Байки у костра (джен)

Первое, что он видит, открыв глаза — пепел. Пепел покрывает его с головы до ног, клубится в воздухе, когда он встает из своей могилы, осыпается с лица и ладоней. Он не помнит своего имени, не помнит своей жизни. Все, что он знает: когда-то давно он дал клятву найти… кого? Этого в памяти не сохранилось — и он просто идет вперед. Отмахивается от потерявшей разум нежити голыми руками, спускается к развалинам, минует спящего гиганта, на спине которого пульсирует и маслянисто поблескивает какой-то черный паразит. Ноги словно сами ведут его кполуразрушенному храму, покрытому пеплом.

— Здравствуй, Пепельный, — слышит он тихий голос, и оборачивается. Хрупкая, высокая девушка протягивает к нему руки. — Ты здесь, чтобы вернуть Повелителей на их Троны?

Он пожимает плечами. Эта цель ничуть не хуже другой.

Костер оживает, разгорается под его рукой, лижет пальцы, но он не чувствует боли. И бесстрашно шагает в пламя, которое переносит его к замку. Что-то отзывается в его душе, когда он видит тлеющих драконов: смутная, слабая искра, которая гаснет, стоит ему сосредоточиться на ней.

Неважно. Из пепла он вышел и в пепел вернется.

Меч тянет руку, кинжал выворачивается из непослушных пальцев, магический посох и вовсе кусает его колючей искрой. Священный талисман отзывается еле заметным теплом, но остается глух к его попыткам использовать чудеса.

Все меняется, когда он берет копье. По его мертвой, пепельно-серой коже пробегают яркие искры огня, а копье кажется живым и естественным продолжением руки. Он убивает чудовище из Северной Долины, неповоротливого полузверя-получеловека, и идет к обрыву, бесстрашно поднимая старый флажок. И горгульи, прилетевшие на зов, кажутся ему старыми знакомцами.

Трясина болот неприятно чавкает под ногами, ядовитые испарения дерут глотку, но он не сдается. Поднимается по ржавой, чудом уцелевшей лестнице на вершину башни, и там долго смотрит на неподвижного волка. В памяти оживает другой зверь: гораздо крупнее и выше, его пушистый серый мех, умные глаза, белые клыки. И был кто-то еще, хозяин зверя, кто-то знакомый, кто-то, кого он звал другом… Он протягивает руку и касается спящего волка Фаррона. По шкуре зверя пробегают искры, но его ненадежная память уже смолкла, только раздразнив любопытство.

В душе что-то ломается со стеклянным перезвоном, когда в Иритилле он видит три постамента. На одном — высокий мужчина в короне. Ладони покоятся на эфесе гигантского меча, лицо кажется усталым и замученным — и, повинуясь неожиданному порыву, Пепельный опускается на колено, касаясь лба кончиками пальцев.

На втором постаменте девушка. Неизвестный скульптор поймал тень улыбки, притаившуюся в уголках ее губ, и от холодного мрамора словно веет солнечным теплом. Третий постамент пуст, и это кажется… неправильным. Был ведь третий, верно? Он хмурится, а память издевательски подбрасывает ему смутный образ луны в небе.

Он уходит дальше, поднимается на древнем, скрежещущем лифте, и видит высокие стены собора Анор Лондо. Серебряные рыцари растерянно опускают копья, а один даже неуверенно салютует — и тут же отворачивается, словно устыдившись. Огонь охватывает его тело, наполняя древней, изначальной силой. Он уничтожает то, что притаилось внутри собора, мерзкую, гниющую заживо тушу, и среди внутренностей неожиданно находит тонкие, хрупкие скелеты змей. Поднимается выше, в пустые покои, и непонимающе глядит на покрытые плесенью стены. Все неправильно, все должно быть иначе… В памяти почему-то — теплый солнечный свет, тихий смех и запах благовоний.

