Шоу знакомств имени Мальчика-Который-Опять-Выжил (гет)

Война закончилась. Окончательно, бесповоротно и с оглушительным треском, который, черт побери, разнёс половину Хогвартса в пыль. Пыль, которую мне, кстати, потом пришлось вытряхивать из волос неделю. Я победил. Снова. Мальчик-Который-Выжил-Чтобы-Выжить-Снова. Лейбл такой, да. Длинноватый, но с претензией.

Мир вздохнул с облегчением. Нет, правда. Я видел. Люди на улицах улыбались, не оглядываясь через плечо. В кабаке пиво лилось рекой, и официантки больше не прыгали от громких хлопков. Даже призраки в Хогвартсе стали менее занудными. Ну почти.

А что же ваш покорный слуга? А ваш покорный слуга пытался понять, что делать, когда единственное, что ты умел делать хорошо последние семь лет — это выживать и мочить темных лордов — вдруг стало неактуальным. Это как быть профессиональным укротителем драконов, а потом внезапно все драконы взяли и вымерли. Скучно.

Я снял маленький домик на окраине Хогсмида. Не то чтобы мне нравилась эта деревушка, но альтернативой была просьба жить на Гриммо с его неприятными воспоминаниями, или у Рона, где невозможно было угла найти без вездесущего присутствия его матери. Выбор был очевиден.

Итак, я наслаждался жизнью. В моем понимании «наслаждение» означало: выспаться, никуда не бежать, не прятаться и есть что-то, что не было приготовлено на костре или в столовой Хогвартса. Эпично? Нет. Расслабляюще? О, да.

И всё было чертовски здорово. Пока не началось нечто из ряда вон выходящее. Даже для меня.

Сначала это были мелочи. Просыпаюсь утром — а чай в кружке уже заварен. Сам. Без чайного пакетика. Без моей помощи. Тёплый, идеальной крепости, с лимоном, который я вчера и не думал покупать. Я списал это на домовых. Маленькие трудяги, решили, что герою надо угождать.

Потом мои очки перестали запотевать. Вообще. Я заходил с мороза в тёплый «Три метлы» — ничего. Абсолютно кристальная чистота. Я даже провёл эксперимент: надышал на стёкла. Они тут же становились прозрачными. Как будто кто-то наложил на них перманентное заклинание «Антифоггус». Странно. Очень странно.

А потом случился День Ананаса.

Я сидел на кухне, пытаясь понять, как работает кофемолка магловского образца — подарок Гермионы, врученный со свойственной ей заботой: «чтобы ты приобщался к нормальной жизни». Люто хотел есть. В холодильнике гордо красовалась банка консервированных ананасов. Последняя. Моя прелесть.

Я потянулся к ней, мысленно уже смакуя эти сладкие, сочные кусочки… и банка сама прилетела мне в руку. Не как при «Акцио» — с вихрем и свистом. Нет. Она просто плавно, почти лениво, оторвалась от полки, описала в воздухе изящную дугу и мягко шлёпнулась мне в ладонь. Холодная, мокрая от конденсата.

Я уставился на неё. Она не уставилась в ответ, ибо была банкой. Но ощущение было стойкое, будто мы с ней только что наладили глубокую телепатическую связь на почве голода.

— Окей, — сказал я вслух пустой кухне. — Или я сошёл с ума, или ты очень хочешь быть съеденной.

Банка молчала. Я пожал плечами, вскрыл её и съел. Вкусно. Но осадок, как говорится, остался. Неприятное ощущение, что твой завтрак тебя понял и пошёл навстречу.

Следующим кандидатом на странности стала чернильница. Обычная, стеклянная, с синими чернилами. Я пытался написать письмо Хагриду (он требовал рецепт ананасов в сиропе), и у меня кончились чернила. Я с досадой отложил перо, собираясь идти в магазин… и чернильница сама наполнилась. Просто взяла и стала полной. До краёв. Я проверил — чернила были теми же, качественными, пахли так же. Я даже перо обмакнул — пишет. Чёрт побери.

