верных да примет Дракон Красоты, совершенство и свет, владыка Уртемиэль».

Теперь она могла смотреть снизу. Из толпы. Из теней. Насколько же мелочными и уродливыми казались ей запросы родного города. Бездушные слова и умирающие цветы. Сладкий хлеб и приторное зрелище. Она презирала народ. Презирала Кварин. Невольно думала о том, что так было всегда. Это Верилий питал нежные чувства к его теплу и простоте. Верилий мечтал однажды вернуться сюда и повидать родителей. Верилий… За прошедшие месяцы Адриана так и не смогла отмыть руки от его крови.

Праздная толпа увлекала ее в лабиринт улочек, мешала сконцентрироваться на цели — родовом поместье на высоком утесе. Она прошла слишком долгий путь, чтобы прождать хотя бы ещё один день, но усталость брала свое. От ярких красок и резких запахов разболелась голова. Перед глазами все поплыло, и Адриана с трудом сумела вынырнуть из толпы к стене ближайшего дома.

Камень пронзил спину жаром, отдавая слабой плоти все накопившееся за день тепло. Позвоночник словно обложили углями. Адриана застонала, скорчившись от истощения и боли. Мучил голод, но духота делала нестерпимой всякую мысль о еде. Или причиной было чувство вины? Она толком не ела с самой ночи ритуала, а последний приличный ужин посвятила мыслям о Гае, вредным и наивным. Он бы не оценил. А теперь, дважды проделав путь из одного конца Империи в другой, она сжигала последние силы в паре сотен шагов от собственного дома. Дома ее невинного детства, куда не хотелось возвращаться.

— Дорогу, дорогу магистру Клавдию Кинтаре! — пропел звонким голосом пробегавший мимо раб с деревянной дубинкой в руках. Ее закругленными концами он усердно расталкивал толпу. — Дорогу магистру!

— Не тебе указывать добрым гражданам Кварина, что им следует делать, эльф! — прикрикнул какой-то горожанин, явно нетрезвый. Он попытался выхватить у раба дубинку, но когда тот потянул ее на себя, резко отпустил. Не ожидавший такого эльф потерял равновесие и налетел на Адриану, повалив ее на мостовую, прямо под ноги пьяному. Горожанин, увидев это, выпучил глаза и закричал, с трудом ворочая заплетающимся языком:

— Граждане! На помощь! Жалкий раб завалил честную тевинтерскую девушку! На помощь!

Несколько мужчин из толпы бросились на крик, готовые растерзать и эльфа, и пьяного, и Адриану, когда из задержанного праздничной процессией паланкина донесся обеспокоенный хриплый голос. Он показался Адриане знакомым.

— Что там такое, Хион? Почему остановились?

— Хозяин! — эльф поднялся на ноги и побежал к паланкину, на бегу знаками приказывая несшим его собратьям двигаться вперёд. Он то и дело оглядывался на Адриану, несколько раз выкрикнув её имя.

Через минуту массивный ящик остановился перед растерянной жрицей. Сдвинулась резная створка, и из полутемного проема на лицо дохнуло прохладой остужающего плетения.

— Быть не может! Адриана — ты и впрямь здесь! Значит, Хион не выжил из ума!

На свет показалось пухлое, холеное лицо магистра Кинтары. Черные миндалины глаз ширились искренним удивлением.

Она попыталась ответить, но пересохшее горло закололо тысячей иголок. Наружу вырвался лишь слабый стон.

— Ах, садись, садись скорее! У меня есть немного сока. Напейся, а потом расскажешь, что с тобой случилось. Говорили, ты погибла вместе с братом на Юге. Лукан все еще скорбит…

Адриана приняла руку магистра и вошла в паланкин, не вслушиваясь в слова. Дядя был последним, о чем ей хотелось думать. Створка встала на место, и паланкин продолжил движение.

Припав к горлышку поданного кувшина, Адриана сделала несколько громких глотков.

— Как же сложно и радостно поверить, что ты жива. Говорили, что в Эонаре была настоящая бойня. Крепость стоит пустой. Архонт запретил кому бы то ни было инспектировать ее. Император Ишал направил армейских чародеев запечатать все подходы. Никто не найдет дороги в Эонар, — магистр вздохнул. — Жаль, конечно. Но с другой стороны, возможно, так даже лучше. Магистерий не готов к еще одной бреши в Завесе. Там ведь была брешь, верно? Духи напали на вас? Или же это были варвары? В столице выдвигались самые разные теории.

— Варвары, — прохрипела Адриана слова оскверненного Луция Фара. Сжала в ладони подаренный жрецом флакон. Затем посмотрела на Кинтару с печалью и усталостью. — Драккон отправил нас в западню. Они ждали, пока чародеи Эонара откроют ворота. И тогда…

— Тише, дитя. Ты многое пережила, и не стоит ворошить память об этой трагедии. Но как ты сумела спастись?

— Верилий велел мне спрятаться. Слиться с тенями. Они так и не смогли меня найти.

— Ох, Адриана, — Кинтара свел вместе тонкие брови. — Почему же ты не связалась со своим дядей?

Ответ дался на удивление легко. Как и слезы.

— Первым моим предположением было, что магистр Драккон исполнял приказ Архонта. Что из-за своей связи с Гаем Ранвием я впала в немилость. Я не могла доверять Лукану. Не уверена, что сейчас хоть что-то изменилось.

В свете сферы было видно, как эмоции на лице магистра сменяют одна другую. Удивление, страх, понимание, жалость плясали на нем ледяными тенями. Он протянул руку к окну, отдернул темную легкую ткань, кивнул. Когда паланкин замедлил ход, вновь перевел взгляд с улицы на Адриану.

— Мы прибыли. Не откажи мне в милости — будь моей гостьей сегодня. Тебе необходимо отдохнуть, а мой дом слишком пуст после ухода дочерей.

Снаружи повеяло жаром, и Адриана поняла, что сил идти дальше нет. Посох, голод и месяцы пути взяли свое. Все, на что ее хватило — благодарная улыбка и кивок.

В дом ее занесли рабы. Омовение, облачение, путь до триклиния прошли словно в тумане. Но во время трапезы ее сознание прояснилось. Мысль-приказ была четкой и ясной: ешь! Она не знала, была ли то ее собственная воля или внезапное проявление успевшего стать фантомом Лерноуда. Но Адриана с радостью ей подчинилась.

Сырный пирог и паста из базилика с орехами показались ей вкуснейшими блюдами в мире. Она не понимала, насколько голодна, пока не отправила в рот первый кусок. Поднос опустел за считанные минуты.

Клавдий Кинтара наблюдал за ней терпеливо и с явным удовольствием. Адриана знала, что магистр воспитал трех дочерей, и в каждой не чаял души, заботясь, словно о хрупкой стеклянной фреске. Младшая из них, ее ровесница, Вирида, вышла замуж накануне судьбоносного Фуналиса и отбыла в Маротий. Должно быть, отец скучал по ней.

— Знаешь, а ведь ты мила ему, — Адриана вопросительно вскинула бровь. Магистр поспешил пояснить: — Декратию Игнису. Я не мог говорить с тобой об этом в пути, но теперь обстановка более чем располагает. Кадм Драккон мертв. По крайней мере, так сообщили Сенату. Его сын унаследовал титул магистра — чисто формально, разумеется. Их форт теперь под прямым контролем государства. Там размещен постоянный гарнизон. А Архонт искал тебя — все четыре месяца. Даже когда Лукан отчаялся и погрузился в траур.

— Сомневаюсь, что дело в личной привязанности, магистр.

Кинтара подался вперед, сокращая расстояние между ними, переходя на шепот.

— Твое право. Я никогда не входил в крайне узкий круг его приближенных. В отличие от тебя. Но, как и любой член Магистерия, я вижу и слышу достаточно, чтобы утверждать: Декратий Игнис одержим тобой. Твоими знаниями, твоим телом или чем-то, что тебе принадлежит — велика ли разница?

Адриана с трудом проглотила кусок пирога. Отпила воды из кубка.

Ее почти наверняка заманили в ловушку. Сейчас в прекрасные резные двери войдут стройные ряды легионеров. Ее арестуют и увезут в Минратос. В золотую клетку с идеально настроенными острыми иглами, обращенными вовнутрь. Архонт не станет слушать ее ложь — он вырвет правду из ее разума голыми руками. Силой, украденной у обезумевшей Прорицательницы Тайны. И узнает об Оценщике. Она не могла допустить этого.

Флакон с черной отравой холодил грудь. Адриана вернулась к трапезе.

— У вас есть информация и есть я. Что вы намерены делать теперь, магистр?

Лицо Кинтары стало похоже на печальную театральную маску.

— Ты действительно разучилась доверять людям, не так ли, маленькая змейка? Как же жаль, ведь я помню тебя беззаботной, жизнерадостной малышкой с цветами граната в волосах. Ты была так искренне доверчива. Так похожа на юного Амеллия. Та же улыбка, — магистр задумался, глядя на нее. Не спеша встал. — Вот как мы поступим теперь: ты закончишь с едой и отойдешь ко сну. А я сообщу твоему дяде о случившемся. Пока он будет в пути, ты вольна навестить мальчика. Я не стану тебя останавливать, но дам сопровождение. Если ты хотя бы немного ответственнее его отца, ты не станешь сбегать. Добрых снов, Адриана.

Она не стала ему возражать. Старый Клавдий Кинтара говорил правду. Редкое качество для альтус, и еще более редкое для друзей ее дяди. Впрочем, Кварин всегда был городом странных людей. Альвинии, Павусы, Инвиды, Кинтара, Тилани — сборище уродцев.

Адриана шла в отведенные ей покои в полной тишине. Цветастые коридоры вызывали лишь безразличие. Беззвучно опустившись на постель, она подумала о словах магистра. Если она ответственнее… Кинтара ведь не мог знать? Никто не мог. Таких ошибок Лукан не допускал.

* * *

Вокруг был ослепительный свет сотен разных цветов и оттенков. Лерноуд не смог бы назвать и десятка — но величие, гордость и завышенные ожидания были основными. В них была одета самая красивая смертная девушка из когда-либо встреченных им. Невысокая, тонкокостная, какими бывают лишь эльфы. В полупрозрачном хитоне и накидке, чей орнамент напоминал извивающихся змей, она казалась ему неуловимо знакомой.

Он пылал желанием заговорить с ней, но красавица ускользала от него в праздничной суматохе. Любезно говорила с каждым гостем, отдавала приказы рабам, заметно нервничала, ожидая чего-то.

А дух не отводил глаз, уже вовсе забыв цель своего визита в воспоминание. Ему вдруг стало совершенно все равно где в набитом людьми особняке Альвиниев засели Адриана и Архитектор. Он мог бы прийти сюда еще раз. И еще, пока жрецы не будут найдены. Но прекрасная незнакомка в хитоне цвета величия Тени ждать не могла.

Как давно был этот вечер? Знала ли Адриана красавицу? Следовало бы спросить ее, как проснется. Только вряд ли она захочет с ним разговаривать.

— Адриана! Милая, не заставляй меня ждать!

Строгий голос Лукана Альвиния не менялся с годами. В нем змеиное шипение сосуществовало с мягкостью цветка и сталью кинжала. Противоречивый, донельзя неприятный голос.

Магистр стоял подле еще одной знакомой духу персоны. Тога заменяла ему доспех боевой мантии, на волевом лице было меньше признаков усталости, пропитавшей Сетия Амладариса к моменту их личной встречи. Но солдатская выправка и волны напряжения, исходившие от Корифея Тишины, врезались глубоко в саму его суть.

К немалому удивлению Лерноуда, красавица поспешила к ним. Поклонилась верховному жрецу Думата и приняла ладонь Лукана.

— Надеюсь, вам комфортно на моем вечере, магистр Амладарис?

Нервные нотки наконец прояснили картину. Прекрасная, юная, полная жизни и радости девушка однажды станет забитой тенью Архитектора Красоты. Как? Почему? Глубже. Он должен будет углубиться в воспоминания.

— Я наслаждаюсь музыкой и выучкой рабов, дитя, — не без удовольствия сказал Корифей. — Весьма неплохо для первого раза. Лукан, я буду настаивать на дружбе твоей племянницы с моей дорогой Патрицией. Немного практики под ее присмотром — и Адриана сможет стать самой желанной невестой столицы.

На щеках Адрианы выступил румянец.

— Ты смущаешь ее, Сетий, — заметил Лукан. — Впрочем, я позволяю. Моей гордости еще есть чему учиться. Быть может, под началом Оценщика.

Корифей кивнул.

— Определенный наследственный дар к контролю заметен даже сейчас. Если кто-то и сможет огранить этот алмаз, то только Оценщик Рабства. Другой вопрос, стоит ли? — он поймал недовольный взгляд Лукана и примирительно поднял ладони: — Я нисколько не выступаю против семейных традиций. Но ведь и ты, и Оссиан, да простят меня Боги за его упоминание, не приняли ответственность служения Андоралу. Так стоит ли Адриане? С твоим талантом к музыке ты всегда будешь желанна в Хоре Тишины, дитя.

Улыбка Адрианы была воплощенной любезностью.

— Вы весьма щедры на предложения, мессер. Но я доверяю суждениям дяди — и впредь продолжу следовать его советам, — Лерноуд заметил, как одно из колец на изящных пальцах Адрианы мерно засияло. — Теперь же прошу меня простить. Хозяйке вечера положено встретить новоприбывшего гостя.

Лукан взволнованно проводил племянницу взглядом.

— Ты ведь больше никого не приглашал, не так ли? — осведомился Корифей, пригубив вино из кубка.

— Все гости давно собрались, — прошипел ему в ответ Лукан. — Сетий, ты не будешь против, если я тебя оставлю?

— Конечно, нет. Поищу Декратия. Твоя девочка оказалась настолько хороша собой, что никто не говорит об Архонте. Непорядок.

Лерноуд последовал за Луканом Альвинием, стараясь не терять из виду его чернеющий на фоне общей пестроты силуэт. Дух неплохо запомнил помещения особняка, пусть в воспоминании он был не столь потрепан разрывами Завесы. Весело играли лиры и флейты. Не было ни одной арфы. Пока большинство красок не поблекли, оставив лишь одну — восхищение.

Слишком поздно он и Лукан нашли Адриану в замершей толпе.

Незваный гость сиял тысячей солнц и был в три раза прекраснее. Юное лицо, достойное бога, золотые локоны собраны лентой цвета первых лучей. Светлые одежды подчеркивали стать фигуры. Гай Ранвий был солнцем. Совершенством. Лерноуд подбежал, встав между ним и Адрианой. Почувствовал странный, болезненный трепет, когда Архитектор безразлично прошел сквозь него.

— Да славятся Драконы, миссер Архитектор, — Адриана держалась почтительно и легко, но глаз не поднимала. — Воистину, сами Боги благословили вас посетить мой вечер.

— Не стоит скромничать, милая Адриана, — он смаковал звучание ее имени, как духи смакуют живые образы. Жадно, с интересом и рвением. — Дитя Оссиана Альвиния, спасенное от провинциального забвения, сегодня ты подобна Беллитану. Не прячь взгляд. Акций Партениан упоминал, что твои очи словно два идеальных опала.

Адриана неловко посмотрела на него. И вновь что-то чуждое затрепетало там, где у смертных положено быть легким, в горле словно что-то застряло. Лерноуду не нравились эти ощущения.

— Похоже, определение было более чем точным, — Архитектор взял хрупкую руку Адрианы, невесомо коснулся губами пальцев. — Я вижу в тебе Красоту, Адриана.

Появление Лукана стало облегчением для духа.

— Миссер Архитектор, рад вас видеть. Но почему же вы не сообщили, что посетите нас?

— Это решение было принято спонтанно. Один из послушников был весьма огорчен тем, что на его долю выпал ночной молебен Уртемиэлю, и я поинтересовался о причинах. Представьте мое удивление, магистр Альвиний, когда я узнал, что вы привезли в Минратос не только племянника, но и очаровательную племянницу. Подлинное преступление — скрывать от нас столь приятное создание все эти годы.

— На то были причины, Архитектор, — Лукан стал похож на одну из статуй в своих садах — холодный и стойкий. — Адриана была слишком занята подготовкой к служению в Храме Андорала.

Лерноуд заметил, что Ранвий не отрывает взгляда от Адрианы, словно та важнее магистра Альвиния, одного из сильнейших игроков смертного мира. Гипнотизирует, изучает, быть может, даже влюбляется. Дух не верил в любовь. Только в алчное желание владеть чужой душой и волей. Познавать, испытывать на прочность преданность. И они били из Архитектора лучами.

— Достойный выбор. Вы полагаете так же, Адриана?

— Служение каждому из Древних равнозначно достойно, — она не без усилия держала ровный темп дыхания. Тень хитона подрагивала в свете, излучаемом Архитектором. — Только через служение мы можем достичь… совершенства.

Что-то увлекло внимание Лукана во тьму садов за спиной Архитектора. Он побледнел. Заговорил беспокойно и сбито, что, как уже знал Лерноуд, было вовсе на него не похоже.

— Магистр Ранвий, могу я просить вас присмотреть за моей племянницей? Препроводить ее к гостям?

Архитектор широко улыбнулся.

— Почту за честь, магистр Альвиний. Я не в силах отвести глаз.

* * *

На утесе гулял ветер, но солнце оставалось все таким же теплым. Шумели гранатовые деревья, раздавались песни. Значит, рабы были в садах. Ее никто бы не заметил — если только Оссиан Альвиний не изменил своим привычкам, вняв осторожности. К приятному изумлению Адрианы, у ворот все же стояла стража.

— Передайте миссеру Альвинию, что гость моего хозяина, магистра Кинтары, просит о встрече с ним.

— Что за гость?

За стенками паланкина послышались шаги. Сначала медленные, затем семенящие.

— Гость пожелал остаться неназванным. Лица и имена — дела господ, а не наши, разве нет?

— Я сообщу миссеру Оссиану. Ждите здесь.

Морозная сфера сделала три оборота, прежде чем их впустили. Он, как обычно, не смог унять любопытства. Значит, за годы изменилось не столь уж многое. То же безрассудство. Те же ошибки. Адриана часто замечала их отражение в себе. Выжечь нечто, настолько глубоко проникшее в кровь, было невозможно.

Оссиан встретил ее лично. Патлатый старик с нечесаной бородой и улыбкой дурака. Свободная белая рубаха подпоясана грубым шерстяным поясом. Простые сандалии и крепкие руки были в земле.

— Ты похож на раба.

— Это слова моей дочери или же младший брат решил примерить женское платье? — ответил он колкостью. Но черты лица оставались неизменно мягки. — Я ждал, что вы решитесь навестить меня вдвоем — Верилий и ты. Раньше, куда раньше. Ныне он погиб, а мы вынуждены встречать друг друга едкими замечаниями. Словно вокруг Минратос. Я оплакивал вас обоих, Адриана — как отцу полагается оплакивать детей. Не смотри на меня как на чужака.

Он открылся для объятий, но она прошла мимо. Аллеи окружавших поместье садов помнились достаточно хорошо, чтобы не нуждаться в проводниках. Оссиан нагнал ее — даже слишком резво для старика.

— Зачем ты приехала, если не воссоединиться со своей семьёй? — он преградил путь и положил свою грязную ладонь ей на плечо. Адриана резко дернулась от омерзения. Отступила на шаг назад — лишь бы он больше не касался ее.

— Я здесь именно за этим. За Амеллием. Мне наконец позволено увидеть его.

— Не думаю, что это хорошая идея… — он вновь потянулся к ней.

По венам разлился гнев. Навершие посоха засияло. Адриана была готова скрутить Оссиана в драконий рог, если он ещё раз посмеет коснуться ее.

— Твоя задача заключалась не в том, чтобы думать, а в том, чтобы держать его подальше от любопытных глаз! Ты не справился даже с этим! Кинтара знает, а вместе с ним и весь Кварин. Как быстро информация дойдет до Магистерия?

— Месяц назад мальчик захотел посетить ярмарку. Тогда до нас только дошли вести с Юга. Мне хотелось хоть как-то его приободрить. Должно быть, кто-то из окружения магистра Кинтары заметил его и доложил… Адриана, постой!

Сады походили на огромную паутину. К желанному центру вела не одна тропа, а беседа стала утомительной.

На втором кругу песни приблизились, и Адриана пожалела, что арфы молчали с тех пор, как она покинула Эонар. Ощущение хотя бы такого присутствия Гая было в сто крат приятнее рабских завываний.

У деревьев, в тени ало-зеленых крон, играли эльфы. Немногие из них обратили внимание на нее. Но те, что были седы и морщинисты, узнали девочку, выросшую на их руках. Они провожали ее глазами, полными ужаса. По их представлениям она уже должна была предстать перед Другом Умерших рука об руку со своим отражением.

Вот только Адриана не собиралась умирать. Ни сегодня, ни завтра, никогда.

Она слышала предостережения и мольбы Оссиана, летевшие в спину. Но пропустила момент, когда умолять он стал вовсе не ее.

Что-то колыхнулось среди деревьев. Что-то живое, но лишенное воли. Адриана крепче сжала посох и резко развернулась, парируя удар. Пригвоздила толстый корень шипом к земле. Тот не прекращал извиваться. Еще два, поменьше, устремились к щиколоткам. Трава под ногами стала острой, но так и не проткнула подошвы. Тем не менее сдвинуться с места Адриана теперь не могла.

— Ты совершила большую глупость, придя в этот дом, da'len. Тебя и твою отраву здесь никто не ждал.

— Я здесь не для того, чтобы радовать тебя, мама. Я пришла взглянуть на то, что по праву мое. И тебе лучше не стоять у меня на пути.

В глаза ударила красная вспышка посоха. Корни и трава сгнили вокруг нее, и Адриана ринулась на мать. Удар. Импульс. Подсечка. Шип уперся в изогнутую линию vallaslin Диртамена на правой скуле. Никто из рабов не смел вмешаться.

— Где ты прячешь его? — Адриана слегка надавила, не до крови, но достаточно, чтобы иметь возможность послать новый болевой импульс. Ее терпение было на исходе, а времени оставалось все меньше. — Отвечай!

Мать оставалась спокойна, как умеют лишь стражи и ghil-dirthalen. Проиграв в схватке, лежа на острой как иглы траве, она держала дочь под контролем.

— Давай же, девочка. Посмотрим, хватит ли у тебя духу пролить родную кровь.

Если бы она только знала.

Адриана воткнула посох в землю рядом с собой и подала матери руку. Та лишь покачала головой, поднялась сама, отряхнулась. Вскинула руку, запрещая Оссиану приближаться. От ее пристального, но усталого взгляда Адриана мечтала сбежать как можно дальше. Но что-то в нем расслабляло, приносило неожиданный покой. Если общество отца было тягостным само по себе, то мать заставляла вспомнить о своей слабости. Снова стать той девочкой, которую было так легко поймать птичкой в объятия-силки.

Тонкие руки сомкнулись за согнувшейся спиной. Уткнувшись носом в материнское плечо, Адриана едва сдержала рыдания.

— Муж, уведи слуг. Пусть займутся ужином, — шепнула мать Оссиану.

— Урция, ты уверена, что я могу вас оставить?

— Не можешь, а должен, — уже тверже приказала она. Адриана невольно улыбнулась. — Ступай.

Сад вокруг них быстро опустел. Корни ушли назад в землю. А они все стояли. Адриане подумалось, что им так недолго прорасти, словно принцессе эльфов из детской сказки. Но мать поцеловала ее в висок и отстранилась.

— Ты стала ядовитой и жестокой. Совсем как змеи твоего дяди. Я вижу в случившемся росток твоей вины, da'len. И сожалею, что не уберегла вас от беды, когда могла. Энасален…

— Верилий. Его звали Верилий. И довольно сожалений. Ты не видела, как он погиб. Подумай о своем последнем ребенке. Помоги мне. Иначе поможет это.

Адриана вытянула из-под одежды цепочку с флаконом и позволила матери рассмотреть.

— Я знаю, что оно пришло от Народа. Твои сказки. Banalhan. «Место ничего». Бездна, Охотница и ее ужасный трофей. Я хочу знать, как элвен это победили — и можно ли исцелить того, кто уже заражен. Расскажи мне обо всем, а затем отведи к Амеллию.

Вся твердость и уверенность матери ушли слезами в землю. Адриана впервые в жизни видела, чтобы эта суровая женщина плакала. Но за слезами мелькало что-то еще, странное, куда более непривычное — но без посоха нельзя было разобрать, что именно.

— Откуда это у тебя, da'len? — ее губы дрожали. — Прошу тебя, чего бы вы ни пытались достичь, остановись прямо сейчас. Этот путь ведет к тому, что страшнее смерти. Твой Архитектор уже ушел в самое темное место. Если не ради самой себя, то хотя бы ради мальчика — оставь его там. Похорони скверну в корнях Арлатана и возвращайся к свету.

— Я не могу.

— Энан… — она осеклась, сжимая руки дочери. — Адриана. Лекарство не поможет их черным душам.

— Но оно есть. Что-то же вы охраняли? Я не могу оставить Гая там, где он сейчас. Я его маяк. Elgar'ghilan. Вижу, что ты понимаешь, о чем я говорю.

Мать побледнела и впилась в ее кожу ногтями. Облизала пересохшие губы.

— Он обрек тебя, мое глупое дитя! Этот человек уже тебя погубил! Иди же! Смотри на солнце, пока глаза еще видят! А с закатом — уезжай в Арлатан и моли Красоту о прощении. Моли, чтобы огонь в твоей груди погас, не успев омрачиться, — она притянула Адриану так близко, как только могла, сжала крепче, чем корни. — Llinthe. Испей ее сок. Это единственный выход. Seranna-ma. Я не сумела тебя уберечь.

Мать отпустила ее. Даже оттолкнула. Одними глазами указала верную тропу к краю утеса. Адриана шла, а внутри все сворачивалось в ком. Так отчаян и безнадежен был страх вечно собранной, суровой Урции Альвинии.

На краю утеса по-прежнему стояло их с братом дерево. Оно казалось непривычно ниже и моложе. Но еще необычнее было то, что дерево расцветало у нее на глазах.

Под деревом сидел мальчик. Заходящее солнце играло лучами в его золотистых кудрях и ласкало загорелые плечи. Прикрыв глаза, он наигрывал незатейливую мелодию на простой, лишенной украшений лире. Адриана оставила посох и тихо подошла, завороженная его игрой. Опустилась на мягкую траву, вслушиваясь в чистые переливы. Взяла в руки плоский камешек и, подчиняясь внезапному порыву, изменила его. Невзрачная порода стала крохотной серой голубкой.

Мелодия стихла, и Амеллий медленно открыл глаза. Улыбнулся ей приветливо и тепло.

— Ты ведь моя сестра, Адриана? Ты снилась мне.

* * *

Лерноуд обнаружил себя в воспоминании куда более темном и душном, чем предыдущее. Была ночь, но на небе не виднелись ни луна, ни звезды. Абсолютная тьма накрыла храм Уртемиэля.

Дух мог наблюдать это через крохотное круглое окошко во внутреннем святилище. Вокруг дымились благовония, источая запах тлеющих цветов. Играли арфы. Свечи давно расплавились, но в том немногом, что осталось от их света, Лерноуд заметил Гая Ранвия.

Он молился, распластавшись на каменном полу в своей легкой жреческой мантии, цветом походившей на вдохновение.

— Совершенство и свет, неужели ты разлюбил меня? — сдавленным голосом вопрошал Архитектор, оставляя кровавые разводы на мраморе. — Неужели мое уродство вынуждает тебя отвести взор и сомкнуть уста? Или твой верный жрец оглох, что больше не слышит тебя?

Адриана, мрачная, но еще не полностью поблекшая, затаилась за колонной, очевидно стараясь не выдать себя. Лерноуд хорошо понимал, что за опасения клубятся в ее разуме. Архитектор не простит ее, если уличит в созерцании своей слабости. Он изгонит ее прочь.

Сплести тени вокруг себя, самой стать тенью было лучшим решением. Иллюзия упала на нее непрозрачной вуалью. Ее любимый — и такой изящный трюк. Лерноуд поймал себя на мысли, что хотел бы навечно оставить Адриану среди теней. Ближе к себе. Показать ей, каково быть духом.

Ей ведь будет интересно это узнать.

— Прятаться от меня — не лучшая из твоих идей. Но ведь любопытство не так легко утолить.

Лерноуд вздрогнул. Архитектор поднялся с пола и теперь смотрел на него. Сверлил своими сияющими чистыми глазами.

— Мне жаль, мой лорд, — раздалось за спиной Лерноуда. Конечно же, Архитектор обращался не к нему, а к своей жрице. — Я не должна была наблюдать вашу молитву. Не имела права слушать ее. Простите меня. Я… я волновалась о вашем самочувствии.

— Знала ли ты, что прекрасна, Адриана? — он прервал поток ее извинений. Поманил ближе. Одним взглядом дал понять, что вопрос не требует ответа. — Многие юноши и девушки столицы полагают тебя идеалом изящества, утонченности, пропорции всего, что мило глазу. В подобных речах ты предстаешь абсолютом совершенства. Но я смотрю на тебя и вижу изъян.

Он коснулся волос Адрианы, убирая прядь и открывая взору неправильную ушную раковину, спрятанную за драконьими крыльями.

И как Лерноуд не замечал этого раньше? Тонкие кости, острые черты лица, палитра осеннего леса, мертвый язык, структура плетений. Адриана была полукровкой. Странное открытие приятно разззадорило его. Дух уже давно изучал граждан Империи, и искренне полагал, что детям с подобными изъянами если и позволяют родиться, то лишают всех привилегий. Но Адриану и ее брата это почему-то не коснулось. Кого следовало благодарить? Лукана? И как эльфийская кровь могла подавить человеческую? Ситуация становилась любопытнее с каждым мгновением.

— Тоже несовершенна, — разочарованно выдохнул Архитектор. — Как и все мы.

— Разве в мире есть что-то совершенное, мой лорд? Империя живет в абсолюте несовершенства. Но никто не делает ничего, чтобы изменить это. Мы только скрываем, — Адриана сняла украшение, обнажила острый кончик уха. — Мы создаем мемориалы кровавым победам, выбираем себе приятных лицом рабов, открываем нечто новое, будь то земли или магические формулы, из зависти к старому и сиюминутной гордыни. Даже Красота… Простите, мой лорд. Мне лучше уйти.

Она развернулась, сжимая серьгу в ладони, протыкая кожу до капелек крови. Лерноуд с интересом взирал на то, как одна за другой они падают на мрамор. Сколько магии, ушедшей в волчьи сны, могла содержать каждая? Возможно, достаточно, чтобы нарушить целостность Завесы. Он хотел знать наверняка.

Архитектор тоже заметил порез. Нежно взял Адриану за запястье, поднес ее кулачок к своим губам, поцеловал костяшки пальцев, исцеляя.

— Останься, — его голос был тверд и решителен, но глаза полнились мольбой. — Прошу тебя. Мне не хочется быть одному, а ты выразила то, что волнует меня уже не первый год. Продолжай.

Они присели на скамью у стены. Гай Ранвий не отпускал ее руки. Внутри Лерноуда свернулись змеиные кольца. Он знал, как ощущают эти руки. Он не желал делиться этим знанием с другим.

— Порой мне кажется, что мы не в силах воплотить ничего из видений, посылаемых Уртемиэлем, — тихо заговорила Адриана. — Во вторую ночь в храме мне снился сон. Я видела Тьму. Живую, дышащую, наполненную красотой, которую любой здравый разум посчитал бы уродством. Тьма пела на умерших языках и рисовала несуществующими красками. То была симфония, и то был портрет. Я столь отчетливо видела их детали, но, пытаясь их повторить, получала лишь несуразные поделки. Я не могу утверждать. Но я видела Тьму настолько совершенную, что она была почти что воплощением Света.

— Звучит прекрасно, Адриана.

Она горько усмехнулась, как полюбит делать в будущем. Освободила свою ладонь.

— И несбыточно. Это разбитая мечта. Простите мне, но насколько же мы ущербны, если все, что мы можем — это искажать совершенство звука, формы, цвета, света, образа и чувства, пока они не станут достаточно просты для восприятия? О каком Совершенстве может идти речь, пока мы таковы? Грязные, жестокие, утопающие в пороках без надежды подняться на поверхность.

— Мой порок… — пальцы Архитектора огладили ее острые скулы, — хотел бы знать ответ?

То, как они смотрели друг на друга… Как его сосуд таял под прикосновениями другого… Как они понимали то, что духу было не постичь, было невыносимой и жестокой пыткой. Он хотел знать. Он заслужил знать.

— Думаю, что нас уже не исправить. Ты права. Мы — уродливые грешники, Адриана. Но мир не должен страдать от нашего несовершенства. Рано или поздно он устанет и очистится от нас. Замысел Владыки в том, чтобы хоть кто-то из нас понимал и принимал это. Покаяние — вот в чем суть. И я счастлив в знании, что больше не одинок.

Архитектор притянул Адриану к себе и поцеловал. Не настойчиво, мягко, но требовательно. Так на памяти духа умел только он. Но она не поддалась, отстранилась. И это шокировало.

— Зачем же вы так? Разве вся любовь жреца не должна быть отдана богу?

— Конечно, — выдохнул Гай Ранвий, все еще гладя ее плечи. — Ты вольна уйти. И все, что было сказано и сделано нами, будет забыто. Но ты всегда будешь восхищать меня, Адриана. Считай это моей исповедью тебе.

«Уходи, — думал Лерноуд, чувствуя, как истекает нетерпением, жаждой ответов. — Уходи, пожалуйста. Просыпайся. Расскажи, что я упускаю. Что не могу понять. Расскажи, помоги мне почувствовать. Запомнить. Понять. Я заслуживаю понять».

Но Адриана не услышала и не ушла. Сдалась в объятья Архитектора.

Он не хотел смотреть — и не мог отвернуться. Пока вдохновение и преданность одежд неторопливо устилали собой пол, Лерноуд успел возненавидеть свою суть. Любопытство. Постоянно открытые глаза и идеальный слух, чтобы он мог видеть. Но не обладал возможностью понять.

Нагими они оба были прекрасны. Наверное. Как статуи, как образы, воплощаемые Желанием. Но что знало Желание о Красоте? Красота была делеко, слишком далеко. Он мог понять это без нее. Они сияли как мечты. Он хотел бы уметь мечтать по-настоящему, как люди, лишь бы понять, как эти тела ощущают себя, его, друг друга. Зачем они были друг с другом?

Лерноуд наблюдал за ними, когда Архитектор опустился на разбросанные под ними ткани и потянул Адриану за собой. Когда стоны цветом в горечь и экстаз окрасили собой воздух. Лерноуд все ещё не понимал их.

Зачем Гаю нужна была эта маленькая полукровка? В чем смысл касаться языком ее ушных раковин, если они столь несовершенны? Зачем вдыхать ее жадно и голодно? Зачем оглаживать своими идеальными ладонями ее спину и узкие бедра? Разве эти прикосновения, трение, запах могут быть приятны?

Зачем Адриана позволяла делать с собой подобное? Почему выражала удовольствие? Неужели ей нравились эти прикосновения, вдохи, вторжения? Позиция жертвы в когтях хищника? То, что ей, такой прекрасной и сильной, владеют? Зачем она перенимала у Ранвия его свет, отказываясь от теней?

Очевидно, им было хорошо вместе, если последующие годы они почти не расставались. Если посмели единиться в святилище своего бога. Если Адриана была готова умереть за него и стать маяком.

Лерноуд не верил в любовь. Значит, дело было в том, что происходило между двумя телами. Бессмыслица, порождающая боль — или нет? Он так хотел понять смысл их саморазрушения, но не мог. И это сводило с ума.

* * *

Он мог бы быть ее братом. Адриана убеждала себя в этом с того дня, как Лукан отнял новорожденного Амеллия от ее груди и унес прочь. Она не рыдала ночами. Не билась в стенах своих покоев, словно раненый зверь. Она улыбалась и действиями убеждала дядю, что такого больше не повторится. Что жестокий урок усвоен.

Поощрением за смирение стала возможность встретить Архитектора по возвращении из продолжительной экспедиции и самой вернуться к служению в храме.

Еще спустя два года повиновения Адриана смогла узнать, куда Лукан увез младенца. «В Кварин. Под присмотр Оссиана». Эти слова прозвучали приговором. В ту ночь она разбила с десяток статуй в своей мастерской. Гаю сказала, что материал оказался слишком хрупким для ее работы. Надеялась, что сумеет рассказать позже. Подобрать момент, когда его мысли будут хотя бы относительно свободны от изысканий.

Но вмешался Корифей Тишины.

Годами Адриана тешила себя надеждой, что Амеллий похож на нее. Собирала знания по крупицам, по обрывкам разговоров с дядей и отцовским письмам к нему же. Рано пробудившийся дар, крепкое здоровье, красота, талант к музыке. Она лепила и красила его бюсты тайно, догадываясь, как он мог измениться за четыре года жизни. Темные волосы и опаловые глаза. Так, чтобы никто не догадался о ее прегрешении. Так, чтобы он действительно мог показаться ее братом.

Настоящий Амеллий оказался идеальной репликой своего отца. Солнечный мальчик. Ее маленький солнечный принц. Он рассказывал ей о жизни в поместье. О недавней ярмарке в городе. О том, как слуги учат его древним языкам. Он читал ей стихи на тевине и эльфийском. Затем заговорил о снах. Дар сновидца уже скребся с другой стороны Завесы, готовясь дать Амеллию власть над материей Тени. Сделать его приманкой для духов. Слишком рано.

Адриана отвлекала его рассказами о красотах столицы. Об опыте служения Уртемиэлю. О том, как устроена взрослая магия и взрослые игры. Он слушал внимательно, впитывая ее слова. Задавал наивные, но важные вопросы.

— Если Минратос — самый главный город, это значит, что остальные не так важны?

— Это не совсем так. Другие города тоже важны и очень красивы. К югу отсюда стоит Вирантий, где все ходят разодетые как павлины. Еще южнее есть Эмерий. Город цепей, высоких скал, белых цветов и красных рассветов. Там живут лучшие в мире музыканты.

— Мне уже нравится этот Эмерий.

— Понимаешь, Амеллий — Империя подобна созвездию. Все звезды в нем важны, но одну глаз всегда замечает первой.

— Созвездие… — Амеллий задумался. — Как Беллитан? Папа говорит, что я родился под Беллитаном!

— Да, — печально улыбнулась Адриана. — Как Беллитан.

Амеллий внимательно посмотрел на нее и положил голову ей на колени.

— Тебе грустно, Адриана. Почему?

«Потому что мне придется оставить тебя, мой маленький принц». Нет! Это была бы чужая воля. Чужое решение. Она шла к нему всю его жизнь. Она больше не оставит его. Мысль, странная и слишком дерзкая, промелькнула так быстро, что Адриане едва удалось ее ухватить.

— Ты хотел бы жить со мной, Амеллий? Далеко отсюда, в том же Эмерии. Если бы я предложила, ты бы согласился?

— Разве сейчас ты не предлагаешь?

Она убрала пряди с его лица и долго смотрела в глубокие голубые глаза. Думала о Гае, о том счастье, что они упустили, и о том, как неожиданно просто стало все вернуть. План оформился в четкий конструкт. Арлатан, маяк, лекарство. В месте, где Завесы все равно что нет, колоссальная жертва лириума и крови могла и не понадобиться. Маяк сможет указать путь, если достаточно подпитать его. А лекарство обратит чудовище назад в бога, обещавшего ей совершенный мир.

— Предлагаю, — прошептала она, улыбаясь. — Ты согласен?

Амеллий полусонно кивнул, окончательно пристроившись у нее на коленях.

— Тогда я закончу с одним небольшим делом, а затем вернусь. Я заберу тебя на Юг. В город цепей и высоких скал. Там будут птицы и солнце. Белый эмбриум и красные рассветы. Только мы одни.

— Я буду ждать.

* * *

Ночное небо украшал сильверит. Лерноуд поднялся с постели, вытер слезы и осмотрелся. Интересно, люди часто плачут во время сна? Знакомые покои в особняке Архитектора принимали в гостях прохладный ветер и сладкий запах цветов. Из воспоминаний жрицы дух уже знал, что так ощущается весна. В убранстве было больше светлых красок: долгожданного покоя, нежности, совершенного счастья. В цепочных клетках щебетали птицы. Невзрачные и маленькие, но цвета до́ма. Не его, не Тени. На балконе, где Лерноуд впервые повстречает Адриану, играла арфа.

Гай Ранвий задумчиво перебирал струны. Возлюбленный и ненавидимый. Идеал и проклятье. Червивый золотой слиток. Солнце, встающее лишь в черный рассвет. В свободных, сияющих изнутри одеждах, он был самой прокаженной и ядовитой тварью. И был богом — прекрасным и желанным.

Лерноуд отошел в тень, отброшенную статуей, до последней черточки повторявшей хозяина дома. Не узнать руку мастера было невозможно.

— Адриана… — выдохнул он.

Ее нигде не было — только Ранвий, статуя и арфа. Но ведь это ее воспоминание. Она должна была быть в нем.

Стоило Лерноуду отпустить мысль, как тонкая фигурка жрицы мелькнула за колонной. Все еще такая красивая, такая непохожая на блик, удостоивший его общением за границей воспоминаний. Что же Ранвий сделал с ней? Что надо отнять у человека, чтобы он стал тенью самого себя? В Элвенане существовала подобная процедура, когда тень отделяли от личности ради блага обоих. Пользовалась огромной популярностью. Был ли малейший шанс на то, что люди сохранили технологию?

Легким солнечным зайчиком она приблизилась к любовнику и упала на мягкие подушки у его ног.

— Ты звал меня своей песней?

Ранвий словно вышел из транса. Улыбнулся ей. Лерноуд увидел тонкую трещинку в уголке его рта.

— Ты должна увидеть кое-что прежде, чем я обращусь к Кругу и Магистерию.

Архитектор помог Адриане подняться и провел в комнату, больше всего походившую на кабинет. Однажды Адриана будет сжигать здесь записи и резать руки до крови, пытаясь вернуть утраченное — разбитая, поблекшая и преданная. Сейчас же камин был обделен пламенем, а стол укрывали карты, заметки, рисунки и ещё не подписанные приказы. На некоторых бумагах виднелась печать Прорицательницы Тайны. Это показалось духу крайне интригующим.

Адриана взяла одну из них и быстро прочитала название.

— «Специальный отчет уполномоченной экспедиции в лес Бресилиан». Гай, это же спорные территории! Архонт не устает говорить, что варвары и эльфы до сих пор замедляют продвижение легионов на этом участке. Неужели Круг Ищущих…

Ранвий обнял ее за плечи, поцеловал в лоб и прошептал что-то, что Лерноуд не расслышал. Но Адриана опустила напряженный взгляд на карты.

— Ты знаешь, какова будет реакция Лукана. Он не позволит.

— Не на глазах у Сената, разумеется. Но ты могла бы поговорить с ним наедине. Убедить его, что это действительно важно. Уверен, магистр Альвиний прислушается к твоим словам.

Адриана оперлась руками о стол. Тяжело выдохнула.

— Гай, я хотела сказать тебе… — поморщилась, сдерживая рвотный позыв. Лерноуд бы подошел к ней. Помог. Но в тот час он понятия не имел о ее существовании. — Что же может быть важного в Богами забытом лесу?

— Наш Бог, — словно не замечая ее состояния, спокойно произнес Ранвий. — В этих бумагах свидетельства близости усыпальницы, где один из Древних почивает, пока дух его крепчает в Тени. Любовь моя, вспомни тот мир, о котором мы грезили вместе — он может стать реальным. Мир совершенства. И мы с тобой в нем.

— Теперь не только мы…

Адриана потянулась к его ладони, но Ранвий оставил ее. Отошел к столику с кувшином и двумя кубками. Наполнил кубки вином и вернулся, протягивая один любовнице.

— Конечно. Ты так милосердна. Империя узрит новый мир вместе с нами. Совершенство. Живого и бодрствующего Уртемиэля. Не стоит отдалять этот миг. Нет ничего важнее его.

Яркий свет Адрианы потускнел. Она поставила кубок на стол, стараясь не задеть бумаги даже краем ножки. Подарила Ранвию прощальные объятия и удалилась, не оставляя звука за своими шагами.

Лерноуд точно знал, что она хотела сказать. Он видел это в голубых глазах и золотистых локонах Амеллия Альвиния.

«Я люблю тебя больше жизни».

«Я ношу под сердцем твое дитя. Оно должно увидеть совершенный мир».

«Я готова отказаться от всего, если ты прикажешь. Предать всех, если ты прикажешь. Ты нужен мне».

Неозвученные признания были слишком реальны. Сорванный и тихий голос любящей, но не любимой женщины. Но Адрианы уже не было здесь. Так почему же воспоминание не расплывалось перед духом?

Гай Ранвий выпил ее вино. Покрутил в пальцах пустой кубок.

— Я хотел бы ее услышать, — прошептал он, ловя отражение Лерноуда в серебре. Развернулся к нему. — Хотел бы, чтобы она проявила чуть больше смелости в тот наш разговор. Тогда все было бы проще. Она не стала бы жертвой Сената, а мне не пришлось бы бороться за свою свободу и существование. Мой трусливый, маленький порок мог бы спасти мне жизнь.

Лерноуд застыл, не представляя, как происходящее могло быть реальным. Архитектор говорил с ним. Смотрел на него. И грустно улыбался под нарастающую музыку арфы.

— Должно быть, у тебя как обычно много вопросов, Любопытство? Начинай.

Первый вопрос был избран сразу же.

— Как ты сбежал из Золотого Города?

— Я и не сбежал. А ты не предупредил, что Город был испытанием, — тон Архитектора стал жестче. — К счастью для всех нас, Уртемиэль меня не оставил, а плетение маяка выдержало твое вторжение. В чем, конечно же, больше заслуга памяти Адрианы обо мне, чем удачи.

— Что не так с твоим маяком? Ты ведь как-то изменил оригинальное плетение. Я чувствую.

Ранвий кратко кивнул.

— Весь магический фон Адрианы настроен таким образом, чтобы синхронизироваться с моим. Маяк — это два идентичных, равноудаленных источника энергии по разные стороны Завесы, постепенно наращивающих свою мощность за счет внутренних ресурсов. Благодаря этой энергии можно преодолеть Завесу. Но мы обязательно должны соединиться, иначе сгорим, как звезды. Потому я и позволил тебе подселиться в тело Адрианы — она точно тебя выдержит, до самого конца.

Улыбаясь, он пригласил Лерноуда следовать за собой.

За дверьми кабинета уже была ночь. Адриана лежала нагая на мраморном полу в окружении ритуальных знаков и ожидала его.

— Прости меня, — обратился к духу Ранвий, — я не могу устоять перед этим. Оно одно из моих любимых.

В его руках появилась миска с чуть светящейся краской и тонкая кисть. Он присел подле Адрианы и не спеша провел первую линию — от груди к верху живота.

— Тебе не холодно? — его голос был полон лживого волнения.

— Лириум всегда холоден, — спокойно ответила Адриана, стараясь не двигаться. — Продолжай.

Вторая линия красиво очертила ее верхние ребра.

— Она лежала смирно, пока я не закончил. Знала, что структура изменена и какие могут быть последствия, — пояснял Ранвий, не отвлекаясь от своего занятия. — Ничего опасного для жизни, великий риск для рассудка и дара. Но она хотела быть мне полезной и верила, что наша любовь поможет обоим достигнуть успеха. Маяк должен был изгнать всю тьму и тайны, дать нам прибежище в мыслях друг друга в час нужды. Я не сказал ей лишь об одном — да и то лишь потому, что не знал сам. Одному может понадобиться полный контроль над разумом.

Спокойствие внутри Лерноуда оборвалось струной арфы.

— Значит, это все твои проделки? Эта Песня, кошмары, истощение? Она думала, что сходит с ума! Что ее Бог оставил ее! Да что она — я чуть было не погиб! И вопросов стало только больше! Ты обещал мне утолить мою жажду! Дать все знания о смертном бытии! А на деле просто спасался от последствий своей глупости! Да кем ты себя…

— Тихо, — приказал Ранвий.

Он встал, поднимая исписанную знаками Адриану на руки, и отнес на ложе. Опустив ее, жадно припал к устам, словно не целовал их целую вечность. Воспоминание потемнело. И вокруг воцарилась абсолютная чернота.

— Мое тело отравлено, Лерноуд, — Архитектор звучал далеко и глухо. Видеть его дух больше не мог. — Я не намерен задерживаться в нем надолго. Адриана готова умереть за меня, и я дам ей такую возможность. Пойми меня правильно, я люблю ее. Но нет ничего важнее моей миссии. Даже она… и Амеллий. Будь славным духом — сгинь.

Чернота… цвет древней обиды, кошмаров, предательства, неутолимой жажды и ненависти, тянулся к лазурному телу духа. Стремился коснуться, осквернить, подчинить себе, заставить преклонить колени.

Посреди этого цвета Гай Ранвий, Архитектор Красоты, наконец предстал настоящим. Уродливой, вытянутой, искаженной чертами насмешкой богов над тем, чем он когда-то был. И Лерноуд рассмеялся.

— А если она тебя забудет? Или ты забудешь ее? Если она не захочет принять тебя? Или если ее убьют? Что тогда? — он развел руки в стороны, наконец чувствуя себя свободным от страха. — Ты никогда не покинешь Город? Ты жалок, Архитектор. Весь твой план зиждется на том, что одна смертная, которую ты заставил поверить в свою ложь, не научится думать в первую очередь о себе. А я — лучший учитель в этом деле. И потому мы с ней будем жить вечно. Как там говорил Оценщик? Жажда жизни и сильная воля — ключ к контролю над Песней? Думаю, мы справимся.

Архитектор не потерял самообладания. Молча наблюдал за тем, как дух уходит. От этого Лерноуду вновь становилось не по себе.

И так мы пылали. Мы возводили царства и затевали войны,

Грезили о ложных богах, о великих демонах,

Что прошли бы через Завесу в наш смертный мир,

И к ним обратили свое поклоненье и презрели тебя.

Погребальные песни 1:8

Небо над Кварином было пустым. Темное как сама Бездна полотно нависало над городом, пугающе натягивалось, рискуя в один момент порваться. Не об этом ли возвещал страшный рев за ним? Не были ли это полчища демонов, готовых на все, чтобы преодолеть Завесу? А что, если миры, разделенные замыслом бога-лжеца, однажды вновь сойдутся в один?

Эти вопросы очень волновали одну девочку в поместье на высоком утесе. Она представляла, что камень сможет быть жидким, и мраморный дождь будет литься снизу вверх. У птиц смогут быть драконьи чешуйки, а у драконов — птичьи голоса. Звезды с небес можно будет помещать в фонари и танцевать в их свете с тенями.

И каждая мелочь будет цветом в чувство. В счастье, интерес, любовь. Девочка думала, что хочет подарить брату браслет из камешков цвета любви.

Но тогда мир наполнится демонами. Все страхи воплотятся в жизнь. И магия станет большой ношей — слишком большой для маленькой ее. Придется решать взрослые вопросы, воевать на взрослой войне, забыть об играх с братом и своих садах.

Уж лучше Завесе оставаться на месте, пока она не подрастет.

In Arlathan iras dar falon

In Arlathan iras var'theneras

In Arlathan iras vhanan

In Arlathan iras malana'las

Sa'vunin, sa'vunin…

Var'shiral na dirthavaren.

Sa'vunin, sa'vunin…

Sahlin somniar mir'len.

Материнская песня лилась тонкой серебряной струйкой, обнимая мысли детей. Совсем еще маленькие, Верилий и Адриана пропадали в подушках громадной постели, но упорно держались за руки. Чувствуя, что сон забирает ее прочь от брата, девочка покрепче сжала его ладошку, повернулась, утыкаясь лбом в сорочку.

— Можно я останусь с Верилием, мама? — попросила она мягко и тепло, но в словах крылась мольба. — Всего на одну ночь. У меня опять странные сны. А он сможет меня защитить, как Диртамен всегда защищал Фалон’Дина.

Мать улыбнулась ей в ответ, казалось, даже задумалась на мгновение, но жестом приказала девочке встать.

— Ты должна понимать разницу, Энансалан. Тени и Отражению никогда не доводилось думать о судьбе, надлежащей тебе и брату. Так что нет. Не в эту ночь. Позже. Ты должна проявить терпение. А теперь тебе пора в свои покои.

Девочка только крепче обняла брата, чувствуя, как он обнимает ее в ответ.

— Матушка, может, ты расскажешь нам еще легенду, чтобы Энан не боялась? Уверен, это поможет.

Смотря на то, как мать опускается назад в кресло, девочка возблагодарила Митал и Андорала за Вера. Он всегда знал, как убедить кого-то в своей правоте. Или просто никогда не ошибался.

Хотя имя, которым он назвал ее ради успеха, резануло по ушам, она все равно прижалась крепче к нему. Мать наблюдала за ними, словно любопытная птица.

— О чем же хотят услышать мои дети? — она задумчиво вздернула бровь. Линии valasllin потеряли четкий рисунок. — Может, сказку о медведе? Или историю сотворения varterral?

— Расскажи о воронах, что прилетают к тебе из леса каждый Урталис, — неожиданно резко сказал Верилий.

Сел, укладывая голову сестры себе на колени. Его лицо было напряжено, но она не понимала, почему. Минуту они с матерью молча смотрели друг на друга. За это время стало ясно, что брат не спасал сестру от снов, а хотел выведать что-то свое. И матери это понравилось.

— Хорошая тема, Энасален, — она потрепала его по волосам. — Однажды Диртамен связал клятвой двух разрушительных духов — Дух Страха и дух Обмана. Он придал им облик воронов, чтобы они могли повсюду следовать за ним. Они стали ему верными слугами и уберегли от многих бед. Кроме одной.

— Harellan'arla, — испуганно прошептала девочка.

Мать кивнула.

— Эти вороны оставлены Хранителем Тайн наблюдать за нами. Они — его глаза и уши в этом мире, и наша единственная надежда на его возвращение. Настанет день, когда они встретят нас на опушке леса, чтобы отвести в Арлатан. Но для этого вам надо вырасти достойными и осуществить предначертанное. Тогда вы сможете служить им.

— Как служишь ты, мама?

— У нас один господин, — мать с благоговением коснулась пальцами точки на лбу. — Страх и Обман были со мной всю мою жизнь. Они привели меня к вашему отцу. И они укажут вам путь домой, когда настанет час. Не бойтесь их. Любите их так же, как они любят вас. Вы нужны друг другу, чтобы вернуть наш мир. Вы спасете Владыку из ловушки Волка. А Страх и Обман помогут вам в этом.

— А как они смогут вернуть в мир Диртамена? — спросила девочка и почти сразу пожалела. Глаза матери преисполнились печали.

— Хотела бы я быть посвященной в это, Энан. Но боги не раскрывают своих тайн простым стражам. У меня и моих детей есть предназначение в замысле Владыки — многие не смеют мечтать даже о таком.

Девочка высвободилась из рук брата и обняла мать.

— Значит, больше не будет…

«… вопросов».

Воспоминание померкло, потрескалось и лопнуло, выбрасывая Лерноуда в дорожную пыль.

Адриана стояла в паре шагов от него, воткнув посох в землю и недовольно скрестив руки на груди.

— Ну что, закончил свое шествие по моим воспоминаниям? — Она подняла руку, и песок завихрился вокруг Лерноуда, больно царапая одежду и кожу. — Нравится? Знаешь, я тут поняла один удивительный факт: чем дольше ты сидишь внутри моей головы, тем большим контролем над тобой я обладаю. Так что ешь песок за всё, что ты заставлял меня вспоминать ради своего треклятого любопытства!

Лерноуд едва защитился руками от летящей в него песчаной тучи. Попытался сделать себя менее плотным — не получилось. Адриана действительно контролировала его. Вот только какой ценой?

— Не расходуй силы попусту! Я бывал в Арлатане — не лучшее место, чтобы ходить туда выжатой. Не говоря уже о том, что маяк с каждым мгновением потребляет все больше наших общих сил, — песок осыпался на дорогу. Адриана выдернула посох из земли и повернулась прочь от тракта. — Но прежде чем мы пойдем дальше, просто выслушай меня. Ты действительно думаешь, что стоит тебе вернуть Ранвия в этот мир, он в тот же миг забудет о божественности и власти, о Красоте, чтобы жить с тобой и Амеллием в Эмерии?

— Встречный вопрос: ты действительно думаешь, что за шесть лет вообще ничего не изменилось? Ни мои устремления, ни мои планы, ни степень моей веры? — Адриана смотрела на него с раздражением. — Лерноуд, я ведь не дух, чтобы оставаться постоянной. Это вы не способны меняться, если только вас как следует не травмировать, да и тогда уходите не слишком далеко от оригинала. С людьми сложнее. Мы учимся на ошибках. Мы теряем детскую наивность и растем над собой.

— Не ты.

— Я хочу жизни с Амеллием, это правда. Но только с ним. Я благодарна Гаю за все, и потому хочу спасти от того, чем он стал. Но дальше я не останусь. Это все не для меня. Если Оценщик прав, и за внешним уродством кроется могущество бога — я с радостью буду созерцать совершенный мир. Но не подле его создателя.

Наблюдая за тем, как она готовится уйти, Лерноуд не сдержался. Он схватил Адриану за плечи и со всей силой встряхнул.

— Ты что, не понимаешь?! Он использует тебя, чтобы достичь совершенства! Он займет это тело! Ты умрешь, Адриана! Мы умрем! И я не хочу проверять, каково нам будет после! В этом мире столько загадок! Я могу заразить тебя любой из них, показать тебе любую когда-либо придуманную вероятность вашего мира! Только ответь мне на один вопрос: почему ты всегда следуешь за Гаем Ранвием?! Чем он так хорош?! Я прожил заново почти всю твою жизнь, но так и не понял.