Он видит разрушенный алтарь в замке Лотрика и память возвращается вся, разом, накрывает его с головой и приносит с собой боль. Возле постамента валяются круглые медали с символом солнца, и он долго, очень долго смотрит на них, а потом, повинуясь порыву, выпрямляется, вскидывая и разводя руки, запрокидывая голову. «Восславь Солнце» — древний жест, древнее, чем этот мир. Он помнит, он вспомнил. Огонь разгорается, становится сильнее — и сжег бы, наверное, но с копья срывается ветвистая молния, и пламя внутри утихает.

Он знает, куда должен идти.

Солнце прогревает камни Пика Архидраконов, блестит на спинках кристальных ящериц, ослепляет его на мгновение. Человеко-змеи шипят, но пропускают его, даже не пытаясь атаковать. Он обходит спящую виверну, не потревожив ее покоя, поднимается выше, дальше, пока не подходит к колоколу. Звон раскалывает дремотную тишину этого места, и в небе сгущаются тучи. Он шагает в туман и видит кружащего в небе дракона — и всадника на его спине.

— Вспомни! — кричит он, протягивая руку, ладонью вверх — и молния сжигает его.

Из пепла он вышел, и в пепел вернется. И так будет вечно.

Даже бессмертная негорящая нежить может устать. Он возрождается у костра десятки, может, сотни раз, и снова идет к стене тумана. Боль не имеет значения, огонь внутри поддерживает, не позволяет вновь забыть.

В этот раз он ничего не говорит. Он молча смотрит на приближающегося дракона и лишь поднимает обе руки, восславляя Солнце. Восславляя своего Короля, которого когда-то поклялся найти.

Дракон с шумом опускается рядом, от него исходит слабый запах грозового неба. Морда дракона, чем-то похожая на птичью, вдруг толкает его в грудь, но вместо смертельного дыхания из пасти идет лишь ровное тепло. Его всадник спешивается и подходит ближе. Его лицо — обтянутый кожей череп, его волосы — пепельная грива, в которой слабо и тускло блестит корона. Он молчит, ведь нежить всегда забывает, как это — говорить.

Пепельный, обретший память, молча протягивает руку — и их пальцы соприкасаются. Огонь может сжечь заживо, но он терпит боль, а пальцы Короля теплеют. Огонь пробегает по его лицу, возвращая ему краски. Корона разгорается солнечным светом, и он впервые размыкает губы:

— Ты?..

— Я поклялся. Поклялся, что найду тебя, — огонь охватывает его полностью… и угасает. Король, лишенный имени, изгнанный из рода, улыбается — и в его глазах горит солнце:

— Ты же не думал, что я так просто дам тебе сгореть, а, Орнштейн?

Когда пепел остывает, его невозможно отличить от снега. Она это помнит, и рисует новый мир под треск разгорающегося пламени, обмакивая кисть в новый пигмент — цвета темной души.

Это будет темное, холодное и спокойное место, которое станет домом для отверженных изгоев и скитальцев, для тех, кто потерял все. Пламя пожирает нарисованный мир Арианделя, выжигает расползшуюся гниль, когда Художница, наконец, входит в картину. По темному небу плывут серые облака, а земля сокрыта под залежами белого пепла. Ей жаль, что рядом нет дядюшки Гаэля, но она его помнит. И этого достаточно. Ее мир пока что новый, и он не дорисован до конца. Все правильно — те, кто придут сюда, изменят его под себя.

Первыми приходят серебряные рыцари, оставившие оскверненный собор в опустевшем Анор Лондо. Для них она нарисовала другой собор — не такой, как в Анор Лондо, но рыцари все равно занимают свои посты. Они не помнят Гвина, они забыли прекрасную Гвиневер и молчаливого Гвиндолина, и она дает им новую цель: охранять ее. Есть ли большее счастье для рыцаря, чем служить своей госпоже?

Затем приходят люди-змеи, лишившиеся своего безымянного короля и защитника. Им она рисует заснеженные пики гор, где в каменных грядах можно увидеть дремлющего дракона.