Колпачок от ручки и вовсе устроил цирк. Я уронил его со стола, он покатился под шкаф. Я уже мысленно попрощался с ним, как вдруг услышал странный жужжащий звук. Из-под шкафа выкатился колпачок… и повис в воздухе. На высоте моего глаза. Он дрожал и мелко вибрировал, как разъяренный шершень. Я моргнул. Он продолжал висеть. Я сделал шаг влево. Он плавно переместился, сохраняя дистанцию. Шаг вправо — то же самое.

— Привет, — сказал я. — Ты кто? Мини-версия моего помешанного на вертолётах бывшего учителя?

Колпачок в ответ жужжал громче. Я медленно протянул руку. Он аккуратно приземлился мне на ладонь и замер. Я рассмеялся. Это было уже слишком даже для моего мира, где портреты ругаются матом, а лестницы меняют направление по настроению.

И тут до меня дошло. Все эти странности… чай, очки, банка, чернила, колпачок… Это же не домовые и не глюки. Это что-то… во мне.

Прозрение пришло не с громом и молнией, а с тихим, почти саркастическим щелчком в мозгу. Наследие. Слово, которое я слышал в шепотках чистокровных со Слизерина, а потом и в насквозь занудных лекциях по истории магии. Типа, у некоторых древних родов просыпается сила предков. Кровь фей, оборотней, вампиров, гоблинов — да кого угодно. И это всегда было связано с эпичными, пафосными вещами: управление стихиями, звериная ярость, бессмертие, соблазнение одним взглядом…

А у меня просыпалось наследие… бытового мастера на все руки? Да меня сейчас Дамблдор с его вечными «бла-бла-бла, великая сила, великая ответственность» засмеёт с его бородой!

Я сел на стул и подложил руку под подбородок. Отличненько. Я пережил Пожирателей, Тёмного Лорда, Турнир Трёх Волшебников и школьные обеды, чтобы в итоге получить магию домохозяйки. Суперсила — никогда не оставаться без чая и не терять колпачки от ручек. Именно то, что хочет каждый подросток.

Но любопытство пересилило чувство глубочайшего абсурда происходящего. Я огляделся по сторонам. Что ещё можно «улучшить»? Взгляд упал на сломанную лампу, которую я всё собирался починить. Я сосредоточился на ней. Не на заклинании, а на самой идее: «Гори. Дай свет. Ну же».

Лампа дёрнулась, хрустнула, и из её глубины повалил едкий дым. Пахло палёной проводкой и несбывшимися надеждами. Черт. Я слишком сильно захотел.

— Ладно, — пробормотал я. — Давай полегче. Как с ананасом. Не «гори!», а «будь полезной».

Я представил, как лампа целая, как она мягко светит, создавая уют… Лампа снова дёрнулась. Стекло зашипело, и внутри что-то щёлкнуло. И… она загорелась. Тёплым, ровным, немерцающим светом. Я выключил её. Включил. Она работала. Идеально.

Мой внутренний голос ликовал. «Опа-на! Смотрите-ка, у Гарри Поттера появилась суперспособность чинить мелкую бытовую технику! Враги, трепещите! Тёмный Лорд бы обзавидовался!»

Я провёл весь день, экспериментируя. Моя магия, если это можно было так назвать, была странной. Она не требовала палочки, не требовала даже слов. Только… намерение. Чёткое, ясное желание, чтобы вещь делала то, для чего она предназначена, но с небольшой магической поправкой. Я «попросил» ботинки быть всегда чистыми — они стали отталкивать грязь. Я «пожелал», чтобы дверь не скрипела — она замолчала навсегда. Я даже посмотрел на пустую банку из-под кофе с мыслью «хочу печенья»… и в ней материализовалось ровно три штуки овсяного. Вкусного, кстати.

Это было не могущественно. Это было… практично. Удобно. И до черта весело.

