Ямайка (гет)

Рано или поздно это должно было случиться...

Джордж Вилльерс смотрел сквозь дымку в портал другой реальности. Он не мог ничего изменить и наблюдал, как бледные пальцы Генриетты-Марии сжимают флакон с лекарством от доктора Людовика XIV. Руки женщины дрожали. Исхудавшая, страдавшая от болей и бессонницы, вдовствующая королева хотела получить хоть немного облегчения, передышку в череде свалившихся на нее бед. Через несколько часов желание Генриетты-Марии сбылось — 10 сентября 1669 года она стала полностью свободной...

Джордж дал Чарльзу слово отнять ее совсем ненадолго. Всего один разговор. Последний шанс побеседовать с ней, прежде чем супруги Стюарты воссоединятся в вечности.

Не он тогда разорвал связь с Генриеттой. Но никак не решился при жизни спросить, почему она так жестока к нему, к себе, к своему мужу и даже к не родившемуся ребенку, отцом которого мог быть как Вилльерс, так и Стюарт.

В тот день, когда Джордж прочитал донесения Энн о том, что сделала с собой Генриетта-Мария, лишь бы не пустить бастарда на английский трон, его охватили такие тоска и боль... Ах, как жаль, что обвалились стены старого аббатства! Но как много было еще высоких стен в королевстве, с которых можно улететь... Но Джордж тогда так и не решился. Ему было тридцать пять, а не семнадцать. И, хоть жизнь потеряла смысл, надо было дальше жить.

Как это было давно? Целую вечность назад... Как определить время, если в этом месте нет никакого времени?

Где-то тут во тьме бродил Джон Фельтон, убийца Джорджа. Вилльерс как-то столкнулся с ним снова. Две тени, два призрака, но сказать им друг другу было нечего. Фельтон считал себя избавителем Англии от величайшего чудовища, Джордж думал о нем как о фанатике и негодяе, отнявшем у него жизнь… Лишившим его всего, а главное — Генриетты...

А теперь и королева Англии тоже здесь. Какое-то неуловимое чувство вело Джорджа навстречу к ней, то, что заставляет стремиться навстречу души, знакомые при жизни...

Свобода, свобода… Наконец-то избавление от тяжести короны, она больше не королева, не королева-мать, наконец, она никто, перышко, нет, пылинка в потоке синего света, плывущая навстречу своему окончательному приговору. Жить стало слишком тяжело, без Чарли, без Стини, без любимых детей, и всех тех, о ком она безысходно плакала ночами столько лет, не находя забвения. Господь милостив, она ошибалась, но не лгала. Как могла, помогала мужу и никогда не забывала о своем долге правительницы. Если счастье королев в их долге, и другого счастья у них нет, она была очень счастлива…

Неземной свет внезапно ослабел и погас. Генриетта огляделась, всматриваясь в сгустившуюся полутьму.

«Странно, здесь пусто. Никого, ни обещанных тысячу раз ангелов, ни чертей. Никто не встречает… Много дверей в сером коридоре, но все как будто заперты. И распахивать створки перед ней некому.»

Немало удивленная, Генриетта-Мария скользнула к первой двери, безрезультатно подергала ручку, расплывшуюся под ее бестелесными пальцами и снова принявшую форму. Перешла ко второй. Только за пятой дверью, слегка приоткрытой, ей почудился огонек, одинокое пламя свечи в потоке сквозняка.

«На ясный огонь…»

Тонкий огонек свечи едва боролся с тьмой, отбрасывая дрожащие блики на лицо Джорджа. Он приподнял ее выше, вглядываясь в непроглядный мрак. Свеча, конечно, была ненастоящей — такой же эфемерной, как все в этом месте. Вилльерс давно перестал задаваться вопросами: откуда здесь берутся вещи, куда потом исчезают, почему распахиваются одни двери, а другие всегда наглухо заперты. "Чистилище" — как мысленно окрестил это пространство Джордж — подчинялось своим собственным, непостижимым законам.

«Интересно, Лод тоже сюда попал после казни? И возмутило ли его, что хоть в чем-то католики оказались правы? Purgatorium существует...»

Жаль, что Чарли пробыл с ним здесь недолго. А после Джордж, растроганный встречей со старым другом, проводил его до ослепительной двери — той, в которую сам войти пока не мог...

— Анри, — позвал Джордж. — Иди же сюда...

«Знакомый голос. Вилльерс? Стини!.. Как же так.. Почему Стини еще здесь? А где мой Чарли? Духовники, один за другим, обещали мне встречу с ним на небесах, но его здесь нет. Значит, до Неба еще далеко. Это унылое место, наверно, чистилище… и меня встречает главный мой грех, лицом к лицу.