Нарисованный мир пепла расширяется. Сюда приходят заблудшие души и безумные опустошенные, отказывающиеся принимать своего Повелителя, но картина все еще не закончена. И тогда она рисует разрушенный и забытый Храм Огня, в котором никто не разведет костер, и где есть лишь один трон, терпеливо дожидающийся своего хозяина.

Он приходит самым последним. Негорящий, который помог ей увидеть пламя, тот, кто прервал цикл и начал эпоху Тьмы. Ее долг — показать ему пепел. Она сама выходит его встречать, и серебряные рыцари слепо глядят ей вслед пустыми прорезями шлемов.

— Вот видишь. Я нарисовала этот холодный, темный и спокойный мир, как и обещала.

Негорящий молча кивает и, опустившись на одно колено, касается пепла кончиками пальцев.

— Повелитель Лондора, — нежно шепчет она, садясь рядом. — Время занять свой трон.

Он кивает и, поднявшись с земли, идет вперед. Скоро он войдет в Храм и займет свое место возле мертвого костра. Вечный Повелитель Пепла — и тот, кто однажды разожжет новое пламя в ее нарисованном мире.

Великие Архивы давили безжизненной тишиной. Юрия медленно поднималась по широкой лестнице, слыша тихий шепот проклятых книг, затаившихся на полках и на полу — ловушка для слишком самонадеянной нежити, решившей украсть хоть толику знаний. Ее цель была выше, сидела, развернувшись спиной к лестнице. Потрясающая наглость или преступная беспечность? Юрия извлекла Темное Течение из ножен и рассекла воздух — клинок издал тихий свист, легче дуновения ветерка.

— Решила меня убить сама, не дожидаясь, когда это сделает мой бывший ученик? — раздался насмешливый голос. Юрия улыбнулась — к счастью, шлем надежно скрывал лицо, а прогонять улыбку из голоса она научилась уже давно.

— Если бы я хотела убить тебя, Орбек, ты бы не услышал меня до той секунды, как мой меч не вышел бы у тебя из груди. К чему мне это? Мы не враги.

Она обошла кресло и остановилась, разглядывая бывшего… кандидата в повелители. Да, так будет проще о нем думать. Лишь недостойный претендент, чье время подходит к концу.

— Зачем же ты тогда попросила Пепельного убить меня? — Орбек с любопытством смотрел на нее, подперев голову кулаком.

— Думала, это тебя подбодрит. Совсем как в старые добрые времена. К тому же, если бы ты его убил… Я бы точно знала, что он не достоин быть нашим лордом.

— Какой чудесный, а главное, абсолютно точный способ разрешить все сомнения, — Орбек устало рассмеялся. — Он не стал меня убивать, как видишь.

— Но пока что он и не проиграл, — Юрия, оглядевшись, подтянула кресло и устроилась напротив. Темное течение лежало у нее на коленях, невидимое и смертоносное. Помолчав, она обвела рукой Великие Архивы.— Итак, все закончится здесь? Хочешь сказать, это то, к чему ты стремился?

— Да. Попасть сюда, в святая святых ученых Лотрика, забрать себе их тайны, прочесть свитки, которые даже и не мечтал даже увидеть… Я уверен, узнай обо мне в Винхейме — они бы локти сгрызли от зависти.

— Они о тебе забыли в тот самый миг, когда ты стал нежитью, — безжалостно сказала Юрия, с каким-то мстительным удовольствием следя за Орбеком — на миг в его глазах мелькнули старая обида и боль. — Если бы ты стал Повелителем Лондора, тогда, возможно, про тебя бы вспомнили. Но ты уже угасаешь, бедная безымянная нежить, трусливо сбежавшая от трона.

В глубине души она надеялась спровоцировать Орбека, чтобы подарить ему красивую смерть в бою — последняя милость несостоявшемуся повелителю. Бывшему любовнику. Неслучившемуся врагу. Но Орбек снова удивил ее:

— Да. Я угасаю, и я — трусливая нежить, которая бы не смогла удержать огонь и завладеть им. Пепельный — отличный выбор, Юрия. У него душа повелителя.