Веселье, однако, закончилось на следующее утро, когда в мой дверной проём втиснулся Кингсли Шеклболт. Весь такой важный, серьёзный, в идеальных мантиях, с лицом, как у диктора, объявляющего о начале третьей мировой.

— Поттер, — произнёс он своим бархатным, пробивающимся-сквозь-любой-шум баритоном. — Нам нужно поговорить.

— Если вы пришли за рецептом ананасов, то я не делился, — парировал я, пропуская его внутрь.

Он прошёлся взглядом по моей скромной обители, заметил идеально чистые ботинки у порога и не скрипящую дверь. Его взгляд стал ещё более непроницаемым.

— Речь не о фруктах, Поттер. Речь о тебе. Ты… изменился. Магия вокруг тебя ведёт себя иначе. Это чувствуется.

— Я принял душ. Редко, но бывает, — пошутил я.

— Это не шутки! — отрезал он, и в его голосе впервые появились нотки чего-то, кроме олимпийского спокойствия. — Ты пробудил наследие. Рода Поттеров.

Я поднял бровь. Ну надо же. Оказывается, у этого всего было название.

— Предположим. И что с того?

— А с того, — Кингсли приосанился, — что магия требует баланса. Сила такого уровня не может существовать без пары. Без… магического партнёра. Твоя кровь, твоя сущность… они будут искать дополнение. И магия сама укажет на того, кто достоин быть с тобой в паре. Кто сможет… направлять тебя, оберегать твою силу.

Я переваривал эту информацию. Кровь ищет пару. Направлять. Оберегать. Звучало как описание к очень плохому романтическому роману для одиноких волшебниц.

— Партнёра? — переспросил я. — Типа… жена? Муж? Значимый другой? Магический ассистент?

— Партнёра, — твёрдо повторил Шеклболт. — Того, кому магия позволит разделить с тобой это бремя. Того, кому ты… будешь подчиняться.

Вот это слово. Оно прозвучало как пощёчина. Подчиняться.

— Минуточку, — я поднял палец. — Давайте начистоту. Вы говорите, что моя магия, которую я, простите, едва не помер, добывая, теперь должна кому-то подчиниться? Какой-то случайной личности, которую «укажет магия»? А я в этом выборе участвую? Хотя бы галочку поставить могу?

Кингсли смотрел на меня с жалостью, смешанной с упрёком. Как на неразумного ребёнка.

— Ты не понимаешь, Гарри. Это великая честь. И необходимость. Без партнёра твоя сила может обратиться против тебя. Ты можешь… не выжить.

О, великие ёлки-иголки! Да он прямо цитирует учебник! «Мальчик-Который-Не-Выжил-На-Этот-Раз».

— Понятненько, — протянул я. — А кандидаты уже есть? Или магия вышлет мне опросник совой?

— Кандидаты уже определены, — сказал Кингсли, и его тон стал ещё более торжественным. — Весь магический мир следит за этим. Самые достойные, сильные маги из самых уважаемых родов… Они предложили своих кандидатов. Орден, оставшиеся… э… нейтральные семьи… даже некоторые из тех, кто был на неправильной стороне, но искупил вину.

У меня в голове тут же возникла картинка: я стою на сцене в ослепительных огнях, а передо мной строй мужиков разной степени взъерошенности и скучности. Как-то шоу у маглов… «Холостяк». Только вместо роз у них в руках палочки и томные взгляды.

— Погодите-погодите, — я заморгал. — Вы сказали «мужчины»? А где, собственно, женская половина магического сообщества? Они не достаточно «достойны» для моей царской особы?

Кингсли смутился. На секунду. Бархатный баритон дрогнул.

— Наследие такого калибра… оно требует силы, способной его… усмирить. Обычно это мужская энергетика. А учитывая твоё… сиротское прошлое, тебе нужен тот, кто станет опорой, защитой. Тот, кому ты будешь доверять и… да, подчиняться.