— Звучит не как Любопытство, — ее теплая ладонь прошла сквозь него, развоплощая. — Ты теряешь себя, дух. И я уверена, что нам будет лучше порознь. Не пробуждайся во мне до тех пор, пока мы не достигнем города. Я уверена, что Граций Альс найдет способ нас разделить.

— Адриана, подожди…

Он хотел вновь ее подержать. Сделать, как делал Архитектор. Объясниться, поцеловать. И увести подальше от этой жуткой древней ловушки. Но в чаще за их спинами раздался хруст, затем тяжелый топот. И Лерноуд понял, что они слишком задержались на границе, и пора бежать.

Понял слишком поздно.

Деревья расступились, выпуская на свет странное создание. Ветки, камни, мхи и лозы переплетались между собой, образуя огромное тело, выглядевшее до странности естественным. Куда более живым, чем творения скульпторов в Минратосе. Каменные легкие пропускали воздух. Сердце — корзинка из корней с куском лириума внутри — отбивало гневный ритм и гнало магию по телу точно кровь. На коже из древесной коры были высечены руны. Одного взгляда на них Лерноуду хватило, чтобы понять: перед ними стоял Страж Леса. Один из тех его несчастных собратьев, что однажды попался на глаза эльфийским королям и королевам, а теперь был вынужден служить привратником их возлюбленного леса.

Лерноуд перехватил контроль над телом прежде, чем Адриана успела принять боевую стойку. Если действовать аккуратно, то у них появится неплохая возможность проскочить под ногами Стража. А потом со всех ног бежать назад в Кварин. К Лукану. Броситься ему на шею и умолять принять назад. Интересно, поверит ли он?

Не оставляя себе шанса передумать, Лерноуд направил тело в нужную сторону. Побежал так быстро, как только мог с посохом в руках. Но застыл на краю оврага, пригвожденный к дороге собственным оружием за собственный же плащ. Адриана не желала уходить. Она сопротивлялась его воле, вырывалась. Лерноуд чувствовал, как распаляется её дар, силясь послать по посоху импульс.

Страж заметил задержку. Сдвинул колоссальные стопы, чуть не расплющив тело Адрианы. Едва хватило сил откатиться. Быстро перевести дух. Не стоять на месте. Снова попытаться сбежать, пока ноги еще подчиняются ему.

Что-то внутри надорвалось и рухнуло. Рука вытащила из-за пояса кинжал, сжала в ладони. В ушах стоял рев Стража и…

Нет. Нет. Нет. Нет! Импульс, выпущенный девчонкой, был обращен не в посох. Не к нему. Музыка арфы вытеснила Лерноуда на позицию наблюдателя.

Страж помчался на тело Адрианы, сотрясая землю вокруг, но был встречен сияющим куполом щита. Удар вышел сильным, но ни тварь, ни жрица не дрогнули. Встали, буравя друг друга глазами. Магия искрилась вокруг, обнажая истерзанное полотно Завесы. Но никто не отступал. Так продолжалось, пока тонкие пальцы не сложились в эльфийский символ смирения. Страж вскинул голову, выпрямился и, тяжело дыша, поплелся назад в лес.

Купол мягко опустился, растаял на обожженном песке, и жрица рухнула следом, рассматривая свои руки.

— Смог. О, Боги… Она меня пропустила… Мой жертвенный, возлюбленный порок, — она с радостным хохотом принялась ощупывать свое красивое лицо. — Не может быть. Свободен. Наконец-то свободен и чист!

Действительно. Не могло быть. Лерноуд углубился в уголки сознания, не без радости отмечая, что Адриана цела. Ее образ ютился в воспоминании о первой встрече с дядей. Но как она могла так поступить? Он же предупреждал! Он умолял ее!

А теперь должен спасти их обоих, пока Архитектор…

— Пока Архитектор не сделал что? — заговорил Гай Ранвий голосом Адрианы. — Лерноуд, у нас общий мыслительный поток, так что даже не пытайся сделать что-то без моего ведома. Адриана поступила разумно, передав мне контроль. Вы бы не совладали со Стражем Леса. А я имел дело с его подобием в лесу Бресилиан, о чем она, разумеется, помнит.

— Верни ее. Позволь покинуть тело.

— И зачем же мне это делать, позволь узнать? — хмыкнул Ранвий. — У нас впереди целый Арлатан.

— Но ты же выбрался! Зачем тебе в лес?!

— Боюсь, что это лишь тот осколок меня, что находился в Адриане все это время и позволял нам поддерживать контакт. Любой достаточный раздражитель…— взгляд Лерноуда упал на окровавленный кинжал Верилия, все еще лежавший на дне оврага. — Не смей.

Лерноуд только усмехнулся и откупорил пузырек с отравой. Ранвию пришлось отвлечься на него, чтобы не допустить осквернения нового тела. Это дало духу пару мгновений контроля.

Падение. Удар. Кинжал вошел под ребро. Кажется, он сломал руку. Но звучание арф удалялось. Единственное, что он не смог просчитать… что сознание оставит его первым.

* * *

Перрепатэ взяли след Адрианы уже к концу первого дня поисков. Энергия племянницы тянулась шлейфом яркого света от Кварина до леса Арлатан точно по тракту. Это позволило Лукану поддерживать надежду.

Девочка не скрывалась от него. Бежала в сторону, указанную Урцией, точно раненый зверек. Ее было так легко найти, поймать и уберечь от очередной глупости. Сама мысль о том, что Адриана выжила и спаслась с Юга, питала магистра радостью… и сомнениями.

Обрывки информации упорно не желали сходиться в единую мозаику, сформировать хоть какое-то подобие логических связей. Из записей Ранвия, восстановленных его преемником, Лукан узнал, что Архитектор сделал Адриану инструментом безумной затеи Звездного Синода. Маяком, должным вывести жрецов в реальный мир, если что-то пойдет не так. Но маяк не сработал — или же сработал не совсем верно, поскольку из Тени сумели сбежать лишь Прорицательница и Оценщик. По крайней мере, в этом его уверила сама Прорицательница. Если это правда, становилось понятно, зачем Оценщик захватил Эонар и искал Адриану. Он пытался порвать Завесу и вытащить тех, кто остался в Городе. И вновь планы Синода потерпели крах — ценой своей жизни их нарушил Верилий.

Но зачем Архитектор направил свой инструмент прямо к Архонту? Зачем дал ей возможность действовать самой? Зачем оставил Акцию Партениану инструкции об ее отстранении? Может ли он каким-то образом контролировать ее своей новой силой даже сквозь Завесу?

Зачем Оценщику делиться властью с запертыми жрецами? Прорицательница упоминала связь. Она говорила с Луканом не только от своего имени. Значило ли это, что жрецы отныне не способны существовать и действовать друг без друга? Словно единый организм, где каждый орган зависит от другого. И Адриана тоже была его частью? Через Архитектора? Через мальчика?

Зачем Оценщик отпустил Адриану на Север? Зачем рискнул, если она уже была в его руках? И о каком яде без устали твердила Урция все то время, что они находились в пути?

Магистр навис над столом с бумагами и попытался перевести дух. Слишком много вопросов — и ни одного ответа. Из всего происходившего безумия Лукан понимал лишь одно: он не станет в очередной раз играть в игру, правил которой ему не объяснили. Сетий втянул его, Декратия и всю Империю в собственный тщеславный план, потому что точно знал — только так он сможет победить. Остальной Синод тоже был лишь инструментами, на которых исполнялась Музыка Тишины. И Лукану не нравилась её мелодия.

— И что ты будешь делать, если найдешь Адриану?

Не поднимая взгляда, Лукан почувствовал, как от темного полога шатра отходит тень, как она подкрадывается к нему со спины. Не каждый уловил бы звук ее шагов — но он смог.

— Не помню, чтобы я разрешал тебе говорить или посещать мой шатер. Ты здесь лишь потому, что меня обеспокоили твои слова о яде.

— Он куда опаснее, чем любой человек может себе представить, — прошептала Урция. — Даже такой прогнивший, как ты. Это не просто яд. Это оружие. И не людям надлежит владеть им.

Слова Прорицательницы Тайны зазвучали в голове, ее сила приятно согрела дар. Музыка. Абсолютный контроль. И черный «яд», дающий этот дар. Только откуда бывшая рабыня могла узнать об этом? Мозаика вновь не складывалась.

— А кому же тогда? Может быть, твоему народу?

Урция помрачнела. Между линиями vallaslin на лбу пролегла глубокая морщина. Лукан никогда не видел ее такой печальной.

— Мой народ уже давно сгинул. Мы с тобой не говорили об этом, но Оссиан знает: я вовсе не против того, что вы делаете с эльфами. Они заслужили.

Жесткость ее слов могла бы удивить, но он слабо верил им. За их непродолжительное общение Урция представала обычной, даже заурядной дочерью дикарей из богами проклятого леса. Он не понимал, как брат повелся на ее ядовитые речи и тощее тело, когда его ждал достойный брак и место отца в Магистерии. Эльфийка, бесправная вещь своего господина, слишком дерзкая, чтобы ее можно было приручить, и недостаточно красивая, чтобы ее хотеть — и эта однозначная пария отняла Оссиана у Империи. Лукан не забыл и не простил. Медленно тлел ненавистью и непониманием, видя, как многое досталось маленькой Адриане от матери. Вознес хвалу Богам, когда годы почти стерли их сходство.

Сейчас, впервые за двадцать три года, Урция была ему интересна. Хотя бы потому, что впервые же пыталась вызвать в нем симпатию к себе.

— И чем же эльфы заслужили рабство? — он решил ей подыграть.

— Неповиновением, — холодно ответила Урция. — Они должны были служить нашим богам. А вместо этого послушали лжеца. У них был долг, но они забыли его. Я жила своим сколько себя помню. Так странно, но Оссиан первый за столь долгий срок сумел понять мой путь, пожертвовать свое семя для достижения цели, и остаться со мной, когда я посмела усомниться и сойти с пути.

Она сделала еще один шаг к Лукану. Смотрела в глаза настолько спокойно и достойно, что ему стало не по себе.

— Я не прошу тебя понять, Лукан. Ты не сможешь. Но если найдешь Адриану — не отдавай ее теням. Никто не должен владеть этим оружием. Никто не сможет.

Он отдернул руку прежде, чем Урция успела коснуться его. Он не верил сказкам рабов. Ему нужны были факты.

— Я не смогу ничего сделать, пока ты не скажешь прямо: чем так опасен этот яд? И как он связан с моим братом и племянницей?

Урция замолчала и оглянулась. За пологом, достаточно плотным, чтобы видеть сквозь него не представлялось возможным, был только лес. Но животный страх отражался на ее лице. Она зашептала еще тише, чем прежде:

— Вы вынудили их отдать приказ. Я должна была отдаться твоему брату, чтобы погубить ваш народ. Отомстить за войну и пир на костях. Я не знала, как именно. Они не сказали мне. Я думала, что Llinthe не допустит заразу назад в мир. Но они хотели этого. Им нужно, чтобы ваша Империя пала именно так — захлебнулась чернотой и тенями. Я не готова принести эту жертву… еще раз. Даже ради Хранителя Тайн.

— Это очень трогательно, Урция, — стараясь не подавать виду, Лукан направил импульс в сознание стража. Приказ с простым условием. — Обещаю, когда мы найдем Адриану, она и яд будут в безопасности. Вне досягаемости Звездного Синода.

Урция протестующе закачала головой.

— Яд должен быть похоронен в Арлатане. Его нельзя увозить из леса. Послушай…

Очередное безумное признание прервал вошедший в шатер Нокс. Он поприветствовал Лукана, но даже не взглянул на эльфийку.

— Магистр Альвиний, кажется, они что-то нашли.

У оврага, в шести десятках шагов от лагеря, их ожидали двое юношей.

Один из них, уже увенчанный славой военной службы, но только представленный столичному обществу Гай Ненеалей, с каждым часом нравился Лукану все больше. Достойный наследник своего отца, он держал перрепатэ — знаменитых «убийц магов» — стальной хваткой. Под его началом они верно служили Империи гончими и палачами. Еще в Кварине Ненеалей быстро понял приказ и без лишних слов взялся за дело. Он привел отряд к лесу, проследил путь Адрианы по тракту на юг. И вот, потеряв след всего на час, он вновь был готов радовать результатами.

— Магистр Альвиний, у меня не самая лучшая новость. Перрепатэ нашли кровавый след на дне оврага. Он уходит дальше в лес.

— Кровь принадлежит Адриане? — без эмоций спросил Лукан. Но при взгляде на окровавленную листву сердце против воли пропустило удар.

— Да. Я ни с чем бы ее не спутал, — уверил его второй, улыбаясь. — Адриана сумеет залечить рану, но к тому моменту мы уже будем близко.

— Не спеши, Цертин, —предостерег Ненеалей. — Все не так просто. Магистр Альвиний, я хочу, чтобы вы понимали: ваша племянница оставила знакомые нам тропы. А за их пределами Арлатан все еще опасен и чужд человеку. Это древний лес, и даже за прошедшие столетия нам не удалось толком изучить его. Дальше не будет карт. Не будет ориентиров. Наша магия станет бесполезной. Даже ветерану Южной Кампании придется нелегко, не говоря уже о жрице. Зачем бы ваша племянница ни пошла в Арлатан, она не намеревалась вернуться живой.

— Отправляемся за ней, — отрезал Лукан и оглянулся через плечо. Урция покорно ожидала его решения, стоя рядом со стражем. — У нас есть карта.

* * *

Все свое нежное детство Адриана боялась снов. Дар сновидца, не должный бы достаться полукровке, проявился рано, вызвав боль и ночные кошмары. Спокойные ночи, когда никто не нарушал тишину огромного поместья, материнские сказки не звучали мурчащим шепотом, а Верилий спал за преступно толстой стеной, были худшим проклятьем. В такие ночи Адриана пряталась под одеялом и молилась богам о грозе, полной грома и молний. О том, чтобы в саду загорелись гранатовые деревья. Все разом. Чтобы слуги носились с ведрами воды и кричали. О том, чтобы начался шторм, и волны шумно бились об утес. Лишь бы больше не было усыпляющей тишины. Ведь во снах были духи. Любопытные, страждущие каждый своего. Но что им могла дать маленькая девочка?

Мама велела не бояться. Уверяла, что духи — друзья их народа. «Твоего народа» — печально поправляла ее Адриана. Тогда она хотела быть похожей на нее. Чистой. Посвященной. Знающей. Храброй. Но вновь наступала ночь, и сны вновь пугали неизвестностью. Жалкие знания, оставшиеся от павшего Элвенана, не могли защитить от них.

Не мог и отец. Обнимая Адриану после очередного кошмара, он лишь сочувственно поджимал губы. Бесполезный. Никчемный в своем сожалении. Он понятия не имел о боли снохождения. О том, что шепчут и показывают тени. О параличе, сковывающем тело по пробуждении. Оссиан мог только предполагать и просить прощения.

Верилий совсем по-детски обещал, что найдет каждого духа и всех победит. А если не сможет, то заберет недуг сестрёнки себе. Адриана утирала слезы и благодарно улыбалась.

Лишь один человек не стал ей сочувствовать, кормить сладкой ложью и обещаниями. Он открыл ей, что недуг был величайшим даром. Она ненавидела его за это, но хорошо помнила урок.

Полуночный Кварин укрывал туман. В нем растворялись сады и здания. Драконы, венчавшие шпили башен, казались бесформенными кляксами. Вглядываясь в их далёкие очертания, Адриана пыталась не заснуть. Но веки были слишком тяжелы, а неуемное воображение дополняло картины прошедшего дня змеиным шипением. Оно неизменно сопровождало высокого, очень красивого мужчину, прибывшего в город с закатом.

В темных одеждах, вышитых знаками, с диковинным посохом в руках, он точно был магистром. Однако чертами лица и цветом глаз неумолимо напоминал девочке отца. Он окинул ее и брата, двух детей, облаченных в белое, украсивших волосы цветами, а лица священными рисунками, изумленным взглядом, и прошел мимо. За ужином она узнала, что магистр был ее дядей. Что он прибыл в Кварин за одним из близнецов, и что он отчего-то оказался недоволен их родителями.

Из-за закрытых дверей отцовского кабинета донеслось не так много. В основном упреки.

«Когда ты разбавил кровь драконов древесным соком, я принял это. Я позволил тебе уехать сюда. И как ты мне отплатил?»

«Лукан, прошу тебя…»

«Почему я узнаю о способностях твоей дочери от Кинтары?! На заседании Магистерия! Публично! Неужели ты недостаточно опозорил эту семью?»

«Тебе не о чем волноваться. Урция учит ее. Если бы только ты видел прогресс. Это лучше того, что ей могли бы дать в Минратосе. Это чище. Правильнее».

«Довольно. Мои племянники не станут жертвой эльфийских предрассудков. Ты спрятал алмаз в буреломе и надеялся, что я не замечу. Ты позволил этой шлюхе пометить их vallaslin. Во имена Древних, Оссиан, эти дети — граждане Империи, а не рабы».

«Какое Империи — и, главное, тебе — дело до полукровок?»

Подушка Адрианы промокла от слез. Драконы взирали на нее с омерзением. Отвернувшись от них, она провалилась в сон. В тот раз Тень не была враждебной. Она приняла ее мягко, как подстилка из опавших листьев. А видение ее было городом — большим и шумным, полным сдержанных красок и магических огней. Она шла по нему, но не чувствовала под ногами ничего. И змеи шипели — негромко, зазывающе. Они привели ее к дяде.

— Ты не торопилась, — он поклонился ей. До того ей еще никто не кланялся. — Хорошо. В Тени стоит проявлять осторожность.

Адриане было не по себе. Тени… Духи окружали дядю. Когда они вздрогнули, Адриана невольно подняла руки, защищаясь. Холодное прикосновение принесло неожиданный покой. Словно страх покинул ее тело.

— Опусти руки и подними взгляд. Это только тени. Посмотри.

Она повиновалась его уверенному голосу. Духи действительно ничего не делали. Наблюдали, не приближаясь.

— Они не смогут тебе навредить, пока ты не поддашься своему страху и их иллюзиям, — дядя крепко сжал ее плечи. — Ты сновидица. Подобные нам заслужили уважение Богов и построили Империю. Духи служат нам.

— Мама говорит, что духи друзья, а не слуги, — попыталась возразить Адриана.

— Друзья наших рабов, эльфов. Не наши. Мы стоим выше. Я покажу. Ступай за мной.

В то снохождение Лукан показал ей Минратос, поведал о том, чем Адриана отличается от матери и брата. Чего могут желать духи, и чего она не должна им позволить. Она слушала внимательно, не пропуская даже вздоха. Дядя дышал магией. Был магией. Рядом с ним она чувствовала себя чистой и очень-очень высокой. А видения не были страшными — скорее захватывающими и живыми.

Дядя исчез первым. У приземистого здания, названного им Сенатом, он вдруг отпустил ее ладошку. Змеи заползли под подол его мантии.

— Ничего не бойся. Я проснусь, чтобы помочь тебе выйти как можно мягче. Полагаю, этому мать тебя также не обучила?

Адриана покачала головой.

— Значит, придется мне. Дай мне несколько минут… — он оглянулся на нее напоследок. — Запомни: тени не навредят тебе.

Минратос исчез вслед за ним. Она вернулась в пугающее место с зеленым небом и черными скалами, беспорядочно торчащими из такой же черной земли. Тени сгустились, но Адриана старалась держаться отважно. Ее выдержки хватило ровно на пять минут. Потом она упала, обняла голову руками и закричала.

Она проснулась с этим криком, застрявшим в горле. Отрывисто дышала в плечо дяди, но, как обычно, не могла пошевелиться.

— Концентрируйся, Адриана, — шептал он ей. — Найди что-то, за что можешь зацепиться взглядом, и просто смотри. Не отрываясь. Сейчас нет ничего важнее.

Она не помнила, что стало ее якорем тогда. Цветок в простом глиняном горшке — или все же надменные, далекие силуэты драконов. Но тело быстро стало подчиняться ей, и страх ушел. Дядя отстранился с легкой улыбкой, немедленно пропавшей, стоило ему заметить слезы не ее щеках.

— Боишься снов? — под его взглядом Адриане стало некомфортно. Но он не был зол, просто строг. — Заставь их бояться тебя в ответ. Страх — это оружие, девочка. Пойми это, и нас ждет величие.

— Я не хочу, чтобы меня боялись.

— Тогда ты не выживешь там, куда я хочу тебя забрать. Или же тебе придется обучиться обману. И забыть материнские сказки. Тебе выбирать, что будет для тебя проще.

— Страх и Обман — тоже герои сказок, — Адриана замолчала, стоило дяде разочарованно выдохнуть и встать с кровати. — Но я забуду. И Верилий забудет. Если тот город правда есть. И если вы сможете исправить это. Я слышала, в столице такое не любят.

Его усмешку — едкую усмешку победителя — она не забудет никогда. Как и нежный поцелуй в лоб.

— Уверен, мы что-нибудь придумаем. Разбуди брата. Будьте готовы к рассвету. Я прикажу рабам собрать вещи — ты меня не разочаровала, Адриана.

Сон растаял вместе с захлопнувшейся дверью покоев. Адриана с трудом вспомнила, где находится. Над головой смыкался купол древесных крон. Щебетали птицы. На плоском камне, в ногах ее ложа, сидели два ворона — черный и белый. Она сконцентрировалась на них.

Села. Мыслями обратилась к Гаю, но не почувствовала его. Проверила ещё раз. Ничего. Мог ли он помочь ей единожды, а затем оставить?

Память тела возвращалась медленно, и первой она почувствовала острую боль в боку. Не до конца залеченное ранение. Но как она его получила? Что произошло?

Руки и одежда были в крови. Можно было бы использовать ее, чтобы ускорить процесс вспоминания, но для начала следовало закончить лечение. Её плетение легло поверх идеального рисунка Гая. Очевидно, он пытался спасти ее, но не успел. Потерял сознание. Хорошо еще, что ему удалось остановить кровотечение. Фляга с водой валялась на земле. Адриана омыла руки и лицо. Кровь соединилась с даром, возвращая память.

И тут она взвыла. Посох отреагировал, уничтожив накопившиеся энергией окружавшие их деревья. Адриане было плевать. Глупый ревнивый дух все испортил! Так долго копить силы, надеяться, выстраивать связь по струнке весь путь с Юга в Кварин. Чтобы теперь она пала жертвой глупых выдумок Лерноуда.

— Не его — твоих, — раздалось над головой. Черный ворон приземлился на иссохшую ветку березы. — Это ты подумала, будто можешь влюбить в себя Архитектора. Запереть дракона в птичьей клетке.

— Ты тешила свое самолюбие, оставаясь с ним, — белый ворон опустился на ее плечо. Перехватил клювом ленту с волос. — Даже когда стало понятно, что ты его кукла.

Адриана отшатнулась и упала. Ворон слетел к ее коленям.

— Гордая дочь Народа, ты предала свое предназначение. Убила собственного брата.

— Замолчите, — она попыталась закрыть уши ладонями, на что вороны принялись клевать ее.

— Ради чего? — не унимался черный. — Ради мужчины, который никогда бы на тебя не взглянул, если бы не желание влиять на Лукана.

— Он никогда тебя не желал! — вторил ему белый. — Жалкая! Слабая! Пустая, как и все люди! Грязная, порченая кровь. Ты не любима даже самой собой! Ты умрешь в одиночестве, но даже звери не растащат твои кости!

Тени начали сгущаться вокруг нее. Исчез лес, подстилка из листьев и запах сырости в холодном воздухе. Сам воздух. Она пыталась вздохнуть, но не могла. Совсем как в детстве, в ее кошмарах, где кроме мрака и боли не было ничего. И вот детские страхи стали реальностью.

— Они всегда были. Ты просто лгала. Самой себе. Магистрам. Своему любовнику. Ты не переставала быть лживой, пугливой тварью, Энансалан. Я знаю. Я сеял каждый твой обман.

Адриана метнула в черного ворона простое заклинание — вспышку света. Попала точно в цель. Пернатое тело, сложенное из чистых теней, развеялось.

В проступившем пространстве послышались знакомые голоса. Разговоры на тевине.

— Она должна быть где-то здесь! Я чувствую!

Отвратительный, колючий голос Цертина Данария звучал совсем близко. Ему отвечал другой — глубокий и спокойный.

— Мессер Данарий, если вы проявите терпение, уверен, мы вскоре вновь выйдем на след.

— Наше терпение на исходе, Ненеалей. Лес продолжает испытывать его. Но я напоминаю вам, что моя племянница ранена, и каждое мгновение промедления может стоить ей жизни.

Дядя.

— Дядя! — из последних сил крикнула Адриана и бросилась к приближающимся голосам.

Бежала слишком долго, но не могла их найти, только слышать. Но, наконец, спустя целую вечность, добралась.

Небольшой отряд шел через чащу, стараясь не шуметь и не привлекать внимания. Но Адриана их заметила.Она различила среди магов родной высокий силуэт в темной мантии. Лукан стоял с Данарием и Урцией. Трое обсуждали ее.

— Они поведут ее в рощу, — мать была очень бледна, но твердо стояла на ногах. — Заставят закончить начатое вашими жрецами. Единственный шанс остановить их — добраться туда первыми.

— Ты можешь просто указать, куда нам идти, эльфийка? — раздраженно прошипел Данарий. — Я потерял счет времени, проведенному здесь. А моя Адриана истекает кровью под одним из ваших деревьев.

— Еще не твоя, мальчик. И не станет твоей, если продолжишь себя так вести, — холодно заметил Лукан. — Тебе много раз говорили, что в Арлатане не существует четких направлений — только примерные ориентиры. Это место служит напоминанием о том, во что может превратиться Минратос, если упустить из рук баланс. Это больше не наш мир, а Тень. Материя, время, пространство не властны здесь. Да, Адриана нуждается в нашей помощи. И да, я желаю как можно скорее найти ее и покинуть это ужасный лес. Но у нас нет выбора. Только держать свои мысли ясными.

Адриана оказалась совсем близко. Она могла различить седые волоски, появившиеся в прическе дяди. Она окликнула его, но он не обернулся. Никто из отряда не заметил ее.

— Дядя! Мама! — уже почти что рыдая, она продолжала звать. — Я здесь! Цертин, пожалуйста! Ты так хотел увидеть меня, так обернись! Я здесь! Я здесь!

Отряд пошел дальше, но у нее просто не осталось сил следовать за ним. Она упала на покрытую листвой землю, поджав ноги к груди.

Гая не было. Лерноуд молчал. Родные не видели ее. Только вороны продолжали кружить вокруг.

Белый ворон вновь опустился рядом с ней.

— Ты никогда не покинешь этот лес. Будешь блуждать по незримым тропам, пока вечность не канет в небо.

Когти черного ворона коснулись ее растрепанных волос.

— И даже тогда не обретешь покой. Мы не позволим.

— Если только…

— …не исполнишь нашу волю. Ты была рождена для Красоты. И Красота ждет тебя. Помоги ей проснуться.

— Разорви небо. И ты получишь все. Вечность.

— Покой.

— Власть.

— Любовь.

— Свободу, — совсем слабо прошептала Адриана. — Я прошу только о свободе.

Вороны переглянулись и вспорхнули с земли.

— Разве это ты обещала своему Архитектору? Ты просила не о свободе. И не за нее была готова заплатить любую цену. Ты, как и твоя мать, как и мы — самой сутью принадлежишь Диртамену. Ты просила о знании. Неужели мы должны напоминать тебе? Так встань и смотри!

Тени затрепетали и расступились. Из-за деревьев пробивались солнечные лучи и доносился голос. Его голос.

Опавшая листва под ее телом стала мрамором, многовековые ели обратились резными колоннами, а на месте бесконечного черного неба раскинулись своды Мастерских Красоты. Арфы играли спокойно и почти неслышно. Само солнце и отброшенная им тень шли по петляющим коридорам. У дверей кабинета ожидала храмовая стража.

— Оставьте нас, — хмуро велел Гай Ранвий. — Позаботьтесь, чтобы никто не тревожил нас в течение часа.

Воздух внутри дрожал от волнения и тревоги.

Адриана слишком хорошо помнила тот разговор. Она повторила бы его еще десяток раз, ничего не меняя. Пусть он и стал первым шагом в бездну.

— Говори. Убеди меня, что не следовало тратить время на Корифея. Он сам не свой в последние недели. А мы упускаем драгоценные минуты, — Гай собрал волосы черной ритуальной лентой. Сложил пальцы в знак покоя. Выдохнул, устало прикрыв глаза. — Скажи мне, что я вновь мечтаю.

Тень подошла к нему, шелестя пурпурными одеждами.

— Но что, если верховный жрец Думата прав? — Адриана с трудом узнала собственный голос. — До сего дня все, чем мы располагали, были слухи, догадки и мечты. Его слова звучат безумно — но, быть может, именно они и есть тот знак, которого мы так ждали?

— Я не могу позволить себе ошибиться, Адриана. Каков шанс, что хоть кто-то из Синода согласиться его поддержать?

— Я не предлагаю слепо довериться Корифею. Просчитай вероятности, обдумай возможные исходы, все взвесь. Я могу оставить тебя наедине с мыслями или помочь. Только скажи.

Гай благодарно улыбнулся тени. Они сели за стол. Тень разлила по кубкам тоник. И начала первой.

— Из Синода не раздумывая согласится Оценщик Рабства. Его исследования привлекают слишком много внимания Лукана и Архонта. Он теряет контроль, — тень знакомо улыбнулась. Сколько раз Адриана чувствовала, как уголки губ приподнимаются в этой самодовольной улыбке? И ни разу она не была по-настоящему уверена в том, что говорила. — В его интересах перехватить цепи быстрее, чем его в них закуют.

— Ты ведь понимаешь, что будет нужен не только Луций Фара? — Гай отпил из кубка и поморщился от кислоты напитка. — Нужны будут все. Я не сомневаюсь в Прорицательнице Тайны и Безумце Хаоса. Но помимо них, на доске есть еще две фигуры. Одна способна предупредить Архонта, вторая — обеспечить его легионы лучшим оружием в Империи. Ни Дозорному, ни Мастеру мы не можем доверять. И даже если у Корифея найдутся аргументы, способные убедить их, мы будем скованы собственным незнанием. Путь вслепую слишком опасен. Легче вовсе не пытаться.

— Мы и так слепы, любовь моя.

Гай кивнул.

— Слишком долго я шел к Уртемиэлю. Плелся во тьме, словно одержимый. Найти его, убедить дать нам шанс исправить несовершенство мира — моя единственная цель. Смысл моей жизни. И вот я вижу свет надежды. Если наш Бог спит в лесу Бресилиан. Но если его там не будет, что нам останется? Люди пусты, но не глупы. Они увидят, что мы оставлены за свое уродство. Пройдет столетие или два, и Тевинтер отвернется от Богов.

— Мы не позволим этому случиться. Не ты один живешь осуществлением этой мечты. Тот мир, что я вижу в каждом сне, состоит из тебя и ее, — тень сжала его теплые сияющие ладони. — Боги нуждаются в жертвах, чтобы слышать наши молитвы. Если так нужно — возьми мои мечты. Они смертны, просты, понятны любому разуму. Пусть они проложат для твоей путь в души Богов.

Гай обнял тень, но Адриана почувствовала его касание. Обжигающее, отнявшее что-то от ее сердца.

— Чего бы ты ни желала, я благодарю тебя за жертву. Она понадобится мне сегодня, когда я попробую спросить Владыку о словах Корифея. Если бы ты только видела моими глазами…

— Я обязательно увижу. Как бы велика ни была цена.

Видение растаяло. Замолкли спокойные арфы. Удушающий сумрак леса вновь сомкнул когти на ее горле, вынуждая встать и бежать.

Сквозь чащу. Дальше. Глубже. Пока ветки хлещут по лицу и цепляют одежду. Вороны летели за ней не отставая — черный и белый силуэты за стенами зарослей. Адриана не останавливались, надеясь оторваться и заглушить их каркающие голоса хотя бы на минуту.

Вокруг проносились образы прошлого и грядущего. Ее. Чужого. Она видела эльфов и людей. Странных, ужасающих существ с красно-серой кожей и рогами. Духов, танцующих с юными девами. Одинокого путника у несуществующих элувианов. Все они уже были или будут похищены лесом. Точно как может стать она, если не сбежит.

Только куда ей было бежать? Арлатан менял очертания каждое мгновение. Небо становилось землёй, а земля небом. Тонкоствольные березы прорастали прямо сквозь могучие дубы. Белки превращались в волков и рычали ей вслед. Никакого постоянства. Неконтролируемое, хаотично изменение. Она молилась всем известным богам, чтобы Граций Альс появился на ее пути и прекратил это безумие.

«Адриана. Остановись. Успокойся».

— Гай? — она не понимала, как до сих пор может слышать его голос. Особенно после того, что натворил Лерноуд. Но это было так.

«Соберись с мыслями, любовь моя. Лес испытывает тебя на прочность — не поддавайся. Я рядом, пусть ты и не в силах видеть меня. Наша цель уже так близко. Не сдавайся. Ступай за птицами».

— Ты прав, — Адриана выдохнула и сжала в пальцах флакон с ядом. — Мы сумеем дойти.

* * *

В походном шатре Лукана Альвиния горели огни и пахло запаленными сонными травами. Сон не шел к хозяину. Слишком много неопределенности оставил прошедший день. Мысль о том, что Адриана все еще где-то в лесу, без защиты, может быть, ранена или даже мертва, не давала покоя. Как и странная структура магических потоков леса. Заклинания здесь не реагировали так, как должны. Они были сильнее, ярче. Было так похоже на то, что происходит в Минратосе. А ещё он начал слышать голоса. Притупленно, не четко, словно из-под воды. Но говорили точно его девочка и Гай Ранвий. Безумная эльфийка Оссиана не переставая твердила, что у леса живое сердце. Лукан устал ее слушать. Ненеалей и Данарий действовали ему на нервы.

Надеясь хоть как-то успокоиться, он извлек из тайного кармана мантии связующий кристалл. Разговор с Декратием сразу омрачился ужасным качеством связи. Голос друга был едва слышен.

— Лукан… Ты нашел девочку?

— Нет. Но она жива, я знаю это. Я могу поклясться, что слышал ее в лесу, — Лукан горько усмехнулся. — Возможно, она слишком меня боится.

— А я боюсь за тебя. Чаши весов нестабильны, а ты взял непосильную ношу. За себя, за Оссиана и за Сетия. Почему не отец возвращает блудную дочь домой? Почему не Корифей Тишины успокаивает толпы? Разве единственное, что должно волновать Лукана Альвиния, это не ресурсы Империи?

— Адриана — тоже ресурс. Без нее тайны Синода останутся недостижимыми, а, значит, и Завеса не обретет стабильность. Не говоря уже о том, что маневр в Эонаре стоил мне племянника. У меня больше нет достойного наследника, Декратий. Но есть она. Что же до Амладариса…

Кристалл издал нечто, похожее на треск, после чего с полминуты стояла тишина. Когда он вновь начал работать, с той стороны послышался странный шепот. Барабаны военного марша последовали за ним. Музыка нарастала, пока вновь не стала тишиной. Тогда за чистыми гранями раздался голос мертвеца.

— Лукан, друг мой, — отчаянно прохрипел Сетий Амладарис, — прошу тебя, помоги. Альс, Адриана… не дай им пройти… Мы в Городе, Лукан… Они жаждут свободы.

Примечания:

Warning! Много эльфийских хэдов и откровенного отклонения от канона!

---

По облику Своему Я сотворил

Перворожденных. Вам дана была власть

Над всем сущим. По вашей воле

Свершается все.

Но вы ничего не делаете.

Царство, что Я даровал вам,

Бесформенно и изменчиво.

Погребальные песни 5:3

Белый и черный. Темный и светлый. Мрамор и уголь. Гранит и мел. Духи и птицы. Страх и Обман. Два ворона перелетали с одного дерева на другое, удаляясь в чащу. Адриана старалась не выпускать их из виду.

Питомцы обожествленного эльфийского чародея однажды жили с ним в городе Арлатан. И по некой странной причине не покинули его обитель даже когда он, связавший их клятвой, исчез без следа. Обреченные вечно кружить подле дома хозяина, они могли стать подходящими проводниками. Не то чтобы у нее был другой выбор, кроме как следовать за ними.

Вороны много говорили. Теперь Адриана была готова слушать.

— Владыка покинул нас в добром здравии и по своей воле. Он не спал, как другие. Он точно знал, что делать.

— Он приказал беречь Llinthe любой ценой. Здесь. В этом лесу. Но когда Завеса упала, мы перестали слышать его голос. Было так страшно.

— Мы не верили в то, что произошло.

— Мы скрылись в ее корнях и нашли там жизнь — вашу жизнь. Из беды Llinthe стала спасением.

Llinthe? На эльфийском это означало «красота». Но в пантеоне элвен не было божества, ответственного за красоту. Могли ли птицы говорить об Уртемиэле?

«О, милая, — подал голос Лерноуд, — если бы. Мой тебе совет: уноси нашу тушку как можно дальше от этих пернатых гадов. Смотри, какая там пещера. Давай проверим, насколько она глубока. Или еще лучше — отправимся искать Грация Альса. Ты ведь так стремилась к нему».

«Не слушай его. Мы заслуживаем этих знаний. Элвен существовали при единстве Тени и материального мира. И, если результаты исследований Ищущих были верны, именно слуги Диртамена сумеют пролить свет на загадку Города. Это важная информация, Адриана. Возможно ли, что именно ее упустил Синод в своих поспешных изысканиях?»

«Замолчите оба, — раздраженно бросила Адриана. — Я пытаюсь слушать».

— Llinthe проросла глубоко в Arlathan, стала частью леса.

— За прошедшие тона яд и кровь ушли в землю, а по венам потекло лекарство. Но исцеленная и живая, она не смогла вырвать корни из земли. Осталась, чтобы жить.

— Расти.

— Пускать сок.

— Лить слезы. Видеть все. Чувствовать боль леса и Народа.

— Ждать.

Вороны вывели Адриану на тенистую поляну. Здесь колыхались высокие травы и цвели чудные на вид лилии с золотыми сердцевинами. Идеально круглое, абсолютно черное водами озерцо сразу привлекло внимание.

Жажда, мучившая ее последние несколько дней, казалась невыносимой. Адриана упала на берегу и потянулась, чтобы зачерпнуть воду ладонью, как вдруг всю руку свело судорогой, и Гай вновь заговорил с ней.

«Нечто подобное было в Городе, — он звучал уверенно, но Адриана чувствовала глубоко потаенный страх и обиду. — Черная блестящая масса, отдаленно напоминающая жидкость. Смотри, она реагирует на твое стремление прикоснуться. Тянется в ответ. Этот тот же яд, что ты носишь в своем флаконе».

«Так почему же ты испил?»

Незнакомый голос. Красивый и очень холодный. Отдаленно знакомый, словно эхо, искаженное временем.

Карканье воронов не дало Адриане даже задуматься над тем, где она могла его слышать.

— Llinthe, мы сломали.

— Похитили у Змея.

— Привели. Они здесь. Маяк. Дух. Жрец. В одном.

Вороны скрылись в ветвях огромной плакучей ивы, склонившей свою крону над озером.

Адриана приблизилась, завороженно рассматривая темные листочки, отражавшие пасмурное небо над их головами. Невольно подумала, что теням неоткуда взяться на поляне, где, кроме трав, лилий, озера и этой ивы, не было ничего. Но не могла отвести глаз. Нечто в дереве — его спокойном шелесте, мерном покачивании ветвей, мириадах крохотных отражений — гипнотизировало ее.

— Здравствуй, Энансалан, — вновь послышался странно знакомый шепот. Некто говорил на эльфийском. — Мое имя Ллинтэ. Я долго ждала тебя.

* * *

Кровь Урции, неотъемлемая часть крови его девочки, струилась из сотен неглубоких порезов на земляной пол шатра. Духов леса Лукан уже не боялся — они вкусили достаточную плату за молчание и спокойствие. А вольноотпущенница брата должна была заговорить.

— Я спрашиваю еще раз: что такое Золотой Город? — Лукан провел пальцем по ране на щеке, посылая болевой импульс. Не сильный, но достаточный, чтобы развязать язык. — На сей раз хорошо подумай, прежде чем повторить легенду про город богов-драконов.

Урция рассмеялась сквозь стиснутые зубы.

— Тебя так напугал призрак прошлого, Змей? Мне казалось, что ты крепче.

— Ты, как и свойственно рабыне, слишком поверхностно воспринимаешь мое отношение к Сетию Амладарису. За годы дружбы мы подвергли друг друга самым разнообразным формам предательства, но между нами никогда не было лжи. Если мой заблудший друг сказал, что нечто желает вырваться из Города, и попросил не допустить этого — я склонен поверить ему.

Лукан опустился на колени перед Урцией, приподнял ее голову за подбородок, заглядывая в глаза. Осторожно постучался в двери чужого разума. Не получив ответа, надавил на нее. Повторил вопрос, выделяя слова:

— Что такое Золотой Город на самом деле?

— Колыбель… — обессиленно прошептала Урция — и тюрьма. Пожалуйста, Лукан, не заставляй меня рассказывать тебе больше. Эти знания не для твоего народа.

— Поздно. Кто взывал к Звездному Синоду из этой тюрьмы?

— Не надо, — сопротивлялась Урция.

Еще усилие, импульс, толчок. Разум, преисполненный страхом, воссоздал смутные очертания семи фигур.

— Отвечай.

Урция сохраняла молчание. Лукан поднялся с колен, обошел ее, встав за спиной, надавливая указательными пальцами на виски. Проникая глубже в сознание, к травмам, тайнам, забытыми стремлениям.

Он лежал в саркофаге в корнях огромного дерева. Сетий часто писал в отчетах о своих экспедициях, что подобные находили закрытыми в эльфийских руинах. Ничто не позволяло открыть их или хотя бы заглянуть внутрь. Магия была бесполезна, физическое воздействие возвращалось с утроенной силой. Но ведущей теорией о функциях саркофагов было ложе утенеры — особой формы снохождения, когда тело оставалось нетленным столетиями, а дух блуждал в Тени, поглощая ее знания.

Вот только это тело просыпалось, дрожа, пытаясь дышать через раз, страшась открыть глаза. Нечто извне побуждало его ласковым шелестом. Звучала эльфийская речь, потому Лукан сумел разобрать немногое.

— Время пришло, дитя моей земли. Ты станешь почвой, и тот, кто засеет тебя, уже ступил в лес.

Оссиан. Он знал, что проклятая рабыня все спланировала. Но зачем? Он должен был узнать.

Перед Луканом раскинулись улицы горящего города и солдаты Империи, марширующие по ним. Стенания жителей на эльфийском, треск пламени и отрывистые приказы на казавшемся уродливым тевине смешивались в невозможный гомон, от которого было не скрыться. Он чувствовал, что бежит. Очень быстро, словно доспехи на нем и собственное тело не весили ничего. За ним следовали неожиданно высокие эльфы в таких же невесомых доспехах. Они должны были успеть добраться до храма. Эта мысль пронизывала воспоминания, билась в нем, словно птица в клетке — обогнать людей, не дать им разграбить храм.

Сквозь прах и угли они бежали дальше. Руки по предплечье в крови тевинтерцев, привычная — ему или Урции? — форма едва держалась, а Завеса разрывалась вокруг. Город наводняли духи. Добродетели и грехи. Близость Тени придавала сил.

Величественный, чернокаменный комплекс вырос перед ними и впустил в свою прохладу. Легионеры еще не добрались сюда, но жрецы испуганно жались у стен.

— Я желаю говорить со Знающим, — приказала Урция. — Немедленно.

— Что мы будем делать? — спросил один из ее солдат, принимая из рук жреца чашу с водой. — Нам не удержать храм.

— Знаю.

Жрецы вернулись, сопровождаемые алым духом. Он и Урция поклонились друг другу, приветствуя. В боку закололо.

— Архивы храмовой библиотеки должны быть уничтожены. Все, кроме одного свитка — «О Ведущем солнце». Принеси его мне. Он необходим замыслу Владыки. И не вздумай перечить. Позволить захватчикам завладеть этими знаниями будет большим предательством.

— Значит, таково ваше решение? — возмутился все тот же эльф, — Просто оставить храм на произвол захватчиков? Во имя Диртамена, это трусость!

— Такова его воля. Наш Владыка предвидел этот час и оставил конкретные инструкции. Уничтожить библиотеку, упокоить жрецов и малым отрядом выдвинуться к Красоте. Не нам оспаривать свое предназначение. В конце концов именно оно вернет Владыку в мир.

Лукан устремился глубже. К сути. К Городу.

Вокруг него вновь вырос уже знакомый зал храма, вот только в этом воспоминании вместо жрецов у стен клубились тени, высоко над их головами летали два ворона и сова, а Урция полнилась горем. Она стояла за спиной мужчины в черно-фиолетовой мантии и слушала его спор с другим, похожим на него, словно тень. Только его одежды были зелеными, а в руках был путевой посох.

Лукан не раз видел их обоих. На фресках, привезенных из земель цириан. На остатках ваз из Бресилиана в коллекции Гая Ранвия. На детских рисунках Адрианы. Тень и Отражение. Фалон’Дин и Диртамен.

— Он убьет нас! Неужели ты не понимаешь?!

Эльфийский бог Смерти крепко держал брата-близнеца за плечи, то и дело поглядывая на запертые двери. Ложный бог боялся. Лукана восхищала сама мысль об этом.

— Нас невозможно убить, тебе ли не знать? — флегматично отвечал брату Диртамен.

— Что, по-твоему, он сделал с Андруил и Гиланнайн? — Фалон’Дин нервно усмехнулся и облизал губы. — А куда исчезли Джун и Силейз? Давно ли получал известия от отца? Этот больной ублюдок запер их в Городе вместе с заразой. Он отправит туда и нас. Мы сгинем. Сгнием, как твоя несчастная Ллинтэ. Как элвен во время эпидемии. Ты просто позволишь этому случиться с нами? Я не готов сдаться.

Отпустив брата и призвав сову на свое плечо, Фалон’Дин протянул ему руку.

— Я соберу все войска, сосредоточенные в городе. Пока не поздно, Диртамен, присоединяйся ко мне.

— Так будет только хуже, Тень.

Урция прикрыла глаза, услышав, как громко хлопнули двери, закрывшись за Фалон’Дином, и как раздраженно выдохнул ее Владыка. Она страшилась его, и любила, и горевала вместе с ним. Это Лукан чувствовал особенно сильно. Как и то, что в присутствии Диртамена vallaslin на ее лице пылает.

— Как же недальновиден, — прошептал эванурис, не тая улыбки. — За мной скоро придут, Дира. Когда Фен’Харел вторгнется в храм, ни один страж не должен ему мешать. Охраняй Ллинтэ, пока я не вернусь из Города Создателя. И обязательно прочти «О Ведущем солнце». Страх и Обман объяснят тебе детали, когда формальности будут соблюдены.

Она не смела возразить. Пленение — лишь формальность. Часть замысла Владыки. Урция… Дира поклонилась и ушла, оставив бога ожидать своей участи.

Живое, теплое пламя очага в центре шатра показалось неожиданно ярким. Потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к ощущению собственного веса и восприятия. И Лукан не был уверен, что до конца осознал увиденное.

Урция безвольно сидела на месте, опустив голову, и едва слышно шептала.

— Видения не лгали — ваши жрецы слышали голоса богов. Истинных богов. Они должны были стать их elgar'ghilan. Привести их в мир через свои тела. Эта часть замысла воплощается без изъянов благодаря юному Безумцу Хаоса. Но Llinthe задумала иное. Ее стремление использовать скверну, жажда мести и контроля — это идет против замысла моего Владыки.

— Мы были правы, — с трудом выдавил из себя Лукан, разминая язык. Вскоре чувство немоты прошло. — Ваши боги — не более чем могущественные маги с неадекватной государственной политикой, которая привела к гражданской войне и вымиранию. А сколько пафоса.

Он опустился в кресло и вновь вгляделся в глаза Урции. Убедившись, что магическое вмешательство при допросе больше не требовалось, Лукан немного расслабился. Заклинания в этом лесу действительно требовали больших затрат, чем обычно.

— И кто же такая Llinthe? Древняя элвен, как ты? Некий дух? Еще одна «богиня»?

Урция плакала. Она потеряла уже слишком много крови. С допросом пора было заканчивать.

— Она один из трех даров Митал Гордости. Дух Недостижимой Красоты. Она и две ее сестры были поставлены evanuris наблюдать за предназначением Народа. Они же вывели для evanuris семерых особенных драконов. Llinthe и Диртамен вложили часть себя в Уртемиэля и Разикале. В них они единились до тех пор, пока Андруил не принесла скверну из бездны. Llinthe заразилась. Диртамену пришлось обратиться к самой Гилан'найн, чтобы спасти ей жизнь. Но под воздействием заразы жизнь изменила форму. Это ждет и Звездный Синод. Любое тело, достаточно сильное, чтобы выдержать скверну, меняется под ее воздействием. Llinthe, в некотором извращенном смысле, повезло. Тысячи лет мы охраняли то, чем она стала. Вороны Диртамена направляли нас на этом пути. Но когда пал Arlathan, Llinthe изменилась. Она пожелала испытать скверну на вас. Она приказала мне стать женой Оссиана и родить от него близнецов. А теперь забрала Энан.

— Так почему ты просто не уничтожила ее, когда поняла, что дух стал демоном?

Урция замолчала, долго смотрела на Лукана, точно пытаясь решить, стоит ли рассказывать ему нечто важное.

— Llinthe — источник единственного лекарства.

* * *

— Песня наконец пришла к радостному тону, — торжественно провозгласило дерево. — Завеса слаба, врата города, что был любим открыты. Страх и Обман не ошиблись в твоей матери. Ее дети достойны того, чтобы служить Диртамену.

— Значит, она родила нас, чтобы мы стали рабами? — Адриана закашлялась от сухости в горле. — Тогда хорошо, что я всадила Верилию кинжал в шею.

— Не держи обиды на мать, — мягко прошелестела Llinthe, обвивая ветвями талию, привлекая ближе. Адриана не могла сопротивляться. — Она лишь идет по пути своего предназначения, как и все мы.

— Предназначения нет, — сказали она и Гай в унисон. Воля Ранвия поддерживала в обоих остатки разума, не позволяла окончательно поддаться гипнозу. — Только люди, мотивы, деяния, последствия. Математический расчет.

Пряди плакучей ивы затрепетали на ветру. Дух смеялся.

— Что есть предназначение, как не точный расчет людей и обстоятельств? Ты забавляешь меня, дитя.

Полог ветвей сомкнулся вокруг Адрианы. В зеленоватом сумраке она увидела то, что можно было назвать стволом — странное, тошнотворное переплетение древесных волокон и плоти живого существа. Сухожилия, мышцы, вены, кожа. Усевшись на одном мерзко пульсирующем корне, Страх и Обман чистили друг другу перья. Подняв взгляд от птиц вверх по стволу, Адриана едва не закричала от ужаса. Прямо из дерева, там, где живая плоть преобладала над влажной корой, на нее взирала эльфийская женщина. Совершенные, изящные черты лица поросли черным мхом, волосы застыли наростами на дереве, но тускло сияющие золотые глаза смотрели живо и печально. Разомкнув тонкие губы, отвратительная красавица усилила хватку на ее талии и продолжила говорить:

— Любой мотив прорастает из добродетелей или грехов. Ими легко манипулировать, стоит лишь понять концепцию. Вспомни Звездный Синод, дитя. Страх, гордыня и алчность Корифея вынудили его искать силы во внешних сферах. Любопытство, горе и желание подтолкнули Архитектора Красоты на его сторону. Вера и жажда истины направляли Прорицательницу Тайны. Зависть к тем, кто управлял Народом, воплощал собой Оценщик Рабства. Гневливый и столь влюбленный в образ изначального Хаоса Безумец был готов на все, чтобы воплотить свое желание. Как и старательный Мастер Огня. И Дозорный Ночи, что никому не открывал своих тайн. Они все пошли на обманчивый золотой свет тюрьмы, слушая голоса тех, кого никогда не видели. Потому что не могли не верить в то, что их направляют драконы. Как и ты не могла не возлюбить Архитектора, а после отказать возлюбленному в просьбе стать его маяком. Как Любопытство не мог не возжелать познания смертной жизни. Как твоя мать не могла не встретить твоего отца и зачать от него полукровных детей. Ведь все вы не более чем детали механизма, инструменты, служащие лишь одной цели — исправить ошибку старого Волка.

Llinthe с трепетом и даже нежностью коснулась разодранной щеки Адрианы. На заскорузлых губах заиграла легкая улыбка.

— Теперь ты понимаешь, мой маленький инструмент предназначения — твой путь всегда вел сюда. Твои желания, стремления, привязанности, вера — все было известно еще моему сердцу. И у тебя никогда не было выбора. Вот то знание, что было тебе обещано.

Ветви разомкнули хватку, и Адриана рухнула на землю, корчась от боли, хватая ртом зловонный воздух и сжимая в кулаке сосуд с ядом.

Она не слышала Гая, но впервые за очень долгое время ей было плевать на него. В голове колоколом звучала мысль: «Ложь, ложь, все ложь и манипуляции духов, леса, треклятой Красоты». А потом мысль пропала. Кто-то, верховный жрец или дух Любопытства, захватил контроль над телом, спас от боли.

Адриана почувствовала, как поднимается, как, с трудом переставляя ноги, подходит к стволу ивы, как касается дрожащими пальцами грубой коры и мягкой плоти. Как собственный голос озвучивает чужие слова.

— Мне жаль, дорогая. Хочу знать, почему мне жаль. В последнее время слишком много несвойственных мне чувств подавляют мою суть.

— Ты ожидал иного от смертной жизни? Твоя связь с Тенью истончается, Любопытство. Если ты не позволишь предназначенному свершиться, то станешь смертным. Со всеми их достоинствами и недостатками.

— А если я позволю, как ты излечишь зараженных?

Не дождавшись ответа, Лерноуд резко отнял руку, отшатнулся от дерева. Адриана почувствовала, как он ухмыльнулся.

«Уходим, милая. Не стоит слушать эту корягу. Граций Альс не станет ждать вечно».

— По-прежнему раздаешь дурные советы, Любопытство? — окликнула их Llinthe.

Ни один не отозвался.

* * *

За время, проведенное в лесу, Адриана успела привыкнуть, что ночь здесь наступает быстро и внезапно. Тени выползают из-за деревьев, свет гаснет как по хлопку, изменяя чащу до неузнаваемости. Ночлег стоит подготавливать заранее. Найти хорошие камни, чтобы защитить пламя костра и подстилку леса друг от друга. Надеяться, что сил хватит, чтобы собрать и высушить хворост, держать ветер вокруг под контролем. Расставить ловушки на дичь, как в детстве учила мама. Магические не сработают — местные твари слишком хорошо их чувствуют. Да и маяк оставил ей не так много ресурса. Спальным местом безрадостно служит дорожный плащ и рука под головой.

В эту ночь ей не спалось. За слабым куполом шел снег, заметая их следы, кричали вдалеке Страх и Обман. Мясо кролика, съеденного на ужин, застряло в зубах. Ужасные мысли вихрились в голове, вытесняя все хорошие воспоминания за последние шесть лет. То, насколько слепо она шла по дороге, проложенной безымянными голосами и видениями двоих человек, пугало ее. То, насколько чувства возобладали над здравым смыслом, превратили ее в убийцу и бездомную беглянку, пугало еще больше.

Но прекрасные, лживые видения принадлежали и ей тоже. Ее совершенный, лишенный уродства мир.

— Неужели эти картины могли существовать только в лжи элвен, Гай? — спросила она, не ожидая, что Архитектор ответит.

Но его теплые руки накрыли ее. Хотя бы в поделенном на двоих воображении.

— В Городе, пока мое тело боролось с отравой, я видел Уртемиэля. Не знаю, был ли это действительно он, но я вновь почувствовал близость к совершенству. Увидел то же, что и в день мессы. И все это можно было сотворить через скверну. Звучит безумно, я понимаю. Как и то, что я прошу тебя верить мне.

Адриана вспомнила свой разговор с Луцием Фара. Оценщик Рабства был уверен, что скверну можно использовать во благо. Вырвать с корнем старый, прогнивший мир, чтобы возвести нечто новое. Слова Гая не противоречили этому. Лишь за это она была готова забыть о прошлом.

— Ты поступал правильно, — она крепче сжала его ладонь. Ее тепло больше не вызывало трепет. — Как должно поступать жрецу. Я же отдалась своим чувствам к тебе, желаниям плоти, мечтам. И посмотри, насколько уязвимыми они сделали нас. В новом мире этому не бывать.

В глазах Гая читалось непонимание.

— Я освобожу тебя, мой лорд Архитектор. Тебя и прочих жрецов Звездного Синода, — пояснила Адриана. — Я расскажу вам, где искать Оценщика Рабства, а после вернусь в Минратос, собирать для вас сторонников и ресурсы. Не при Декратии Игнисе, но вы вернетесь в Империю и сотрете старый мир в прах. Обещай мне одно: когда все закончится, ты позволишь нашему сыну никогда не знать уродства и боли.

— Как и всему миру, Адриана, — Гай грустно улыбнулся и обнял ее. Поцеловал в лоб, прежде чем она отстранилась. — Мне жаль, что с ним все так вышло.

— Могло быть хуже.

У костра послышалась возня. Лерноуд повернулся во сне, шепча что-то на незнакомом языке.