Юрия молча отвернулась. В углу копошился ученый Архива, слепой и глухой ко всему, что происходило вокруг, перешептывались проклятые книги: присмотревшись, можно было разглядеть полупрозрачные, суставчатые, будто у насекомых, руки, торчащие из-под обложек. Великий Архив тихо умирал, как и вся эта эпоха. Она должна была закончиться еще давно, после того, как Гвин сжег себя в Печи Первого пламени, как и предлагал Первозмей Каас, но Избранный Мертвец решил иначе.

— Ты можешь снять свой шлем? — тихо спросил Орбек, и Юрия качнула головой. — Почему?

— Я отдала Темное кольцо Пепельному. Он... боится своего лица, — неохотно ответила она. Орбек снова рассмеялся и чуть наклонился — Юрия отметила неуверенные, ломкие движения, словно он уже почти ничего не чувствовал.

— Я твоего лица не боюсь, ты же помнишь, — мягко сказал он, и Юрия зло прищурилась. К чему вспоминать прошлое? Орбека действительно не пугало ее лицо, даже когда она впервые сняла кольцо лжи, показывая мертвую кожу, обтянувшую кости — он все равно глядел на нее заворожено и восхищенно…

— Тогда почему ты сбежал из Лондора? — сухо спросила она, и когти железной перчатки с неприятным звуком процарапали подлокотник. — Раз ты не боишься того, как мы выглядим, почему ты сбежал и избавился от Темных меток?

Орбек снова подпер голову — вот только это уже не был красивый жест. Его жизнь угасала, сыпалась струйкой пепла сквозь сжатые пальцы.

— Я испугался, что потеряю что-то очень важное, — серьезно ответил он. — Что я потеряю свою тягу к знаниям, свой ум, память, стремления. Я ведь читал о Логане Большая шляпа. Великий маг, величайший из всех, кто жил в эпоху Огня, стал лишь пустой оболочкой, одержимой жаждой убийства. А я столько всего еще не успел прочитать и узнать…

— Выходит, я — пустая оболочка, одержимая убийствами? — Юрия, хмыкнув, красноречиво постучала железным когтем по рукояти Темного Течения. Орбек слабо улыбнулся, откидываясь на спинку кресла. Отрицать ее слова он не стал, как и стыдливо мямлить, что она-то — другое дело, она не такая… Юрия, помедлив, сняла шлем и поморщилась, когда сухой и пыльный воздух Архивов коснулся мертвой кожи.

— А еще я испугался другого, — голос у Орбека теперь был тихим, и Юрии пришлось встать и подойти к нему ближе, чтобы хоть что-то услышать. — Что в покоях Темной Луны я должен буду вонзить Меч Признания в твое тело.

— Глупец! — Юрия резко выпрямилась. Темное Течение с еле слышным свистом рассекло воздух и замерло напротив его груди, подрагивая в нетерпении. — Я бы гордилась такой участью — знать, что принесу Лондору величие и славу!

— Мне всегда было немного… наплевать на Лондор, — Орбек закрыл глаза. Рука соскользнула вниз, да так и повисла, почти касаясь пола. — Но я рад, что получил ответ на вопрос, который давно мне не давал покоя.

— Какой? — Юрия покачивала клинком, почти дотрагиваясь до его броши. Орбек еле заметно шевельнулся, через силу приоткрывая глаза и глядя в ее иссушенное лицо:

— Могут ли Полые хоть что-то чувствовать. Ты ведь пришла сюда не для того, чтобы убить меня… и не для того, чтобы позлорадствовать над умирающим, верно?

— Глупец, — повторила Юрия, но Орбек уже молчал. Она вложила Темное Течение в ножны и провела ладонью над лицом Орбека, не касаясь его — светлая кожа посерела, от одежды в воздух медленно поднимались крошечные хлопья пепла.

— Глупец, — очень тихо сказала Юрия и, надев шлем, начала спускаться по лестнице. Орбек был прав. Она пришла сюда не ради убийства и не ради мелочного удовольствия посмеяться над угасающей жизнью.

В небе над Архивом медленно умирало солнце Эпохи Огня.