Когда небо гаснет (гет)

Я никогда не думала, что стены могут так давить на человека. Они белые, стерильные, словно покрытые слоем холодного инея. От них пахнет чем-то металлическим, резким, как тот запах, который всегда витает в больницах. Этот воздух въедается в кожу, в волосы, в одежду, и даже когда выходишь на улицу, он всё равно преследует тебя, будто не даёт забыть, где ты была.

Я помню, как в первый раз вошла в ту палату. Белые стены, слишком яркий свет, запах лекарств, в котором смешивались надежда и обречённость. Воздух там будто был тяжелее, чем снаружи — каждый вдох отзывался в груди странным давлением. И среди этой стерильной пустоты лежал он — Клод. Его лицо казалось бледнее простыней, на которых он покоился, но золотистые волосы всё ещё сияли, словно упрямо не желали сдаваться болезни.

Я села рядом и взяла его ладонь — холодную, но всё ещё живую. Его глаза, когда он поднял на меня взгляд, были всё такими же голубыми, глубокими, как летнее небо. Но в них мелькала усталость, тень боли, которую невозможно было скрыть даже за слабой улыбкой.

— Ты пришла... — прошептал он, будто боялся, что голос предаст его.

Я кивнула, сжимая его пальцы крепче. Мне хотелось сказать тысячу слов, но каждое застревало в горле. Он чувствовал это, потому что его взгляд смягчился, а уголки губ дрогнули в почти незаметной улыбке. Он улыбался — так слабо, что уголки губ еле заметно поднялись. Но для меня это целая вселенная. В этой улыбке — и благодарность, и сожаление, и любовь, которую он больше не может выразить иначе.

Я вспоминаю, как когда-то, в те дни, когда болезнь казалась далёкой, почти нереальной, он обнимал меня и говорил:"Мы будем вместе всегда. Даже если однажды придёт конец — мы уйдём в один день".Я тогда смеялась и верила ему, потому что его слова казались лёгкими, как воздух. Никогда не думала, что придёт момент, когда это станет невозможным.

Здесь и сейчас реальность жестока. Дни тянулись. Я приходила снова и снова, наблюдала, как голубой свет в его глазах постепенно тускнел, превращаясь в серый. Сейчас я видела, как он уходил. Не стремительно, нет. Его уход был похож на затухающую свечу: пламя колышется, упрямо борется с темнотой, но воска становится всё меньше. Я держала его ладонь в своей, но она уже была холоднее, чем прежде. Его дыхание становилось прерывистым, словно воздух вдыхался с боем, как самая трудная из битв. И мне было страшно. Страшно до дрожи, до боли в груди, до того, что хотелось закричать на весь мир и потребовать справедливости. Но я молчала. Я не имела права дать ему услышать мой крик. Всё, что он должен был знать — это то, что я рядом. Но он сам чувствовал это. Иногда Клод признавался:

— Знаешь, я всегда думал, что у меня впереди будет столько времени... Что я успею увидеть мир, построить что-то своё, любить по-настоящему... А теперь каждый день кажется украденным. Но когда ты здесь, я не думаю о смерти. Я думаю о том, что живу.

И я видела, что это правда. Его дыхание становилось ровнее, он меньше морщился от боли, когда я сидела рядом, гладила его волосы и рассказывала о самых простых вещах: о том, как в мастерской отец снова уронил молоток, как Тикки капризничала, что я не ела вовремя, как весна за окном обещала скорое тепло. Он слушал и закрывал глаза, будто позволял моим словам вплестись в его последние часы.

С каждым днём его плечи казались тоньше, движения — медленнее, а дыхание — тише. И всё же он пытался держаться ради меня. Иногда, когда я думала, что он спит, он тихо шептал:

— Если бы я мог, я бы никогда не оставил тебя одну.

В его голосе было столько боли и нежности, что сердце моё рвалось на части. Я понимала: мы мечтали быть рядом всегда, умереть в один день, но мечты не всегда становятся реальностью.

В последний вечер я сидела рядом и ощущала, как время ускоряется, как часы тикали громче обычного. Его глаза уже не были голубыми — серые, уставшие, но всё ещё ищущие мой взгляд. Он слабо сжал мою руку, и я почувствовала, как всё его существо цепляется за это касание, будто оно последнее.

— Спасибо, что осталась, — выдохнул он. Его голос был почти не слышен, но я уловила каждое слово.

Я гладила его волосы, вдыхала запах больничной стерильности и знала — вот оно, прощание. В груди всё ломалось, в глазах горели слёзы, но я не смела заплакать, не хотела, чтобы его последние мгновения были наполнены моей слабостью.

И когда его пальцы наконец обмякли в моей ладони, я почувствовала, как кусок моей души ушёл вместе с ним. И теперь я осталась одна в этом холодном, слишком пустом мире, где больше не было его улыбки, его взгляда, его голоса. Я помнила, как он однажды сказал:"Твои слёзы — как дождь. После них всё будет расти". Но здесь, в этих стенах, ничто не росло. Здесь всё только умирало.

Но в тот миг я знала: часть меня всегда будет там, рядом с ним, в этих серых глазах, которые когда-то сияли небесной глубиной. Даже смерть не сможет забрать у меня то, что было между нами. Но она забрала самое главное — его самого. Он ушёл, а я осталась — чтобы помнить.