— Интересно, что ему снится? — спросил Гай. — Сомневаюсь, что нечто хорошее. Ты тоже заметила — он знал того духа из дерева.

— Порой мне кажется, что он знает о ситуации, в которой мы оказались, куда больше любого из живых. Просто не хочет говорить, — Адриана сильнее закуталась в плащ, чувствуя, как усталость берет свое. Пальцы Гая коснулись ее волос, но она не стала его отталкивать. Просто не было сил. — Странное место Арлатан: здесь даже духам снятся сны.

* * *

Тень была светом. Дурманящим, слепящим, пламенеющим, прекрасным. Под ногами Любопытства рождались и умирали звезды. Сталкиваясь, переплетаясь энергиями, они рождали новые созвездия… системы… миры.

Средь этих чарующих переплетений он увидел ее — Камень. Инструмент, положивший начало Песне Создателя. Сотворивший материю посреди пустоты. Наполнившую энергией пустые конструкты и задавшую вектор их изменения. Звучание закручивалось спиралью и тут же натягивалась до предела, становясь совершенно ровным. Подскакивало на отдельных тонах. Проходило сквозь зеркала. Наростало. Совершенно, чисто. Новый виток, новый тон, новый мир, новая жизнь. Все вопросы и все ответы в одной непрерывной Песне. Камень следовало созерцать просто для того, чтобы у бытия был смысл. А Владыки элвен заперли ее и начали менять Песню по своему усмотрению. Окружили Камень своими зеркалами, отражавшими все, но только не тех, кто стоял перед ними. Вгрызлись в плоть и выкачивали суть Песни из её сердца. Любопытство пытался понять, заглянуть в суть и проникнуть за ее пределы.

Как могли духи, обретшие плоть, достичь такого могущества? Такого контроля? Как нашли Камень? Как подчинили?

— Что вы исполняете?

Свет рассмеялся ему в ответ. Воспылал еще ярче и обрел очертания. Тонкий стан в наряде цвета удушающего восхищения, кожа как полотно зеркала, и глаза… глаза Богини-Матери под поволокой всезнания и жажды. Красота — Llinthe — склонила голову в приветственном жесте.

— Лучший мир, — ее голос звучал подобно самой Песне. — В том наше предназначение. Причина, по которой мы все еще здесь. Как и ты. Разве нет? Жажда изменения, новых открытий, витков на спирали. Тебе нравится наблюдать за нашим тоном.

Любопытство обратил свой слух к сердцу Камня, где тона были проще, примитивнее, грубее, но их нельзя было предугадать. Сейчас он точно знал, какой аккорд будет следующим. Предсказуем тон элвен, в котором каждый мнил себя проводником хора и играл себе в угоду, повторяла одни и те же звучания. Это раздражало.

— Мне нравилось однажды. Поначалу. Теперь мотив не тот. Все это банальное насилие, грызня за власть, экспансия Эльгар’нана, — он поймал на себе недовольный взгляд Красоты и поспешил сгладить мысль. — Которая, разумеется, закончится возвышением Элвенана над всем известным миром. Даже постоянство вашей формы — жалкое зрелище.

— Ты знаешь правила, установленные задолго до нас, — Красота загадочно улыбнулась и подала руку. Ее прикосновение обожгло холодным огнем. — Всегда есть Песня и боги, что должны ее исполнять. Есть сферы, что никогда не должны соприкасаться, как Город и Бездна, и те, к коим мы невольно стремимся сквозь все зримые и незримые границы. Потому что нам должно желать несбыточного. Есть боги, духи и живой ресурс, необходимый для поддержания баланса. Народ. Жертвенная кровь и плоть. Так было до нас. Так будет после. У нас не было выбора.

— Так уверена в вашей правоте… — Любопытство отвел взгляд, стараясь не замечать, как под кожей Красоты пульсируют образы прошлого. Города, добродетелей и грехов, первородного звучания Песни. И его творца. Далекий, почти что стертый из памяти фантом, который творение Митал уж точно не могло видеть своими глазами. Успокаивало лишь то, что видения предназначались не ему. Красота не подчинялась интриге, но поглощала в себя любой свет и радость, словно смола пестрых жуков. Да и не стала бы она так рисковать ради простой издевки. — И все же ты искала встречи со мной. Почему?

Материя и пространство вокруг преобразились. Из светотени возникла галерея, зеркала стали арками, а звезды под ногами застыли искусной мозаикой. Но Песня все также звучала вокруг. Из пения птиц, шума водопадов и шелеста листвы. Красота отбивала ее каблуками и выдыхала ледяным воздухом, уводя Любопытство за собой.

Ступив в сады, они присели на траву из тончайших кристаллов под сенью плакучей ивы. И небо над дворцом стало темным, подчиняясь воле Красоты. Ее платье расцвело сонными лилиями, и Любопытство почувствовал давящую печаль. За сверкающей иллюзией вокруг них скрывались последствия болезни. Бесцветная, мертвая, уродливая в своем постоянстве картина. Гнилые деревья, пожухлая трава, бездыханная земля. Любопытство не чувствовал ее крови, биения ее сердца, мерного дыхания спящих гигантов. Ледяная, такая же мертвая, как и все вокруг, ладонь Красоты вновь накрыла его.

— Я позвала тебя, мой друг, потому что впервые за свое бытие задумалась — не упускаем ли мы чего-то в сути Песни? — Красота прислонилась спиной к иссохшему стволу ивы. Тот не ожил, не зазвучал ее тоном, но отозвался глухой тишиной. — Evanuris взяли этот мир из рук его Создателя. Мир их и наш по праву силы и крови. Сила управляет, кровь наследует, Народ служит. Все так просто, так правильно. Но эпидемия показала, насколько несовершенна эта система. Сила Андруил не спасла ее от болезни и безумия. Если бы не вмешательство матери, она бы оказалась среди тех несчастных, что сгнили заживо. Контроль над думами Народа недостаточен, раз хватило одного проявления слабости для появления ренегатов вроде Имшэля. Нужно упрочить связь с Камнем, и мы знаем, что скверна способна на это. Эксперименты Гиланнайн подтвердили это. Но прочие не видят и ничего не хотят слышать, даже когда говорит одна из них.

Любопытство провел ладонью над каменной травой, убеждаясь в иллюзии и цокнул языком. Речи Красоты звучали как минимум опасно. И очень интересно.

Ему подумалось, что если раззадорить это нечаянное сомнение, то из одного возгоревшегося зернышка, фальшивого тона в Песне, может вырасти нечто большее, опасное и доселе невиданное. Способное задать новое звучание, в котором не будет места скуке.

— Выходит, три сестры не желают прекращать эпидемию? Даже после всех потерь? Ты сама сказала — Banalhan стал катастрофой, — в глубоких глазах цветом в ложь Города застыла обида и раздражение. Как он и ожидал, услышав о своих ошибках, гордая Красота начала терять самообладание. Еще насколько нот должны были довершить дело. Наставление и унижение. Неявный запрет. — Если ты позвала меня за знаниями о моих наблюдениях или дружеским советом, то мой ответ однозначен: верь в свою семью. Они бы не воцарились над Народом, если бы не обладали пониманием, недоступным тебе и твоим сестрам. Будет лучше, если яд останется ничьим.

Прежде чем он успел продолжит, Красота призвала к молчанию. Лилии на платье покрылись шипами. Только бы не упустить ее сейчас. Направить противоречивые чувства в нужном направлении.

— Разве я упоминала изоляцию? — она ядовито усмехнулась. Надавила подушечкой пальца на один из шипов, выпуская драгоценную кровь. Земля жадно поглотила крупные капли, но так и не вздохнула. — Мнения в совете разделились. На изоляции настаивают лишь мать и отец. Эльгар’нан жаждет получить новое оружие, которое можно было бы направить против титанов. Он уже готовит испытания на лириуме. Фалон’Дин поддерживает его. Диртамен настаивает на изучении источника заразы, но даже безумцу понятно, что никто не отправится в Бездну. Андруил еще слишком слаба. Джун и Силейз воздерживаются. Им просто нет дела теперь, когда скверна больше не опасна. Никто из них не видит того, что видим мы.

— Что же именно?

— Красоту и контроль, — Песня в голосе прозвучала громче, чем обычно. Не криком, но крайне высокой нотой. Облик Красоты вспыхнул пламенем, но тут же вернул себе устойчивость. — Прости меня. Усталость берет свое, но даже в собственном доме мне не побыть искренней.

— Диртамена беспокоит твоя сохранность, — ненавязчиво проговорил Любопытство. — Это… привязанность, должно быть?

— Или все тот же контроль? Несовершенный, как и все в нашей Песне. Ответь мне, милый друг, что есть Красота?

— Боюсь, дорогая подруга, что у каждой пары глаз свое виденье. Для какого-нибудь ремесленника нет ничего прекраснее его инструмента. Философам милее всего их трактаты и светлые мысли. Воины из свиты Эльгар’нана считают красивыми кровавые рассветы после боя и полчища поверженных врагов на полях брани. Совет назвал тебя «прекраснейшей из Народа»…

Красота печально улыбнулась его словам.

— Вот только сами они стоят выше Народа. Спасибо, Любопытство, я поняла к чему ты клонишь.

— К тому, что тебе никогда не получить ответа на терзающий душу вопрос: в чем же, в конце концов, твое предназначение? Если только все разумы мира неким образом не сольются в один и не подчинятся твоему виденью. Но это ведь невозможно, не так ли?

Ловушка захлопнулась с шелестом платья и стуком каблуков. Красота ушла, не промолвив больше ни слова. Забыв даже попрощаться. Но в Песне зазвучал новый тревожный тон.

* * *

Лукан покинул шатер с тяжелым сердцем и головной болью. Жестом отослал к Урции лекаря, прежде чем отдышаться. Судя по ее словам, времени на раздумья и моральные споры с самим собой не было. Запахнув плащ, Лукан направился к шатру магистра Ненеалея.

В общем счете он потратил на Адриану одиннадцать лет, девять месяцев и двенадцать дней. Безмерно дорогостоящая блажь — отцовство — почти не принесла ему радости, доставила множество проблем и уничтожила перспективу однажды увидеть племянника на Агатовом троне. Но он любил Адриану. И готов был поклясться пред ликами Древних, что не перестанет любить свою дочь. Свою. Не важно, кто ее породил и сколько в ней крови элвен.

Но выбирая между одной девицей и Империей, он не мог заставить себя принести еще одну жертву. Сейчас он должен быть в первую очередь гражданином, а уж потом отцом. Когда Граций Альс будет арестован, а контроль над Завесой вернется к Архонту, Лукан найдет Llinthe, заберет у нее Адриану и похоронит так, как не должно родителям хоронить своих детей.

Гай Ненеалей не спал. Пытался воссоздать приблизительную карту местности, основываясь на воспоминаниях своих перрепатэ. Отряды возвращались в лагерь до сумерек, днем прочесывая лес. Безрезультатно. Теперь это не имело значения.

— Магистр Альвиний, доброй ночи, — поприветствовал он Лукана, закрепляя плетение. — Позвольте узнать, в чем причина столь позднего визита. Неужели эльфийка рассказала что-то дельное?

— Да. Скажите, Гай, вы располагаете картами старых маршрутов в город Арлатан?

— Разумеется. Вот только я не понимаю, зачем они вам. Если ваша племянница бежала в этом направлении, то ее шансы внезапно оказаться в городе крайне малы.

— Ваше задание изменилось, магистр. В Арлатане засел Граций Альс, нынешний Безумец Хаоса, вместе со своим Ближним Кругом. Они дестабилизируют Завесу, и их необходимо остановить.

— Но ваша племянница…

— Забудьте об Адриане! — Лукан прокашлялся, возвращая голосу спокойный тон. — Мы должны выступить, как только видимость будет это позволять. У вас есть еще несколько часов на отдых и сбор отряда. На этом все. Доброй ночи, магистр Ненеалей.

Примечания:

Переписала некоторые детали главы с целью облегчить текст и прекратить споры.

---

Затем в самом центре небес

Он воззвал к жизни

Город с золотыми башнями,

Улицами, мощенными музыкой,

И стягами, что реяли без ветра.

Там обитал Он и ждал,

Какие чудеса

Сотворят Его дети.

Погребальные песни 5:2

«Разбить, создать, разрушить еще раз,

Пока не станет тех речей и глаз,

Что в глупости осудят верный путь.

Разбить, создать и вновь в ничто вернуть».

От тяжелого сна, пропитанного тягучей черной смолой и струнной музыкой, Адриану пробудил шепот. Он звучал со стороны елового бурелома, слабо, едва слышно. Если бы в лесу щебетали птицы, она не заметила бы его. Вокруг было тихо и очень светло. Так естественно, словно Завеса в Арлатане обрела плотность и целостность. Снег искрился под лучами весеннего солнца, все еще холодного, но уже обретшего привычную дерзость. Костер давно догорел, а угли покрылись инеем.

Адриана не могла позволить себе обмануться и промедлить. Здесь снег легко мог стать ртутью, а солнечные лучи зажечься смертоносным пламенем. Шепот же мог быть как подсказкой Грация Альса, так и новой ловушкой Обмана.

— Но насколько же соблазнительной ловушкой, — протянул Лерноуд, вставая с пня, вчера вечером служившего разделочным столом. Ни на древесине, ни на духе не было и пятнышка кроличьей крови. — Представь, сколько времени займет поиск иного пути в город. А тут такой шанс.

— Почему я тебя вижу? Я все еще сплю? — с сомнением спросила Адриана. — Или ситуация схожа с той, что была в Минратосе?

— Здесь лучше, чем в Минратосе! И чем дальше в лес, тем ощутимее эффект, — он лучезарно улыбнулся, подходя к ней с протянутой рукой. — Ну же. Я ждал этого почти год.

Адриана ехидно усмехнулась в ответ, подала ему ладонь, ожидая, что пальцы пройдут сквозь призрачную плоть, но этого не произошло. Она коснулась синеватой, холодной, словно лириум, кожи. Лерноуд сжал ее пальцы и со звонким морозным хохотом притянул к себе.

— Арлатан, моя милая — это место, где все еще правят духи вроде меня и Llinthe! Этот лес невозможно просто так отрезать от Тени, — он закружил Адриану, удаляясь от снежной поляны в непроходимый бурелом. В движении детали вокруг теряли очертания, и Адриана решила смотреть только на него. — Они навечно скованы в единое целое. Эта связь старше Тевинтера, старше вашего вида и даже мира, каким вы его знаете. Арлатан стал нашей столицей, когда Город Создателя пришлось закрыть. Все, что мы знали. Все, что составляло нашу суть. Все это стало Арлатаном! Гордость мог расщепить материю до ее изначального состояния, но сделать это место таким же скучным и недосягаемым, как остальной мир, оказалось старому Волку не по зубам! И как же я рад, что теперь могу поделиться этим с тобой!

Когда Лерноуд наконец остановился, бурелом остался далеко позади, а Адриану выворачивало наизнанку. Собственная блевотина казалась раскаленной, среди желчи и почти переваренного мяса виднелись сгустки крови. В груди нестерпимо пекло.

Лерноуд бережно отвел за спину ее растрепавшуюся косу, придержал за плечи, не давая упасть вниз с обрыва. Его касания спасали от наполняющего тело жара. Стоило прекратиться рвоте, она прижалась к ледяной ладони виском и позволила увести себя подальше от края.

— Маяк, — с трудом выдавила из себя Адриана. — Пожалуйста, скажи, что мы уже близко.

— Не просто близко. Мы пришли.

— Помоги мне встать.

Каждый шаг по камням отдавался болью в мышцах и желанием перестать чувствовать вовсе. Уже привычно отдать слабое, плавящееся изнутри тело во власть Лерноуда. Не быть. Но Любопытство впервые за время их союза выступил против этого.

— Да уж, — он цокнул языком, поудобнее перехватывая Адриану за талию. — Вот потом и трать время на семейные разборки и пустую беготню по лесу. Надо было сразу тащить тебя к Красоте и вправлять мозги. С другой стороны, в таком случае я бы не узнал об Амеллии и деталях твоих отношений с Архитектором… Нет, твои страдания определенно стоили того!

Адриана не вслушивалась в его речи. От картины, раскинувшейся перед ее глазами, перехватывало дыхание, в ушах воскресала струнная музыка. Перед ней был шаблон. Почти идеальная основа, каркас образа мира. Арлатан был не просто местом — пространством, наполненным материей — но еще и временем, и светом, и звуком. Десятками и сотнями сопряженных, перетекавших друг в друга отражений и теней, подобий, неуловимо различных в своем сходстве. «Озера» неба возникали посреди беспорядочно разросшихся садов, в небе же зависли островки земной тверди. Реки стекали по ним с гор в белокаменные акведуки. Когда-то архитектура воспользовалась особенностями физики, не ограничивая себя в сложности форм, конструкций и цветов. Арлатан тянулся вверх и падал вниз, галереи дворцов закручивались подобно спиральным лестницам, стены кристаллических башен пропускали свет, оставаясь при этом непрозрачными. Здания переливались всеми окружающими оттенками, отражали их подобно тому, как это делала листва Llinthe. Только одного цвета не было — самого важного цвета. Его словно искусственно изъяли из палитры, лишив город завершенности, части собственной сути. Несмотря на живую пестроту, почти идеальная основа казалась совершенно мертвой. Статичной.

— Теперь ты понимаешь, что натворил Волк? — дрожь и нехороший лазурный блеск в глазах Лерноуда привлекли ее внимание. Корни деревьев под его ногами начали формировать ступени, и дух направился по ним вниз. — Он украл его у нас. Жестоко и лицемерно отнял у нас наш мир, оставив Тевинтеру участь падальщиков. Вы не захватили Арлатан. Его уже не было, когда вы пришли обгладывать старые кости.

Адриана позволила увлечь себя в долину. Неожиданная искренность Лерноуда впечатлила ее, и перспектива провести последние часы в Арлатане, узнавая хоть какую-то часть правды, была не из худших.

— В жизнеописании Архонта Таласиана и фресках на стенах Магистерия нет ничего подобного, — прошептала она, ступив на тускло сияющие плиты городских улиц. Боль отступила, сменившись новыми, ни на что не похожими ощущениями. Адриана чувствовала пульсацию магии в каждом дюйме пространства. Слышала содрогающий Завесу рев Хаоса. Могла различить по цветам все чувства, переполнявшие Лерноуда и ее саму. Вот только дать им названия было слишком сложно. Новая палитра превосходила старую во всем. — Неужто историкам было приказано исказить правду?

— Или они увидели то, что хотели показать Стражи храмов? — пламенеющая лазурь Лерноуда исчезла под темной поволокой печали. Неужели он так сильно любил Арлатан? — Гордый, желанный трофей, необходимый Империи. Источник угрозы для ее северных рубежей. Слабеющего гиганта, чье сердце идеально подошло бы для достижения интересов правящего Архонта. Твоя мать и ей подобные решили, что проще не биться с врагом, а позволить ему быть одураченным. Низко, подло, недостойно элвен прошлого, да и не все Стражи согласились с планом — но тем не менее действенно. В результате большинство трусов спаслось в uthenera. На имперские мечи оказались насажены самые стойкие и верные. Так типично и скучно.

Адриана сглотнула горькую слюну. Идея естественного отбора по трусости и шкурному интересу не нова. Самоотверженные и храбрые редко выживают. Но ей было неприятно осознавать свое происхождение от тех, кто сбежал, предав свой долг. Перед ложными богами и их городом, но все же… А Урция еще смела говорить ей о предназначении!

— Это лишь мои догадки, милая. Я не стоял за плечом Диртамена, когда он отдавал приказы твоей матери. Я не знаю, какова ее роль во всем, что происходило и происходит. Лишь знаю, что случаи бегства были.

— Мы здесь не за моим прошлым, — спокойно сказала Адриана. — Граций ждет нас где-то в городе. Я думаю, что он в одном из храмов. Покажешь мне их?

Лерноуд улыбнулся.

— Конечно.

Внутри город не казался столь необычным, как снаружи. Да, он был выстроен в несколько ярусов, и верхние, пострадав больше нижних, висели в воздухе кристаллическими осколками. Да, мертвые элувианы смотрели на нее из-за каждого поворота. Но улицы — обычные, поросшие зеленью — были проложены в единой горизонтальной плоскости, не уходя в небо под невообразимым углом. Птицы, кружившие над руинами, не выкрикивали ее имя. А из буйно цветущих розовых кустов не выглядывали лица древних дев. За это Адриана была особенно благодарна Арлатану.

Лерноуд вел ее по широким аллеям, чарующим галереям общественных зданий и мрачным, заполненным мусором переулкам. Он не замолкал ни на минуту, рассказывая о том Арлатане, который помнил и которым дорожил.

Рассказ был интересным, маяк почти не пек, и Адриана потеряла ход времени, когда вновь услышала странный голос, пробудивший ее в лесу этим утром.

«К началу все, что сделал я не так.

И Песнь моя — палач, любовь, маяк.

Судьба миров лежит в одной струне.

Пускай играет… только бы не мне».

Лерноуд его явно не слышал. Он выглядел увлеченным своей ролью экскурсовода. Но Песня… Очередное упоминание о ней, теперь интересовало Адриану куда больше триумфа Фалон’Дина и Диртамена над чем-то, что дух таинственно нарек «чешуйчатыми».

— Лерноуд, ты же помнишь, как Луций Фара, а затем и Красота, упоминали некую Песню как инструмент контроля над волей или предназначением? Как ты думаешь, может ли она быть как-то связана с Арлатаном?

— Это неудобные факты, милая, — ответил он с легкой улыбкой. — И не будем об этом. Арлатан опасен и без Песни, уверяю тебя. Вторжение Империи сделало его… нестабильным.

Следы имперского вторжения проявили себя далеко не сразу. По ощущениям Адрианы, прогулка тянулась уже несколько часов, когда неосторожный шаг чуть было не похоронил ее в огромном кратере. Лерноуд вовремя ухватил ее за руку.

— Здесь было нечто, подобное вашему Форуму. Здесь элвен собирались, чтобы решать самые простые, торговые или житейские, вопросы. Отсюда город делился на кварталы по сферам evanuris, — пояснил он, осторожно отходя от края. — Главный удар магов Таласиана пришелся по нему.

— Чтобы отрезать кварталы друг от друга и перекрыть единственный путь к главным вратам из города, — кивнула Адриана. — Это было в жизнеописании Архонта. И не только в нем. Тактика вторжения подробно описывается во всех десяти источниках о войне с Элвенаном. Описания почти полностью повторяют друг друга. Отсюда войска отправились в четырех направлениях — храмам Эльгар’нана, Андруил, Фалон’Дина и к некому Зверинцу. В храмах находились наиболее боеспособные Стражи. Но вот назначение Зверинца так и осталось тайной. Не просветишь?

— Это место находилось в квартале, посвященном… Гилан’найн, — Лерноуд глубоко вздохнул, словно резко стал нуждаться в воздухе, вытянулся струной, сцепив ладони за спиной. Он явно нервничал и смущался от одного звучания имени Матери Тварей.

— Вновь неудобные факты, Любопытство?

— Нет-нет, что ты, — он растянул свои бледные губы в неестественно широкой улыбке и заговорил очень быстро. — А даже если бы и так, то это не имеет значения, ведь Таласиан и его маги крови погрузили эти кварталы глубоко под землю. Альс чисто физически не смог бы попасть туда. Значит, на выбор остаются храмы Джуна, Силейз, Митал и Диртамена. Ну и Гордости, конечно. Как же мы без него?

— Ты в порядке? — обеспокоенно спросила Адриана. Обычно уверенный и язвительный дух был сам на себя не похож. Прямо как в роковой день в Эонаре.

— Нет, — честно признался Лерноуд. Улыбка исчезла с его лица, а на щеках заиграл легкий оттенок… облегчения? — Как вы, смертные, справляетесь с таким количеством эмоций? Стыд, ревность, обида, возбуждение, голод, печаль… Я разрываюсь от них, Адриана. Я был создан желать лишь одного — познания. А теперь я скучаю по ним. С Гилан мне никогда не было скучно, как и с Диртаменом… и с Llinthe. Я просто хотел показать им новое возможное направление. Разбавить ту смолу, в которой они завязли.

Адриана обняла его за плечи.

— Это было давно, разве нет?

Силовые потоки под их ногами странно завибрировали, и на мгновение кратер наполнился мягким голубым светом. Свет побежал по его краям, пульсируя, разрастаясь, вытягиваясь по воздуху нитями энергии и переплетаясь в землю, камни, здания, фигуры давно сгинувших жителей Арлатана.

Адриана не могла заставить себя поверить в то, что видела. Любой из верховных жрецов отдал бы все, лишь бы сейчас стоять на ее месте, наблюдая как совершенно мертвый город вновь начинает дышать. Ожившая память тех, кто однажды ходил по этим улицам, неким образом пробудилась от долгого сна.

Среди бесконечного множества голосов она различила тот один, что заставил ее вздрогнуть — прекраснейший, но ледяной и лишенный жалости, голос плакучей ивы.

— Мир’ринан, стой! Я приказываю тебе остановиться!

Llinthe… Нет, это не могла быть она. Элвен, невероятно похожая на нее, в лучшем случае. С другой стороны, и Llinthe однажды была чем-то большим, чем дерево. Скорее всего, даже имела ноги. Так или иначе, она быстро шла прочь от… еще двух своих двойников. И одна из них кричала ей вслед, норовя догнать и ухватить за тонкое запястье. В пяти шагах от Адрианы ей это удалось.

— Я не собираюсь в который раз объяснять тебе простые правила поведения при дворе, сестра. Неужели ты не в состоянии понять, что мы должны быть выше желаний?

Когда они встали рядом, разница все же обнаружилась: та, что шла впереди, гневно расталкивая горожан, была почти на голову ниже той, что преследовала. Первая немного сутулилась, сжимала ладони в кулаки и морщила нос, словно обиженный ребенок. Вторая держалась с большей грацией, а жестокая ухмылка и не терпящий пререкания тон выдавали в ней хозяйку Страха и Обмана.

— Выше?! Неужели в одном ряду с убийцами?! — зло выплюнула первая. — Они приказали нам приговорить их к смерти, Ллинтэ! Наших Избранных! Даже если тебе трижды плевать на Зибенкек, это не значит, что я уступлю им Имшэля! Никогда!

Llinthe крепче сжала запястье сестры, но та, похоже, не почувствовала боли.

— Не будь ребенком. Никто не говорил о смерти, — в отличие от крикливой Mir'rinan, она предпочитала говорить знакомым Адриане шелестящим шепотом. Странно, но никто из элвен не смотрел на сестер. — И тебе прекрасно известно, что это невозможно. Речь идет о развоплощении за их грехи. Только и всего. Радуйся, что мы научили их существовать без постоянной формы.

— Никогда тебе не прощу, — не унималась Mir'rinan. Но голос ее стих. — Если позволишь ему сгинуть, я буду презирать тебя вечно.

— Обещаю сохранить его знания о болезни и ее источнике. То есть единственное, за что это отребье стоит ценить. А теперь вспомни, чем ты отличаешься от него, выпрями спину и прекрати затягивать процесс.

Llinthe отпустила руку Mir'rinan. На белой коже остались заметные следы. Развернувшись, она махнула третьему двойнику, давая понять, что ее помощь не нужна.

— Но ведь это мы приказали…

Резкий поворот на каблуках, быстрый рывок в удушающие объятия. Пальцы едва заметно сжались на горле. Адриана с трудом расслышала шепот Llinthe.

— Запоминай мои слова, сестра. Мы ничего им не приказывали. Они оставили Народ в час нужды. Сбежали, надеясь спастись от болезни вне своих тел. Они ничего не искали. Они ничего не нашли. Все, что будет открыто совету о болезни с этого дня — наша и только наша заслуга. Разумеется, если мы вовсе решимся продолжать. Не порть игру.

Llinthe отпустила ее с поцелуем в лоб и нежной улыбкой, а последовавший за этим новый всплеск энергии вернул перед глаза Адрианы пустой кратер и мертвый Арлатан.

* * *

— Так кем же они все-таки были? — спросила Адриана, следуя за Лерноудом по призрачным улицам, сама не вполне понимая, о ком спрашивала. Эванурисы, бесспорно, интересовали ее — но и «сестры» тоже.

Были ли они настоящими кровными родственниками? Или же связь обозначала разделенные на троих привилегии, особый социальный и политический статус? Напряжение между Llinthe — Красотой — и Mir'rinan — Голосом — раздражало Завесу одной лишь остаточной энергией. Искажало само время, стремясь зацепиться, остаться, не исчезнуть вопреки всем известным законам. Адриана боялась подумать о том, насколько разрушительна была их связь до того, как Тень и реальный мир оказались разделены.

На этот раз дух заговорил вполне охотно.

— Когда Арлатан только строился, Справедливость, которую ты знаешь как «Mythal», — он произнес имя с отчетливым эльфийским акцентом, — упрашивала одного могущественного духа воплотиться и жить в городе вместе с ней. Но тот был настолько гордым и упрямым, что постоянно отказывал ей, обосновывая отказ нежеланием знать ограничения плоти и однажды пресытиться ей. Гордец полагал, что воплотившись, он утратит едва обретенную способность к созиданию. А его мысли станут пленниками тела. Справедливость утверждала, что это не так. Спорили они долго — за это время элвен успели отстроить половину намеченных кварталов. В конце концов Справедливость решила, что единственный способ убедить друга воплотиться — это показать ему, что и имея плоть, можно творить. Она попросила его придумать три вещи, которые он хотел бы получить от нее за один день и одну ночь среди Народа. Он сказал ей, что желает сохранить то, что уже имеет, но обрести красоту и ее голос. Весь день Справедливость показывала Гордости то, что построили элвен. Его это не восхищало, а только раздражало. Ему не нравилось постоянство его обличия, он не хотел общаться со своими братьями и сестрами, также воплотившимися, чтобы вести элвен. Под конец дня он признался Справедливости, что теперь точно уверен в своей правоте. Она же пообещала отпустить его с рассветом. Но ночью сама пришла к нему в покои.

Новый импульс пробежал под подошвами Адрианы и дальше по дороге. Город вокруг преобразился, помолодел. Собрались из каменной крошки изящные аркатуры, зацвели лилии в вазонах, разлились искусственные водопады, восстановились и наполнились шепотками широкие террасы причудливых особняков. Звонкий детский смех раздавался из колоннады, отделявшей храм от площади. Красивый молодой элвен выскочил из-за статуи богини Митал и подхватил на руки маленькую девочку, целуя ее в щечки. Она вновь рассмеялась. Поравнявшись с духом, Адриана заметила, что он печально улыбается, а его лириумные глаза вновь влажны от слез. С этой неожиданной чувствительностью определенно стоило что-то сделать.

— «Сохранение», «Красота» и «Мой Голос» — они назвали так своих дочерей. Искаженные отражения собственной сути, облаченные в рожденную Справедливостью плоть. Явана была Отражением Соласа. Ллинтэ — Митал. Ринан — их Тенью.

— Тень и Отражение... — задумчиво прошептала Адриана. — Как Фалон'Дин и Диртамен? Как я и Верилий? Что это вообще значит?

Лерноуд подал ей руки, помогая перебраться через упавшую колонну. Что-то беспокойно мерцало внутри неё.

— В самом начале evanuris не были правителями целого мира, милая. Они не могли позволять себе ошибки или завышать ожидания. Доверчивость, вольнодумство, перфекционизм, верность, вспыльчивость, ревность, зависть... любопытство, — он подмигнул ей, — все это должно было исчезнуть из них. В попытке решить эту проблему они научились отделять от себя все слишком хорошее или плохое. Так появились Отражения — недостижимые идеалы, от начала лишённые несовершенства, и Тени — все самое постыдное, нежеланное. То, что приближало evanuris к демонам. Фалон'Дин и Диртамен — уникальный случай. Они не помнили, кто был раньше. Со временем у evanuris появлялись новые недостатки и новые моральные ориентиры. Все ненужное оставляло их. В определённый момент они перестали контролировать этот процесс. Я так и не понял, почему. Что же до сестер, то у них не было иного выбора, кроме как жить среди элвен. Гордость остался, чтобы быть с ними. Со временем его любовь к девочкам проросла и стала любовью к Народу. А три сестры — недостающее звено между новыми творцами и их стадом — были назначены evanuris следить за тем, чтобы каждый элвен оставался покорен своему предназначению. Такая вот история.

Адриана кивала, пытаясь уложить информацию в своей голове, сопоставить с известными Империи фактами. Картина получалась вроде бы логичной, но что-то в ней фальшивило. Вера в то, что лидеры элвен некогда были духами, а Ужасный Волк и Митал имели детей, давалась ей с трудом. Как и восприятие воплощенных идей полноценными личностями. Для нее «сестры» мало чем отличались от привычных Добродетелей. Даже имена их словно не были именами — больше походили на характеристики.

— Ты очень много знаешь об этих событиях, Лерноуд. Но тебя нет во временных искажениях.

— Ты вправе мне не верить, милая, — беззлобно сказал он. — Я всего лишь маленький, не в меру любопытный дух, друживший с одним обожествленным книжным червем и его женой. Это, к слову, она сейчас пытается выдрать своему любимому папочке его черные космы.

Они подошли ближе. Теперь evanuris и одна из близняшек, чуть подросшая, сидели на мраморной скамье. Llinthe, сочувственно закусив нижнюю губу, не слишком аккуратно выбирала из волос отца репейник. Тот старался не показывать своего недовольства и мужественно терпел манипуляции.

— Тебе действительно следует доверить это слугам, — evanuris говорил очень спокойно и нежно, но настойчиво. — В конце концов, я мог бы просто заставить цветы исчезнуть.

— Вырастут снова, — Llinthe уверенно схватилась за очередную прядь и дернула репей вниз. — В этот раз Силейз очень на тебя сердится.

— О, волчонок, если бы она сердилась по-настоящему…

Фигуры отца и дочери застыли, а затем время в колоннаде ускорилось. За несколько мгновений через нее прошли сотни тысяч элвен, пронеслись дожди и снега, высохли воды достаточные, чтобы наполнить несколько океанов. И вновь Ужасный Волк и одна из его дочерей стояли в сумерках. Адриана сразу поняла, что это не Llinthe. Одежды женщины были вызывающе откровенны для таинственной и изящной Красоты. Физически она казалась куда крепче Mir'rinan. Ее стойка — волевая и твердая, не допускавшая близости в разговоре — создавала ощущение крайней опасности. Старшая из сестер напоминала дикого зверя.

— Надеюсь теперь ты доволен, Солас, — голос звучал раскатами грома и дрожью земли. — Из-за твоей ошибки она стала его вещью, очередным украденным артефактом на полке в Вир’Диртаре.

— Ты драматизируешь, Явана, — evanuris оставался невозмутимым. — Диртамену нужна была жена, а мне — знание о планах Эльгар’нана. Обмен был равноценным.

Сильные пальцы гневливо сжали посох с черепом драконьего детеныша на навершии. Элвен выдохнула и подступила ближе к отцу.

— Ну и что же он задумал?

— Новую войну.

В груди вновь разлился жар маяка. Адриана закричала, тут же поймав любопытный взгляд голубых глаз давно сгинувшего элвен. Он смотрел на нее без капли сочувствия, зато с хорошо знакомой самой Адриане жалостью. Так смотрят на подбитую птицу, на милое животное со сломанной лапкой, на ягненка за несколько мгновений до того, как тот будет заколот и отправлен на кухню. Она даже не почувствовала, как Лерноуд пронес ее через колоннаду и по ступеням храма в спасительную неизвестность.

Взгляд Ужасного Волка мерещился ей в каждом дюйме огромного, ярко освещенного зала. В бликах лириума на золоте пола и литых кессонов потолка. В росписи колонн, исполненных в форме древесных стволов. В мраморе акантов и незамысловатых фресок, изображавших стоящие в воде деревья. В лазури до сих пор не истлевших стягов. Сквозь боль и сбившееся дыхание Адриана подметила, что несмотря на тяжесть материалов, убранство выглядело воздушным, почти невесомым и выдержанным в математически точной мере. Этого порой так не хватало кичливым имперским постройкам.

Храм не пустовал. На постаментах замерли живыми статуями семифутовые стражи. Меж колонн появлялись и исчезали силуэты жрецов в белом, зажигавших новые магические огни.

Гулко открылись врата храма. Стражи напряглись, положив ладони на рукояти мечей.

— Отставить, — рокочущий голос Yavana заставил Адриану выпрямиться и осмотреться в поисках его хозяйки. Она сошла по ступеням, облаченная во все то же тряпье, что и в прошлом видении. Только на этот раз элвен была босиком.

Она подошла, на миг задрав голову к потолку, очевидно в поисках воронов.

— Выглядишь как всегда ужасно, дорогая, — язвительно прошептала Llinthe, сбрасывая на руки служанок тяжелый черный плащ. — Ты не задумывалась над тем, чтобы навечно остаться в зверином обличии?

— Разве лишь для того, чтобы тебя позлить. Быть может, обернись я вороном… — Yavana стояла спиной к Адриане, и та не могла видеть ее лица, но элвен точно склонила голову и неожиданно замолчала. Llinthe в ответ нервно дернула уголками губ. — Тебе не идет это пузо.

Сестры обнялись. Старшая долго не размыкала крепкой хватки, а Llinthe едва поглаживала по спине. Жестокая, отстраненная, как зеркальное полотно.

— Зачем ты просила о встрече? — спросила Yavana, нехотя отстраняясь.

— Подождем Ринан, — отрезала Llinthe. — Надеюсь, что она не развеяла мое послание.

— Ты очень сильно ранила ее.

— Только глупцы помнят обиды спустя тысячу лет. Тем более столь незначительные. И не будем об этом, — Страх сел Llinthe на плечо и потерся головой о ее щеку. На лишенном эмоций лице промелькнуло нечто похожее на нежность. — Я не хочу раздражаться.

Раздались хлопки огромных крыльев, встрепенулся белый ворон, и на отполированный до зеркальной чистоты золотой пол села иссиня-черная птица размером с медведя. Она поклонилась Yavana, и, окутанная лазурным туманом, распласталась на полу, позволив телу меняться. Перестроился простой птичий скелет, сложилось в черненые доспехи блестящее оперение — и на месте твари появилась Mir'rinan.

— В следующий раз, когда тебе захочется поболтать, будь так добра притащить свою гордыню в мой дворец, — пренебрежительно бросила она Llinthe. — Я не горю желанием находиться в этих залах.

— Твоим конфликтам с матерью однажды должен настать конец, — Llinthe выдохнула, протягивая сестре руку. — Как и застарелой обиде за заботу и любовь. У меня есть предложение от которого тяжело отказаться. У нас появился шанс заполучить инструмент и применить его на Народе.

— Как? — разом спросили две другие сестры. Mir'rinan недоверчиво прибавила:

— Разве мать не заперла его еще тысячу лет назад?

— Верно. Но нашей дорогой Гилан’найн удалось сохранить опытный образец в одной из своих глубинных лабораторий и стабилизировать его. Если нам удастся подобрать подходящий носитель, инструмент даст нам контроль над разумом любого элвен. Надобность в несовершенных метках исчезнет.

— Ты уже представила план совету? — Mir'rinan с опаской покосилась на стражу. — Что они сказали?

Llinthe покачала головой, и три образа замерцали, исказились пугающими видениями. Прекрасные девы вытянулись, сгибаясь под потолком, покрылись древесной корой и чешуей драконов. Их руки стали шипастыми ветвями, а из спин выросли крылья.

— Совету будет представлен наглядный результат. Я не стану беспокоить их меньшим. Об опыте знают двое — Диртамен и Гилан’найн. Вам должно быть достаточно их осведомленности. Это все лишь формальность. Неудача мало вероятна, перспективы впечатляют, — широкая улыбка Llinthe треснула стеклом на щеках, изо рта потекла черная смола. — Что может пойти не так?

Адриана в ужасе взбежала по ступеням, закрыв глаза ладонями, лишь бы больше не видеть ужасов. Но услышала — музыку, плач, соколиный клекот, спор величественных голосов. Это ведь могли быть жрецы Круга Непредсказуемых? Нет. Речь была эльфийской.

Оттолкнув руку Лерноуда, Адриана поплелась на звук, едва переставляя ноги, но все еще надеясь, что призраки помогут ей найти правильный путь.

Комната, ожидавшая ее в конце пути, оказалась залом суда. Девять тронов стояли на высокой площадке и были защищены барьером. Занимавшие их элвен жарко спорили между собой, то и дело бросая гневные взгляды вниз. Две сестры стояли тихо. Лишь кандалы на их запястьях и цепи у ног, касаясь золотого пола, издавали неприятный лязг.

— Они невиновны! — Ужасный Волк пытался оправдать дочерей. По теням на его лице и покрасневшим глазам Адриана догадалась о преступлении. — Они не сделали ничего дурного!

— Как же низко ты ценишь свою дочь, Солас, — поднялся со своего ониксового трона элвен в темных, словно траурных одеждах. Обман остался сидеть на золотой жерди по его левую руку. Со смесью ужаса и восторга Адриана поняла, что это был владыка ее матери, Бог Знаний Диртамен. Худой и совсем еще юный — впрочем, о возрасте древних элвен никогда нельзя было сказать точно. При каждом его вздохе сквозь облегающую черно-фиолетовую ткань проступали ребра. Бледная кожа отдавала синевой, едва заметной на ее дистанции, но вблизи должной бы походить на рвущийся из Лерноуда лириумный дух. Темные волосы были подстрижены до плеч и собраны на висках. Тонкие руки сложены за идеально прямой спиной. Диртамен не носил никаких атрибутов власти, даже простого венца, подобного тому, что украшал голову его брата-близнеца, но стоял царственно. Он смотрел на сестер свысока. Почему-то Адриане показалось, что бог усмехнулся, прежде чем продолжить. Но она просто не могла этого разглядеть. — Должно быть, в заботе о чужих детях ты забыл о количестве своих. Ллинтэ… та, кто даже в час смерти звала отца, а не мужа, сейчас не с нами по вине Мир’ринан и Яваны. И ты готов закрыть на это глаза? Простить им грех убийства?

— Нет, Диртамен, — Ужасный Волк оставался спокоен. — Ведь убийства не было. Ллинтэ умерла от болезни.

— Которую они выпустили из изолированного хранилища, — женщина на троне из камня всех цветов зари опустила голову и тяжело выдохнула. — Мы все понимаем, что это произошло, и точно знаем, какое наказание должно последовать. Вопрос лишь в вашей цели. Я смотрю на вас, дочери Гордости и Справедливости, и вижу гордыню, алчность и зависть. Мне жаль вас даже больше, чем мою несчастную ученицу. Даже Пустота не искупит ваших грехов.

Мужчина, сидевший справа, потянулся и взял ее белую ладонь в свою — смуглую и огромную. Джун успокаивал Силейз.

— Что-то не сходится, — лукаво сказала чернокосая охотница, поглаживая ястреба когтями перчатки. — В самом начале заседания факты были таковы: две девицы Соласа осквернили своих рабов, и те издохли за пару дней, почти не успев распространить заразу по городу. Ллинтэ мучилась от болезни целый лунный цикл. Что логично — она все же не из числа этого отребья. Что не логично, так это то, что невинная красавица, наша поддержка и опора в общении с Народом, никогда не смевшая воспротивиться воле совета, заболела. Скучный обещал быть вечер, но что-то не сходится… и процесс становится любопытным.

— Хватит, Андруил! — возмутилась Силейз. — Ты не посмеешь бросать тень на имя моей ученицы!

— Твоя ученица была не меньшей алчной дрянью, чем ее сестры, — Андруил развела руками, закинула одну на плечо соседки, восседавшей на необычном троне. Его материал казался Адриане живым. — Разве что смазливая мордашка давала ей больше привилегий при дворе Диртамена. Я верно говорю, умник?

Диртамен опустился на свое место, сжав ладони в кулаки. Повернулся к до сих пор молчавшему близнецу. Фалон’Дин сидел, закинув левую ногу на подлокотник из дымчатого опала, и беззаботно поигрывал своим путевым посохом.

— Ллинтэ отныне не может быть осуждена, Андруил, — медленно протянул он. Где-то под потолком ухнула сова. — Что лишь приумножает вину Мир’ринан и Яваны.

— В Бездну! Ее, девчонок и вас обоих! — вдруг сорвалась Андруил. — Вы что, вовсе не понимаете, какую угрозу они вновь призвали на наши головы? За что страдали мои земли, мои души… я сама?!

Элвен, единственная из всего собрания носившая проклятый белый цвет, удержала Андруил на ее костяном троне. Ветвистые рога галлы, словно вживленные в лоб Гилан’найн тускло засияли успокаивающим светом.

Mir'rinan дрогнула и подошла ближе к барьеру. Еvanuris сразу же оставили спор, обратив к ней взоры.

— Мы лишь хотели… Мы пытались… — голос элвен дрожал, она испуганно смотрела то на отца, то на прекрасную королеву в столь же мрачном трауре, что и Диртамен. Мать, потерявшую одно свое дитя и судящую двух оставшихся. Митал. Не в силах выдержать ее взгляда, Mir'rinan замолкла и отступила. — Мы виноваты.

— Ваша вина еще может быть опровергнута, — настойчиво сказал Ужасный Волк, поднимаясь с базальтового трона. Встал лицом к собратьям. — Мои дочери действительно высвободили скверну из Города. Но они желали лишь блага Народу. Это была их единственная цель, и зная Ллинтэ, она точно понимала, на что шла.

Его прервал резкий взмах руки. Золотой солнечный диск спинки центрального трона отражал весь свет, исходивший от рисунков на стенах зала. Тем он создавал впечатление, будто занимавший его сияет ярче звезд в астрариумах Акция. Адриана рассматривала сидящего, щурясь и утирая слезы. Он взял себе лицо Фен'Харела, но в остальном отличался. Огненно-рыжие волосы были собраны под венец, чешуйчатый доспех облегал скульптурную фигуру, небрежно накинутая поверх доспеха алая мантия была вышита золотой нитью. На поясе был закреплен меч, хотя прочие evanuris оружия не носили.

— Твоим дочерям, милый брат, — процедил Эльгар’нан, — от рождения дарована величайшая милость. Они вольны говорить за себя, защищать себя и свои права наравне с нами. Пусть же Мир’ринан выскажется. Я хочу ее слышать.

— Мы знали, что предательство Недозволенных оскорбило вас. Мы стремились искоренить всякую возможность инакомыслия Народа. Дядя, — Mir'rinan опустилась на колени. В гулкой тишине зала Адриане послышался скрежет волчьих когтей о базальт. — В своем поиске мы открыли истину. То, что все полагали отравой, оказалось инструментом предназначения. Источник силы прежнего Творца — в Бездне. Мы лишь пытались научиться управлять им. Для этого инструмент нужно поглотить — и тем, кто хочет контролировать Камень, и тем, кто будет повиноваться. Мы должны были представить вам результаты, но Ллинтэ взяла на себя слишком много. А я не смогла ее остановить.

Объятый светом и жаром, Эльгар’нан сошел вниз и коснулся лица Mir'rinan, очевидно стремясь обратить ее взгляд на себя. Элвен повиновалась.

— Благие намерения… и такой ужасный исход. Вы ослушались нашей воли, обокрали свою мать, убили Красоту. Вы виновны перед нами, — его голос, пугающе холодный, бесчувственный, разлетелся по залу осколками льда. Мягкий свет стен погас, на миг погрузив пространство в темноту, но лишь затем, чтобы сам Бог Войны возгорелся ярчайшим пламенем.

На тронах более не сидели прекрасные Владыки Народа. Да и сами троны словно растворились в пустоте, лежавшей там, куда не доходили языки пламени. Нечто рыскало на границе света и тени. Огромное, крохотное, скользкое, иссушенное, неестественное, живое и гниющее. Мерцало. Смотрело десятками глаз: красных, лазурных, мертвенно белых…

Адриана боялась. За давно умершую элвен. За жрецов Звездного Синода в Городе таких богов. За оставшегося позади Лерноуда. За дядю, заплутавшего на лесных тропах. Совершенно мелочно боялась за себя. Понимала, что наказание за вторжение будет жестоким.

И вдруг она вновь услышала ледяной голос Эльгар’нана.

— Но как же я могу обречь на Бездну такое совершенство? Плоть и дух моего брата… и моей жены. Мой приговор милосерден, — очертания бело-золотого зала вновь проступили из пустоты. Восьмеро владык замерли на тронах в ожидании. Девятый взошел к ним, занял свое место и, взяв супругу за руку, огласил: — Митал лично дарует вам утенеру. До тех пор, пока мы вновь не пожелаем видеть вас, вы будете во власти Моря Снов.

— Этого не будет, — прорычал Ужасный Волк. — Эльгар’нан, я не позволю тебе!

— Наказание за предательство, кражу и убийство — утенера?! Ты издеваешься над нами?! — вскочила на ноги Андруил. — Если ты не в состоянии сбросить девчонок в Ничто, я сама это сделаю!

— Только тронь их души, Охотница — убью.

Обманчивая дремота Фалон’Дина исчезла без следа. Посох стал косой жнеца.

Черный ворон взлетел с жерди и сцепился с совой. Диртамен удержал близнеца за рукав.

— Все вы должны принять мою волю! — закипая от гнева, выкрикнул Эльгар’нан. — Иного решения нет и не будет!

— Гордец! — выплюнула Силейз. — Нам противно и горестно видеть последствия твоих решений. Ты был тем, кто запретил Митал избавляться от скверны. Посмотри, к чему это привело!

— Мы устали от этой напасти, брат, — вторил супруге Джун. Непритязательный известняк его трона сливался с переливами всех красок мира в кварце трона Силейз. Только сейчас стало понятно, что двое, по сути, делят один престол. — Докажи, что ты все еще достоин быть первым среди нас — покончи с грешницами.

— Довольно! — Тьма и Скорбь поднялись с морской волны, застывшей в пространстве и времени. Митал украдкой взглянула на дочерей, а затем… ее золотые глаза заставили маяк внутри Адрианы сжать сердце в раскаленных тисках. — Я запрещаю тебе смотреть на это. Это мои дочери. Мой суд. Поди прочь!

«Не нам. Устали. Больше не хотим.

Божественность для нас давно лишь дым.

Война и мир, веков густой поток

Для нас пройдут всего в один глоток».

Слабый голос вывел Адриану из иллюзии сияющего зала, обнажая оскверненные ее предками руины, провел по разбитым мраморным ступеням, по темному, поросшему плющом атриуму мимо трех чудовищных фигур, затем — к вратам храма. Лерноуда нигде не было.

Примечания:

Некоторые детали в разговоре Адрианы и Грация Альса изменены.

---

Неблагодарные дети! Я дал вам силуФормировать сам рай,и вы лишь создали яд.раз вы жаждали земли, земля же и станетВашим владением! Во тьмуЯ низвергаю вас! В вечной каменной гробницеВы останетесь во веки веков.

Погребальные песни 5:8

Храм Диртамена встретил Адриану знакомым изящным переплетением магии и камня. Невесомые стены, воздушные своды, красота, скрытая в деталях. Она невольно вспомнила Мастерские, оставленные словно в другой жизни. То, как нежно Акций обнял ее на прощание, попросив забыть обиды. То, как братья и сестры по Кругу велели вернуться лишь с чистым именем и восстановленной репутацией. Адриана уверила их, что сумеет, а теперь была готова возвратить им нечто куда большее — их наставника, нового бога, новый мир, что точно будет достойнее, совершеннее прихоти безумных и склочных элвен.

На ступенях храма застыли, сжимая друг друга в объятиях, два ненавидимых фантома — Бог Знаний и Красота. Видение было не столь четким, как прежние, будто магия города слабела вокруг них.

— Значит, выбора нет? — призрачные глаза Llinthe были влажными от слез. Она впивалась ногтями в лопатки мужа, словно боялась, что он ее отпустит.

Диртамен покачал головой и поцеловал ее в макушку. Он тоже едва сдерживал слезы.

— У нас никогда его не было. Только вероятности тонов, большинство из которых так и осталось тишиной. Потому я не стану удерживать тебя. Что бы ты ни сделала, — evanuris отстранился, держа лицо Llinthe в своих ладонях, смотрел в ее глаза с жаждой и горечью, — я пойму и приму это. В конце концов оно сведет нас вместе. Сквозь смерть, сквозь падение Элвенана, сквозь вечный сон я уже видел тебя в моих объятиях. В новом мире, на руинах чужой империи.

— Что мне делать? Хотя бы намекни.

Адриана обратилась в слух. Казавшееся неважным — и болезненно знакомым — прощание внезапно стало пророчеством. Ведь мертвый бог совершенно точно говорил о Тевинтере.

— Испей чашу до дна, — улыбка Диртамена была преисполнена скорби. — Прости Гилан’найн за то, что будет после… и жди. Мне придется оставить Элвенан на некоторое время, и мне понадобится твоя помощь, чтобы вернуться. Дождись того часа, когда с севера прибудут чуждые нам существа — результат иного развития. Они начнут собираться в простейшие кланы, затем создадут государства, сквозь войны и интриги сплотят их в империю. Не гневайся на них, когда они начнут грабить и жечь наши земли, поклоняться нашим тварям и мнить себя хозяевами Народа. Закали их в битвах, взрасти на их мягкой коже драконью чешую. Шепчи им, внуши им стремление к совершенству. Когда почувствуешь, что отчаянье снедает их, а желания плоти опостылели им начинай действовать. Даже если во снах я буду умолять тебя остановиться — сделай, что должно. Лишь так мы спасемся.

Llinthe молча поцеловала мужа. Диртамен ответил голодно, болезненно, зная, что вскоре ее прекрасные губы сгниют от черного яда.

— До дна. Чужая империя. Шепот. Отчаяние. Я вернусь к тебе, мое сердце.

Фантомы растаяли в опустившихся на город сумерках, и Адриана осела на ступени. Вот о чем говорила мать. Вот, что значил шепот живой ивы и карканье ее воронов. Бог Знаний предвидел все — от основания Империи до похода Звездного Синода в Город Богов. Каких именно богов? Оставалась лишь надежда, что в своем стремлении заманить в ловушку весь Тевинтер Диртамен не учел ее незначительную фигуру.

В зале, куда Адриану привел голос, не было света. Тьма обволакивала идеально гладкие стены, рельефный пол и потолок, поглощала, словно голодный змей. Но жрица все равно могла видеть. Каждая черточка, ступень, кусок фрески, влажный блик был ей известен. Взглянув на проступающие из черноты лица, она вспомнила — то был ее сон. Ее совершенная Тьма, бывшая воплощением Света, шла отсюда.

Посреди нее, сгорбившись спиной к Адриане, сидел человек. Он нашептывал холодящие душу стихи, водя тощими руками по застывшим в камне строкам.

«Устали мы. Других настал черед

Искать ключи от золотых ворот.

И по следам пройдя неверный путь,

Разбить, создать и вновь в ничто вернуть».

На последних словах он резко вскинул голову, всматриваясь, прислушиваясь к темноте вокруг себя.

— Адриана, — восторженно позвал он. Что-то в голосе продолжало казаться ей знакомым. — Монна Альвиния, как я рад, что вы нашли время. И как же хорошо, что эти поганые птицы не нашли вас раньше. Они… постоянно за мной подслушивают. Боятся, что узнаю, скажу, подумаю больше, чем позволено, прописано, сказано познать. Это так несправедливо.

Адриана присела на ледяной пол рядом с фамильярным рифмоплетом. За изношенными одеждами и отросшими грязными волосами, в глазах немощного сумасшедшего она увидела Грация Альса. Но от того, кто посещал ее сны, кто помогал ввергнуть Минратос в вынужденный хаос, не осталось почти ничего. Юный верховный жрец Зазикель сильно отощал, утратил всякий цвет и ослеп. От него пахло железом, мочой и гнилью. Рот был перепачкан кровью. И он улыбался ей, обнажая пожелтевшие зубы.

— Чудесная, совершенная Адриана. Все так же бежишь за тенью, как змей за собственным хвостом.

— Мой лорд Безумец… — Адриана осторожно откинула с его лица сальную прядь. Он даже не дернулся. — Граций, что же с тобой стало?

Альс вновь склонился над выбитом в полу текстом стихотворения. Он окружал детальное изображение темного города в небесах, пронзенного тонким золотым лучом, и десятка рук, простертых к нему. Некоторые из них — четыре… нет, шесть — держали на ладонях сомнамбориумы.

— Прошлое. Будущее. Конец. Лес показал нам все, — апатично прошептал Альс. — У них был отец. Он породил их, чувствуя. Желание, Вдохновение, Гордость, Гнев, Справедливость, Любопытство, Истина... Ни на что не способные дети — они его разочаровали. Тогда он пожелал уничтожить их, начать мир заново, но ведомые Гневом, они пришли к нему первыми. Вторглись в его дом, темные и злые на него за нелюбовь. Они били его, рвали его на куски, но не смогли заставить его исчезнуть. Он стал Ничем — голодной Бездной. А дети пожелали быть такими, как прежде был он. Творить. Они забрали сердца, кровь, Камень, задали свои тона… Но стали плохими творцами. Уродливые тела, уродливые души. Им не хватало искры отца, его инструмента, чтобы Петь. Они искали… Долго, очень долго.

— А потом пришла скверна…

Вдруг Альс звонко рассмеялся и вскочил на ноги.

— Пришла? Они переломали ей ноги — как она могла прийти?! Они сами притащили ее оттуда, где оставили. Черноту, гниль, костную пыль. Знаешь сказку — знаешь быль.

Адриана схватила его за плечи и встряхнула, словно легкий мешок.

— Соберись с мыслями, Граций! Как долго ты уже здесь?! Где твой Ближний Круг?

Водянистые, почти белые глаза незряче уставились на нечто за ее плечом.

