Тень золотой лилии (джен)

— Память о Двадцатилетней войне, — Указал самый юный из сопровождающих эскорт бергеров на вызолоченные шпили замка, тонувшие в голубоватой дымке тумана, — Это Аббатство Святого Хорста.

— Как же, — Бермессер с интересом вживую посмотрел на легендарную усыпальницу, — Наслышан об этом месте.

— Из Кэналлоа привезли лучший серебристый мрамор для Аббатства, — Молодой бергер остро взглянул на дриксенцев, — Варитам заступил дорогу отряд Талига, из которого в живых осталось четырнадцать человек. Только двое из них дожили до победы. Все в Талиге помнят этот бой. И где теперь память о тех варитах?

— Перед тобой, — Ухмыльнулся Хосс мальчишке в бирюзовом мундире, — Отец моей бабки прошел всю Двадцатилетнюю и рассказывал об этом славном бое. С уважением рассказывал и с гордостью, как вспоминала бабушка, я уже не застал старика живым. На память у него остались кесарские награды, дарованный нашей семье Витфурт, и шрам ото лба до подбородка.

— И матушка и отец вспоминали о своих дедах и их братьях, которые здесь бились, — Граф Бермессер расправил черную повязку на колене, потом аккуратно повязал себе на глаза и усмехнулся, — В Дриксен вернулся только один мой прадед по отцовской линии.

Бросив последний взгляд на Аббатство Святого Хорста, капитан «Верной Звезды» последовал примеру Бермессера, демонстративно закрыв себе чуть не половину лица черной тканью.

По Северной Придде дриксенские гости по решению талигцев, ехали с завязанными глазами, отдав поводья спутникам. Оба относились к этому с иронией, которая несколько увяла, когда из Абенханде прибыл Рудольф Ноймаринен собственной персоной. Потомок Леворукого, как в Дриксен до сих пор называли Манлия Ферру, в непосредственной близости от их персон, дриксенцев совершенно не вдохновлял. А то, что старый недобрый враг варитов Зигмунд с перевалов прислал Ноймару в свиту Катершванцев из Катерхаус, заставило и Бермессера и Хосса прикусить языки. Правда, для начала они зацепились слово за слово этими языками с бергерами. На длинные, сплошь из осколков льда и грома, состоявшие по восприятию свидетелей свары, ругательства и оскорбления, которыми с наслаждением забрасывали друг-друга Бермессер и Хосс с одной стороны и трое бергеров с другой, явились Его Величество и герцоги Алва и Ноймаринен. Рудольф Ноймаринен просто сдвинул седые брови, Алва ядовито усмехнулся, а Оллар осведомился у своих дальних родичей, не желают ли они отогреть свое чувство вежливости на Марикьяре?

Таким образом, конфликт был исчерпан, толком не случившись и от греха подальше, дриксенцы держались поближе к Алве и королю.

Тем не менее, то и дело то звучали напоминания о предпочитании Хоссом светлых кос темным, то проезжали мимо мест, где отметились предки с обоих сторон и потомки славных прадедов принимались вслух вспоминать какие-то особые моменты, которыми поделились с близкими уцелевшие воины. Любая возможность поддеть злым словом или ядовитой фразой использовалась обеими сторонами. Голубоглазый красивый варит Бермессер, как принято по последней салонной моде чуть растягивая слова, в присутствии Ноймаринена, осведомился у своего друга, до сих пор ли его сестра Дагмар собирает легенды и сонеты, посвященные Карлосу Алве.

— Она уже собрала, все, что было возможно, — Пожал плечами русоволосый северянин, — Ничего нового об этом мальчике не пишут.

— О, да, настоящие герои быстро забываются, — Кротко мешая мёд интонаций с ядом слов, молвил Бермессер, бросив внимательный взгляд из-под ресниц на Ноймаринена, лицо которого окаменело.

В глазах Хосса мелькнуло понимание, и он, с чуть приметным злорадством, тоже взглянул на Ноймара, а потом, с некоторым страхом — на выглядевшего весьма недобрым герцога Алву.

В остальном казавшиеся легкими на характер, дриксенцы вели себя достаточно просто, не чинясь, на одной из ночевок в просторной гостинице, пропитавшейся ароматом зимних яблок из кладовой, затеяли с несколькими теньентами из эскорта помоложе и служанками гостиного дома старинную игру, используя для нее свои черные повязки на глаза. Эту забаву знали и вариты и агмы, у талигцев она называлась «Лови гуся!», у дриксенцев была известна под названием «Хватай лягушку!». Выглянувший на хохот играющих и задорный визг служанок, Алва остановился у баллюстрады, глядя со второго этажа вниз. Он едва не засмеялся, когда Хосс, которому выпало водить, ухватил в объятия того единственного, кто не разбежался с его пути, и из-под рук, а именно, вошедшего Ноймаринена. Наскоро ощупав попавшуюся добычу, и не разобрав, кто ему достался, Хосс сдернул повязку с глаз и улыбка стекла с его лица. Рудольф Ноймаринен последовал примеру горных хозяев, которые, как всем северянам было известно, превращали простых смертных в камень одним взглядом. Хосс отошел с дороги герцога Ноймаринена, чуть поклонился и уже в этой позе на всякий случай окаменел.

