Warhammer 40000: Аколиты Ордо Ксенос (гет)

211-212.994.М41

Площадь перед космопортом гудела, как улей. У привязей ржали лошади, рядом гудели платформы. Чернь грызлась за цену зерна, на камнях торговали шаттловым ломом. Воздух тянул гарью и навозом.

Космопорт строили не ради них. Этот мир стоял на торговом узле сектора Каликсис.

Виллем сидел у ворот, пил тёплую воду из фляги. На запястье чернело клеймо — выжженное, не требующее слов.

В толпе мелькнули дети. Камень ударил в плечо. Он поднял голову — и броски прекратились.

По площади проехал всадник в доспехе. За ним — оруженосцы с винтовками. Народ расступился.

Виллем усмехнулся. Империя в миниатюре: конь, доспех, ржавый ствол и космопорт.

Он заметил девчонку в серой рясе. Стояла на ящике, читала литанию во весь голос. Толпа внимала торговцам, но она не сбивалась.

Певчая праведница. Интересно, надолго ли её хватит.

Виллем поднялся. Лицо спокойное, усталый прищур. Тридцать лет, а выглядел на больше.

Он ждал три цикла. Инквизиция не называла связных. Ждать приходилось всегда — в грязи и под взглядами местных.

Из толпы вышел тощий мужик в сером плаще. Шёл уверенно, пока не угодил в конский навоз. Вскрикнул сквозь зубы, огляделся. Подошёл к Виллему, вложил в его руки тонкий инфопланшет с красной печатью.

— Читай. Тут всё сказано.

И исчез в гуле толпы.

«ОРДО КСЕНОС

СЕКТОР: КАЛИКСИС

ДОКУМЕНТ: ПОРУЧЕНИЕ 77/Х-И

Адресат: Субъект Виллем Айзенрок

Статус: временный агент, действующие долговые обязательства.

Суть задания:

1. В районе северных руин — координаты Квадрант 3-B, локальная ячейка 77-Х-И, зафиксированы непроверенные сведения о возможном объекте ксенос-происхождения.

2. Достоверность сведений — низкая (уровень «слух»).

3. Угроза противодействия — средняя. Возможны вооружённые формирования местного происхождения.

4. Задача субъекта:

o провести разведку местности;

o зафиксировать признаки наличия объекта;

o при подтверждении — немедленно донести сведения куратору.

Дополнительно:

• Прямое взаимодействие с объектом запрещено.

• При обнаружении следов ереси — зафиксировать, но не вступать в контакт.

Вознаграждение:

В случае успешного выполнения настоящего поручения долговые обязательства субъекта считаются закрытыми.

В случае провала обязательства сохраняются в полном объёме.

Да пребудет Свет Императора в ваших трудах.

Печать ОРДО КСЕНОС»

Экран погас. Виллем ещё держал инфопланшет, слушая гул площади.

Четыре года… Четыре года таскаюсь за их бумажками.

Когда-то у него было всё, что полагалось мелкому королю теней: женщины, смех и сладкий туман обскуры. Капсула на верхних уровнях хаб-блока — тесная, но с видом на посадочные огни. Тогда он думал, что живёт.

Потом — один неверный контракт. Одна перехваченная партия. Один куратор с розеттой. С тех пор он был должником. Раб без цепи, но с клеймом.

Четыре года заданий, отчётов, грязных миров. Чужих глаз, полных подозрения. Он перестал считать, сколько раз возвращался живым.

И всё же, читая сухие строки, впервые за эти годы поймал себя на почти забытом чувстве: если повезёт… это последнее.

Уголки губ дрогнули. Не улыбка — лишь её тень. Радость человека, который знал: слова о свободе — ложь.

Айзенрок взглянул на хронометр — середина цикла. На инфопланшете вспыхнула карта: Квадрант 3-B, ячейка 77-Х-И. Северные руины. Старое место колониальных экспедиций, где теперь бродили падальщики.

Он проверил снаряжение:

Лаз-пистолет — зарядник полный.

Две осколочные гранаты.

Фильтр-респиратор.

Фляга и пайки — половина нормы.

Хватит, чтобы подохнуть не сразу.

Планшет убран. Ремень подтянут. Он двинулся к выходу с площади.

На ящике всё ещё стояла девчонка в серой рясе. Кричала литанию, но толпа не слушала.

Айзенрок, не сбавляя шага, бросил ей трон — тусклую монету с аквилой. С лёгкой улыбкой. Почти насмешкой.

Она поймала монету и встретила его взгляд. Будь в её руках болт-пистолет — Виллем уже лежал бы в пыли. Монету она швырнула обратно и продолжила литанию:

— Император — свет, что рассеивает тьму. Император — меч, что сокрушает врага.

Толпа слушала торговцев, не её. Но наставники в Схоле твердили: вера закаляется равнодушием мира. Она упрямо продолжала.

— Смотри, фигурка-то у неё…

— Голосок тоже. Я б такую…

Она будто не услышала. Только пальцы побелели на ткани рясы.

Шум стих. Сквозь рынок двигалась процессия: аколит с кадилом, хор мальчиков, в центре — Конфессор в золочёной ризе. Толпа падала на колени.

Иония замолчала. Сердце билось: Император слышит. Она спрыгнула с ящика и шагнула навстречу.

— Ваше преподобие, литания оглашена, — склонилась она.

Взгляд Конфессора задержался слишком долго. Он пожирал её глазами, словно обнажая. Она поёжилась, но не отвела взгляда.

Ответа не было. Вперёд шагнул сухощавый помощник в чёрной сутане:

— Благодарим за усердие. Труд твой — во славу Трона.

Процессия двинулась дальше. На коже остался липкий след чужого взгляда.

Вечером, вернувшись в келью при капелле замка Арданов, она почувствовала сырость и чад свечи под аквилой. Она стояла почти без белья, сложив серую рясу у изножья.

В зеркале — юное лицо. Серо-зелёные глаза горели слишком ярко для этой темноты.

— Я — Иония, — прошептала она. — Дочь полкового проповедника. Выросшая в Схоле. Я не стану лишь голосом литаний.

Слово без дела — прах.

Она коснулась аквилы. Днём толпа смеялась. Конфессор видел лишь плоть. Но она явит поступок.

Дверь тихо скрипнула. Помощник Конфессора задержал взгляд дольше, чем позволено.

— С первыми звонами отправишься в северные руины, Квадрант 3-B. Испытание станет мерой твоей верности.

Он ушёл. Свеча трепетала. В зеркале отражалась решимость.

Им виделась лишь плоть — но она явит поступок. И её имя станет клятвой.

Утро в замке Арданов начиналось с тишины и колоколов. Под статуями тлел ладан. На витражах сияла аквила.

Пий шёл ровно, поднос с утренней милостью в руках. На повороте увидел её — леди Исольду. Голубое платье. Подвеска-аквила. Взгляд — холод и искра, от которой теряют волю. Поднос не дрогнул. Но сердце сжалось: он любил её без надежды.

В кабинете лорда пахло пылью архивов. Высший писец Адептус Администратум держал папку с сургучом: «Квадрант 3-B. Северные руины».

— Слухи, — сказал он хрипло. — Ордо, возможно, пошлёт кого-то проверить.

И, не меняя тона:

— Второе. Как условлено при вашем покойном отце: леди Исольда — в мой дом. Брачный договор подтверждён.

Кубки в руках Пия не дрогнули. Но внутри всё оборвалось. Для стариков — строка в реестре. Для него — удар, от которого хотелось выть.

Вечером в бараке чадила лампа на жире. Пахло щёлоком и сыростью. Слуги шептались. Крысы скреблись под нарами. Пий сидел молча. Мозолистые руки. Упрямый подбородок. Тёмные глаза — всё, что у него было.

Он был сыном кастеляна и прачки. Она жила под витражами.

Утром во дворе рыцари готовились к выезду. Кастелян проверял припасы. Аколит читал литанию пути.

Пий подошёл к отцу:

— Позволь идти с ними.

— Нет. Не твоё место. Ты не воин, а слуга.

Рыцари поднимались в седла. Иония вышла из капеллы с дорожным свитком литаний. Глаза её горели решимостью. Пий смотрел на неё — и вера в его путь крепла.

Ночью он пробрался к оружейной. Снял ключ. К воротам вышел тихо, как тень. Замок щёлкнул. Створка дрогнула. Перед шагом за стены он сложил ладони в знак аквилы.

Император защищает.

И вышел в ночь. Впереди лежала дорога в Квадрант 3-B.

212-215.994.М41

Пыльная дорога тянулась сквозь сухой лес. Рыцари дома Ардан шагали в доспехах, рядом — оруженосцы. Иония держала к груди свиток литаний. Пий бежал позади, сбивая ноги в кровь. Дыхание рвало горло, в глазах темнело, но он успел — настиг их.

Сердце колотилось так, что мир плыл. Он, слуга, всё же оказался рядом с рыцарями — тайком, но теперь в их походе.

Он прислонился к стволу, переводя дыхание. Дерево треснуло и рухнуло, будто ломался хребет леса.

Рыцари вздрогнули. Один оруженосец выронил лаз-мушкет. Разряд сорвался, луч прожёг воздух и снес голову ближайшему рыцарю. Шлем с аквилой покатился по пыли, оставляя чёрный след.

— Святой Трон! — крикнул другой слуга, задел гранаты. Вспышка разорвала строй: рыцарей, оруженосца и его самого превратила в клочья. Доспехи и плоть осыпали дорогу и ветви.

Третий дёрнулся назад — и осколок раскроенного панциря перерезал ему горло. Кровь захлестнула пыль, руки тянулись в пустоту.

Тишина рухнула сразу. Лишь лошадь рвалась в сбруе. Иония застыла, глаза её были полны ужаса.

Из-за поворота вышел Виллем. Он окинул взглядом груду тел, дымящиеся припасы, клоки доспехов на ветках. Потом — на Пия, белого как мел, и на Ионию с застывшим свитком в руках.

— Что за безумие… — пробормотал он.

Он шагнул ближе. Под ногой хрустнуло — кость или ветка, без разницы. Всё вокруг было бойней: чёрные внутренности в пыли, обрывки железа на деревьях, ржущая в истерике лошадь.

На дорогу вышел Пий. Ноги дрожали, но он поднял голову, будто хотел доказать, что принадлежит к походу.

— Вот это, — Виллем мотнул подбородком на месиво, — и есть ваши знаменитые походы? Убедительно.

Пий вскинул взгляд.

— Замолчи! Это были воины Дома Ардан! Они не заслужили такой смерти!

Хриплый смешок Айзенрока резанул воздух.

— Никто не заслуживает. Но смотри — у них получилось.

С ветки рухнула окровавленная рука. Ударила Пия по плечу. Он сбросил её, захлебнувшись воздухом.

Виллем приподнял бровь.

— Даже мёртвые рыцари не хотят отпускать тебя. Дар с того света.

Иония стояла, как натянутая струна. В её взгляде — и отвращение к цинизму, и жалость к Пию.

Тишина. Только лошадь рвалась в сбруе.

Виллем пошевелился первым. Холодно собрал всё, что имело цену: фляги, подсумки, пайки. Свалил на кобылу, подтянул подпругу, коротко тронул в бок.

— Эта лошадь пригодится мне, — голос Ионии дрогнул, но она повторила твёрже: — Для моей миссии.

Айзенрок задержал на ней взгляд. Потом пожал плечами.

— Пешком пойдёшь ты. В седле сяду я.

— А куда ты направляешься? — спросила она, выпрямившись, словно в вызове.

— Квадрант 3-B. Северные руины.

— Мне тоже туда нужно.

— И я с вами! — выдохнул Пий, дрожа от усталости.

Виллем смерил его взглядом, поднял с земли мушкет, щёлкнул предохранителем и сунул ему в руки.

— Держи. Постарайся хотя бы дойти живым.

Их путь растянулся на несколько суток. Серая дорога тянулась сквозь мёртвый лес, и казалось, сам мир дразнил их, повторяя одни и те же деревья и пыль.

Виллем сидел в седле, сутулясь, словно лошадь тянула его вниз. Жевал сухпай, будто спорил с ним за право быть съеденным — и чаще всего проигрывал.

Иония шагала рядом. Свиток прижат к груди, губы не смыкались — литании срывались на кашель, но вновь возвращались в тот же ритм, как у заевшего сервитора.

Пий плёлся позади, согнувшись под тяжестью мушкета и фляг. Каждый шаг отдавался дрожью. Он то падал, то поднимался, лицо его было смесью святой муки и безнадёжности вьючного раба.

Лошадь хромала, но Айзенрок не спешивался. Он правил поводья так, что ветви били Пия по лицу. Тот вздрагивал, молча сглатывал боль и шёл дальше — будто сам мир взыскивал с него за гибель рыцарей Ардана.

К вечеру они остановились на холме. Виллем бросил плащ, разложил пайки прямо на нём и ел без выражения. Иония, прежде чем прикоснуться к своему, закрыла глаза и склонила голову — словно молитва могла придать силу серой сухомятине. Пий возился с костром, больше дымил, чем жёг, и лишь к ночи поднялось слабое пламя.

На горизонте вырастали тёмные громады. Остовы чужих построек торчали из земли, как ржавые кости. Их угловатые силуэты насмехались над путниками.

Троица сидела у костра. Руины чернели вдали, будто кости чудовища. Даже воздух вокруг наливался тяжестью. Тени на их лицах дрожали, словно сами боялись этих развалин.

Официально Ионию отправили проповедовать в глушь. Но истинная причина была ясна: слишком часто её видели рядом с Конфессором. Зависть и недовольство сделали своё. Сослали, чтобы стереть воспоминание — вот и вся её «миссия».

Пий долго молчал, но наконец выдохнул:

— Зачем вы идёте туда?

Иония распрямилась.

— Мне поручено нести слово Императора. Даже в этой глуши Его дети нуждаются в проповеди.

Виллем усмехнулся, отламывая сухпай.

— Камням будешь проповеди читать?

Она метнула взгляд — не поняла, он издевается или нет.

Пий поспешил вмешаться:

— А я хочу свершить подвиг. Чтобы Император заметил. Чтобы имя моё не кануло в пыль.

Тишина. Даже ветер стих.

— А ты? — почти в один голос спросили они Виллема.

Айзенрок поднял глаза, криво усмехнулся, доел паёк, вытер руки о штаны и лёг на землю, словно разговор не стоил ответа.

Огонь чадил. Иония ещё посидела у костра, потом отошла молиться. Пий остался, сжав мушкет и выставив себя в караул — для собственной храбрости, чем для других.

На рассвете дорога вывела их к краю плато. Перед ними громоздились чужие руины — арки, уходящие в пустоту, стены под невозможными углами. Чужая кость переплелась в изломанные формы, даже свет здесь казался холоднее, будто боялся касаться этих мест.

Иония шагнула ближе.

— Но… тут никого нет.

Виллем тихо усмехнулся.

Пий попытался приободрить:

— Может, ушли? Жители… когда-то.

— Не думаю, — сказал Айзенрок. — Это руины эльдар.

Он бросил на них взгляд, проверяя, понимают ли они хоть слово.

— Древняя раса. Владели половиной галактики. Строили миры, как мы деревни. Потом пришёл упадок. Остались обломки. Города-кладбища. Храмы-панцири.

Иония побледнела и торопливо вознесла литанию чистоты, словно молитва могла сжечь ксеносскую скверну.

Пий сжал мушкет так, что пальцы побелели. Тени арок растягивались и кривились, и по его коже полз холодный страх.

Руины стояли безмолвные — величественные и безжалостные.

Айзенрок шёл с инфопланшетом. Зелёные строки вспыхивали на экране, фиксируя арки и символы. Его движения были точны и холодны, как у счетовода Администратума, ведущего учёт костей мёртвой цивилизации.

Иония сидела на каменном полу, прижимая свиток. В её глазах отражался чужой свет кристаллов, но слова веры застревали в горле.

Пий топтался рядом. Взгляд его метался по знакам. Подвига здесь не было. Но мысль жгла: если будет полезен Айзенроку — получит шанс. Уйдёт отсюда не к виселице в замке, а дальше.

Пий коснулся кристалла. Он вспыхнул мертвенным светом — и земля дрогнула.

Пол разошёлся с рёвом. Песок, камень и плиты рухнули вниз. Троицу утянуло в пропасть. Падение стало вихрем тел и камня.

Внизу их встретила эльдарская конструкция — сеть арок, похожих на окаменевшие жилы. Под обвалом она рухнула, но смягчила удар: их тела скользили по плитам, камень бил по рёбрам, пока наконец их не швырнуло в пыль нижнего зала.

Их отбросило в пыль. Живы. Пока.

Виллем поднялся первым. Лицо серое от пыли, в глазах злое напряжение. Инфопланшет треснул, но светился.

— Проклятье, деревенский ублюдок… — процедил он. — Ещё раз тронешь хоть что-то — пристрелю сам.

Пий лежал, задыхаясь, вцепившись в мушкет. Иония — с разбитой губой, рассечённой бровью, всё ещё прижимала свиток, будто он удерживал её от падения во тьму.