— Красота первой поняла, что инструмент был в крови. Что их создатель не отдал его, а забрал с собой в Ничто. Красота захотела завладеть инструментом, но он завладел ей. Как безутешна была Справедливость. Они вынудили ее усыпить двух выживших. Своих маленьких девочек. Присвоили себе их труды. Они хотели отравить свой народ, чтобы тот стал покорным. Когда Справедливость возразила… — Альс прижал ладони к груди и глухо завыл. От неожиданности Адриана отпустила его, и безумец упал на колени, не сводя глаз с чего-то за ее спиной. — Она была доброй, Адриана. Такой доброй и справедливой. И красивой. Я бы смотрел на нее всю жизнь. Никогда не влюблялся так. А вдруг… никогда и не влюблюсь? Тогда хорошо, что я больше не вижу, верно?

— Да, Граций, — подыграла ему Адриана — больше из жалости, чем из расчета. Но ей все еще нужна была его помощь. — Но как же твой мастер? Как же остальные жрецы? Разве ты не желаешь их возвращения?

Альс лихорадочно закачал головой, вцепился в наручи Адрианы отросшими ногтями.

— Мы не сможем вернуть их. Они их забрали.

— Они?

— Эльфы! — крикнул он и тут же закашлялся кровью. — Я говорю об этих эльфах. Смеются за зеркалами. Эльфы Зеркал. Мастера приняли их за богов. Но они не наши боги. Не Зазикель. Не Уртемиэль. У них другие имена. Как много значит имя! Я видел. Наши мастера просили их о могуществе. И те почти дали. Им просто не надо было пить.

Незрячий взгляд Альса неожиданно четко сфокусировался на ней. Адриана отступила от безумца на шаг, прислушиваясь к голосам Лерноуда и Гая внутри себя. Оба молчали. Давящая, неестественная тишина.

— Пить? Граций, о чем ты говоришь?

— Не проси их ни о чем, Адриана! Все равно не дадут! Не сопротивляйся их воле и не желай свободы! Не желай спасти прекрасного Архитектора! Не желай вообще ничего и получишь… бессмертие. Такие вот правила игры, — он вновь рассмеялся, слизывая с губ кровь. — Вне Арлатана они слабы. Могут говорить лишь через сны. И только с избранными. Им просто нужны чистые тела. Нужен маяк, который не предусмотрел Гордость. Я видел… Видел, как он горит в тебе!

Альс рванулся к ней, повалив на покрытый письменами и рисунками пол. Придавил своим обманчиво тщедушным телом, выбивая посох, блокируя коленями руки. Разорвал одежду, царапая ребра, живот, грудь. Пытался вгрызться в ее плоть, будто надеясь вытащить горевшее внутри пламя. Не в силах применить магию, Адриана ударила его головой, спихнула с себя, подскочила на ноги и тут же пожалела. Мир вокруг закружился, фрески пришли в движение. Нет, не фрески — зеркала.

* * *

Магические отпечатки Грация Альса остались на каждой улице и в каждом крупном здании Арлатана. Его Ближний Круг посещал один храм-дворец evanuris за другим, не прекращая искать достаточно явную брешь в Завесе. Сам верховный жрец раздражался и, казалось, все больше сходил с ума. Он то и дело прислушивался к чему-то, что отпечатки не могли передать. Всматривался в заиндевевшие элувианы, срывался на подчиненных, когда они окликали его. Постоянно менял направление поисков и нашептывал стихи. Лукан невольно вспоминал Корделию Иллесту — безумную, потерянную, запертую в искаженном теле.

Улицы не прекращали складываться в лабиринт. Причиной этому были как направленные разрушения — так элвен пытались остановить легионы архонта Таласиана — так и архитектурные «изыски» зодчих. Прямые галереи заканчивались обрывами в пустоту, целые площади висели в воздухе, игнорируя гравитацию, полуразрушенные статуи скрывали проходы от невнимательных глаз. В ответ на все попытки выяснить, почему город еще не провалился в Тень целиком, оставив на своем месте колоссальный разлом, Урция только отмалчивалась.

Время в Арлатане не поддавалось нормальным расчетам. Отряд дошел до города приблизительно за день, и с тех пор скитался по нему, должно быть, уже не первую неделю. Оставалось считать шаги от одной встречи с отпечатком до другой.

Лукан уже не боялся признаться, что потерял контроль над ситуацией и над самим собой, когда увидел Адриану на руинах храма Митал. Подобно Безумцу, она всматривалась в несуществующие картины прошлого, плакала от боли и цеплялась за плечи смутно знакомого магистру эльфа.

Каково же было его удивление, когда Данарий и Ненеалей сообщили, что тоже видят ее, а Урция велела держать дистанцию.

Из Адрианы рвался магический свет. Кожа на ее ладонях и шее была сильно опалена, но она стояла на ногах и даже могла ходить. В какой-то момент она взвизгнула и побежала вверх по разбитым ступеням. Они не могли последовать за ней. Зато сумели как следует рассмотреть ее спутника.

Он был высок, тощ, облачен в темно-синие, характерные для слуг Круга Ищущих рубашку и штаны. Собирал свои длинные золотые волосы лентой, как это любил делать Гай Ранвий. Просвечивающая плоть на какую-то часть точно состояла из лириума. В голубых глазах, неотрывно глядящих вслед Адриане, читалась тревога. Должно быть, дух ходил за ней уже довольно давно.

— Ничего не понимаю, — прошептал Ненеалей. — Как монна Адриана могла добраться сюда раньше нас?

— Что именно вызывает у вас недоумение? — Данарий фыркнул и первым подошел к незамечавшему их духу. — Адриана сумела установить контакт с одним из населяющих лес и руины созданий Тени. Он и провел ее коротким путем. Разумеется, с оговорками. Но сейчас у нас есть уникальная возможность узнать все детали их сделки.

Белые искры болевого импульса пробежали по его ладоням, и Данарий схватил духа за запястье, намереваясь так обратить его внимание на себя. Грубый, рискованный шаг, в который Лукан не стал вмешиваться. Если у мальчишки получится, это будет хоть какой-то свидетель в городе фантомов. Если нет, то по возвращении в столицу это можно будет обыграть против его семьи.

Заклинание сработало неожиданно точно. Дух на мгновение скривился, глубоко «вдохнул» сырой воздух храма и посмотрел на Лукана в упор. Пальцы Данария сильнее сжали запястье, но сам он выглядел обескураженным и даже напуганным.

Еще один глубокий вдох, резкий выдох. Словно дух мог дышать по-настоящему. Голубые глаза, не моргая, глядели на Лукана.

— Не пытайтесь ее звать — у вас ничего не выйдет. Вы в ином временном отрезке относительно нее. Там, когда она, вы еще не родились, — дух сочувственно улыбнулся. Коснулся пальцами собственной щеки. — Любопытно. Вам надо быть там, куда она придет после. Она ищет Альса и Истину. Ступайте за Дирой. Я был рад лично познакомиться с вами, магистр Альвиний. Спасибо за опыт.

Он резко выдернул руку из хватки Данария, развернулся на каблуках и вышел сквозь тяжелую дверь храма.

Цертин осел на пол, выпуская еще один импульс в пробившийся сквозь плиты, примятый сапогом цветок. Стоило первым белым искрам коснуться сломанного стебля, как тот восстановил разорванные волокна. Бледный бутон заалел и распустился.

— Обратный эффект, — задумчиво констатировал Данарий. — Любое плетение, замкнутое в Арлатане, возымеет эффект, обратный своему назначению. Действительно любопытно.

Лукан повернулся к Урции.

— Ты знала этого духа?

Элвен вжалась в разбитую статую драконицы и не сразу ответила на его вопрос.

— Он, как и прочие духи Любопытства, был другом Владыки Диртамена и его жены. Я часто видела его в стенах храма и залах Vir'Dirthara. Он не скроется от меня под личиной раба. Не после того, что натворил.

— Как он нашел Адриану?

— Не знаю, но в Кварин они прибыли вместе. Лукан, — Урция подняла на него взгляд и прошептала: — этот дух опаснее прочих. Я знаю наверняка, что это он подтолкнул Llinthe к краю. И кому известно, что он задумывает теперь?

— Может, ты знаешь, куда нам следует идти дальше? — огрызнулся Ненеалей. — Мои люди устали, а настоящего Грация Альса по-прежнему нигде нет!

— Дух сказал, что Адриана ищет не только Альса, но и Истину. Значит, наш путь лежит в храм Диртамена, — Лукан пристально посмотрел на Урцию. Ужас и принятие отразились на ее лице. Элвен все еще скрывала от них важные факты. — Веди… и рассказывай.

Дорога до храма Диртамена казалась невыразимо длинной и рекордной по количеству аномалий во всем городе. Мертвый до недавнего момента Арлатан внезапно наполнился фантомными голосами, звуками давно ставших историей пиров и сражений, отпечатками жителей и имперских солдат, оборвавших их вечное бытие. Над их головами неизменно кружили вороны, а в пустых-полных галереях завывали то ли волки, то ли одичавшие псы.

— Пожалуйте, заряжу-ка я свой арбалет, магистр Альвиний, — хмыкнул Нокс. — Думаю, хуже не будет. Да и вам безопаснее.

Лукан кивнул. Проклятый эльфийский лес становился опаснее с каждым шагом.

Урция больше не замолкла ни на минуту. От нее Лукан узнал о духе Любопытства, конфликте evanuris за скверну, причинах гибели Митал, об исходе рабов и падении Завесы. Все тайны, так старательно непонимаемые Кругом Ищущих, легли перед ним простой и понятной картиной войны за главный ресурс погибающего государства — рабов — в которой генералы не побоялись применить секретное оружие. Но не раньше, чем избавились от ученых, знавших, как его использовать. Один из генералов решил воспользоваться народными суевериями и одержать легкую победу, не допустив распространения болезни. Побежденные (не в последнюю очередь из-за раздробленности) генералы были посажены в лучшую возможную тюрьму. А потом Сетий отворил ее ворота.

— Все сложнее, чем может показаться, — не уставала повторять Урция.

Лукан кивал, но делал свои выводы.

Когда перед ними возникла громада храма, он оборвал поток речей элвен и первым, следуя за очередным отпечатком Грация Альса, вошел внутрь.

Темнота и тишина облепили его со всех сторон.

Помня об открытии Данария, Лукан сплел вокруг себя тени и вмиг озарил пространство слепящим светом. Представшая его глазам бойня вынудила немедленно обнажить меч. Перрепатэ, подчиняясь безмолвному приказу Ненеалея, последовали за ним по липким от крови ступеням. У подножья лестницы знакомо блеснул магический кристалл — кристалл посоха Адрианы. В гладкие черные стены были встроены ныне не активные eluvian. Бугрящийся острыми выступами пол покрывали обрывки одежды, куски плоти и раздробленные, обглоданные кости. Следы от вышедших из-под контроля плетений оплавили колонны, уходящие в пустоту, откуда тускло мерцали искусственные созвездия.

— Что за зверь здесь побывал? — простонал Данарий, зажимая нос и рот рукавом куртки. — Ну и запах!

— Скорее всего, эльфы, Цертин. Они были мастерами таких широких жестов, — Ненеалей оглядывал комнату без особого отвращения.

— Это место было другим. Спокойным. Только человек смог бы осквернить его! — возразила Урция.

— Мои извинения, монна Альвиния, — тон Ненеалея сквозил сарказмом. — Ваши сослуживцы действительно здесь ни при чем. Кровь свежая, а на этом лоскуте… Цертин, взгляните. Это же символ Зазикеля, не так ли?

— Верно. Что же, хоть отчасти, но мы преуспели в поисках. Прикажите перрепатэ обыскать это кровавое месиво на предмет регалий Безумца Хаоса. И найдите, наконец, мою невесту!

— Только после того, как вы объясните, какого демона тут раскомандовались? Это мои люди, моя экспедиция, и ищем мы мою троюродную сестру. Если кто и имеет право отдавать мне приказы, так это мессер Лукан, но никак не вы.

— Он ушел дальше, а вы даже не заметили. Хорошая же из вас ищейка…

Лукана мало волновал их спор. Только возможность того, что учинивший это со жрецами мог навредить Безумцу Хаоса и Адриане.

— Скрытых механизмов нет, но можно попытаться разбить несколько панелей, — шепотом предложил Нокс. — За одной точно должен быть проход.

Лукан отмахнулся от слуги, как от назойливой мухи.

— Урция, где служители храма проводили особенно сложные ритуалы? — спросил он, мысленно отмечая, что покинуть зал можно было только через зеркала. — И как туда попасть?

— В храме есть два особо ценимых Владыкой святилища. Но мы перекрыли все пути туда еще восемьсот лет назад. Eluvian должны спать и поныне, — Урция подошла к одному из зеркал и провела рукой по полотну. В ответ оно зажглось рассеянным белесым светом. — Ничего не понимаю. Кто мог бы пробудить их?

— Граций Альс. Звездный Синод доверил ему и Адриане замести следы. Он знал все, что знали предатели, — Лукан отстранил элвен, пытаясь рассмотреть образы в глубине зеркала. Данарий и Ненеалей оставили свои пререкания, встав за его спиной.

Свет угасал. Постепенно проявились темные очертания. Такие же зеркальные стены, образующие коридор, сталактиты, тянущиеся с потолка к жертвеннику. Некто восседал на алтарной плите, с кинжалом в руках, занесенным над беспомощной жертвой. Хрупкое тело билось в бесплодных попытках освободиться. Удар — и кинжал вонзился в грудную клетку, высвобождая столп нестерпимо яркого пламени.

Лукан тут же вспомнил. Elghar'ghilan. Маяк Гая Ранвия.

— Адриана!

Прежде чем пламя успело ударить в зеркало и закрыть проход, Лукан, Данарий и Нокс рванулись вперед и оказались по ту сторону.

Граций Альс изумленно повернул голову в их сторону и даже открыл рот, собираясь что-то сказать, но не успел.

Тонкий арбалетный болт вошел ему в шею по самое оперение. Брызнула кровь. Альс захрипел и повалился прочь с алтаря.

Повисшую на мгновение тишину разорвал плеск воды под быстрыми шагами Данария. Не обращая внимание на едва ослабший поток огня, он на ходу снял свой плащ, подложил его под голову Адрианы и склонился на ней, закрывая обзор.

— Что вы делаете?! — закричал Лукан, подбегая к алтарю. Сейчас каждое действие этого порывистого юнца могло погубить Адриану.

Данарий не ответил ему.

— Адриана, я знаю, что ты слышишь меня. Сейчас тебе будет очень больно, — мальчишка говорил слишком уверенно, словно точно знал, что должен делать. Лукан бы оттолкнул его, если бы Данарий не сжимал рукоять кинжала, вонзенного в грудь племянницы. — Я заберу эту боль, как только опасность минует. Ты заснешь. Только не сопротивляйся. Прекрати попытки сама залечить рану.

Лукан понимал, что пламя, объявшее уже весь зал было единственным, что поддерживало в Адриане жизнь. Оно же разрушало то, что осталось от Завесы над Арлатаном. В зеркалах мелькали знакомые, но искаженные черты. Среди них Лукан без труда разглядел полные холодной решимости глаза Сетия. Друг вновь обыграл его. Один удар, один дюйм кинжала глубже в сердце мог бы решить эту проблему…

Данарий потянул оружие вверх, свободной рукой сплетая разлагающие чары. В другом месте, в другое время они бы только ухудшили ситуацию. Но здесь и сейчас они сращивали поврежденные ткани, возвращали потерянный объем крови. Спасали, пока языки пламени вновь не скрылись в теле Адрианы.

Ее сердце остановилось.

Примечания:

Плейлист с коллажем: https://vk.com/music/playlist/437414701_14

---

И тогда объединились они втайне,

Никто из мирских не знал об их планах.

И в Минратосе, в сердце Архонта занозой

Впился страх, терзая его, хотя он не знал, почему.

Песнь Тишины 1:17

В приемную Агатового Дворца Лукан Альвиний вошел глубокой ночью. Пламя Тени ядовито мерцало по углам, в ушах гудели арфы, шаги заглушал гомон знакомых голосов. Верховные жрецы — словно надоедливые паразиты — стремились загрызть друг друга прежде, чем на них набросится Змей. Но не успели.

Стоило Лукану и двум сопровождавшим его перрепатэ переступить порог зала, голоса притихли. Первой к нему подошла Прорицательница Тайны. Эртеция выглядела откровенно измотанной бессонницей. Под ее глазами залегли круги, порезы на запястьях едва затянулись, руки все еще тряслись. Прочие жрецы выглядели не лучше. Стало понятно, что в попытках удержать Завесу на месте они прибегли к бесполезным нынче ритуалам. Много крови альтус пролилось им же во вред.

— Магистр Альвиний, мы ожидали вас еще на прошлой неделе. Древние подали нам знак. Необходимо донести до Архонта их…

Лукан прервал Прорицательницу Тайны взмахом кисти, но она воскликнула:

— Это ведь были не Древние? Верно, магистр Альвиний? Это была девчонка! — она скривилась и сжала кулаки. — Я предупреждала Архитектора, что может случиться, если он не уследит за одной из своих Строителей. Предупреждала, что Адриана будет проблемой. Она подавала признаки одержимости и нуждалась в помощи, а он просто закрыл на это глаза! И вот к чему это привело!

— Адриана подчинялась приказам Архонта, — подал голос Мастер Огня. — Как и все мы.

— Не перекладывайте ответственность на Архонта. Мы все виновны бездействием в час, когда Империя нуждалась в нас больше всего.

— Партениан не бездействует.

Прорицательница смерила Мастера испепеляющим взглядом.

— Нет. Архитектор предпочел бездействию террор. Магистр Альвиний, — в ее бездонном звездном взгляде мелькнула надежда, — вы должны знать, что Акций Партениан вступил в сговор со сбродом сопорати и рабов на улицах города. Они сплочаются под его началом. Мы опасаемся, что он может повести эту толпу на Агатовый Дворец. Он вышел из-под контроля.

— Говоря о контроле, — прохрипел Оценщик Рабства, — вы упускаете тот немаловажный факт, что ни один из нас не озаботился детальной проверкой своих Ближних Кругов, последних вложений предшественников и восстановлением знаний Библиотеки. Давайте признаем: мы даже не обретали контроль.

— Говорите за себя, Оценщик! — выплюнул Мастер Огня.

Прежде чем вновь поднялся гомон, Лукан отдал перрепатэ приказ перекрыть основные магические потоки в зале. Ослабленные ритуалами жрецы почти синхронно рухнули на колени.

— Империи сейчас не до ваших мелких дрязг, — он устало выдохнул, проходя к воротам тронного зала. — Как только небо встанет на свое место, уверяю, виновные будут выявлены и наказаны. Лучше вам не приближать этот момент, мессеры. Теперь прошу меня простить.

Декратий стоял на балконе тронного зала почти в полной темноте и молчал. Слушал доклад Дозорного Ночи. Лукан знал, что было в этом докладе. На всем северном побережье, от самого Арлатана, Завеса разошлась по швам. Небо загорелось сотнями знаков со стен эльфийского города. Демоны, духи, видения древнего мира слоями наплывали на реальность. Граждане, которые оказывались слишком близко, исчезали без следа. В эпицентре всего был Минратос и сотни тысяч его жителей. Сотня семей — носители крови сомниари. Допустить прорыв Завесы над городом означало навечно погрузить Империю в Тень.

Лукан крепче сжал в ладони склянку с кровью племянницы, подходя к балкону. Декратий почувствовал его, даже не оборачиваясь. Опустил голову.

— Оставьте нас, лорд Дозорный. И подготовьте незаметный путь в Бариндур.

Ни шагов, ни хлопка закрывающейся двери. Дозорный растворился в тенях; Лукан подумал, что ему следует начать привыкать к подобному. С каждым днем материя вокруг становилась все более зыбкой.

— Не стану говорить, что соболезную, — Декратий взял его за руку. Забрал склянку. — Она сама виновата.

— Значит, Бариндур? Разумно. Там след Сетия особенно четок.

— Лукан… Ты только что потерял дитя. Я не смею просить тебя помочь мне с убийством еще и друга.

— Моего друга не меньше, чем твоего. Не волнуйся, я в порядке, — спокойно ответил Лукан, но образ мертвой Адрианы никуда не делся. Покачал головой. Сконцентрировался на небе. — Я справлюсь, мой Архонт. Мы оба обязаны справиться.

— Ты говоришь это сейчас, и я тебе верю. Но сможем ли мы нанести удар, когда Дракон легионов Тевинтера окажется на остриях наших мечей? Ведь мы трое создали друг друга равными, одинаково значительными в союзе Уважения и Силы. Этому балансу уже три десятка лет. Сетий помнит о наших преимуществах и недостатках так же хорошо, как и мы — о его. Честно ответь мне, Змей — какова вероятность, что мы оба не попадем в его ловушку, пока будем расставлять свою?

У Лукана не было ответа. Огни в небе горели все ярче.

* * *

Огарок свечи тлел на краю стола, кое-как выхватывая из черно-серой хмари лица собравшихся в шатре командора. Жесткие, мрачные лица, на которых из всех эмоций сейчас читалась одна, разделенная поровну — сухая и горькая готовность признать отсутствие выхода. Поражение.

Декратий Игнис, нависая над складной столешницей, буравил воспаленным от усталости взглядом карту. Узкая полоска земли между озером на востоке и пустыней на западе была целиком испещрена линиями направления. Прямые, дуги, пунктиры, перекрестья, даже петли. На юг, на север. Все они были перечеркнуты.

Пергамент зажегся первым лучом утреннего солнца. Декратий разогнулся, шумно вздохнул, вытянув сцепленные в замок руки над головой, медленно развел их — и только тогда посмотрел на сидевших перед ним.

— Вот и рассвет, мессеры. Время вышло. У нас не осталось запасов. Нынче за завтраком солдаты съедят последний провиант. Без еды и тем более воды мы не сможем поддерживать боеспособность подразделения. Нужно подготовиться к достойной сдаче и обсудить возможность выкупа.

— Будто варварам ведомо достоинство, — буркнул старый Эренний Хараш. И тотчас ударил кулаком по столу, срываясь на крик: — Я прослужил здесь двадцать лет — и ни разу не видел, чтобы эти твари щадили хоть одного тевинтерца! Но знаете, что я видел? Их выродков, совсем мелких, вам до бедра, командор, пинавших черепа легионеров, как мячи. Мы не дадим заморышам новые игрушки. Так что пусть меня пожрет демон, если я сложу оружие!

— Вы сделаете это, — спокойно ответил Декратий. Его совсем не проняли громкие слова. — Если не ради себя, то ради своих людей. Вы не хуже меня знаете, что бывает с солдатами, чей командир нарушает прямой приказ вышестоящего чина.

— Когда придут варвары, солдатам уже будет все равно. Так и так сдохнут. А нам лучше броситься на мечи, чтобы встретить конец, как подобает офицерам и альтус.

— Варварам точно так же плевать на ваши жесты, Хараш, — возразил Гостилий Вульпин, почесывая давно не бритый подбородок. — Тот факт, что мы до сих пор живы, уже подобен чуду. Давайте же не искушать судьбу. Если мы будем действовать разумно, то вполне можем вернуться домой целыми и невредимыми. В целом кампанию могут даже счесть успешной… Разумеется, за вычетом того, что она была скверно спланирована с самого начала и нас здесь не должно было быть. Как, по-видимому, и подкреплений, которые нам обещали.

Декратий поморщился. Честные, но на редкость неудобные слова. Весь этот поход — одна раздутая авантюра, не принесшая Империи ни славы, ни пользы. Амбиции одного человека, подозрительно быстро получившие одобрение на самой вершине власти. Слишком плохо продуманное представление, должное утвердить, казалось бы, простую истину — у Тевинтера не может быть и никаких договоров с варварами. Провал, закономерный, но все же кому-то нужный. Нарочитое отсутствие любых спасительных мер — и терпеливое ожидание действий. Если он хотел докопаться до правды, следовало держать язык за зубами и играть по правилам.

— Трибуны, прошу вас подготовить свои когорты к сдаче в плен. Личные вещи солдат и младших офицеров закопать на территории лагеря. Собрать все пригодное к использованию снаряжение на знаменной площади для передачи противнику. Знамя терции снять и закопать отдельно. Провести охранный ритуал. Исполняйте. Трибун Амладарис, задержитесь.

Двое, повинуясь, вышли. Гостилий задул бесполезную свечу, а Хараш опять буркнул нечто неодобрительное. Оставшийся в палатке Сетий хмыкнул:

— Знаешь, сейчас он тебя точно возненавидел. И раньше ворчал, но было видно — больше по привычке. А теперь все. Как ты отчеканил! Будто всю жизнь готовился сдаваться в плен аламарри.

— Цирианам, — поправил Декратий. — Это их территория.

— А, демон их разберет, этих варваров. Вроде последняя разведка успела доложить о паре знамен с востока… Так скажи мне, друг мой, что теперь делать?

Сетий подошел почти вплотную, смотрел прямо в глаза. Он был на добрую голову выше Декратия, шире в плечах и крепче. Декратий не хотел бы когда-нибудь оказаться его врагом. К счастью, их дружба началась еще в юности, хотя оба были достаточно амбициозны, чтобы стать соперниками. Они вместе учились, вместе пошли в армию, где один вскоре стал под начало другого. Никогда Сетий Амладарис не сомневался в Декратии Игнисе — ни как в друге, ни как в командире. Декратий надеялся, что так оно и осталось.

— Солдаты не должны знать, что пайков не осталось. Это подорвет моральный дух. Поэтому приказываю тебе сымитировать диверсию и поджечь склад.

— Будто парни обрадуются, если будут думать, что на голодную смерть их обрекли варвары, а не мы. Они хотят жрать, Декратий. И будут забивать глотки, даже если остался только вяленый варгест, жесткий как камень, и ячмень, в котором сорняка больше, чем зерна. Но мы-то знаем, что нет даже этого. Крови не избежать.

— Чьей крови? Подлый враг, спаливший остатки провизии, заслуживает самой мучительной смерти. Ярость поможет выстоять, если варвары откажутся вступать в переговоры. А если станет известно, что до голода довела медлительность командования — солдаты учинят бунт, и уже к закату наши головы будут торчать над палисадом.

— Справедливо. Значит, тайно уничтожить продовольственный склад в осажденном лагере, — Сетий снова хмыкнул. — Так же легко, как продать лириум в Бариндуре. С наценкой. Гному.

— Уверен, ты что-нибудь придумаешь.

— А дальше?

— Почетная капитуляция и выкуп. Ты же все слышал.

— Во имя Тота, Декратий! — Сетий сжал кулаки. — Аргостий нас бросил. Армия не станет платить за нас, а если уплатят наши семьи и мы так вернемся в Минратос, можно сразу класть шеи под косы! Тебя будут звать не иначе как «самый молодой командор, который потерял терцию». Такой славы ты себе хочешь?

— Верно, генерал нас бросил. Именно поэтому сейчас у нас нет вариантов. Именно поэтому я действую наилучшим возможным образом. Или ты предлагаешь идти на прорыв, рискуя потерять всех и сразу? Осмелюсь повторить тебя — если мы так вернемся в Минратос… Дальше знаешь. А что до славы — неужели ты хочешь быть трибуном, отправившим на смерть первую когорту? Не думаю. Если бы хотел — возразил бы мне вместе с Харашем.

— Я молчал, потому что знаю — тебя обычно не убедишь. Да и слишком уж сильно все совпадает — увы, не в нашу пользу. А если Вульпин прав, и мы просто пешки в чьем-то плане?

— Я пошел на это в том числе потому, что он наверняка прав, — ответил Декратий, убирая карту в сумку. Поднял полог, собираясь выйти, но повернулся и еще раз посмотрел на друга. Хотел сказать что-нибудь ободряющее — но в голосе только прибавилось стали. — Исполняйте приказ, трибун Амладарис.

Снаружи привычно гудел пробуждавшийся лагерь. Лязг оружия на ремнях, звон креплений доспехов, цокот подбитых гвоздями сапог и подков коней. Обычные звуки войны. Бесконечной войны с бесконечными варварами. Эти звуки говорили Декратию, что две с половиной тысячи солдат под его началом вновь готовы встать в строй и терпеть еще один день лишений в интересах Империи. Но что останется от этой готовности, когда солдатам скажут, что после многих дней споров, пререканий и взаимных обвинений офицеры так и не нашли решение для их спасения? Что гордые сыны Тевинтера — всего лишь жертвы, должные покорно принять свою участь и позорно сдаться. Декратий мог бы ответить, что ценой позора они спасали свои жизни — а значит, поступали правильно, не имея иного выхода. Но его не послушают. Потому что никакое оправдание не сможет заставить людей забыть, как неделю назад их просили продержаться еще три дня. Потому что он лично запер за кавалькадой Аргостия грубые деревянные ворота, а после повернулся к солдатам, отныне зависящим от него, обещал им не сдавать и пяди земли врагу. Ведь так легко поверить в победу вопреки всем препонам, заразить самих себя несбыточной надеждой — а потом расхлебывать горькую черную желчь.

Он зашагал по главной улице, стараясь не пересекаться взглядом ни с кем из солдат. Не получалось. Они будто нарочно шли навстречу, якобы случайно преграждали дорогу, извинялись, раз за разом неловко пытаясь заглянуть в лицо командору, увидеть там уверенность, которую сами уже начинали терять. Люди, поклявшиеся стоять насмерть, упорно ожидали какого-то знака, чуда, которых Декратий не мог им дать. Потому что слишком хорошо понимал: если их не убьют во время очередной безрассудной вылазки, то очень скоро добьет голод. Каждый второй исхудал от недоедания. Уже четвертый день вместо хлеба приходилось жевать какие-то местные злаки, которые все презрительно называли «сорняками». Из мяса был только тот самый «каменный» варгест, совсем не насыщавший, соленый до горечи, вонявший падалью и отнимавший больше зубов, чем полевой врач. Хотя Сетий поспешил объявить чешуйчатых вредителей младшими родичами драконов — а значит, даром Богов страждущим воинам — Декратий знал, что скоро перевелись бы и они.

Ноги привели его к восточной стене, где обтесанные бревна палисада примыкали к длинному оврагу, тянувшемуся целую лигу прямиком до озера и не просыхавшему от прилива до прилива. Узкий желобок, достаточно неприметный, чтобы обезопасить его от посягательств варваров, ежедневно давал несколько плошек воды — далеко не самой чистой и свежей, но необходимой. Несколько смельчаков еще в первую ночь под осадой попытались пробраться к берегу с ведрами, но были быстро замечены и схвачены. Крики доносились до лагеря весь следующий день.

Декратий взбежал по косым, скверно вытесанным ступеням наверх, на мостки под самым частоколом. За последние дни это успело превратиться в привычку — ежедневно осматривать периметр в поисках чего-то нового, что дало бы надежду на спасение. Но, конечно же, ничего не менялось.

Солнце начинало ощутимо припекать. День обещал быть жарким, как и все предыдущие на этой проклятой земле. Смахнув ранние капли пота с бровей, Декратий устало провел рукой по лицу. Перед ним расстилался уже опостылевший вид — бескрайняя равнина, тут и там бугрившаяся безжизненными пучками жухлой травы. Ближайший лес, где можно было бы устроиться гораздо лучше, остался в десятке лиг к востоку. Единственную рощицу, чудом державшуюся на каменистой почве, вырубили для постройки укреплений. Лагерь как на ладони. Топлива нет, дичи тоже. Боги едва ли приготовили эту пустошь для одной армии, а двух она и вовсе не выносила.

В голову закралась горькая мысль — еще немного, и битва будет выиграна. Без единого удара меча или броска снаряда. Без победителей и побежденных. Стоило лишь подождать, задержать варваров на пару дней дольше, а затем позволить истощению взять свое. Бесславная, однако важная жертва во имя Империи… Но в этой жертве могло вовсе не оказаться смысла. Хотя бы потому, что силы изначально не совсем равны: у цириан было вдоволь воды.

Декратий достал из сумки оптический цилиндр и отладил стекла. Привлечь внимание варваров он не боялся: те давно поняли, что блики от прибора не несут вреда и не помогут солдатам призвать помощь. Если тевинтерцы так плохо видят, это наказание их богов, в которое не стоит вмешиваться. О дальней оценке позиций здешние дикари не слышали.

Озеро чернело от множества варварских палаток, разбросанных по всему восточному берегу. Цириане, должно быть, тоже только что проснулись и готовились к очередному дню осады. От лагеря отделилось несколько фигур с кувшинами и котлами. Варвары деловито набирали полную тару воды, затем уносили назад, возвращались — и так раз за разом.

Мучительно закололо пересохшее горло. Нет, выдержать дольше терция не могла. Особенно когда враги издевательски показывали свое довольство. Они знали, что прямо сейчас на них смотрит вождь отчаявшихся тевинтерцев.

Переведя окуляр на равнину к северу от лагеря, он заметил клубящиеся вихри песка и пыли. Похоже, с побережья, прямо в тыл цирианам, шла буря. Одна из тех, когда песок режет глаза до слепоты, набивается под доспехи, раздирая кожу до кровавых язв, и стягивает мутной пленкой легкие. Однажды он видел, как под такой бурей полегла целая центурия. И не хотел такой участи хоть для кого-то из своих людей. К тому же, если местные вправду призвали на помощь аламарри, те в своих шкурах задохнутся даже быстрее остальных. А выжившие наверняка обвинят во всем армейских магов. Любой возможности переговоров придет конец.

Выругавшись, Декратий собрался было убрать цилиндр в сумку, когда одна из линз уловила нечто странное. В приближавшейся буре моргнул блик. Затем еще один, и еще…

Нетерпеливо выкручивая деления враз вспотевшими пальцами, Декратий сумел увеличить резкость до предела — и, не сдержавшись, издал радостный вопль. Под прикрытием поднимаемых ими же столбов пыли к лагерю спешило множество конников. Вряд ли варварских — так далеко на Юге кони были только у кланов цириан. Один уже взял их в кольцо и ожидает сдачи. Зачем бы им делить трофеи с другим, особенно если рядом есть аламарри? Значит, подкрепление все-таки прибыло!

Развернувшись, Декратий чуть не сбил с ног заступавшего на пост караульного.

— Найди трибуна Амладариса и немедленно приведи сюда! Похоже, к нам пришло спасение! — закричал он прямо в лицо солдату. Парнишка даже опешил. — Живо!

Караульный кивнул и со всех ног побежал к палаткам первой когорты. Вернулся он так же резво, таща за собой ничего не понимавшего Сетия.

— Скажи мне, что ты еще не успел сжечь склад! — выпалил Декратий вместо приветствия.

— Нет еще, а что… — Сетий осекся, покосившись на вытаращившего глаза солдата.

Декратий не обратил внимания.

— Отлично. Поднимайся. Кажется, Богам еще не плевать на нас.

Сетий взбежал наверх и припал к цилиндру.

— И верно, друг, — согласился он. — В тыл дикарям идут. Только никакие это не конники. Сам гляди — всего два десятка всадников, а за ними мулы и телеги. От них больше всего пыли. Это обоз. Очень, демон его дери, большой, неповоротливый обоз. Неужели это все, на что у Аргостия хватило щедрости? Как только варвары их заметят, налетят и всех перебьют. А мы ничего и сделать не сможем. Похоже, Зазикель сегодня насмешничает…

— Но ведь заметят же! — встрепенулся Декратий. — Кого отправят на перехват? Конницу и лучников. Значит, они ослабят осаду, оттянут силы, порвут окружение. Тогда можно совершить вылазку и ударить во фланг.

— Там, где у них хилая пехота, — Сетий понимающе вздернул уголки губ. — Дай мне дивизион конницы, и к полудню равнина будет твоей.

— Хочешь лично повести атаку? Хорошо. Но убеждать капитана будешь сам. Не каждый согласится уступить прямое командование.

— За это не беспокойся, есть у меня один сговорчивый. Теперь главное — сорваться варвары должны достаточно далеко. Надо обоз как-то остановить. И прямо сейчас. Проедет ближе — окружение не сломают. Да и вообще могут не повестись…

— Поведутся, поверь мне. Если обоз так далеко на Юге, значит, военный. И ведут его военные. Приказы понимать обучены. И подошли уже достаточно близко. Ты! — крикнул Декратий притихшему караульному. — Зажги факел, чтобы было побольше дыма. Труб не используй — только привлечем лишнее внимание. Просигналь обозу становиться в Диск, телегами по переднему краю. Добычей наружу. Такой приманки цириане точно не упустят. Сетий, собирай конницу. Только самых крепких, кто еще ноги не протянул от голода. И людей, и коней касается.

— В коннице я получше тебя понимаю, — ухмыльнулся Сетий. Его глаза заблестели решимостью.

Декратий остался стоять, время от времени всматриваясь вдаль. Он улыбнулся, видя, как поднимавшая клубы пыли масса людей и животных замерла, повинуясь, сигналу, начала послушно перестраиваться, окружая себя телегами со скарбом. Только слишком медленно, неслаженно. Их уже заметили варвары. Сразу несколько отрядов цирианской конницы, патрулировавших округу в поисках очередных лазутчиков, сломали строй и понеслись к новой цели во весь опор. На освободившееся пространство кровожадным драконом вылетел Сетий, терзая оставшуюся без поддержки пехоту. А Диск обоза все еще зиял разрывами. Они не успевали.

Декратий сжал кулаки, едва не раздавив окуляр. Спасти обоз от гибели можно было лишь подав Сетию сигнал прекратить истребление пехотинцев и двигаться наперерез варварской коннице. Но Декратий не был уверен, по силам ли другу связать боем врага, превосходившего числом едва ли не втрое. К тому же в таком случае он оставлял за спиной не до конца разгромленный лагерь. Путь назад могли отрезать. Или, быстро покончив с незавершенной обороной обоза, развернуться и ударить в лоб.

Решение далось непросто. От злости очень хотелось просто вывести за ворота всю терцию и побежать на врага, на помощь Сетию, как можно скорее. Но опыт удерживал. Пехоте для маневра требовалось гораздо больше пространства. Именно его сейчас выигрывала конница. И все оно могло быть потеряно, если Сетий слишком увлечется резней, а обоз сдастся слишком рано.

Нервно выдохнув, Декратий отдал приказ:

— Трубачей сюда. Пусть сигналят коннице поддержать пехоту.

Над равниной разнесся гнусавый визг боевых труб. Декратий снова вцепился в окуляр и опустил его только когда убедился, что Сетий развернул коней. Дикари, скакавшие вокруг обоза, растянулись широкой линией и приготовились к новой схватке. Две волны конников понеслись друг на друга. До сшибки оставалась самая малость, когда Декратий не поверил глазам во второй раз за день. Обоз позади варваров вдруг рассыпался сотнями фигур, ринувшихся на них озверелой толпой. Цириане, похоже, не ожидали атаки с тыла, и их натиск захлебнулся. Зато Сетий, получив внезапную поддержку, легко прошел сквозь строй. Началась сеча, деталей которой Декратий уже не мог видеть из-за поднявшейся пыли. Только мелькало иногда над полем смутно знакомое знамя — три серебряных пики на черном поле, увитых изумрудными змеями.

Под этим же знаменем Сетий вернулся в лагерь, сияя, как новенькая монета. Его рокочущий бас был пропитан подлинной гордостью.

— Окружение прорвано. Противник потерял около тысячи всадников. Пеших мы не считали. Теперь, пока они в смятении, следует навязать им полевое сражение всеми нашими силами, разбить — и наконец убраться отсюда. Один Думат знает, как мне опротивело это место…

— Что с обозом? — перебил его Декратий. О том, чтобы отправлять изможденных голодом и жаждой солдат на равный бой с варварами, не могло быть и речи.

— Большей частью цел, как видишь, — Сетий указал на занявшие знаменную площадь телеги и несколько мулов. — Только странно все. Полно еды, воды, всяких лечебных мазей, инструментов, одежды — но нет оружия. И ни одного солдата. Это точно не подкрепление от генерала.

— В каком смысле? — удивился Декратий. — То есть люди не военные?

— В том и дело, что не совсем. Писари, счетоводы, плотники, кузнецы. Из гарнизонов.

— Ничего не понимаю. А как же они тогда сражались?

— Как умели. То есть плохо. Их и полегло немало. Много тяжело раненых. Но держались. Говорят, исполняли приказ какого-то Лукана…

— Альвиния, — закончил за него Декратий, глядя на развевавшееся черное знамя. — Это герб Дома Альвиний из Кварина. Ну и где сейчас мессер Лукан?

Вместо ответа Сетий огляделся по сторонам и окликнул офицера, снимавшего сбрую с коней:

— Нокс!

Тот подошел и отдал честь.

— Капитан всадников Нокс, — представил офицера Сетий. — я говорил вам о нем, командор. Самоотверженно вынес мессера Альвиния из боя на своей спине. При моей посильной помощи. Едва не погиб. Так куда ты дел это холеное недоразумение?

— К врачу отнес, — ответил капитан. — Он совсем плох, трибун. Ему дротиком, извиняюсь, в яйца прилетело…

— Ясно, — мрачно вздохнул Декратий. — То есть поговорить с ним не выйдет.

— Не знаю, — развел руками Нокс, — вроде он был в сознании. Провожу вас к нему, если надо.

— Хорошо. Трибун Амладарис, озаботьтесь размещением уцелевшего персонала обоза. И отрядите центурию для охраны от мародерства. Солдаты все же оголодали. А я пойду побеседую с нашим нежданным спасителем.

Госпитальные палатки были заполнены ранеными по самые крыши. Декратий начал опасаться, что полевой врач не справится с таким их количеством. И действительно, через несколько шагов донесся отчаянный крик:

— Помогите!

Декратий и Нокс вбежали в главную палатку, где на полу бился в конвульсиях юноша. От низа живота до колен у него расползлось кровавое месиво. Врач склонился над ним, безуспешно пытаясь привести в чувство.

— Что происходит? — спросил Декратий. Помощников у врача не было.

— А то не видите? — огрызнулся старик. — Попытался остановить кровь, а у него агония началась. Если ничего не сделать, он умрет. А я один не справляюсь. Осторожнее!

Втроем им удалось уложить раненого на койку. Судорога не прекращалась.

— Капитан, вяжите ему руки, а вы, командор, ноги. Как можно туже. Не давайте биться. Любое неверное движение сейчас может навредить. Бинты в углу, на ящике.

Декратий стянул вместе щиколотки, стараясь не смотреть выше. Ужасающая рана кровоточила все сильнее.

— Тут только магия поможет, — буркнул Нокс, закончив с запястьями. — Кровь надо задержать кровью.

Врач гневно посмотрел на капитана, но Декратий уже взялся за хирургический нож.

— Здравая мысль, Нокс. Не считал себя сильным магом, но раз иного выхода нет…

Кровь из разрезанной ладони полилась в рану страдальца с неестественной легкостью, будто должна была там находиться. Два потока приняли друг друга, признали равными. Декратий управлял течением своего и убеждал чужой вернуться в предназначенное Богами русло. Кровь подчинилась и прервала свой бег. В этот момент раненый разжал губы и прошептал:

— Декратий…

Декратий выдохнул, отпуская поток.

— Глядите, в самом деле, получилось. Поздравляю, командор, — удовлетворенно заключил врач.

Тот кивнул, приходя в себя.

— Так, теперь разведите его колени чуть шире, — приказал врач, наливая в таз свежей воды. Омыл руки и инструменты. — Необходимо снять с него штаны и посмотреть, что вообще осталось от паха.

— Есть ли шанс, что он выживет? — с сомнением спросил Декратий, перевязывая руку.

— Хорошо бы, — хмыкнул врач. — А то Дом Альвиний добьется моей казни.

Декратий лишь молча смотрел на того, кого только что спас.

* * *

Вернуться в свою палатку Декратий смог только к рассвету. Он сам вызвался дежурить над искалеченным альтус, пока врач уделял время прочим раненым. Мысли путались, всплывая самыми разными образами прошедшего дня. Демонически вкусный хлеб из светлых холщовых мешков, запекшаяся с песком кровь, ржание взмыленных коней, змеи на изодранном гербе. Дом Альвиний. Такой далекий и совершенно безразличный к Югу. Какое им дело до потерянной в глуши терции? Какое дело до Декратия? Лукан шептал его имя, дрожа в бреду. Последствие проведенного ритуала — или нечто иное? Врач только махнул рукой, сказал, что, несмотря на помощь, тот очень плох и вряд ли проживет долго. А если и проживет, то продолжить свой славный род уже не сумеет. Декратий вспомнил, что когда-то видел наследника Альвиниев — Оссиана. Лукан был довольно сильно на него похож. Не такой крепкий, но порода Змеев Кварина явно чувствовалась. Младший брат? Двоюродный? Об этом можно было подумать позже, на свежую голову.

Закрыв глаза, Декратий долго не видел перед собой ничего, кроме темноты. Он уже начал сомневаться, впустит ли его Тень после такого неумелого и рискованного использования крови, когда все его естество окутал шепот. На грани между змеиным шипением и колыбельной, он звал за собой. Лишал воздуха и воли дышать. Декратий дернулся и попытался проснуться. Невидимые кольца питона лишь крепче обвились вокруг него.

«Не сопротивляйся. Я тебя не обижу. Просто хочу поговорить. Позволь мне. Узри мой сон».

Тень сплела вокруг песчаный пляж и закованные в цепи скалы. Высоко на утесах сиял белоснежным маяком город. Лазурные волны мягко накатывали на берег. В небе неспешно плыли облака. Бриз щекотал шею. Идиллическую картину разрушал взбешенный до красноты лица Сетий. Приняв боевую стойку, он занес меч над снабженцем в легкой черной тунике.

— Верни меня назад, поганец, — процедил Сетий, демонстративно замахиваясь. — У меня не было нормального снохождения уже больше месяца. Я должен поговорить с важным человеком…

— Уверен, ваша дама подождет еще одну ночь, — Лукан вжался в песок, явно опасаясь, что у собеседника закончится выдержка. — Я же могу и не дожить до утра. Мессер Игнис, не могли бы вы убедить своего трибуна дать мне высказаться? Чем раньше я донесу до вас новости из столицы, тем быстрее вы вернетесь в свои сны.

— Так ты из Минратоса, не из Кварина? — Сетий сплюнул на песок вязкую слюну. — Очередной чиновник? Или чей-то нерасторопный агент?

— Оставь его, Сетий. Желай он навредить нам, оставил бы умирать от голода или позволил бы сдаться.

— Очень верное замечание, мессер Игнис.

Декратий подошел ближе, наслаждаясь песком под голыми ступнями и рассматривая нового знакомого.

Сон смыл с его лица кровь, вправил сломанный нос, украсил руки дорогими браслетами и кольцами. Теперь он больше походил на отпрыска древнего и богатого рода.

— Лукан Альвиний. Младший сын магистра Адриана Альвиния и Солоны Крайван. Наследный владетель Эмерия, — он изящно поклонился, не сводя с Декратия серых глаз. — Рад наконец представиться как подобает.

— И что же вы здесь забыли, Лукан Альвиний? Не обижайтесь, но я и трибун Амладарис — люди военные, провели на Юге уже несколько лет и успели приспособиться. А по вам видно, что вы не служили в армии и никогда не выбирались дальше родового особняка в Эмерии. Когда такой человек прибывает сюда, это удивляет.

— Официально я приписан к службе снабжения фронта. Регистрирую и перенаправляю поставки продовольствия для легионов. Не самая сложная работа с рядом выдающихся преимуществ. Можно контролировать довольно много людей, если от тебя зависит, будет ли полон их желудок и сколько на это уйдет серебра. Но кроме того, у меня есть особое дело. Именно здесь. Именно к вам двоим.

— Ваше дело должно быть значительным, — усмехнулся Декратий.

— Достаточно значительным, чтобы подбить идти за собой на смерть почти сотню таких же тыловых крыс, — прибавил Сетий. — Уж не знаю, что ты им пообещал, но честно говоря, я впечатлен.

— Я пообещал им нового Архонта, — просто ответил Лукан.

Декратий не проронил ни слова. Сетий осклабился:

— Кажется, ты еще и головой ударился, и ее тебе вылечить забыли.

— Я абсолютно серьезен, трибун Амладарис. Проблема состоит в том, что Архонт Ловиас опасен для Империи. Его паранойя губит дома альтус один за другим. Их наследники гибнут либо здесь, в бессмысленных сражениях с дикарскими ордами, либо в мороках Арлатана, под градом эльфийских стрел. Ловиас видит в них угрозу своему правлению, но он уже слишком стар, чтобы вести Тевинтер. Разум подводит его, и он принимает неверные решения, в то же время не допуская мысли об избрании преемника. У Архонта нет учеников или родных детей, способных занять его место. Потому часть сенаторов решила заняться вопросом передачи власти самостоятельно.

— Передачи власти? — хмыкнул Сетий. — Красиво же ты обозвал переворот.

— Вам стоило бы помолчать, трибун Амладарис, — Лукан поморщился, словно от горького фрукта — и действительно перекинул в ладонях неспелый гранат. — Своими дерзкими выходками вы подгадили нам всем.

— А что я такого сделал?

— Вы были одним из первых кандидатов, рассмотренных Магистерием. Достойный древний род, блестящая военная карьера и магический дар, достойный Агатового Трона, но… — на мгновение Лукан прикрыл глаза, и выдохнул, пытаясь успокоиться. — Но вам просто обязательно было вырезать те деревни! Приказ Аргостия или нет, варвары или нет — это были мирные люди, не оказавшие сопротивления. Потенциальные рабы и чье-то маленькое состояние. Именно за их жизни в столице вас называют мясником. А мяснику нет места на вершине власти. Это не только опасно, но и просто невыгодно. Аргостий это слишком хорошо понимает, потому и отправляет вас в пекло каждый раз. С мессером Игнисом, впрочем, все несколько сложнее.

— Что вы имеете в виду? — Декратий недоверчиво отступил от Лукана по песку, ставшему невообразимо гладким. Альвиний улыбнулся и вовремя ухватил его за запястье, не позволив поскользнуться.

— Вы стали нашим спасением, Декратий. Вы не менее благородны и успешны в армии. Однако вам хватило ума действовать в рамках правил и интересов Империи. К тому же Ловиас не худшего мнения о вас и не видит угрозы, что в наших обстоятельствах решает очень многое. Это на руку Сенату. Существует лишь одно препятствие.

Сетий догадался первым:

— Генерал?

— Верно, — Лукан повернулся к нему, оставив в ладони Декратия гранат. Тот был уже перезрелым. Кожица слегка потрескалась. — Аргостий не знает о том, что зреет в кулуарах. Но ему стало известно, что Ловиас задумал сместить его, и передать легион Тер-Авис более перспективному и молодому военачальнику. Например, тому, кто сумеет спасти заведомо обреченную кампанию, когда генерал встретит бесславный конец в варварской засаде. Бегство Аргостия несколько откладывает этот момент — но какая разница, кто обагрит руки кровью?

Лукан игриво подмигнул Сетию, и тот скривился. Декратия же забавляло поведение Альвиния. Было в нем нечто исконно северное, свободное. Но змей оставался змеем. Ничто не могло этого изменить. Лукан как минимум недоговаривал, а то и вовсе лгал. Это можно было использовать.

— Поэтому Аргостий заманил нас в ловушку, расставленную для него. Решил избавиться от нас, как Ловиас решил избавиться от него. Спровоцировал варваров и заставил прикрывать отступление. Что ж, я готов поверить в это, мессер Альвиний — но не в то, что Магистерий, каждый из членов которого бредит Агатовым Троном, постановил отдать его наследнику дряхлеющего Дома, почти лишенного магии.

Маска Лукана дрогнула. Всего на миг за ней мелькнули удивление и печаль. Но вот он, вновь во всем уверенный, улыбчивый, вытянутый струной арфы, посмотрел на Декратия с лукавой улыбкой.

— Мой лорд Игнис, а вдруг в этом суть? Вы устраиваете всех таким, какой вы есть. Но магия — такая дешевая мелочь в Тевинтере, что если возникнет необходимость, мы купим вам ее всю без остатка. Только переживите козни Аргостия и вернитесь в столицу героем. К тому же, будь вы столь посредственны в магическом искусстве, как сами полагаете, этого разговора бы не случилось.

— Если честно, я не вижу проблемы с Аргостием, — сказал Сетий, глядя на бьющиеся о скалы волны. — По утвержденному плану кампании он должен был уже прибыть в Коракав. Если ты, Альвиний, говоришь правду, он наверняка засядет там, опасаясь покушения. Достойная цель для мясника, не так ли?

Лукан усмехнулся в ответ на возвращенную колкость.

— Или все же для Змея? Но не для вас, мессер Игнис. На ваших руках не должно быть крови слуг Империи, сколь бы дурны они ни были. Привыкайте, что теперь за вас ее будут проливать другие.

— Я не знаю, что за заговор зреет в столице, — твердо сказал Декратий. — Но вверенные мне люди стали жертвой интриг, к которым они не имеют отношения. Хотя бы ради них я должен найти виновных в нашем положении и взыскать справедливой платы. Это станет возможным только после того, как будет решена проблема варваров. До тех пор оставим любое обсуждение политики. До окончания кампании вы, Лукан, переходите в мое подчинение. В конце концов, вы спасли столько солдат, что у них должна быть возможность узнать вас.

— Почту за честь, командор, — с улыбкой ответил Лукан.

* * *

За годы службы Декратий привык, что военный лагерь просыпался рано. Сигнал на подъем звучал еще в сумерках. На то, чтобы привести себя в порядок, любому солдату отводилось шесть минут. Таков был привычный уклад начала дня. Лукан Альвиний внес разлад в эти устои, имея странную склонность просыпаться еще раньше и тащить заспанного Сетия на тренировочную площадку. Едва оклемавшись от ран и заполнив необходимые штабу бумаги, Лукан стал одержим поддержанием себя в достойной физической форме. Велика вероятность, что причиной тому стало предупреждение врача о склонности скопцов к малой подвижности и ожирению. Но назвать Лукана малоподвижным Декратий не мог даже в шутку.

Едва заметные движения, за которыми противник не успевал следить. Быстрые, точные уколы в самые слабые места. И тут же — стремительная смена позиции. Всегда лицом к противнику. Глаза в глаза. Лукан не умел как следует держать щит, но тот ему был и не нужен. Магический дар заменял ему все. И, судя по тактике боя, Лукан был энтропом — впрочем, как и все Альвинии. Весьма неплохим энтропом. Несколько раз после тренировок Сетий признавался, что просто не может заставить себя нанести ему хотя бы один удар, хотя он был выше и крепче. Этим их новый друг напоминал ядовитого змея с паралитическим ядом. Касание — и ты беспомощен перед ним.

Очередное утро проходило как раз за тренировкой. Декратий не участвовал — только наблюдал со стороны. Лукан занял позицию у неглубокой ямы, наполненной дождевой водой. Левой рукой он придерживал воткнутый в сырую землю посох с тусклым красным кристаллом на навершии. Сетий встал на выходе с площадки с мечом и щитом. Суть была проста: один из них должен был оказаться в яме, а другой — выйти с площадки сухим.

— Объясни еще раз, — Лукан постучал пальцем по кристаллу, — какой в этом смысл?

Сетий ловко провернул меч в руке и звучно усмехнулся.

— Тренировка на равновесие. Если хочешь остаться на Юге, Змей, придется усвоить, что сама земля здесь против нас. Устоять перед противником в этой каше — искусство не меньшее, чем выступать в роскошных столичных залах.

— Укол принят, — в матовом кристалле сверкнули алые искры. Глаза Лукана переняли этот потусторонний свет. Вскоре все пространство вокруг него окрасилось красным. — Только здесь почва устойчивее.

Первый ход был за Сетием. Он пошел вперед, прикрываясь щитом и ловя в меч отражение Лукана. Тот стоял недвижимым. Даже не пытался атаковать. Выжидал. В паре шагов от ямы Сетий остановился, отвел щит для замаха.

Лукан уклонился от первого удара. Второй — уже мечом — чуть оцарапал его левую щеку.

На третьем ударе рука, державшая щит, прошла сквозь сияющий красным воздух и перестала слушаться Сетия — безвольно повисла мертвым куском плоти. Удар древком посоха пришелся в левый бок. Доля секунды, и Лукан ускользнул от края ямы. Сетий пропустил его. Не стал открываться справа, прекрасно понимая, что Лукану только это и надо. Одно касание — контроль над волей.

В строю от подобных талантов было мало толку — но на званых вечерах и душных совещаниях, где все толкали друг друга локтями, маг со способностью одним лишь прикосновением подчинять себе другого человека мог стать проблемой и возможностью.

Понимая свою слабость, Сетий старался не допускать физического контакта. Уворачивался от любой попытки Лукана тронуть не защищенные одеждой участки кожи. Сконцентрировался на том, чтобы вновь потеснить противника к яме. Теперь оба были одинаково от нее далеки.

К большому удивлению, Лукан вновь воткнул посох в землю и медленно пошел к Сетию, скрестив руки за спиной.

— Заканчивай, — серьезно сказал Сетий, отступая. — В бою тебя бы уже застрелили.

Лукан пожал плечами и даже не ускорил шаг. Его спокойствие заставляло Сетия заметно нервничать.

— Хороший урок «роскошных столичных залов», друг мой: ничто не ранит противника так, как ожидание атаки. Он начинает нервничать, совершать ошибки, пятиться и в конце концов падает прямо в…

У самого края Сетий резко рванулся к Лукану и потянул его на себя. В мутную дождевую воду упали оба.

— А это хороший урок вонючего Юга, — хохотнул Сетий, выбираясь и подавая Лукану руку. — Поменьше болтай.

Декратий перемахнул через натянутую веревочную ограду, потянул за собой два ведра с чистой водой.

— От вас несет как от аламарри.

