Тихий уголок тишины (гет)

Комната в доме №12 по Гриммо-плэйс хранила тишину, густую и тягучую, как старый мёд. Пылинки лениво танцевали в единственном луче света, пробивавшемся сквозь щель в тяжёлых портьерах, спасших от любопытных взглядов не одно поколение Блэков. Гарри сидел, поджав ноги, в огромном кожаном кресле, доставшемся ему в наследство от Сириуса, и бесцельно водил пальцем по бархатистой, потёртой обивке подлокотника. Война осталась позади, но её эхо всё ещё звенело в этой звенящей тишине, в слишком громких звуках на улице, в непрошеных воспоминаниях, приходивших по ночам и заставлявших сердце бешено колотиться.

Дверь скрипнула, нарушая безмолвие, но этот звук не был тревожным. Он был… знакомым. На пороге, очерченная светом из коридора, стояла Гермиона. Она держала в руках две большие кружки, от которых поднимался лёгкий, обволакивающий пар, пахнувший мятой и чем-то уютным, домашним.

— Я думала, ты спишь, — тихо сказала она, и её голос, такой привычный и тёплый, идеально вписался в сумрак комнаты, не нарушив его, а дополнив.

— Не спится, — ответил он, отодвигая ноги, чтобы освободить место на широком сиденье кресла. — Мысли разные.

Она кивнула, как будто ожидала этого, и мягко закрыла дверь. Вместо того чтобы сесть напротив, в одно из многочисленных свободных, покрытых антикварной паутиной кресел, она опустилась рядом с ним, в тёплую впадину, которую он только что освободил. Её бедро мягко упёрлось в его, и это простое прикосновение, такое естественное и в то же время всё ещё новое, заставило что-то внутри Гарри сжаться от сладкого напряжения и тут же расслабиться, как будто какая-то часть его души наконец-то встала на своё место.

Она протянула ему кружку. Он взял, их пальцы ненадолго встретились, и по его руке пробежала лёгкая дрожь. Не какао. Травяной чай с мятой, мёдом и ещё чем-то цветочным, что она всегда заваривала ему, когда он не мог уснуть после очередного кошмара. Он сделал небольшой глоток, и тепло напитка медленно разлилось по телу.

Они пили молча, слушая, как тикают старые напольные часы в углу комнаты. Этот размеренный, металлический звук отсчитывал секунды их новой, странной, послевоенной жизни, где не нужно было бежать, прятаться или сражаться каждую минуту. Где можно было просто сидеть и пить чай в три часа ночи.

Гарри опустил голову, уткнувшись лбом в мягкую шерсть её свитера. Она не отодвинулась. Наоборот, её свободная рука поднялась, и пальцы осторожно, почти несмело, вплелись в его спутанные, непослушные волосы. Он зажмурился. Её прикосновение было лекарством, более сильным, чем любое снотворное зелье Снейпа. Оно не стирало память, но как будто берёгла его боль, деля её пополам.

— Я всё ещё чувствую их, Гермиона, — прошептал он, его голос приглушён тканью. — Всех. Сириуса. Ремуса. Тонкс… Фреда… Иногда мне кажется, что я слышу их голоса в следующей комнате.

Его голос сорвался на последнем имени. Говорить это вслух было больно, но молчать, носить это в себе, было ещё невыносимее.

— Я знаю, — её ответ был тихим, как шелест страниц в библиотеке Хогвартса. — Я тоже. Но они не в следующей комнате, Гарри. Они здесь. — Она слегка надавила пальцами на его висок. — И здесь. — Её ладонь мягко легла ему на грудь, над сердцем. — Пока мы их помним, они никуда не уходят.

Она не сказала банальных слов утешения. Не сказала, что всё будет хорошо, что время лечит. Они оба знали, что некоторые раны время лишь притупляет, но не заживляет до конца. Она просто была там. Дышала рядом. И гладила его по волосам, и это значило больше, чем любые готовые фразы.