Визг разорвал тишину. В нишах вспыхнули голубые кристаллы — ожили эльдарские турели. Арки засияли, и зал вспыхнул перекрёстным огнём. Кость плавилась, стены трещали.

Айзенрок рванул вперёд. Планшет под мышкой, лаз-пистолет в руке. Он бежал быстро и уверенно, будто через такие западни проходил не раз. Пыль хлестала по лицу, за спиной трещали лучи.

Иония бросилась следом. Ряса путалась, свиток выскользнул и покатился назад. Она дёрнулась, чтобы поднять, и в этот миг выстрел врезался в плиту у её ног. Белая крошка ударила в лицо.

— Оставь! — Пий рванул её за плечо. Она едва не упала, но он потянул в проход. Взгляд метнулся к свитку, катившемуся во тьму, но выбора не было.

Троица влетела в туннели, вырезанные в белой кости. Казалось, они мчались по нутру мёртвого зверя. Виллем первым, Пий тащил Ионию. Позади турели ревели, лучи выбивали куски стен, обломки сыпались под ноги.

Они вырвались в огромный зал. Тьма почти абсолютная. Высоко зияли проломы, откуда падали тусклые, пыльные столбы света. Лучи выхватывали обломки внизу, а всё остальное оставалось в мёртвой тени.

Они замерли, хватая пыльный воздух. Вой турелей ещё тянулся эхом, но впереди ждала тьма — с неясными очертаниями, в которых угадывалось движение.

Эхо шагов ещё не стихло, когда раздалось шуршание. Сначала лёгкое, как песок по камню. Потом громче. Настойчивее. Будто под плитами шевелилось что-то живое.

Пол дрогнул. Из трещин хлынула пыль, и с рёвом вырвалась тварь. Подземный червь, закованный в хитин, фиолетовый в мертвенном блеске. Пасть из костяных колец разверзлась, готовая проглотить человека целиком.

Троица рванула в стороны. Песок взметнулся. Червь пронёсся через зал и с грохотом врезался в стену, обрушив своды.

Виллем откатился, прижимая планшет. Пыль рвала лёгкие. Пий и Иония бросились к полосе света, но чудовище вынырнуло прямо за их спинами.

Ударная волна качнула Ионию. Пий рванул к ней. Земля разошлась — пасть раскрылась над ними. Он толкнул её в сторону и сам рухнул рядом. Над ними опустилась тень.

Выстрел, второй, третий. Красные лучи рассекли тьму и пробили чудовище на стыках хитинового панциря, проходя насквозь. Воздух вспыхнул, и в рясе Ионии между коленок остались обугленные дыры.

Червь выгнулся, взревел так, что заложило уши, и рухнул, заливая плиты слизью. Хитин трещал, зубчатые кольца пасти дёргались в судорогах.

Айзенрок стоял в стороне, держа лаз-пистолет, ещё тёплый от выстрела. Холодный взгляд, дыхание тяжёлое.

— Повезло тебе, святоша, — процедил он.

Иония глядела на дыру в ткани и тяжело поднималась. Слова не шли. Только дыхание. Пий лежал рядом, хватая пыль ртом.

Тишина вернулась. Труп червя истекал слизью, будто сама земля кровоточила. Запах жжёного хитина душил.

Они стояли, тяжело дыша. Живы. Чудом.

Но зал молчал слишком ровно. Это не конец. Лишь пауза между ударами.

Виллем протёр ствол о рукав, окинул зал взглядом. Свет сверху блек, будто день не смел спускаться ниже. В глубине шевелилось — дыхание самой земли.

Иония выпрямилась, прикрывая дыру в рясе, прижала руки к груди — молитва вместо щита. Пий дрожал, кашлял, пытался встать. Знал: дальше будет хуже.

Свет из проломов гас, тени сгущались. Руины ждали. Новые коридоры. Новые ловушки.

И если судьба уже бросила на них обвал, турели и червя — впереди было нечто хуже.

215.994.М41

Коридоры уходили всё ниже. Стены то сдвигались, давя, то расходились, открывая пустоты. Воздух тянул пылью и гнилью, эхо шагов отзывалось не в такт — будто шёл кто-то ещё, рядом, но невидимый.

Иония шла впереди, губы срывались на молитву. Литания рвалась на кашель, ломалась посередине слов, будто сам мрак жрал её голос.

— Император — свет… — сорвалось, и тут же растворилось в пыли.

Сзади плёлся Пий. Под тяжестью фляг и мешков его плечи сгиналиcь, лямки прорезали кожу, оставляя кровавые полосы. Каждое движение вытягивало из него стон — тихий, глухой, будто тяжесть пела его страдания.

Айзенрок держался в середине, лаз-пистолет в руке, взгляд острый, холодный. В полумраке глаза резали, как сталь.

— Прекрасное место, — хрипло бросил он. — Камни будто для молитвы сложены… только молиться тут стоит о короткой смерти.

Иония обернулась, голос дрогнул, но в нём хлестнула злость:

— Замолчи. В этом мраке и без того не хватает дыхания.

Айзенрок лишь повёл губами — то ли усмешка, то ли презрение. И в тот миг потолок дрогнул: плита рухнула перед ними, облако пыли обожгло кожу белой крошкой.

Пий рухнул на колени.

— Мы сгниём здесь… Император не узрит нас в ксеносской тьме!

Айзенрок рванул его за ворот, поднял, как тряпку.

— Если бы Император и впрямь глядел на нас, я давно тлел бы на костре, а ты гнил бы в канаве. Так что радуйся: в этой действительности мы никому не нужны.

Глаза Пия вспыхнули ненавистью.

— Не дерзи! Свет Его неотступен, и чада Его он не оставляет!

Иония подхватила, громче, яростнее, но слова литании разбивались о стены, глохли, словно сами камни плевали ей в лицо.

Коридор вывел их к пропасти. Внизу — вязкий туман, шевелящийся, будто дышал. Через провал тянулась узкая плита.

— Проход для безумцев, — тихо сказал Айзенрок. — Сорвётся кто-нибудь — одной обузой меньше.

Пий побледнел, но шагнул. пол дрогнул под ногами — он качнулся, почти падая, но Айзенрок схватил его и рванул обратно.

— Безрассудный щенок, — процедил он.

Иония прошептала, голос дрожал:

— Император держит нас в длани…

Айзенрок уже ступил на плиту.

— Передай пусть разожмёт пальцы, — бросил он ей и пошёл вперёд.

Коридор тянул их наверх, но чем выше они шли, тем яснее становилось: лестница вела только вниз. Шаги отзывались гулом, и пол дрожал — будто сам переставлял плиты, меняя дорогу по своей прихоти.

Айзенрок шёл первым, глаза ловили каждую трещину. Дважды его молчаливый жест спас их: раз — от обвалившейся под пылью западни с шипами, второй — от струи газа, хлынувшей из стены. Он двигался, словно давно знал этот чертёж смерти.

Иония держалась за его спину, стиснув пальцы так, что костяшки побелели. Губы едва слышно шептали молитву — и в тот миг тьма впереди сгустилась, обретая очертания. Шёл Конфессор: ряса разодрана, лицо перекошено похотью, глаза горят, как угли. В видении цепи врезались ей в кожу, тело было обнажено и брошено на поругание. А за спиной прошёлестел чужой голос — вязкий, вкрадчивый:

— Ты знаешь правду, дитя… Истинный владыка — не мёртвый идол на троне. Он царит в изменении. Он дарует слово, что слушают даже камни. Протяни руку…

Крик сорвался с её губ. Литания вырвалась, как клинок: рваная, отчаянная. Видение сгорело в этом свете, оставив только пыль и звон в ушах.

Пий замер, дрожа. Перед ним вспыхнуло лицо Исольды — голубое платье, губы, что шептали его имя: «Пий…» Сердце рванулось к ней, он протянул руку — и тень рассыпалась. Лишь голые стены, и пустота, и тьма. Он захрипел, пальцы впились в ремни, как в спасение.

— Она здесь… я слышал её…

Айзенрок рванул обоих за плечи, встряхнул, будто вырывая из когтей.

— Взгляды вперёд. Тут всё хочет нас сожрать. Камни, воздух, даже ваши собственные мысли.

Словно в ответ на его слова, арка впереди рухнула, открывая новый зал. Пол поднялся плитами, складываясь в узор — пасть с оскаленными зубами. Свет тусклых кристаллов исказился, тени ожили.

Айзенрок шагнул первым, обходя западни так, будто читал их как открытую книгу.

— Эльдары… — его голос был ровен. — В их темницах всё одно: изящество ради смерти.

Пыль клубилась, и сам лабиринт словно раскрыл глаза. Воздух давил, как взгляд хищника, который уже выбрал, кого сожрёт первым.

Из трещин выполз туман — сладкий, едкий, тянул к горлу липкими пальцами. Айзенрок первым рванул воротник и коротко бросил:

— Газ.

Он потащил их в сторону тусклых кристаллов.

Десяток шагов — и потолок содрогнулся. Тяжёлые плиты рухнули вниз. Одна распорола рясу Ионии, оставив её в обрывках. Другая с грохотом врезалась в пол рядом с Пием.

Пыль осела — и лабиринт ожил.

Символы на стенах вспыхивали и гасли, складываясь в уродливые маски. Из трещин смотрели глаза. Девять пылающих глаз.

Иония пошатнулась. Шёпот обвился вокруг неё: «Истинный владыка — перемена. Твои литании станут громом…» Она отвечала молитвой, но слова вязли, превращались в чужой голос.

Руки Пия затряслись. На лице — фантомная улыбка. Перед ним выросла площадь: толпы выкрикивали его имя, он сам — в сияющих доспехах, Исольда склонилась у ног, шепча: «Мой герой…» Он всхлипнул и шагнул к призраку.

Виллем тоже застыл. Перед глазами — его рука, чистая, без клейма. Хроники долгов горят в пламени. Он идёт свободно по докам, без приказов, без надзора. Солнце режет сквозь дым, и вдалеке — смех женщин, тёплый и обманчивый. Уголки губ дрогнули… потом он скривился, будто проглотил яд.

— Хватит. — Он стёр видение ладонью:

Айзенрок выдрал обоих из-под наваждения, Пия толчком в стену, Ионию хлесткой пощечиной.

— Очнитесь! Пока сами себе глотки не вырвали!

На миг их глаза прояснились.

Впереди коридор выгнулся и раскрыл врата. Громадные, узоры на них шевелились, как живые. Пол под ногами дрожал — будто дышащий зверь.

Шёпот за створками перерос в гул — тяжёлый, вязкий, проникающий прямо в череп.

Айзенрок поднял лаз-пистолет, губы скривились в усмешке.

— Ну что… скоро всё кончится. Не факт, что нам понравится.

Врата скользнули в стороны. Холодный свет ударил им в лица.

Зал был исполинским; купол уходил так высоко, что кристаллы под ним казались чужими, холодными звёздами. Их свет мерцал изломанно, словно вспыхивал против воли. Арки пересекались под невозможными углами, линии расползались, и взгляд терялся в этом порядке, вывернутом наизнанку.

В центре возвышался пьедестал — гладкие белые плиты «призрачной кости», живой материи эльдар. По ней шли тонкие прожилки, мерно пульсируя, будто в глубине билось сердце, которому давно не велено жить. Над пьедесталом дрожал энергетический купол: трещины бегали по нему, и синие искры из них вылизывали края.

Внутри, словно за стеклом, стоял клинок из эльдарской кости — длинный, узкий, как тень, упрямо принявшая форму оружия. В дыме под куполом открывались девять огненных глаз; они мигали, складывались в лик — то рыдающий, то смеющийся, лишённый человеческого облика.

Голос вошёл в головы — ровный, холодный, неумолимый:

Подойди. Узри. Возьми.

Иония застыла, как перед алтарём. Но с её губ сорвались не молитвы — хулá. Слова сами лились наружу, и в них Император становился не светом и щитом, а лжецом, держащим миры на нитях обмана. Она прикусила язык до крови, но чужой голос продолжал говорить её устами.

Пий задрожал от восторга. Зал исчез — перед ним поднялась трибуна, стяги пали, хор пел его имя. Исольда — не холодная госпожа, а жена и соратница — склонилась губами к его руке. Пальцы сомкнулись, как будто эфес клинка уже лежал в ладонях.

Айзенрок молчал. Ему явили не свободу и не забвение — власть. Ряды лиц в цепях — такие же должники, такие же псы, как он — стояли ниже. На его плечах тяжело легла мантия, на груди вспыхнула золотом розетта. Слова слетали с его уст, и толпы ловили каждое; в глазах людей впервые за много лет было не презрение — лишь страх.

Горечь поднялась к горлу. Слишком сладко. Слишком точно.

— Вот как… — хрипло сказал он. — Думаешь, я протяну руки к короне палача?

Голос не исчез — наоборот, утяжелился. Весь зал придвинулся ближе. Кристаллы мигнули разом. Стало ясно: клинок не «лежал». Он выжидал.

Стены содрогнулись. По аркам побежали руны — загорались до боли в глазах и гасли, словно умирали одна за другой. Свет кристаллов втянулся в трещины купола; тот задребезжал сильнее, потрескивая, как лёд. Белые плиты пьедестала застонали: не камень — плоть. По «кости» прошла волна, прожилки налились кровью, пульс учащался.

Иония рухнула на колени. Руки взлетели к аквиле, но голос предал её:

— Император… Великий владыка… Великий Заговорщик… Архитектор Судеб…

Слова били воздух, как по струнам, чужим тембром, чужой волей.

Пий, наоборот, раскинул руки и засмеялся — смехом одержимого.

— Подвиг! — крикнул он. — Хор зовёт! Свет ведёт! Клинок — мой!

Айзенрок шагнул к ним, голос ударил по тьме:

— Это не ваш Бог! и не ваш подвиг! Это клетка, и она рвётся!

Он рванул Ионию назад за плечи — хрустнули суставы, а взгляд всё равно тянулся к клинку. Пию резкий удар в живот; тот рухнул на плиты.

— Слышите? Если не проснётесь — оно нас сожрёт.

Купол треснул. По нему побежали линии света; каждая трещина звенела, как крик. Пульсация пьедестала усилилась — в глубине откликнулся древний колосс.

Голос вновь взревел хором прямо в их черепах.

Иония подняла глаза — и вместо Айзенрока увидела Конфессора. Тяжёлая ряса, шаги, пахнущие властью, глаза, полные похоти. Он тянул к ней руки: ты — моя, всегда была моей. Внутри дрогнуло — но в зрачках вспыхнула ярость.

Пий уже не видел Виллема. Перед ним стоял тот Старший Писец Администратума, тянувший руки к его Исольде. Он шагнул, ярость на лице застыла, как маска.

А Айзенрок видел обоих в цепях Инквизиции. Безликие лица, печати, розетты; кандалы защёлкиваются на его запястьях за «неповиновение». Холодная злость пронзила его изнутри. Палец лег на спусковой крючок, ствол поднялся.

— Не смейте…

Их шаги сошлись в точке. Иллюзии толкнули к удару. Клинок требовал крови.

И тогда зал «вспомнил» себя.

Узоры на арках протянули низкую ноту. Кристаллы сомкнулись холодным венцом над пьедесталом. Тени дёрнуло, как жилу. По поверхности купола побежали стежки — ровные, как письмена. Трещины срастались, швы затягивались. «Призрачная кость» в основании выгнулась, втягивая прожилки внутрь, перехватывая дыхание клинка.

Голос не умолк — его перерезали, как туго натянутый канат.

Обрушилась тишина — такая, что мутило.

Иония стояла с камнем, поднятым для удара. Пальцы разжались; тяжесть покатилась по плитам. Губы ещё складывали крамольную литанию, но выдох сорвался простым, уже её шёпотом:

— Владыка…

Она закашлялась, опёрлась ладонью о Пия и выговорила, глухо, по-человечески:

— Император — щит, а не хитрец.

Пий рухнул на колени, как подрубленный. Триумф распался в холодном свете, хор оборвался, оставив звенящую пустоту. Он вцепился пальцами в виски, втянул воздух и выдавил одно:

— Прости.

Кому — не уточнил.

Виллем держал лаз-пистолет низко; ствол упирался в пол. Пот стекал по лицу, но глаза были прежними — узкими, внимательными. Он смотрел на «заштопанный» купол, на пьедестал, где снова не было ни дыхания, ни шёпота. Кивнул, будто сложил знакомое уравнение.

— Это не спасение, — произнёс он. — Просто замок вспомнил, что он — замок.

Свет кристаллов перешёл в ровное, храмовое свечение; руны вернули камню неподвижность. Клинок стоял белой тенью под прозрачной скорлупой — безмолвный, как надгробие. Было ясно: зверь в клетке взял паузу.

Пыль оседала. Иония впервые за долгое время сложила руки в аквилу. Пий поднялся, вытер лицо рукавом и отвёл взгляд — так отворачиваются от любимой лжи. Айзенрок скользнул по ним взглядом и коротко бросил:

— Уходим. Пока тварь не проснулась.

Они двинулись к дверям. Зал отвечал только эхом шагов. У порога воздух сгустился и похолодел, будто клетка под куполом выдохнула им в спины: не сейчас. Клинок молчал, но из белой кости ощущался взгляд — и не отпускал.

