Everyone has one's own path... (джен)

16 ноября 1887 года. Ватикан.

Не могу вспомнить, когда именно потерял счёт убитой мною нечисти. Как и тот момент, когда перестал воспринимать их как обычных людей. Я думал, что утратил лишь память, но сейчас осознаю, что вместе с ней лишился и практически всех эмоций, превратившись, можно сказать, в идеальную машину для убийства. Естественно, я отлично понимаю, что избавляю мир от нежити, стоя незримым стражником между ничего не подозревающими людьми и силами зла, но при этом всё равно почти ничего не чувствую. В моём сердце не осталось места для эмоций, да и самого его, по-видимому, тоже… Внутри меня выжженная земля, на которой невозможно уже взрастить цветы ни сострадания, ни сочувствия. Моя душа заледенела, прочно скованная льдом одиночества и горечи, а в глазах застыла равнодушная пустота… Так же пусты и безразличны глаза тех, кто оказывается на моём пути. В них нет ни грусти, ни раскаяния, ни подкупающей мягкости, ни сожаления. Там только злость и жгучая ярость оттого, что кто-то оказался умнее и хитрее их. И лишь изредка я вижу в их зеркалах душ страх: липкий, всепоглощающий, являющийся предвестником неминуемой гибели. Но и это меня уже не трогает — они сами сделали свой выбор. У каждого свой путь… Кардинал сказал, что я расплачиваюсь за свои грехи. Хотел бы я знать, что же такого натворил, чтобы вот так платить по счетам?..

26 ноября 1887 года. Страсбург.

Сегодня моей целью оказался старый колдун. Правда, прежде чем добраться до него, мне пришлось убить дюжину его големов, которые послушными марионетками встали на защиту своего хозяина. Представить не могу, сколько времени потребовалось этому сумасшедшему, чтобы создать такое количество глиняных охранников. Несмотря на то, что с заданием я справился, так сказать, наполовину — я должен был доставить колдуна в Ватикан — мне всё же удалось найти утраченную древнюю формулу, с помощью которой можно создать голема. Как оказалось, в библиотеке Ордена была далеко не вся информация об этих существах, из-за чего мне пришлось изрядно попотеть, чтобы отправить этих гигантов туда, где им самое место. Привожу самое основное (уверен, что эта информация мне ещё пригодится в будущем): «Процедура создания Голема занимает двадцать три столбца в томе ин-фолио и требует знания «алфавита 221 ворот», который надо повторять над каждым органом Голема. На лбу у него надо начертать слово «эмет», что означает «истина»; чтобы уничтожить глиняного человека, надо стереть первую букву — останется слово «мет», означающее «смерть». Затем вытащить из-под его языка магическую табличку, после чего огромная глиняная гора превратится в жалкую крохотную фигурку».

5 декабря 1887 года. Вена.

В этот раз судьба свела меня с ребёнком. Впервые за все годы, проведённые на службе Святого Ордена, во мне что-то шевельнулось. Не могу точно сказать, что это было, но я впервые не желал этому малышу-оборотню смерти. Хотя стоило ему оскалить зубы и броситься мне на шею с явным намерением запустить в неё клыки, как все эмоции, внезапно пробудившиеся в моей душе, канули в Лету, как и моя память. Я с трудом успевал защищаться от острых клыков и проворности юного хищника, в то же время пытаясь подобрать нужные слова, чтобы хоть как-то пробиться сквозь прочную стену недоверия и отчаянного желания жить, и дать ему шанс на спасение… но в нём, несмотря на возраст, клокотало столько ненависти, что пробиться к его разуму мне так и не удалось. Я и правда пытался достучаться до его человеческой сущности, но малыш был настолько озлобленным и так яростно пытался укусить меня, что, к сожалению, не оставил мне другого выхода. Оставить его в живых я не мог, как бы мне этого в тот момент ни хотелось. Ведь через несколько лет он подрастёт и станет настоящим хищником, рыщущим в ночи в поисках невинных жертв, и мне всё равно рано или поздно придётся идти за ним. Господи, как я устал от всего этого… Скупая слеза быстро скатилась по моей щеке, когда у моих ног лежало худое детское тельце, а с губ сами собой сорвались слова молитвы: «Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiestcant in pace. Amen!»*

12 января 1888 года. Ватикан.

Наступило затишье. Затишье, как подсказывает опыт, перед очередной бурей. Но, как ни крути, передышка весьма кстати: есть время немного поразмыслить над собственной жизнью. Хотя у меня язык с трудом поворачивается называть жизнью моё убогое существование, наполненное вечными скитаниями по свету и одиночеством. А ещё на меня, как на зверя, объявлена охота почти по всей Европе. Казалось, этот факт должен меня тревожить, но на самом деле меня это лишь раздражает. Раздражает потому, что где-то, в самом дальнем уголке своей души, я понимаю, что эти обвинения недалеки от истины: я и правда убийца! Пусть на службе Господа, но… Осознание этого факта вбивает ещё один гвоздь в крышку гроба моей «жизни». Я понимаю, что поступаю правильно, но иногда я ненавижу то, что делаю. Всё чаще меня стали терзать неясные обрывки воспоминаний, заставляя бродить ночи напролёт без сна и разрывая на куски душу, словно стая голодных стервятников. Стоит мне закрыть глаза, как перед мысленным взором встают кровопролитные битвы давно минувших лет, неясные образы людей, незнакомая местность… Каждый раз мне кажется, что вот сейчас я ухвачу память за хвост, заставлю наконец-то приоткрыть завесу, но воспоминания ускользают от меня, утекая, словно вода сквозь пальцы, оставляя лишь горечь разочарования и ноющую, сводящую с ума боль в области сердца.

