Зомби-парочка (джен)

Земля с глухим стуком осела над головой. Тьма, плотная и удушающая, окутала его, как саван. Хидан, нарезанный на куски и закопанный в сырую, холодную землю, задыхался. Каждый вдох давался с трудом, воздух был тяжелым, пропитанным запахом влажной почвы и его собственной крови. Сквозь плотную толщу земли доносился приглушенный, неистовый рык, полный боли, гнева и отчаяния.

«Сукины дети… твари мелкие… блядь… доберусь, принесу в жертву Джашину-саме!» — слова застревали в горле, смешиваясь с землей, которую он непроизвольно пытался ухватить, чтобы получить хоть какой-то воздух. Его зубы скрежетали, впиваясь в комья грязи, пытаясь найти путь, зацепиться, пробурить эту проклятую могилу. Слезы, смешанные с потом и кровью, жгли глаза, но он не мог остановиться. Слезы гнева, слезы ярости, слезы бессилия. Он был бессмертен, но погребен. Это была худшая из всех возможных смертей. В одиночестве голод или нехватка воздуха станут окончательной причиной его смерти. Но как же все ритуалы, принесенные жертвы богу крови?! Да ни за что! Нити на шее Хидана начали двигаться и тянуть его в сторону. Матерщинник замер, медленно понимая, что нити Какузу, пусть и порванные, но по-прежнему живые, а значит, и их владелец тоже. Нити на шее медленно тянулись к торсу, проникая в кожу, шли глубже, как вены пронизывают тело, и сшивая его. "Больно… Блять.. Чтоб тебя… Гребаный бухгалтер… Еще и щекотно!" Нити сшили части тела Хидана, и тот вернул контроль над телом, начиная медленно двигаться. Помня слова Какузу о порванных швах, если тот будет резко мотать головой.

*

Тем временем, там, наверху, где солнце слепило, а победа казалась такой близкой, безжизненные глаза Какузу смотрели в небо. Он знал, что его конец мог быть близок. Последнее сердце, спрятанное в маске, осталось незамеченным никем. Не зря в бою до этого он сложил печати с такой скоростью, за которой не уследил и копирующий ниндзя Конохи. Знание их реакции спасло ему жизнь, как и его холодный разум. Не зря он прожил 91 год. Дурак не дожил бы, как и слабак.

Он чувствовал, как жизненная сила утекает, как нити, его вечные спутники, слабеют. Он прожил почти век, видел смерть сотни раз и не собирался сдаваться так просто.

Во время боя, когда "Расенган" этого медленного ребенка несся прямо на него, нити, словно голодные змеи, метнулись к его груди, отрывая последнее, самое ценное сердце. Он успел спрятать его под сломанной в самом начале боя маской, прежде чем волна разрушения накрыла его. Сердце, отделенное от его тела, не получило той обратной отдачи, которая уничтожила бы его. Оно осталось целым.

Боль была адской. Тело получило колоссальный урон, передавая энергию чакры по его нитям, но Какузу держался. Когда враги ушли, он держался, отсчитывая секунды, что ему оставались, прежде чем начать действовать. Нити, его связь с миром, с силой, с жизнью, продолжали существовать. Они рыскали в темноте, словно корни старого дерева, тянущиеся к источнику жизни. Они нащупали свою цель — единственное, что имело значение. Связанные кровью и болью, нити от головы и туловища, что раньше скрепляли их, потянулись друг к другу, пробивая плоть, соединяя разорванное.

Медленно, мучительно медленно, Какузу смог притянуть своё последнее сердце обратно. Оно встало на место, и жизненная сила начала возвращаться. Хриплый вздох вырвался из его груди. Он был жив. Почти. Тело все еще было повреждено, но с этим сердцем он мог существовать, до тех пор, пока не найдет замену утраченному.

Его глаза обвели окрестности. Хидан. Его напарник. Его бесполезный и вечно орущий напарник. Какузу, прихрамывая, двигаясь неестественно, направился туда, куда ушел Шикамару и Хидан. Он слышал глухие, злобные звуки, доносящиеся из земли.