215-216.994.М41

Темница сжималась, как пасть зверя. Камень сочился влагой, по стенам тянулись черные разводы, в щелях набухал мох. Воздух вонял сыростью и ржавчиной. Каждая капля, падавшая в лужу, отзывалась гулом — и эхо возвращалось чужими шагами, будто кто-то плёлся рядом, но невидимый.

Они молчали. Здесь слово стало бы не голосом, а криком.

Свод пал так низко, что пришлось склонить головы. Пальцы скользили по холодной кладке, под подошвами хрустел песок. Поворот… ещё один… и впереди распахнулся мрак. Не тупик — проём, из которого тянуло сыростью и дыханием древнего колодца.

— Вперёд, — тихо сказал Виллем. Не приказ, не просьба — отметка факта.

У самого проёма они остановились. В тишине шуршание — будто змея скользнула под камнем. Мох мерцал в трещинах, хватало только, чтобы выхватить куски стен и чужие силуэты.

Пий дёрнул ремень лаз-мушкета. Движение вышло рваным, ладони скользили — то ли от влаги, то ли от страха. Он сделал шаг и замер, вслушиваясь в темноту, которая смотрела на него сама.

— Слышали? — выдохнул он.

— Слышали, — отозвался Виллем. — Дай Трон, если это лишь камень. Камень хотя бы не пожрёт нас.

Иония стояла между ними. Глаза привыкали к мраку. Она коснулась стены; пальцы дрогнули, но литания не прорвалась.

Проём уходил в пещеру. Камень уже не тесаный — сырой, живой. Своды расширялись и тонули во тьме; впереди ждала сеть ходов, ведущих в безвестность. Мох в трещинах мерцал бледным светом, обозначая дорогу так, что хотелось поверить: он ведёт не к гибели.

Виллем шагнул первым. Нога ложилась осторожно, будто он испытывал на прочность сам камень. Своды то гладкие, то рваные — словно их выгрызло чудовище, давно ушедшее в глубь.

Влажность вытягивала тепло из лёгких, оставляя во рту привкус глины. Вдалеке с натугой сорвался тонкий звон, как железо, проведённое по камню, — и звук задохнулся сам в себе. Эхо шагов множилось: их было трое, а шорохов — больше.

— Назад смысла нет, — бросил Виллем, не оглядываясь. Сухо, как приговор.

— Назад и некуда, — хрипло ответил Пий и скосил взгляд на Ионию.

Она лишь коротко кивнула. Шорох ткани выдал движение. Иония поставила ногу в мокрый след Айзенрока.

Пещеры сомкнулись над ними бесшумно, как крышка саркофага. Из трещин стекала тонкая нить воды, теряясь в бороздах. Своды то взлетали, то падали вниз, сбивая чувство расстояния. Мох вспыхивал тусклыми точками, складываясь в чужие созвездия — моргнёшь, и они уже сплетаются в мутное пятно. На стенах виднелись борозды — словно когти зверя когда-то рвали камень.

Позади поверхность медленно осела. Тишина могла бы списать это на игру сырости, но воздух сразу потяжелел, придавив плечи.

— Ну… — сказал Виллем. — Добро пожаловать в нижние уровни. Старайтесь не шуметь. Если что-то здесь спит — пусть не просыпается.

Они шагнули в первый коридор сети. Сырость тянула запахом земли, мох шептал мертвенно-зелёным светом.

Каждый шаг давался с трудом: камень под ногами — сырой, рваный, будто выгрызенный, — сбивал поступь.

Слева за стеной протянулся глухой скрежет, будто в глубине работал бур. Затем рёв — задавленный толщей камня. Со свода осыпалась пыль.

— Тише, — коротко бросил Виллем. — Червь.

Они ждали, пока камешки докатятся и стихнут. Тьма застыла вместе с ними, молчаливая, но чуткая.

Жажда пришла раньше голода. Фляги почти пусты, пайки потерялись ещё в завалах.

Пий провёл языком по потрескавшимся губам.

— Горло, как песок, — выдохнул он. — Если тут нет воды — конец.

Виллем усмехнулся уголком рта.

— В таких дырах жидкость всегда найдётся. Вопрос в том, захочешь ли ты её пить.

Они пошли на звук: сперва — редкие капли, потом тонкий гул, словно внизу шёл каменный дождь. Поворот, ещё один — и свод поднялся. Перед ними раскрылся зал, где шумела вода.

Подземная река тянулась широким, медленным потоком. Под гладью мерцали бледные кристаллы, и такой же холодный свет жил в трещинах над ними — будто в камне застыли мёртвые звёзды.

Лицо Ионии побледнело ещё сильнее, но в глазах вспыхнуло облегчение.

— Император даровал нам источник, — прошептала она.

— Император даровал лишь шанс не сдохнуть от жажды, — буркнул Виллем. — А дальше разберёмся.

Он перехватил Пия за рукав, не дав опустить флягу в поток.

— Не из реки. Смотри, где муть завихряется? Там вся дрянь. Бери то, что сочится сверху. Камень сам отфильтровал. Чище не будет.

Над руслом тянулся низкий выступ; с него срывались капли. Подставили фляги. Иония помедлила, прижала ладони к груди, сложив аквилу, и шёпотом провела литанию чистоты. Виллем скользнул взглядом, но промолчал. Пускай.

— По глотку — и ждём, — распорядился он. — Если через полчаса живы останемся — пить можно смелее.

— Великая наука, — хрипло усмехнулся Пий.

— Наука простая: жив — значит, сделал правильно, — отрезал Виллем.

С едой было хуже. В свете кристаллов по кромке воды мелькали тени — лопатообразные спины бледной рыбы без глаз.

— Рыба, — выдохнул Пий. — Сейчас возьму!

— Чем? Молитвами нашей святоши? — устало бросил Виллем. — Ты идиот или просто притворяешься?

Пий поднял щепу камня, заострил о глыбу, будто копьё, и встал у воды. Тень мелькнула — он ткнул, поскользнулся и рухнул в поток по колено. Холод вцепился в кости сразу.

— Подвиг свершён. Молодец, герой, — сказал Виллем ровно.

Пий выбрался, шипя проклятия, отжимая рукав.

Иония, не глядя на него, рванула край рясы — и без того изодранной. Из полосы ткани скрутила «мешок».

— Не смей, — Виллем скривился. — Рясу доконаешь — останешься как уличная блудница.

— Император смотрит на сердце, — тихо ответила она, опускаясь на колено. Развела ткань в воде, расправив, словно сеть.

Первая попытка — мимо.

Вторая — пусто.

Третья — рыба скользнула и ушла вглубь.

Пий уже открыл рот для насмешки, но Иония резко подтянула ткань. Вода брызнула, и на камни шлёпнулось бледное тело — бьющееся, безглазое.

— Вот это да… — выдохнул Пий. — Сестра-рыбачка.

— Я не сестра, — устало поправила она. — Послушница.

— Ну так послушница-рыбачка, — ухмыльнулся он.

— Хватит званий, — Виллем поднял добычу за хвост. — Теперь проверим, сдохнем ли мы от неё.

Он уложил рыбу на плоский камень и коротким лучом лаз-пистолета рассёк тушу. Кожа вздулась, лопнула, и в воздух ударил смрад тины и палёной чешуи.

— Вот и пища, — сказал Виллем ровно, без интонации.

— В слугских казармах и то варево бывало чище, — пробормотал Пий, морщась.

— В казармах хотя бы знали, что бросали в котёл, — отозвался Айзенрок. — А здесь жрём то, что сама тьма швырнула. Ножей нет — рвите руками.

Они сорвали по кусочку. Мясо было белое, жёсткое, с горечью металла на языке.

— Это не пища, это кара, — выдавил Пий.

— Грех жаловаться, пока жив, — сказала Иония, но кашель едва не вырвался вместе с куском.

Виллем кивнул на мох, тускло мерцавший в трещинах.

— Это не трогать. С виду трава, а внутри — яд или наваждение. Нахватаешься — стены целовать пойдёшь.

— Это ты о себе? — шепнула Иония, рискнув на улыбку.

Виллем посмотрел холодно.

— Я стены не целую. Я их обхожу.

Он встряхнул флягу.

— Пейте по ладони. Остальное — в дорогу.

Они сделали по глотку. Вода была ледяной, с привкусом металла. Выждали. Никто не умер и не ослеп. Фляги наполнили лишь наполовину.

— Почему не до краёв? — выдохнул Пий.

— Потому что с полными побежишь медленнее, — ответил Виллем. — А если червь всё-таки пророется — бежать придётся.

За стеной протянулся глухой треск, будто змея рвала себе ход сквозь толщу. Со свода сыпанула пыль. Пий дёрнул лаз-мушкет, но Виллем ладонью опустил ствол.

— Не вздумай. Пусть роет. Пока оно по ту сторону.

Они доели рыбу до костей. Сил почти не прибавилось, лишь горечь осталась на языке. Несколько минут сидели у воды, переводя дыхание. Свет кристаллов играл на реке, но глубина шумела глухим гулом, и сияние холодело.

— В путь, — подвёл итог Виллем. — Вниз по течению нельзя — утянет. Пойдём вдоль стены. Там суше. И меньше следов.

— Чьих? — спросил Пий.

— Любых — ответил Виллем.

Они шли дальше. Холодный свет кристаллов остался позади, маня доверчивых чудом, а их шаги вновь растворились в гуле пещер. Камень рядом неторопливо рождал чью-то нору. Ноги путались, дыхание рвалось. Виллем указал на углубление в стене — узкую нишу между двумя валами камня.

— Сюда, — коротко сказал он. — Передышка.

Они забились в тень. Света почти не было; лишь тусклые точки мха выхватывали смутные очертания — колено, плечо, кромку стены. Холод тянул из камня. Где-то рядом капли падали редким счётом, будто отмеряя чужое время.

Пий сполз на камень и долго лежал, прижимая оружие к груди. Потом сел, обхватил колени. Иония присела напротив, ладони сложены на коленях, взгляд — в темноту.

— По глотку, — сказал Виллем. Фляга пошла по кругу. — Не больше.

Вода была ледяной. Вернув флягу, Иония прошептала:

— «Император хранит… Император направляет…»

Она запнулась. Слова не шли дальше, застревая меж зубов.

— Что? — сухо спросил Виллем.

— Иногда… — она втянула воздух, — иногда мне кажется, литания — это я сама. Шепчу — и понимаю: поверни слово, и выйдет ересь. Будто вера стоит на краю, и шаг — не вперёд, а в яму.

Пауза легла глухо, как мокрая ткань.

— Любая вера держится на краю, — сказал Виллем негромко. — Пока сомневаешься — ты человек. Решишь, что знаешь лучше Императора, — там и начнётся скверна.

— Значит, я… ещё человек, — попыталась улыбнуться Иония, но улыбка вышла тонкой, как царапина на камне. — Только страшно. От собственных слов страшно.

— Страх — тоже узда, — сказал он. — Держит от глупостей не хуже цепи.

Пий хмыкнул, но без злости.

— А меня узда не удержала. Всю дорогу мечтал о подвиге. Хотел, чтобы меня видели. Чтобы имя звучало. А теперь… — он опустил голову. — Теперь сам на свой голос злюсь.

— Подвиги живых не кормят, — сказал Виллем. — Слава сил не даёт.

— Не кормит, — кивнул Пий. — Я трус. Знал это, но здесь слышно в каждом шаге. Если бы не вы — остался бы там. В тех ходах. В пасти червя. Под плитами.

— Всё равно кончим в чьей-то пасти, — ровно сказал Айзенрок. — Ещё успеешь… с твоей-то удачей.

Иония подняла взгляд. В тусклом свете мха её глаза казались слишком большими.

— Ты не слаб, Пий. Ты жив. И говоришь правду о себе. Это труднее любого подвига.

— Да? — он усмехнулся криво. — Тогда я дважды герой: раз — за то, что дышу, два — за то, что знаю цену себе.

— Трус — это когда бежишь от всех, — отозвался Виллем. — А ты бежал с нами. Разница есть.

Тишина вернулась. В глубине пещер протянулся глухой скрежет; в щелях шевельнулась мелкая крошка — и затихла. Никто не пошевелился. Дышали редко и неглубоко, будто сам воздух мог выдать их шаг.

— Когда молюсь, — тихо сказала Иония, — слышу эхо. Я говорю: «Император — щит», а в ответ будто кто-то повторяет. Почти те же слова, только чужим голосом. Будто рядом молится ещё кто-то, но криво.

Виллем взглянул исподлобья.

— Не слушай «почти». «Почти» — язык скверны. Она всегда рядом с истиной, в полшага. Вера — не эхо. Вера — выбор: кого слышать и за кем идти.

Пий повернул к нему голову.

— А ты откуда это знаешь?

Виллем пожал плечами.

— Кровью платил. Почти всегда своей.

Он устроился удобнее, упёр лопатки в холодный камень.

— Ладно. Порядок такой. Десять минут сидим тихо. Без литаний, сестрёнка — воздух бережём. Потом в путь. Воды — по глотку.

— Понял, — отозвался Пий.

Иония кивнула. Руки на коленях дрожали едва заметно.

— Можно… — она запнулась, — можно я скажу одну? Для себя. Тихо.

— Говори, — разрешил он без мягкости, будто выносил приговор.

— «Император — щит», — прошептала она. — И только щит. Не хитрец, не лжец. Щит.

Слова прозвучали сухо и просто.

Опять тишина. Капли выстукивали счёт; вдали тянулся лёгкий гул — река осталась позади, но глубины ждали впереди. Холод медленно полз по ладоням и шее.

— Встаём, — сказал наконец Виллем. — Засидимся — сами станем стеной.

Он поднялся первым, проверил кобуру, подтянул ремешок фляги.

Пий встал следом, вскинул лаз-мушкет на плечо; ремни скрипнули.

Иония поднялась последней, кивнула обоим — коротко, без слов.

— Вперёд, — бросил Айзенрок уже в проходе. — Тише воды. Ниже мха.

— Ниже мха не выйдет, — пробормотал Пий. — Он тут везде.

— Постарайся, — бросил Виллем, даже не обернувшись.

Они вышли из ниши и растворились в хладе пещер.

Туннель вывел их в зал — огромный, гулкий, как пустая усыпальница. Потолок тонул в чёрной глубине, и лишь в центре зияла круглая дыра, метров пять в ширину. Сквозь неё падал лунный свет: узкий столб серебра, единственная тропа наружу. До него было тридцать метров отвесных камней, переплетённых корнями и лианами.

— Вон он, — хрипло сказал Виллем. — Выход.

Слово повисло в зале. Его хватило, чтобы в их телах дрогнули последние силы.

Они молча двинулись вверх. Камень был мокрый, корни скользили, мох рвался в пальцах. Каждый срывался, но находил опору. Если кто падал — другой тянул за руку. Всё ради одного: выбраться вместе.

Пий карабкался, скрипя зубами — больше на ярости, чем на силе. Каждый метр был подвигом; он вгрызался в стену, будто хотел доказать самому камню, что больше не сорвётся. Иония дышала тяжело, пальцы дрожали, но ползла упрямо, без жалоб. Виллем шёл последним, подталкивал обоих, возвращал на стену, когда камень уходил из-под ног.

Мрак зала тянул вниз, цеплял, не желая отпускать. Но свет сверху был ближе с каждым рывком.

Последний рывок — ладони в крови, грязь под ногтями, дыхание рваное. Пальцы зацепились за край. Один за другим они вывалились на плато — под открытое небо.

Луна стояла прямо над ними. Холодное серебро заливало израненные лица и рваную одежду. Позади темнела пасть пещер.

Они лежали распластанные на камне, глотая ледяной воздух. Никто не двигался — лишь тяжёлое дыхание, вырвавшихся из мрака.

Иония вдруг вскинула голову и рассмеялась. Смех вырвался звонко, резкий, как удар колокола в ночи. Не от радости — от усталости, от того, что они ещё живы.

Пий сперва только моргнул, потом прыснул, давясь хрипом. Смех у него был неровный, ломкий, будто кашель. Виллем усмехнулся последним — низко, с горечью во рту, но уголки губ дрогнули.

И трое, ещё минуту назад карабкавшиеся к свету, уже смеялись вместе — каждый по-своему.

…Они ещё не успели досмеяться, как лунный свет начал рваться на куски. Сначала показалось — облака. Но облаков здесь не было.

Серебряный диск заслонили громады. Сначала — тьма, потом проступило: это были корпуса кораблей. Огромные, вытянутые, с брюхами десантных барж и рядами тусклых огней. Они входили в атмосферу, и там, где проходили, воздух вспыхивал шлейфами — полосы жара резали небо, будто ожоги.

Гул двигателей раскатился над плато — низкий, тяжёлый; камни дрожали под ногами. Это был не один корабль. Десятки судов сходили с орбиты, вытягиваясь клином, как стая железных хищников.

То были Несущие Слово — легион преданных, явившихся на зов. Не человеческий голос звал их и не маяки. Иная волна прокатилась по звёздам в миг, когда клинок во тьме дрогнул и открыл глаза.