Господи, разве любовь может быть грешной… Да. Когда королеве пришлось выбирать между двумя любимыми мужчинами, она выбрала благо Англии, собственно, и выбора как такового не было, только долг. Если бы Бекингем остался жив, голова Чарли скатилась бы еще раньше… Или нет? Да. Весь ход событий год за годом тащил их к безумному водовороту развала управления страной, пока от короля и королевской власти ничего не осталось. Смерть Вилльерса притормозила это сползание в бездну, но никого не спасла. Мать была права, Луи был прав… они бы сделали это и без ее жалоб, это было разумно, целесообразно… полезно для Франции в конце концов… Но где была в тот момент Генриетта, и где Франция? Что мне сказать ему, все сказано еще тогда, в аббатстве, у его могилы… И мною, и им…»

Генриетта-Мария медленно вышла к свету, разглядывая полупрозрачного призрака, казавшегося еще более бесплотным, чем сейчас ее рука, протянутая навстречу.

— Джордж Вилльерс?

«Стини...»

— Ты ждала встречи не со мной, — печально усмехнулся призрак. — Но не тревожься: Чарли — слишком добрый малый, чтобы задержаться в этом месте. А ты… ты столь усердно молилась все эти годы, что Господь вряд ли оставит тебя здесь надолго...

Джордж шагнул к Генриетте-Марии, сократив расстояние до вытянутой руки, и пристально вгляделся в её лицо, тронутое годами. Он полюбил королеву Англии, когда ее красота еще только расцветала. Какой же она была тогда юной и хрупкой, пылкой и ослепительной. И красивой, безумно красивой... Время укротило ее черты, иссушило нежную кожу, но глаза — черные, бездонные, в них читались та же властность и сила, что и прежде, но теперь к ним примешивалась усталая настороженность.

— Почему ты до сих пор здесь, Стини?

Генриетта-Мария коснулась плеча Вилльерса, но ее ладонь не ощутила ничего, так же пройдя немного насквозь, как перед тем случилось с ручкой двери. Отпрянув, она поднесла к глазам свои иссушенные болезнью пальцы, давно утратившие былую красоту, перевела взгляд на призрака Бекингема. Горькая усмешка мелькнула на ее бледных губах.

«Я думала о нашей встрече. Но я не знала, что он останется таким молодым. Впрочем, он и был таким, это я не видела в своей щенячьей юности, бившей через край, насколько сам он был молод и полон жизни. Жаль… надо было тогда уходить вместе. Если бы не Чарли…»

— Ты не прав, я думала о нашей встрече. Мне казалось, что вы встретите меня оба. Мне так хотелось. Я не могла вас разделить, сколько ни старалась, вы, как сиамские близнецы, были неразлучны. Стоило вспомнить тебя, Чарли тут же оказывался рядом. С тобой рядом, Стини, черт бы вас побрал обоих.

Генриетта вздохнула и пристально посмотрела на Вилльерса.

— Ты не изменился. Это я стала другой.

— Не знаю… Слишком много грехов, — тихо предположил Вилльерс, и в его голосе зазвучала горькая усмешка. — Видно, Господь не желает видеть меня до Великого суда. Чарли Он забрал почти сразу — мы даже не успели проститься как следует… Так что извини — здесь лишь я...

«Нет тут твоего Чарли, нет…» — Джордж нахмурил брови. Как ни любил он своего друга, но не мог отогнать от себя мысль о том... Что если бы Чарли никогда не было? Что если бы королем был кто-то другой... Кто-то, кому Вилльерс без зазрения совести мог наставлять рога... Кто-то, кто сумел бы, застигнув его с Генриеттой, покарать Джорджа. Тогда умирать было бы легко... Но даже тогда Генриетта не выбрала бы его. Французская принцесса вышла замуж не за человека — за Англию. И долг для нее всегда был превыше желаний... ну или почти всегда, но и тогда она сумела исправить свою ошибку...

— Ничуть не другой, просто чуть более опытной, — возразил призрак герцога Бекингема.

Он закрыл глаза, погрузившись в воспоминания, — и вдруг вспышка света заполнила комнату, заставив королеву ненадолго ослепнуть. Когда Генриетта-Мария вновь обрела зрение, перед ней был тот самый кабинет в Уайтхолле, где герцог когда-то учил ее тонкостям управления государством. Не хватало лишь одного — Чарли, мирно посапывающего над бумагами…

— Не спрашивай меня как... — улыбнулся Джордж.

«Что, опять? Нет... нет!»

Легко читавшееся смятение на увядшем лице Генриетты-Марии быстро переросло в гримасу неподдельного ужаса. Её умоляющий взгляд метнулся к Бекингему, он улыбался, как мальчишка, своей удавшейся шалости.