Он поднял голову и посмотрел на неё. Луч света падал на её лицо, высвечивая золотые ниточки в её карих глазах, россыпь веснушек на переносице, тонкую, упрямую линию губ. Она была такой знакомой, такой своей, что иногда он забывал просто смотреть на неё. Видеть не Гермиону — своего друга, свою опору, свою спасительницу, а просто Гермиону — девушку. Сильную, умную, бесстрашную и такую беззащитную в своей преданности и любви.

Её пальцы замерли в его волосах. Она смотрела на него с таким пониманием, с такой бездонной нежностью, что у него перехватило дыхание. В её глазах он видел отражение всего, что они пережили вместе. Страх в палатке, холод леса, боль от потерь, но также и надежду, и ярость, и ту тихую, непоколебимую веру друг в друга, что не дала им сломаться.

— Что? — тихо спросила она, и уголки её губ дрогнули в смущённой, застенчивой улыбке.

Он не ответил. Он не мог найти слов, которые бы не звучали банально и глупо. Вместо этого он медленно, давая ей время отодвинуться, если она захочет, наклонился и прикоснулся губами к её губам.

Это был не страстный, а скорее вопросительный поцелуй. Нежный, осторожный, как первый луч солнца после долгой зимы. Это было признание. Благодарность. Просьба. И обещание. Обещание будущего, которое они едва не потеряли.

Гермиона замерла на секунду, и Гарри уже готов был отступить, просить прощения, списать всё на усталость и стресс, на эту сюрреалистичную ночную атмосферу. Но потом её рука скользнула с его волос на щёку, ладонь была тёплой от кружки, и она ответила. Её ответ был таким же мягким, но таким же твёрдым и уверенным, как и всё, что она когда-либо делала. Её губы были мягкими и сладкими от мёда.

Когда они наконец разомкнули губы, никто не отодвинулся. Их лбы соприкоснулись. Они дышали одним воздухом, смешанным с ароматом мятного чая и её лёгкими, едва уловимыми духами.

— Я так долго ждал, — выдохнул Гарри, и его слова, шёпот, сорвавшийся с губ, прозвучали как самое большое и искреннее откровение в его жизни.

Гермиона тихо рассмеялась, и это был самый прекрасный, самый желанный звук, который он слышал за долгие месяцы.

— Глупец, — прошептала она в ответ, и её дыхание, тёплое и сладкое, щекотало его губы. — Я всегда была здесь. Всегда. Просто ты наконец-то перестал смотреть куда-то вдаль и увидел то, что было прямо перед тобой.

Он знал. Он всегда это знал, на каком-то глубинном, подсознательном уровне. Она была его константой. Его точкой отсчёта. Его домом. В палатке в холодном лесу, в пылающем камине в Хогвартсе, в этой тёмной, пыльной гостиной — где бы она ни была, там был и его дом.

Он снова поцеловал её, уже с большей уверенностью, с накопившимся за годы чувством, и она ответила ему с такой же страстью. Её пальцы сжали его щёку, его рука обвила её талию, притягивая ближе, стирая и без того невидимую грань между ними. Кружка, забытая у него на колене, грозила опрокинуться, но никому не было до этого дела.

Они были двумя половинками, которые, наконец, сложились в единое целое. Не герой и его лучший друг. Не Избранный и самая умная ведьма своего поколения. Просто Гарри и Гермиона. Две души, израненные войной, но нашедшие исцеление не в славе или почестях, а в тихом прикосновении в полумраке, в тепле общего чая, в понимании, которое не требовало слов.

Он прижал её к себе, чувствуя, как бьётся её сердце в унисон с его собственным. Снаружи мир продолжал жить своей шумной, суетливой жизнью. Но здесь, в их маленьком уголке тишины, под мерное тиканье часов, отсчитывающих уже их общее время, началась их собственная, новая история. И Гарри наконец-то почувствовал, что он действительно дома. Потому что дом — это не место. Это человек.