— Прошу прощения герцог, я не… — И он замолчал, понимая, что все, что он дальше скажет, может иметь печальные для него самого и графа Бермессера, последствия.

— Не — что? — Ровно спросил Рудольф.

— Не могу не пожалеть, что вы наверняка не пожелаете принять участие в нашей игре, — Невинно отозвался Хосс, и не удержавшись, добавил: — В силу почтенного возраста и бергерских предрассудков.

Испепеливший капитана «Верной Звезды» взглядом, Бермессер в самых изысканных выражениях, извинился за своего товарища, сообщив, что тот плохо знает талиг и может ляпнуть что-то не к месту.

Ноймар что-то пророкотал на бергерском наречии, Хосс немедленно ему ответил, используя бергериш, Алва с интересом прислушался, но увы, гостиница была спроектирована так, что до ушей верхних постояльцев снизу мог долететь только неразборчивый шум, может быть громкий смех, но не слова.

Вмешался Бермессер: поочередно обращаясь то почтительным голосом к бергеру, то на повышенных тонах, к Хоссу, он свел их беседу в приемлемое русло и когда Ноймаринен поднялся наверх, Вернер зашипел на своего капитана не хуже настоящего гуся.

— О чем вы так мило беседовали? — Первый маршал собирался поговорить с Рудольфом с глазу на глаз, но сценка внизу по меньшей мере была забавной.

— Дриксенец извинялся в особо хамских выражениях, если на талиг, то что-то вроде того, что я должен его понять: когда ещё ему выпадет шанс подержать меня в объятиях, — Бергер усмехнулся, — Щ-щенок.

— Он моряк, служит на Западном, скоро вернется в Дриксен, думаю, тогда начнется заваруха, — Кэналлийский Ворон налил вина в два бокала, один из них подал другу отца. Лучшее наследство Алваро это его друзья, невесело подумалось Рокэ.

— Если хочешь, черкну Рамону, чтоб отправил его к тебе в замок. Когда поймает.

Рудольф засмеялся, от смеха морщины на его лице стали глубже, подчеркивая и его крутой нрав и возраст, кивнул.

— Отпиши Альмейде. Думаешь, они здесь неспроста?

— Уверен в этом, — Алва отпил вина, глянул на темнеющее небо в окне, — Только за руку пока не ловил.

* * *

Кэналлийский Ворон наблюдал за обоими дриксами. Он уже знал, что кесарь Готфрид действительно сюда их сослал с глаз долой, что к ним была применена пытка, прознатчики не знали, какая, но в тот день, когда Бермессер с Хоссом сломались, из пыточной кесарь и его приближенный, присутствовавший на применении инструмента убеждения, вышли с абсолютно перевернутыми лицами, чуть ли не по стеночке.

В «Белом Лебеде» Фердинанд научил своих дальней родичей скромности и с того дня они знали своё место, впрочем по мере отдаления от Марикьяры понемногу смелея.

Но Алва был удивлен тем, что покидали Кэналлоа эти гости вроде бы даже и с сожалением. И к ним встречные кэналлийцы относились достаточно тепло, из Алвасете например, всегда собранный граф Бермессер выехал задумчивый, то и дело улыбался своим мыслям, отвечал невпопад.

В последний день в Кэналлоа они снова остановились в «Лисьем следе», хозяин таверны «Золотой орёл» немолодой кэналлиец с тонкими чертами лица и залысинами, в венчике черных волос, затянутых в хвост, встретил Хосса, как родного, искренне обрадованный встречей. Дрикс его обнял, расцеловал в обе щеки, соблюдая кэналлийские обычаи и точно так же приветствовал разулыбавшуюся общительному гостю, супругу кэналлийца. Хосс благодарил хозяина таверны за некий подарок, который не только очень выручил дриксенца в сложный момент, но и отныне стал неразлучен с ним.

Алва видел неподдельную симпатию Хосса к хозяевам «Орла», и не удивился, обнаружив хозяина таверны и гостя под раскидистой кёльрейтерией у таверны, подбирающими на кэналлийской гитаре дриксенскую композицию «К Элизе». У хозяина «Орла» были несомненные музыкальные способности, как и у любого кэналлийца и сладковатую мелодию, которую ему напел Хосс, он украсил южными оттенками, звучание вышло узнаваемым, но донельзя оригинальным. На слух Ворона, так стало гораздо лучше.

И теперь, с завязанными глазами путешествуя по Марагоне, Хосс то и дело мурлыкал этот плод совместного творчества себе под нос.

* * *

Ноймаринен собирался проводить короля до Эпинэ, задержаться на пир и потом вернуться в свои владения. Он часто уединялся с Алвой и королем и Хосс иногда шепотом злословил на этот счет.

— Памятуя о твоих пристрастиях к грузу лет и серебру волос, — В один из вечеров заметил граф Бермессер, — можно решить, что ты им завидуешь. А, да, я забыл про светлые волосы.