— Может, ты еще мыло с собой притащил? — Сетий окатил Лукана водой, не без наслаждения ловя его испуганный вскрик. Затем вылил ведро на себя. — Совсем скоро мы будем в Коракаве. Там нормальные термы. Смоем с себя всю грязь — и кровь Аргостия, надеюсь. А сейчас я предпочту позавтракать.

Среди всего, что Декратий любил в Сетии, особенно выделялась непринужденность, с которой друг менял тему с жестокого убийства на будничные заботы. Они оба были навсегда заклеймены войной — но если Декратия она лишила умения радоваться простым вещам, то Сетия взрастила и обласкала. Ему было комфортно по колено в грязи, в полевой столовой, даже с вражеской стрелой в боку. Декратия влекла надежда о временах, когда Империи больше не придется воевать. Терять своих граждан в боях, разбрасываться ресурсами, искать новые мишени. Но за этими мечтами порой проскальзывало осознание, что для некоторых война и была жизнью.

— Все хорошо? — участливо поинтересовался Лукан. Его щека все еще кровоточила. Кровь собиралась по краям раны — но друг этого, похоже, не замечал. — Тебя что-то беспокоит, я же чувствую.

— Как и всегда — интерес Империи во всем этом.

— Если ты не про завтрак, то я могу тебе ответить только одно, — Лукан сочувственно улыбнулся. — Империя хочет выжить. Ее тянут ко дну неправильные решения одного человека. Так быть не должно. Сенат видит в тебе надежду. А во мне и Сетии — инструменты твоего возвышения. Надежду, как и инструменты, стоит беречь.

У полевой кухни обычно было людно. Кто-то ждал своей порции, кто-то ел, а некоторые уже сдавали назад посуду. Сетий исчез в рядах своих подчиненных, и Декратий даже не попытался его выловить. Занял позицию в стороне.

День обещал быть весьма свежим после минувшего дождя. И это казалось наилучшим раскладом, ведь им предстояло свернуть лагерь и отправиться дальше на запад. В жару подобная задача стала бы пыткой. Но ветер приятно трепал волосы, солнце грело, а не пекло. Земля медленно высыхала.

— Командор! — голос нового коменданта, Улия Акласси, едва пробился сквозь приятный уху гомон довольных бойцов.

К терции Акласси присоединился вместе с Луканом. Был, как и он, из штабных, что активно показывал, не пытаясь приспосабливаться к жестким условиям лагеря. Хлюпая по лужам туфлями, Акласси провел к ним молодого парнишку. По изменившемуся лицу Лукана сразу стало понятно — тот ему знаком. Потому Декратий присмотрелся внимательнее. Внешность парня ничем не выделялась. Лишенный благородных черт, худой, загорелый. Одежда представляла чуть больший интерес. Черная ткань, тонкий, изящный покрой, вышивка змей, переплетенных среди трех острых пик — герб Дома Альвиний. Мальчишка прибыл от родичей Лукана.

— Командор, этот юноша представился гонцом магистра Оссиана Альвиния. Магистр приказал передать письмо своему младшему брату, мессеру Лукану. С вашего позволения, разумеется.

Декратий обернулся к Лукану. Мысленно спросил у него, что бы это могло означать. В ответ получил лишь взволнованное «Не знаю». Дурное предчувствие выпустило алые змеиные клыки, когда гонец вручил Лукану письмо на темной, скорбной бумаге.

Свою палатку Лукан покинул только через полчаса и выглядел мрачнее крыльев Лусакана.

— Отец мертв, — сухо сообщил он. — Мой брат предупреждает, что план под угрозой срыва.

— Ловиас знает имена заговорщиков? — Декратий скрестил руки на груди и закрыл свои мысли. Они тоже были не слишком радужные. Сенат хотел возвысить до Архонта его. Его имя звучало на их тайных собраниях. Если магистр Альвиний был казнен по обвинению в заговоре, подобная судьба ждала всех, кто так или иначе был с ним связан.

Лукан покачал головой.

— Отца погубила болезнь, а не Ловиас. Оссиан предполагает, что его открытия в Арлатане подкосили здоровье старика. Но это не важно. Важно то, что отец держал всех участников проекта в железном кулаке. Не позволял самоуправства. Теперь, когда его нет, они могут потерять голову.

— Мы не можем позволить им все испортить, Лукан.

— Нет, не можем, — он задумался. Обменялся взглядами с Сетием. Кивнул каким-то своим мыслям и уничтожил письмо в ладони одной яркой вспышкой. — Закончите с Аргостием. Завоюйте для Империи Цириан.

Декратий схватил Лукана за запястье. Тонкий кожаный наруч был все еще теплым от чар.

— Разумен ли такой риск?

— Мы все понимаем, что даже если не разумен, то необходим, — вмешался Сетий. — Другого шанса у нас может не быть. Если ты уверен, что справишься с этим змеиным клубком, то мы прикроем спину.

Лукан улыбнулся ему.

— Не зря ты называешь меня Змеем, друг мой. Их яд меня не берет.

— В отличие от клинка, — Декратий подхватил капельку крови, скользнувшую из пореза на щеке. Обхватил пальцами тонкое запястье. — Ты теперь мой человек. А я против этой затеи.

Лукан мягко отнял руку Декратия. На мгновение задержал касание — но, словно очнувшись, отпустил.

— Позволь мне уехать — и будешь править миром.

В его словах было столько уверенности, холодной и беспрекословной, столько решимости сделать все ради процветания их государства. Ради того, чтобы он, Декратий из Дома Игнис, стал новым Архонтом. Лукан был предан самой идее и заражал этим. Проникал в самые тайные уголки души, полные тех же желаний, вытаскивал их, обнажал. Быть может, именно так ощущалось его воздействие? Быть может, Декратий уже потерял волю в его серых глазах. Но он поверил. Безмолвно согласился со всем.

Отъезд подготовили к обеду.

— Поменьше болтай, — сказал Сетий, помогая Лукану сесть на коня. — И постарайся писать.

— Заставляй врага сомневаться. Постоянно ожидать удара, — Лукан не смотрел на него — только на Декратия. Что-то в его взгляде выдавало волнение. — Я буду писать. Лучшей новостью будет приглашение в столицу, не так ли? Да благословят вас Драконы!

— И тебя, друг мой, — крикнул на прощание Сетий.

Декратий не смог выдавить и слова. Касание Лукана все еще горело на его коже.

Примечания:

Плейлист с коллажем: https://vk.com/music/playlist/437414701_14

---

Декратий Игнис ехал по улицам Минратоса. Триумфатор. Избранник Сената. Интерес Империи, необходимый для ее выживания. Сетия Амладариса не было рядом. Эта мысль била розгами и тут же поливала раны целебным эликсиром. Несправедливо, но правильно. Амладарис только испортил бы все. Отравил их сладкую победу.

Тонкости такого сложного механизма, как власть, Лукан постигал с детства. Очень рано он понял, что за каждую каплю благородства в крови приходится платить сполна. Почти сразу после этого пришло знание, что не каждый альтус, сколь бы знатен он ни был, подходит для высшего служения Империи. Слишком много критериев решают за них: репутация рода, старшинство, здоровье, личные заслуги.

Сетий Амладарис успел навлечь на себя нелюбовь Сената жестокими выходками. Лукан был вторичен даже теперь, когда Оссиан сбежал, опозорив их семью. У Декратия Игниса почти не было изъянов. Старший сын благородного и древнего рода, могучий герой южной кампании. Он четко видел их общую цель и уверенно шел к ней.

И пока это оставалось так, Лукан был готов покорно ползти следом — как тень или змея. Обеспечивать его всем необходимым для новых славных побед там, где меч бесполезен.

С балкона своей башни он подмечал многое. То, как богаты дары Сенату, привезенные Декратием с Юга. То, как скромно на их фоне выглядит облачение будущего архонта. То, как искренне ликует толпа, приветствуя своего спасителя. То, как нервничает Декратий сквозь улыбку и сдержанные жесты.

Лукан определил эту проблему как первую из тех, которые он в состоянии устранить. Он вернулся за письменный стол, взял чистую бумагу, обмакнул перо в чернила и написал послание, наиболее подходившее к ситуации. Приложил его к заранее подготовленному подарку. Он долго его выбирал. Думал, насколько личным Декратий может его посчитать. За прошедший год их переписка немного вышла за рамки дозволенного. Теперь, когда интрига прошла согласно плану, и его друг стал Архонтом, подобное следовало прекратить — в интересах Империи. Тем не менее подарок Лукан решил доставить лично.

Путь до покоев архонта в Агатовом Дворце был изучен до мельчайших деталей еще при недавно почившем Ловиасе. Лукан не плутал. Свою тревогу он передавал новому питомцу, питону Тарену. Однако, постучав в массивные двери, все равно замер, смеряя стражу недоверчивым взглядом.

— Магистр Игнис не принимает гостей до коронации, — сообщил один из гвардейцев, отвернувшихся, когда Ловиас из последних сил цеплялся за жизнь, растворявшуюся на углях в его личных термах. — У вас было к нему срочное дело, магистр Альвиний?

— Ничего такого, о чем вам следовало бы знать.

Дверь приоткрылась, и к нему выглянул раб. Поклонился, полностью выходя из покоев и нервно глядя на змею.

— Магистр Игнис желает знать, кто к нему прибыл, мессер. Могу я спросить ваше имя?

— Оно не столь важно. Я не стану тревожить его. Передай ему мой подарок и мои лучшие пожелания. Это важный день для всех нас.

«Но Сетия все равно нет рядом».

Эта мысль терзала Лукана во время коронации, отравила его ужин горечью в вине, не давала заснуть. Ко второму часу пополуночи он отчаялся и решил заняться делами.

Отчеты успокаивали, давали ощущение некоей стабильности. Во вверенном Лукану регионе все было спокойно. Никаких недостач, неизменно достойная добыча агата и поставки рабов. В горах над Эмерием обнаружили эльфийское капище, и теперь Круг Ищущих просил его помощи в организации раскопок. Но это было простым вопросом.

Сложнее было то, что ему писал из Кварина Оссиан. Он утверждал, что знает, как повысить урожай их гранатовых садов, но конкретных цифр и предложений не приводил. К середине отчета разбавил полезную информацию новостью о том, что его эльфийская шлюха разродилась здоровыми близнецами. Лукан не понимал, зачем ему знать об этом, но некую зависть все равно испытал. Пока его брат поганил семейное наследие, Лукан не мог обеспечить своему роду продолжение. А учитывая, что дети Оссиана были полукровными выродками и к Империи не могли иметь никакого отношения, Дом Альвиний был обречен на вымирание.

От неприятных мыслей Лукана отвлек Нокс.

— Снаружи ждет Архонт, — сказал он, когда Лукан поднял взгляд от бумаг. — Без охраны.

Декратий Игнис действительно был один. Облаченный в простую одежду, из всех регалий оставивший лишь Печатку Перевозчика. Он вошел в светлый кабинет Лукана уставшим, вовсе не величественным.

— Спасибо, — шепнул он слабо и полупьяно. — За подарок.

— Проходите, мой Архонт, — Лукан встал, чуть склонил голову — но не вышел из-за стола, пытаясь держать необходимую дистанцию. Глубокой ночью, один на один с Декратием, он чувствовал себя некомфортно. — Какое обстоятельство послужило нашей встрече?

— Довольно церемониала, Лукан. За сегодня я успел провонять им с головы до пят. Сейчас я пришел повидаться с другом. Прости, если поздно. Но я не мог заснуть, не поговорив с тобой с глазу на глаз, — Декратий опустился в свободное кресло и обвел взглядом кабинет. — У тебя куда уютнее, чем во дворце. Теплее, больше света и пространства. Меньше глаз.

Последнее замечание позабавило Лукана. Он слышал, как в стенах, в саду, под полом и на потолке копошатся змеи. Как они приветствуют гостя, как любопытствуют о его намерениях. Декратий пока не видел их — но лишь пока.

— Здесь ты несколько заблуждаешься. У моего дома много глаз и очень длинных языков, но они все принадлежат мне.

Декратий напрягся. Затем понял, о ком идет речь, и развалился в кресле.

— Твои питомцы?

— У каждого есть слабость, разве нет? На наши плечи ложится груз, значимость которого сложно переоценить. Тебе тоже стоит найти себе отвлечение.

Лукан взял с подноса серебряный кувшин, наполненный легким цирианским вином, и два кубка.

— Только не слишком много. У нас обоих завтра тяжелый день.

— Они все теперь будут тяжелыми, — суровый голос друга утонул в чаше кубка. Глаза на мгновение залились лазурью от добавленного в напиток лириума. Декратий выдохнул едва заметный излишек синего дыма идеальным кольцом. — Пока Империя не обретет то, что заслуживает.

— Для того мы и здесь. Стоим на костях тех, кто подвел Тевинтер. Нам предстоит сделать многое, чтобы в будущем никто не ступил на наши кости.

Декратий широко улыбнулся, сделал еще один большой глоток и запрокинул голову.

— Я все не верю, что у нас получилось. Я ведь даже не знал деталей плана. Толком не знал тебя. Может, хоть теперь объяснишь, каким был твой интерес во всем этом?

От ожидаемого и закономерного вопроса Лукан поежился, как от промозглого южного ветра. Он не любил говорить о себе и имел прямое распоряжение от уже давно почившего отца не посвящать никого постороннего в детали. Но разве Декратий был посторонним? Весь план строился вокруг него. Все это было ради него.

Лукан поднялся, не выпуская из рук кубка, но не желая больше пить. Держал его скорее как якорь реальности, чтобы не сорваться, когда три мраморных бюста выплыли из полутьмы. Не обернулся, услышав, что Декратий пошел за ним.

— Мой отец, — Лукан провел кубком перед центральным бюстом. Уже немолодой, худощавый на лицо мужчина с уродливым рубленым шрамом от правой щеки до подбородка смотрел на него просверленными зрачками. Ужасная в своем реализме техника: из-за нее казалось, будто вечно открытые глаза неустанно следят. Поразительно близко к оригиналу. — Магистр Адриан Альвиний. Ветеран двух восточных походов. Владыка Кварина, а через брак с моей матерью еще и претендент на все земли Эмерия. Совместно с Домами Крайван, Данарий, Фара, Эримонд, Тилани, Инвид и Кинтара — владелец всех поставок лириума в Империю с Глубинных Троп. Человек, взявший на себя очень много, но всегда желавший большего. Вместе со своими сторонниками он разработал проект, позволивший бы им возглавить экономику Империи как таковую. Не только лириум — вообще все.

— Дома, которые ты перечислил… Они все сплошь из старой аристократии. Они владеют крупнейшими узлами работорговли. И они сговорились между собой. Представляю, как Ловиаса это злило.

Лукан отпил немного вина. Зажег в пальцах алые искры. Они осветили двух мальчиков. Старший — крепкий, красивый, улыбчивый юноша. Достойный наследник Дома Альвиний. Младший — слабый, со слишком тонким лицом и опущенным взглядом. Порода Крайванов. Разочарование. Дурные воспоминания было так легко утопить в вине и лириуме.

— Амбиции застилали разум отца. Он мнил себя тем, кто освободит Тевинтер от старого и бесполезного Архонта. Найдет достойного лидера из столь же древнего и благородного Дома, каким был его собственный. Установит власть крови выше власти силы. Его сыновья должны были стать цветом Империи. Помогать править ей. Пока младший не привел к гибели собственную мать, — алый затмил лазурь. Гнев, недостойный, жалкий, смешанный с обидой, наполнял его. Затекал в легкие и грозил утопить. — Таким был мой интерес. Оказаться там, куда взор его противника не доходил. Привести в исполнение план, казавшийся утопией. Доказать, что я достоин чего-то большего, чем холодные скалы Эмерия. Что я не хуже Оссиана. Что я… Прошу прощения, мой Архонт. Мне не следовало…

Тяжелая рука Декратия легла ему на плечо — очень вовремя, потому что Лукан не смог бы говорить дальше.

— Все в порядке. Ты сделал то, что считал необходимым. Я понимаю.

Искренность его тона поразила Лукана. Он ожидал выговора, недовольного кивка, равнодушного молчания — чего угодно, но не этих слов. Он дважды вдохнул и выдохнул, пытаясь успокоиться — и тут, к счастью, вспомнил про кубок вина в руке.

Декратий снова посмотрел на бюсты, слегка наклонив голову.

— Мне это знакомо. Амбиции бывают полезны, но порой приводят к чудовищным последствиям. По счастью, лучшие сыны и дочери Империи осознают эту опасность. И именно они — подлинная ее сила. Именно они достойны творить ее будущее.

Он перевел взгляд на Лукана. В полутьме другие зеленоватые глаза казались бы зловещими. Но не эти. Было в них что-то такое, что…

Лукан отвернулся и снова заставил себя вспомнить, что говорит с Архонтом Империи. На этот раз вспомнилось тяжелее.

— Благодарю, мой Архонт. Эти слова многое для меня значат.

— Как и планировалось, — улыбнулся Декратий, развеивая напряжение. — Еще вина?

Лукан потерял счет выпитым кубкам и прошедшим часам. Они не обсуждали ничего важного, не строили планов для Империи и ее граждан. Просто говорили, смеялись, гуляли из комнаты в комнату под мерный шепот змей. Последним их пристанищем оказался отцовский зал с вырезанной в столе картой торговых маршрутов. Лукан сам только недавно его нашел и сразу влюбился в произведение искусства. По-своему удобное. Вне всяких сомнений изящное. Он не представлял, как отец — старый военный и делец, лишенный чувства прекрасного, — мог заказать подобную вещь.

Декратию тоже понравился стол. Он любовался Морозными горами, удерживающими цириан и аламарри от союза. Водил пальцами вдоль западного берега достопамятного озера, и дальше, к Коракаву. Остановился на полпути.

— Аргостий погиб здесь, — он обвел небольшой лесистый участок на границе с пустыней. — Его зарезали в пылу сражения. Никто не видел ни убийцы, ни оружия. Вся ответственность легла на варваров, устроивших засаду. На моих руках нет крови. Но я все равно ее ощущаю.

Лукан накрыл его ладонь своей. Жар встретился с холодом. Руки Декратия пылали от стихийной магии, бежавшей по венам. Лукан же всегда казался себе холоднее мертвеца. Энтропия, пустота, ничто.

«Ты — ничто!» — разносился по коридорам крик отца и свист плети.

— Ты — главный интерес Империи, Декратий Игнис, — шепнул Лукан, мягким прикосновением к подбородку переведя внимание Декратия с карты на себя.

«Убийца! Пустое место!»

— А я — твой инструмент. Мы оба делали то, что должно. Поэтому мы здесь.

«Только мы. Сетия нет и не должно быть».

— И мы прослужим этой Империи так долго, как только сможем.

Декратий сжал его руку так крепко, что Лукан не сдержал вздох. Чужие губы накрыли его, увлекая в поцелуй.

«Вместе».

* * *

Лето семьсот восемьдесят пятого года от основания Империи выдалось на удивление приятным в плане погоды и спокойным на политические потрясения. В Хоре Тишины намечались некие перемены — жрецы заказали дополнительные поставки погребальных масел — но не более того.

Декратий оставался в столице весь Фервентис и четверть Солиса. Уехал через два дня после возвращения Лукана из Кварина. Успел увидеть и даже оценить Адриану и Верилия. Немедленно написал рекомендацию в Военную Академию для Верилия. Выразил одобрение идее обеспечить мальчику военную карьеру. Адриана показалась ему не менее перспективной, чем самому Лукану. Это радовало. Давало надежду на то, что изъян остался незамеченным.

Вот только Лукан слишком хорошо знал Декратия, чтобы поддаваться подобным иллюзиям. Архонт заметил полукровность детей, но согласился с решением Лукана — и отдал последствия под его ответственность. Риски требовали того, чтобы он был единственным, кто разглядит в будущем Дома Альвиний рабские черты.

Лето было спокойным и даже излишне наполненным свободным временем. Со счетами и реестрами удавалось разбираться в первой половине дня, пока Адриана была на уроках тевина. С полудня и до вечера Лукан занимался ею. Он никому не мог доверить воспитание племянницы. Чувствовал — не справятся. Упустят нечто, что он заметил еще в том притоне, коим стало их родовое гнездо. Не устранят урон, нанесенный его недалеким братом и дикаркой.

Под бдительным и полноценным контролем Адриана постепенно становилась человеком. Те детали, что не удалось исправить легким вмешательством — как въевшуюся в лицо краску или остроту черт — поддались косметике. Девочка училась себя вести: говорить, ходить, выражать эмоции и, что особенно радовало Лукана, мыслить, как подобает гражданке Империи.

— Дядюшка, — Адриана подняла огромные, совсем не человеческие глаза, от прошлогодней переписи рабов для ритуалов эмерийских лаэтан. Хороший был год. Избранная Луканом демографическая политика принесла заметный естественный прирост государственных рабов. — Разве такие значения не являются отклонением от нормы? Если рабы продолжат плодиться — Империи грозит голод.

Лукан улыбнулся и усадил племянницу на колени. Ему подумалось, что Адриана слишком уж невесомая. Это следовало исправить.

— Ты права, девочка. И дело не только в рабах. Число граждан тоже растет. У нас, альтус, не так быстро, как у лаэтан. А у лаэтан не так быстро, как у сопорати. Но последние и вовсе неуемны в своих аппетитах. Взгляни, — Лукан взял со скамейки перепись населения Неромениана за прошедшее полугодие — совсем свежий свиток, переданный из префектуры магистра Данария этим утром. — Вот здесь. Третья колонка слева. И это только сопорати. Потому Империя постоянно расширяется. Нам необходимы новые земли, чтобы обеспечивать своих граждан едой, водой, топливом для живого пламени, камнем и древесиной для строительства домов, металлами для многих важных дел. Еще многими и многими ресурсами. Не стоит пытаться усвоить все за один раз. Сейчас важно то, что для добычи и обработки ресурсов нужны рабы. И неудобства, связанные с их приростом, полностью покрываются той пользой, что они приносят. Мы можем выделить им мешок зерна, чтобы в результате получить десяток. Тебе так не кажется?

— Я понимаю, дядя. Спасибо. Это и правда nad… — под его строгим взглядом, Адриана осеклась на полуслове. Замолчала. Прикусила губу и опустила глаза. — Так должно быть.

Лукан не стал на нее давить. С каждым днем словарный запас и произношение становились все лучше и чище. Эльфийский сор постепенно уходил. Одна осечка за весь разговор — достойный результат для двух месяцев обучения. Остальное можно было исправить. Довести до формы, необходимой их Дому и Империи. Он наклонился к аккуратно причесанной макушке, больше не пахнущей мокрой травой и птичьими перьями и кратко поцеловал.

— Ты радуешь меня, дорогая.

Миг умиротворения сменился странным беспокойством. Что-то изменилось в садах. Замерли деревья, зашипели по кустам змеи. Казалось, вода в фонтанах немного изменила цвет.

Лукан отпустил Адриану и подозвал Нокса.

— Проверь, что могло случиться.

Нокс кивнул и удалился по тропе к главной аллее. Все десять минут до его возвращения Лукан не сводил глаз с тропы. Вермия — тирашанская изумрудная гадюка — ласково положила голову на его ладонь, успокаивая. Адриана теперь сидела рядом на скамье и молчала. Отправлять ее в дом и тем волновать было бы глупо и даже опасно. Ее освобожденный дар был все еще нестабилен.

— Сетий Амладарис просит о личной встрече, мессер, — объявил Нокс, вновь представ перед Луканом.

Новость принесла облегчение и даже некоторую радость. За прошедшие годы Сетий посещал столицу от силы пару раз. Когда он не вершил волю Империи на поле боя, с радостью пропадал в очередной экспедиции во славу Думата. Впрочем, жреческая карьера друга казалась Лукану не более чем эксцентричным увлечением. Дракон Тишины принимал бы ревностную верность Сетия, даже не видя на нем своих знаков. Но каждый из них имел право сам выбирать свои слабости, и жреческий сан был не худшей.

Старый друг не стал томить Лукана ожиданием. В гражданской одежде, без оружия на поясе, он присоединился к Лукану и Адриане в беседке. Офицера в нем выдавала походка, отточенность движений и усталость. Сетий казался постаревшим и изнуренным — но счастливым от того, что вокруг нет вольных варваров, и стены Минратоса стоят крепко, хранимые его жертвой.

— Брат мой, — Сетий оставил у входа в беседку небольшую коробку и обнял Лукана. Отстраняясь, подмигнул Адриане. — До меня дошла новость, что Декратий отправился в провинцию. Я подумал, что ты составил ему компанию. Рад застать тебя в столице.

— Как видишь, меня занимают приятные хлопоты, так что восточные пляжи подождут, — Лукан расслабленно повел плечами, жестом подзывая Адриану. — Познакомься с моей племянницей, Сетий. Адриана, это магистр Сетий Амладарис, мой близкий друг. Будь всегда любезна с ним. Но сейчас оставь нас, дорогая. Нам многое надо обсудить.

Адриана улыбнулась Сетию и слегка поклонилась. Вновь отступила в полумрак. Слилась с садовыми тенями.

— Любопытное приобретение, — прошептал Сетий, когда от нее не осталось даже силуэта. — Выходит, вот что получилось у Оссиана и его рабыни. Второй близнец показался мне куда человечнее.

— Ты виделся с Верилием? — удивился Лукан.

— Заезжал в Академию по пути в Минратос. Верилий славный мальчик. Обучаемый, ловкий, умный. Эльфийские черты не так бросаются в глаза, особенно после вмешательства хирурга … — Сетий остановился, заметив с трудом скрываемое волнение Лукана. — Ты поступил правильно, когда забрал их из Кварина. Им не место с отребьем. Грядут перемены, и кто знает, чем они обернуться для слабых духом? К слову о переменах — я вернулся не с пустыми руками.

Он поднял ладонь, призывая Лукана ждать молча, пока причудливая плетеная коробка ни лишилась крышки, и изнутри послышалось недовольное шипение. На дне, сверкая серой чешуей, просыпался прекрасный акантофис.

— Сетий…

— Не разделяю твоей любви к этим тварям, но увидел гада и сразу подумал о тебе. — Лукан смерил друга недовольным взглядом. Сетий прыснул со смеху. — Исключительно в хорошем смысле.

Они покинули беседку и ушли дальше в сад. Оба молчали. Сетий показательно наслаждался подчиненной северной природой. Лукан анализировал сказанные им слова.

Перемены. В провинциях, на южном фронте? Или же здесь, в Минратосе? Пока что это волновало больше всего — и не имело даже тени ответа.

Зачем Сетий вернулся в столицу на этот раз? Если затем, чтобы оказаться в центре событий, это отвечало на первый вопрос — и очень походило на него. Сетий никогда не бежал от перемен. В известной степени он даже им способствовал. Вот только в Минратосе было нечего менять — лишь развивать то, что уже было. По крайней мере, такова была позиция Архонта.

Почему Сетий надеялся застать именно его, а не Декратия? Потому что Декратий давно перестал слушать и слышать императора своих легионов. Сетий стал таким же инструментом могущества Империи, как и он сам. Как и Лукан. Сетий даже не представлял, насколько это устраивало всех, кроме него. Значит, он приехал создавать конфликт на пустом месте. С подобным раскладом стоило быть осторожнее.

Могло ли происходящее быть как-то связано с Думатом? Вполне возможно, но жрецы хранили обет молчания. Если перемены и были связаны с их Кругом, они не сказали бы об этом даже под пытками. С другой стороны, в интересах Сетия было поделиться информацией.

— Ты надолго в Минратосе? — как бы между делом спросил Лукан. Они остановились на мосту через пруд. Сетий не отрываясь смотрел в воду.

— Я оставил на юге легата Ишала Анодата. Он справится, — проплывший энгидрис исказил отражение в пруду. Лицо Сетия оказалось деформированным: вытянулось, смазалось по левой стороне, смешалось с красными водорослями на дне. Мимолетное видение внушило Лукану необъяснимую тревогу. — А я буду полезнее здесь.

— Мне кажется, Декратий не будет готов принять твою отставку.

— Так подготовь его, — тон Сетия стал тверже. — В Империи нет никого, кто бы оказывал на него больше влияния, чем ты, старина. Я знаю, почему это так, но не осуждаю. Не осуждайте и вы меня за желание сменить доспех на сенатскую тогу. Я уже слишком долго воюю, Лукан. Я вовсе начал забывать, какова на вкус мирная жизнь. Сейчас, когда сами Боги дают мне шанс, я не откажусь.

Лукан кивнул. Сцепил пальцы в знаке покоя. Руны на новой мантии засеребрились. Маски были отброшены за ненадобностью.

— Ты ведь понимаешь, что не нам решать, где наше место? Есть интерес Империи…

—Проклятье, Лукан! — Сетий гневно ударил по перилам моста. — Здесь нет толп безмозглого люда! Нет Сената! Можно не отрицать очевидное! Мы — Империя. Важны только наши интересы. Но почему-то Декратию и тебе позволено их реализовывать, а я должен мириться с ролью цепного виверна. Так ты представляешь нашу дружбу?

— Дружба не должна иметь ничего общего с политикой. Важен лишь баланс власти, который мы поддерживаем. Мне жаль, если ты считаешь иначе.

Сетий не ответил. Склонил голову, не глядя заключил Лукана в удушающие объятия и тихо засмеялся. Лукан с опаской обнял друга в ответ.

— Змей, — протянул Сетий ему на ухо. — Будет тебе баланс. Это я могу обещать, брат мой.

* * *

Сетий Амладарис был наречен Проводником Хора Тишины за несколько часов до возвращения Декратия в столицу. Новость застала Архонта в порту Карастеса и едва не лишила самообладания. Он думал о возможных ужасных последствиях до самого Минратоса.

За годы сосуществования с Магистерием Декратий понял одно — его дорогой друг и боевой товарищ не подходил столице. Сетий относился к тому сорту людей, чьи безмерные амбиции и живой разум лучше держать на острие клинка. Но те же амбиции влекли Сетия в окуренные лириумом агатовые залы.

Еще одна деталь не давала Декратию покоя, пока его корабль проплывал под взорами Разикале и Андорала: Лукан ничего не сделал. Он вполне мог задержать церемонию, поставив недостаточное количество лириума. Мог подкупить Ближний Круг Тишины, чтобы они повременили с избранием нового Проводника. Лукан мог сделать очень многое — но не сделал ничего.

Оказавшись в столице, Декратий первым делом направился к нему. Не требовать объяснений, но обозначить для себя обстановку в собственном городе. Надеялся на тихий, личный разговор — но застал Лукана в знакомой компании.

Оба его друга возлежали в триклинии за скромным обедом. Пахло приозерными травами и жареным мясом варгеста. Сетий смеялся, не обратив на вошедшего никакого внимания. Лукан же посмотрел прямо на Декратия, безмолвно, одними глазами прося не срываться.

— В одном ты прав, старина — нам стоит уделять больше времени религиозному образованию в войсках. Ничто не поднимет боевой дух легионеров лучше знания, насколько хорошо они исполняют волю Древних. Я представлю проект Архонту на следующем заседании Магистерия.

— К чему подобные формальности, Сетий? — Друг обернулся на голос Декратия, но не выдал удивления. — Все, что ты задумал, можешь рассказать мне здесь и сейчас. Раз уж мы оба так удачно заглянули к Лукану на обед.

— Что ж, друг мой, проходи. Давай все обсудим.

Декратий обогнул неглубокий бассейн, прошел мимо аккуратно сервированных столов. Действительно, жареный варгест и лепешки с южными травами. Лукан стремился разрядить обстановку воспоминаниями о годах их службы и знакомства? Простая манипуляция — но на Сетия она, похоже, возымела необходимый эффект.

— Кто может нас слышать? — спросил Декратий, присаживаясь на софу Лукана и забирая со стола ванночку для умывания рук.

— Разве что Адриана, — устало выдохнул тот. — Но она сейчас в Тени. Тренируется. Говори без опаски.

Декратий кивнул — и отпустил поводок контроля.

— Ты глупец, Амладарис. Ты понимаешь это?

— Что тебя так разозлило? — Сетий скорчил недоуменную рожицу, отчего у Декратия зачесались кулаки. — Я лишь беру то, чем сами Боги наделяют меня. Точно так же, как это сделал ты больше десяти лет назад.

— Не смей сравнивать нас. Я сделал то, что должно ради выживания Империи. Сместил слабого волей тирана ради общего блага. А ты оставил свою службу, своих людей. Ты предал свой удел ради мимолетной возможности. Я не верю, что такова была воля Думата.

— Естественно, ты не веришь, ведь Боги с тобой не говорят. — Сетий спокойно разминал в пальцах лепешку. — Но верь мне, если бы не воля Думата, я бы никогда не прибыл на Север. Недавно мне было даровано видение. Дракон Тишины взывал ко мне из Города Богов. Он предупредил, что вскоре Хор станет некому направлять. Его предупреждение предвосхитило болезнь и кончину предыдущего Проводника. Так я понял, что годы назад совершил ошибку. Мое место всегда было подле вас, братья мои. Отвергнуть его — вот мое величайшее предательство. Теперь же я встал на путь искупления.

— Складная речь, — усмехнулся Лукан. — Но прибереги ее для наивных верующих. Ты уже признался мне, в чем истинная суть твоих намерений. Я принял их. Иные предпочту считать ложью.

— И в чем же суть? — Декратий повернулся к нему, передал кубок с крепким вином.

— Она банальна. Наш дорогой Сетий полагает себя достойным нести бремя духовной власти, как ты представляешь собой власть светскую, а я слежу, чтобы все вокруг не погрязло в навозе и бедности. Власть, Декратий. Наш друг жаждет власти.

— Не слушай Лукана. Я извожу его своим обществом уже не первую неделю. Он пойдет на все, лишь бы меня спровадить, — Сетий с улыбкой замолчал, будто считая их спор шуткой. Но чем дольше тянулось молчание, тем призрачнее становилась его улыбка. — Суть он передал верно. После свержения Ловиаса мы должны были стать тремя столпами нового порядка. И я думал, что это действительно так. Но годы шли, а я все так же оставался по колено в крови варваров, пока вы правили в столице. Мое влияние иллюзорно и грозит вовсе испариться, когда падут последние племена аламарри. Думат показал мне решение нашей проблемы. Мы восстановим справедливость, при этом сохранив баланс. Ты, Декратий, останешься Архонтом на Агатовом Престоле. Лукан продолжит держать в своих руках все материальное, что у нас есть. А мне… мне нужна лишь вера.

— Ты забываешься, дорогой мой, — Лукан вылил содержимое кубка в бассейн. Прежде прозрачная вода слегка покраснела. — Вот она — твоя власть над верой. Разбавленная, несущественная. Ты упускаешь из виду, что, в отличие от меня или Декратия, тебе придется делиться. Семь Древних Богов. Семь верховных жрецов. Большинство при своих Кругах с юности, прошли весь путь наверх от простых послушников — и поэтому гораздо лучше тебя понимают все это нутро. Ты станешь всего лишь частью змеиного клубка, в котором ничего не смыслишь. Они задушат тебя прежде, чем ты успеешь убедить себя в том, что хотя бы равен им.

Раб наполнил их кубки из другого кувшина. Непрозрачный зеленоватый камень, должно быть змеевик, не позволял рассмотреть содержимое. Ни Сетий, ни Лукан даже не взглянули на него.

— Мы это уже обсуждали. Ты обещал не вмешиваться.

— И я сдержу свое обещание. Если все пройдет хорошо, и ты переживешь свой первый год в новом сане, мы сможем вернуться к привычному укладу. До того я предпочту быть полезен Проводнику Хора Тишины не больше и не меньше, чем прочим гражданам Империи.

— Звучит как тост, — Сетий поднял свой кубок с почти черным, удивительно вязким вином. Вглядываясь в напиток и ощущая его железистый запах, Декратий понял, что происходит.

— Клятва на крови. Вы заключите пакт на один год, обязуясь не вредить друг другу до окончания срока. Выпив с вами, я также стану его участником. — Новая мысль поразила его. Он в смятении обернулся к Лукану: — Ты знал, что я приду?

— Это разумная мера, Декратий. Если мы хотим сохранить не только баланс, но и нашу дружбу, придется идти на жертвы, — Лукан отсалютовал Сетию и сделал глоток. — Мы уже не юнцы с горящими глазами и верой в лучшее. Ты уже давно выработал иммунитет ко всем ядам, что я могу достать. Я держу под подушкой кинжал. У Сетия есть доверенные лица в твоем гвардейском корпусе и среди моих людей. Будем честны хотя бы сейчас — мы друг другу не доверяем.

— Слишком много воды утекло, — поддержал его Сетий. — Между нами уже даже не полноводная река, а целое море Нокен. Одной жертвой здесь не обойтись. Ты ведь понимаешь это?

Декратий кивнул и оцарапал палец о край кубка. Несколько капель крови досталось каждому.

— Слишком много силы, разделенной всего на троих. Постараемся использовать ее с умом. Ради Империи.

— Ради Империи.

Кровь горчила в и без того горьком вине.

* * *

— Как долго тебя не будет? — спросил Сетий, наблюдая за тем, как рабы сносят багаж Лукана в трюм. — Мне стоит ожидать тебя на следующем Фуналисе?

— Не драматизируй, — Лукан внимательно сверил багаж с описью и витиевато расписался. Все было учтено, распределено, складировано в соответствии с его указаниями. Хоть что-то до сих пор радовало глаз. — Просто небольшие неточности в отчетах с рудников.

— Из-за «небольших неточностей» ты бы так не срывался, — подметил Сетий. — Что-то произошло, о чем ни Архонт, ни Магистерий не должны знать.

— И тебе тоже не стоит.

Сетий смотрел на него с легким прищуром. Солнце над городом светило особенно ярко в это утро. Прогревало ткань их одежд — серую и черную. Баланс Думата и тени, принявшие в себя Лукана Альвиния. День обещал быть жарким.

— Ты хотя бы будешь далеко от назойливых гномов, — друг ловко перевел тему на грядущий прием посольской миссии. — Я все еще жду, когда Азахарг вернется и спасет нас от них.

— Его дочь Имилия недавно написала мне. Старик умер. Пока совет деширов не назначит нового Амбассадора, нам придется иметь дело с послами-однодневками.

— Декратий уже знает?

— Он узнал вторым, после меня. Был очень недоволен.

Ни одного из них это не удивило. К Амбассадору Азахаргу у Декратия выработалась особая приязнь. Они часто выезжали вместе на охоту, где могли долго обсуждать совместные проекты двух империй без лишней суеты.

— Ты хотя бы попрощался с Адрианой? — участливо поинтересовался Сетий, когда рабы пронесли мимо каменный ларец ее работы. — Она никогда не скажет тебе об этом, но она скучает.

— Она призналась в этом тебе? — Лукан не сумел скрыть легкую ревность. Слишком быстро его маленькая змейка выросла и стала доверять другим. Кому угодно, но только не ему. Он мог беседовать с Адрианой лишь по вопросам Дома — и то обычно она просто отправляла ему отчеты, как подчиненная руководителю. Словно они никогда не были семьей.

— Ей не с кем было поговорить о том, что обычно скрывает тишина. Она страдала, а я оказался радом. Не как верховный жрец, но как друг, знакомый ей с ранних лет. Ее душа — сплошные тени, но еще есть шанс. Не отказывайся от нее. Как и от… — что-то мелькнуло на лице Сетия. Сомнение. Сожаление. Почти что скорбь. — Лукан…

— Что такое? У тебя озарение?

На мгновение Сетий застыл, приоткрыв рот. Его зрачки бегали из стороны в сторону. Взгляд стал совсем пустым. Костяшки сцепленных в замок пальцев побелели. Лукан обеспокоенно потряс его за плечи.

— Я в порядке, — неожиданно бодро ответил Сетий. — Просто обещай мне, несмотря ни на что, помнить о нашей дружбе.

— Звучит как прощание, — без иронии, с еще большим беспокойством, заметил Лукан. Состояние друга теперь волновало его.

— А разве это не оно?

У Лукана возникло очень много вопросов. Связав свой разум с волей Думата, Сетий порой говорил и делал странные вещи. Но от знания, что такое возможно, легче не становилось.

Их прервали: капитан призвал поторопиться.

Перед тем как Лукан поднялся на борт, они обнялись. На душе было как-то тревожно. Отвратительное чувство не давало покоя.

— Я обещаю всегда быть твоим другом, Сетий Амладарис. Уже давно пообещал. И как друг я прошу тебя не натворить глупостей, пока меня не будет.

Наступала осень семьсот девяносто девятого года от основания Империи.

* * *

Огни в небе слепили глаза и сжигали воспоминания о прошлом. О дружбе, о верности, о соперничестве… и о предательстве. Это был болезненный, но важный факт — Сетий предал их. Предал Империю. И теперь ни у Декратия, ни у Лукана не было иного выбора. Корифей должен был умереть.

— Я знаю, что мы должны сделать, любимый, — ладонь Декратия дрожала под его пальцами. Лукан украдкой провел по кольцу с успокаивающими чарами. Почувствовал, как дрожь утихает. — Но я не уверен, что мы сможем.

Декратий молчал — только крепче сжимал его ладонь и смотрел на огни. Самые яркие символы вели в Бариндур.

— Нам не обязательно, — сказал он спустя долгие минуты молчания. — Я все сделаю сам.

— Что?

Декратий развернул Лукана к себе, вцепившись в его плечи. Вглядывался в него очень внимательно. С такой болью, какой не было никогда прежде.

— Интерес Империи. Ты ведь помнишь? — он снял Печатку Перевозчика и аккуратно передал другу. Лукан не верил в то, что происходит. Не хотел. Не мог. — Если я не вернусь, это бремя — твое.

— Декратий…

— Не перебивай, — отрезал он. — Ты всегда был готов на любые жертвы, чтобы Империя уцелела. Ты начал этот путь для нас троих. Несправедливо лишать тебя права закончить его. Если я не вернусь — позаботься о Тевинтере. Выведи Империю из кризиса. Я буду готов ждать тебя хоть целую вечность.

Лукан не принял Печатку. Закрыл ладонь Декратия и обнял так крепко, как только мог.

— Ты вернешься. К Империи. Ко мне. Перевозчик приведет тебя назад.

Они скрепили не озвученное Декратием обещание поцелуем, и Архонт ушел.

Огни над Бариндуром сжигали остатки Завесы. Близился рассвет.

Более не шептали Древние Боги в его уши.

Более не слышал он ни одного голоса в своих снах,

Кроме своего собственного и бормотания завистливых духов,

И он знал, что это молчание сулило беду.

Песнь Тишины 3:10

Теплое море. Алый рассвет. Песок между пальцев мелкий, влажный — серебро и золото. Змейки обвивали лодыжки, щекотали языками нежную кожу. Юркие, светлые, точно не ядовитые. В их глазах-бусинах плескались доверие и тоска.

«Домой, девочка, — шепот украдкой, так, чтобы не слышал лохматый пес. Он не замечал их, гоняя чаек у кромки воды. — Мы скучаем. Мы любим. Мы скорбим. Мы ждем. Возвращайся. Возвращайся к нам».

Песок принял ее целиком. Вплелся в косы, проник под кожу, наполнил дыхание и мысли. Здесь ей хорошо. Здесь столько всего интересного, незнакомого или же просто забытого. Она не помнила, хотя бывала на этом пляже много раз. Прыгала в волнах под пристальным, любящим взглядом. Чьим? Кажется это был Лукан. Она любила его в ответ? Быть может. Его имя подобно удавке на шее — больно и дурманяще приятно. Он причинил ей боль?

Вспомнить. Вспомнить. Вспомнить. Вынырнуть из песка.

Лукан был ее дядей. Самым близким, самым нужным. Он воспитал ее, чтобы сделать… сильной? слабой? магистром? инструментом? маяком? Много слов, а смысла меньше, чем в песчинках под ее ногтями и криках чаек в пасти пса. Адриана все равно почти ничего не могла вспомнить. Но воспоминания бились об острые скалы, затекали в трещины, понемногу наполняя и размывая. Возвращая ее назад.

Полноватого, некрасивого, но величественного человека в жреческой мантии она узнала с полувзгляда. Откинула голову на песок. Притворилась, что не замечает. Она его подвела. Всех их подвела. Пусть бы Оценщик считал, что она вовсе выжила из ума, и оставил ее в покое.

— Здравствуй, девочка, — его голос был цепями, плетью, оковами на запястьях и ошейником. Она не смогла возразить, когда он сел рядом. — Ты не выглядишь мертвой.

Адриана расслабленно улыбнулась. Не Оценщику. Солнцу, песку и змеям. Одна из них юркнула под хитон, проползла по икрам, бедрам, животу, к груди. Свернулась на шраме от магического ожога, побуждая расслабленно прикрыть глаза. Ни о чем не думать. Почти сразу о скалы ударила новая волна-воспоминание: древний город в древнем лесу, погруженный в черноту храм, безумный Граций Альс, зеркала, кинжал, боль, Цертин. Темнота. Еще больше темноты.

— Быть прекрасной и быть мертвой — почти одно и то же, разве нет? Я не выбирала ни того, ни другого. Не думаю, что есть хоть какой-то выбор. Я пыталась выбрать помочь вам изменить мир, а получила удар в сердце.

— Почему ты уверена, что это означает провал?

Адриана приоткрыла один глаз. Оценщик смотрел на нее не отрываясь. Не чудовище. Тот же человек, что приветствовал зрителей на Великой Арене, был постоянным гостем на званых вечерах Лукана. Кажется, даже звал ее в Круг Прислужников. Но она знала, что это отточенная иллюзия, маска, ложь. Она помнила, как должны выглядеть боги.

— Ты не подвела меня, Адриана. Вышла из ситуации весьма экстравагантным образом, но выполнила свою задачу. Теперь надо определиться с нашими дальнейшими действиями. Где твое тело?

Адриана безразлично пожала плечами.

— Сложно сказать, где оно находится в данный момент. Лерноуд везет его к Цертину. Я заснула. Не горда собой, но… — она вытянулась на песке, разминая затекшие конечности. Побеспокоенные змеи с недовольным шипением уползли прочь — …открою вам секрет: после возвращения из мертвых ужасно хочется спать.

Лицо Оценщика можно было выжать в чистую краску цвета раздражения. От его реакции хотелось смеяться до зуда в горле и боли в легких. Но она сдержалась.

— Знаешь, что печалит меня, девочка? — Адриана пожала плечами, наслаждаясь тем, как Оценщик постепенно теряет контроль, а ровная речь становится едва внятным злобным лязгом цепей. — Я видел в тебе потенциал. Прежде я полагал, что в новом мире ты станешь верховной жрицей. Будешь держать на цепи тех, кто прежде помыкал тобой, и нести нашу волю. Но теперь я вижу тебя настоящую — марионетку, готовую принять и взрастить в свой пустой голове любые идеи. Главное, чтобы кукловод уверенно держал нити. Даже если этот кукловод не более чем дух. Уверен, он со мной согласен.

Тирада не проняла их.

— Я, она, он, они, оно… Вам не кажется, лорд Оценщик, что вы упускаете саму суть? Границ нет. Одержимости нет. Есть симбиоз. Понятный, простой, абсолютный. Я не знаю, где заканчиваюсь я и начинается Лерноуд. Лерноуд не знает, сколько в нем от Духа Любопытства, а сколько от племянницы Лукана Альвиния. Мы… — Адриана задумалась над формулировкой. Срослись? Сплавились? Соединились? Все казалось слишком простым и далеким от ощущений, пока она не вспомнила нужный пример. — Мы как прожилки в камне. Мы — мрамор, говлит, змеевик. Мы — Адриана.

Оценщик тяжело вздохнул и отпустил ее на выдохе. Провел рукой по седеющим волосам, пытаясь сдержать гнев. Расслабился только когда Адриана подозвала пса.

— Соберись с мыслями, дитя, — сказал он уже спокойнее. — Мне нужна именно ты, а не этот несносный дух. Времени мало. Архонт уже направляется в Бариндур.

— Почему Бариндур? — удивилась Адриана. Ей казалось, что этот город праха и мертвецов остался в прошлом.

— Опасная склонность Корифея к символизму, — Оценщик скривил губы, зарылся пальцами в собачью шерсть. — Мы должны вытащить Звездный Синод оттуда, пока они не сгинули в хватке Архонта.

— Насколько я помню, вы в одиночку подчинили себе крепость и уничтожили целую когорту без особых усилий. Неужели Архонт сможет хоть что-то этому противопоставить?

— Ты недооцениваешь Декратия Игниса, — Оценщик опустил взгляд на единственную оставшуюся с Адрианой змейку. Она все еще спала, свернувшись на ее груди. — Но в тебе все еще есть маяк. Используй его, чтобы привлечь Синод в Неромениан. Замок Тенебрис изолирован и хорошо защищен. Там должно быть много стражи. Тебе нужно пять тел. Достаточно крепких, чтобы выдержать скверну. Как только изначальные тела погибнут, души потянутся к новой плоти. Поняла?

Адриана кивнула.

— Хорошо. Направь их ко мне. В Эмерий. Мы выждем несколько десятков лет, пока Архонт и Змей не станут историей. К тому моменту город должен стать твоим.

— А если я…

— В остальном план не изменился, — спешно перебил ее Оценщик. — Поздно начинать принимать собственные решения. Выполняй приказ. Собирай наших сторонников. Возвращай себе статус. Забудь о том, что видела в Арлатане. Это не важно.

— Нет, — сквозь зубы выдавила Адриана. Оценщик вздернул бровь в немом вопросе. Адриана поднялась с песка и повторила громче: — Нет. Арлатан важен. Он слишком важен, и это вы вовсе не учли, рискуя всем, что имели. Рискуя целым миром! Вы смогли определить, что Тень и Завеса лучше взаимодействуют с кровью эльфов. Но я готова умереть еще раз, если вы скажете, что хоть кто-то задумался о причинах, кроме Корделии Иллесты! Эльфы манипулировали вами, чтобы уничтожить темницу своих богов! Древние не в Тени, Фара. Они всегда были под нашими ногами. Спали в гробницах, как и предполагал Гай. Шептали нам через кровь и лириум. Из-под земли. Но вы до этого не додумались!

— Тебе полегчало? — Оценщик не сводил холодного взгляда с Адрианы. — А теперь давай порассуждаем логически. Эта теория исходит от говорящего дерева и потерявшего разум мальчишки. Нет ни одного достойного доверия доказательства, что это действительно так. Архитектор мог ошибаться. И он ошибся. Но, как я уже сказал, в настоящий момент это не имеет никакого значения.

— Я не говорила вам о Llinthe, — Адриана настороженно отошла от Оценщика в морскую пену. Поднялся ветер. Пес зарычал на нее.

Оценщик не дернулся, только захватил в длинные острые когти немного почерневшего песка.

— Тебе и не нужно. Я всегда рядом с тобой. В твоей голове. В твоих глазах. В твоих снах. Твой разум поражен, девочка. Ты окончательно обезумела в тот самый миг, как оказалась по ту сторону жизни. Неужели тебе самой не хочется вспомнить, что там было? — человеческая кожа сползла с него. Луций Фара, затем несчастный Нимиан. Слой за слоем, пока не осталась только тварь. — Я знаю, что ты хочешь сбежать. Остановиться. Я сам часто думаю об этом. Но уже поздно. Придется идти до конца.

«А что в конце?» — не спросила она. И так слишком хорошо знала ответ.

Она была жива уже три дня. И каждый раз, засыпая, Адриана боялась закрыть глаза и вновь оказаться... там. В живой, изменчивой темноте, под голодными взглядами неисчислимых глаз. В хватке. В оковах.

Там вместо воздуха была едкая черная слизь. Она затекала в ноздри, в рот, в уши, обволакивала внутренности липким ничем.

Там ее тело подчинялось чужой воле, беспомощно плясало на цепях, уходивших во мрак. Ее раздирали на части, снова сшивали, кусали, зализывали раны, отнимали «лишнее» — человеческое — пока она не стала похожа на наточенный кинжал.

Там ее мучили видения пустого, лишенного последнего шанса на Красоту мира. Уродливые рабы в серых одеждах выполняли самую непосильную работу, строя гигантские черные башни. Но стоило последнему блоку занять свое место, как башни опадали на землю кучами песка. Их господа в бесцветных шелках не поклонялись Древним Богам. Ленились, заботясь лишь о сохранности своих богатств. Их боги пировали на лазурной крови и огромных костях. Мир погибал под их правлением.

Там был Верилий. Или нечто, принявшее его обличие. Ради воспитания или развлечения — Адриану это не волновало. Важно было только то, что ее близнец, которого она любила и чью жизнь без жалости оборвала, делал с ее обездвиженной сутью. Грязно, больно... За мысли о том, что это неправильно, никогда не поднимавший на нее руку Вер позволял себе еще большую жестокость.

Там единственным успокоением служило понимание, что все это происходит только в последней вспышке ее умершего разума. Но как только она принимала эту простую и даже приятную мысль, смирялась со своей гибелью, приходили голоса. Знакомые по видениям Арлатана и слитые в чудовищный хор.

«Ты не смиришься, пока мы не прикажем».

«Ты не умрешь, пока мы не отпустим».

«Тебе будет больно, пока мы не простим».

«Ты не забудешь ни брата, ни Город, ни глупую верность людям, пока твоя память выгодна нам».

«Ты наша, Энансалан».

«Ты — семя, посаженное в драконью кровь. Ты — лишний знак в плетении Волка. Ты — маяк, что разгорится и сожжет море».

«Ты — наша свобода, а мы — твоя тюрьма».

Оттуда не было выхода, и все же ее вывели. Даже не так — ее вырвали из пустоты теплыми руками, всеобъемлющей волей. Какая ирония: человек, которого она презирала и считала монстром, спас ее от чудовищ с ликами богов. А она все равно не могла посмотреть на него теплее. Не могла забыть о планах, казавшихся такими простыми и осуществимыми до встречи с Грацием Альсом. Теперь Адриана больше не хотела быть тряпичной куклой на цепях, развешанных Диртаменом.

Думать следовало быстро. Набросать хотя бы примерный чертеж плана, пока карпентане прибыла в Тенебрис.

— Со стражниками будет проще всего, — рассуждал Лерноуд, заплетая ее волосы. Его ледяные пальцы бережно перебирали не слишком чистые пряди, постепенно создавая одному духу известный узор. Адриана его не останавливала. Слушала. Отвлеклась лишь раз, когда пальцы с волос перешли на шею и провели по ремешку к сосуду со скверной. — Заодно можем проверить, не изменился ли эффект за несколько тысяч лет. Окунем в скверну кончик платка, а когда будем выходить, сделаем вид, что падаем. Заденем какого-нибудь исполнительного глупца.

Адриана закусила губу, представляя себе результат. К вечеру у стражника заболит рука и поднимется температура. На следующий день глаза укроет молочная поволока. Разум помутится. Скорее всего, стражник захочет провести день вне службы, отпросится у капитана, отправится к врачу. В тот момент он уже будет заразен и готов стать новым телом для кого-то из Семи.

— Это вопрос воли, — с усмешкой напомнил ей Лерноуд. Его ладонь легла ей на лоб. Чуть прикрыла глаза, будто пытаясь помешать Адриане увидеть нечто напротив них. Это не помогло: она все равно могла слышать. — Тебе это только кажется, милая. В этом нет ничего интересного. Все тот же кошмар…

…знакомый ей наизусть. Всегда сидел смирно, сложив руки на сведенных коленях. Ровная спина и опущенные плечи. Тусклый мертвый взгляд. Бледное лицо. Из приоткрытого рта доносились неизменные хрипы.

«Адриана… Как?»

Отвернуться к стене. Зажать уши окровавленными руками. Не слушать. Не помнить. Только кровь, несмотря ни на что, оставалась все такой же свежей. А Вер прожигал взглядом затылок.

Мертвый. Ненавидимый. Ложный. Любимый. Родной. Она не хотела. Она не хотела.

Лерноуд с трудом удержал Адриану за запястье, прежде чем братский кинжал успел полететь в видение. Притянул к себе, сжал привычно крепко — до потери дыхания и темноты перед глазами. Дал вгрызться зубами в свой плащ, лишь бы она не закричала.

— Я не хотела. Он ведь знал? Почему он делает это со мной? Не хочу, — Адриана посмотрела на Лерноуда, как ей показалось, с надеждой. Была почти уверена, что выглядит жалко — но дух лишь улыбнулся ей. — Помоги мне. Забери. Не хочу чувствовать.

— Ты знаешь, что нам все равно будет больно. Не сопротивляйся. Прими. Ради нас, — рядом с ним она казалась жертвой вечной лихорадки. Холод успокаивал и отвлекал. Призрак Вера мерцал в уголке левого глаза, превращаясь из окровавленного трупа в живого юношу. Адриана очень хотела увидеть его живым еще хоть раз. Но Лерноуд не позволял. — Не смотри на него. Не слушай. Только меня. Только нас. Ты веришь мне?

Его воля — ее руки осторожно достали пробку из сосуда со скверной и смочили край черного платка. Не менее осторожно вновь закупорили оружие. Осторожность, тонкость, и жестокое любопытство, что вскоре приведет к гибели сотен. Но Адриане это не навредит.

Конечно же, она ему верила. Отныне только ему она и могла по-настоящему верить. Они вместе прошли сквозь мрак. Все сомнения в нем отпали тогда и там, где времени и пространства не было вовсе. Лерноуд защищал ее от теней, голосов и мучительного лязга цепей. Это было достойно ее уважения и…

Мысль прервал громкий приказ магистра Ненеалея опустить мост. Адриана выпуталась из объятий Лерноуда и прильнула к окну.