«Этот чертов придурок, прибью гадёныша… тьфу… чтоб этому гавнюку!» — явно кричал тот, но в его голосе не было прежней злости, только усталость и какая-то глубокая, пробирающий до костей страх.

Какузу стоял у свежей могилы. Земля была еще рыхлой, а звуки оттуда — яростными. Какузу начал копать. Это был медленный, мучительный процесс. Земля осыпалась, камни царапали его и без того истерзанные нити. Но он копал. Он должен был.

Внизу Хидан почувствовал, как земля над ним начала двигаться. Сначала слабо, потом увереннее. В нем вспыхнула надежда, смешанная с новой волной ярости. Он снова начал копать, помогая, как он ожидал увидеть, своему напарнику. Их совместные усилия, несмотря на мучения, дали результат.

*

Наконец, рывок! Рука Хидана вырвалась на свободу, за которую тут же схватились и рывком потянули вверх. Лицо Хидана, полное грязи и слез, столкнулось с лицом его напарника, который так же выглядел потрепанным и измученным. Тот полностью вытащил его из могилы. Нити, натянутые Шикамару, были разорваны и заменены черными нитями Какузу. Тот не собирался поднимать шум и сражаться вновь в таком состоянии. Искаженное, но узнаваемое лицо Какузу, на котором, как и всегда, не читались эмоции, и протянутая к религиозному фанатику рука... Чудом уцелевшее сердце было одно, и понять, чего тот хочет взамен на помощь, было не сложно.

«Какузу… ты…» — слова застряли в горле.

Хидан, без сомнения, вырвал свое сердце. Он раздирал свою плоть, вырывая сердце, как червя из земли. Это было болезненно, отвратительно, но он делал это. Потому что Какузу нуждался в нем. Ведь сам он бессмертен, и отсутствие сердца его не убьет.

«Держи…» — прохрипел Хидан, протягивая окровавленный орган.

Какузу принял сердце. Несколько мгновений ничего не происходило. Затем, медленно, его тело начало восстанавливаться. Черные нити ожили, сплетаясь, затягивая раны.

«Ты… как?» — выдохнул Хидан, глядя на оживающего напарника.

«Спрятал…» — прохрипел Какузу, его голос был почти неслышен.

Они стояли, облокотившись друг на друга, двое израненных, искалеченных, но живых. Хидан, чудом выбравшийся из своей могилы, с зияющей раной на месте сердца, которая затягивалась, но с головой и всем остальным на месте, и Какузу, потерявший сердца в битве, но сохранивший одно, и теперь получивший ещё одно. Это не было триумфом. Это было горькое, жалкое выживание.

Хидан, глядя на Какузу, почувствовал, как истерика отступает. Он чуть не умер в земле, его напарнику тоже досталось. Но они ведь зомби-парочка. Может, да ну их, Акацуки? Жертвоприношения можно совершать и без их покровительства. На его глазах появились слезы, но на этот раз это были слезы не только гнева, но и какого-то иррационального, горького облегчения. Он был жив. И Какузу был жив. И, судя по задумчивому лицу, тот тоже принимал решения.

«Ты… не будешь шутить про закапывание заживо, а я не буду трогать твои деньги, порукам?» — спросил Хидан, голос его всё еще дрожал, но ехидство уже вернулось. Хоть и омраченное скрипом земли на зубах.

Какузу молчал, только кивнул, протягивая блондину его косу. Этот акт, лишенный всякого намека на дружбу, был единственным, что он мог предложить. Они были командой. Командой зомби. Проклятой, искалеченной, но командой. И пока они оба могли продолжать существовать, пусть даже в таком виде, они будут идти дальше. Навстречу неизвестности, навстречу новой боли, но вместе. Потому что другого пути у них не было. Тьма вокруг них сгущалась, и это было только начало их долгого, трагического пути.