— Памятуя одно недавнее развлечение в Марикьярском борделе, я вспоминаю особо крупных бергеров, которые теперь сопровождают Фердинанда и стараюсь его не раздражать лишний раз, — Хосс усмехнулся, — Хотя, конечно, да, блондины мне нравятся больше, чем марикьяре. Если выбирать из чисто внешних предпочтений. Но если без шуток, тогда я предпочел бы опытных и ласковых, а лучше бы обошелся и вовсе без такого опыта.

В провинции Эпинэ дриксенцы оживились. Во-первых, им позволили путешествовать без повязки на глазах, во вторых, после одной из длительных стоянок поутру обнаружилось, что гривы и хвосты коней, на которых ехали дриксенцы любовно перевиты красными шнурами и лентами.

Едва ноги таскавшие северяне, подавляя зевки, неубедительно выразили мнение, что это происки нечистой силы. Ехидный рыжий тессорий, присоединившийся к королевскому эскорту в Придде, к которому оба северянина питали непонятную в первую очередь для него самого приязнь, своим тихим скрипучим голосом предположил, что эта нечистая сила несомненно женского пола. Выронивший из-за кружевного манжета изящную дамскую подвязку, граф Бермессер неподдельно смутился и торопливо убрал компрометирующую его улику с глаз долой.

Известие о смерти старого герцога Гийома Эпинэ всеми путешественниками было воспринято довольно равнодушно, когда герцог Алва предположил, что было бы неплохо вернуть в Талиг Робера, Его Величество пообещал вернуться к этому вопросу после возвращения из Надора.

Голубые глаза королевы не просыхали от слёз умиления. Она скучала по своей Эпинэ, указывала на снятые по осени голые поля и говорила о диких маках, напевала местные красивые для слуха свиты и Его Величества лёгкие песенки, вообще, королева Катарина радовалась так, что расчувствовавшийся король пообещал супруге поездку в Ариго в пору цветения её любимых маков.

Катарина Оллар мило покраснела и благодарила супруга, потом удержала его и что-то прошелестела, неслышимое для чужого слуха, но заставившее короля гордо выпрямить спину и посмотреть на жену с благодарной нежностью.

Путешественники миновали стоящие в дымке осеннего золота и багрянца графства Рафиан, Савиньяк и прибыли в Ариго. Там высоких гостей уже ожидали вдовствующая графиня Савиньяк, граф Валмон и хозяин Эр-Сабве, герцог Колиньяр, который все ещё носил траур по сыну, но от лица провинции Эпинэ приветствовал Его Величество и Его свиту в графстве Ариго.

Праздничный пир начался с менестрелей, гости любовались изысканными блюдами щедрой южной провинции, ожидая первой здравицы, но никто не скучал: этот край с богатым прошлым был неисчерпаемой темой для бесед. Чета Придд со вниманием слушала Его Величество: король Фердинанд не скрывал своего расположения к Дому Волн, на зависть остальным.

Холеный красавец с герцогской цепью, владелец лучших приморских земель в Эпинэ Колиньяр, негромко беседовал с тессорием, почти не обращая внимания на свою невзрачную супругу. Заметивший это Хосс тихо сказал Бермессеру, что за такое поведение у Колиньяра должны быть рога высотой до сводов Аббатства Святого Хорста, и что следует что-нибудь предпринять, дабы утешить невзрачную бедняжку.

— Ты со мной? — Хосс указал взглядом на герцогиню Колиньяр.

— После пира, — Коротко отозвался Бермессер, улыбаясь подозрительно посмотревшему на дриксенцев, королю.

Открывающую пир здравицу высказал Фернан Колиньяр, маркиз Сабве, заместив собой опального герцога Эпинэ. Под стать брату, красавец губернатор особо обратил внимание гостей на то, что такого вина они никогда не пробовали.

Первым пригубил хваленую «Кровь» герцог Алва. Граф Бермессер уже поднес к своим губам бокал, но не успел отпить, отреагировав на Говарда, который ухватил Вернера за запястье и страшными глазами смотрел в сторону вставшего с пистолетом в руке Алвы. Первой мыслью Бермессера было, что Ворон сейчас его пристрелит, потому что при живом влюбленном Окделле живой циничный дриксенский любовник ему без надобности. Но Рокэ Алва небрежно прицелился в короля и наспех порадовались за себя, Вернер зажмурился, ощущая, как сердце упало куда-то в пятки. Раздался выстрел. Кисловатый пороховой дым, крики женщин, Вальтер Придд подхватил сомлевшую Катарину Оллар, бледная, как мел, герцогиня Ангелика обеими руками вцепилась в маленького пажа в лиловом. Герцог Алва с пистолетом в руке свободной ладонью картинно разогнал пороховой дым. В руке короля осыпались остатки бокала, над его бровью кровоточил неглубокий порез. Разжав пальцы, Фердинанд уронил ножку от бокала, медленно коснулся лба, сняв пальцами пару осколков и испачкав их в своей крови. Поднес к носу обожженную выстрелом, всю в мелких порезах руку и неверяще взглянул на Рокэ Алву. Мгновенно оправившись от обморока, королева кинулась Фердинанду на шею, уткнувшись лицом в плечо, судорожно вцепилась, что-то шепча и плача. На них с бесконечной ненавистью, скомкав в руке край серой вуали смотрела Урсула Колиньяр.