Вблизи крепость предстала во всем извращенном великолепии. Вытесанные в скале черные бастионы давили на Адриану образами башен из посмертных кошмаров. Крохотные бойницы, словно ходы червей в трупе животного, сочились гнилью и мраком. Внутренний двор, окруженный высокой стеной, был занят перрепатэ и личной стражей магистра Данария — магами в серых доспехах, острых даже на вид. Камень стонал, кричал от переполнявшей его силы. Взгляд зацепился за руны глубоко в породе: защита, сосредоточение, движение, контроль. Они мерцали лириумом. Магия Адрианы потянулась к ним, влилась в стремительный поток и перестала ощущаться. Перед глазами словно поставили лист матового стекла. Закружилась голова. Лерноуд исчез.

Когда дверь карпенты открылась, Адриана бессильно рухнула прямо в руки одному из стражей. Кажется, платок успел задеть его ладонь.

— Добро пожаловать в Замок Тенебрис, Адриана, — даже сквозь пелену полуобморока отвратительно серый голос Цертина Данария сумел заставить нутро сжаться. Он стоял на ступенях перед воротами. Без доспехов, в серой мантии, вышитой все теми же рунами, прожигавшими дырки в голове. Или то были его костлявые пальцы, коснувшиеся ее висков? Мир за мгновение вновь обрел целостность и прояснился. Серые глаза внимательно изучали ее. — Добро пожаловать домой. Прошу прощения за то, что тебе пришлось испытать. Защитные механизмы крепости не позволяют ни одному магу пользоваться своей силой без ведома нынешнего хозяина. Надеюсь, твой друг дух не в обиде на меня.

Он подмигнул ей. Без эмоций, серо. Серый Цертин Данарий. Ассоциация с этим цветом почему-то особенно веселила Лерноуда. Его легкий смех стал еще одним вестником возвращения магии.

Стража и перрепатэ не пошли за ними внутрь. Адриана моментально поняла, почему. Понятным стало и беспокойство дяди о Доме Данарий, и желание Архонта устроить их союз с Альвиниями. У каждой двери и арки стояли маги в сером. Невидимые простому глазу нити тянулись от них по коридорам куда-то вглубь. Вместе с теми, кто сторожил обширный внутренний двор, они могли составить неплохую личную армию.

«И все они связаны с чем-то в сердце крепости. С чем-то дышащим. Живым. Мы должны увидеть это».

«Бьется. Цепляется за жизнь. За контроль. Умирает. Он не позволит ему. Не сейчас. Не ходи, сестренка. Не слушай».

Цертин остановился у одной из окованных сильверитом дверей. Руны на металле оплетали замочные скважины. Одну, три, шесть…

— Ты будешь в безопасности, — он провел рукой над полотном и обернулся к Адриане за мгновение до того, как сияние рун должно было ударить в глаза. Дверь приоткрылась без единого звука. Холодное касание отозвалось мурашками по коже. Цертин поднес ее ладонь к губам и едва коснулся пальцев. — Я больше никогда не позволю чему бы то ни было навредить тебе, Адриана. Обещаю.

— Я благодарю вас за спасение, мессер Данарий, — как можно более безразлично ответили Адриана и Лерноуд, сплетая слова единой волей и пренебрежением. Простым движением вырвались из хладного плена. Прошли внутрь. — У нас есть возможность стать добрыми друзьями. Но не надейтесь на большее. Это не мой дом. И вы не мой супруг.

— Пока нет, — спокойный голос Цертина дрогнул. Он проводил Адриану взглядом до условного центра покоев. — Однако Боги уже не раз доказывали, что я нужен в твоей жизни не меньше, чем ты нужна в моей. Сегодня Архонт покончит с предателями. И, кто знает, может именно наш союз будет в интересах Империи? Даже если нет, я не оставлю попыток и преуспею. Располагайся. Скоро тебе принесут завтрак. До полуночи мы не увидимся, но мне доложат о любом недомогании или признаке… активности твоего духа. Мы разберемся и с ним тоже. Пока что вмешательство представляется слишком опасным. Монна Урция сказала, что тебе стоит окрепнуть, прежде чем он уйдет. Но это лишь вопрос времени. Как и забвение имени Гая Ранвия.

Адриана кинулась к двери, но та закрылась прямо перед ней. Ярким завесным огнем зажглись руны на сильверите. За спиной вновь глухо захрипел Верилий и заиграли арфы.

* * *

Приказ Архонта был понятен и прост. Даже слишком прост. В условиях, когда Империя находилась в толчке от анархии, а ее граждане нуждались в защите, Дом Данарий не должен был вмешиваться. Только беречь Адриану Альвинию и держать личные войска в состоянии боевой готовности.

— А чего ты ожидал? — лениво протянул Гай Ненеалей, принимая из рук рабыни тарелку с засахаренными фруктами, и оглаживая пальцем острую скулу девчонки. Безукоризненно поняв волю благородного господина, она уселась на край софы и прижалась бедрами к его паху. Яблочная долька, оставив несколько сахаринок на пальцах, скрылась во рту Ненеалея. — О Боги, Данарий, если бы я был окружен такой красотой и покорностью, как ты, да еще и владел целой крепостью, я бы с радостью исполнял приказ просто оставаться здесь.

Он притянул рабыню к себе, голодно сжимая ягодицы. Девчонка ойкнула, но подчинилась. Прижалась к его груди, распустила тугие косы цвета ивовой коры. Прикрыла серые — почти что ее — глаза. Подставила шею под поцелуи.

Цертин поморщился, наблюдая за ними боковым зрением. Нервно потянул на себя мундштук кальяна. Горьковатый вкус эльфийских трав заполнил глотку. Горечь была по нраву и как нельзя лучше соответствовала моменту.

Бездействие горчило точно так же. Ядовитое ощущение бессилия, вторичности, пренебрежения со стороны Архонта и магистра Альвиния. Они оба считали Цертина слабым. Безвольным исполнителем чужих приказов. Любопытно, так ли они видели Адриану? Если бы они знали… Если бы знали…

Любопытно… любопытно… любопытно…

— Скажи мне, Гай, — Цертин выпустил изо рта облако серебристо-лазурного дыма — как думаешь, почему на нас до сих пор не накинулись полчища голодных демонов?

Слишком увлеченный рабыней, Ненеалей ему не ответил. Цертин продолжил мысль.

— Тенебрис — не просто фортификации, от подземелий до крыш набитые магами. Тенебрис — это сосредоточение всех магических потоков Неромениана, подчиненное одному человеку. Очередной опыт народа этой милой пташки, примененный на благо Империи.

Мундштук вывел символ защиты в воздухе, перечеркнул его, зацепив едва заметную серую нить. Успевшая впустить в себя Ненеалея рабыня забилась в конвульсиях. Цертин чувствовал, как нечто внутри нее борется со смертным телом. Как пылают и меняют свое положение ее нервные окончания, как закипает и сворачивается кровь, как сжимаются стенки влагалища, не позволяя Ненеалею выйти.

— Стихии, любая материя, жизнь, смерть. Здесь все мое. Каждая жалкая душа. Даже твоя.

Ненеалей взвыл от боли.

— Сука! Зачем?! Прекрати…

Цертин сдержанно улыбнулся и дернул мундштуком. Рабыня вскрикнула в последний раз и обмякла, повалившись на Ненеалея. Ее тело немедленно истлело в серый прах.

— Не более чем демонстрация, друг мой. Я не применял энтропию. Не поджигал тело изнутри. Ничего такого. Я просто лишил именно ее связи с защитными чарами крепости, — отложив мундштук на подставку, Цертин выпрямился и чуть подался вперед. Вгляделся в сосредоточенное лицо Ненеалея. Тот наконец был готов его выслушать. Это радовало. — Таких крепостей в Империи больше нет. Как бы Ранвий ни гордился Южными Близнецами, они не выдержат настолько прямого контакта с Тенью. Не говоря уже о гражданских постройках. За воротами Тенебриса гибнет Империя, Гай. Гибнет мой Неромениан. Мои люди. Какой мне толк от обладания Адрианой, если все, что останется нашим детям — это второй Бариндур?

Ненеалей встал с софы, подтянул штаны и принялся расхаживать из стороны в сторону, усердно обдумывая решение. Он то и дело бросал взгляды на Цертина, но молчал. Хмурился, закусывал губы.

— Хорошо, — он резко присел на пятки напротив Цертина. Скорая сдача вызвала довольную улыбку. — Допустим, что ты прав. Если совсем ничего не предпринять, наши земли могут пострадать. Но что можем сделать мы? Наш враг не имеет тела, Цертин. Его нельзя убить. Нельзя поймать. Против нас выступает сама Тень и ее бесчисленные войска. А у нас даже нет оружия, способного дать им отпор. Ты не хуже меня это понимаешь.

Цертин улыбнулся еще шире.

— А вот в этом, мой дорогой Гай, ты как раз и ошибаешься. Мог бы ты напомнить мне, в чем состоит особая ценность твоих перрепатэ?

Ненеалей смутился вопросом, но ответил:

— Перрепатэ способны блокировать магические потоки. Лишать магов контроля над даром.

— Именно. Вся магия мира исходит из Тени. Это все та же энергия. Все те же потоки. Просто течение стало сильнее. Перекрыть его полностью будет не просто, но вот ослабить...

Кажется, Ненеалей наконец уловил нить мысли.

— Отрезанные от Тени духи окажутся ослаблены, и их можно будет зарубить обычным мечом. Может сработать. Но риск…

— ...абсолютно оправдан, — решительно закончил за него Цертин. — И мы оба пойдем на него. Архонт готов отдать свою жизнь за Империю. Если мы желаем получить его расположение, когда полетят головы, нам стоит заплатить соразмерную цену.

— Нарушив приказ?

Цертин покачал головой и посмотрел на свои руки. Нити чужих жизней протянулись под его пальцами. Вся их магия, надежды, мысли, воля. Каждый вздох и удар тысяч сердец. Намотать их на кулак и оборвать, избавив от невообразимой боли мира без Завесы? Или оставить при себе ресурсом, расходным материалом? Он был готов отдать даже больше, чем Архонт — и попросить в награду лишь исполнение давнего безумного желания.

Цертин Данарий вовсе не был патриотом. Но он был альтус. Его род был избран Богами, чтобы править этим миром наравне с немногими другими. Лишиться своей судьбы, увидеть Империю в руинах, стать ничем вместе с ней… Из всего, что представляло собой его существование, лишь на это Цертин не имел никакого права.

— Если такова цена победы, — сказал он, даже не моргнув. Никаких сомнений. Никакой слабости. Нити плотно лежали в руках. Лежали же? Еще мгновение назад он мог коснуться их, сжать в крепкой хватке. Что могло?..

Глухой крик ответил на неоконченный вопрос. Встревоженный Ненеалей дернул меч вон из ножен, но застыл по первому же молчаливому требованию Цертина.

— Прошу меня простить. Я вынужден оставить тебя на время. Подготавливай перрепатэ. Мы выступим, как только я вернусь.

Путь по потемневшим коридорам все еще был безопасен. Барьеры все еще держались. Пусть все ресурсы и пошли на поддержание одной жизни. Преодолев очередной пролет башенной лестницы, Цертин сам почувствовал недомогание. Прислонился к стене, чтобы перевести дух. Не сейчас. Старик выбрал худшее возможное время.

Ему оставался еще десяток скользких ступеней вверх, но ноги едва держали. С этим надо было покончить. Если понадобится — сейчас. Он слишком долго оттягивал этот момент.

Дверь скрипнула старыми петлями. Никто не смел подниматься сюда, кроме него и двух доверенных рабов. Очевидно, они слишком давно пренебрегали своими обязанностями. Впрочем, все обитатели крепости уже давно забыли о покоях под самой крышей магистерской башни. Их хозяин почти не выходил наружу. Старость и болезнь приковали его к постели.

Цертин подошел, стараясь не издавать ни звука. Окинул усталым взглядом свое будущее: сухого не-мертвеца на огромном ложе, покрытом шелком, бурой коркой крови и пожеванными тельцами мотыльков. Не-мертвец тяжело дышал и тянул нити энергий на себя. Судорожно хватался за даримую ими силу. Жевал очередное насекомое, выцеживая жизнь по капле. Своей жизни в нем давно не осталось.

— Цертин, — прохрипел не-мертвец, закручивая на отросшем ногте дымчатую нить его жизни. Незрячие глаза уставились на него. — Я знаю, что это ты, мальчик… Снова пакостишь… берешь то, что тебе не разрешали. Ты и этот Гай из Ненеалеев — испорченные мальчишки. Наводнили мою крепость эльфийскими шлюхами. Заливаете честь благородной крови винами, пока Неромениан… Что бы сказала твоя мать? Ее сын… Никчемного родила. Прояви немного уважения ко мне… Возьмись за ум. Впрочем… Ты привез свою невесту для знакомства. Когда я ее увижу?

Хриплый тон смягчился, дыхание выровнялось. Не-мертвец потянулся в постели, стремясь размять атрофированные мышцы. Но застонал от боли. Сжался пуще прежнего.

Цертину было немного жаль его. Но желанное уважение ускользало от восприятия. Его не за что было уважать. Натянуто улыбнувшись, чтобы придать голосу нежности и заботливого участия, Цертин присел на постель. Поправил одеяло.

— Утром, отец. Адриана утомилась в дороге.

Заскорузлая ладонь сжала его собственную. Потянула, заставляя склониться. Не-мертвец зашептал уже на ухо:

— Я сделал, как ты просил, сын. Ты желал в жены Адриану Альвинию — теперь она твоя. Продолжи наш род. Не дай нам исчезнуть. Мы обязаны… — он закашлялся; на пергаментной коже проступила кровь. Цертин даже не попытался вырваться. Бесполезно и невыгодно было делать это сейчас. Старик подпустил к себе так близко впервые с тех пор, как прошлое прикосновение лишило его всякой возможности покинуть замок. Врачи назвали это редкой болезнью суставов. Но только Цертин знал, чем она была вызвана. — Опиши мне, что сейчас происходит снаружи.

Цертин улыбнулся еще шире, коснулся губами морщинистого лба. Спрятал правду так глубоко, как позволяла фантазия.

— Славный день, отец. Дождь закончился. Мы смогли отправить корабли в Эмерий…

— Не допускай Змея близко! — рявкнул старик. Сразу же закашлялся, содрогаясь в объятьях Цертина. — Его яд не должен отравить нас. Я знаю, что он задумал. Чувствую, что за стенами зреет смута. Что-то изменилось. Хотел бы я увидеть, что именно. Но это теперь твоя ответственность. Неромениан. Лириум. Наша кровь. Пока я глава этого Дома, ты обязан исполнять мои приказы. А я продолжу держать контроль. Так нам завещал Владыка Цепей. Так будет до самого падения Империи. Не сердись на меня и не вздумай перечить. Однажды ты наставишь своего сына. И это будет так же тяжело. Ты услышал, чем должен заняться?

— Да, отец, — Цертин опустил ладонь на грудь старика. Не-мертвец. Сердце билось. Тихо, спокойно, чисто. Совершенно здоровое и живое. Врачи не первый год разводили руками, не в силах ответить на вопрос, почему магистру Данарию становится хуже.

«Неужели потому, что его сын не желал ждать трона? М-м-м, — с наслаждением протянул Дух Любопытства. Цертин хорошо помнил этот голос и отчетливо услышал его в воцарившейся тишине. Как ему удалось сбежать? — Славный. Какой, должно быть, славный исход влечет за собой его смерть. Цертин — серый мальчик из серого замка на сером утесе, станет магистром Данарием. Владыкой Неромениана А после заключения брака, еще и Кварина с Эмерием. Держателем прав на поставки двух шестых всего лириума в Империю. Достаточно влиятельным человеком, чтобы не задумываться о забвении. Чтобы быть достойным своей крови. Что же тебя останавливает, Цертин? Разве ты не хочешь узнать, как это будет?»

— Прости меня, отец… Но я должен тебя оставить.

Цертин поспешно слез с постели и направился к двери. Старика ждала положенная участь, но не сейчас. Не по воле наглого духа, покусившегося не только на его женщину, но и на его разум. Альтус не поддается такой грубой манипуляции. Не сдается первому же духу. Цертин знал свое место. И был готов занять его только на собственных условиях.

* * *

Слова не шли. Застревали в горле колкой мраморной крошкой. И тишина не помогала. Для молитвы Адриане нужны были арфы. Музыка святилища, почти забытая за время скитаний. Изменчивая, прекрасная, пропорциональная. Раньше она могла воспроизвести ее на самом дурном инструменте, а теперь не могла даже вспомнить звук. Значило ли это, что Уртемиэль отвернулся от нее? Что она забыта Богами?

«Они отвернулись и забыли? Или это сделала ты? Ты годами служила не тем богам, не в той империи. Ты предала свою кровь. Своих господ. Ты стала человеком. Грязью под ногами последнего раба. Жалкая. Ничтожество. Тень».

Адриана впилась ногтями в руку, пытаясь не думать о призраке за своей спиной. Не Вер. Это был не Вер. Брат всегда был благодарен Лукану за шанс, данный им обоим. За избавление от пут.

«Я возненавидел его за цепи».

Никакой ненависти. Злобы. Страха. Они были чужды ее Владыке. Вдохновение. Любовь. Вера.

«О яснокрылый Уртемиэль, услышь ученицу свою, что предала тебя из тяги к смертным соблазнам. Наставь меня на путь истинный — путь через тернии уродства к совершенству звезд. Если Ты шептал мне о совершенстве?»

Сомнения переполняли ее, переливались через край смоляным ядом. Элвен заразила ее. Испортила то немногое, что в Адриане оставалось от веры. Столько вопросов было порождено ее подлыми речами. Не верить им, забыть. Собрать осколки, разрезая ладони. Выпустить из вен весь склизкий древесный сок, оставить только черноту и благородство драконьей крови.

«Владыка, я Адриана из рода Альвиний. Дочь Оссиана, сына Адриана. Кровь от крови Тракта. Я взываю к Тебе и прошу об очищении. Лиши меня всего, что противно Империи, возведенной по воле Твоей. Забери мою боль и мою память. Быть мне инструментом Твоим. Все отдать, что имею».

«Инструмент… Их. Не его. Забыла? Enan… Enan… Banal abelas. Banal dar atish'an. Banal then. Enansal banal'ras. Mir…»

— Хватит, Вер! Довольно! — срывая голос, Адриана зажала уши ладонями и упала на ковер. — Ты никогда так не говорил. Тебе претил этот мертвый язык. Ты не был жесток со мной. Ты не отрекался от Империи до конца. До того, как я…

Собственный голос утонул в подступивших рыданиях и душащем шепоте брата.

«Все испортила. Нас ждал Эмерий. Новая жизнь. Любовь выше, чем люди могли понять. Скажи мне, Тень, ты любила меня? Я отдал за тебя жизнь. А ты была готова подарить мне новую? Кровь, плоть, зеркало? Ты только брала. От меня, от Лукана, от Ранвия, от Богов. Неужели ты ждешь, что они с тобой заговорят?»

Не слушать. Вернуться к молитве. Слегка изменить текст. Попробовать другой подход. Настойчивей, живее. Без уважения, но с дерзостью на грани сил. Вдруг хоть кто-то откликнется? Воля Лерноуда пылала совершенной лазурью. Стремление к запретному знанию. Любопытный взгляд за дозволенную черту. До конца. Пока зрение и голос не исчезнут.

«Андорал. Тот. Думат. Уртемиэль. Разикале. Зазикель. Лусакан, — зашептала она, чувствуя, как к избранному порядку присоединяются голоса предков. Альвинии веками чтили Богов именно так. Владыка Цепей — покровитель рода — был для них во главе. Тот — Бог Войны — почитался всеми древними семьями за то, что дал им власть меча прежде, чем они обрели власть слова. Думат — наставник Талсиана — вставал перед ними третьим по старшинству как тот, кто обучил их магии крови. Уртемиэль и Разикале летели вместе. Совершенство и Тайна. Теперь Адриана понимала, почему. Тень от их крыльев скрывала безумного Бога Хаоса и воплощалась в Боге Мрака. Опасных, непредсказуемых, неизвестных. Но необходимых. Интерес Империи требовал. Он постоянно требовал. Настал ее черед. — Если Вы способны меня услышать… Если хотя бы одна жалкая легенда или молитва была правдой… Знайте, что те, кого Вы нарекли своими учениками и владыками мира сего гибнут от козней рабов! Если мы… Империя падет — Вас забудут! И что тогда останется Вам, кроме мрака подземных гробниц?! Ответьте мне! Скажите, как предатель может стать спасителем?... или сгиньте вместе со мной».

Молчание обрушилось на ее спину хлыстом. Адриана рассмеялась.

* * *

Изменчивая бездна, еще недавно бывшая Нероменианом, разверзлась перед войском Цертина Данария.

Не им предстояло оценивать и описывать увиденное. Они и не могли. За стенами замка Тенебрис лежал мир, не поддававшийся описанию. Сложные переплетения нелогичных образов, старых кошмаров и свежих ран. Цвет, форма… милостивые Боги, запах. Людей выворачивало наизнанку. Даже дышать удавалось через раз. Не защищенные доспехами участки кожи плавились подобно воску. Цертин горько радовался решению надеть шлем. Отступать было нельзя.

Тень предстала не той, что прежде. Лучшее, что можно было сделать — вернуть назад привычный мир. Ценой тысячи жизней? Он был готов. Развернув коня к рядам воинов, он обозначил свой план.

— Сегодня наша задача проста — выиграть время для Архонта. Мы должны удержать Завесу, пока Декратий Игнис не покончит с предателями и их колдовством. Мы отправимся в города. От Неромениана до границ Кварина. Перрепатэ во главе с магистром Ненеалеем лишат демонов их силы. Мы покончим с воплощенным врагом. Так, как положено сынам Империи — мечом и магией! И пусть Древние призрят на нас, а не на подлых жрецов! За Империю!

— За Империю! За магистра Данария!

Цертин неслышно усмехнулся за непроницаемым обсидианом маски. Его восхваляли. За ним шла отцовская армия. В его руках находилась судьба Неромениана. Если он преуспеет, то сможет надеяться на приближение к Архонту. На известность, вечность и жизнь с Адрианой.

Между ним и воплощением этой мечты лежал кошмар. Очень скоро новый мир показал всю свою жестокость. Дороги исчезли. Заросли лесами, утонули в кровавых болотах, ушли под землю. Кони страшились ступать по тонкому стеклу, в которое обратилась земля. А сверху лил раскаленный изумрудный дождь и нещадно холодило пламя. На знаки, горящие им, Цертин не смотрел.

Только вперед. Даже если стекло стало зыбучими песками, а от ядовитого воздуха больше не спасал даже шлем.

Уже почти у ворот города, Цертин почувствовал, как измотаны его воины. Как мелочно они готовы сбежать. Но сомневаются. Боятся гнева своего мастера. На это нужно было давить, пока оставалась возможность.

— Боги смотрят на вас! Не смейте отступать!

Упавший с неба кусок черной скалы заглушил его голос. Цертин не растерялся и немедленно отправил к нему двух магов. После осмотра те доложили: монолит горячий, имеет на себе некую резьбу и вкрапления зеленого минерала. Уже готовый командовать обход Цертин едва успел удержаться в седле, когда камень поднялся в воздух и взорвался, убив обоих магов. Зелень заполнила его целиком, исказила, вырастив крохотный подобия из центра. Звон бьющихся зеркал при каждом новом изменении напомнил об Арлатане. О странных отражениях в старинных элувианах. Там энергия Тени просачивалась в мир через разбитые полотна зеркал. То, что происходило перед ним сейчас, было очень похоже.

В мареве, различимом сквозь зазор между двумя кусками камня, мелькнула фигура. Нечто попробовало протиснуться наружу. Лиловая, в золотых украшениях, рука демона Желания, и колдовские серые глаза прекраснейшей из живущих альтус.

«Цертин… — нежный голос Адрианы звучал ядовитой змеиной насмешкой. Демон не мог воплотить совершенный образ целиком. Потому не показывался. Заигрывал. Завлекал. Цертин был выше его иллюзий. Он знал, что Адриана заперта в Тенебрисе. В безопасности. В его полном владении. Благородная, древняя кровь. Красота. Диковинный разум. Его. Только его. — Раз уж вы решили нарушить мой покой, не поможете ли найти магистра Ранвия? Он должен быть где-то здесь… Мой прекрасный Гай. Нет? Тогда отойдите. Не заслоняйте своей серостью его свет».

— Ненеалей, перрепатэ! — прорычал Цертин. — Лишите эту тварь связи с Тенью!

Перрепатэ окружили камень с четырех сторон. Демоны бесновались внутри. Звали знакомыми голосами.

«Юноша, если вы не в состоянии унять свою пылкую страсть, так найдите себе похожую личиком рабыню, — усмехался Сетий Амладарис. Жреческие регалии Думата переливались в неверном свете завесного огня. — А еще лучше — озаботьтесь военной карьерой. Дослужитесь хотя бы до командора, и тогда уж приставайте к благородным девицам».

Гордыня. Пустое бахвальство и лишние амбиции. Настолько ли лишние? Он сумел добиться высот. Достойно продолжить дело Дома. Но упустил многое другое. Слишком многое.

«Вы одержимы ложным идолом, юный Цертин. Мне жаль, — пренебрежение Гая Ранвия сочилось сквозь трещины на позолоте. — Я помолюсь за то, чтобы однажды вы узрели истинную Красоту».

Спокойствие. Достоинство. Умение видеть насквозь и получать желаемое без особых усилий. Все, что пробуждало в Цертине недостойную Зависть, возвышалось над ним.

«Ты должен понять простую истину, мальчик, — заботливый образ его дяди по матери — Луция Фара, контрастировал с черной хламидой Отчаяния. — В этом мире важно лишь то, что человек может сделать и чего добиться. Это решает не кровь, но воля. Преданный раб может оказаться во многом лучше мягкотелого альтус — и в твоем случае окажется. Ты жалок, Цертин. Зациклен на девчонке Альвиниев, которая ни во что тебя не ставит. Ты должен быть сильным, доблестным, достойным своих Домов. Потому что только такие и выживают. Только такие и правят…»

Цертин ударил по показавшейся из камня морде мечом. Лезвие залила черная кровь.

— Получается! В атаку!

На краткий миг Тень захлестнула их образами, попыталась задушить, плотно схватив за горло тысячами костлявых лап. Нескольких ударов перрепатэ хватило, чтобы сломить ее напор. Прорезая путь сквозь толпы духов, Цертин чувствовал, как они слабеют. Как магия вытекает из них и наполняет его.

Стены города трещали и лопались, выпуская новых демонов. Перрепатэ тут же перехватывали контроль над поводками чистой энергии, тянувшимися в Тень. Демоны слабели и падали под ударами его воинов. Пищали, свистели, рокотали проклятья на забытых языках — но все равно умирали. Навсегда. В мире без Завесы им просто некуда было сбежать от Цертина.

Вокруг все переменилось. Словно все разом проснулись от страшного сна. Вместо изменчивой бездны образов вновь предстало родное каменистое побережье. Голоса демонов исчезли. Доносились крики птиц и шум прибоя. Кусок неба — родного, затянутого серыми тучами — висел посреди инородной зелени аляповатой карикатурой. Дрожал в миг остывший, тяжелый воздух. И руки… Руки тоже дрожали, сжимая меч. По рукоять в крови. Чернота залила плотную ткань доспехов, въелась в обсидиан маски, но не попала на кожу. Почему-то это казалось важным.

Маленькая победа. Не более того, что требовалось Неромениану. Но усталое войско ликовало. Восхваляли его. Своего мастера. Владыку Неромениана, что не испугался и защитил свои земли.

— Это не конец! — мрачно огласил Цертин, вновь седлая коня. Взгляды ближайших солдат устремились на него. — Архонт нуждается в нашей поддержке! Теперь, когда мы знаем, что враг уязвим, наша обязанность наносить удар за ударом! Пока враг не будет сломлен! Пока мы не вернем себе небо! Пока Империя не сможет заснуть, не опасаясь Тени! Слушайте мой приказ: мы займем город. Убедимся, что ни одной твари не осталось на его улицах. Переведем дух и отправимся дальше. Этот день только начался.

Архонт следовал по пути, оставленном

Огромными огненными письменами в небе Тевинтера,

И прибыл на равнину, где некогда

Стоял великий Бариндур.

Песнь Тишины 3:16

Под копытами коня хрустнула и обратилась в пыль обугленная кость. Затем еще одна. Зацепился за сбрую кусок опаленной ткани. Огненный могильник, где мертвые не могут найти покой, окружил его так же незаметно и быстро, как охотники цириан окружают добычу. Декратий даже не задумался бы о том, как ужасно это место, если бы некоторые жертвы древней катастрофы не цеплялись за существование.

Он видел могильники прежде. На юге мертвецов было не принято сжигать ни в одном племени. Варвары не строили колумбариев. Не заботились о том, чтобы дух обрел покой вне своего тела: в своем невежестве они оставляли его гнить внутри. В полях, порой совсем близко от посевов, они строили погребальные камеры, а сверху насыпали курганы.

Завеса в таких местах всегда была особенно тонка. Как-то раз, находясь на марше к Форту Драккон, Декратию и еще нескольким легионерам пришлось в ночной час пройти мимо трех курганов. Вначале им показалось, что ветер завывает в высоких травах между холмов. Но скоро в полуночном тумане открылось их заблуждение. На них напали варвары. Те, кого далекий предшественник Декратия лишил жизни мечом и пламенем, вымолили у демонов возможность отомстить. Он даже не успел скомандовать защитное построение. Один за другим его люди исчезали в тумане. Костлявые руки одержимых мертвецов утягивали их к себе. Он сам дожил до рассвета лишь потому, что Сетий решил выйти из форта на соединение.

Сетий спас его. Опять. До окончания кампании Аргостия успел спасти еще десяток раз. Разве одно предательство способно стереть это из памяти?

Да. Их дружба — не покойник из южных курганов, чтобы просто так восстать. То, что сотворил Сетий Амладарис, могла искупить только его смерть.

Конь испуганно заржал, попятился перед пустырем. Декратий попытался его приструнить, но конь встал на дыбы. Дальше везти всадника он не хотел. Настаивать ни смысла, ни времени не было. Декратий спешился, привязал поводья к остаткам древней дорожной арки и осторожно пошел вперед.

Перед ним распростерся древний город Бариндур — памятник ошибкам прошлого и настоящего. Обугленные, крошащиеся в пыль руины, почти целиком ушедшие под землю. Высокие травы, взращенные на слезах и крови — цена невежества предков. Их грех перед Богами был выставлен напоказ. Но сколько бы Декратий ни всматривался, следы куда большего грехопадения ускользали зыбкими видениями сна наяву. Мертвый Бариндур не помнил имен предателей. Не помнил их прикосновений к своей магии, их шагов по своим улицам. Они стерли свои отпечатки даже из Тени.

Он пришел, чтобы напомнить им о содеянном и призвать к ответу. Пришел один — не как Архонт, но как Перевозчик. Кольцо на его пальце сковывало дух нерушимой клятвой Империи, ее народу и Богам. Лира тяжелела в правой руке. Помещенный в раму кристалл с кровью из сердца Адрианы пылал ярче пропавших с небосклона звезд. В левой руке Декратий до боли сжимал посох, окаймленный сильверитом и лириумом.

Он слишком хорошо понимал: как только со струн сорвутся первые звуки — назад будет не повернуть. Маяк призовет тех, кто зажег его более года назад на этом самом месте. Ему предстоит сражение лицом к лицу с предателями, которое решит судьбу Империи. Пропишет будущее на сотни лет вперед.

Как смел он, смертный, задерживать этот момент? Посох оказался воткнут в древний прах. Пальцы неуверенно легли на струны и начали играть.

В самом начале он услышал голоса. Знакомые спорили с незнакомыми.

«Возможно, золотой свет, что доходил до нас — лишь запоздалое эхо далеких времен; возможно, прикосновение богов, что ощущали мы — тоже лишь эхо, отставшее от нашего мира на тысячу лет…»

Гай Ранвий. Архитектор. Лжец и убийца, велевший Акцию Партениану пленять созвездия в астрариумы, чтобы они пылали лишь для него. До тех пор, пока не сгорят дотла подобно…

«— Арфы пугают меня. Они везде. Во снах и наяву. Мне страшно, Гай».

Бедная девочка. Одна из сотен жертв предателей. Но почему же ее было особенно жаль? Ведь сама пошла на гибель. Сама виновата во всем, что пережила и на что обрекла Империю. Он предупреждал, а она, слишком юная и влюбленная, не слушала. Глупая, но такая красивая Адриана.

«Глупая… глупая… инструмент… ложный тон… Наша… нашшша… свобода…»

Чуждый, вкрадчивый шепот, словно приглушенный шелест страниц. Или хлесткий удар ветвей по лицу. Или шипение прижженной клеймом плоти. Или лязг металла о металл. Или стрекот стрекозиных крыльев у самого уха. Как же много ассоциаций вызывал один только шепот.

«Преклонитесь… засните… проснулись… здесь… за Морем… устали ждать… Красота…»

«— Мы заслужили право больше не преклонять колен…»

Хриплый, измученный голос Сетия звучал неизбывной волей. Даже столкнувшись с неведомым за границей бытия, он не сдался. Никто из них не повернул назад, даже когда стало понятно, что ни богов, ни спасения грешникам в Тени не найти.

«— Кровь к крови…»

Семь голосов. Семь предателей. Только два чудовища самостоятельно выбрались в мир, неся отравленную кровь. Не свою — но чью же?

Что-то ускользало от Декратия даже сейчас. Но музыка лилась из-под его пальцев, и Тень отвечала ей.

Бариндур изменялся на глазах: полыхал неистовый огонь, на вымощенных мрамором улицах кричали и оседали в неизбывных страданиях люди. Они же, разодетые в причудливые наряды, танцевали и восклицали во славу забытых правителей.

Взгляд зацепился за двух мужчин, шедших меж торговых рядов. В них не было ничего особенного. Обычные граждане. Одеты не слишком бедно, но без знаков отличия представителей благородных домов. Купцы? Может быть. Они активно обсуждали погоду.

— Скажите, мой дорогой Эгерий, не замечали ли вы странностей в наших краях? — взволнованно спросил высокий и щуплый. Он встал к Декратию вполоборота, открывая взору глубокий шрам на правой щеке.

Толстяк в подпоясанном парчовым кушаком одеянии задумчиво хмыкнул.

— Вы вновь будете убеждать меня, что летний воздух неожиданно теплый, дружище Глорий? Или вас смутило, что дождь идет сверху вниз? Вам везде мерещится мистика, колдовство или даже гнев несуществующих богов неромениан. Права была ваша матушка, когда советовала супругу не брать в дом служанку из их числа.

Щуплый со шрамом преградил толстяку путь. Крепко схватил его за локоть. Толстяку подобное поведение явно пришлось не по нраву.

— Что вы себе позволяете, юноша?! Мне стоит доложить о таком неприемлемом поведении вашему отцу!

— Уверяю, Эгерий, моему отцу сейчас нет до этого дела. Торговая коллегия терпит убытки, вложения отца у подножия Думата сгорают… в прямом смысле. А теперь еще эти толчки… Я думаю, что бог Неромениана, в честь которого и назван наш вулкан, разгневался из-за отказа Его Величества. Он задумал уничтожить нас всех.

Возмущение толстяка сменилось тревогой, но руку из хватки он все же выдернул.

— Давайте оставаться благоразумными, мой друг. Во-первых, Его Величество не обязан принимать у себя всяких оборванцев, пусть в Минратосе они хоть трижды верховные жрецы. В Бариндуре нет места суевериям. Во-вторых, во всем текущем конфликте с Тевинтером меня больше беспокоят кваринские змеюки Альвинии с их санкциями. Они запретили нашим кораблям входить в свой порт. А это значит, что мы потеряли выход на восточные рынки. Для торговцев шелками это маленький конец мира сего. В-третьих — ваши подозрения могут быть не совсем беспочвенны. Раз уж вы упомянули толчки, то нам действительно следовало бы чаще проверять крепость сна Думата, — толстяк вскинул руку прежде, чем щуплый успел хоть что-то сказать. — Вулкана. Не бога.

Совсем рядом пробежал мальчик лет шести, пронося по воздуху бумажного дракончика. Не замечая перед собой пепельной бури и тлеющих тел, он наступил на потрепанный парчовый кушак и со смехом перескочил через изуродованное пламенем лицо со шрамом. Декратий окликнул мальчика, но к нему обернулся уже седой старик в одеждах сенатора.

Словно не заметив никого перед собой, он зашел за колонну. И тут же, к этой самой колонне, покрытой трещинами и сажей, прижалась спиной племянница Лукана. Адриана переплела пальцы с высоким мужчиной в мантии Верховного жреца Уртемиэля. Декратий почти забыл лицо Архитектора Красоты. Но голос… Голос он помнил отлично.

— Грядет буря. Мне необходимо знать, что ты запомнила свою роль и не преминешь исполнить ее, чем бы ни обернулась для нас эта ночь.

Ублюдок. Он точно знал, чем все закончится. Знал — и использовал наивную, влюбленную дурочку Адриану, чтобы обезопасить себя. Она была счастлива стараться. Отдать себя, свою жизнь, свою кровь во имя его прихотей.

— Один лишь миг после того, как первые лучи рассвета озарят эти проклятые руины, я буду гореть для тебя маяком.

Маяком, что сожжет ее дотла, оставив лишь несколько драгоценных капель. Маяком, что уничтожит Завесу, тем самым низвергнув мир в Бездну. Маяком, что сейчас был их единственной надеждой.

Они продолжали разговор, скрываясь в тени, пока прочие Строители готовили ритуальное место. Декратий внимательно осмотрел конструкцию. Никогда еще он не видел алтаря сложнее. Черные столбы, словно когти огромного демона, поднимались из земли. Их окружали руны, огромные запасы лириума и рабы. Сколько же потраченных жизней, сколько крови… Лукан сообщил, что предатели похитили половину всех имперских запасов лириума и свезли из своих Кругов почти всех рабов. Жертва, достаточная, чтобы прорваться сквозь Завесу и нанести ей непоправимый ущерб. Адриана лишь закончила начатое в ночь ритуала.

Мимо него прошли Корделия Иллеста и Сетий. Они о чем-то тихо говорили; он не мог разобрать слов. Слишком уж громкими были стенания горящих жителей, радостные возгласы детей и пламенные речи проповедников. Слишком безжалостно лил дождь, бушевало пламя и падали «когти» алтаря.

Все повторялось.

Бариндур возводился, рос, жил, сгорал — все в один момент.

А затем музыка смолкла и Декратий увидел их. Окаймленные тьмой подобия тех, кого он почитал равными. Пятеро призраков верховных жрецов. Один возвышался над прочими. Стоял ближе, горделиво расправив плечи. Надменно ухмылялся. Некогда статный и величественный Император его легионов, Сетий Амладарис склонил голову — словно они были на высоком приеме или в зале Сената, а не посреди выжженных руин.

— Архонт Декратий Игнис, — голос Сетия охрип и огрубел, но все еще звучал торжественно. — Вижу, ты сумел обуздать маяк, но не привел его с собой целиком. Что же… Приветствуй нас, узревших пустые престолы Богов! Приветствуй нас, познавших перерождение! Приветствуй новых владык этого мира! Я знаю, друг мой, что говорю с пафосом, но момент требует того. Это триумф. Враг ждал нас по ту сторону Завесы. Достойный, ужасающий противник. Но мы сумели совладать с ним. Забрать его оружие себе в услужение. Подойди. Узри мой дар Империи.

— Дар? Посмотри вокруг, Сетий! Конечно, если в этом чудовище хоть что-то осталось от тебя. Таков желанный тобой престол? — Декратий развел руками, надеясь, что Сетий видит мир таким, каким он представал для народа Империи. Умирающим, тонущим в неконтролируемом хаосе. Бывший друг только усмехнулся.

— Не престол. Мы пришли не за тем, чтобы отнять у тебя Корону Кобры. Мы не захватчики. Ты не знаешь, что ждет по ту сторону. Тевинтер не выстоит. Значит, он должен измениться. Мы хотим помочь.

— Этими речами вы вынудили Адриану Альвинию на предательство?

Пурпурная тень по правую руку от Сетия нервно сжала когтистые ладони в кулаки. Перекошенное лицо не до конца утратило божественную красоту. Было видно — Архитектор злится и скорбит.

— Адриана знала, на что шла, — ответил вместо него Сетий. — Как и каждый из нас. Как ты, я и Лукан понимали риски, свергая Ловиаса. Не усложняй. Обстановка и без того не самая приятная. Мы закончим это без крови. Ее достаточно. Ты примешь дар, передашь мне Прорицательницу Тайны и прикажешь юнцу Данарию отвести войска в замок Тенебрис. Если мы хотим спасти наш мир, стоит начать немедля.

За изуродованным остовом все еще теплилась честь. Благородство родной души било лучами света сквозь склизкую черноту. Все было совсем иначе, чем с Корделией Иллестой. Сетий говорил, Сетий убеждал, Сетий надеялся, что его поймут и примут. Это был он. Сетий. Не тварь. Не дикое, богомерзкое создание из глубин Тени. Именно поэтому, как бы тяжело ни было, Декратий не мог согласиться.

Он вырвал из земли свой посох и принял боевую стойку. Жрецы не дернулись.

— Ты не хочешь этого, Декратий, — Сетий устало вздохнул. — И я не стану даже притворяться, что получаю удовольствие, убивая тебя.

Тьма скрыла их, и они накинулись на Декратия. Он едва успел создать щит. В сплошной черной туче было не разглядеть силуэтов. Он бил наугад и на слух. Твари были слишком массивны, чтобы двигаться бесшумно. Свист, с которым они прорезали тяжелый воздух, помогал не терять ориентацию.

Свист. Всполох бесцветного пламени. Декратий увернулся от выпада Мастера Огня. Черное лезвие меча полоснуло по спине, но доспех защитил.

Свист. Хохот. Декратий послал сноп молний в Безумца Хаоса. Тот ответил ему кровью, взбурлившей в венах. Пришлось убрать щит. Сконцентрироваться на чужом воздействии. Подавить… Нет, вернуть. Тварь завопила и больше не смеялась — но не пала. Сквозь пелену Декратий заметил, как поврежденная молниями плоть восстанавливается.

Свист. Осторожный заход с тыла — но Декратий все равно услышал. Развернулся, ударив тварь посохом. Тяжелое навершие прошло сквозь чернильную дымку. Но он ведь слышал, чувствовал чужое дыхание на затылке. Резкая боль в правом плече заставила его выронить лиру. Короткий кинжал вошел по самую рукоять. Вытаскивать его было бы слишком опасно.

Свист. Росчерк пурпура посреди черноты. Неуловимо изящный взмах разросшейся серой кисти. Боль в плече усилилась, заполнила собой тело. Кинжал. Металл расплавился и проник в рану. Работа мага-созидателя. Архитектора. Он был совсем близко. Выдал себя. Декратий перехватил посох шипом вверх и ударил в скопление ярких красок. Провернул. Потянул на себя. Тварь оказалась в его хватке. Судорожно пытаясь вырываться, сопротивляться. Декратий изо всех сил не обращал внимания на эти попытки. Позволял царапать и кусать себя, но не отпускал. Сам прорезался глубже. Сквозь защиту и музыку арф. Сквозь напыщенную меланхолию и притворство. В разум Гая Ранвия. Не стремился понять — только уничтожить. Если не тело, очевидно невосприимчивое к атакам, то разум. Тень жила разумом, мыслью. Если уничтожить их, то Архитектор станет не опаснее Прорицательницы в ее клетке.

— Довольно! — раздалось рокотом за спиной Декратия. Его схватили за шею и потащили прочь от обмякшего на земле Архитектора. Ни одна из теней не бросилась следом.

Знакомая хватка. Знакомый, хлещущий через край гнев. Знакомые слабости. Сетий всегда забывал защищать левый бок. Декратий ударил пяткой в голень. Развернулся. Сетий отразил атаку и тут же ударил в ответ. Молниеносные атаки сталью и магией, совсем не похожей на то, что знал Декратий. Словно сама злоба стала питать Сетия божественной силой. Все застарелые обиды. Предательства. Невысказанные чувства. Бывший друг сражался с упорством бешеного зверя и мастерством лучшего воина Империи. Декратий отвечал на пределе возможностей, чувствуя, что теряет последние силы. Он обратился к кольцу Перевозчика. Вычерпал из него столько, сколько вмещало человеческое тело. Почувствовал, как уставшие руки вновь крепчают, а стойка становится увереннее. Отразил удар в голову. Сделал рискованный выпад в бок и пронзил неожиданно тонкое тело до половины. Сетий покачнулся, удивленный; Декратий толкнул его, заставляя упасть на землю, и лезвием посоха пригвоздил к ней. Лицо, наполовину слившееся с капюшоном, выглядело расслабленным. Сетий улыбнулся.

— Чудовище… — с усмешкой прошептали черные от крови губы. — Я чудовище, сотворенное твоими руками. Ты скоро почувствуешь… Мы сотворили друг друга.

Декратий моргнул. Посох упал в прах. Сетия Амладариса под ним больше не было. Оскверненная кровь исчезла с шипа и древка. Но тени не расступились. Сплотились еще крепче. Без Корифея и Архитектора. Но пламени, изменчивого Хаоса и пустоты словно стало больше.

Вновь сжав посох, Декратий продолжил бой.

Вокруг пылал огонь, выжигал землю, пораженную злобой. Плясали ураганные ветра, стремясь уничтожить смрад. Вода и молнии с высоты небес, подчиняясь его воле, сносили потоками отравленную кровь.

Архонт не мог остановиться не на миг, понимая одно — его попытки тщетны. Тьма, переполнившая сердца Сетия Амладариса и его пособников, уже никуда не уйдет. Она останется — как и память о том, как он не сумел их остановить. Если только…

Он отбросил посох. Усмирил пламя и ветра. Поднял с земли покрытую пеплом лиру.

Струны под его пальцами вновь заиграли. Отчаянно. Моляще. Декратий был готов страдать. Потерять гордость и стать Перевозчика. Преклонить колени, проявляя уважение в надежде на силу. Правители прошлого не стыдились признавать нужду в помощи, так почему должен он? Декратий играл долго, не теряя надежду даже когда кровь Адрианы утратила последний свет. Он пел о красоте и скорби Тевинтера. Просил не о шансе исправить ошибки, но о кратком миге покоя и света, чтобы подготовиться к грядущей тьме.

Небесный свод пронес над ним солнце и луны несколько раз. Он охрип и едва оставался в сознании, но не замолкал. Перед глазами Декратия мелькали дорогие сердцу образы: драконы на штандартах Империи, прекрасный, вечный Минратос, лица солдат и мирных граждан, Лукан в привычной рутине своих отчетов… Сетий. На поле боя, в военном лагере, в Сенате, во тьме среди сотен искаженных лиц.

Их общая вина, ставшая черным ядом. Мор, порожденный ими, что набросится и пожрет Империю. Нет! Он не позволит ему! Империя должна была остаться, несмотря ни на что.

Стертые в кровь пальцы замерли на струнах, когда он наконец увидел их. Безликих. Смешавших в себе тьму и свет. Духи потянулись к музыке, к крови, позволили заключить себя в ослабших руках. Вены Декратия загорелись. Сила, первозданная, не знающая устали, наполнила все его тело. Он знал, что должен был сделать.

— Мятежные жрецы. Потерянные граждане. Забытые друзья. Все, в ком течет яд из глубин Тени.

«Я лишь беру то, чем сами Боги наделяют меня. Точно так же, как это сделал ты…»

— Я повелеваю вам уйти во мрак из которого вы явились, и больше не являться на земли Империи Тевинтер.

«Ты предал свой удел ради мимолетной возможности».

— Я заключаю вас во тьме силой Перевозчика, своей силой — и маяком, что вы зажгли, надеясь принести смерть.

«Я — чудовище, сотворенное твоими руками».

— Отныне они обожгут вас, и не будет вам места под светом звезд.

Собранная сила вырвалась из него, испепеляя Бариндур, вынуждая тьму разметаться по сторонам и уйти глубоко в землю. Извращенный хор завопил, и Декратий кричал вместе с ним. Все еще тонкая Завеса лишала его воздуха, иссушала до костей — но осознание того, что он совершил, было во сто крат больнее.

— Ради Империи.

В воцарившейся тишине Декратий услышал лишь свой голос.

Овеянные славой, стояли Семеро

В божественном зале, не обращая внимания

На разложение в тенях, отбрасываемых ими,

На порчу и разрушение в следах, оставленные ими.

Песнь Тишины 3:1

Чернота в небе вливалась в лазурь, лазурь становилась серыми тучами, а тучи вновь уходили в черноту. И под ней все было красным.

Кони ржали, втаптывая в демонический прах новые трупы. Цертин уже потерял им счет. Он пропитался отчаянием, завистью, гневом и желанием. Особенно жгло желание — разбить еще одну декурию тварей, вкусить их проклятую кровь словно дорогое вино, отвоевать еще кусок неба над родным Нероменианом. А после… после можно было бы отправиться в Бариндур. Помочь Архонту расправиться с предателями. Лично обагрить меч ядом из вен падшего Архитектора, мерзавца Гая Ранвия. По возвращении в Тенебрис Цертин бы подарил этот меч Адриане.

Образ невесты ударил наотмашь. Адриана — хрупкая, маленькая, невинная. Нет. Кровь не для ее глаз, рук и губ. Больше нет. В силах Цертина было не позволять никому запятнать ее. В первую очередь — себе.

Гай Ранвий не заслуживал даже уничижительных почестей. Отныне его удел — просто не существовать. Исчезнуть в искристо-зеленом прахе, подобно демонам. Цертин его больше не ненавидел. Хотел погубить, но не из злобы, а по соображениям чести. Гай Ранвий предал Империю и Архонта, сговорившись с прочими предателями. Долг Цертина как командора Неромениана, верного военачальника своего государства — покарать его. Гай Ранвий отнял и воспользовался женщиной, предназначенной Цертину в жены. Тем самым жрец нанес ему личное оскорбление. Еще один повод отомстить. Без жара — тот постепенно утихал — но с холодом древних прибрежных скал Тенебриса.

Демон Гнева заинтересованно наклонил каплевидную голову и постарался перетечь как можно дальше от Цертина. Твари не нравился ход его мыслей. Бесчувственная, могучая волна. Лишенный прежнего жара порыв ледяного ветра. Цертин сметал полчища демонов на своем пути. Не поддавался им, словно больше не чувствовал ничего… кроме стремления к цели.

Еще один черный камень разлетелся на осколки, обнажая дрожащий изумрудный шрам Завесы. Перрепатэ перехватили нити его энергии, затянули. На большее они не были способны.

— К условному закату уже будем в Вирантии, — ободряюще сказал Ненеалей, поравнявшись с ним.

Цертин ответил кивком. От Неромениана до Вирантия тянулся след из черных камней и разрывов в Завесе. Попытки понять, что от неё осталось, лишь больше запутывали. Само существование разрывов означало, что цельное полотно все еще держится. Далекий силуэт Города в зеленых небесах и изменчивое, ядовитое пространство вокруг них заставляло сомневаться в этом. Что же произошло на самом деле? Почему они до сих пор живы, если вместо привычного мира давно буйствует физическая Тень?

Каждая отбитая атака возвращала все на свои места. После прошлой битвы солдаты радостно загоготали, когда на них обрушился обычный приморский дождь и одуряюще пахнуло сыростью. Они не могли надышаться. Цертин не мог заставить себя снять шлем и вдохнуть. Сейчас он недоверчиво косился на предзенитное солнце над золотыми шпилями Города Богов.

Они добрались, когда золотой свет уже потонул в темноте. Издали Вирантий выглядел почти обыденно. Разве что тишина резко контрастировала с тем, как должен звучать большой приморский город.

Вирантий, город Думата и колыбель Дариния, был построен во времена, когда великие рода еще не основали Империю. Каждый, в ком текла сновидческая кровь, мечтал погубить своего соседа. Потому столицы родов окружали высокие стены. Неромениан, Кварин, Карастес и, конечно же, Вирантий, возводились так, чтобы выдерживать длительные осады и подавлять всякую возможность штурма. Цертин надеялся, что предосторожность предков спасла горожан от демонов. Он помнил свою радость в миг, когда обнаружил родной город почти невредимым. Но Неромениан не молчал, а Вирантий лишился даже дуновения ветра.

— Затаились. Может, и хорошо? — обратился к Ненеалею один из перрепатэ.

Друг скривился.

— Бестолочь. Знаешь, сколько в Вирантии магов?! Одних только Домов альтус три. А лаэтан, жрецы, прочая одухотворенная закуска для демонов… — он покачал головой и красноречиво посмотрел на Цертина. — Дело дрянь. Не советовал бы тебе лезть, да разве ты послушаешь?

— Ты прав, — улыбнулся Цертин. — Не послушаю. Тит!

На зов немедленно прибежал старший офицер.

— Слушаю командора.

— Снесите ворота. Энергии, отнятой у демонов, должно быть достаточно для этого.

За щитом, сотворенным перрепатэ, было спокойно. Никто не смел возразить приказу. Впервые за столетия существования Империи один из родов альтус вторгался на территорию других. Впервые позволял себе открыто штурмовать город. Цертин выторговывал у собственной совести право на этот шаг, пока маги готовили заряды. Все отданные им приказы были необходимы для спасения жизней. Он действовал в интересах Империи и ее граждан. Архонт поймет это. Адриана поймет и оценит. Отец… Цертин надеялся, что не застанет старика живым.

Взрыв прогремел глухо, словно из-за толщи воды. Монументальные ворота Вирантия разлетелись в щепки и металлическую стружку. По отмашке Цертина перрепатэ должны были убрать щит, первая линия ринуться в открывшийся проход. Однако вместо гнетущей тишины они услышали предсмертный вой демона Гордыни. Туша твари рухнула вперед, преградив путь, и не думала обращаться в прах.

Когда магический осадок окончательно осел на землю, Цертин смог разглядеть, что на голове демона кто-то сидит. Фигура, неуместно тонкая на фоне поверженной добычи.

— Какого дрейка? — выругался Ненеалей. Вздернул ладонь, явно намереваясь отдать приказ перрапатэ.

— Пусть уберут барьер.

— Данарий, ты в своем уме?!

Цертин пропустил грубость мимо ушей, присматриваясь к незнакомцу. Тот встал. Времени на спор с Ненеалеем не было.

— Я командую операцией. Исполняй приказ.

Клацнув зубами от злости, Ненеалей все же исполнил распоряжение. Приказав солдатам держать строй, Цертин направил коня к стенам города.

Вирантий дымился, дрожал, тлел в редких зеленоватых вспышках завесного огня. Им же горел демон Гордыни. Отчетливый росчерк от удара кнутом остался на лиловом хитине грудного панциря.

Рядом, устало покачиваясь, стоял магистр Улий Сент — вернее, то, что от него осталось. Существо было высоким, совершенно черным. В редких кусках его искаженного тела угадывался древний фамильный доспех. По нему — и по спокойному нраву исследователя — Цертин и узнал бывшего Мастера Огня.

— Юный Цертин, — магистр закашлялся в поклоне и прикрыл рот куском собственной мантии. — Вы очень зря явились сюда сегодня. Эта победа стоит куда меньше, чем вы готовы за нее заплатить.

Цертин удержался от едких комментариев. Предатель желал беседовать с ним так, словно ничего не произошло, и Империя не рухнула в Тень по милости его и его соучастников. Подобная блажь могла иметь забавный и даже полезный исход. Однако предупреждающий импульс Ненеалею все же стоило отправить.

— Магистр Сент, — поприветствовал он, спешиваясь, но не снимая шлема. Сент все равно мог видеть сквозь него, раз признал во всаднике Цертина. — Буду честен с вами, я не ожидал встречи. Впрочем, это не помешает мне ни провести переговоры, ни заключить вас под стражу.

Магистр разочарованно опустил голову.

— Я здесь не для того, чтобы противостоять вам. Вы совершаете благородное, достойное дело. И не мне лишать вас права осудить решения Синода. Ведь мы действительно виновны перед Империей. Но позвольте предупредить вас, юноша, — он резко шагнул вперед, побудив Цертина обнажить меч. Казалось, что этого Сент и добивался. — Вы очень правильно боитесь.

— Я вас не боюсь.

— Не меня, но яда, что течет по моим венам. Это оружие. Весьма опасное и притягательное. Выслушайте мое предупреждение, Цертин: не дайте Архонту или же магистру Альвинию подумать, что они смогут им управлять. Это не так. Империя должна остановить войны и жертвоприношения. Больше ни капли крови не должно пролиться во имена богов. Древних или каких бы ни было еще. Я знаю, насколько безумно звучат мои слова, но прислушайтесь к ним.

Безумие — верная характеристика. Цертин не без скорби отметил, как изменился прежде собранный и холодный Улий Сент. Его бредовые речи лишь смутно напоминали Цертину о чем-то из реального мира. Словно Сент пытался запутать его.

— Почему я должен верить словам предателя?

Вопрос заметно удивил Сента.

— Потому что вы были в лесу Арлатан. Именно вы забрали оттуда маяк и тем самым нарушили план Диртамена. Эванурис не смогли просчитать вас, юноша. Поэтому я прошу вашей помощи. Не дайте нам совершить ужасное. Не выпускайте нас из темноты. Как только мы уйдем, Завеса начнет восстанавливаться. Не мешайте ей. Войны, жертвоприношения, механизмы Акция Партениана — избавьтесь от всего этого. Найдите драконов и укрепите гробницы, пока мы не потеряли контроль над собой. У вас не так много времени. Даже год промедления станет фатальным. Запомните главное: нам шептали не наши боги. Если кто-то из жрецов вновь услышит зов — пресекайте, не думая дважды.

Сент вдруг замер. Прислушался. Тяжело вздохнул.