Небосвод трещал от шлейфов посадочных барж и капсул, будто сам воздух раздвигался, уступая место их шествию.

216-222.994.М41

Лес встретил их влажным холодом и тишиной. Они рухнули под корни, где упали, там и лежали. Почва была жёсткой, но после камня и мрака подземелий казалась мягкой. Сон накрыл сразу — тяжёлый, словно удар.

Очнулись, когда луна уже клонилась к горизонту. Холод стягивал воздух, а в ветвях ещё гудело небо — будто в нём до сих пор звенел след железа.

— Красиво было, — выдохнул Пий.

— Красиво? — Виллем скривился. — Красота начнётся, когда они обратят города в пепел и будут молиться на дым.

Иония поёжилась.

— Кто это? Их была тьма… Луну поглотили их громады.

— Кто бы они ни были — добра не жди. Такие гости не падают случайно.

— Откуда тебе знать? — Пий нахмурился.

— Я видел, как умирают города, когда над ними ревёт такое железо. Тут не знание нужно — хватит чутья.

Он уткнул взгляд в землю.

— Потому нам и нужен вокс. Пусть Инквизиция решает, кто они и зачем. Наше дело — донести.

— Ты… инквизитор? — Иония застыла.

Он усмехнулся хрипло, без тени радости:

— Нет. Всего лишь их должник. Пока не оплачу долги — работаю.

Повисла тишина. Пий опустил взгляд.

— В замке Арданов есть вокс-станция. Отсюда близко.

Они переглянулись. Другого пути не было.

Два дня они шли оврагами и выжженными перелесками. Солнце то тонуло в дыму, то вырывалось серым светом. На пути были попадались беженцы: слуги, оборванная чернь, худые дети. Одни тащили телеги с рухлядью, другие шли босиком, неся мёртвых. Одни шептали молитвы — сбивчивые, надломленные, — другие бежали, не оборачиваясь.

— Демоны в небесах… — прошептала старуха, вжимаясь в камень. — Демоны, что пьют свет.

Никто не ответил.

К исходу второго дня они поднялись на гребень. Вдали стоял замок: чёрные стены с зубцами башен, на бастионах рыцари катили бочки с горючим и поднимали тяжёлые арбалеты. Факелы дрожали — будто крепость уже горела изнутри.

— Вот и вернулись… — выдохнул Пий. Радости в голосе не было.

На рассвете они спустились к подножию. Вокруг теснились беженцы: одни тянулись к воротам, другие отталкивались стражей. Пий нахмурился и увёл их в заросли.

— Здесь, — сказал он тихо. — С детства знаю этот овраг. Канализация ведёт прямо под стены.

За кустами скрывался заброшенный ход. Они спустились на четвереньках, в лицо ударила вонь сырости и плесени.

У решётки Иония замерла. Всего в нескольких десятках шагов над стенами замка поднималась капелла — башня с куполом и золотой аквилой. Сквозь трещины стен сочился свет лампад.

— Мне нужно туда, — прошептала она. — Хоть на миг.

Пий коснулся её плеча:

— Потом. Уйдёшь сейчас — потеряем друг друга.

Виллем метнул взгляд:

— В одиночку туда не сунешься. Мы идём в замок. Вместе.

Она сжала губы и промолчала.

Пий дёрнул решётку. Железо поддалось со скрипом.

— Вперёд, — сказал он глухо. — Сначала в замок.

Канализация вывела их в зловонный лаз. Вылезли, как крысы, — в тесное помещение с низким потолком. Смрад ударил в лицо: нужник. Унизительный вход в самое сердце замка.

— Вот и приём, — хмыкнул Виллем, вытирая ладонь о стену.

Коридор тянулся в оружейную. Там властвовал хаос: доспехи и клинки валялись под ногами, оруженосцы метались, хватая что попало. Паника смешивалась с лихорадочной подготовкой.

Они втиснулись внутрь и наскоро вооружились.

Виллем взял лаз-мушкет — грубый, однозарядный; конденсатор тянет озоном. Щёлкнул затвором, сунул в подсумок кассеты.

Пий натянул лёгкий доспех, взял такой же мушкет и короткий клинок.

Ионии досталась кожаная куртка с железными вставками и лёгкий меч. Она подняла его обеими руками и кивнула — не по росту, но держать можно.

— Теперь хоть не совсем бродяги, — буркнул Виллем.

Замок гудел. Рыцари и слуги носились по коридорам: катили бочки с горючим, тянули арбалеты. Одни выкрикивали литании, другие срывались на брань. Ожидание давило сильнее самой атаки.

В большом зале, за баррикадой из опрокинутых столов, стояла Исольда. Белый плащ поверх кольчуги, меч в руке. Лицо — неподвижное, сосредоточенное, холодное.

Пий увидел её среди рыцарей — и застыл. Слова задохнулись, он сглотнул и шагнул вперёд.

— Ис… Исольда… — выдохнул он, будто сам не верил, что осмелился её позвать.

Её взгляд скользнул по нему, как по мальчишке.

— Уйди. Женщины и дети уже укрыты. Тебе — туда же.

— Ты должна уйти с ними! — Пий протянул руку. — Ты — надежда рода. Если с тобой что-то случится…

Она не ответила. Один из стражей шагнул вперёд и толкнул Пия в грудь.

— Отведите его, — бросила Исольда, даже не взглянув.

Он пошатнулся, едва удержавшись. В глазах мелькнуло что-то между отчаянием и яростью.

— Подожди, мелкий, — усмехнулся Виллем. — Успеешь ещё сдохнуть ради неё.

Иония встала рядом, коснувшись Пия локтем — то ли удерживая, то ли просто деля с ним миг.

Замок звенел колоколами. С башен доносились крики часовых. В глубине глухо грохотало — предвестие удара, который скоро потрясёт стены.

Бой пришёл гулом. Стена дрогнула, и первый снаряд ударил. Камень треснул, башня выплюнула пыль и осколки. Второй удар сорвал зубцы, разметав факельный огонь. Замок содрогался от каждого нового толчка.

С неба обрушивались капсулы — раскалённые, как комья железа. Они врезались во дворы, ломали мостовые, вспарывали землю. Створки раскрывались, и наружу шагали фигуры в алых доспехах. Цепные мечи взревели в унисон, Хоругви с изуродованными символами трепетали в пламени. И только после них хлынули культисты, воющие кощунственные литании.

Рыцари Арданов рванулись навстречу. Смола лилась с башен, арбалеты щёлкали, лаз-мушкеты плевались тусклыми залпами. Но всё это лишь тормозило лавину. Камни трещали под шагами пришельцев, стены стонали от ударов.

У подножия лестницы стояла Исольда. Меч в руке, лицо каменное.

— Госпожа! — сорвалось у Пия. Голос утонул в грохоте. Он протянул руку. — Уходи!

Она не ответила. Рыцари сомкнулись стеной, один толкнул его назад. Пий рухнул в грязь. Поднял глаза как раз в миг, когда пролом содрогнулся.

Из дыма шагнул гигант. Рогатый шлем, плечи-стена. Цепной меч завыл, как пила по кости. Он разметал рыцарей, будто тряпки. Один взмах — и голова Исольды слетела.

Пий закричал. Его снова оттеснили, как мусор. Он рухнул, захлебнувшись в пыли.

Гигант рыскал по залу, как волк в загоне. Цепной меч крошил рыцарей, размазывал их сапогом. Воздух звенел визгом пилы и криками умирающих.

Пий поднялся. В глазах — плащ Исольды, падающий со ступеней. Горло выдало звериный хрип. Он бросился прямо на убийцу.

Клинок вонзился в сгиб колена. Керамит завизжал. Гигант качнулся. Цепной меч рухнул, едва не рассёк Пия надвое. Он перекатился, поскользнулся на крови, вскочил.

— Низ держи! — рявкнул Виллем из-за баррикады.

Лаз-мушкет плюнул огнём. Алый луч прожег дыхательный шланг врага. Перезарядка. Второй выстрел чиркнул по визору, оставив дымящуюся трещину.

Гигант рявкнул и пошёл на Пия, сметая всё вокруг. Цепной меч полоснул стену, осыпав его лицо искрами. Пий вскочил, когда клинок уже поднимался снова.

В этот миг раскрылась подмышка. Пий завыл и вогнал клинок в щель. Лезвие вошло неглубоко, кровь брызнула, зашипела на металле.

— Живи, дурень! — рявкнул Виллем и всадил заряд в трещину шлема.

Гигант мотнул головой. Пий, зарычав, выдёрнул клинок и вновь вогнал сталь — выше, в стык у воротника. Пар и кровь вырвались наружу.

Виллем выстрелил снова. Линза визора раскололась, внутри вспыхнуло пламя. Тело дёрнулось, застыло — и рухнуло на бок, сотрясая плиты.

На миг зал оглох. В мёртвой руке ещё визжал цепной меч.

Пий стоял, тяжело дыша, с дрожащим руками. Лицо залито потом и чужой кровью. В глазах — пустота.

Виллем вышел из-за баррикады, щёлкнул затвором.

— Месть — сильная мотивация, — сказал он ровно. — Сегодня она удержала тебя на ногах.

Он обвёл взглядом зал.

— А где святоша?..

Иония знала: ей нужно в капеллу. Это был не побег и не слабость — литании сами вели её туда. Сквозь грохот рушащихся стен и крики умирающих она шла по коридорам, пока не достигла дубовой двери с потускневшей аквилой. Её капелла. Место служения и, по преданию, хранилище реликвий Великой Воительницы.

Дверь поддалась. Внутри было пусто. Лампады ещё горели, тени дрожали на камне. У алтаря стоял реликварий, скреплённый печатями чистоты; они осыпались прахом при её прикосновении.

Внутри лежала броня. Древний панцирь сестры битвы — тяжёлые пластины, почерневшие от времени. Без сервоприводов и машинерии, лишь заклёпки и ремни. Рядом покоился болт-пистолет с одним магазином — патроны уже сами стали реликвией. И цепной меч — грубый, с зубьями кузнечной работы. Всё это хранило дыхание эпохи, когда вера и сталь были единым.

Она склонилась над реликварием. Крышка скрипнула. Пальцы дрожали, когда она подняла нагрудник. Доспех был велик, треснут, пробит, но лёг так, словно ждал её. Она затянула ремни, натянула наручи. Холод металла вошёл в плоть, сердце разгорелось.

Она взяла болт-пистолет — тяжесть оружия тянула вниз руку. Один магазин. Ни выстрела зря. Затем подняла цепной меч; он загудел и захрипел, как пробудившийся зверь, но подчинился её воле.

— Император — щит, — прошептала она, и голос обрёл силу. — Я стану щитом.

Она выпрямилась. Лампады дрогнули, и тени метнулись по стенам, будто Сам Владыка Человечества принял её клятву.

— Где святоша? — хрипло повторил Виллем, глядя на клубящийся дым.

Пий огляделся среди обломков, покачал головой.

— Нет её.

— Проклятье, — сплюнул Виллем. — Тогда что?

— Вокс. Восточное крыло, верхний ярус. Я знаю дорогу. Если дойдём — донесём зов.

— Тогда веди.

Они двинулись. Коридоры встретили гарью и копотью, на плитах тянулись кровавые следы. За первым поворотом — двое культистов: рваные мантии, обугленные маски, ржавые клинки. Пий вогнал клинок в промежность ближайшего и вцепился в горло обеими руками. Луч прожёг грудь второго, воздух наполнился запахом горелого мяса.

Дальше открылся зал штандартов. Полотнища горели, рушились клочьями, под ними ревела толпа с копьями и ржавыми клинками. На пьедестале орал проповедник, вся грудь изрезана клеймами скверны. Виллем выстрелил — заряд разнёс половину лица. Вопль оборвался, и толпа дрогнула.

Пий рванул вперёд, прорубаясь диагоналями — бедро, горло, рёбра. Каждый шаг шёл сквозь кровь и жар; клинок вяз в плоти и вырывался с мокрым треском. На него бросались новые тени, но всякий раз лаз-мушкет Виллема вспыхивал короткой карой — и падал тот, кто осмеливался поднять оружие на парня.

Запах горелой ткани смешивался с гарью, дым резал глаза. Когда толпа осела, Виллем отшвырнул опустевший мушкет, шагнул меж тел и выдрал из мёртвых рук тяжёлый огнемёт с полупустым баком. Клапан взвизгнул, когда он дёрнул рычаг, проверяя ход пламени.

Он вскинул огнемёт на плечо, металл скрипнул, будто зверь втягивал дыхание. Кивок Пию — короткий, как приказ:

— Вперёд.

Они ворвались в зал вокс-станции. За спиной топот и визг гнал их вверх по лестнице — культисты ломились следом, с клинками и криками скверны. Виллем дёрнул рычаг огнемёта. Первый ряд обратился в живые факелы. Пламя смело остальных, сбив их в клубок визга и горящей плоти.

Пий захлопнул дверь. Металл звякнул, утонул в грохоте. Внутри тянуло озоном и гарью. Руны на консоли мигали, печати чистоты висели клочьями. Пий встал у двери с клинком в руке. Виллем склонился к пульту. Его голос был ровен:

— Шифр три-ноль-пять. Код «Inquisitio». Мир под ударом. Замок Ардан на грани падения. Объект из поручения семьдесят семь-Х-И выявлен. Скверна подтверждена.

Руны вспыхнули, эфир загудел, сигнал ушёл в сеть. Виллем опустил ладонь на печать чистоты. Символ был сух и холоден.

— Готово. Пусть Трон рассудит.

Снаружи грохот нарастал. Металл двери ходил ходуном под ударами. Пий обернулся. Клинок дрожал в его руке. Губы сжаты в тонкую линию.

— Встретим смерть не трусами, — сказал он глухо.

Виллем усмехнулся криво, вскидывая огнемёт.

— Держись рядом.

Новая волна ударила в створки. Они встали плечом к плечу, готовые встретить её лицом к лицу.

Виллем и Пий прорывались к тронному залу, ломая путь сквозь волны культистов. Рыцари в треснувших латах, слуги с копьями, лица, обожжённые пламенем — каждый шаг стоил жизни верных Империуму. Огнемёт Виллема рвал ряды, клинок Пия рубил без счёта. Но силы таяли, стены дрожали от натиска скверны. Надежды не оставалось.

В проломе бокового хода появились новые фигуры. Среди них — Иония. Почерневшая броня, цепной меч, болт-пистолет. Она шла рядом с выжившими воинами, и на миг все внимание устремилось к ней. В её шаге звучало то, чего им не хватало: решимость пасть, но не отступить.

Добравшись до тронного зала, они захлопнули створки и завалили их обломками мебели. Щиты рыцарей сомкнулись в ряд, копья и лаз-мушкеты протянулись к дверям, словно зубы осаждённого зверя. Тяжёлое дыхание, каждый вдох отдавался стоном. Взоры устремились в тьму за окованными створками — туда, откуда должен был ударить враг.

И тогда взгляды обернулись к Ионии. Свет лампад тянулся к её почерневшей броне, отражался в трещинах металла. Лицо её сияло в этом свете. Она шагнула вперёд, поднялась на массивный стол, вознесла цепной меч к сводам и заговорила голосом, в котором звенела вера:

— Император — свет в ночи. Его воля — наш щит. Его ненависть — наше оружие. Сегодня мы стоим на пороге смерти. И смерть станет нашей жертвой. Мы не просим милости. Мы просим силы. Во славу Императора! Во славу Золотого Трона!

— Император защищает! — откликнулись голоса. Сначала робко, затем всё громче, пока зал не загудел хором.

— Мы умираем — но Его слава вечна! — возгласила Иония. — Мы умираем — но Его воля пребудет вечно! Пусть враг топчется по нашим костям, но Он услышит наши предсмертные крики: не существует страха — лишь вера!

Хор взорвался ответом:

— Лишь вера!

Гул слов перекрыл удары в створки.

Только Виллем стоял в стороне, с кривой улыбкой, глядя на неё молча.

Ворота тронного зала рухнули. В пролом ворвались десять космодесантников Хаоса. За их спинами хлынула сотня культистов, визжащих гимны скверны. Камень дрожал, как подземный гром. Два десятка рыцарей Арданов, в треснувших латах, выстроились в последний ряд против урагана. Пий и Виллем встали плечом к плечу рядом с ними. На столе, над всем этим, Иония подняла цепной меч — его рёв слился с её литанией. Но стены уже трещали под натиском тьмы.

И тогда воздух разорвал рев органа «Экзорциста». Сначала шёпотом, затем громом — гимн Сороритас рассёк скверну. Южная стена вспыхнула белым светом, камень треснул от жара, и сквозь огонь шагнули фигуры в броне цвета слоновой кости, увенчанные факелами веры.

Боевые Сёстры ордена Святой Сепфоры. Их псалмы сотрясали зал:

— Не существует страха — лишь вера! Вера — наш пламень! Пламень — наш клинок!

Мульти-мельты ревели, тяжёлые болтеры грохотали. Культисты обращались в дым и прах. Впереди шла одна из Сестёр, возвышая хоругвь с образом Императора.