— Вино отравлено, — Спокойно сообщил герцог Алва, аккуратно поставил свой бокал на стол.

Сидящие за столом онемели. Ослабив кружевной шарф, Бермессер поставил бокал и брезгливо оттолкнул его от себя. Хосс недоверчиво понюхал свое вино, но проверять справедливость слов герцога Алва не стал: тоже отодвинул нетронутый бокал.

— Беспрецендентно, — Выдавил тессорий Манрик, от потрясения забыв, успел ли он отпить это такое роскошное на вид, ароматное вино. Запах спелых ягод с нотками чернослива, предпочитавший как раз хорошую «Кровь», тессорий ощущал. А вот вкуса, несмотря на судорожные попытки вспомнить пил или не пил — припомнить не мог.

— Я надеялся... то есть, думал, он Оллара сейчас пристрелит, — шепнул Бермессеру Хосс, утирая взмокший лоб, — А свалят как всегда на нас. Ну а потом Багерлее, Занха…

Арлетта Савиньяк и граф Валмон переглянувшись, поставили свои бокалы и смотрели только на Первого Маршала Талига.

За плечом герцога Алвы появился Хуан, склонился к уху своего хозяина. Фердинанд поверх прижавшейся к его груди королевы, смотрел только на Бермессера и Хосса, а те, под монаршьим воистину убийственным взглядом не смели двинуться и больше не шептались.

— Герцог Колиньяр, — Лениво сказал Кэналлийский Ворон, ставя перед ним свой бокал, — Прошу вас.

Брови Фердинанда удивленно поднялись. Голубые глаза короля смотрели на замершего Колиньяра и взгляд этот делался жёстким.

— Колиньяр? Ты собирался убить своего короля?!!!

— Не просто убить, — Алва рассматривал Колиньяра с прямо-таки исследовательским интересом, — Свалить вину за это на дриксенских гостей Вашего Величества. Слуга графа Бермессера убит при попытке людьми Колиньяра подложить в сумки северян флаконов с ядом, слугу Хосса спасло только то, что по моему приказу, за ними всеми следил рэй Суавес.

Вмиг посеревшее лицо Хосса стало понемногу приобретать нормальный цвет.

— Не Ваше Величество, нет, не Вас, — Сглотнул Колиньяр, — Мой сын Эстебан погиб от руки Первого Маршала… Герцог Алва вмешался в дуэль с сыном изменника, которая его не касалась.

— Разумеется, только вы вправе решать, что и кого может касаться, — Равнодушно произнес Алва, — И все-таки, вы отравили вино не только в моем бокале.

— Бокал короля разбили вы! — Закричал хозяин Эр-Сабве, — Теперь ваших слов не проверить!

— А что насчет бокала королевы? — Вдруг спросил внимательно наблюдавший за всем происходящим Хосс. И поморщился от того, что Бермессер наступил ему на ногу.

Герцог Алва кивнул.

— Есть здесь лекарь?

— Со мной прибыл дворцовый лекарь, — Нервно сказал Манрик, зажимая конопатой, поросшей рыжим волосом ладонью грудь с левой стороны, — Пошлите за ним.

— Передайте мне бокал Её Величества, — Валмон протянул руку. Осторожно крутнул бокалом под носом, окунул в вино перстень с другой руки, немного выждав, показал сотрапезникам изменивший цвет камень, — Вино действительно отравлено.

— Дивно, — Процедил Бермессер, глядя на протискивающегося к Валмону и кланяющегося всем лекаря, — Благословенный Талиг, какие нравы…

Не успел лекарь взять в руку бокал, Колиньяр срывающимся голосом крикнул, рванул ворот нарядного зеленого камзола с искусно вышитым бурым коронованным медведем так, что по столу поскакали золотые пуговицы:

— Королева Ариго шлюха Первого Маршала и сестра изменников короны, я собирался предложить Его Величеству свою юную невинную дочь!

Протянувший было руку к пулярке проголодавшийся от всех переживаний Хосс получил по ладони от Вернера сочный шлепок.

— Не вздумай! Герцог Колиньяр, огласите список тех, кого вы ещё собирались отравить, — Ядовито сказал Бермессер, скрестив руки на груди, — На каком конце стола хотя бы вода безопасна?

Герцог Ноймаринен засмеялся, отставляя свой нетронутый кубок с водой. В свете свечей торские изумруды на его церемониальной цепи горели злыми огнями. Ноймаринен с Алвой встретились взглядами и Рудольф почти незаметно указав на северян, поднял два пальца.

«Обоих, я понял» — Кивнул ему Алва.

— Взять под стражу герцога Колиньяра и его близких, — Зло выговорил Фердинанд, одновременно негодуя на то, что не сразу догадался это сказать и благодарный Рокэ, что тот не отдавал приказание сам, ожидая слов короля.

— Как приятно, что хватают и тащат наконец-то не нас, — Тихо заметил Бермессеру Хосс, — Так непривычно.

— Да, мне тоже нравится, — Вернер наклонился к другу ближе, — Ты заметил этот интригующий жест Ноймаринена и реакцию герцога Алвы на неё?