15 апреля 1888 года. Ватикан.

Вчера поздно вечером вернулся в свою келью. Как и говорил, задания Ордена сыпались на меня как из рога изобилия. Не было ни сил, ни времени, да и чего уж там, элементарного желания что-то писать. За это время от моей руки полегло немало разной нежити. Я, подобно смертоносному призраку, перемещался из страны в страну, из города в город, выискивая тайные укрытия и истребляя силы зла. Список, отданный мне кардиналом, оказался весьма внушительным, но все эти твари на деле не настолько находчивые и умные, какими хотят казаться. Поэтому выследить их не составило мне особого труда, я стал опытной гончей на службе Ватикана: я научился читать их следы, распознавать самые незначительные приметы. Да, они хитры и ловки, но всё же смекалки большинству из них недостаёт. Невидимое для любого другого человека очевидно для меня, сам воздух говорит мне о присутствии рядом нежити. Кто только не встретился на моём пути за эти месяцы, но никому не удалось избежать своей участи. Кто-то пытался подкупить меня, обещая золотые горы; кто-то думал, что может обвести вокруг пальца, скрывшись с помощью своей магии; кто-то банально желал меня запугать… Но мои инстинкты охотника ещё ни разу меня не подвели, благодаря чему часть имён, указанных в списке, оказалась в Аду, другая — в подземельях Ватикана. Правда, не уверен, кому из них повезло меньше…

8 августа 1888 года. Лондон.

Первый раз встретил человека, не отрицающего свою истинную сущность и буквально молящего избавить его от проклятия. Прежде мне попадались только те, кто не расставался с жизнью без борьбы, а этот как будто сам предлагал мне прервать его мучения и скитания по этому свету. — Я давно мёртв, — тихо сказал он, наливая мне чашку ароматного чая на своей крохотной кухне. — Моя душа так точно. Я очень устал… — тяжёлый вздох сорвался с его едва различимых губ. — Я уже давно не желаю никому смерти, но моё второе «Я» постоянно требует убивать, а у меня не хватает духу самому расстаться с этой жалкой жизнью. Очень и очень давно нас было трое братьев. Скитались мы по пескам Соноры, без разбора уничтожая всё на своём пути. Грабь, насилуй, убивай! — так звучал наш девиз по жизни. Мой старший брат был тщеславен и могуч, не встречалось равного ему по силе и владению холодным оружием. Я же был скуп, хитёр, как лис, и всячески дурачил и запугивал странников, после обчищая их пожитки и во сне лишая жизни. Младший, от девы глаз не отрывая, решил, что ему подарком станет именно она. Так и жили мы до тех пор, пока однажды не добрались до храма Ильги, — чёрный плотный капюшон от небрежного жеста спал с лица рассказчика, и я увидел очень странное существо перед собой — вроде бы и человек, но без лица. Точнее, лицо у него было, но все его черты были словно стёрты чьей-то рукой. Будто бы не замечая моего пристального внимания, он продолжил: — Алчно засияли наши глаза, завидев прекрасную деву, приносящую в подношение тёмной богине дорогие дары. Моему старшему брату приглянулся искусно выкованный меч, даровавший смертельную мощь каждому, кто станет его хозяином. Я буквально потерял дар речи от немыслимого количества богатств близ храма, средь которого был кубок из злата, обрамлённый изумрудами, что вечную жизнь даровал любому, кто изопьёт из него. Младший, от девы глаз не отрывая, решил, что ему подарком станет именно она. Спустя каких-то несколько мгновений после содеянного, явилась нам сама богиня Ильга. В наказание за наши грехи она прокляла нас, обрекла на чудовищные страдания, породив в гневе новых существ — безликих. Она лишила нас рассудка и стёрла с лица земли все упоминания о нас. И с тех пор мы вынуждены бродить по свету… — рассказчик снова замолчал, устало откидываясь на высокую спинку стула. Сказать, что я был поражён историей безликого, — это ровным счётом не сказать ничего. На какой-то миг я даже позабыл все его гнусные деяния, про себя сопоставляя его судьбу со своей. За свои грехи он лишился рассудка и лица, а я — памяти… Господи, но за что?.. Неужели в моём прошлом сокрыто нечто подобное?.. — Убей меня! Я опасен для тебя, за тобой тянется кровавый след, — очень тихо произнёс безликий, делая последний в своей жизни глоток чая и выводя меня из оцепенения. Поставив уже пустую чашку на деревянный, выщербленный в нескольких местах стол, я одним быстрым движением достал револьвер, заряженный особенными пулями, в которых содержался «жидкий огонь»*, и выстрелил безликому прямо в сердце, в один короткий миг обрывая страдания когда-то человека…

10 декабря 1888 года. Париж.