«Я не хочу назад, Стини... Не хочу заново жить эту жизнь, сначала такую радостно-яркую, полную тщеславного торжества, а потом... Я не хочу этого "потом", до дрожи в слабеющих коленках, до крика, до истерики... Это морок, но даже среди этого морока я помню все грядущие дни, полные страха, боли и унижения, дни бесконечных потерь и отчаяния на краю пропасти, когда земля уходит из-под ног посреди немыслимого предательства, и неоткуда ждать помощи, и некого молить о пощаде...»

Генриетта зажмурилась и для надежности закрыв ладонями лицо, глухо, сдавленно проговорила.

— Не надо, Вилльерс. Я не хочу назад, пусть даже в твоей грезе. Ты ведь не знаешь, что было с нами дальше. Тебе повезло, Стини, как же тебе повезло... Я всё помню, милорд. Я не отказываюсь ни от чего. Но не хочу назад.

Джордж тяжело вздохнул, и видение развеялось. Тьма снова заполнила комнату.

— Прости... Нам досталось так мало хороших воспоминаний... Может они держат меня здесь? — Его голос зазвучал хрипло. — Да, это лишь иллюзия. Но для меня нет ничего ценнее тех чувств, что я испытал с тобой, Анри. Сколько бы боли мы ни причинили друг другу... И я видел, что было дальше... Не все, но достаточно. Граница между мирами тоньше, чем ты думаешь...

Джордж замолчал, но его взгляд говорил сам за себя — он знал. Знал, как сложилась ее жизнь до самого конца. Возможно, он и не хотел этого знать, но снова и снова перед ним открывались окна в мир живых, и сквозь дрожащую пелену пространства Джордж видел судьбы тех, кого когда-то любил…

— Мало... очень мало... — эхом откликнулась Генриетта-Мария. — Иногда я думаю, что даже эта малость была всего лишь сном. Скажи, ты встретился с Чарли после его... казни? Раз ты всё знаешь, это избавляет меня от необходимости рассказывать, что с нами было. Но без тебя я не узнаю, что с ним было... после. Что-то мне подсказывает, что я не увижу его, Стини. Уже никогда.

Недолго помолчав, она опустила глаза, машинально поправила призрачное кружево на манжете, но оно тут же качнулось мутным киселем и оформилось смятым заново, как будто ее прикосновение ничего не могло в этом мире изменить.

— Первой моей мыслью в посмертии было, что я, наконец, свободна от всего, что было раньше... От Англии, клятв, обещаний, долгов, от всех забот и огорчений, они потеряли всякий смысл. Почему бы Чарльзу не испытывать что-то подобное?

Генриетта, собрав в кулак всю волю, подняла взгляд на Вилльерса и, глядя глаза в глаза, продолжила:

— Я долго плакала о тебе, Стини. Чарли это знал, изводился сам и изводил меня, хотя оплакивал тебя не менее искренне, но в какой-то момент ему стало легче. А мне нет... Мне не стало легче, Стини. И все воспоминания о тебе пропитывались... все большей горечью.

«Твоей кровью.»

— Если это и был сон, то я не жалею, что не проснулся. Даже если он обернулся кошмаром... Но ты смогла из него вырваться, Анри. К нему, к своему Чарли... Он твой праведник, с которым ты надеялась проскользнуть в рай... — Вилльерс горько улыбнулся, — Что-то не вышло, да, Ваше Величество? И у меня — тоже. Странно, что я оказался здесь, а не в аду. Возможно, черти еще готовят для меня котел, кто знает... А Чарльз... я же сказал — его забрали наверх. Сидит теперь на облаке с благостно-грустным видом и ждёт, когда ты к нему присоединишься. Ему и в голову не приходит, что после смерти он стал свободен даже от тебя... Уж такой он, наш Чарльз, — чистый ангел, с головой и без...

— Знаю, я видел твои слезы, — Джордж внезапно потерял всю веселость и не отводил взгляда от черных глаз королевы. — Но разве могло это закончиться иначе? Если не Фельтон, ты бы сама прикончила меня своими маленькими ручками... отомстила бы за себя и за Чарли... А плакала ты, Анри, не по мне. А потому, что я стал частью тебя, как яд, что проник в кровь, как рана, которая не заживает. И ты так сроднилась с этой болью, что разучилась без неё дышать...

Герцог ненадолго замолчал, обдумывая дальнейшие слова, а потом продолжил:

— Я думаю, Чарли... он смог найти покой, потому что любил нас обоих сильнее, чем мы того заслуживали. Его любовь была иной — не собственнической, как наша. Он любил как дурак, ничего не требуя взамен. А мы... мы любили как голодные волчата, рвущие глотки за кусок мяса.

— Ангелам не рубят головы. Хотя я ничего не имела бы против ангельского чина для Чарльза, он мученик за наши общие грехи, Вилльерс, да, твои тоже. Сколько раз ты рулил страной от его имени? Ты проложил курс, с которого мы не смогли свернуть… «Пока государственный корабль не разбился о скалы.»