— Мерялись клинками? — Пожал плечами Хосс. Получив неаристократический тычок локтем от разгневанного графа, легко поднялся и подошел к бергеру.

— Сударь, вы изволили указать на нас пальцем и далее изобразили какой-то загадочный знак, — Игнорируя грозный взгляд Вернера, начал Хосс, — Мы с графом Бермессером страшно заинтригованы, что вы имели в виду?

Не поднимаясь из кресла, Ноймар усмехнулся.

— Ничего особенного, — Неторопливо выговорил он, оглядывая наглого варита, — Если вас возьмут живьем, когда вы уже не будете гостями Его Величества, то привезут ко мне.

— Ощущаю себя шкурой неубитого медведя, — Хосс проводил взглядом конвой, выводящий упирающегося и клянущего на чем свет стоит герцога Алву, Колиньяра, — А с какими целями, позвольте спросить?

— Вам лучше не знать, — Вздохнул Ноймаринен, поднимаясь.

Хосс воспитанно отодвинул ему кресло, изобразил лицом и всей позой почтительное внимание младшего по отношению к старшему. Собственно, обозначенная степень уважения была преувеличенной, оскорбительно крайней, словно Ноймаринен был древним стариком, который вот-вот рассыплется. Бергер взглянул на дриксенца так безмятежно и ласково, что тот перестал ёрничать.

— Это вы у нас светлые волосы любите?

Криво улыбнувшись, Хосс развел руками.

— Люблю, грешен.

Капитан «Верной Звезды» не отшатнулся от руки, отведшей с его лица прядь волос. И выдержал взгляд пожилого бергера со страшной репутацией в упор. Ноймаринен спокойно кивнул.

— Тогда вам у меня в гостях может и понравится.

Бергер вышел из столовой, Хосс вернулся к негодующему Бермессеру.

— И дуэли не надо, встряхнулся, взбодрился… Вот за что люблю это поколение, казалось бы, просто поговорил, а словно в койке с ним полежал… — Он понизил голос, переходя на нордриксен, — Кстати, у Варзов тридцать четыре тысячи на сегодняшний день, это точно. Бирюза языками трепет, попался один лягушонок в мои сети, — Хосс картинно вздохнул: — Светлые волосы меня волнуют, сердцу не прикажешь.

— Будто своему клинку ты можешь приказать… — Тихо фыркнул Бермессер.

— С ним я всегда могу договориться, — Ухмыльнулся Хосс и посерьёзнел: — Надо бы Амадеусу отписать поскорее.

— Вы с любезным другом Амадеусом меня в гроб загоните, — Простонал Бермессер, — И говори на талиг, будь добр. Жаль Эриха, но я был готов к чему-то такому. Хотя бы Пауль уцелел.

— Он теперь тебе будет служить, хотя бы пока мы в Талиге, — Это решение Хосса Вернера более чем устраивало, единокровный брат Говарда, бастард его отца, испытывал к графу Бермессеру искреннюю симпатию. Краем мысли Вернер подумал о том, что вобщем, все Хоссы его всегда любили. Это была приятная мысль. Но с Паулем им было, что вспомнить, ему граф Бермессер доверял почти так же, как Хохвенде, ещё с юношеских лет.

От подошедшего короля Вернер опасливо попятился.

— Мы винили вас, мы были неправы, — Король старательно скрывал бешенство, вокруг него порывался порхать лекарь с платками и пропитанными заживляющими тинктурой тампонами из корпии.

Дриксенцы поклонились куда ниже, чем того требовал этикет.

Фердинанду подумалось, что до марикьярского борделя, эти северяне были куда более самоуверенны. Сейчас они бормотали какие-то уместные благодарности за то, что не получили несправедливого обвинения и не спешили разгибаться. Оллару стало немного приятнее от осознания того, что кто-то так же, как сам Оллар столько лет, теперь бесправен и жалок в его руке. Это еще он до Сильвестра не добрался, но Дорака Фердинанд решил оставить на после Надора, на сладкое.

* * *

Государственных преступников отправили в Багерлее под особым конвоем, герцог Ноймаринен предложил Его Величеству усилить конвой своими бергерами и Фердинанд с благодарностью принял это предложение.

Он был зол и собирался устроить и разбирательство и суд и очень показательную казнь для пытавшихся отравить его Колиньяров.

Путешествие подходило к концу, Фердинанд успел соскучиться по детям, особенно по маленькой Ангелике, которая умиляла отца своей к нему нежностью и милыми повадками.

Дорога в Надор недавно была усажена королевскими кедрами, этот маленький знак внимания Его Величеству казался довольно милым.

Эскорт любовался северными красотами, до зимы было далеко, но после Марикьяры Север заставлял путников кутаться в плащи и снимать шляпы только в натопленных харчевнях и гостиницах.

— В Надоре для Его Величества и Её Величества готовят сюрприз! — Щебетала герцогиня Ангелика, получившая письмо от старшего сына, находящегося сейчас со своим эром в Надоре. Вся знать Севера занималось подготовкой к приёму в Надоре короля.

