Наследие огня ( песнь о пламени ) (гет)

Я стоял на краю обрыва, на вершине соседней горы, достаточно высокой, чтобы отсюда мы могли видеть всё. Наша священная гора, сердце нашего мира, была напротив нас, через глубокую пропасть, и теперь она горела. Дым клубился над её вершиной, закрывая собой небо, словно огромная, уродливая туча, несущая в себе смерть. С этой точки открывался весь ужас. Огонь не просто и всё было видно отсюда, как на ладони. Гора, что всегда была сердцем нашей жизни, теперь превратилась в горящую рану. Её вершина, когда-то величественная, исчезла в тучах едкого дыма, который клубился и затягивал небо, делая его свинцово-серым. С детства нас учили, что слова древней песни Misty eye of the mountain below, Keep careful watch of my brothers' souls — это наша молитва, наша вера в защиту. Мы верили, что туманное око горы всегда бодрствует, оберегая нас. Но теперь это "око" было затуманено не только туманом, а удушающим пеплом и ядовитым дымом.

С этой высоты мы видели не просто горящую гору, а оживший кошмар. Туманное око, которое веками оберегало нас, теперь было затянуто не молочно-белым туманом, а удушающей серой пеленой. Это не был обычный дым. Он клубился, бурлил и извивался, словно сотни ядовитых змей, выползающих из недр земли. Он был плотным, почти осязаемым, и окрашивал всё небо в цвет пепла, сквозь который солнце пробивалось лишь тусклым, кроваво-красным пятном.

На самой вершине горы, там, где когда-то возвышались наши святилища, теперь бушевало чистое, яростное пламя. Оно не горело, оно дышало. Языки огня вздымались в небо, словно неистовые руки, пытаясь схватить последние лучи света. В свете этого адского зарева гора выглядела как почерневший скелет. Оранжевые, жёлтые и багровые всполохи проносились по её склонам, оставляя за собой лишь обугленные, чёрные рубцы.

Внизу, в лесу, огонь вёл себя иначе. Это был не единый костёр, а целое войско. Я видел, как отдельные очаги возгорания, словно хищники, подкрадывались к деревьям, а затем, с ужасным треском, пожирали их. Дым от леса был более едким, смешанным с запахом горящей смолы и сгоревшей жизни. Он поднимался тонкими, рваными столбами, смешиваясь с плотным дымом с вершины, создавая огромный, зловещий купол над нашим миром.

Вся эта картина — пылающая гора, удушающий дым и огонь, пожирающий лес, — несла в себе не просто разрушение. Она несла в себе полное отчаяние. Это был не пожар, который можно потушить. Это было безумие, вырвавшееся на свободу. И мы, люди, казались здесь лишь жалкими, крошечными фигурками, бессильными свидетелями конца света.

Старшие маги стояли рядом со мной. Их лица были бледными, изрезанными морщинами, и в глазах, когда-то полных мудрости, читалось только одно — полная и безоговорочная поражение, бегство. Их посохи, когда-то наполненные силой древних заклинаний, теперь служили лишь слабой опорой. Некогда сильные и могущественные в своём умении творить волшебство, теперь мои собрать напоминали поблекшие листья, готовые упасть с ветки.

— Земля горит изнутри, — произнес один из них, и его голос был глухим от отчаяния, словно звучал из могилы.

— Это гнев её сердца. Мы не можем остановить это. Мы можем только бежать, уводить людей из селения

Я не мог принять их слова. Моё сердце сжималось от невыносимой боли. Я смотрел вниз, на лес, который горел, и видел, как пламя, словно голодный, неутомимый зверь, пожирает деревья одно за другим. I see fire, burning the trees... Огненный вал накатывал на лес, и каждый треск поглощаемого огнём ствола отдавался в моей душе. Я видел, как языки пламени поднимаются, извиваются, слизывая жизнь со всего, к чему прикасались. Лес превращался в безжизненную пустошь, где всё было сожжено дотла, остался только пепел и дым. Но самым страшным было другое. Я видел, как огонь не просто сжигает лес, а hollowing souls — опустошает души моих людей. Они смотрели на горящую гору, на огонь, который неумолимо приближался, и их лица были полны страха, обречённости и безнадёжности. Многие из них были готовы сдаться, просто ожидая своего конца. В их глазах не было ни искорки сопротивления, только пустота. Более смелые собирались в путь в поисках безопасного места,

— Я не верю, — сказал я, и мой голос сначала дрогнул, но затем стал твёрдым, как кремень.

— Я не верю, что мы ничего не можем изменить. Мы не должны просто наблюдать, как наш мир погибает. Я найду способ остановить это.