Хаос-марины развернули топоры и цепные мечи. Их рёв пытался заглушить гимны, но псалмы били громом, разрезая скверну. Зал обратился в место, где вера и ересь сцепились в смертельном узле. Щиты рыцарей, клинок Пия, литания Ионии и железо Сестёр стояли против лавины тьмы.

И казалось, сама статуя Императора над троном дрогнула, склоняясь над схождением света и скверны.

Два дня спустя над руинами замка ещё стоял дым. Камень почернел, воздух тянул гарью и пеплом. На холме, среди вывороченных плит, Пий похоронил родителей. Он стоял молча. Ветер трепал его волосы, сушил слёзы на лице.

Чуть поодаль сидела Иония в новой рясе. Ткань пропитана ладаном, но лицо усталое и неподвижное; губы беззвучно шептали молитву.

Виллем стоял у стены с лхо-палочкой в руке, так и не зажжённой. Его взгляд был прикован к похоронам — ровный, без слов, как у того, кто видел слишком много таких концов.

На пепелище развернулся лагерь: шатры, хоругви, иконы. Боевые Сёстры ордена Святой Сепфоры шагали меж костров, воздвигая опорный пункт среди обугленных стен.

И туда, в сердце пепелища, сходились они — немногие, кто пережил бой. И каждый знал: это ещё не конец.

222-228.994.М41

Три дня минуло после бойни. Над развалинами стояла тишина; лишь ветер гнал пепел сквозь обуглённые проломы. Капелла, очищенная литаниями, вновь стала сердцем стана: здесь Сёстры Сепфоры возжигали лампады, возносили молитвы и сводили приказы воедино.

Орден Сепфоры, носящий имя святой-исповедницы, павшей в эпоху Ереси, почитался за ревность и непреклонность. Их было немного, но на просторах Каликсиса они служили щитом на торговых путях и в монастырях-крепостях, воздвигнутых среди приграничных миров. Вышедшие из Ордена Святой Розы, они унаследовали его суровую дисциплину и славились тем, что несли веру туда, где грань с варпом была тонка, как дыхание.

У порога сидели трое. Виллем, привалившись к стене, щурился в серый горизонт — усталость тянула его вниз, но глаза оставались насторожёнными. Пий держал колени в ладонях; взгляд метался меж руин и сестёр-часовых, словно он всё ещё не верил, что вышел живым. Иония молчала, руки опущены; в её тишине звенели и усталость, и суровая решимость.

Камни под ногами ещё хранили следы крови. Они ждали вызова.

— Ты ведь влезла в броню-реликвию, — сказал Виллем наконец. — Теперь покоя тебе не будет. У этих сестёр память крепче камня.

Пий дёрнулся, хотел возразить, но осёкся. В глазах мелькнула горечь — и гордость за её дерзость.

— Они и вправду были в ярости, — сказала Иония. — Когда бой стих, на меня смотрели, как на осквернительницу. Я слышала: «кощунство», «дерзость». Для них доспех — святыня, а я лишь послушница.

Она сжала пальцы; голос звенел, как сталь.

— Тогда Палатина остановила спор. Она сказала: «Если Император допустил, чтобы эта девица подняла священный доспех и осталась жива, значит, такова Его воля». После этих слов самые громкие умолкли.

Пий вдохнул глубоко, словно впервые ощутил облегчение. Виллем хмыкнул, но бровь его дрогнула — как признание силы сказанного.

— Они назвали это не безумием, а жертвой, — тихо закончила Иония. — Сказали: даже послушница может стать щитом Его воли.

Из тени арки выступила сестра-вестница. Белая броня сияла среди обугленных развалин; на наплечнике чернел знак Сепфоры, в руках был шлем с выгравированной аквилой. Лицо суровое, будто высечено из камня. Голос прозвучал ровно:

— Палатина ждёт вас в капелле.

Внутри царил порядок, чуждый хаосу войны. На древних плитах — карты и свитки, рядом гудели вокс-станции. Факелы и лампады горели ровным светом, запах ладана перебивал гарь. Каждый шаг подчинялся дисциплине, будто сама вера удерживала стены.

У алтаря ждала Палатина. Её доспех был темнее прочих, отмечен золотым кантом и печатями верности. В правой руке — посох с аквилой на навершии: не оружие, а знак власти и веры. Лицо открыто: резкие скулы, строгие губы, прямой взгляд серых глаз. В осанке чувствовалась уверенность статуи, ожившей для командования.

Позади стояли Сестры-Супериор в полной броне, оружие на боку. Их взгляды были холодны, но в них горела та же решимость, что и в литаниях боя.

Виллем шагнул вперёд. Голос его был глух, но ровен:

— Код, что вы приняли, — мой. Я передал его, потому что мы втроём видели то, что нельзя скрыть. Под арками эльдар заключён клинок. Кость ксеноса, и в дыму над ним — девять горящих глаз, и голос, что прорывается прямо в разум. Купол дрожал, стены пульсировали, будто живая плоть. Это ересь.

— Ты должник Инквизиции, — резко перебила одна из Сестер-Супериор, указывая на клеймо. — С чего нам верить? Ты мог выдумать это, чтобы прикрыть позор или втянуть нас в свои дела.

Палатина подняла руку — требуя:

— Подтверждения.

Пий шагнул вперёд. Голос дрогнул, но он выкрикнул:

— Я тоже видел! Огненные очи — и хор, что звал меня по имени. Я слышал тех, кого там не было: их мольбы, их крики… Но то был обман. Клянусь Троном, это было в тех залах!

Иония подняла голову. Лицо побледнело, но голос прозвучал твёрдо:

— Я читала литанию — и услышала, как уста мои произносили иное: хулу, где Императора называли хитрецом, архитектором судеб. Это был не мой голос. И до сих пор во мне живёт стыд. Скверна там жива.

Тяжкая пауза. Сёстры переглянулись — и в их взглядах сомнения угасли.

Палатина медленно опустила посох.

— Трое свидетелей. И все — об одном.

Она повернулась к сестрам у вокс-станций:

— Повторить сигнал. С печатями Ордена. Пусть Инквизиция услышит его от нас.

Одна из сестёр коротко склонила голову и ударила по клавишам. Руна передачи вспыхнула красным светом, эфир загудел.

Вечером того же дня в капелле собрали совет. Перед алтарём поставили походный стол, уставленный свитками и картами; рядом трещали руны вокс-станций. Но главным был не пергамент: на камне лежал треснувший инфопланшет Виллема, ещё мерцающий зелёным светом.

К столу встали кругом. Палатина держала посох с аквилой; рядом — Сестра-Супериор, чья броня блестела в пламени лампад. Двое рыцарей Ардана, в помятых латах, опирались на мечи, но головы держали гордо. В стороне — Виллем, Пий и Иония. Но в этом круге равными были все: каждый обязан был слышать и свидетельствовать.

Тишина висела сводом. Сказанное здесь впишется в память Трона — пути назад нет.

— Замок разрушен, стены проломлены. Удержать их невозможно, — первой заговорила Сестра-Супериор.

— Наши предки держали бастионы веками… — рыцарь Ардан стиснул рукоять меча.

Палатина отсекла его движением руки:

— Предков нет. Бастионы пали, святыни залиты кровью. Здесь нет крепости — только пепел.

Виллем усмехнулся уголком рта:

— Хотите сидеть в пепле — сидите. Но когда клинок достанется врагу, все жертвы окажутся пустыми.

Он перевёл взгляд на Палатину:

— Будут ещё сёстры?

— Нет, — ответ прозвучал спокойно. — Нас здесь лишь малая часть: двести сестёр, посланных проверить зов с кодом Инквизиции. Остальные силы связаны боями за города и соборы, где решается судьба мира.

Она встретила взгляд Виллема:

— Мы здесь потому, что ваш сигнал нельзя было оставить без ответа. Подкрепления не будет.

Тишина вновь легла на круг. Каждый понимал: ждать помощи или оставаться здесь — одно и то же. Самоубийство.

Виллем коснулся треснувшего планшета; экран дрогнул, высветив искажённые очертания руин.

— Вот место, — сказал он сухо. — Там купол и клинок.

Сестер-Супериор склонилась над дрожащим светом экрана:

— Слуги архиврага, несомненно, уже идут туда. Если они успеют первыми…

Рыцарь Ардан глухо произнёс:

— Мы не можем позволить, чтобы наследие мира досталось нечестивцам.

Палатина подняла посох; её голос разнёсся под сводами:

— Решение ясно. Мы не будем сидеть в ожидании. Мы идём к месту, где скрыт клинок, и удержим его. Пусть враг придёт — встретит нас. Пусть войска Трона услышат сигналы — услышат их оттуда.

Она окинула круг тяжёлым взглядом. Никто не возразил. Виллем, обычно язвительный, только кивнул. Пий сжал кулаки. Иония склонила голову, прижав ладони к груди, словно охраняя молитву в сердце.

Так постановил совет: идти к руинам. Навстречу архиврагу. Навстречу судьбе.

На рассвете совет обратился в поход. Из капеллы вышла малая армия — две сотни сестёр в броне, шаги которых гремели, как удары по камню. Впереди катились «Иммоляторы» с огненными куполами, их борта покрывали аквилы и печати чистоты. За ними шли расчёты с тяжёлыми болтерами и мульти-мельтами — оружием, что обращало скверну в прах. В стороне держались рыцари Ардана: знамёна изодраны, но головы подняты гордо. В хвосте колонны тянулись ополченцы и слуги; их копья и арбалеты были жалки, но глаза полны решимости идти за бронёй и огнём.

Виллем нёс планшет в сумке, в руках держал трофейный болт-пистолет. На нём — простая кираса, поношенная, но ещё державшая удар. Пий шагал рядом с рыцарями Ардана, в лёгком доспехе и с длинным мечом. Иония — в такой же кирасе; на боку клинок, за плечами старый арбалет. Среди лат и грома машин они выглядели легче вооружёнными, но не беззащитными. Их шаг держал тот же ритм.

Два дня они шли дорогами, обращёнными в пепел. Деревни стояли чёрными остовами: крыши провалены, стены иссечены огнём. В канавах лежали тела, руки вытянуты к небу в последней мольбе. На тракте кровь чернела лентами; сапоги и колёса каждый раз разбивали её заново. Ночью вдали полыхали пожары — целые селения горели, как факелы. Дым висел низко, резал глаза, и даже молитвы в строю звучали хрипло. На обочинах встречались редкие выжившие — оборванные труженики полей, что жались к земле, как тени. Колонна не сбавляла шаг, и трое держались рядом с рыцарями, ища в их молчании опору.

Виллем криво усмехнулся, глядя на пятно засохшей крови у дороги:

— Пий, помнишь то место, где рядом с тобой рука рыцаря рухнула? Может, до сих пор валяется. Только пальцев, наверное, уже нет.

Иония шла рядом, шепча молитву. Потом едва заметно улыбнулась:

— Пусть и мёртвая рука, но она благословила верного.

Виллем хмыкнул:

— Трон один знает, кто верен, а кто нет.

Пий фыркнул и шагнул вперёд, будто желая уйти от их слов. А молитва Ионии тянулась за ними тонкой нитью, теряясь в громе шагов и грохоте колонны.

На рассвете третьего дня путь вывел их к иным руинам. Сквозь дым и пепел проступили силуэты арок — чужая кость, выгнутая в немыслимых линиях. На рассечённых сводах играли отблески пожаров, словно инородная архитектура сама дышала огнём.

Виллем сверился с планшетом: руны на экране совпали с отметками квадранта.

— Вот оно, — сказал он глухо.

Сёстры ускорили шаг. Рыцари Ардана подняли мечи, ополченцы сложили аквилу на груди. Всё воинство знало: дальше начнётся бой, и дорога приведёт либо к клинку, либо в небытие.

Когда колонна вышла к аркам, стало ясно: они опоздали. В развалинах уже колыхались знамёна Хаоса; на тёмных полотнищах горели знаки Архиврага. Культисты в лохмотьях завывали псалмы, выворачивая святое в насмешку. Среди них высились Несущие Слово в красно-чёрных доспехах, и от их речей дрожала земля.

Виллем остановился, глядя на пылающие символы, и процедил сквозь зубы:

— Трон дери… хоть бы раз нам повезло.

Пий сжал челюсти. Иония — уверенным движением — перекрестила ладони, образуя аквилу.

Сёстры Сепфоры развернулись цепью, чёткой и строгой. Впереди встали расчёты с тяжёлыми болтерами и огнемётами, за ними сомкнулись ряды с мульти-мельтами, фланги прикрывали «Иммоляторы». Металл доспехов сверкал в рассветном дыму. Рыцари Ардана собрались плечом к плечу; латные рукавицы легли на мечи, а обугленные штандарты трепетали над строем. Позади теснились ополченцы и слуги с копьями и арбалетами.

Палатина подняла символ Ордена, и её голос прорезал гул. Сестры-Супериор подхватили литанию, и хор сестёр обратил её в гром веры.

Под арками выстроились Несущие Слово — полсотни воинов в осквернённых доспехах. Рядом гремела техника: почерневший «Рино» с рунами скверны и Хеллбрут, ревущий, словно в вечной муке. Вокруг бушевала толпа культистов: окровавленные лица, ржавые топоры, изломанные винтовки и чёрные копья. Их псалмы били в уши, как насмешка над молитвой.

Две силы остановились напротив друг друга. Рассвет не нёс надежды — только обещание резни.

Пепел летел низко, оседал на броню и рукавицы, но никто не двигался. Мир застыл, будто сам боялся нарушить черту.

Литания гремела ровно и упрямо, как колокол. В ответ взвивались визгливые крики — рваная пародия на молитву. Два хора сталкивались в воздухе, и тишина между строями тяжелела, как камень.

«Иммоляторы» рычали двигателями, лампады дрожали огнём. Рыцари держали мечи опущенными, но пальцы белели на рукоятях. Даже ополченцы не шевелились.

У Несущих Слово горели линзы шлемов; красный свет резал дым. Они стояли статуями, ожившими ради бойни. Рядом ревел Хеллбрут, бил клешнёй в грудь, и звук отзывался в костях.

Небо темнело. Меж строями оставалось всего двести шагов — пустота, натянутая как струна. Каждый вдох казался лишним. Одно движение могло сорвать лавину.

И мир дрогнул. Ряды ринулись друг на друга…

228.994.М41

Строй Сестёр и рыцарей раскрылся залпом. Тяжёлые болтеры грохнули, «Иммоляторы» изрыгнули столбы священного пламени, и первые ряды культистов вспыхнули живыми факелами. Арбалеты ополченцев пускали болты поверх щитов, латные фигуры Арданов сомкнулись в дугу, удерживая натиск. Но лавина врагов не таяла: волна за волной рвались вперёд люди в кровавых рясах, а за ними шагали Несущие Слово. Их цепные мечи взвыли, заглушая молитвы, и каждый удар рвал строй, как пила дерево. Пламя, дым и крики перемешались в один гул. Две армии сцепились, как хищники, и равнина стала их угодьями.

Сёстры и рыцари держали полукруг. Щиты и доспехи трещали под ударами, болтеры били в упор, огневые машины плевали огнём, обращая толпы культистов в горящие кучи. Но Несущие Слово давили, как таран. Их силовая броня гасила выстрелы, цепные мечи дробили латные фигуры Арданов, щиты разлетались в щепы. Каждый шаг этих гигантов стоил десятков жизней: ополченцы падали рядами, рыцари вязли в крови по колено. Линия прогибалась, и молитвы Сестёр, гремевшие в унисон с болтерами, сталкивались в воздухе с рёвом кощунственных гимнов.

Ополченцы за спинами рыцарей дрожали, жались к земле, но строй ещё держался. В центре натиск рвал полотно: Хеллбрут с силовой клешнёй, ревя, врезался в щитовую линию и продавил её, как тараном. В пролом потекли отделения Несущих Слово; цепные мечи и топоры мелькали над кромкой щитов, латные фигуры валились, будто срезанные. По прорвавшимся ударили расчёты мульти-мельт: короткий залп в упор прожёг грудные плиты одному астартес — он осел, горя изнутри. Ещё одного накрыл огонь «Иммолятора»: пламя охватило его доспехи, и воин обуглился, обрушиваясь на землю. Хеллбрут продолжал давить, расшатывая центр, а остальные космодесантники клином резали глубже.

Щитовая линия проседала, как прогоревший свод. В разрывы, словно вода в щели, сочились культисты, а за их спинами красно-чёрные громады шагали к сердцевине строя. Гул боя тянулся сплошной волной — и на миг показалось, что это конец.

Тогда фланги ожили. Танки Сестёр развернули башни и пролили по клину непрерывные полосы праведного огня; боковые расчёты тяжёлых болтеров сшили воздух встречным косым огнём. Хеллбрут, рвущийся вперёд, поймал на себя двойной удар мульти-мельт: кость и металл запузырились, колосс качнулся и рухнул, раздавив собственных фанатиков. Клин Несущих Слово замедлил шаг — и этого хватило.