— После приёма, устроенного Колиньяром, выйти живым из-за праздничного стола в Талиге уже вполне себе сюрприз, — Негромко заметил граф Бермессер, насмешив оценившего его чувство юмора Манрика. Тессорию не нравилось слишком уж любезное отношение к своей персоне обоих дриксенцев, он подозревал в этом недобрые умыслы и ждал от них как минимум попытки завербовать. Но северяне не приставали, иногда с непонятной ностальгией посматривали на рыжего тессория и были забавными собеседниками. До ушей Манрика доходили разные слухи о том, как проходило королевское путешествие по провинциям и он был осторожен, словно старый, опытный лис.

Сейчас дриксенцы ехали позади королевского кортежа, негромко переговариваясь. Они были людьми веселыми и любили хорошую шутку. Однако, оценив чувство юмора Оллара, а также герцога Алва, сами старались шутить подальше от их ушей:

— Когда будем напоминать Оллару о том, что Франциск Оллар служил у кесаря Дриксен? — Лениво спросил граф Бермессер, любуясь рыже-багряной листвой северного леса.

— О, а такое было? — Оживился Хосс.

— О чем ты думал на занятиях по истории? В 389 круге Молний, — Отмеченный ещё в Шванштайн мейстером истории, как даровитый ученик, Вернер теперь с удовольствием вспоминал уроки любимого преподавателя: — Король Талига на службе у кесаря Дриксен. Благословенные времена!

— Хм… Если напомнить, Фердинанд может остаться недоволен, — Хосс посмотрел на карету короля. Шестерка вороных лошадей в дорогой белой сбруе бодро рысила по Надорскому тракту. В карету королевы были впряжены белые кони с черной сбруей. Злить казалось бы смягчившегося по отношению к дриксенцам короля не хотелось.

— Ну тогда не будем вспоминать, что прошлое ворошить, — Легко ответил Вернер. И усмехнулся, сощурившись, — А вот и наш юный герцог. Вырос, похорошел.

Навстречу кортежу скакали четверо всадников. Первым был Ричард Окделл. Он спешился, бросил своему слуге поводья и радостно, от всей души приветствовал короля Фердинанда Оллара и королеву Катарину Оллар в их северных владениях. Третьим Ричард приветствовал своего эра и столько в этом было юношеской чистой радости, что Алва, собиравшийся напомнить юноше об этикете и о своей язвительности, неожиданно для себя, мысленно на всё плюнул и принял чужое от своего существования в жизни счастье. Как должное.

Серые глаза, не тая радости, смотрели Рокэ прямо в душу. Ворону показалось, что Ричард стал выше и осанистей. Впрочем, Повелитель Скал ещё рос.

Взгляды собравшейся сзади придворной стаи жгли спину Алвы не хуже кинжалов. Вслед за Окделлом подошел Валентин, однокорытники явно состояли в большой дружбе и после этой заминки кортеж продолжил свой путь.

Герцогиня Окделлская по состоянию здоровья не могла участвовать в приеме короля, она оставалась в комнатах Алана Окделла, молилась и неотлучно при ней был дворцовый лекарь, старый знакомый Бермессера и Хосса. Насколько дриксенцы могли судить, указания лекарю отдавал лично герцог Придд, действуя в интересах короля и Первого маршала, так что за праздник в честь четы Оллар можно было не беспокоиться. Скисший рыжий тессорий оценивающе рассматривал исподволь юных герцогинь Окделл, вокруг которых кружились молодые бергеры и юные талигские теньенты из королевского кортежа, все знали, что Айрис Окделл отдала своё сердце молодому Реджинальду Лараку, но Эдит и Дейдри были свободны.

— Ещё до конца вечера этих девочек просватают, — граф Бермессер ощущал, что в Надоре есть своё очарование. Слегка поклонился зарумянившейся от внимания красивого дриксенца Дейдри и нашел, что она чудо как хороша.

— Бедная герцогиня, — Вздохнул Хосс, — Хотя если этот эскулап держит её в состоянии сладкого сна, не всё так плохо.

— Бедные будем мы, — Кисло заметил Бермессер, — Изволь поменьше любезничать с Ричардом Окделлом, Ворон на нас зверем смотрит, стоит подойти к его ненаглядному оруженосцу.

— Этот мальчик такой красивый, — Ухмыльнулся Хосс, — Ну как на него не посмотреть. Да ты и сам им любуешься. В его русые волосы бы да красную розу по кэналлийскому обычаю. Да, а ты знаешь, что эти южане вплетают в свои волосы цветы не просто так?

— Прости, не понял, — После пиршественного опыта в Эпинэ Вернер утратил аппетит и украдкой проверял все, что собирался употребить внутрь на особый перстень, на запах и на случайных собутыльниках, выступавших в роли дегустаторов. Сейчас граф смаковал неплохое белое, в Кэналлоа вина казались на порядок вкуснее, но издалека ему куда больше нравилось вспоминать эту провинцию Талига.

— Ну, определенные цветы вплетаются перед помолвкой, розы белые перед свадьбой и красные после первой брачной ночи. Ты никогда не догадаешься, что означает золотая лилия в волосах кэналлийца. Я знал и раньше, но хотел взглянуть на них своими глазами в Кэналлоа.

— Жёлтый цвет лилии? — Праздно задумался Вернер, — Разлука?