— Оставьте солдат зачищать город, а сами поспешите в Тенебрис. Нельзя, чтобы Корифей и Архитектор забрали маяк.

Цертин вытянул руку с мечом, острием чуть касаясь груди Сента, и громко позвал Ненеалея. Тот не заставил себя ждать и приказал перрепатэ окружить магистра.

— Вы отправитесь с нами в столицу, — твердо сказал Цертин, не сводя глаз с Сента.

Морда чудовища вновь приняла сочувствующий вид.

— Вы так ничего и не поняли.

Сноп ярких искр ударил в маску, прожег слой обсидиана, чуть опалил подкладку, чудом не задев лицо. Цертин сорвал маску с лица, погнув державшую ее раму шлема. Протяжно закричал — больше от злобы и стыда, чем от боли. Пройдет. Все пройдет. А вот бывшему Мастеру Огня еще предстоит ответить за непослушание.

— Схватить… — приказ, должный прозвучать громко, вырвался едва слышным хрипом. Цертин несколько раз моргнул, прочистил горло, но перед глазами и в глотке по-прежнему бились огненные искры.

Заклинание немного ослабло лишь когда кто-то из перрепатэ воздействовал на него. В невнятном пылающем мареве Цертин сумел различить силуэт Ненеалея.

— Тварь ушла, — виновато сообщил он. — Но сейчас нужно занять город. Если там еще остались демоны…

— Это я оставляю тебе. У тебя будут мои войска и лучшие командиры, — все еще нетвердо стоя на ногах, Цертин оседлал коня. Больно ударился бедром о луку седла. Не важно. Если предатель не солгал, настоящий враг ждал его в родных стенах. — Но я обязан вернуться в Тенебрис.

Ненеалей схватил коня под уздцы. Цертина тряхнуло.

— Что? Данарий, ты едва глаз не лишился. Тебе необходимо…

— Мне необходимо, чтобы ты исполнял мои указания, Гай. Завеса крепнет с каждой одержанной победой. Я чувствую это. Уверен, что и ты тоже. Настоящая угроза кроется не в демонах, а в тех, кто выпустил их. Сетий Амладарис и Гай Ранвий — лидеры Синода. И они сейчас в моем доме.

Нервно дернув уголком рта, Ненеалей крепче сжал поводья.

— Это тебе сказал один из предателей? Не боишься, что едешь в ловушку?

— Я ничего не боюсь, — гневно выплюнул Цертин. Его раздражали чужие сомнения и трусость. Он защищал Империю от демонов, освобождал города, своими руками восстанавливал Завесу. Осталось защитить лишь один рубеж. Одно, но самое ценное сокровище. Архонт предупреждал, что именно за ним… за ней явятся предатели. Цертин выслушал, но все равно поступил по-своему. Последствия терзали воображение, но он сдерживал себя. — И ни о чем ни сожалею. Я просто должен быть там. Так что разделим триумф на двоих.

Ответом ему был тяжелый вдох и сокрушенный шаг назад. Ненеалей не стал более его удерживать. Пошел к солдатам и перрепатэ. Ему предстоял решительный штурм — и, возможно, тяжелая битва.

Цертина же ожидала липкая тишина замка Тенебрис.

На исполосованном чернотой небе виднелся рассвет.

* * *

«Боги! Древние, почему вы оставили нас?!»

«В чем наша вина?»

«Октавия! Люди… люди, кто-нибудь видел мою дочь? Октавия!»

«Магистр Альвиний, помогите!»

Лукан изо всех сил старался не обращать внимание на стенания тысяч голосов. Минратос пылал. Минратос тонул. Минратос падал в Бездну и взлетал почти что к сиянию Золотого Города. Минратос устал. Вместе с ним устал и Магистерий.

Отдавать распоряжения напуганным до смерти аристократам было нелегко, но с этим он пока справлялся. Не такими уж сложными были его отрывистые указания. Изолировать рабов, лириум и артефакты. Обеспечить работу основных административных структур. Предоставить треть личной стражи для охраны городских дорог. Уговорить жрецов не проводить кровавые ритуалы в надежде умилостивить Богов было уже сложнее. Тем более что не все из Верховных присутствовали на заседаниях Сената. Лукан так и не смог поговорить с Архитектором Красоты.

Именно Акций Пертениан был главной проблемой Лукана. Мальчишка объявил себя защитником Империи и ушел в город со всей немалой мощью храмовой стражи Мастерских Красоты. По слухам, к нему активно примыкали сопорати и рабы, сбежавшие с невольничьих рынков. Одним Богам известно, куда эта новоявленная армия могла направиться и какой хаос учинить. Акций становился опасным. Его необходимо было остановить.

Так Лукан и оказался посреди изменчивых улиц столицы в сопровождении нескольких перрепатэ.

— Магис-с-стр… — елозя по брусчатке неестественно продолговатым, словно змеиным, телом, к нему подползла тварь. Черный хитин защищал ее «шею» и «грудь», но ниже, на «хвосте» зияли раны. Кровь была темной, совсем как у Корделии Иллесты. Она то стекала по светлому камню, то вновь тянулась к разорванным краям. Тварь была омерзительной. Странной на грани восприятия. Но лицо — почти человеческое, преисполненное смертного страдания — вводило в куда больший ужас.

Перрепатэ закрыл собой Лукана и обнажил зачарованный клинок. Прогнувшись в спине так, чтобы лезвие не касалось ее, тварь зашипела от боли. Черные глаза по-прежнему смотрели на Лукана. Даже сквозь убийцу магов.

— Прикаж-жи. Лучш-ш-ше. Так будет лучш-ше. С-с-смерть. Цепи. Огонь. Все лучш-ш-ше, чем этот кош-ш-шмар, — на руке, изогнутой парой лишних суставов, сверкнул рабский браслет. — Молю.

— Постарайтесь пролить как можно меньше крови, — Лукан устало потер переносицу и отвернулся.

О том, что подобные изменения происходили с каждым третьим эльфом, он думать не хотел. Они не всегда принимали змеиную форму. Лукан видел их обращение в зеркальные статуи. Лично отразил атаку чего-то, больше напоминавшего зверя, нежели кроткого раба. Бывшие военнопленные из лесов Арлатан и Бресилиан вовсе теряли плоть в завесном пламени, оставляя по себе лишь отпечаток разума.

После всего увиденного Лукан начал замечать, что постепенно устает от эльфов и неожиданных открытий. Проблема, естественная и простая, требующая столь же простого решения — вот что занимало его мысли. Что же до эльфийской исключительности… ее Лукан предпочел бы оставить историкам и палачам.

Они преодолели площадь Дариния. Памятник владыке Неромениана был свален на землю и разбит раскаленным камнем, упавшим с небес. Нечто яростно рвалось из него наружу, и Лукан решил не дожидаться его освобождения. Что еще могло накинуться на них, как не демоны? Память услужливо поставила перед глазами образы бдящих элвен по ту сторону сотен элувианов.

Лукан посмотрел вверх. Местами сквозь пустоту Тени он мог увидеть алое рассветное небо, облака и меркнущие звезды. Стоило моргнуть — и желанная картина сменялась живым кошмаром. Виной тому были кровь и магия, бездумно льющиеся по приказу мальчишки Партениана.

Именно в час катастрофы разница между знатью и чернью стала особенно заметна. Сопорати и рабы, получившие свободу, грабили и убивали магов. Врывались в дома, стремясь отнять весь лириум. Их не заботило, что Магистерий сам запретил применять магию до тех пор, пока Завеса не окрепнет, а любое кровопролитие лишь замедляет этот процесс. Они не думали, потому что им не полагалось думать. Акций направлял их, превращал их в бешеную свору, потому что боялся за свою шкуру. Он знал, что вернувшись из Бариндура, Декратий вскоре лишит жрецов власти и отправит их под суд. Ведь Тевинтер больше не нуждался в них. Решение Партениана было, как всегда, эффективным и радикальным — просто прикончить всех потенциальных судей.

Неподалеку от резиденции магистра Павус Лукан и обнаружил Архитектора Красоты. Восседая на пегом жеребце, окруженный храмовой стражей, он наблюдал за тем, как утренние рабы выносят ворота особняка. Все они были в крови и грязи — даже те, в чьих одеждах угадывалась символика Мастерских Красоты. На Акции не было и пятнышка.

Близко Лукана не подпустили, но и нападать не стали. Стража закрыла жреца живым щитом.

— Одно слово, магистр Альвиний — и мы их сметем, — мрачно прошептал ему командир перрепатэ.

— Опомнитесь, — покачал головой Лукан. — Их почти вчетверо больше, чем вас.

Он сам вышел вперед, чуть ли не под самые острия мечей. Громко позвал Верховного жреца Уртемиэля. Акций не ответил, но с заметным беспокойством развернул коня и подъехал ближе. В дымке Тени их с Луканом взгляды пересеклись. В расплавленном олове не было страха — только решимость довершить начатое любой ценой. Однако Лукан ей не верил.

— Вы зря покинули стены Сената, магистр Альвиний. Впрочем, это делает вам честь как человеку храбрости и долга. Вы разочаровали бы меня куда больше, оставшись дожидаться своей участи там, — Акций надменно усмехнулся, — как мои соратники по Звездному Синоду. Я всегда полагал вас достойным человеком.

— А я всегда полагал вас человеком рациональным, магистр Партениан, — честно признался Лукан. Были времена, когда этот юноша вызывал у него лишь уважение и веру в новое поколение. Теперь их сменили непонимание и презрение. — Что же вы делаете?

— Выживаю. По-вашему, это не достаточно рациональное действие? Я не питаю иллюзий, магистр Альвиний. Архонт либо велит казнить меня, либо сошлет в Ортланд. Третьего мне не дано, если только я сам не возьму желаемое.

— А чего вы желаете? — Лукан почувствовал, что Партениан готов к диалогу. Не потерян, и то хорошо. Если задать правильные вопросы и дать на них хотя бы отчасти подходящие ответы, можно избежать продолжения резни.

Акций безрадостно рассмеялся.

— У вас был шанс дать мне то, чего я хотел. Я был верен Империи. Но вы видели во мне лишь ставленника предателя. Вы без конца сравнивали меня с Гаем Ранвием, ожидая его ошибок и привязанностей, — Лукан не без стыда вспомнил, как искал свидетельства причастности Партениана к сговору Звездного Синода. Как потешался над увлечением нового Архитектора Адрианой. Как был готов обвинить его в сокрытии фактов о бариндурском ритуале. Неужели мальчишка заметил? — Я не был вам врагом, Лукан…

— Вы и сейчас мне не враг. Мы — граждане Империи и ее верные слуги. Мы равны в своем служении ее интересам и своей любви к ней. Мы совершили ошибки, это правда. Вашей ошибкой была верность учителю и его тайнам. Вы скрыли от Сената замысел Гая Ранвия — и невольно стали архитектором катастрофы. Я стремился найти виновных среди живых. Тем самым я оттолкнул вас и потерял Адриану. Вина неискупима. Нам предстоит жить и умереть с ней. Но Империя не должна погибать с нами. Прошу вас, Акций, остановитесь.

Жрец молча смотрел на Лукана. Оценивал, размышлял. Попытаться сейчас залезть в его мысли и выудить оттуда ответ было бы рискованно. Потому Лукан ничего не предпринимал. Старательно думал о том, что небо постепенно светлеет — а значит, у Декратия получается одолевать магию Синода. Обеспечить ему еще немного времени. Подарить хотя бы час без кровопролития — и, возможно, они сумеют вместе встретить следующий закат.

С оглушающим лязгом за спиной Акция рухнули ворота особняка Павус. Жрец вновь усмехнулся и направился к своим головорезам.

— Простите, магистр Альвиний. Но, как уже было сказано, я не питаю иллюзий. Лучше быть живым предателем, чем мертвым мучеником.

— А как насчет бытия живым героем?

Партениан остановил коня и глянул на Лукана через плечо.

— Что вы имеете ввиду?

— Поговорим наедине. Уверен, магистр Павус нас примет.

* * *

За Завесой не было ни лун, ни звезд. Ничего из того неба, что было знакомо Адриане с детства. И все же она находила его по-своему красивым. Совершенство свободы мысли на расстоянии вытянутой руки. Даже мечтать о том, чтобы коснуться его, было бы преступлением и опасной глупостью. Мечты отныне могли воплощаться без лишних стараний — хватило бы воли. Ей было любопытно, как элвен выживали и творили в таком мире без ограничений. Они должны были установить четкие правила, чтобы все вокруг них не стало неконтролируемым калейдоскопом хаотичных видений. Но Лерноуд, увлеченный осмотром их нового дома, не спешил делиться деталями.

«Не все могли творить» — таков был наиболее исчерпывающий ответ. Дух терзал ее вопросами изнутри, побуждал к познанию — и сам же мешал это делать. Но Адриане это даже нравилось. Она вновь чувствовала себя живой. А подобные абстрактные обсуждения помогали коротать ночь ожидания.

Хотя бы один из них должен был явиться к ней. Остаток света от маяка все блуждал в сердце; не пек, едва грел. Однако Фара полагал, что этого будет достаточно. Потому Адриана покорно ожидала, сидя на обитой серым бархатом софе и глядя на звезды сквозь крохотное окно.

Песня почти что не звучала. Отголосками пробивалась сквозь зачарованные стены Тенебриса. Два тона казались громче прочих. И один из них пугал Адриану до дрожи — наравне с мертвым блеском в глазах Верилия.

Развалившись в кресле тряпичной куклой, брат смотрел на нее с укором.

«Чего ты ждешь, глупая? Никто не придет. Ты выполнила свою роль бумажного фонарика в эпицентре бури. Теперь все. Наслаждайся плодами своей верности — мертвым мной и разрушенным миром».

Как же она хотела, чтобы он просто замолчал. Даже не исчез. Его вид начинал становиться привычным. А угадывать чужие (свои?) мысли было забавно.

Она пыталась найти иное развлечение, но в покоях мало что представляло интерес. Две комнаты. Голые серые стены. Мебель в темных тонах. Серебряная посуда с так и не съеденным обедом. Свечи из хорошего воска, источавшие сладкий аромат приморских цветов, дарили немного теплого света. Больше ничего. Цертин забрал даже ее посох.

Ладони мерзли. Адриана без конца поправляла плотные кожаные перчатки, подбитые мехом — подачку Гая Ненеалея.

— Не бойся, милая, — Лерноуд обнял ее со спины. — Почему ты боишься? Хочешь, я расскажу тебе о десятке ситуаций, куда более безвыходных, чем наша? Знаешь, что нынешние духи-покровители авваров делали с пленными в период экспансии Эльгар’нана? Это было незабываемое зрелище! Гаккон Зимодых, их предводитель, любил использовать наличие у элвен плоти и велел своим воинам медленно замораживать всю жидкость в их телах. Неторопливость в этом процессе была важнее всего. Они начинали со стоп и…

— Какая мерзость, — Адриана поморщилась и сжалась в его объятиях.

— Не притворяйся, что тебе не интересно. Так вот, стопы…

В спальне что-то упало. Глухой стук о плиты привлек внимание Лерноуда прежде, чем Адриана сумела его осознать. Он перехватил контроль над телом, провернул в ладони кинжал Верилия, и прошел в зеленый полумрак.

Все казалось нисколько не изменившимся, спокойным, пока глаза не начали привыкать к темноте. Лишь выдержка Лерноуда смогла подавить крик ужаса, застрявший в их общем горле.

У окна стояли две тени. Очень высокие, источающие опасность, они… звучали. Сквозь пелену чужой воли Адриана ощущала их тона. Могла назвать инструменты.

— Адриана… — знакомый голос заставил ее вздрогнуть. Искаженный, чудовищный… перед ней стоял Гай Ранвий. Зеленый огонь Завесы отбрасывал на его лицо странные блики, или же оно действительно так изменилось? Словно деформированная глина, вся его левая половина сползла вниз. Заплывший глаз вряд ли видел. Вены болезненно воспалились и заметно пульсировали, пропуская скверну. Гай слегка покачивался из стороны в сторону, не в состоянии удерживать равновесие.

Без долгих сомнений Адриана подбежала к нему. Помогла добраться до софы и лечь.

— Не касайся меня… Пожалуйста… Не надо, — Гай молил ее, даже пытался оттолкнуть, но был слишком слаб и содрогался от боли при каждом движении. — Ты отравишься… Они убьют тебя…

— Тише. Все хорошо, — Адриана потянулась к его ладони, прижатой к правому боку. Черная кровь просачивалась сквозь пальцы. Гай тут же заерзал, чуть не свалившись на пол. Пришлось использовать успокаивающие чары. — Позволь мне посмотреть. Я не причиню вреда. Только осмотрю рану.

Она отвела его руку, но когда попыталась разрезать ножом ткань мантии, Гай взвыл. Лазурная вспышка ярко осветила покои.

— Лерноуд, в чем дело? Что я делаю не так?

Дух обошел софу, присел с другой стороны и бесцеремонно проник пальцами в рану. Адриана не стала ему мешать. При всей нелюбви Лерноуда к Гаю он не стал бы вредить, не выведав все, что его интересовало.

— Рана ну очень интересная! И глубокая. Дай угадаю — нанесена тем жутким шипом на древке посоха Архонта. Милая, посмотри, почти что сквозная!

Адриана недовольно вздохнула.

— Лерноуд, пожалуйста. Я не думаю, что у нас много времени, — она сконцентрировалась, чтобы оценить состояние Гая. Светлые искры пробежали от колец к кончикам пальцев, застыли над подрагивающим от боли телом. Адриана встала и подошла к столу. Как могла накалила кинжал над свечой, остудила водой из кувшина, закатала рукав и наспех расшнуровала наруч. — Я смогу остановить кровотечение, но мне надо знать, что не так с плотью.

— Ткань мантии срослась с телом. Теперь они — одно целое, — Лерноуд нахмурился. Заранее знал ответ, но все равно спросил. — А что ты собралась делать?

— То, что обязана, — бросила в ответ Адриана. Склонившись над Архитектором, она крепче перехватила кинжал. Улыбнулась ему так искренне и спокойно, как только могла. — Гай, потерпи немного. Сейчас станет легче.

Порез по линии застарелого шрама ощущался слабо. Боли почти не было. Кровь побежала тонкими струйками, устремилась к цели. Заживить, удержать, дать чуть больше времени. Обоим было понятно, что Гай не покинет Тенебрис живым. Не в этом теле. Но в силах Адрианы было дать им обсудить план отхода и дальнейших действий. Сейчас, когда хотя бы один из членов Звездного Синода сумел избежать ловушки, расставленной на них в Бариндуре.

Рана Гая, нанесенная зачарованным и почти наверняка отправленным лезвием, затягивалась медленно. В то же время Адриана теряла все больше крови и уже едва могла стоять. Гай сам остановил ее. Велел Лерноуду перетянуть запястье чистой тканью. Не без труда сел.

— Ты выиграла нам около получаса, — он коснулся краев раны. Что радовало, кровотечение удалось сдержать. — Так что будем говорить исключительно по делу. Llinthe и ее птицы все еще в Арлатане?

— Я не знаю. Я не видела их с тех пор, как вошла в храм Диртамена. Но воспоминания расплывчаты и…

— Забудь. Это не столь важно. Если Архонт и Лукан закроют прорыв в Завесе, Llinthe перестанет быть угрозой, — боль во взгляде Гая отступила. Ее место заняло восхищение, нетерпеливое желание поделиться открытием — столь привычное и родное. — Элвен солгала. Я видел его, Адриана. Видел Владыку Уртемиэля. В Городе…

Гай закашлялся. Адриана потянулась к его груди, чтобы убрать боль, но он вновь отпрянул.

— Ты еще будешь нужна здесь. Мы должны найти его оболочку. Я знаю, откуда нам начать поиски.

Адриана с горечью покачала головой.

— Сейчас нам обоим будет разумнее переждать. Не волнуйся, план уже подготовлен. Магистр Фара спрячет тебя в Эмерии. Вы дождётесь, пока Лукан не передаст мне контроль над городом. За это время, я установлю контакт с нашими людьми в Магистерии, — в глазах Гая читалось непонимание. Даже он не мог знать всего — особенно учитывая, что до недавнего времени между ним и его союзниками была Завеса. — Влияние Звездного Синода не исчезло без следа, мой господин. Мы начнем ваше возвращение, как только Архонт подумает, что все закончилось и утратит бдительность. Мы все исправим. Я все исправлю.

Гай замер, словно обдумывая или вспоминая нечто важное. Побег из Города дался ему нелегко. Адриана не стала его торопить, выждала немного, прежде чем вновь заговорить.

— Время на исходе, Гай. Тебе необходимо новое тело, чтобы покинуть крепость. Я уже озаботилась тем, чтобы один из моих охранников оказался заражен. Я позову его.

— Подожди! — крикнул Гай слишком громко, чтобы услышала только она и Лерноуд. Встал, шатаясь. Недолго продержался на ногах — упал с глухим вскриком. Адриана тут же подбежала к нему, подложила под голову подушку и взялась за кинжал. Арфы на границе сознания зазвучали вновь. — Не нужно. Не рань себя снова. Довольно. План определенно неплох. Я верю, что ты преуспеешь. Но не так.

Гай обхватил лезвие когтями, стараясь не задеть ладонь Адрианы. Она не сопротивлялась. Обернулась к Лерноуду. Дух так и замер у двери там, где еще недавно они стояли вместе.

— Ты знаешь, что делать.

Лерноуд кивнул и вышел, оставив их втроем. Тень на балконе по-прежнему была неподвижна.

Лезвие упиралось ровно в сердце. Адриана слышала его биение, как переливы арф, как красивую предрассветную песню. Она затихала.

— Все, что было… и чего не было, — голос Гая слабел. Откуда-то Адриана знала, что он не умирает — просто уходит назад, за Завесу. И точно понимала, чего он хочет от нее. Черная ритуальная лента скользнула по ладони и обернулась вокруг запястья. Голос и воля Уртемиэля должены последовать за ней — от одного жреца к другому. — Прости меня.

— Не извиняйся. Мы все исправим, — кинжал начал входить в плоть. Получалось с трудом — ему мешал доспех. Адриана надавила. Слез не было. Сколько раз она делала так же? Убивала из милосердия. Одним точным ударом. Гай сам ее научил. — Просто не в этот раз.

Струны арфы взвизгнули и сорвались. Ложь Гая Ранвия… Музыка… их чудовищная Песня… ушла.

— Когда он проснется и если будет помнить меня… — сердце Адрианы пропустило удар. Лента, холодная и тяжелая, царапала запястье вышивкой влюбленных драконов. — Не говорите ему о том, что я сделала.

Тень шагнула к ней, высокая и безразличная. Тень нового бога. Осторожно провела рукой по лицу Гая.

— Отдай его Лукану. Пусти Архонта по ложному следу. Никто не должен знать, что мы задумали, Адриана.

Желание возразить оборвалось так и не оформившись. Адриана склонила голову перед тенью. Невольно отметила, что она звучала тишиной, и как та была прекрасна.

— Я понимаю, Корифей.

Тени, огни, сожаления — все исчезло, словно сон. За ее спиной распахнулась дверь, едва слышные шаги прозвучали ударами оков. Слишком поздно для спасителя в покои ворвался взволнованный Цертин Данарий. Его окровавленные доспехи и взгляд бешеного зверя не вызвали даже улыбки.

Глазами затаившегося Лерноуда, Адриана могла видеть себя со стороны. Жрица над телом чудовища. Прекрасный мотив для фрески. Ей следовало попробовать изобразить когда-нибудь потом. Данарий опасливо подошел, положил руку ей на плечо. Его ледяное прикосновение она ощутила даже сквозь кромку сна. Странно: оно совсем не было похоже на то, что вырвало ее из хватки эванурис.

— Это существо не навредило тебе?

— Нет, — Лерноуд и она разделили улыбку на двоих. — Все хорошо. Теперь все точно будет хорошо.

* * *

Восстановленная Завеса не спешила пропускать сновидцев назад в Тень. Даже наоборот: казалось, что она уплотняется. Проходя сквозь нее во сне, Лукан горел. Каждая мышца в его теле была напряжена до предела. Но заставить себя не спать было выше его возможностей. Все тревожные дни скорби по племянникам, путешествий по Арлатану, попыток сдержать прорыв, нахлынули на него неукротимой волной. Он был доволен хотя бы тем, что успел набрать воздух — увидеть небо целым, отдать приказ ослабить защитные барьеры и начать поиски Архонта. Попытки достучаться до Декратия лишили последних сил, но он так и не ответил. Лукан заснул, спрятав в подушке скупые слезы.

Долгое время во сне не было ничего, кроме жара и боли. Только чернота. Лукан продолжал концентрироваться. Представлять, где и с кем хотел бы оказаться в эту минуту. Первой в сознании проступила фреска, неизменно изображавшая падение Арлатана. Лукану это показалось ироничным. Как только он начал ощущать свое тело, то встал напротив нее. Отметил про себя несколько неточностей, допущенных мастером во имя эпического эффекта. Вокруг возникали трибуна, колонны, скамьи, трон. Каменные плиты пола, начищенные рабами до блеска. Мягкие подушки нейтральных цветов. Кувшины с прохладной водой. Запах пота, дорогих духов и благовоний.

На одном из верхних рядов сдержанно чихнули, всхлипнули и тут же попытались скрыть свое присутствие, упав между скамей. Адриана порой делала так в детстве, дожидаясь его с заседаний. Прячась в тенях, проникала на задние ряды, но не могла вынести запах и начинала чихать. Слишком любопытная, слишком неусидчивая, слишком… Лукана пугало, насколько ему не хватает этого «слишком».

— Поднимайся, — приказал он мягко и тихо, чтобы не спугнуть ее.

Адриана — нечто среднее между тем, какой он желал ее помнить, и телом, увезенным в Неромениан, — встала, потирая ушибленную руку и виновато закусывая нижнюю губу. Молча старалась отвести взгляд, пока Лукан не протянул к ней ладони, чтобы помочь спуститься.

Тогда она нервно закачала головой и наконец заговорила:

— Вы знаете, как я не люблю это место, дядя. И все равно выбираете его.

В своей капризности Адриана все еще напоминала ему ребенка, потакать которому было забавно — но лишь пока каприз имел меру.

— Сегодня поговорим здесь, — Лукан сел на скамью в самом низу. Похлопал ладонью по месту рядом с собой. Адриана так и осталась на два ряда выше. — Ну же, девочка. Разговор предстоит серьезный и далеко не самый простой. Избавь нас от лишней траты времени.

Недолго потоптавшись, она все же спустилась к нему и сердито плюхнулась рядом. Лукан взял слово первым.

— Вижу, у Цертина получилось. Как ты себя чувствуешь?

Адриана злобно глянула на него. В ее серых глазах стояли слезы. Лукану захотелось обнять ее, хоть как-то успокоить, но племянница с отвращением оттолкнула его руку.

— Вы не сказали мне, — наконец решилась Адриана. — Вы скрыли от меня последствия высвобождения маяка. А ведь Звездный Синод, за исключением Луция Фара и Корделии Иллесты, сумел вырваться, выступил против Архонта и почти победил. Если бы я не отвлекла их… Вы вновь использовали меня.

Руны равновесия отозвались внутренней вибрации, позеленив его мантию. Лукан неосознанно терял самообладание, и должен был сдержаться сейчас, чтобы не потерять последние крупицы ее доверия. Бледная, растрепанная. заплаканная — Адриана казалась такой беззащитной. Он не посмел бы ее ранить.

— Я не стану обсуждать с тобой Бариндур. По крайней мере, не сейчас, — он притянул ее к себе. Поцеловал в висок один раз. А затем еще, и еще. — Вне сна у тебя тоже жар?

— Хватит, — Адриана предприняла попытку высвободиться. В ответ Лукан сжал ее чуть сильнее. Ясно дал понять, что все равно не отпустит. — Я уже не ребенок, дядя.

Лукана ее слова лишь позабавили.

— Интересно. Кто же ты? Просвети меня, милая. Потому что я вижу лишь наивного, доверчивого, запутавшегося ребенка, который стал инструментом в чужой игре.

Неожиданно вместо длинной тирады о том, будто она прекрасно понимала, что делает, и добровольно разрушила свою жизнь, Адриана истерично захохотала. Она уже не сдерживала слезы: те лились из распахнутых глаз без остановки.

— Инструмент. Как забавно, дядя, что вы использовали это слово… — она вскочила с места, задыхаясь от смеха и слез. Спустилась вниз по ступеням. Лукан последовал за ней, готовясь подхватить в любой момент. — Человек, воспитавший меня своим инструментом, обвиняет меня в том, что я… Все, что я делала… Вся кровь на моих руках… Все эти рабы… Беспорядки… Эонар… Вер… Я до сих пор не могу отмыться от нее. Посмотрите… Посмотрите, в какое чудовище вы меня превратили! А я просто хотела… совершенства.

Лукан замер, выслушивая ее. Стараясь не провоцировать лишний раз, он просто смотрел, как паника поглощает Адриану. Он подозревал, что ситуация в Эонаре предстанет несколько сложнее для очевидца. Но и вообразить не мог, что это Адриана оборвала жизнь брата.

Своей вины Лукан не чувствовал и не видел. Зато тень, отброшенную на его семью Звездным Синодом, он мог поймать почти так же, как Адриану.

— Ты была совершенством. Всем, о чем я мог только мечтать. В чем Империя могла нуждаться, — Адриана утерла слезы и сфокусировала на нем взгляд. Недоверчивый, холодный взгляд обозленного зверька. — Я не увез бы тебя из Кварина, если бы не видел, чем ты могла стать. Ты могла бы понять и защитить интересы Империи, если бы просто захотела. Однако ты предпочла показное уродство Ранвия.

— Я сделала очень много, чтобы избавить нас всех от уродства. Я саботировала работу ваших рудников. Я сделала из себя маяк. Я спасла Оценщика. Я прошла путь от Эонара до Арлатана и умерла, чтобы Архитектор жил. А потом я убила его! Я всадила нож в сердце любимому мужчине и смотрела, как он умирает. В этом интерес Тевинтера?

Лукан ничего ей не ответил. Он предполагал, что в тяжелый час мятежники не будут едины. Гордость и честь не позволили бы Сетию не принять бой. Но Архитектор сбежал и нанес визит Адриане.

— Почему вы молчите, дядюшка? — ее взгляд преисполнился детского удивления. — Я только что призналась, что задумывала предать вас. Предать и уничтожить Империю. Где крики? Где обвинения, что я стала жалким паразитом?

— Что ты хочешь услышать от меня? Слова отвержения? Проклятия? — Лукан помассировал уставшие глаза. Тень ощущалась до странности реалистичной. Мигрени, в последнее время беспокоившие его все чаще, терзали в полную силу. — Знаешь, сколько раз мне советовали отказаться от тебя, сослать в отдаленную провинцию и забыть, словно страшный сон? Точно так же, как я поступил с Оссианом. Ты, может быть, и его дочь, но весь Минратос видит тебя иначе. Ты хоть понимаешь, на что мне пришлось пойти, чтобы создать мое маленькое совершенство из ничего? Из отродья идиота и рабыни? Я дал тебе не меньше, чем Уртемиэль или любой из Древних. Магистерий полагает, что подобные жертвы излишни. Я мог бы избрать наследника смешанной крови. Какой-нибудь дальний родственник вполне подошел бы. Но никто не знает, что ты нечто большее, чем просто блажь, Адриана. Ты — моя дочь. И останешься ею, будь ты хоть четырежды паразитом и предателем. Потому что только ты способна понять то, что я хочу оставить после себя. Мы все, что есть друг у друга. Не Сетий Амладарис. Не Архонт. Не Гай Ранвий. Не Верилий. Только я и ты.

Дикий хохот племянницы стих. Уголки губ опустились и подрагивали. Адриана несколько раз моргнула, но глаза вновь и вновь наполнялись слезами. Лукан напрягся, думая, что она сейчас вовсе покинет сон. Но Адриана кинулась к нему, крепко обняла, уткнувшись носом в воротник мантии. Осторожного прикосновения к ее голове хватило, чтобы понять — она не притворялась. Скорбь, раскаяние, почти забытая на ощупь ее любовь. Как он мог не поддаться? Не обнять ее так же отчаянно и крепко? Если Адриана переживет суд, он больше никому не позволит обидеть ее.

— Ты мне все расскажешь, Адриана, — прошептал Лукан ей на ухо. Будто кто-то мог услышать их в изолированном сне. Адриана чуть заметно кивнула. — О планах Синода. О том, где они могли затаиться. О том, что тебе положено делать дальше. Расскажешь и… продолжишь действовать точно по их плану.

---

Примечания:

Конец моей любимой арки! Очень хочется знать ваше мнение о ней!

И Архонт воззвал к духам Тени,

Добавив их силу к своей собственной,

Рассеяв их по ветрам и всем уголкам земли.

И с тяжелым сердцем

Вернулся он в неприступный Минратос,

Чтобы подготовить свой народ к грядущему року.

Песнь Тишины 3:19

«Слава и хула Цертину Данарию! Слава Спасителю Империи! Хула узурпатору Вирантия!»

«Слава и хула!»

Цертин старался гордо держаться в седле и не выдавать волнения, но ощущал, что улыбка выходила нервной. Рука, воздетая в приветственном жесте, мелко дрожала. Ритм сердца сбивался, как он ни пытался держать его.

— С тобой все хорошо? — спросил Ненеалей, ровняясь с ним. Как и было обещано, триумф они делили на двоих.

— В окружении демонов было легче, — без тени шутки признался Цертин, окидывая взглядом ликующую толпу. От запаха цветов и немытых тел кружилась голова. Когда один из горожан бросил к копытам коня ветвь лавра, презрение подкатило к горлу. — Они хоть не стесняются показывать клыки и когти. Это отребье…

— Граждане Империи, — напоминание Ненеалея прозвучало настойчиво. И без него было тошно. — Ты сражался за них.

Цертин не удержал надменный смешок.

— Ты видишь хоть одного альтус? Нет, Гай. Все они сейчас под сводами Сената, решают судьбу Адрианы, пока мы развлекаем триумфом помойных крыс и змеиные тени.

— Большинству полководцев за всю жизнь не достается и этого. Особенно за битву на родной земле и убийство магов. Нас могли бы вести по этим улицам в цепях, Цертин, но всего лишь хулят по правилам триумфа. Цени ту милость, что нам оказал Магистерий. И наслаждайся своим успехом.

— Я не ровня большинству и ценить подачки не собираюсь.

Проехав под триумфальной аркой, Цертин развел руки в стороны и подставил покрытое ритуальной красной краской лицо солнцу. Его серый плащ с кроваво-красным подбоем трепал ветер. Фамильные доспехи отливали серебром, а перстень, снятый с руки отца, сверкал лириумом. Потомок трех архонтов, единственный наследник Домов Данарий и Фара, первый единоличный владыка Неромениана, командор и триумфатор к двадцати двум летам… Как Цертин мог быть сравним хоть с кем-то? Чьи еще таланты Империя могла бы оценить столь высоко и быстро? Действительно, ошеломительный успех.

По телу пробежала легкая, почти незаметная судорога.

На самом деле все объяснялось издевательски просто. Его использовали. Сначала в качестве ищейки и надзирателя, затем героя. Подобный фарс претил, но был необходим — потому что теперь право использовать перешло к нему. Цертин желал не триумфа, но его привилегий. В Тевинтере, где над рабами в ошейниках стояли рабы в тогах, только у триумфатора была свобода. Лишь триумфатор мог войти в здание Сената с мечом наголо и бросить вызов несправедливому суду. Спаситель Империи имел неприкосновенное право спасти ее главного предателя — Адриану.

— Я торжествую! — прозвучало за спиной. Надрывно и неестественно. Его офицеры устали после долгих дней битвы и теперь с трудом придерживались церемониала.

Они охраняли единственный по-настоящему достойный трофей своего полководца. В клетке, окруженный рунами, поглощавшими всю магию, за Цертином ехал труп Архитектора. Поверженный кровный враг не приносил никакой радости. Цертин без конца обдумывал слова Улия Сента и пытался найти подвох в том, как просто пал Гай Ранвий. Одна лишь мысль о том, что жрец может быть жив, пугала. От трупа хотелось избавиться как можно быстрее.

Среди ликующих горожан он раз за разом подмечал девиц, похожих на ту, к которой стремилось все его естество. Она пробыла в его доме слишком краткий срок. Улыбнулась и обняла его лишь раз — задыхаясь в цепкой хватке лихорадки и шепча имя своего дяди. Когда наутро после гибели Архитектора жар спал, Цертин оставил возлюбленную и не навещал следующие два дня. К полудню третьего в Тенебрис прибыл отряд во главе с Ноксом. Магистерий приказал доставить Адриану Альвинию на суд в Минратос. Как в столице узнали, что она выжила, догадаться было легко: Змей не оставил бы их в покое. Он не позволил бы Адриане оправиться от совершенных ошибок и предстать перед судом достойно, как полагалось ей по крови. Лукан хотел унизить ее, уничтожить все, что Цертин с таким трудом спас. Подлая, предательская гадюка. Хоть в чем-то отец оказался прав.

Конь чуть не оступился, пройдя на разрушенную площадь Дариния. От некогда величественной статуи остался лишь оплавленный подол мантии, ноги и надпись на пьедестале. «Истина в крови драконов» — мудрость, перенятая Архонтом от никогда не виденной им матери. Жрица Разикале и верховная королева Неромениана, Ливия знала цену своего происхождения и понимала, кому ее род был обязан всем. Кровь драконов, драгоценная и неприкасаемая, текла во всех потомках ее сына. Она объединила Великие Дома моря Нокен и породила Империю. Теперь же ложные пророки чуть не иссушили весь поток. Долгом Цертина было заставить их заплатить.

Процессия сделала круг по площади и остановилась у ступеней Сената. Глубокая трещина рассекла мрамор почти ровно по центру.

Заревели трубы, и площадь погрузилась в торжественную тишину. Цертина ожидали. Первой вперед вышла Имилия Азахарг в плотных траурных одеждах. Она не снимала их уже полгода — с тех пор, как в столицу пришли вести о гибели Верилия Альвиния. Откинув с лица вуаль, Имилия коснулась своего лба кончиками пальцев и склонила голову.

— Родич… — ее глухой голос не выражал ничего. Глаза были похожи на два тусклых камня. А ведь еще не так давно… — Слава и хула. Ты спас Империю. Носи же это знание, как и венец, что тебе вручат магистры. Твое место среди них. Соболезную. Феликс Данарий был достойным человеком — и гордился бы тобой.

— Благодарю, сестра, — не менее бесстрастно ответил Цертин. Имилия вызывала жалость своим увяданием. Не познав замужества, еще совсем юная, она стала вдовой.

Он спешился и дождался, когда спешится Ненеалей. Под оглушительный вой труб они вместе поднялись за Имилией к оставшимся наверху сенаторам. В усыпанных драгоценными камнями парчовых мантиях, со слоями пудры на дряблых морщинистых лицах, на них глядели трое: Зейраман, Хараш и Вульпин. У каждого на лице отпечатались усталость, зависть к юности и страх.

— Слава нашему спасителю! — надломленно воскликнул магистр Хараш. У старика давно были проблемы с дыханием. — Хула узурпатору Вирантия! Вы заставили Империю содрогнуться, юный Цертин.

— Напротив, — усмехнулся Цертин, одергивая края плаща, — я ее уравновесил и помог не упасть в Тень. Виновны Сетий Амладарис и его сообщники. К слову, где они?

Магистры растерянно переглянулись.

— А вы не знаете? Никто не вернулся из Бариндура. Ни предатели, ни Архонт.

Цертин сдержал нежеланную горечь. Он до последнего момента надеялся, что Декратию Игнису удалось спасти Империю ценой меньшей, чем собственная жизнь. Но даже великие погибали на войне. Тем ценнее казался окружающим его подвиг. Тем больше они готовы были простить и отдать.

Среди встречавших не было младшего Эримонда — прямого наследника Вирантия и еще одного дальнего родственника как его, так и Адрианы. Это Цертин отметил с легким опозданием. Неужели и на захват города Магистерий был готов закрыть глаза?

— В таком случае, мессеры, мне не вполне ясно, по чьей воле был созван Магистерий, — вмешался в разговор Ненеалей. Преданный Короне Кобры, он негодовал.

— Магистр Альвиний созвал Магистерий, чтобы вершить суд над предательницей Адрианой Альвинией. Вам должно быть хорошо известно об этом, магистр Данарий, — Зейраман взволнованно посмотрел на Цертина, словно ища поддержки. — В конце концов, именно вы героически удерживали эту презренную распутницу в своей цитадели.

В не столь отдаленном прошлом Цертин вызывал на дуэль магов вдвое опытнее себя за одно лишь скверное слово об избраннице. И все же в этот раз он сдержался. Как только опальную любовницу Архитектора Красоты не оскорбляли с момента его исчезновения. На фоне изобретательности сослуживцев Цертина «презренная распутница» магистра Зейрамана даже не претендовала на оригинальность. Достаточно мелкий повод, чтобы не тратить на дуэль драгоценные минуты. Вместо праведного гнева Цертин улыбнулся и склонил голову перед тремя магистрами.

— Магистр Ненеалей и я благодарим вас за пояснение, мессеры. Не пора ли нам закончить с церемониями и присоединиться к слушанию в Сенате? Решение суда не будет полным и законным без наших голосов.

По его отмашке рабы поднесли подарки магистрам и начали раздавать народу хлеб, привезенный из Неромениана. Голодающий город, временно лишенный поставок из-за смещения торговых путей, встретил скромные дары восторженными воплями. Тошнотворное зрелище. Цертин не стал смотреть, сразу преклонив колено перед Харашем. Старик принял из рук слуги тяжелый стальной венец, инкрустированный чистейшим лириумом, и, дрожа, возложил его на голову триумфатора.

В момент, когда венец сдавил голову, виски прошибло энергией. Цертин чуть было не потерял сознание, но кровь драконов в его венах выдержала, откликнулась и запела. Он был достоин своей победы и того могущества, что она сулила. Достоин имени предков и титула магистра.

— Пусть знает Империя — Цертин из Дома Данарий, кровь от крови Талсиана и Дариния, владыка Неромениана и завоеватель Вирантия, легат легиона Сомн-Арбо, отныне и впредь нарекается Защитником Государства! Да восславится его имя и деяния прошлые и грядущие! Да благословят Древние его и весь его род! Слава триумфатору!

В абсолютной тишине площади Цертин замер, не решаясь встать. Сфокусировал взгляд на Ненеалии. Друг не получил ничего, его словно вовсе не замечали — но победа при Вирантии принадлежала Гаю. Это он желал славы и исполнения долга перед Империей. Позиция низшего, младшего, навечно обреченного второродством желать похвалы. Род Цертина же был одним из первых и уже не нуждался в подтверждении своего могущества, как драконы не нуждаются в дозволении извергать пламя. Уж лучше бы Гая венчали, надели на него оковы верности Империи, по праву принадлежавшей таким, как Цертин.

Еще одно изумило: Хараш назвал Цертина легатом, не командором. И либо деменция окончательно захватила дряблый рассудок, либо победа возвысила Цертина над Сетием Инвидом — бывшим военачальником легиона Сомн-Арбо, его наставником и троюродным дядей.

— Встань. Они ждут, — шепнул Ненеалей, указав головой на толпу за спиной Цертина. — Встань и будь их героем.

Цертин поднялся с колен, морщась от боли во лбу и затылке. Медленно обернулся к толпе. Прислушался к первым осторожным восклицаниям. Вскоре те обернулись оглушающими аплодисментами, смехом, возгласами восхищения. Люди выкрикивали его имя и титул на полудюжине диалектов. Люди тянули к нему руки и ловили каждое движение, когда Цертин и сенаторы спустились по ступеням и направились к Великой Арене. Там он должен был принести жертву Андоралу, объявить начало игр в свою честь и наконец завершить триумф.

Предупреждение Сента всплыло в памяти. Кровавые жертвы должно было прекратить. Цертин вновь болезненно зажмурился. Он может подарить своему Богу золото и лириум. Это не кровь, и Завеса останется цела. Он лично проконтролирует это.

Но сейчас был важен Магистерий и его приговор. Приговор, что не будет вынесен, если Цертин сделает все правильно.

Но что, если Зейраман, Хараш и Вульпин лишь отвлекали? Что, если Адриану уже осудили?

Ненеалей крепко сжал его плечо и зашептал на ухо очевидное опасение:

— Боюсь, что дело не в Адриане. Архонт мертв, Цертин. Магистерий наверняка уже решил, кто займет его место.

* * *

Адриана, потерянная, маленькая и бледная, стояла за массивной черной трибуной. Опущенные плечи. Оголенные запястья в десятках шрамов; два длинных и глубоких были совсем еще свежими. Тонкие пальцы нервно гладили вышивку на черной ленте. Заплаканные полуприкрытые глаза. Красивые черты стали еще тоньше и изящнее за тот год, что он ее не видел. Не убийца, не слуга предателей и еретиков, но творение Богов. Чистое, светлое, измученное долгими скитаниями и допросами Дозорного Ночи.

Каждый в этом зале мечтал оборвать ее жизнь. Обвинить в чужих грехах лишь потому, что Адриана единственная, кто угодил в расставленные силки живой.

Не имея права подняться со своего места, Акций мог лишь наблюдать, как Адриана вздрагивала под тяжелым взглядом судей. Еще больше склоняла голову, словно уже знала, какую участь для нее уготовили. Весь зал шептался о том же. Кто-то даже был готов сделать ставку. Сам Акций не желал даже предполагать.

Все обойдется. Он наивно верил в это. В условиях кризиса, обрушившегося на Империю, приговаривать к смертной казни последнюю из рода альтус было бы безумием. В худшем случае, если у суда хватит зыбких доказательств, Адриану ожидает ссылка в родовые земли. Вот только лицо и поза магистра Лукана были проникнуты необычным для него волнением.

— Адриана Альвиния. Наследная владычица Кварина и Эмерия. Старший Строитель Мастерских Красоты. В присутствии представителей благородных Домов Империи…

«Опасно, — подумал Акций. — Весьма опасно не упомянуть Богов на высоком суде над жрицей. За каждым вынесенным приговором и его исполнением неотступно надзирает Андорал. А случай Адрианы вовсе уникальный, поскольку Владыка Цепей покровительствует Дому Альвиниев. Следом стоило бы помянуть Уртемиэля как того, кому Адриана посвятила себя. А затем Разикале, чтобы тайны подсудимой открылись собранию, не исказившись…»

— …ты обвиняешься и будешь осуждена за клятвопреступление, участие в заговоре против Агатового Трона, пособничество в расправе над второй когортой первой терции легиона Саар-То, братоубийство, практику запрещенных ритуалов покоренного Элвенана…

В речи магистра Альвиния возникла пауза. Он не мог не понимать, что вокруг творилось подлинное лицемерие. Больше половины всех ритуальных практик Тевинтера зижделось на наследии элвен. Кровь, лириум и даже сочетания символов были взяты из эльфийской культуры. Тевинтер стоял на костях Элвенана, но предпочитал трусливо не обращать на это внимание.

Падение Завесы обнажило их лица и души. Святые и безгрешные на словах магистры оказались трясущимися за свои шкуры святотатцами. Они спрятались в своих дворцах и оставили Империю погибать. Акций мог понять простую жажду выжить — но превращения жрецов в безмолвных жертвенных рабов стерпеть не мог.

А ведь должен был стерпеть. Обязан магистру Альвинию. Иначе для Круга Строителей, для Адрианы и для самого Акция даже такой несправедливый мир закончится очень быстро. Но разве он уже не пошел на предательство, восстановив для Змея записи? И до того, разгромив треть особняков альтус в городе? И в самый первый раз, прислушавшись к сладким речам Гая Ранвия? Трижды предатель, убийца, грешник, запиравший в астрариумах звездный свет, в глазах судей Акций все равно оставался невиннее той, кто просто любила и была верна человеку и Богу.

— …ты отрицаешь свою вину?

Сенаторы — тощие коршуны и жирные трупные черви — уставились на Адриану. Ждали ответа. Она обернула черную ленту вокруг указательного пальца, затянула в петельку, перекрыв приток крови. Закусила губу и посмотрела на Акция в упор. Глаза — расплавленное серебро, что застынет цветами на платье статуи, звездное небо в безоблачную ночь, мягкая серая глина — спрашивали, почему он ее не защитил. Почему снова предал. Но мгновение — и наваждение стерлось одним уверенным словом.

— Нет. Я не отрицаю… ничего, мессеры. Я виновна.

Голос Адрианы дрожал, срывался в интонациях от высоких к совсем низким. Хрупкие плечи дрожали под тканью ночного платья и легкого платка. Она продолжала говорить, хоть взгляд теперь был направлен куда-то сквозь пространство.

— Моим грехам нет ни оправдания, ни прощения. Теперь они известны всем вам. Величайший из них — доверие. Я последовала за теми, кому доверяла и кого считала правыми. Они показали мне иллюзию совершенства, но я не распознала ее. Как и Звездный Синод, я внимала ложным голосам, отвращала народ от служения Агатовому Трону, надеясь, что это приблизит нас к абсолюту божественной власти. Тем самым я предала Империю и приблизила ее самый темный час. Хуже может быть лишь то предательство, что я совершила по отношению к своему Богу и своей семье, — Адриана сокрушенно опустила голову и еще крепче затянула ленту. Серебряная вышивка врезалась в плоть. Лукан, стоявший перед пустующим троном Архонта, остался холоден. — Мой брат, командор Верилий Альвиний, пытался исполнить свой долг перед гражданами Тевинтера и уничтожить источник скверны. Я вонзила кинжал ему в шею, а потом стояла и смотрела, как скверна расправляется с его людьми. В Арлатане я… утратила веру и подчинилась воле ложных богов. Я должна была сгинуть там. Милостью Древних, или же их гневом, этого не произошло. Уповаю на вас, мессеры — предайте меня справедливому суду.

Она плакала. Акций чувствовал ее слезы и боль как свои. По какой-то странной причине Адриана желала быть осужденной. Вот только чем была та скверна, о которой она говорила?

Сенаторы загудели и завертелись на своих местах. Савилия Гнея Эртеция сокрушенно прошептала то ли молитву, то ли проклятье. Оценщик и Мастер подозрительно записывали что-то, не стесняясь пачкать пальцы углем. Что-то лепетал сидящий рядом Корифей. Кто-то испуганно жался к стенам, кто-то с деланым интересом потягивал вино из кубка, кто-то с омерзением плюнул в сторону подсудимой. И только Лукан Альвиний по-прежнему помнил, что вершится суд.

— Ты раскаиваешься? Или по-прежнему полагаешь идеи Звездного Синода правыми?

— Я… — Адриана тяжело вздохнула и лишь крепче затянула ленту, захватив и средний палец, когда в нее полетел кубок. Акций сразу узнал кинувшего. Им оказался Ливий Эримонд — член его Круга, бывший подчиненный самой Адрианы, наследный владыка Вирантия.

— Не сожалеешь! Ты ни о чем не сожалеешь, шлюха! Моя семья погибла из-за тебя, но тебе плевать!

Он вскочил со своего места, ловко вывернулся из хватки двух сенаторов, тщетно пытавшихся его остановить. В руке Эримонда возник сплетенный магией бич. Он хлестнул им Адриану по ногам, и она упала на пол.

Кто-то кричал. Громко. Акций был уверен только в том, что голос не принадлежал Адриане. Кажется, Лукан позвал стражу и попытался сотворить вокруг племянницы защитный купол. Не успел. Эримонд притянул Адриану к себе за волосы, что-то злобно шипя. Она не сопротивлялась. Прикрыла глаза, покорно ожидая своей участи. Раздался лязг открывающихся дверей и быстрые, решительные шаги.

А затем Эримонд упал — не человеком, но безвольным, ничего не соображающим куском плоти. Невысокий военный в посеребренных доспехах и серо-красном плаще Неромениана бесцеремонно переступил через него и подал Адриане руку. Шокированная и почти наверняка страдающая от ран, оставленных Эримондом, она не сразу осознала, чего от нее хотят.

— Смотрите внимательно, мессеры, — велел сенаторам военный. Лириумный венец триумфатора светился на серебряных волосах. — Так это должно происходить. Дракон спас дракона, а ящерицы наблюдали. Никакого позорного суда и фальши. Только традиции, завещанные Древними.

— Объяснитесь, магистр Данарий, — потребовал Лукан Альвиний.

Акций присмотрелся к военному. Он слышал о Цертине из Дома Данарий. Единственный наследник древнего рода, происходящего от крови Талсиана Нероменианского и архонта Дариния. Большой любитель эльфов, с юности неравнодушный к Адриане. Теперь, когда отец отдал душу Богам, Цертин получил его влияние, наверняка немалое. И сразу же применил его, чтобы добиться триумфа. Это стоило запомнить.

Осторожно подняв Адриану с мраморных плит, Данарий укрыл ее своим плащом и поручил мрачному офицеру, пришедшему с ним. Это был Гай из Дома Ненеалей. Удостоился овации и дара от Архонта три года назад за захват главаря эльфийской банды в чаще Арлатана и обнаружение сети древних канализаций. Акций лично вырезал фибулу, сейчас небрежно болтавшуюся на пыльном воротнике.

— Полагаю, что не открою тайну мироздания, назвав настоящее сборище противозаконным, мессеры, — Данарий встал за трибуну, сцепив руки за спиной и гордо задрав подбородок. — Предлагаю взглянуть на ситуацию со стороны. Некоторые благородные мужи Империи собрались в отсутствие Архонта, не оповестив заранее всех членов Магистерия и не выказав почтения к триумфатору. Целью собрания является суд над той, кто по праву крови не должна познать суда иного, нежели суд Богов.

— Адриана Альвиния преступила законы Древних, — подала голос Савилия Эртеция. — Магистр Данарий, то, что вы не были осведомлены о срочности процесса, прискорбно, однако это не дает вам права оправдывать преступницу.

Данарий нехорошо улыбнулся. Акций почувствовал восторг, клокочущий в его груди, и заметил как пальцы обхватили рукоять меча.

— Я имею право, моя монна Прорицательница. Из всех присутствующих в этом зале лишь я и магистр Альвиний имеем право держать ответ за деяния монны Адрианы, — он обошел трибуну, твердым шагом направившись к магистру Альвинию. Не приближаясь вплотную, обнажил меч и протянул его Змею. — Боги требуют крови, мессер. Возьмите мою — и пусть Древние помнят о залоге в час истинного суда.

Акций вспомнил, что читал о древних традициях побережья моря Нокен. Старейшие рода, объединенные общим происхождением, связями с Гномьей Империей и сильным сновидческим даром, имели странные порядки, отличавшие их от остальной Империи. Они помнили те времена, когда драконы не скрывались от людей, а Тени можно было коснуться, не опасаясь, что та сожжет дотла или поглотит без остатка. Они построили Империю из праха эльфийских городов и связали себя кровью с Богами. Некоторые историки полагали, что смысл этой связи был более чем буквален — ритуал на крови между Древними и их первыми учениками. Восемь Великих Домов. В мире, где каждый стремился к совершенству, они не позволяли никому быть совершенней себя. Двое — Крайван и Фара — прервались в мужском колене. Адриана Альвиния и Цертин Данарий были их единственными наследниками.

Магистр Альвиний принял меч и слегка оцарапал Данарию щеку. Несколько капель упали на мрамор к его ногам. Данарий улыбнулся и произнес:

— Истина в крови драконов. Смертным не дано ее судить, не дано прервать ее течение. Знайте, что когда архонт Декратий вернется к нам, я умолчу о вашем преступлении против законов Древних.

Данарий обернулся к сенаторам. Встретился взглядом с Акцием; тому стало дурно. Бледно-серые, почти белые глаза Данария смотрели злобно и торжествующе. Он усмехнулся, вложил меч в ножны и тем же твердым, решительным шагом отправился прочь.

Никто не стал, не смел его останавливать.

* * *

Адриану увезли в городское имение Данариев — старый особняк, один из первых в Минратосе. Записи о нем хранились в архивах Мастерских уже более семи сотен лет. Акцию удалось получить их только к закату. Еще около часа ушло на изучение планов. К счастью, в старых архитектурных традициях Неромениана и Бариндура, в которых строился изначальный Минратос, предусматривались обширные подвальные помещения, связанные между собой. Очевидно, архитекторы прошлого опасались народных бунтов и продумали безопасный путь из города. Сейчас даже сами хозяева домов мало вспоминали об этой их особенности. Проникнуть в особняк по этим катакомбам и вызволить Адриану казалось выполнимой задачей.

Потом они должны исчезнуть. Отказаться от имен и регалий, забыть все, что видели и знали. Затеряться в необъятной Империи и прожить тихую жизнь, свободными от долга и грехов прошлого. Главное, что оба дышат. Остальное — детали, резьба, инкрустация. Создать новую жизнь не-Акция и не-Адрианы все еще было возможно.

Ко входу в катакомбы Акций подошел за полчаса до полуночи. Лучшее время для побега — смена караула по стандарту Военной Академии начинается без пяти минут. Дальше у него будет около десяти минут, чтобы найти покои Адрианы и вместе с ней вернуться в подвал.

Не дожидаясь, когда стрелка в механических гномьих часах сместится на новую минуту, Акций выдохнул и ступил в полутьму подземного коридора.

Время в пути точно совпало с расчетами. Многовековой механизм двери, состоявший из крохотных зеркал, оказался даже слишком простым. На этом везение закончилось. Акция ждали.

Лениво, без удивления взглянув на вторженца и отпрянув от стеллажа с винными бутылками, Цертин Данарий отсалютовал Акцию полупустым кубком.