Рыцари Арданов шагнули наперерез, вонзая копья и алебарды в сочленения керамита. Ополченцы в два ряда подали копья под колени, удерживая гигантов секунду-другую — ровно столько, сколько нужно Сёстрам. Мельты хлопнули в упор: одному астартесу прожгло грудь, и тот осел, дымясь из воротника; второй рухнул, когда болтерный шквал разбил плечевое сочленение; третьего выпрямило столбом под струёй иммоляционного огня, и бронированная тень рухнула, охваченная пламенем. Полумесяц смыкался. Прорвавшиеся оказались в мешке — между кромками строя и стеной пламени.

Хор молитв перекрыл кощунственные псалмы. Центр выпрямился, как сталь в тисках. Конца не было. Был порядок огня. И было слово: «Держать».

На общем гуле вспыхивали частные сцены. Айзенрок шёл в сгущённой толпе, прикрываясь обугленным рыцарским щитом; короткими выстрелами из болт-пистолета бил в упор — болты взрывались внутри, глуша крик. Пия смело плечом и тяжестью доспеха: астартес Несущих Слово, ворвавшись в строй, прошёл как таран; парня отшвырнуло на спину, дыхание вышибло, гарь и пепел пошли в рот. Ионию резануло осколком — от виска к подбородку; кровь залила глаза, мир расплылся красным. Клинок тянул руку вниз, пальцы скользили по лицу, но оставалась лишь горячая струя, бегущая по щеке и капающая на землю. Над всем — сухой рёв литаний, рев болтеров, шипение пламени. Отдельные крики тонули в гуле строя.

С неба пришёл новый звук — свист турбин. Шаттлы со знаком святого Ордоса прорезали дым и пошли на посадку. Их тени легли на строй культистов — и сталь опустилась прямо на головы. Первые корпуса сели рывком, давя толпу; другие зависли в воздухе, и с рамп ударили болтерные залпы. Заряды кромсали плоть и хоругви, разрывали передний край Несущих Слово; визг цепных мечей захлебнулся в громе болтов. Там, где миг назад кипела лавина, остались только чёрные пятна и обугленные знамёна. Дуга Империума подняла головы — и фронт врага дрогнул, отползая под ровный шквал Сестёр. С небес пришло не спасение — пришёл приговор.

Трапы грохнули о землю. Аколиты Инквизиции и штурмовые группы шагнули клиньями; тяжёлые болтеры, плазма и мельты развернулись в упор. Залп — и оружие заговорило без пауз: болты рвали грудные плиты, плазма плавила визоры, огнемёты чертили полосы в толпе. Передовой клин Несущих Слово захромал: одному сорвало дыхание, другого повело от перебитого сочленения, третий осел, когда расплавился ворот. Культистов смело назад, их хор превратился в визг. Центр их линии треснул и разошёлся, как лопнувшая связка; меж красно-чёрных фигур пролегла пустота. Имперская дуга шагнула вперёд, и порядок огня лёг сплошной стеной. Архивраг не выдержал.

Ближе к руинам космодесантники дрогнули и начали отступать, оставляя мёртвых братьев. Полумесяц сомкнулся, и клин врага захлопнулся в котле. Несущие Слово, ещё державшие цепные мечи над головами, оказались спинами к пламени «Иммоляторов» и рядам Инквизиции. Сотни культистов вжались в них, выли, но выхода не было. Болтеры несли Его кару, плазма прожигала по двое-трое, огнемёты протянулись сквозь массу, превращая её в сплошную стену огня, где тела плавились вместе с оружием.

Астартес рубили до последнего. Один раскроил щит рыцаря и успел раздавить его сапогом, прежде чем силовой меч ветерана-аколита рассёк боковую пластину. Другой, стоя по колено в мёртвых, махал пиломечом по дуге, пока три залпа мельт не превратили его в пылающий остов. Остальные вязли в крови и пепле: отступать было некуда. Культистов косило десятками, их псалмы сменились визгом — и этот визг тонул в громовом хоре Сестёр.

Резня длилась минуты. Когда огонь стих, в котле осталась только гора тел — дымящаяся, трещащая от жара.

Пламя стихло, дым стоял стеной. На иссечённой земле, среди тел, лежал Пий — от локтя тянулась окровавленная обрубленная кость, кисть и предплечье разнесло взрывом гранаты. Он был весь в крови, едва шевелился. Иония продолжала вонзать клинок в грудь давно мёртвого культиста: удар за ударом, в рваном ритме. Её лицо уже не было лицом — багровая маска из запёкшейся крови. Виллема завалило грудой тел, грудь сводило от нехватки воздуха, мир дрожал красной пеленой, и он рвал руками плоть и тряпьё, отбрасывал щиты и конечности, пока не вырвался наружу, жадно хватая ртом дымный воздух, словно только что вернулся из могилы.

Пепел ещё крутился вихрями, когда к нему подошли. Трое в серых плащах с печатями чистоты на наплечниках. За поясами — болтеры, маски закрывали лица.

— Субъект Виллем Айзенрок? — голос сухой, без эмоций.

Один аколит проверил клеймо на его запястье, сверил с записью в планшете. Другой дёрнул за ворот, убеждаясь, что он живой, а не труп.

— Ты слал кодовый сигнал?

— Я, — ответил Виллем. — Я видел, что было под руинами.

— Тогда пойдёшь к Инквизитору. Немедленно.

Айзенрок хмыкнул, вытер кровь с рук о землю и мотнул подбородком в сторону поля боя:

— Без этих двоих картина будет неполной. Они тоже были там.

Аколиты проследили его взгляд. Один — Пий, валяющийся в крови с обугленной культёй. Другая — Иония, вся в порезах, с кожаной броней, разорванной в клочья, и лицом, рассечённым шрамом пополам.

— Калека и изуродованная девчонка, — сказал один.

— Свидетели, — отрезал Виллем. — Хотите, чтобы Инквизитор услышал от меня одну версию? Или предпочтёте все свидетельства?

Пауза. Сухой кивок. Медики рванулись к раненым. Пию вкололи стимулятор, обожгли культю и вбили крепёж каркаса. Ионию усадили, зашили разрезы, шрам стянули чёрным швом. Оба ещё дрожали, когда их подняли на ноги и потащили следом.

Виллем усмехнулся уголком губ.

— Ничего, дойдут. Они крепкие.

И тут снова легла тень. Гул двигателей. Не обычные шаттлы — тяжёлые, с гербами Ордоса. Строй Сестёр и рыцарей поднял головы. На равнину опустился чёрный корпус, и рампа ударила в землю.

Первым шагнул глашатай в чёрной сутане, вознёс золотую аквилу и выкрикнул так, что даже ветер стих:

— Инквизитор Ордо Ксенос, Лександр Рорк!

За его спиной показалась тяжёлая фигура. Силовая броня цвета тёмного пепла, по канту — печати чистоты и золотые письмена. На груди сияла розетта, её гранёный металл резал глаза. Плащ волочился по камню, словно след ночи. За ним шли аколиты в полном обмундировании и сервиторы с пылающими кадилами — огонь и дым шли впереди, возвещая приход власти.

Палатина ордена Сепфоры вышла из строя и остановилась перед Инквизитором. Голос её звучал ровно, словно литания:

— Из двух сотен сестёр сто двадцать сохранили строй. Рыцарей знатного дома осталось два десятка. Ополченцы — наполовину мертвы, наполовину разбежались.

Рорк молча выслушал и лишь коротко кивнул.

В стороне аколиты фиксировали имена погибших, свитки темнели от дыма, печати чистоты падали на тела одна за другой. Над полем стояла тишина — не траурная, а жёсткая, как сама война. Виллем, Пий и Иония стояли поодаль, на коленях в грязи, под взглядом серых аколитов Инквизиции.

Из свиты Инквизитора выступили техножрецы в алых робах. Их мехадендриты шевелились, скрежеща по камню; за ними сервиторы тащили массивный блок с печатями и латунными сигиллитами. Устройство установили прямо у линии обвала: щупы вонзились в землю, психо-кристаллы вжались в трещины руин, словно гвозди в плоть.

Геомантический аугур-когитатор ожил: панели мигали рунами, корпус гудел тяжёлым басом. Техножрецы окружили машину, их голоса поднялись хоралом — бинарные формулы и обрывки Высокого готика сливались в литанию анализа.

Старший техножрец шагнул к Рорку. Его голос был металлическим, отсечённым:

— Вероятность 97,5 процента: данные руины — эльдарская тюрьма. Обвал дестабилизировал узлы. Вероятность 82,3 процента: артефакт инициировал психо-импульс в варп. Купол перезапустился. Зов уже ушёл. Вероятность свыше 70 процентов: его уловят те, кто ищет.

Один из ветеранов-аколитов заговорил прямо, без обиняков:

— Если это был лишь разведотряд, и если он успел передать сигнал, то легион уже в пути. Несущие Слово не устраивают резню напрасно. Их цель — руины.

Рорк кивнул. Его голос прозвучал ровно:

— Так и есть. Города были лишь дымовой завесой. Теперь весь их огонь падёт сюда.

Он перевёл взгляд на троицу, стоявшую в грязи под надзором аколитов.

— Субъекты: подтвердите.

Виллем поднялся первым. Его голос звучал хрипло, но твёрдо:

— Мы были внизу. Видели клинок. Защитный купол над ним трещал и искрил, стены дышали, и в дыму открывались глаза. Девять глаз. Они следили. Они говорили. Шёпот — он был и в нас, и вокруг.

Он замолчал, но в лице не было страха — лишь правда того, кому нечего терять.

Пий, побледнев, втянул воздух и заговорил поспешно, будто слова могли утонуть:

— Я слышал свой подвиг. Толпы звали меня по имени, звали вождём. Я знал — это обман, но сердце рвалось. Он хотел, чтобы я поверил. Я почти поверил. — Голос его дрогнул. — Клянусь Троном, это было там.

Иония смотрела в землю, пальцы её дрожали. Но когда заговорила, голос прозвучал неожиданно твёрдо:

— Я читала литанию. Но слова выходили чужие. Они называли Императора хитрецом, лжецом, архитектором судеб. Я прикусила язык, но уста продолжали. Этот стыд жив во мне до сих пор. Это было не моё… и всё же сказано моим голосом.

Трое замолчали. Дым и пепел кружили над кострами, и казалось, сами руины слушают вместе с Инквизитором.

Рорк выслушал всё до конца. Его взгляд скользил по ним без тени сочувствия — как на инструменты, а не на людей.

Инквизитор медленно обвёл взглядом поле, руины, строи и окровавленных свидетелей. Его голос прозвучал, как приговор:

— Мы держим эти руины любой ценой. Пока не явятся те, кому дозволено судить о клинке.

Он развернулся к техножрецам:

— Передайте полный отчёт в Конклав. Код приоритета — Maledictum. Пусть Ордо Маллеус услышит нас.

Техножрецы поклонились, руны вокс-станций вспыхнули и запели в тишине.

Виллем, Пий и Иония встретились глазами. Каждый понял: бой закончился, но не война. Это не был отдых, лишь короткая передышка перед тем, как сюда потянутся силы, чьё имя смертные не дерзнут произнести.

228.994.М41

Техножрецы окружили аугур-когитатор. Руны на панелях срывались в белый шум, кристаллы трещали, мехадендриты щёлкали; голоса возносили бинарные хоралы. Старший, с черепом, опоясанным латунными вставками, повернулся к Инквизитору:

— Господин. Когитационные матрицы искажены. Варп-поля вызывают реверберацию субгармоник. Сигналы скачут, словно сам Имматериум противится считыванию. Духи машин не слышат наш зов.

Рорк кивнул. Взгляд скользнул к троице.

— Тогда остаётся то, что уже прошло сквозь эти залы. Живые свидетели.

Сухой жест — и медики ринулись. Стальные жала шприцев впились в плоть; ампулы сакрамент-стимулантов вогнали сердце в бешеный ритм, выжимая из мышц силы больше, чем в них было. По жилам разлился жар, словно в вены влили расплавленный металл. Пальцы дрожали, зубы сводило, но ноги вновь слушались. На языке — вкус меди.

— Если через пару часов подохнем, — процедил Виллем, — считайте это их заслугой.

Их подняли. Иония выпрямилась; по скуле тонкой струйкой стекала кровь из ушей, но голос звучал твёрдо:

— Император уже провёл нас сквозь этот мрак. И если Перст Его повелит — пройду снова.

Пий сжимал обожжённый протез, скрывая дрожь, но шагал. Виллем хмыкнул:

— Машины замолчали — теперь мы их замена. Удобно.

Колонна Инквизиции двинулась к провалу. В её сердце шагали трое, чьи глаза ценились ныне выше любого когитатора.

У края обвала загудели мехадендриты: техножрецы вколачивали тросы и закрепляли печатями чистоты. Люмены заливали стены холодным светом. Вниз уходил не весь лагерь — лишь отряд, подобный клинку.

Впереди — двадцать отборных аколитов Рорка, закованных в силовые каркасы, с болтерами, плазмой и мельтами. За ними — Палатина Сепфоры и её Сестры-Супериор, в броне, словно вырубленной из веры. Рядом шагали три санкционированных псайкера: не измождённые узники, но воины — с аквилами на груди. Их разумы были готовы сплести узлы псионического щита и умереть, удерживая его.

И только за всей процессией шагали они — Виллем, Пий с протезом, ещё пахнущим гарью, и Иония, у которой засохшие кровавые струйки чертили скулы. Вели их не как героев, но как свидетелей, которых нельзя потерять.

— Красота, — буркнул Виллем, цепляясь за канат. — Императорский хор в броне и трое скоморохов в придачу.

Палатина не обернулась, но одна из Сестер-Супериор метнула на него взгляд. Виллем лишь криво усмехнулся.

Инквизитор спускался иначе: створки стабилизаторов его брони раскрылись, и пламя ранца разрезало мрак. Рорк опускался медленно и неотвратимо. Золотая розетта на груди сияла во мраке глубин.

Цепь тросов уходила вниз; по ней, словно чётки, скользили бойцы, сёстры. Лучи люменов чертили конусы света. Литании тянулись эхом за ними.

И среди всей этой стальной процессии — трое, нужные больше всех, но выглядящие меньше всех. Канарейки в шахте Императора.

Они ступили на плиты — и тьма встретила их пустотой. Ни визга, ни шагов, лишь хриплый отголосок люменов. Первое, что бросилось в глаза, — изрешечённые осколками стены и перекошенные силуэты эльдарских турелей. Линзы треснули, стволы вывернуты, будто чьи-то руки скрутили металл.

Виллем скользнул взглядом по сводам, показал рукой влево — туда, где трещина уходила в тёмный пролом.

— Там. Мы уже проходили. Дорога ведёт к залу.

Рорк кивнул:

— Вперёд.

По знаку Инквизитора строй перестроился. Аколиты сомкнулись клином, сёстры выстроились за ними, псайкеры держали середину. Свидетелей втиснули ближе к центру — хрупкие маяки среди стали.

Колонна двинулась. Шаги гулко отзывались в пустых коридорах, люмены дрожали, будто свет сам боялся касаться древних узоров. Путь был узнаваем: обрушенный свод, обугленные следы на плитах, искажённые проёмы. Всё то же, что троица видела раньше — только теперь рядом шёл не измученный отряд, а воинство с аквилой.

— Здесь мы наткнулись на первую засаду, — сказал Виллем, указывая на песчаный зал. В центре валялся почерневший червь. Рядом — два поменьше, свежие, с переломанными сегментами: сюда уже добрались Несущие Слово. На плитах чернели следы прорыва, валялись гильзы, обрывки брони, и одно тело культиста, распоротое и брошенное навзничь. Каждую западню, что прежде ставила их в тупик, теперь отмечали знаки чужой бойни.

По знаку Рорка колонна замирала у каждого такого места, смыкаясь плотнее. Псайкеры держали центр, лица их оставались неподвижными — они ловили отголоски силы клинка.

Дальше путь вёл через пролом, откуда тянуло холодом. Иония прижала ладонь к виску — память отзывалась болью. Пий шагал рядом, молчаливый, с новой железной культей под плащом.

Рорк шёл сбоку, и его голос гулко рассёкал тишину:

— Держать строй.

Впереди всё ощутимей тянуло холодом центрального зала.

Коридор вывел их к лабиринту. Стены жили: узоры дрожали на плитах, воздух густел — и на колонну обрушилась волна чужой воли. Псайкеры пригнулись, зубы их скрежетнули. Один аколит рухнул на колени, заливая шлем кровью из глаз. В ушах у остальных загудело, будто в черепа вбивали гвозди.

И в тот миг тьма распахнулась: из боковых ходов шагнули пятеро. Когда-то они носили доспехи Императора, теперь — несущие слово, исписанные рунами. Болтеры загрохотали, цепные клинки взвыли.

— В строй! — рявкнул Рорк.

Аколиты сомкнулись, отвечая залпом. Сёстры двинулись клином. Псайкеры сцепили разумы, и волна, давившая на кости, чуть отступила, оставив железо на языке.

Схватка длилась мгновения. Двух аколитов разорвало болтами, один несущий пал в огне мельты, ещё одного сёстры вогнали в стену ударами цепных мечей. Остальные, израненные, исчезли обратно в коридоры.

Тишина вернулась, но у многих изо рта текла кровь, и даже люмены дрожали, будто сама тьма дышала рядом.