— Нет, — Хосс наклонился к нему, — Не желтый, а золотистый, там полно таких лилий в садах за изгородями. Не амариллисовые оранжерейные, и не оранжевые в пятнах, эти и у нас растут, а золотистые, чуть светлее волос Хохвенде. Такой… томительный цвет. Темное старое золото, Оро, кажется, по-кэналлийски, что-то такое.

— А, понял, — Вернер обратил внимание на эти цветы, пытаясь понять хочет ли он видеть эту экзотику странного оттенка в своем цветнике в Дриксен. Но дело повернулось так, что он напрочь забыл о всех цветах юга, мечтая унести ноги из Кэналлоа хотя бы целым, а если повезет, то и невредимым.

— Де оро, вы, двое неучей, — Ворон удовлетворенно смотрел на то, как подскочили северяне.

Бермессер обмахнул влажные от расплескавшегося вина пальцы кружевным платочком.

— Почему вы не танцуете, господа? — Поднял бровь Алва.

— Если вы приглашаете, — Криво улыбнулся Хосс, — То можно и станцевать.

— Не я, — Усмехнулся Рокэ, — Намёк Его Величества.

Покосившись на короля, вольно расположившегося в лучшем кресле Надора, Хосс слегка ему поклонился и смело направился к графине Ларак. На мгновение закатив глаза, Вернер также изобразил повиновение королю и уверенно прошел к Дейдри Окделл, ему даже не пришлось обольстительно улыбаться, девушка отчаянно смущаясь, среди двух претендующих на её руку партнеров, не сомневаясь, выбрала графа Бермессера.

Герцог Окделл вёл в паре герцогиню Ангелику, Рокэ Алва пригласил Эдит Окделл.

В зале Надора грянула торжественная веселая музыка. Новый модный паонский танец, наподобие контраданса, с элементами мистерии, музыканты разучивали не одну неделю. Четыре пары сходились, изображая изобретенные в законодательнице мод, Паоне, фигуры, меняясь с партнерами и в какой-то момент, дамы оказались во внешнем четырехугольнике танца, а мужчины сошлись двумя парами внутри. Алва с Окделлом и Бермессер с Хоссом. Губы Фердинанда изогнулись в улыбке, ему нравилось смотреть на этот танец и на этих мужчин. Сколько сдержанности, ведь по задумке гайифцев, мужчины изображают соперничество за своих партнёрш. Ему нравился этот танец. В Кэналлоа было нечто подобное, парное, тогда ему тоже понравилось. Ах, как юн герцог Окделл… и как на него смотрит Рокэ. Те, кто не знаком с Первым маршалом Талига с детства, как Фердинанд, пожалуй, что и поверят этой маске безмятежности. Но король-то давно знает Рокэ. Дриксенцы безупречно исполняли заученные движения, не отрывая друг от друга глаз. Фердинанд усмехнулся, глядя на этот взгляд.

Танец окончился, вызвав восхищение любующихся им дворян и благосклонность короля. К герцогу Окделлу подошел было юный Валентин Придд, но Генри Рокслей на правах эра юного Валентина, принялся вспоминать то, каким прекрасным мальчиком, подающим столько надежд, был юный Дикон. Переглянувшись, однокорытники приложили все силы, чтобы убрать перебравшего «Слёз» и «Крови» Рокслея из-под очей короля и герцога Алвы. Заснувшего по дороге Рокслея пришлось нести на себе. Запыхавшиеся юноши сдали его личному слуге из рук в руки в прямом смысле этой фразы.

— Не удивлюсь, если сюда заявится Свин и сообщит всем, что вы были его лучшим и любимым унаром, выговорил Валентин, отдышавшись. Удивленно взглянув на него, Ричард Окделл рассмеялся.

— Не пройдёт и сорока лет, прежде чем вы начнете понимать мой тонкий юмор, — Чопорно выговорил Валентин и тоже прыснул от смеха. Он пожал протянутую руку Окделла, это было начало хорошей дружбы перед большой войной.

Тем временем, начался менее провокационный танец, Рокэ мысленно сравнил его с принятой в Кэналлоа сарабандой, и нагнал дриксенцев у небольшого балкончика.

— Перед тем, как всем нам пришлось потанцевать, кажется, вы обсуждали кэналлийские цветы? — Вежливо улыбнулся Алва.

— Не совсем, — Хосс принял с бокала ближайшего слуги ближайший бокал и отпил, — Мы обсуждали причины, которые влияют на выбор цветка в волосах кэналлийца.

Рокэ вздохнул, ощущая, как портится у него настроение.

— И дошли до золотых лилий, — Он недобро оглядел северян, — Талант всё извратить у вас в крови.

— Просто мы вам не нравимся, — Заметил Вернер, чуть насмешливо глядя на любовника, — Кстати, я про эти лилии не слышал, Хосс, что это означает?

— Давно не имеющий применения архаизм, — Сквозь зубы сообщил Рокэ.