Я просто смотрел на него. Мой мозг отказывался это переваривать. Мне, тому самому, кто в одиночку переиграл самого Волдеморта, кто выстоял против армии Пожирателей, кто пережил Дурсли… теперь предлагали «опору» и «защиту» в лице какого-нибудь зазнавшегося мудака с громкой фамилией. И я должен был этому мудаку… подчиниться. Ради моего же блага.

Во мне что-то щёлкнуло. Не магическое. Личное. Та самая часть, что ненавидела, когда её запихивали в чулан под лестницей и говорили «знай своё место».

Я медленно улыбнулся. Широко, неестественно. Улыбкой, от которой у Шеклболта поползла вниз маска невозмутимости.

— Ясно. Понято. Принято. Скажите этим… кандидатам… — я сделал паузу, наслаждаясь моментом, — что я их с нетерпением жду. Очень хочу познакомиться. Узнать получше.

Кингсли выдохнул с облегчением, приняв мою улыбку за согласие.

— Я рад, что ты разумно смотришь на вещи, Гарри. Это мудрое решение.

— О, да, — сказал я с сладкой, как сироп от тех самых ананасов, улыбкой. — Очень мудрое.

Как только он ушёл, я закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Внутри всё клокотало. Подчиняться? Опора? Защита? Да они все там с кастрюлей вместо головы походили!

Моя рука сама потянулась к столу. Там лежали: пустая банка из-под ананасов, колпачок от ручки и чернильница. Я смотрел на них. Мои первые, глупые, нелепые артефакты.

Идея оформилась мгновенно. Яростная, саркастичная и до безобразия весёлая.

— Хорошо, — прошептал я своим трофеям. — Хотите шоу? Вы его получите.

Я взял банку, колпачок и чернильницу. Я не знал, что делаю. Я просто позволил своему гневу, своему сарказму и своей новой силе течь сквозь пальцы. Я не хотел «починить» их или «улучшить». Я хотел, чтобы они стали… символом. Средством. Оружием массового троллинга.

Я представлял себе этих «кандидатов». Этих важных, напыщенных идиотов, которые придут ко мне с предложениями «руки и сердца», а на деле — с предложением надеть на меня поводок. Я представлял их лица.

Энергия хлынула из меня. Банка завизжала. Колпачок зажужжал так, что задрожали стёкла. Чернильница вспыхнула ослепительно-синим светом. Предметы сплавились воедино в клубке искр и магии, и через мгновение на столе лежало… нечто.

Это была небольшая металлическая тарелочка с приклеенным к ней колпачком, который теперь напоминал рупор. От неё тянулось чувство едкого, раздражённого сарказма.

Я ткнул в неё пальцем.

— Ну? — спросил я. — Что ты умеешь?

Артефакт дёрнулся и просипел тонким, противным голосом, прямо как у меня в самые язвительные моменты:

— Отвалите!

Идеально. Абсолютно идеально. Мой первый осознанный артефакт. Голосовая карта «Отвалите» на случай нежелательных визитов.

Я рассмеялся. Громко, истерично, до слёз. Это был смех освобождения. Они хотели, чтобы я играл по их правилам? Хотели, чтобы я подчинился? Хотели выставить меня на аукцион женихов?

Ну что ж. Гарри Поттер официально открывал своё шоу. «Холостяк: Версия для того, кого хотели приручить».

И первым призом для «победителя» будет не моя рука и сердце. А здоровенная, волшебная, озвученная мной лично оплеуха.

Я посмотрел на свою кривую, собранную на коленке, пахнущую ананасами и бунтом штуковину.

— Добро пожаловать в ад, ребята. Сейчас будет весело.

Глава первая. Начало самого абсурдного, самого стёбного и самого катарсисного периода в моей жизни. Мальчик-Который-Выжил собирался поржать. Над всеми.

Добро пожаловать в шоу: «Мальчик-Который-Опять-Выжил против системы».

Будет стёб, артефакты, порталы в никуда и магическая Британия, доведённая до белого каления.