Лабиринт тянулся. Каждый шаг отзывался в голове. У кого-то кровь шла не только из ушей, но и из носа; кто-то падал на колени, вцепившись в шлем. Псайкеры держали строй, их глаза тлели тусклым светом, но даже они пошатывались.

Из боковых проходов вновь и вновь бросались еретики — по двое, по трое. Их болтеры били в упор, но колонна отвечала залпами, а сёстры отсекали их клинками.

Из тьмы вышел ещё один — выше всех, в доспехах, исписанных хулой. Он ударил цепным мечом, и троих аколитов отшвырнуло. Рорк шагнул вперёд, перехватил замах, сжав руку хаосита. Сервоприводы его брони завыли, металл трещал, но хватка удержала. Плазменный пистолет ткнулся под наплечник врага, и выстрел ослепил мрак.

Еретик рухнул, плавясь изнутри. Рорк пнул обугленное тело, как ненужный трофей.

— Вперёд, — бросил он, и колонна снова двинулась.

Но сильнее всего клинок бил по тем, кого он уже касался.

Ионию ослепили видения: толпы, вставшие на колени перед её словом; гул голосов, что повторяют её имя. Она зажмурилась, дыхание сбилось — и всё же без страха.

— Пустое, — прошептала она. — Не прельстишь.

В Пия ударила другая волна: пиры в честь его имени, братство, слава… и целая, сильная рука. Он хрипло рассмеялся, поднял протез:

— Так мне даже больше идёт.

Виллем скосил взгляд, усмехнулся:

— А мне что, ничего не предложат? Хоть сапоги новые? — бросил он в пустоту.

Иония невольно улыбнулась. Даже среди чужой воли слова Виллема звучали как вызов самому злу.

Каждый поворот приносил удары по разуму: чужие голоса, обещания, угрозы. Засады редели, но удары по душе крепли.

Аколиты спотыкались. Один опустил болтер, глаза стекленели.

— Мать… я вижу её… — прохрипел он, тянув руки в пустоту.

Иония шагнула, сжала его голову ладонями, встряхнула:

— Это не она. Держись.

Он моргнул, взгляд вернулся.

Пий поймал другого: тот рвался сорвать шлем, выкрикивал о славе, что ждёт впереди. Пий заломил ему руки и гаркнул:

— Вставай!

Аколит вздрогнул, снова поднял оружие.

Виллем подхватил третьего: тот рухнул, сдирая с себя броню, будто в груди пылал огонь. Виллем ударил наотмашь так, что металл звякнул.

— Не дохни раньше срока. Очередь твоя ещё впереди.

Колонна собралась вновь. И даже сёстры смотрели теперь иначе — не на «свидетелей», а на тех, кто удерживал строй, когда падали другие.

Остатки свиты, изломанные и усталые, вышли к массивным вратам. Там их встретил залп. Болтерные снаряды рвали воздух; первые ряды рухнули. Двух аколитов отбросило, ещё трое кинулись к обломкам, ища укрытия.

Псайкеры встали плечом к плечу. Купол вспыхнул над ними — тонкий, мерцающий, но удержавший натиск. Волна чужой воли разбилась о щит, и внутри можно было дышать без морока. Но держать его было мукой: лица псайкеров исказились, кровь текла из носов, суставы дрожали, будто сами кости отказывались служить.

Перестрелка разгорелась в открытом пространстве. Болтеры отвечали болтерам, плазма и мельты рвали врагов на части. Сёстры шли рывками, прикрывая друг друга литаниями и огнём.

И наконец колонна прорвалась к вратам. Под их ногами лежали ещё пятеро еретиков-астартес: разрубленные, расплавленные, иссечённые в клочья.

Перед ними высились створы из чёрного камня. Узоры дрожали и шевелились, будто сами искали выход наружу. От них тянуло холодом, как из пасти зверя.

Остатки процессии собрались у врат. Из троих псайкеров держались только двое — третий рухнул, держа купол до последнего. Из Сестёр Сепфоры остались Палатина и одна Сестра-Супериор: прочие легли в засадах. Аколитов осталось пятеро — израненные, в треснувших доспехах, с заклинившим оружием, но стоявшие плечом к плечу.

Виллем, Пий и Иония держались рядом. Стимуляторы отходили: жар сходил, пальцы сводило холодом, дыхание сбивалось. Силы ещё были, но на исходе.

И рядом — Рорк, всё так же шагавший твёрдо, будто путь только начался.

Инквизитор окинул взглядом уцелевших: псайкеры, сёстры, горстка аколитов, трое свидетелей. Четырнадцать из целого отряда. Он встретился глазами с каждым и поднял руку к вратам.

— Вперёд.

Два аколита с мельта-зарядами шагнули. Их лица были бледны, доспехи в копоти и трещинах, но шаг твёрдый. Они двинулись к камню, где узоры колыхались, будто живые.

Остальные стояли, молча. Тишина давила сильнее любого боя. Виллем вдруг протянул руки, положил ладони на плечи Пию и Ионии. Жест был прост, лишён показной теплоты, но тяжёл от прожитого рядом.

— Был рад знакомству, — хрипло сказал он, не глядя ни на кого.

Пий сглотнул, поднял голову:

— Мы ещё выстоим. Император хранит.

Иония тихо добавила, усталыми, но ясными глазами:

— Если это конец, я рада, что шла с вами.

Виллем усмехнулся криво, убрав руки:

— Ну вот. Каждый сказал. Теперь хватит слов.

Мельта-заряды взвыли. Низ ворот раскалился добела. Линии узоров вспыхнули, лопнули. Врата содрогнулись, и из трещин хлынул свет — холодный, слепящий.

Четырнадцать фигур, сомкнувшись в строй, шагнули в проход.

Ослепительное сияние расступилось.

На полу горели круги рун, сложенные из тел. Десятки несущих слово лежали — изломанные, рассечённые, и кровь их питала узоры. В центре стоял ещё один. Лезвие ритуального клинка торчало из его груди, и с губ сорвалась последняя литания.

— …Нет, — выдохнул Рорк.

Барьер вокруг пьедестала трещал. По поверхности шли разломы, из них хлестал свет — режущий, как клинок. Он заполнял воздух, и в сиянии проступала форма.

Сначала — контур. Две головы: одна без глаз, другая — с девятью горящими зрачками. Тело вытянутое, из света и тени, выше человека в несколько раз. Из спины рванулись четыре крыла, разворачиваясь, как полотнища пламени.

В руках — посох. Наконечник вспыхнул изломанным знаком: коготь с отверстым оком.

Свет застыл в теле. Демон материализовался. Клюв разверзся, и в мир хлынул хор — тысячи голосов, каждый вонзался в реальность, как клинок.

228.994.М41

Тишина треснула, как ледяная кора.

— Псайкеры, в центр, — бросил Рорк.

Двое шагнули, сцепили ладони. Купол вспыхнул — сперва узкий, дрожащий над их головами, затем, напрягаясь, пополз к сводам. Воздух густел, кровь струилась по лицам, но барьер рос, словно сама их плоть становилась стеной.

— Остальным — отвлекать на себя. Любой ценой.

Сёстры Сепфоры пошли первыми. Болтеры заговорили в такт литаниям, и их шаги были тяжёлыми, как колокольный звон. В их глазах горел свет, от которого сама тьма судорожно дергалась: демон содрогался при одном их приближении.

Аколиты рассредоточились полукругом; болтеры и плазма вспыхнули. Виллем проверил затвор. Пий стиснул клинок в железных пальцах протеза, а другой рукой вскинул лаз-пистолет.

Рорк же двигался вдоль стены. Из-за пояса он вынул устройство, явно не человеческого происхождения, в латунной оправе с печатями чистоты. На его гранях горел чуждый свет, и зал узнавал его, как зверь узнаёт кнут.

Купол псайкеров дрогнул. Первая волна воли демона ударила в него, трещины света побежали, как молнии по стеклу.

Сёстры не отступили. Они шагали — и каждая литания их уст стоила ему больше, чем очередь болтеров. Их вера рвала его тело: свет и тень, из которых он был соткан, дёргались, будто мышцы под бичом.

Хор его глоток сорвался в вой. Пси-волна рванула по залу, сжала воздух, качнула Сестёр назад. Пламя молитвы мигнуло — но они удержались, встали, шагнули снова. Болтеры упали из рук, звякнув о гладь призрачной кости. Остались цепные мечи. Зал загудел их визгом, и литании слились с воем пилозубьев.

Демон рванулся навстречу. Крылья распахнулись, когтистая лапа ударила — и одну сестру швырнуло в стену. Череп лопнул, брызнув по плитам мозгом и кровью. Другая вонзила клинок в его бок: сталь прошла сквозь зыбкую плоть, рванула саму ткань света. Рёв сотряс зал, и вся его мощь обрушилась на неё. Тело вспыхнуло изнутри — и разлетелось в кровавом облаке, броня упала горстью пепла.

Они пали, но их шаги, их литания и смерть разорвали зал сильнее когтей. Демон ревел, пасти плевали голосами, и в этот миг остальные обрушили весь свой арсенал: болтеры били веером, плазма ревела, мельты рвали воздух и лаз-пистолеты искали каждый просвет.

Зал утонул в грохоте — железа, пламени, веры.

Демон выдержал натиск. Его тело дрожало, но не рушилось: болты взрывались в пелене света, плазма резала лишь дымчатые крылья, мельты оставляли раны в сиянии, что тут же затягивались. Тогда он собрал всё, что пульсировало в его груди.

Хор голосов слился в единый рёв, и вся мощь псионического жара обрушилась на купол. Тонкая сфера треснула в трёх местах, словно стекло под давлением, и сквозь разломы хлынуло сияние.

Трое аколитов оказались на пути. Они даже не успели закричать: кожа вспыхнула, плоть обратилась в прах, и за миг их не стало. На плитах призрачной кости остались лишь обугленные силуэты — чёрные тени, впечатанные в живую материю.

Псайкеры завыли; кровь текла из глаз и рта, но они держали купол, стягивая новые трещины собственными нервами. Зал звенел от боли и литаний, а демон ревел так, что сама кость под ногами отзывалась дрожью.

Под грохот залпов и вой демона Рорк добрался к пьедесталу. Его шаги тонули в реве битвы, но он двигался так, будто вокруг царила тишина.

Он поднял устройство, сорвал остатки печатей — и изнутри вырвался режущий слух аккорд. Психокристалл запел. Воздух задрожал, будто в стены ударили тысячи голосов.

Эльдарская нота прорезала хаос, и треснувший купол над клинком ответил. Линии света задрожали, трещины начали стягиваться, словно прозрачная ткань затягивала собственные раны.

Демон дёрнулся, силуэт искривился; из глоток рванул новый вой — ярость, смешанная с болью. Но купол продолжал восстанавливаться, неровно и мучительно, возвращая силу, что клинок ещё удерживал.

Его пасти сомкнулись в единый рёв — и вспышка псионической силы сорвалась в сторону Рорка.

Разряд прошёл по дуге, как молния. Инквизитора отбросило к стене; сервоприводы его брони взвыли, плащ загорелся по краям. Латунный корпус устройства вырвало из руки, и оно отскочило о плиты, замерев рядом с пьедесталом.

Демон ощутил его сразу. Девять глаз повернулись разом, и новый поток энергии ударил в артефакт, пытаясь раздавить и испепелить.

Психокристалл не треснул. Наоборот — запел громче. Чуждый звук пробил зал, и трещины купола затягивались быстрее, чем прежде. Каждый миг был мукой: линии дрожали, будто готовы сорваться, но держались, питаясь этой песнью.

Демон ревел, и весь его гнев обрушивался на этот маленький психокристалл, тогда как остальные бросились вперёд, чтобы прикрыть его — и пьедестал — от ударов когтей и новых разрядов.

Иония смотрела прямо на тело Палатины. Голова, разбитая о стену, словно икона, уничтоженная в порыве варваров. Она задержалась на этом мгновение дольше, чем позволял бой.

«Вера — это выбор. Мой выбор.»

Слова родились тихо, но внутри зазвучали твёрже стали. Она шагнула вперёд, к псайкерам, и выпрямилась.

И во весь голос воззвала:

— Великий Император, ты — свет во тьме, ты — щит человечества. Перед Тобой склоняются звёзды, и миры дрожат от Твоего взгляда. Даруй силу тем, кто сражается во имя Твоё!

Её голос взвился над залом, пробивая рев демона.

Тварь дёрнулась. Сначала едва заметно — как спазм, пробежавший по её зыбкой форме. Но Иония не сбавила, напротив: слова звучали громче, каждое — удар по нечестивому порождению варпа.

Демон зашипел, его пасти завыли вразнобой, и поток энергии, что бил в артефакт, начал дрожать, сбиваться. Свет вокруг психокристалла захлёбывался, песнь артефакта поднималась выше, искажая пространство.

Девять глаз замерли на ней. На Ионии.

Для сущности, рожденной из лжи и подчинения, дерзость смертной, возносящей имя Императора вместо того, чтобы пасть ниц, была оскорблением.

Купол псайкеров задрожал, и двоих, державших его, начало выворачивать. У первого кожа пошла багровыми трещинами, будто под ней пробивались раскалённые жилы; зубы вытянулись, срослись в неровный клюв. Второй запрокинул голову, и его позвоночник выгнулся с хрустом — спина распухла, плечи прорезали ткань наростами, пальцы вытянулись в чёрные когти. Их рты, полные крови, издавали не только крик — но и чужие смешки, и шёпоты, что не принадлежали людям.

Щит треснул. Поток сорвался сквозь разломы и ударил в зал. Ионию подняло в воздух, голова запрокинулась назад. Она всё ещё выкрикивала молитвы, но слова переплетались с булькающими, гортанными звуками, словно чужой хор силой врывался в её песнь.

Сознание разрывалось, и вместе с болью нахлынули образы. Отец-проповедник, уходящий на битву вместе с полком, его ладонь на её голове. Стены схолы, холодные полы соборов, голоса наставников и бесконечные молитвы, вбитые в память. Первая робкая влюблённость в другого прогена и его такой же робкий взгляд в ответ. Тренировки, где руки сводило от усталости, но воля должна была оставаться твёрдой.

Все это хлынуло разом, как будто чужая сила пыталась сломать её изнутри, но именно эти картины держали, не давали раствориться в варпе. И молитва рвалась дальше — сквозь кровь, сквозь чужой гортанный хор.

Визг в зале обрушился новой волной. Удар был сильнее прежних, и тело Ионии дёрнулось, словно её разорвали изнутри. Из горла вырвался свет — рваными вспышками, прожигая голосовые связки. Кровь хлынула изо рта, алыми каплями рассыпаясь по воздуху. Молитва всё ещё шла, но каждое слово было уже больше сиянием, чем звуком.

Псайкеры, державшие купол, превратились в уродливые тени самих себя. У одного голова вытянулась в хищный клюв, из глазницы сочился варп-пламень. Другой корчился на месте, спина раздулась горбом, кожа трескалась, и сквозь неё пробивались щупальца из тёмной плоти. Их руки, ещё недавно сцеплённые в молитвенном жесте, стали когтистыми лапами, но они всё так же держались друг за друга.

Купол мерцал, и от него оставалась лишь бледная тень, раздираемая трещинами. Каждый удар псионического жара распарывал его шире. Защитная сфера была уже почти мертва.

Виллем смотрел, как Ионию крутит в воздухе, её молитва захлёбывается кровью и светом.

— Да гори оно всё в варпе, — прохрипел он сквозь зубы и ткнул Пию в сторону стены. — Там.

В нише у рухнувшего алтаря стояла тяжёлая двухствольная мульти-мельта, ещё окованная знаками культистов.

Они кинулись к оружию. Виллем сорвал с ящика боезапас — длинные термальные ячейки весили так, что пальцы сводило. Пий подхватил саму установку, удерживая корпус в протезе, а здоровой рукой помогая Виллему защёлкнуть питание.

Первый выстрел ударил с ревом, воздух расплавился, будто в зал вбросили кусок солнца. Орудие дёрнуло так, что обоих едва не сбросило с ног. Обойма вылетела, Виллем рванул рычаг, вставил новую ячейку.

— Держи ровнее, Трон тебя разрази! — рявкнул он, и второй залп вырвался, ещё ближе.

Они шли в упор, шаг за шагом, вся тяжесть дула врезалась в плечо Пия, Виллем заряжал, руки в крови от раскалённых гнёзд. Каждый выстрел — взрыв света и жара, каждый заряд уходил в цель, мешая твари сосредоточить силу, сбивая её поток.

Чем ближе они подходили к чудовищу, тем зыбче становился мир вокруг. Стены таяли, рев боя глох, а глаза сами начинали видеть чужое. Виллем мотнул головой, зажмурился — и в следующий миг уже стоял босым мальчишкой в промозглом улье. Гул фабрики бил по ушам, руки в грязи, пахло горелым маслом и потом. С семи лет он тянул железо, и радость была в том, когда в супе оказывалась крыса — мясо хоть какое-то. Моргнул — и уже авария, искры, рухнувшие балки. Родители, прижатые обломками. Моргнул снова — темнота, и вокруг лица банды, чужие глаза, ножи.