Сегодня отправил на тот свет безумного доктора Джекилла, который, совершенно утратив рассудок, решил остаться в обличье мистера Хайда. Всё бы ничего, но сумасшедший учёный наводил страх на Париж одним своим фактом существования. Его обвиняли в нападении на людей и домашний скот. В прошлую нашу встречу, в Лондоне, я дал ему уйти, только ранив. Тогда он не был настолько опасен и безумен, но сейчас я сожалел о своём решении, поскольку стал невольным соучастником его ужасных бесчинств, стоивших жизни двенадцати мужчинам, шести женщинам и четырём детям. Их призраки вечно будут преследовать меня, безмолвно укоряя в своей гибели. В моей душе нет сожаления о том, что я в очередной раз нарушил прямой приказ Ордена...

13 декабря 1888 года. Ватикан.

Вернулся в Ватикан. Встреча с кардиналом прошла именно так, как я и ожидал: получил очередную взбучку за то, что, во-первых, не доставил Джекилла в Рим живым, а во-вторых, за разбитое окно-розу, украшавшее собор Нотр-Дам с тринадцатого века. Мои слова о том, что вина в основном лежит на этом безумце Джекилле, остались без ответа. Вместо этого глава Святого Ордена напомнил мне, что без нас мир просто погрузится во тьму, поскольку мы являемся последней защитой на пути зла, а я был послан сюда для выполнения богоугодного дела. — А Всевышний не в состоянии… — попытался я вклиниться в монолог кардинала, но тут же был прерван: — Не богохульствуй! Ты ведь потерял память в качестве расплаты за свои грехи. Чтобы всё вспомнить, ты должен продолжить служение. — Для вас эти монстры — чудовища, которых нужно уничтожить. Но… перед смертью они превращаются в людей, которыми когда-то были. — Мой дорогой сын, твоя вера проходит испытание. Я понимал, что во многом кардинал прав, к тому же я был благодарен за всё, что Орден для меня сделал после того, как меня полуживого нашли возле собора Святого Петра, но всему есть свои пределы. Даже мне требовался отдых. Но, похоже, он мне только снился.

Получил новое задание. На сей раз меня ждёт таинственная Трансильвания, населённая кошмарными тварями, во главе которых стоит граф Дракула… Услышав это имя из уст кардинала, я буквально обратился в слух. Что-то едва уловимое встрепенулось в моей памяти, рисуя нечёткие картины давно минувших лет, но тут же снова исчезло, растворившись где-то на её задворках и оставив после себя лишь какую-то непонятную горечь. Предаваться мрачным мыслям в тот момент у меня не было времени, поэтому я продолжил молча слушать главу Святого Ордена, который поведал мне печальную историю одного древнего трансильванского рода, заключившего более четырёх сотен лет назад сделку с Богом и пожертвовавшего не одним своим поколением ради избавления мира от ужасного порождения Дьявола. — Нельзя допустить, чтобы они попали в Чистилище. — Для этого я отправляюсь в Ад? — обречённо поинтересовался я, понимая, что выбор у меня невелик. Подобные задания не обсуждаются, они просто исполняются: хочется мне того или нет. — В общем-то, да, — подытожил свой рассказ кардинал. Затем он показал мне небольшой обрывок старого манускрипта, где на латыни было начертано: «Deum ac ianuam imbeat aperiti».* — Есть ещё некий знак, — загадочным шёпотом добавил глава Ордена, указывая на эмблему внизу свитка, а потом на моё кольцо. — Да, на твоём перстне точно такой же. Я думаю, в Трансильвании ты сможешь найти ответы на все…

Вернулся к себе после посещения лаборатории. Готов буквально всё здесь разнести по кирпичику. Мало того, что отправляюсь к чёрту на рога, так ко мне ещё и няньку приставили. Нет, против Карла я ничего не имею, он неплохой малый, но я не привык к компании. К тому же предприятие обещает быть весьма опасным, а нести ответственность за кого-то в таких условиях — дело весьма непростое. Да и эмоции меня просто переполняют, которых, я думал, у меня не осталось вовсе. Передо мной в конце тёмного коридора наконец-то забрезжил свет…

Но это уже совсем другая история, которую я тоже когда-нибудь поведаю.

Примечания:

*Молитва об усопших (лат.) — Вечный покой даруй им, Господи, и да сияет им свет вечный. Да почивают в мире. Аминь!

* "Жидкий огонь" — Византийские источники указывают точную дату изобретения "греческого/жидкого огня": 673 г. н.э. Эта горючая смесь применялась в военных целях ещё во времена Средневековья.

* "Именем Господа, открой дверь." (лат.) — фраза, взятая из фильма.