— Право первой ночи с собственным ребенком при достижении им возраста согласия, — С удовольствием выговорил Хосс, — До свадьбы отец для детей выше Астрапа и Создателя, это общепринятый закон в Кэналлоа. Отец даже может поделиться своим ребенком со своим другом и будет в своём праве. Никто его не осудит. У меня по спине холодок пробежал, когда я об этом услышал. Это распространяется и на дочерей, и на сыновей, и на мальчиков отданных на воспитание и… на оруженосцев.

Гримаса гадливого любопытства на лице Бермессера появилась и пропала.

— Теперь глядя на любого кэналлийца, я буду гадать, носил ли его отец в своих волосах золотую лилию, — Хосс держался настороженно, несмотря на ядовитые слова.

Губить праздник в Надоре Рокэ Алва не собирался. Тем более, его Ричард был совершенно счастлив, не стоило оно того. Судя по выражению на красивом лице Вернера, он тоже задумался о лилиях и связанных с ними обычаях. И в голову ему наверняка приходили всякие несообразности.

— Предупреждая сплетни, могли бы не вызывать своим гневом ненужных домыслов, — Выговорил Бермессер, оценивающе разглядывал Рокэ.

— Мы с отцом почти не виделись, — Сквозь зубы процедил Алва, понимая, что это здорово смахивает на оправдания, — Ему было не до забытых традиций.

По лицу Хосса было заметно, что он изо всех сил старается не улыбнуться, выглядевший невеселым Бермессер, похоже предпочел бы забыть все происходящее. Насколько Рокэ успел узнать любовника, тот не любил чрезмерностей, которые давали пищу для неотвязных мыслей. Золотые лилии под определение этих чрезмерностей как раз идеально попадали.

Ощущение, что надменному графу тоже только что весьма подпортили настроение новым знанием, Алву не утешало совершенно. Но Ворон славился быстротой реакции.

— Кстати, хотел спросить, о чем вы разговаривали с герцогом Ноймариненом? Перед самым его отъездом, когда бергеры сажали связанных Колиньяров на телеги? — Алва попал в точку, Хосс скривился.

— Не хочу никого обидеть, но… — Он поднял манжету, показывая руку, — Ничего интересного, похоже это просто старость и суеверия… Он спрашивал про мой шрам, вот этот. Не знаю, что взбрело в голову суеверному бергеру, но этот странный на вид шрам, похожий на семилучевую звезду, мне достался с детства. Никакой нечисти, никаких забавных историй, с ожившими статуями, как у милейшего герцога Вальтера.

— И я даже помню, при каких обстоятельствах, — Кивнул граф Бермессер, — В Витфурте, когда я у вас гостил. Мы делали пушку из кувшина и пороха и ещё чего-то. Грохот был такой, что у меня в ушах потом ещё долго звенело. И я весь был в какой-то жирной липкой саже, такое и захочешь — не забудешь!

Понимая, что сейчас они не врут, Алва внимательно посмотрел сперва на шрам, потом в лицо Хоссу. Тот слегка пожал плечами.

Но Рокэ помнил, как Рудольф перекинувшись с дриксенцем парой слов, вдруг всмотрелся в Хосса, потом взял его, опешившего за руку, посмотрел на шрам, что-то коротко спросил. А потом уехал сразу, не ожидая, пока увезут Колиньяров. Рамону Алва уже написал, за «Верной Звездой» начнется особенная охота.

Он желал порадовать Рудольфа, что бы тот себе не придумал, но для этого Бермессер и Хосс должны попасть в Талиг не гостями, а пленниками.

Рудольф, с давних лет больше, чем брат герцога Алваро Алва, человек, дорогой сердцу самого Рокэ, всегда такой добрый к нему, последний друг отца, оставшийся в живых, Сильвестр не в счёт.

-

Сильвестр действительно больше был не в счёт, именно в эту ночь лишняя чашка отвратительно заваренного чересчур крепкого передержанного на огне шадди сгубила всесильного кардинала.

Но в Надоре об этом еще не знали.

Суетливо зашедший в кабинет кардинала Агний на мгновение замер над остывающим телом Сильвестра и оглядевшись, шагнул к столу. Просмотрел бумаги, осторожно возвращая каждую на место, одна за одной. Осторожно вышел из кабинета, скользнул к себе черной тенью. Несколько строк бесцветными, словно вода чернилами, голубь, замерший в клетке спал, его крылья казались сильнее и длиннее, чем у любого другого, но это только если присматриваться. Порода сильных, легких на крыло голубей была выведена в Агарисе специально для таких, как Агний.

Дождавшись первых лучей солнца, Агний выпустил птицу на волю. Высыпал на подоконник крошки и из давно прикормленных голубей, умелым точным движением поймал похожего по расцветке. Несколько капель воды, смешанной с маковым молочком и голубь равнодушно сел в клетке среди крошек.

Осмотрев себя, Агний не спеша заварил слабый шадди и прошел в покои Его Высокопреосвященства, поздоровавшись с его личным слугой, который нес чашу для умывания обычно просыпавшемуся чуть ли не к полудню Высокопреосвященному полуночнику. Удерживающий чашу слуга привычно отворил дверь известному своей неуклюжестью Агнию, впуская его первым, и выронил всё, что нёс, от страшного крика Агния.

Кардинала Сильвестра, всемогущего Квентина Дорака, больше не существовало.

К о н е ц