Пий рядом застыл так же. В его взгляде отражались не плиты зала, а тени замка. Он снова подросток — по шестнадцать часов на ногах, таскает воду, дрова, носит уголь в кухню. Руки дрожат, мать рядом, усталая, но всё равно трудится. Моргнул — и перед глазами двор, где дети рыцарей учатся фехтовать. Он смотрит из окна, пальцы сжимаются, сердце рвётся — а его зовут обратно к работе, снова к поленьям.

Оба пытались сморгнуть, оттолкнуть это, но картины лишь менялись. И всё же тела двигались, как по памяти: шаг вперёд, плечо к плечу, пальцы на рычагах. Виллем машинально заряжал, Пий держал дула, и каждая вспышка мульти-мельты прорывалась сквозь их собственный бред, раскалённым солнцем в лицо твари.

Гул мульти-мельты, чужие видения, визг молитвы искажались в одно сплошное месиво звуков. Из тьмы показался Рорк. Он не шёл — полз. Тяжёлый доспех скрежетал о плиты, сервоприводы выли на износе. Из-под шлема сочилась кровь, капала, оставляя за ним след.

Он медленно тянулся к пьедесталу, каждый рывок вперёд давался через сжатые зубы и сиплое дыхание. Но взгляд не отрывался от психокристалла, что лежал рядом.

Пальцы, дрожащие в перчатках, сомкнулись на устройстве. Он поднял его, и, не вставая, поднёс вплотную к пьедесталу.

Свет вспыхнул, и энергокупол затрепетал, затягивая свои трещины. Песнь психокристалла прорезала гул боя, и даже тварь на миг осеклась в ярости.

Барьер вспыхнул ярче, чем прежде. Трещины одна за другой затягивались, словно их стягивали невидимые нити. Свет стал плотнее, своды зала озарились белым сиянием.

Существо заходилось воем. Его силуэт корёжило, крылья и морды таяли, вытягиваясь в дымные клочья. Вой оборвался на пронзительном визге, и вся громада растворилась в потоках света, как если бы её выжгли из самой реальности.

Иония рухнула на плиты. Псайкеры рядом были уже не людьми — разорванная, пульсирующая каша, из которой ещё клубился пар.

Рорк застыл на одном колене у пьедестала, тяжело дыша сквозь фильтры шлема. Взгляд сквозь визор был всё ещё прикован к артефакту, пальцы судорожно сжимали корпус устройства.

Виллем и Пий, вымотанные, опустились рядом на колени. Тела их трясло — отходняк от стимуляторов бил сильнее самого боя. Руки дрожали, глаза бегали, дыхание срывалось рывками, но мульти-мельта всё ещё была в руках, будто они не верили, что её можно отпустить.

318.994.М41

ОРДО МАЛЛЕУС

СТРОГО СЕКРЕТНО. ДОСТУП: OBLITERATIO

Отчёт № XVII/113-М

Составлен магистериумом 3-й Ударной Когорты ордена Серых Рыцарей.

Объект операции: планета [ЗАСЕКРЕЧЕНО], сектор Каликсис, сегментум Обскурус.

Характер угрозы: проявление демонического артефакта ксеносского происхождения (идентификация: Клинок Архитектора; прежнее местонахождение — эльдарская тюрьма-узилище).

Хронология:

• Через три стандартных месяца после первичного варп-импульса планета удерживалась силами секторального флота:

— 1 линкор класса «Возмездие»;

— 3 крейсера класса «Луна»;

— 1 крейсер класса «Диктатор»;

— 7 фрегатов эскортной линии («Меч», «Огниво»).

• Высадка сил Астра Милитарум: 12 дивизий планетарной обороны, 2 корпуса штурмовой гвардии (свыше 300 000 личного состава). Оборона удерживала прибрежные сектора и шахтённые регионы, отражая атаки культов и отрядов «Несущих Слово».

• Орден Святой Сепфоры: когорты из местной обители участвовали в боях за промышленные и культовые центры. Их присутствие стало символом стойкости для войск. Потери ордена — значительные.

• Независимо от основных сражений малая группа Сестёр сопровождала процессии Инквизиции в руины эльдарского происхождения.

• По прибытии в систему — немедленный десант 3-й Ударной Когорты ордена Серых Рыцарей под командованием Брат-Капитана [ЗАСЕКРЕЧЕНО].

• Проведена зачистка орбитальных аномалий, подавлены очаги ереси, осуществлена экстерминация всех подверженных психо-мутации.

• Подтверждено наличие кодовых материалов и аугур-когитаторных записей Ордо Ксенос. Ранее ответственным являлся Инквизитор Ордо Ксенос Лександр Рорк.

Заключение магистериума:

• Объект заключён в эльдарский тюремный механизм; повторное схлопывание защитного барьера подтверждено.

• Ритуал Хаоса частично дестабилизировал варп-структуру, но она восстановлена до прибытия Когорты.

• Зафиксирован массовый зов в Имматериум; вероятность привлечения дальнейших сил Хаоса оценивается как высокая.

• Артефакт изъят, помещён под стражу. Дальнейшее изучение допускается исключительно по решению Конклава.

• Свидетельства о восстановлении защитного купола даны Инквизитором Л. Рорком и его аколитами.

Приложение: протокол допроса Инквизитора Ордо Ксенос Лександра Рорка

(председательствующий — Лорд-Инквизитор Ордо Маллеус [ЗАСЕКРЕЧЕНО]; присутствовали Брат-Капитан [ЗАСЕКРЕЧЕНО] и паладины 3-й Ударной Когорты, представители магистратума при Конклаве).

Вопрос:

«Укажите причину схлопывания защитного купола ксеносского происхождения или способ его восстановления.»

Ответ (Инквизитор Л. Рорк, Ордо Ксенос):

«Барьер был надломлен ритуалом культистов и проявлением сущности. Сёстры ордена Святой Сепфоры совершили лобовую атаку, принеся себя в жертву. Их удар отвлёк демона и дал нам время. Санкционированные псайкеры удерживали купол, а я направлял их литаниями и символом Веры, пока аколиты и свидетели прикрывали нас огнём. Сущность истощила себя, и матрица сомкнулась вновь, заключив клинок под печать.»

Комментарий Лорда-Инквизитора Ордо Маллеус:

«Версия согласована. Сведения санкционированы к передаче в Конклав Терры.»

Комментарий Серых Рыцарей:

«Следов порчи в астрале не выявлено. Субъект Рорк чист. Свидетельства аколитов и трёх независимых свидетелей идентичны.»

Конец отчёта.

Копии — к уничтожению. Хранение: криптохранилище Конклава. Доступ — OBLITERATIO.

315.994.М41

Допросные камеры Замка Ардан.

Каждое слово отдавалось в сводах, гулко и холодно. Серые Рыцари сидели недвижно, как статуи из адамантия; говорить позволялось только свидетелям, а их голоса заносились магистериумом в протокол.

Субъект: Виллем Айзенрок.

Он сидел в кресле, взгляд усталый, речь ровная.

— Барьер был надломлен ритуалом культистов. Сёстры пошли в лоб и сгорели. Псайкеры удержали купол. Мы прикрывали, пока купол вновь не сомкнулся.

Он замолчал. В протокол внесено: свидетельство последовательное, противоречий нет.

Субъект: Пий Ардан.

Он пытался держать спину прямо, но голос дрожал.

— Я не сражался. Но видел. Культисты надломили защиту. Сёстры ударили. Псайкеры удержали. Демон иссяк — и купол сомкнулся. Это всё, что помню.

Он опустил глаза. В протокол внесено: свидетельство подтверждает сказанное ранее.

Субъект: Иония.

Имплант вокса тускло мерцал под кожей горла; каждое слово отдавалось металлическим звоном.

— Барьер восстановлен. Сёстры принесли себя в жертву. Скверна удержана.

Этого оказалось достаточно. Серые Рыцари обменялись взглядами и кивнули.

320.994.М41

Полевой госпиталь в залах замка Арданов дышал маслом, антисептиками и ладаном. Сквозь пробитые витражи сочился тусклый свет. Сервиторы визжали, катя носилки; сестры-госпитальеры шептали литании над каждым телом.

Виллем и Пий сидели напротив друг друга, на койках. В зубах Айзенрока тлела лхо-палочка, дым тонкой струйкой уходил к сводам.

Пий вертел новой рукой — пальцы впервые слушались. Имплант, установленный госпитальерами по распоряжению Инквизиции, сгибался и разжимался со скрежетом сервоприводов. Он смотрел на ладонь с детским недоверием.

— Работает… даже сгибаются…

Виллем не отводил взгляда от потолка.

— С таким темпом жизни скоро весь в железе будешь. Но не как рыцарь. Как сервитор.

За окнами темнело. Госпиталь жил размеренной, гулкой жизнью.

Пий поднял взгляд.

— Мы же тогда всё правильно сказали?..

Айзенрок резко повернул голову.

— Молчать. — Слово было коротким и жёстким. Этого хватило, чтобы Пий осёкся.

Виллем затянулся, выпустил дым.

— Хочешь, чтобы нас сожгли прямо на койке?

Пий кивнул и снова уставился в ладонь.

— Значит… теперь мы в его свите?..

Виллем усмехнулся дымом.

— Я — аколит. Полноценный. С печатью, с правом действовать от имени.

Он ткнул пальцем в Пия.

— А ты — оруженосец. Носить, смотреть, учиться. И держать язык за зубами.

— То есть я даже не аколит?

— Ты жив. Этого достаточно. В Инквизиции сперва тянут за собой. Потом решают — поднять или сжечь.

Пий отвёл глаза. Айзенрок снова смотрел в потолок.

— А Иония? Она кто теперь?

— Аколит. Он её взял не ради молитв — ради стойкости.

Пий улыбнулся с облегчением.

— Значит, пошла на поправку…

— Держится. — Виллем нахмурился. — Только странно, что её всё нет.

Пий поднялся.

— Пойдём к капелле. Встретим её сами.

Виллем медленно встал, стряхнул пепел.

— Ладно. Пойдём.

Келья при капелле была узкой, словно саркофаг. На стене висело кривое зеркало; в нём отражалась она сама.

Иония наклонилась ближе. Шрам тянулся от виска через щёку к губе, и лицо казалось чужим, будто маской. На горле поблёскивал вокс-имплант, вживленный по приказу Инквизитора, свежие швы ещё краснели. В её глазах не осталось ни растерянности, ни юности — лишь прямой, твёрдый взгляд.

Она прошептала, словно молитву:

— Я — Иония. Дочь полкового проповедника. Взращённая схолой. Ныне аколит святого Ордоса.

С этими словами затянула ремни на малом рюкзаке, подняла его и двинулась к двери.

На пороге стоял один из помощников конфессора. Он раскрыл рот, будто желая что-то сказать, но её взгляд вжал его в тень. Он склонил голову и отступил в сторону.

Иония прошла мимо, не замедлив шага.

У входа ждали Виллем и Пий.

Виллем скривился в ухмылке:

— Ты задержалась. Имплант полировала?

— А ты хоть раз сможешь удержать язык, должник? — её голос прозвучал сухо, с металлическим отзвуком.

Виллем коротко рассмеялся. Пий улыбнулся, но тут же отвёл взгляд.

В этот миг воздух над руинами загудел. Сквозь облака с ревом прорезался тяжёлый шаттл Инквизиции. Гербы и печати сияли на его корпусе, пыль взвилась вихрем вокруг.

Айзенрок сразу посерьёзнел, кивнув на машину, осевшую у стен замка:

— Нам пора.

Шаттл дрожал от турбин, металл под ногами вибрировал, словно стальной ящик бился в такт сердцу. Пий сидел, глядя в ладони: железо и плоть — две половины самого себя. Но взгляд снова и снова возвращался к Ионии.

Она встретила его глаза. Секунда — и на лице её проступила холодная строгость, как на допросе. Пий поник. Но в её взгляде дрогнуло тепло: едва заметная тень улыбки, короткий толчок плечом, будто она возвращала его из собственных мыслей.

Виллем, наблюдавший, скривился и отвёл взгляд к иллюминатору.

Через полчаса шаттл вздрогнул и стих. Турбины смолкли, створки опустились, впуская тяжёлый свет лампад. На площадке их ждали: двое аколитов в серой броне с печатями чистоты и строй сервиторов с инструментами вместо рук. Над всем гулко звучали литании — вокс-репродукторы выводили молитву Императору, ровную, как марш.

Айзенрок первым шагнул на трап. Его взгляд скользнул по ангару: стены в печатях чистоты, своды под арками, каждый клочок металла покрыт реликвиями, табличками с именами, клеймами ордена.

— Не корабль, а храм с двигателями, — пробормотал он сквозь зубы.

Их повели коридорами. Металл вибрировал от реактора, воздух тянул ладаном и маслом. По обе стороны — ниши с лампадами и статуями святых, в полумраке мерцали свечи. В тени стояли сервиторы — сторожа без глаз.

За поворотом открылась боковая капелла: витражи горели внутренним светом, и в алтарной нише псайкер в кандалах бормотал литании, сквозь которые прорывались стоны. Пий невольно замедлил шаг, но Виллем толкнул его плечом, не давая задержаться.

Дальше — проход мимо решётчатых дверей. За стеклом контейнеры с обломками ксеносского оружия, баки с заспиртованными мутантами. Иония лишь скользнула взглядом — и отвернулась, будто сама мысль о том, что всё это часть корабля, была кощунством.

Наконец двери распахнулись. Кабинет Рорка был не местом работы, а тронным залом в миниатюре: массивный стол, стены, увешанные оружием и печатями, пол устлан чёрным ковром с аквилой. В глубине, на возвышении, стоял его кресельный трон; над ним сиял витраж с образом Императора, подсвеченный внутренними люменами, так что казалось, будто сам свет прорывается сквозь стекло.

Лександр Рорк ждал их. Он поднялся из-за стола, и тень от его фигуры легла на весь зал, словно сам корабль подчинился хозяину.

На нём был не боевой доспех, а строгий мундир Инквизиции: чёрное сукно, высокий воротник с серебряной окантовкой. На груди сияла розетта, под ней — аквила, поблёскивающая в свете лампад. Короткий плащ падал тяжёлыми складками, по краям чернели вшитые литании. На виске — след недавнего шва, запечатанный печатью госпитальеров; кожа бледна, но взгляд острый и цепкий.

Он поднял руку в перчатке. Не приглашение — отметка. Он видел их, их шаги учтены. За его спиной горели лампады; витраж с образом Императора отбрасывал свет так, что черты Рорка выглядели высеченными из камня.

Пий невольно опустил взгляд. Иония подняла голову, проверяя силу его взора своим. Виллем криво скривил губы, но и он стоял настороже.

Одним движением Рорк приказал остальным покинуть зал. Аколиты и сервиторы склонились и молча вышли. Створки сомкнулись. Тишина легла, как каменная печать.

Он двинулся вперёд. Шаги гулко отдавались в ковре с аквилой. Голос прозвучал без торжества, без мягкости — лишь вес приговора:

— Отныне вы — моя свита.

— Иония, Виллем — аколиты. Пий — оруженосец. Связаны одной клятвой и одной судьбой.

Трое склонились. Поклон был короток, но тяжёл. Рорк поднял руку снова — жестом вернул их лицом к себе.

— Вы всё сделали верно, — его взгляд скользнул по каждому, строгий и внимательный. — Вы стали героями Империума.

Он выдержал паузу, и слова пошли ниже, тяжелее:

— Но ваши подвиги никогда не будут названы. Мир не должен знать, что стоял на краю гибели. И никогда не узнает, какой ценой спасён.

Витраж над ним сиял, и свет бил так, что фигура Рорка будто вырастала из сияния.

— Такова цена тех, кто идёт рядом с Инквизицией. Такова цена победы.

Пий опустил глаза; пальцы его новой руки сжались в кулак. Горечь и гордость боролись в нём.

Иония встретила взгляд Рорка твёрдо: слова лишь закрепляли её выбор.

Виллем усмехнулся криво, качнув головой. В ухмылке не было насмешки — только понимание.

Рорк задержал взгляд на них, потом кивнул.

— Довольно. Ступайте. Отныне ваши места — здесь, в переборках этого корабля. Запомните: вы не рабы и не гости. Вы часть Святого Ордоса.

Троица вновь склонилась и отступила. Двери распахнулись, выпуская их в полутёмный коридор. Металл гудел низким эхом. Лампады тянули свет вдаль.

Они шли молча. Ни слов, ни усмешек — только шаги, гулко отдававшиеся в тишине. Каждый понимал: прежних судеб больше нет. Есть лишь новые стены, новые кельи и служба, начавшаяся с этого дня.

Вдоль коридора тянулись двери с печатями чистоты. Служитель в рясе указал им места — соседние, строгие, одинаковые. Узкие отсеки: койка и ниша под аквилу.

Они остановились на пороге, переглянулись. Впервые — не как наёмник, не как сирота, не как послушница. Теперь одинаково: аколиты и оруженосец, связанные одной судьбой.

Без слов каждый вошёл в свою келью. Двери сомкнулись одна за другой, оставив в коридоре лишь мерцание лампад и гул переборок.