Генриетта-Мария прерывисто вздохнула, пытаясь отодвинуть от себя привычно нахлынувшие мысли, напоминая себе, что ее уже не касается, как там было, и что будет тоже.

— Есть у меня сильное подозрение, что никакого рая нет. Как и ада. Иначе бы ты не торчал здесь столько времени, теряя остатки энергии. Что-то там у них сломалось…

Генриетта выразительно подняла глаза к потолку, перевела заискрившийся незлой подначкой взгляд на Вилльерса.

— Может, нам всё же лучше на Ямайку, как думаешь?

— Да-да, а Сына Божьего не распяли... Ах, моя королева, если бы я сам не видел, как Чарльз скрылся за той дверью в ослепительном свете, я бы тоже сомневался, есть ли Рай. Может, его нет только для таких, как мы?... И правил я не так уж долго, каких-то четыре года... Старик Джеймс до последнего не желал делиться и капелькой своей власти, а когда бразды правления отошли его сыну, тот от испуга швырнул их мне. А уж что вышло — то вышло...

— Ямайку? Ямайку? — рассмеялся Джордж. — Взгляни вокруг, какая дверь, по-твоему, ведёт туда? Пойдёшь искать её со мной?

— Знаешь, Стини... Если бы я ушла первой, а не Чарли, я бы отказалась от рая, чтобы дождаться его. Потому что без него никакой рай мне не нужен. Но раз так... Порт-Ройял для нас теперь самое то. Пойдем, поищем выход из этого серого мешка сами. Дай мне руку, иначе ты угаснешь раньше, чем мы его найдем...

Генриетта-Мария бережно коснулась запястья герцога, последним усилием направив остаток своей энергии в кончики пальцев.

Увлекая за собой Вилльерса, королева тихо проплыла к двери, остановилась, прислушиваясь к чему-то, казалось, доступному ей одной. Очень тихо, издалека донеслась музыка, сначала она не могла разобрать ни слова, но постепенно звуки обрели четкость и силу, где-то там, за глухими стенами, высокий мальчишеский голос старательно выводил "Джама-а-а-айка..."

Странно, но это прикосновение он почувствовал. Так необычно — провести целую вечность без тела и вдруг снова ощутить чье-то тепло. Он даже не сопротивлялся, когда Генриетта-Мария потянула его к этой двери.

— Подожди, — остановил он королеву, прежде чем та попыталась открыть тяжелую створку. — Прежде чем мы войдем... я хочу кое-что попробовать...

Вилльерс наклонился к Генриетте-Марии, бережно приподнял ее подбородок и коснулся ее губ своими. И — о чудо — они не прошли сквозь туман призрачной плоти. Вместо этого силуэты их тел стали обретать плотность, края — четкость, а кожа засияла теплым, почти живым светом, теряя ледяную полупрозрачность.

— Так гораздо лучше... — прошептал он, все еще близко держа ее лицо. — Без тебя я почти исчез...

Рука ее легко коснулась волос Вилльерса, нежно погладила по щеке, и вдруг замерла. Под изумленным взглядом Генриетты морщинистая кожа на ее кисти разгладилась, и узловатые пальцы выглядели совсем иначе, так же, как в молодости, даже ногти, угнетавшие ее своим синюшным оттенком все последние годы, восстановили свой розовый цвет и блеск...

Как зачарованная, она еще помедлила, ожидая, когда наваждение рассеется, но обратных изменений не наблюдалось. Наоборот, призрак Вилльерса перестал просвечиваться, уплотняясь и, как будто, наливаясь жизнью.

Синие хитрющие глаза снова смотрели на нее, но не из той невозвратной дали ее воспоминаний, которых она так страшилась, нет, они были... живые?

«Смерти нет!...»

Она так и не успела додумать, дверь отворилась сама, впуская в серый сумрак ослепительно яркий свет солнца, соленый ветер и грохот прибоя.

Крепко схватившись за ладонь Вилльерса, Генриетта-Мария храбро перешагнула порог и побежала по мокрому песку, увлекая Стини за собой. Непередаваемая легкость охватила ее, ей казалось, что она сейчас взлетит над волнами, растворится в синеве воды и неба...

По кромке, по колено в воде, брел человек. Его белая рубашка надувалась парусом, длинные темные кудри трепал ветер, мешая рассмотреть лицо, но Генриетта вдруг остановилась, как вкопанная, больно вцепившись в руку Стини.

«Чарли? Чарли...»

— Чарли!.. Чарли!!!

Этот крик вырвался у нее безотчетно и тут же слился с криком чаек, поглощенный шумом океана. Чарльз Стюарт все так же неторопливо брел по пляжу, что-то выискивая среди камней. Приблизившись, он наконец поднял голову и, ничуть не удивившись, приветственно помахал им рукой.

Ямайка.

Смерти нет.

1625 — 2005 — 2025гг