— Заблудились, мессер Архитектор? — с иронией спросил он. Кубок отправился на простой деревянный стол к тарелке с виноградом и сыром. Рядом лежал изогнутый кинжал. Таким обычно пользовались жрецы Андорала, когда ритуал требовал всей крови жертвы. — Могу просветить вас: винный погреб монны Эртеции находится в пяти поворотах к северу.

Застигнутый врасплох, Акций решил не выдавать волнения. Отступать все равно было уже поздно: Данарий мог прикончить его одним ударом и сослаться на самозащиту. Никто бы ему не возразил.

Акций осторожно прикрыл дверь и прислонился к ней спиной. Казалось, что Данарий даже не моргает, прожигая его взглядом. Только кривая улыбка выдавала в нем не сурового палача, а праздного хозяина положения. Он заговорил вновь прежде, чем Акций сумел придумать ответ.

— Должен сказать, вы совсем не похожи ни на отца, ни на старшего брата. Видите ли, Уриан и я обучались вместе в Военной Академии, а после служили в лесу Арлатан. Его гибель, — Данарий цокнул языком и забросил в рот черную как агат виноградину. — Столько крови. Особенно на его золотых волосах. Ваша матушка ведь была из Ранвиев, верно?

— У нас были разные матери, мессер Данарий.

Данарий картинно вскинул брови и отпил немного вина из кубка. Он знал об Акции — по сути, незнакомце — куда больше, чем показывал. Акций не знал о Цертине Данарии почти ничего.

— Как увлекательно! Никогда не слышал о повторной женитьбе магистра Кокцея. И все же, как бы я ни желал выпытать у вас подробности, час поздний. Кому из Древних я обязан счастьем лицезреть Ваше Святейшество?

Сказать правду или солгать? Акций не знал, что хуже. Этот человек — омерзительно серый, с совершенно ничего не выражающим взглядом белесых глаз и задорной улыбкой — совсем его запутал. Проклятье! Акций был верховным жрецом Уртемиэля! Ему подчинялись сотни душ. Тысячи ловили каждое его слово. А он иррационально боялся гордеца, похожего на могильного червя.

Он гордо выпрямился и подошел к Данарию, отмечая, что тот намного ниже и уже в плечах. Магия крови оставила в серебряных волосах едва заметные седые пряди и заложила под глазами круги. Белок наглых глаз был красным от недостатка сна. Благородная кожа нуждалась в уходе. От Данария пахло дождем, сырой землей и вином. Казавшийся грозным противник на деле был… жалким. Эта мысль повеселила и придала сил.

— Я прибыл за Адрианой, — уверенно выплюнул Акций в лишенное изящества лицо. — Вы позволите нам уйти, потому как она принадлежит Уртемиэлю, а не вам.

Улыбка стала шире.

— С вашей стороны наивно полагать, что монна Альвиния принадлежит хоть кому-то. Она не рабыня, Партениан. Она — дракон. Как и я. Как и… впрочем не столь важно. Вам как представителю благородного дома следовало бы помнить об этом. Однако… — Данарий брезгливо смахнул с плеча Акция невидимую пылинку и приподнялся на носках, чтобы прошептать ему на ухо: — Я не помню у вашего отца второго сына.

Страх вернулся, накатив удушливой волной. Акций поспешил облокотиться о стол. Кубок с вином сам попался под руку. Одного обжигающего глотка оказалось достаточно, чтобы сбить наваждение.

— Вас проводят, — раздалось откуда-то сбоку. Данарий направился к лестнице из подвала. — Удерживать Адриану я не намерен. Хотя сомневаюсь, что она согласиться уйти с вами. Доброй ночи.

Коридоры особняка были полны стражи. Маги в сером охраняли каждый проход, стояли в затененных нишах и у витражных окон. Данарий ожидал нападения?

Акций невольно отметил простор комнат, не заполненный почти ничем. Высоту потолков, погруженную во мрак. Малое количество источников света. Отсутствие резких запахов. Если в ярком имении Лукана Альвиния всегда пахло цветами, а магистр Ранвий наполнял свои чертоги южной хвоей и сладким эльфийским корнем, то здесь царствовал лишь аромат дождя и сырого камня.

Молчаливый страж подвел его к окованным сильверитом дверям. Магия отозвалась на его прикосновение, с глухим стуком открывая проход в покои. В темноте печально играла арфа. Знакомая мелодия Мастерских, бережные касания пальцев на золоченых струнах, блики луны на бронзовых волосах — калейдоскоп милых сердцу образов почти лишил Акция самообладания. Он не стал делать резких движений. Зашел за порог — и не вздрогнул, когда двери затворились за спиной.

— Адриана, — позвал осторожно, страшась не услышать ответа.

Все еще такая беззащитная и крохотная, Адриана сидела за арфой у окна и подыгрывала дождю. Черная лента была повязана на раму инструмента.

— Акций… — ее вздох потонул в музыке за мгновение до того, как та затихла.

Адриана встала, пошатнулась и упала в его объятья. Холодная, легкая, как гипс. Грудь тяжело вздымалась, черные ресницы трепетали. Акций уложил ее на софу и коснулся ладонью пылающего лба.

— Что Данарий с тобой сделал?

— Ничего. Совсем ничего, — слишком поспешно и отчаянно для правды. Несчастная, запуганная, Адриана вцепилась в его руку. — Прошу тебя, Акций…

— Я убью его. Уничтожу со всеми его головорезами.

Тонкие пальцы сильнее сжались на предплечье. На ресницах блеснули слезы.

— Нет… Нет… Только не ты. Я не смогу. Не снова! Обещай… Обещай мне.

Акций вдруг осознал жестокий смысл ее лепета. Адриана уже потеряла любовника, брата и отца. Магистр Альвиний все равно что отказался от племянницы, отдав ее Данарию. Акций оставался последним дорогим ей человеком. Порывистый гнев и жажда расправы над противником могли стоить ему жизни.

— Я обещаю. Тебя больше никто не тронет. Я заберу тебя отсюда, — говорил он, целуя запястья в шрамах, тыльные стороны ладоней. Успокаивал и ее, и себя. — Сегодня. Сейчас.

Адриана лихорадочно покачала головой.

— Так ты только разозлишь их. Змея. Цертина. Пока они верят, что я покорна и надежно заперта, у нас еще есть шанс. Выслушай меня, прошу, — голос становился слабее. Акций покорно склонился к ее устам. — Наши господа живы и здравствуют. Они принесли из Тени великий дар. Он спасет Империю. Вознесет ее выше Золотого Города. Гай понимал, что лишь ты способен осуществить задуманное. Столь юн, но изобретателен, честен и бесстрашен. Это всегда был ты.

Акций опустился на пол, крепко прижав ее ладонь к своей груди. Верить словам Адрианы было тяжело — но как же хотелось.

— Ты знала, что назначат меня? Они не ошиблись? Выходит, преуспели? Но Тень, Завеса… Я не понимаю!

— Малая цена… за удел Богов. Моя жизнь значит еще меньше. Оставь меня, Акций. Здесь, в руках Цертина. Мы должны быть безмерно осторожны. Ты правильно сделал, что вернул Змею записи. Они запутают его. Вынудят медлить. За это время ты подготовишь наших союзников.

— Почему мы должны продолжать исполнять приказы безумцев?

— Иначе всему конец! Магистерий убьет нас, Акций. Каждого, кто слышал голоса Богов. Каждого, кто знает о гнили их мира.

В словах Адрианы была тревожная истина. Положение жречества из шаткого стало опасным. Народ больше не верил ритуалам и словам. Все чаще слушал Магистерий и армию. Такие люди, как Цертин Данарий, могли лишить их последней зыбкой власти. Чтобы не быть убитыми, им придется убивать. Таков интерес Империи. Акций понял закономерность первым. Быть может, потому Гай Ранвий возвел в сан Архитектора младшего, самого незамутненного из своих учеников? Учитель, как всегда, оказался на шаг впереди.

— Ты нужен им, Акций, — совсем слабо прошептала Адриана. Ее ладонь обмякла в его пальцах. — Ты нужен Богам, Тевинтеру, Синоду. И мне. Как никогда прежде. Спаси нас, lethallin.

«Lethallin». На эльфийском, столь любимом Адрианой, это слово означало… Акций наклонился и нежно поцеловал в лоб.

— Я даю тебе слово, что исполню волю Синода. Я восстановлю наши силы, воззову к старым союзам. Все, кто встал у нас на пути, падут. И тогда я освобожу тебя.

Адриана едва заметно улыбнулась, а затем ее тело расслабилось. Она заснула. Акций оставлял ее с тяжелым сердцем, но был полон решимости однажды исполнить клятву. Лазурные блики в полуприкрытых глазах спящей влюбленный взор так и не заметил.

* * *

«Сим приказом обозначаю свое повеление доставить останки мессера Оссиана Альвиния в Минратос не позднее шестого числа Нубулиса для оказания надлежащих почестей и последующего помещения праха в фамильном колумбарии».

«Сим приказом обозначаю свое повеление доставить младшего отпрыска Дома Альвиний, Амеллия, в мое распоряжение не позднее десятого числа Нубулиса».

«Сим приказом обозначаю свое повеление направить все движимое имущество Адрианы Альвинии в замок Тенебрис до конца Нубулиса. Об успешности транспортировки доложить в письменной форме не позднее пятых суток с момента прибытия в Неромениан. Перечень имущества прилагается к настоящему документу».

Перо сломалось в пальцах, испортив подпись на документе. Лукан даже не удостоил оплошность вниманием. У него ужасно болела голова. Поганый дождь не помогал справляться с мигренями. Уж лучше бы его не было.

Лукан окинул взглядом бумаги. Каждая из них воплощала скорбную рутину, к которой он еще недавно стремился вернуться и от которой сейчас хотел сбежать. Кого-то оплакать, кому-то дать шанс в жизни, кого-то отпустить.

Вести о смерти Оссиана пришли с недельным опозданием. Когда сердце брата остановилось, Лукан еще был в Арлатане. Никто не мог назвать точную причину. Скорее всего, Оссиан просто понял, что ему незачем оставаться в живых. Они не были ни близки, ни хоть сколько-нибудь уважительны друг к другу. В детстве Лукан завидовал Оссиану. Мечтал быть старшим, наследником рода, любимчиком отца. Оссиан считал своим братским долгом насмехаться над ним, называть нежеланным и лишним. Повзрослев, Лукан начал презирать брата за его решения, его слабость и безответственность, недостойные древней крови. Он не одобрял фамильярности в отношении рабов, брак с лесной дикаркой и простого уклада, к которому тот стремился. Оссиан порой называл Лукана чудовищем. Достаточно часто, чтобы перестать это запоминать. В последние годы они почти не общались. Когда в ночь дебюта Адрианы Оссиан посмел заявиться на порог его дома, Лукан велел Ноксу вышвырнуть незваного гостя прочь. Бастарда Ранвия Оссиану передавали доверенные люди. По обыкновению, Лукан лишь отдал приказ. Перед отправкой в Арлатан Лукан ненадолго навестил Оссиана в гранатовых садах. Они чуть было не подрались. На просьбу брата спасти его дитя Лукан не ответил — ушел молча, забрав с собой Урцию в качестве проводника. Это была их последняя встреча, и даже она не несла тени братской любви. Но Оссиан подарил Лукану Адриану. Двенадцать лет счастья и горя в образе маленькой девочки. Потому Лукан почти скорбел.

Видят Боги, он любил Адриану. Любил как родное дитя. Несмотря на все недомолвки и ссоры. Она была и остается для него самым дорогим человеком. И ее, такую родную и нужную, ему предстояло отпустить. Отсутствие компромисса, пути к желанному исходу читалось в глазах Цертина Данария и неуловимо скользило в движениях самой Адрианы, когда она покидала зал под руку с Ненеалием. Чтобы не потерять ее навсегда, Лукан был обязан дать ей уйти. Последнее, что он желал делать в своей жизни. Последнее, что он бы выбрал. Несправедливая необходимость, интерес их Дома, интерес Империи. Адриана не могла вечно оставаться его маленькой девочкой. Пусть уж лучше она станет хозяйкой Неромениана, женой и матерью, подарит жизнь его внукам, чем погибнет. Но как же тяжело было отпускать ее сухими строками по гербовой бумаге. Однозначная, глубокая грусть с проблеском надежды.

Куда сложнее были чувства Лукана к третьему племяннику. Или все же внуку? Амеллий не имел права носить родовое имя своей матери, равно как и отца. Но оставить мальчишку вовсе без имени было бы преступлением. Все же они были одной крови. Лукан держал Адриану за руку в томительные часы родов, хотя это должен был делать ее любовник. Ребенок родился здоровым, крепким и красивым. Родился Альвинием и чуть больше человеком, чем его мать. Вот что было важно. От всего Дома остались трое. Собственных потомков Лукан иметь не мог. Адриана должна была выйти замуж, а отдавать будущим детям Цертина Данария права на все земли и богатства Альвиниев было бы крайне опрометчиво. Неромениан и так захватил больше, чем когда-либо сумеет прожевать. Амеллий был единственной достойной альтернативой, хоть и возвращал Лукана к началу давно пройденного пути. Жестокой шуткой то ли Богов, то ли демонов, то ли проклятых эльфов, на его руках вновь был ребенок с сомнительным происхождением. Его вновь предстояло наставить и вырастить достойным титула магистра Империи. И вновь эта авантюра виделась крайне сомнительной. Отличия крылись в деталях. Во-первых, Лукан старел. Почти очевидная истина крылась в серебристых волосках и пока не слишком глубоких морщинах. То, что сорокалетний мужчина выносил шутя и даже успевая получать удовольствие от процесса, сейчас могло стать утомительной мукой. Во-вторых, Адриана была старше, когда попала под его крыло. Девочка уже переросла неугомонность раннего детства и была готова учиться. Амеллий был еще слишком мал и избалован мальчишеской вседозволенностью. Это тоже могло вызвать проблемы. В-третьих… рядом не было Декратия. При воспитании Адрианы он был для Лукана главной опорой. Именно он помог найти с девочкой точки соприкосновения, научил сдерживаться в моменты, когда проще наказать за провинность, чем разбираться в ее причинах. Без него было и до конца дней будет тяжело.

Лукан сам не заметил, когда на глаза накатили слезы. Он устал сдерживать себя. Устал притворяться одной из статуй в скалах Эмерия. А ведь даже они имели право дать выход слезам.

Сетий заполз на спинку его кресла, потерся плоской мордой о правую скулу. Прохладная черная чешуя заблестела от влаги.

— Ничего, — прошептал Лукан. — Мы все переживем. Верно, старый друг? Хоть мы живы, и то хорошо.

— Магистр Альвиний! — промокший до нитки, чем-то явно взбудораженный и испуганный, в кабинет ворвался Нокс. — Архонт! Архонта нашли!

— Где? — только и смог выдавить из себя Лукан.

Дальше он слушал. Земледельцы из деревушки в пяти лигах от руин Бариндура искали скотину, пропавшую в ночь разрыва Завесы. В своих поисках они забрели на пустошь, возникшую там, где прежде находилась восточная часть руин. Их находка оказалась куда более ценной.

— Они сказали, что Архонт только и успел, что передать им посох и лиру. Затем потерял сознание, — закончил рассказ Нокс.

— Доказательства?

Вместо ответа защитник положил на стол знакомое, не имевшее аналога кольцо.

«Перевозчик приведет тебя назад».

Лукан поднялся из кресла, опираясь о стол ладонями.

— Где он?

Коридоры особняка и лабиринт садов пронеслись перед глазами сплошной дождливой мутью. Лукан бежал, не жалея ни сил, ни потерявшего трезвость разума, думая лишь о том, что Декратий по-настоящему еще может быть жив. У ворот стояла обычная деревянная повозка. Ничто не защищало ее от буйства стихии, колеса нещадно скрипели, а мулы выглядели больными и тощими. Стража расступилась, пропуская Лукана вперед. Между пропитавшихся влагой мешков и тюков сена, накрытый овчиной, лежал самый могущественный человек в мире. Архонт Декратий Игнис.

— Это он! — Лукан даже не пытался скрывать волнение и восторг. В голове пульсировала одна мысль: жив, жив, жив. — Несите его в дом и организуйте этим людям лучший ночлег. Выполнять!

Когда стража попыталась снять Декратия с повозки, он неожиданно открыл глаза и полуслепо потянулся к Лукану.

— Завеса! — его голос дрожал, кожа пылала. — Сетий! Синод! Тьма! Лукан, я…

Лукан крепко сжал его руку, пропустил успокаивающий импульс.

— Ты справился, любимый. Все хорошо.

— Нет. Нет! Вы не понимаете! Они во тьме! Во тьме! Мы должны закрыть Тропы! Не пропусти их в Империю! Не дай им пройти!

Лукан усилил воздействие. На этот раз Декратий замолк, но его боль и чуждый животный ужас ощущались на кончиках пальцев. Это не удивляло. Судя по Корделии Иллесте, вряд ли то, что выползло из Тени, хоть отчасти походило на Сетия. Впрочем, об этом можно было подумать позже, когда Декратий придет в себя и сможет все рассказать.

За эту недолгую ночь следовало отдать еще несколько приказов.

Древние Боги воззовут к вам,

Из своих древних темниц они будут петь.

Драконы со злыми глазами и злыми сердцами.

На почерневших крыльях взлетел обман

Первых Моих детей, потерянных в ночи.

Песнь Тишины 3:6

Врачи и рабы пришли засветло, чтобы подготовить все необходимое: ванну, инструменты, мази, повязки. К восходу солнца Декратия помыли. Затем приступили к ежедневному осмотру и удалению пораженных тканей.

Стоя у большого круглого очага в центре покоев, Лукан наблюдал за процедурами. Вмешаться, чтобы хоть как-то унять боль Архонта, он не мог. Но по-прежнему невольно сжимал ладони в плотных перчатках. Врачи утверждали, что у него развивается тревожная болезнь, на что Лукан мрачно спрашивал, каждый ли день их близких режут по живому. Подобные пикировки уже успели стать своеобразным ритуалом, но за их пределом врачи не болтали лишнего и исправно выполняли возложенную на них задачу.

Декратий вновь глухо застонал, когда лезвие коснулось почерневшего плеча.

— Прошу вас, мой Архонт, — глава Коллегии, Венций Секунд, подал Декратию чашу с соком дурманного мака, — мы должны закончить.

— Эта скверна разрастается во мне быстрее, чем вы успеваете резать, — недовольно прошипел Декратий, но чашу принял и жадно сделал глоток.

Лукан кивнул, приказывая продолжать. Еще несколько дюймов черноты, слизи и гноя отправились в огонь. За ними просматривалась здоровая, светлая плоть.

Скверна, поразившая Архонта, была жестокой ценой за целый мир. Об ее уплате знал лишь ограниченный круг лиц, обычно слишком далекий, чтобы опасаться. Но сегодня они все собирались в Минратосе. Это обстоятельство волновало и радовало.

Врачи отложили ножи на серебряные подносы. Еще раз промыли раны, прижгли настойкой календулы, накрыли тканями с заживляющими мазями и крепко перевязали.

Так продолжалось день за днем уже десять лет.

От магии крови почти сразу же пришлось отказаться: ритуалы возвращали заразу, и та становилась еще агрессивней и поражала еще быстрее. Хотя, возможно, тогда процесс еще был обратим. Лукан так и не сумел простить себя за то, что решил испытать судьбу.

Борьба с болезнью велась методом проб и постоянных ошибок. Они применяли лириум, пытались останавливать гниение при помощи личинок и различных редких трав. В конце концов единственным действенным способом оказалось удаление. Каждое утро от Декратия отрезали по куску, тем самым оттягивая его гибель или обращение в подобие Иллесты. Эксперименты над ней, все еще заточенной в подвалах особняка Лукана, почти не давали результатов. А Декратий — его Архонт, его друг и возлюбленный — медленно исчезал.

Врачи оставили их с тихим поклоном. Они понимали, что сейчас магистр Альвиний — единственный, кто действительно нужен Архонту. Лукан принял одеяния и украшения из рук рабов, затем отослал и их.

Когда двери укрыли покои от жаркого молиорисского утра, Лукан позволил себе улыбнуться и наконец подойти ближе. Опустился на колени перед софой, распахнул прохладную черную тунику и помог Декратию надеть ее. Осторожно разгладил ткань на груди и бедрах, чтобы кайма не врезалась в истончившуюся сухую кожу. Встал, накидывая на плечи Архонта багряную мантию, помог закрепить ее. Пока возился с фибулой, почувствовал прикосновение к скрытой воротником шее. Невесомый поцелуй.

— Помню времена, когда ты помогал мне снимать эти благородные тряпки, — Декратий хрипло хохотнул, и Лукан засмеялся следом, наконец найдя ушко для иглы. — Ты все еще красивый.

— А ты все так же умеешь подобрать момент.

Лукан взял гребень, чтобы расчесать свалявшиеся за ночь тонкие волосы. Декратий был уже совсем седым и почти облысел. Под кожей на затылке и на висках пульсировали темные вены. Лукан провел по ним, даже сквозь перчатки даря облегчение.

— Знаешь, Сенат все же одобрил проект магистра Тария об усилении патрулей на южных участках тракта.

— Интересно. Кто же их убедил? Я думал, что запрос давно отклонен.

— Цертин вечно торопит своих зодчих и поставщиков. Ему слишком важны его землянки. Так что он сорвался из Тенебриса на два дня раньше и вновь поднял тему. Разрешил все за несколько часов, — Лукан поморщился, вспоминая пламенные речи зятя. — Тарий был готов целовать ему руки.

Какое-то время Декратий молчал. Лукан закончил с волосами и занялся косметикой. Никто не должен был увидеть бледность Архонта, темные круги под его глазами, ставшие слишком острыми скулы. Благо опыт, полученный из детства Адрианы, помогал. Когда на лицо лег первый слой маскирующего крема, Декратий дернулся и неожиданно спросил:

— Завтра день рождения Адрианы, верно? Она и дети уже приехали?

Лукан растолок пудру в ступке, нанес ее на губку и улыбнулся приятным мыслям. Да, ведь и правда, уже приехали. Должно быть, где-то на рассвете. Младшие, наверное, немедленно были отправлены спать. А Феликс… Феликс даже слушать не стал. Зарылся в материнские сундуки с головой, путаясь в жемчугах и виссоне.

— Ты увидишь их сегодня, — пообещал Лукан.

Теперь улыбнулся уже Декратий. Лукан знал, как он желает этой встречи. Почувствовать жизнь, бьющую через край. Увидеть новые притоки не своей, но все-таки родной реки. Увидеть, как дети играют у его трона. Посмотреть на танец Адрианы под музыку арф. Поговорить с Цертином о политике и экономике. Выпить вина и оценить гладиаторские бои, отмечая шумный и яркий Андоралис.

Декратий Игнис исчезал уже десять лет. И Лукан не мог позволить ему раствориться во мраке.

* * *

День стоял погожий, но на Великой Арене все равно было жарко.

Трибуны ломились от люда, пришедшего посмотреть на грандиозные игры в честь Андорала. По традиции праздник должен был продолжаться пять дней. За это время проходили парады, приемы, бои гладиаторов, гонки на колесницах. Прежде, во времена более справедливые и уважительные к Богам, Андоралис открывался и заканчивался щедрыми жертвоприношениями. Архонт Декратий повелел низвести эту традицию до смехотворной низости — отныне Погонщику Рабов полагались жизни лишь личных рабов жрецов.

Акций понимал практический смысл, скрывавшийся за жестокой иронией. С каждым годом, с каждым новым праздником в честь Богов, храмы тратили все больше средств на жертвы и беднели. Не получавший зрелища народ терял интерес к посещению месс. Число верующих сокращалось. Вместе с ним слабела власть, и, опять же, финансирование со стороны Сената. Более того, благородные Дома не спешили отдавать своих наследников в храмы, предпочитая военную карьеру. Жречество не просто лишали средств к существованию здесь и сейчас: ему отказывали в праве на будущее. Как будто магистр Данарий не перерезал достаточно жрецов в первые месяцы своей политической карьеры.

Впрочем, незавидное положение помогло Акцию сплотить ряды тех, кто был готов отстаивать свое право. Совместными усилиями они сумели выстоять и противопоставить себя жестокому порядку обезумевшего старика Игниса и его головорезов.

Верхние ложи Великой Арены, как и вся Империя, были поделены надвое. В северной части, обращенной к морю Нокен, убранной алой, зеленой и серой парчой, под стягами Империи и древних родов восседал Архонт. Его сопровождал магистр Альвиний, в последнее время все чаще исполняющий обязанности владыки в Сенате. Ядовитые змеи Нокена: магистры Кинтара, Павус, Инвид и Тилани хранили его покой в ложах по левую руку. В их числе находился и преданный Акцию Ливий Эримонд. Его глазами можно было рассмотреть этот клубок чуть лучше и отметить важные перестановки. По правую же руку от Архонта полагалось возлежать его новому вездесущему любимцу — генералу Цертину Данарию. Но его ложа пока пустовала. В северной части, примыкающей к храму Андорала, под черно-белыми навесами и символами Древних, находились ложи Оценщика Рабства и верховных жрецов. Лишь четыре из них были заняты сегодня. Оценщик уже появился перед публикой, оглашая начало празднества.

— Граждане Империи! Настал День Единства и Радости! День Андорала! Да восславится наш Владыка Андорал! Да восславятся драконы!

Акций почувствовал рвотный позыв и торопливо глотнул отвара мяты. Защитник Империи стремился навечно заточить их Богов в неприступных подземных гробницах. Древних подменяли новыми ложными идолами. А народ болванили громкими речами. Воистину, величие драконов.

— Да восславятся драконы, мессер Архитектор, — поприветствовала его Савилия Эртеция.

— Да восславятся Семеро, моя монна, — с вызовом бросил он в ответ.

— Что-то вы не слишком веселы для Дня Радости. Вас беспокоят виды?

Акций проследил за ее взглядом. Ложа под стягами Дома Данарий больше не была пуста. Простым плетением Акций перенес свой разум в драконью статую над троном Архонта. С этой позиции открывался лучший вид.

Магистр Данарий вальяжно развалился на мягких подушках, откинув голову на колени супруги. Он был облачен в серую тунику и багровую тогу — символ власти Императора и Архонта.

— Не слишком удивляйтесь, — голос Прорицательницы Тайны прозвучал словно сквозь толщу горной породы. — Мессер Дозорный поделился со мной планами Архонта. Через полгода, к Сатиналье, Цертин Данарий будет наречен Императором Легионов и наследником Агатового Престола. Большинство сенаторов поддерживают его кандидатуру.

В ложе они были только вдвоем. Цертин — некрасивый, блеклый, c тонкими чертами лица. Адриана все еще была прекрасна. Третья беременность наконец придала ее фигуре здоровую округлость, но кожа отдавала северной серостью. В темные локоны были вплетены жемчужные нити. Она кормила Цертина большими черными виноградинами и улыбалась.

За прошедшие годы Адриана не слишком часто покидала Неромениан. Плененная в доме врага, она покорно исполняла свою роль праведной жертвы. Заботилась о его подданных, воспитывала его детей, согревала пустующую постель, пока Цертин блистал на поле боя и в столичных залах. Ни шага в сторону, никаких сожалений и попыток показать истинное лицо. Адриана стала маской. Как и обещала. Акций также держал свое обещание, прокладывая дорогу к их общей свободе.

Вот только знание, что однажды она окажется в его объятиях, омрачалось тремя обстоятельствами — блеклыми, хрупкими и заносчивыми. Совсем как их отец.

— В этом году Феликс Данарий отправится в Военную Академию, — прошептал Акций Эртеции. Та кивнула.

— Осенью.

— Нам следует присмотреть за наследным владыкой Неромениана. Будет жаль, если с ним приключится несчастье.

Феликс, как и его младшие брат и сестра, находился в ложе Архонта. Слишком тонкий костью и смазливый лицом для армии мальчик прильнул к бортику балкона. Он восхищенно наблюдал за гладиаторами, то и дело задавая вопросы своему дяде — Амеллию Альвинию. Поединок и вправду был красивым. Димахер — быстрый и ловкий боец, почти лишенный защиты, но вооруженный острыми кривыми клинками, был выставлен против крупеллария — воина в тяжелых сияющих доспехах. Поединок ловкости против выносливости. Правда жизни в двух лицах.

— Как думаешь, кто победит? — нетерпеливо спросил Феликс.

Амеллий отбросил за плечи золотые локоны, собрал в хвост, чтоб не мешались. Порой он до боли напоминал Акцию Гая Ранвия. По Минратосу ходили слухи, будто юноша был связан с ним кровью, но Акций не представлял, каким образом.

— Если бы мой дядюшка не запретил, я бы поставил на димахера. Скорость и ловкость всегда побеждают: что в бою, что в Сенате. Похоже, ты со мной не согласен.

Димахер пошел в атаку, одним кинжалом блокируя руку с мечом, а другим целясь в пах. Крупелларий распознал маневр и отбил его, со всей силы ударив щитом.

Феликс звонко рассмеялся.

— Ну и что может твоя ловкость против настоящей силы?

— А вот что, — шепнул Амеллий за мгновение до того, как димахер подпрыгнул и вогнал кинжал в брешь доспехов на горле противника. — У них всегда одно и то же слабое место.

Феликс вскрикнул и отвернулся от жестокой картины. Амеллий придержал племянника за плечи и прижал к груди, словно какую-то драгоценность. Имея незначительную разницу в возрасте, они были особенно близки. Это Амеллий впервые вытащил Феликса в Минратос и показал ему настоящую жизнь. Из кубка Амеллия он впервые пригубил вино. С Амеллием проводил почти все праздники. Акций не удивился бы, узнав, что именно по инициативе Амеллия — вчерашнего выпускника Военной Академии — мать отправляет туда Феликса на год раньше положенного.

Цертину, разумеется, было все равно. Он был больше увлечен политикой и супругой. Детьми же занимался в основном магистр Альвиний — и во многом был им лучшим отцом. Сейчас он сидел на троне подле Архонта, держа на коленях младшего ребенка. Годовалый малыш, названный в его честь, впервые посетил столицу. Что-то в нем — форма лица, полупрозрачные серебряные кудряшки или внимательный взгляд белесых глаз — поразительно точно повторяло облик Цертина. Большего Акций не знал, да и стоило ли? Лукан Данарий не будет объектом всеобщего интереса, пока не последует по стопам отца и старшего брата.

Акций успел заметить, как семилетняя девочка — неуклюжий мраморный манекен в ворохе серых одежд — играет в ногах трона, переставляя золотые фигурки в последовательности, понятной лишь ей одной. Похоже, ей не понравилось то, что он мог увидеть.

«Я знаю, что ты наблюдаешь, лисенок.

Взгляд словно огонь, под ногами лед тонок.

Не надо смотреть. Начинается бой.

Никто не предскажет, что станет с тобой».

— Полоумная дрянь! — взревел Акций, возвращаясь в свое тело и закрывая руками глаза.

Эртеция подхватила его, помогла лечь на софу.

— Тише, мессер Архитектор. Архонт не обрадуется подобным речам в адрес монны Ливии.

Акций подавил приступ боли, разлившейся в черепной коробке, принял кубок с мятным отваром и молча согласился с Прорицательницей Тайны.

Маленькая Ливия Данария была явлением исключительным даже для Империи. Сновидческий дар проявился у нее к четырем годам. Тогда же она потеряла способность к ясной речи и стала крайне пугаться любых прикосновений к себе. Средняя из детей, она почти ни с кем не общалась, постоянно находилась то при матери, то при деде. Единственным другом для больной на голову девочки стал Декратий Игнис. В столице шептались, что Архонт проводит с Ливией Данарией больше времени, чем со всеми своими советниками вместе взятыми. Какие стишки она ему нашептывала и какое воздействие это оказывало на жизнь Империи, оставалось только гадать.

Песок Арены — красный от свежей крови — ушел под землю. На его месте возникла бездонная черная бездна. Из нее выросли руины, мертвые деревья, осколки знакомого уникального алтаря. Над головами повисли зеленые грозовые тучи. Акцию стало не по себе от нахлынувших воспоминаний.

Между тем Оценщик вновь привлек внимание народа.

— Граждане Империи! Вот уже более десяти лет минуло с тех пор, как Архонт Декратий выступил против жрецов-предателей и одолел их в руинах Бариндура! Вот уже более десяти лет нас оберегает наш Защитник и погубитель демонических орд, ниспосланных Звездным Синодом! Ночь Завесного Гнева — так мы нарекли тот страшный час, чтобы помнить о цене смертной гордыни и о благородстве спасителей наших!

Акций наблюдал издалека, как величественно встает и простирает руки Цертин Данарий, как тяжело поднимается с трона и выходит на свет тень Декратия Игниса. Старик наверняка мог поведать своему народу все о цене подлости и шкурных амбиций.

Звездный Синод не предавал. Акций знал это как одну из священных истин. Воспринял от той, кому доверял точно себе. Нет, предатели и святотатцы сейчас красовались перед народом Тевинтера.

Акций ощущал на себе их змеиные взгляды, слышал над ухом свист стали и был уверен, что не сломается. Успеет отразить удар и никогда не подпустить их с своему слабому месту.

* * *

Адриана Данария — владычица Неромениана, Вирантия и Кварина, носительница крови Дариния и каких-то там еще важных мертвецов — ничего не чувствовала.

Лерноуд смотрел под самыми разными углами. Применял различные способы провокации: от возведения памятника в ее честь и вспышек вдохновения до перелома правой руки прошлой весной и прерывания беременности. Адриана отображала эмоцию — пренебрежение, восхищение, страж, горе — как зеркало или тень на стене, но не испытывала ее. В их общей груди зияла бездна и выли от ужаса Забытые. А Лерноуду становилось… скучно.

Это было самое мучительное. Мучительней, чем стонать под этим мальчишкой Данарием и притворяться кроткой овечкой, когда под вышитыми серебром рукавами давно чесались волчьи когти. Лерноуд скучал по их приключениям, по ощущению опасности и эйфории. По тайному сговору с Оценщиком Рабства, так удачно, но так невовремя доверенному Акцию Партениану. Адриана чахла в своей идеальной жизни, пусть и не признавала этого. Лерноуд чах вместе с ней. Они почти не разговаривали с ночи гибели Архитектора.

Она его оттолкнула. Закрылась. И просто жила. Совсем как прочие люди. Спустя два месяца после брачной церемонии Адриана забеременела. Лерноуду пришлось делить тело еще и с душой ребенка, но радость исследования оказалась ему недоступна. Феликс был слишком… деликатным. Адриана запретила к нему прикасаться. Собственная суть распирала и увещевала нарушить запрет. Но Лерноуд сдержался, поверив в обещанную награду — месяц, проведенный с Луканом в горах Виммарк. Они выбирали место для установки финальных декораций пьесы «Предатели тупы, а мы лишь чуть умнее». Проще говоря, Змей решил просто повторить за Митал, заперев скверну в защищенном хранилище. От ощущения вторичности плана Лерноуд был готов заплакать.

— Монна Данария, прошу меня простить, — голос Флегии Ранвии, сестры набившего оскомину Архитектора, вывел Лерноуда из горестных раздумий. Она была в определенной степени интересна, хотя бы из-за внешней схожести с братом. Но Адриана опять отодвинула волю Лерноуда на задворки, удостоив лишь позиции наблюдателя. — Вы так проникновенно говорили, а затем вдруг замолчали.

— Это вы простите меня, дорогая. Голова полна самых разных хлопот. За всем не уследишь, — картинное, отточенное до совершенства прикосновение к виску кончиками пальцев. Символ наполненности рассудка и усталости от того. Впрочем, Лерноуд был бы счастлив избавиться от большей части этих мыслей и занять голову чем-то действительно важным и интересным. — Продолжая нашу беседу о наследстве, поспешу вас обрадовать: магистр Альвиний наконец решился доверить Амеллию управление землями Эмерия. Разве не прекрасно? Уверена, что мой брат преуспеет.

— Замечательно, моя монна. Но что же ждет нас дальше? В столице уже ходят толки об истинном происхождении Амеллия.

— Неужели? — изумилась Адриана. Хмыкнула. Пригубила вино. Ничего не почувствовала. Даже вкуса. — Что ж, пусть ходят.

Глаза Флегии Ранвии, цветом походившие на дыхание Гаккона Зимодыха, расширились от смеси ужаса и удивления.

— О Боги, Адриана… Вы вовсе не сожалеете?!

— О чем прикажете мне сожалеть, дорогая? О том, что в юности девушки не слишком разборчивы в том, кого пускают в свои покои и сердца? Или же о том, что любовь духовная порой неразделима с плотской? — Адриана покачала головой и коснулась мизинцем тыльной стороны ладони Ранвии. Та вздрогнула. — Избавьте себя и меня от этой патетики. Мир все тот же, пусть Гая в нем и нет, а Амеллий до конца дней наших останется моим братом. Так всем окажется проще жить на свете: и мне, и ему, и вам, и милой Солии.

— Моя дочь?! Что вам от нее надо?

— Ничего крамольного, уверяю вас, дорогая, — обезоруживающая улыбка, а внутри натянулись струны и в пустоте повисло напряжение. — Как любая мать вы наверняка желаете для своего чада достойной судьбы. Я готова дать вам и Солии шанс устроить все наилучшим образом. Магистр Альвиний одобрит ее кандидатуру в качестве невесты своего наследника. Это вопрос решенный. Ваша задача — только предложить.

— Да как вы…

— Я смею, — без тени прежней улыбки отрезала Адриана. — И принимаю ваши поздравления, моя дорогая. Наслаждайтесь вечером.

Воля Адрианы устремилась к многочисленным гостям, распивавшим вина и услаждавшим слух хозяйки свежими сплетнями. Сегодня она отмечала личный День Радости. Все было… совершенно. Она была совершенна в смертных глазах. Почти никто не видел мрака за слепящей облицовкой. Лишь девочка смотрела достаточно внимательно, чтобы заметить.

— Ты привез то, что я просил?

— Это было не так просто. Удалось добыть лишь одну ветвь.

Цертин и Ненеалей стояли в стороне от праздника. Адриана подошла к ним.

— Вновь вопросы государственной важности? — спросила она. Цертин приобнял ее за талию.

— Ничего такого, о чем тебе бы стоило волноваться, дорогая, — уверил он. Взгляд лучился гордыней и волнением. Первое было обыденностью, второе — редкостью. — Не так ли, Гай?

Ненеалей, похоже, смутился.

— Эм, да… все верно. Не беспокойтесь, монна Данария. Ваш супруг и я лишь обсуждали дружбу юной Ливии и моего Мария.

За прошедшее время Ненеалей не перестал быть жалким лжецом. У Ливии не было друзей, помимо Архонта и Лерноуда.

Ливия родилась под знаком Диртамена через три зимы после Феликса и не на шутку испугала Лерноуда. Едва разлепив глазки, она улыбнулась ему. В три с половиной года стало понятно, что Ливия не просто любила смотреть куда-то за плечо матери. Она видела, кто за ним стоит. Видела Лерноуда. Она впервые заговорила с ним в четыре года от роду. Совсем как старый, навек заснувший друг — стихами. Любопытный вороненок — она почти наверняка была Знающей, но этой бестолочи Цертину было проще объявить дочь слабоумной, чем развить редкий дар. Впрочем, то, что не понял Цертин, дошло до Архонта. Он взялся учить Ливию снохождению. Жаль, что прикованный к Адриане Лерноуд не мог присутствовать на их уроках.

— Мамочка! — Ливия подбежала к Адриане, крепко схватилась за протянутую руку и изо всех сил потянула к выходу из зала. — Мама, прошу, уходи. Тьма и чудовища ждут впереди. Каменный короб как крови кристалл. Город с небес в подземелья упал.

Кровавые камни, чудовища во тьме, подземный город, должный парить в небе… Лерноуду хватило доли мгновения, чтобы понять, о чем предупреждала Ливия.

«Выслушай ее, милая, — опасливо попросил он Адриану. Та лишь сильнее прильнула к мужу, утягивая за собой дочь. — Тебе не хочется видеть этих чудовищ».

— Не волнуйся, свет мой. Твой отец сумеет нас защитить.

«Нет! Не сумеет!»

— Побудешь с ней, пока я поговорю с дядей?

Цертин ответил ей улыбкой и поцелуем ладоней. Мерзко. Приторно до скрежета на зубах.

Больше всего Лерноуду хотелось оставить их и забрать с собой Ливию — уникальное, невероятно любопытное дитя. На какие чудеса был бы способен ее разум под его контролем?

Лукан Альвиний беседовал с Патрицией Амладарис. Вдова предателя и мать его единственного сына влачила жалкое существование в одном из отдаленных поместий где-то на востоке. Любопытно, что поместье принадлежало главному противнику Корифея: Лукан содержал Патрицию и оплачивал обучение юного наследника Дома Амладарис. Время от времени привозил их в столицу. И совершенно ничего не требовал взамен.

— Я вовсе не настаиваю, магистр Альвиний. Но поймите меня правильно… — Патриция трепетала, скрестив руки на юбке платья цвета глубокого отчаяния. — Мальчику будет безопасней под вашей защитой.

— Юный Делий уже под моей защитой, моя монна. Не представляю, зачем обременять себя излишними формальностями. Тем более что в этом году ему предстоит отправиться в Военную Академию. Уверяю вас, в армии всем глубоко наплевать на ошибки его отца. Император Ишал лучше помнит заслуги Сетия, — Лукан обернулся и поприветствовал Адриану улыбкой. — Ты тише охотящейся гадюки, милая.

— Какой изысканный комплимент, дядюшка, — съязвила Адриана, подавая ему руки. — Но от столь бывалого знатока всяких гадов неразумно ожидать иного.

Лукан сдержанно рассмеялся.

— Моя девочка. Декратий бы гордился, увидев тебя сегодня.

— Жаль, что Архонт не может быть с нами. Вам все по нраву?

— Вечер восхитительный, монна Данария, — Патриция Амладарис посмотрела на нее с надеждой. Вот только чего она ждала? Лерноуд не помнил, чтобы они что-то ей обещали. — Да взойдет солнце над вашим домом.

Что-то в этом пожелании очень не понравилось Адриане. Лерноуд почувствовал это костьми. Не эмоцию, но набросок. Штришки краской чистого гнева по холсту, сотканному из пустоты. Вызнать у нее причину он не успел.

Амеллий Альвиний вышел в центр зала, встав у самого края бассейна. Точная копия Гая Ранвия. Прекрасный солнечный принц. Он мигом заставил голоса затихнуть и поднял кубок, наполненный красным, как камни из пророчества Ливии, вином.

— Дорогие гости! Моя совершенная сестра, — он нежно посмотрел на Адриану, замолкая, собираясь с мыслями. Порывистый. Слишком порывистый и яркий. Совсем как… — Я хотел бы напомнить всем присутствующим о той, за чью честь и красоту мы сегодня поднимаем свои чаши и возносим благодарности Богам. Адриана всегда была для меня, как и для многих из вас, символом чистоты, преданности и веры в новый рассвет. В Ночь Завесного Гнева я потерял все, но Адриана и мессер Альвиний приютили меня. Наставили на правильный путь, достойный наследника нашего Дома. Я не подведу тебя, сестра. Клянусь сегодня и впредь защищать тебя и моих племянников, что бы ни ждало нас впереди.

Двери за спиной Амеллия распахнулись, впуская в зал раскаты грома. Ничего удивительного. За годы Лерноуд успел потерять интерес к грозам на Андоралис. Куда больше его изумили звуки, аккомпанировавшие этому грохоту.

Имилия Азахарг ступала плавно, даже грациозно. Ее плотные траурные одежды шелестели при каждом шаге. Следом за шелестом слышалась музыка.

Лерноуд почувствовал, как их качнуло, и схватился за локоть Лукана, чтобы не упасть. Ощутил на плечах холодные ладони Цертина Данария. И как он только везде успевал?

Перед глазами плыло. В ушах шумело нечто знакомое, что Адриана распознала быстрее. Она оставила руку дяди, повернулась в объятьях Цертина. Лерноуд не без наслаждения ощутил первую за долгие годы эмоцию — ужас.

— Ты велел позвать арфистов? — прошептала она, хватаясь за багряную тогу.

— О чем ты говоришь? — Цертин выглядел почти столь же напуганным. Он крепче сжал плечи Адрианы. — Ты же ненавидишь струнную музыку…

— О, нет…

Нет. Нет. Нет. Нет! Лерноуду хотелось завопить здесь и сейчас. Вот только Адриана контролировала их голосовые связки.

Имилия Азахарг подошла уже совсем близко.

Они не видели ее десять лет. Из своих постоянных поездок в Минратос Цертин писал, что Имилия так и не оправилась. Она продолжала винить их в гибели Верилия, даже когда прочие забыли.

— С праздником, милая сестра. Мир твоему дому. Мужу и детям. Прости меня за роль гонца горестной вести, — под вуалью было не различить улыбки, но Лерноуд был уверен, что она злобно скалится. Имилия резко обернулась к остальным гостям. — Слушайте, вы все! Каждый в этом зале, в ком течет кровь драконов и воды моря Нокен… Нам всем вскоре настанет конец!

Зал замер. Где-то с минуту никто даже не дышал. Первым хоть как-то отреагировал Цертин Данарий. Он спокойно приблизился к Имилии, наклонился к самому ее уху и спросил:

— Дорогая сестра, не просветишь, что за бред ты только что произнесла на дне рождения моей жены, в присутствии благороднейших…

Имилия рассмеялась и швырнула к ногам Адрианы три крупных камня цвета… цвета… Лерноуд помнил этот цвет в страшных подземных лабораториях, в тисках над ложем Красоты, под кожей воинов Эльгар’нана и в городе, что должен был оставаться навечно закрытым.

Кровь.

— Это лириум, Цертин, — выплюнула Имилия Азахарг в лицо Данария, и пошатнувшись, развернулась к дверям. — Камень больна!

В камнях мелькнул солнечный свет. Арфы заиграли громче.

* * *

Праздник закончился к рассвету.

Гости словно вовсе не запомнили явление Имилии Азахарг и ее речи. Продолжили веселиться и выкрикивать тосты за здравие Адрианы. Это определенно было к лучшему. Но Цертин не мог выкинуть алый блеск лириума из разболевшейся головы.

Лириум был слишком важен. Источник могущества Империи, связующее звено между богами и их учениками. Лириум не просто был краеугольным камнем всей имперской экономики и внешней политики — лириум проник в благородную кровь и сделал ее священной, магической. Цертин не мог позволить этой связи исчезнуть.

Но как же он устал. Большую часть года Цертин проводил либо под землей, на очередной грандиозной стройке, призванной обезопасить сон богов, либо в Минратосе, воюя с чудовищами под масками жрецов. Акций Партениан и его партия «посохов», как себя называли сторонники Архитектора, выпивали у него всю кровь. Сначала Цертин был готов карать их огнем и мечом, а затем понял — его провоцируют. Партениан хотел выставить Цертина мясником, а себя объявить защитником простого народа. Тогда Цертин оборвал метание молний в озеро и стал изводить Акция тоньше. Но тонкость требовала постоянного планирования, внутренних ресурсов и поддержки. Последнего Цертину остро недоставало.

Вместо принятия сложных решений хотелось отдохнуть и хоть с кем-то поделиться своими переживаниями. Может, следовало навестить Адриану? Вот только Цертин не был уверен, что она в состоянии его выслушать. День был тяжелым и для нее тоже.

Убедившись, что гости покинули особняк, а дети уведены в свои покои, Цертин сел у очага и погрузился в раздумья. Когда-то давно отец предупреждал, что Цертину будет сложно в мире, а радости и понимания в семье он не найдет. Старик ошибся в нем и Адриане. Редкими мгновениями близости, осторожными шагами без права на падение — они сумели стать друг для друга спасением. Спустя годы их связь оставалась крепкой, несмотря на препятствия. Ее одержимость. Его постоянное отсутвие в Тенебрисе. Бастард Ранвия, крутившийся вокруг их сына. И альтус в лохмотьях, клятый Богами Акций Партениан, возомнивший себя спасителем «плененной» девы. По итогу Цертин почти не видел ни Адриану, ни детей, а когда все же выкрадывал дни в родных стенах, был вынужден проводить их в кабинете. Адриана не злилась на него за это, просто заменяла Луканом. Магистр Альвиний навещал их семью так часто и стал столь близок к своей племяннице, что противоестественная ревность начала пускать корни в Цертине. Адриана была его женой! Верной, желанной и бесконечно далекой. В интересах государства их любовь и страсть медленно выцветали в серую рутину. И вот такими — холодными и далекими — им предстояло жить и править.

Уж лучше Цертину вновь пропасть где-то под землей, а Адриане раствориться в образе идеальной жены и матери. Кровь требовала от них оставаться сильными.

— Прости меня, — полупьяно прошептал он тьме и вновь пригубил вино из кубка. Приятное тепло разлилось внутри дорожкой к забытью, и Цертин налил себе второй кубок… Вдруг тьма обняла его за плечи и нежно поцеловала в затылок.

— Вновь утопаешь в сомнениях и вине? — Адриана улыбнулась тепло, без осуждения, и с тихим смехом упала на софу. Такая светлая и теплая… Он скучал по ней такой.

— Я хотела обсудить с тобой возможность помолвки Ливии и Мария Ненеалея, но, похоже, ты не в настроении.

Адриана положила голову ему на колени, и Цертин зарылся пальцами в ее гладкие темные пряди. Так было лучше.

— Я против такого союза. Ненеалеи наши верные соратники, но они младший род. Лишь немногим знатнее лаэтан, благодаря дальнему родству с Альвиниями. Но это ты сама прекрасно знаешь.

— Дети ладят, Цертин, — задумчиво протянула Адриана.

Цертин закатил глаза и потянулся к кубку свободной рукой.

— И что с того? Мы вот не ладили в юности. А потом ты просто…

Он замолчал, сам понимая, к чему ведет. К смирению. Адриана никогда на него не злилась и не стремилась видеться чаще, потому что смирилась с участью вдовы при живом муже.

Еще недавно сладкое вино отдало горечью. Кубок забрали из его ладони. Поставили на пол. Стук металла о мрамор вывел из раздумий.

— Расскажи, что тебя тревожит. Я выслушаю и попытаюсь помочь.

Адриана смотрела на него нежно, влюбленно, как в самых желанных снах. Как смотрела после рождения Феликса и клятвы никогда ее не оставлять. Словно они вновь были юны и не нуждались в притворстве.

— Зачем? — сорвалось с губ прежде, чем вернулся самоконтроль.

Улыбка и свет в глазах Адрианы померкли. Обострились скулы, губы сомкнулись в одну суровую линию, в серых глазах залегла сталь. Но жена не двинулась с его колен. Протянула руку и очертила контуры лица.

— Знаю, я редко это говорю, а подтверждаю действиями и того реже, но… — Адриана расслабила шею, доверчиво подставилась под чужую ладонь — …наверное, я люблю тебя. Мы смогли создать нечто хорошее вместе. Крепкий фундамент, надежные стены, красивый фасад. Я уверена, что наш дом выстоит, и мне…

Она вновь замолкла. В глазах вспыхнула и погасла лазурная искорка — вечное напоминание, что они никогда не бывают по-настоящему наедине. Но отсечь духа означало убить саму Адриану. Тварь слишком хорошо подстраховалась.

Когда перрепатэ в последний раз пытались разлучить их, чуть более трех лет назад, дух заново разбередил старую рану, оставленную маяком Гая Ранвия. После этого Цертин решил не рисковать.

— …мне спокойно с тобой, Цертин, — наконец закончила Адриана. Она ли? Она. Лазури в глазах больше не было.

Цертин усмехнулся и погладил ее большим пальцем по виску. Ей всегда было щекотно, когда он так делал. Вот и сейчас дернулась, с улыбкой закусила нижнюю губу.

— Знаешь, это самое милое, что ты сказала мне за десять лет брака. Наверное, у нас в самом деле получается.

— Получается, — эхом повторила Адриана и чуть приподнялась, притягивая Цертина за загривок.

Поцелуй вышел неудобным, слишком быстрым и влажным. Они совсем по-ребячески стукнулись носами. А после запутались в одеяниях и свалились на пол.

Адриана хохотала, жалила поцелуями куда попало, никак не могла расправиться с застежками на одеянии Цертина, шептала непристойности на эльфийском. Цертин немного приподнял сложные складки ее туники и расстегнул фибулу на тоге, подсказывая направление.

Глядя на нее — распаленную, обнаженную, оседлавшую его, что совсем не пристало благородной монне — Цертин не мог сдержать восхищения. У них были ночи техничнее, правильнее с точки зрения достоинства и эстетики. Она родила ему троих детей, но еще никогда не была такой. Это влекло и пугало. Он боялся за нее.

Что сегодня могло пойти не так? Что могло подтолкнуть ее к подобной сладострастной непристойности? Неужели лириум? Адриана тоже испугалась?

Цертин поцеловал ее, проникая глубже. Провел ладонями от шрама на груди к плечам, огладил предплечья, разобрался с застежками браслетов. Прокусил губы, сплетая привычные чары.

«Давай же. Пропусти. Позволь мне увидеть. Что ты чувствуешь, дорогая? Что от меня скрываешь?»

Последний толчок, переплетение окровавленных языков — и барьеры пали.

Он чувствовал ее кожей. Смотрел ее глазами. Слышал ее мысли.

Адриана хотела… упасть… раствориться… исчезнуть за гранью рассудка. Там, где правят ощущения и блеск обсидиана. Прикосновения — грубые, требовательные. Неужели и сейчас он такой? — стремительно атаковали дневные переживания, слова Имилии, образ Гая Ранвия в кубке вина. Безумное, почти забытое эхо арф.

Так вот что она имела в виду, когда говорила об арфистах. Ранвий. Предатель и клятвопреступник. Давно сгинувший, но все еще опасный — по крайней мере, в ее голове. Цертин ревновал. Глупо завидовал мертвецу, посмевшему вернуться в мысли его Адрианы.

Душащий, тяжелый поцелуй в губы отозвался гулким напряжением струн в глубине сознания.

Скользящий спуск пальцев вдоль позвоночника — их неровная, мерзко звучащая дрожь.

Шелест одежд под обнаженными телами — словно шипение змей на золоченой раме.

Отвечать получалось рвано, отчаянно, почти на грани болезненного. Не поцелуями — укусами, доказывая свое желание. Она была его. Цепи Андорала сковали их вместе до тех пор, пока пламя не поглотит останки, а прах не окажется в подземельях замка Тенебрис. И даже там они будут неразлучны. Цертин торжествовал. Упивался такой откровенной лаской, побуждая впиться ногтями в плечо. Кровавые росчерки на крошащемся алебастре.

— Ритуальный круг в Бариндуре, — прозвучал до боли знакомый голос духа. Поганая лириумная пиявка! Как он смел напоминать Адриане о Звездном Синоде?

Адриана огрызалась на него:

— Не сейчас. Прочь! Прочь!

Его. Жесткое, клеймящее касание губ поверх белесых борозд как утверждение обладания. Свой знак поверх чужого. И снова тяжесть, боль. Простота, согласие. Укус чуть выше по руке. Линия саднящих рабских клейм до ключицы и дальше к груди. Смирение.

— Шрамы. Связь душ и крови. Гай.

— Прочь! — прорычали они в унисон. Не змеи Альвиниев — драконы. Кровь от крови Богов.

Властное прикосновение обжигающей ладони к бедру.

Лазурная вспышка перед глазами на мгновение вытеснила обсидиан. Цертин будто ослеп.

— Вспомни о словах Оценщика! Еще все можно исправить. Нужна только кровь и власть над умами. Абсолютный контроль. Я знаю, как…

— Прочь!

Контроль. Белый импульс по струнам арфы. Дух Любопытства замолк. Ложное звучание инструмента стало гомоном голосов. Отвлечься. Вновь сбежать в ощущения. Раствориться… исчезнуть.

Цертин вынырнул из сознания Адрианы за мгновение до того, как тела достигли пика. Отстранился, затем крепко прижал к себе, лихорадочно целуя. Они не говорили: Адриана понимала его без слов. Повалилась рядом на пол, позволила укрыть и поднять себя на руки, отнести в спальню. С любопытством наблюдала, как Цертин — уже совсем одетый — велел рабам принести карты Глубинных Троп и сам расстелил их на кровати.

— Покажи, где ты их видишь, — настойчиво попросил он, замечая как меняется ее лицо. Страх распустил белоперые крылья. Адриана внимательно посмотрела на карту Кэл Шарока и северо-западного участка Троп. Над ними располагался Ортланд — огромная безлюдная пустошь. Ни одной души, только скалы, мертвая земля и…

— Лириум, — догадался Цертин. — Ну конечно! Они используют лириум, чтобы говорить и влиять на умы. А лириум связан с Богами. И гробница Думата тоже под Ортландом.

Адриана все еще смотрела на карту. Цертин отвлек ее прикосновением к руке.

— Милая, послушай меня. Завтра я должен буду ненадолго уехать. А ты отправишься к Лукану. Что бы он ни строил в Эмерии, я знаю, что это как-то связано со Звездным Синодом. И сейчас самое время использовать все оружие, что у нас есть.

Адриана не стала спорить — и уже через полчаса крепко спала в его объятиях. Цертина и самого клонило в сон. Слишком много мыслей измотали его за сегодня. Угроза предателей оставалась сильна, а значит, от «посохов» следовало избавиться как можно скорее. И сильнее укрепить найденные гробницы. Вернуться к поискам оставшихся четырех. Глубинный лириум был отравлен, и скверна будоражила воображение кошмарами. Азахарг посмела притащить ее в его дом! Немыслимо! Она утратила остатки благоразумия. Об этом следовало написать правителю гномов.

Но главная и самая важная мысль позволила Цертину расслабиться и все-таки заснуть. Старик ошибся. Он не был одинок. Его дом стоял крепко. Оставалось лишь не дать ему пасть.