Старый маг покачал головой. В его глазах была нежность, но и сожаление, как у отца, который видит, что его сын обрекает себя на верную смерть.

— Твоя юношеская храбрость делает тебя безрассудным, Келен

— сказал он.

— Никто не может бороться с огнём, который горит изнутри земли.

Я слушал его ответ, и каждый звук был ударом по моей надежде. Старые маги стояли, склонив головы, как будто ждали удара.

— Это конец, Келен, — повторил старейший из них, его голос был сухим, как осенний лист.

— Пророчество говорит: "Когда сердце горы пылает огнём, мир замирает и гаснет навечно. Ибо огонь сей — не пламя, а предвестник забвения".

Его слова ударили меня, но не сломили. Внутри меня всё кипело от ярости и неверия. Я сделал шаг вперёд, мелкие камни хрустнули под подошвой моей обуви.

— Где оно, это пророчество? — мой голос стал громче, чем я ожидал.

— Где написано? В какой книге? Мы читали только часть? Или это просто байка, чтобы оправдать ваше бездействие?

Маги переглянулись. В их глазах не было злобы на мою дерзость, лишь жалость. Та самая жалость, которую испытывают к ребёнку, который не понимает, что такое настоящая боль.

— Пророчество не записано, — ответил один из них, помоложе.

— Оно передавалось из уст в уста, от поколения к поколению. Это не просто слова, это сама суть нашей магии. Мы живём благодаря горе, она наша душа. И если её душа умирает, то и наша умирает вместе с ней.

Я слышал это предание, знал о нем, но сейчас эти слова звучали для меня как признание нашего бессилия.

— Зачем нам тогда вообще магия? — я сделал резкий жест рукой в сторону горящей горы.

— Зачем нам этот дар, если мы не можем изменить реальность? Если мы не можем остановить то, что грозит нас уничтожить? Что толку в посохах, которые служат лишь для опоры? Что толку в наших силах, если мы опустили руки, даже не попытавшись бороться?

Маги молчали. Я видел, как их лица каменеют. Я был для них не просто молодым бунтарём, я был живым упрёком, напоминанием об их собственном бессилии. Оно было не просто в их усталых глазах, оно проступало в каждой морщине, в каждой поникшей фигуре. Они знали то, что знал и я.

Бегство — это не спасение, это лишь отсрочка. Огонь, что бушует в сердце горы, это не обычное пламя. Он не гаснет, не угасает, а разгорается всё сильнее, пожирая свою колыбель. Он — болезнь, которая медленно распространяется по жилам земли.

Я видел это в их взглядах. Они знали, что рано или поздно этот огонь вырвется за пределы горы, поползёт по равнинам, осушит реки и сожжёт всё, что встанет на его пути. Наш мир не просто горит — он медленно умирает. И каждый их шаг, каждое мгновение, что они тратят на бегство, лишь приближает неизбежный конец. Они знают, что бегут в никуда, и что рано или поздно огонь найдёт их, где бы они ни прятались.

Но они продолжали идти. Они выбрали спасение, пусть и временное, для своего народа, для детей. А я выбрал борьбу, потому что знал: если мы не найдём способ погасить этот огонь, рано или поздно он поглотит нас всех. Наш мир будет жить, только если мы будем сражаться за него.

Я повернулся и пошёл прочь, в сторону горящего леса. Я не знал, что найду там, но я знал, что пророчества и слова — это лишь пустые звуки, если за ними не стоит готовность действовать.

Я найду свой ответ. И я докажу, что пророчество — это не приговор, а лишь вызов.

Я не стану спасаться бегством. Пусть мой народ уходит подальше от огня, пусть спасают детей, женщин и стариков — это правильно. Это единственный шанс для них. Пусть бегут, и я буду молиться, чтобы они были в безопасности, чтобы туманное око горы всё ещё хранило их души.

Но я, Келен, не могу уйти. Я — сын Бури, рождённый в грозовую ночь, когда камни падали с гор, а молния разрывала небеса. Это не просто слова, это часть меня. Я не могу просто так бросить свою землю и свой дом на растерзание пламени.

Я не могу уйти. В моём роду никто не отступал перед опасностью. Мой отец, храбрый воин с глазами цвета грозового неба, бился с огненными змеями, которые напали на наше селение, словно демоны ада. Его меч рассекал их пылающие тела, но они снова и снова набрасывались, стремясь поглотить его в пламени.

Моя мать, хоть и женщина, не убежала, не спряталась. Её волосы, чёрные, как беззвёздная ночь, развевались на ветру, когда она бросилась в бой. Её кинжалы сверкали в красном сиянии, словно звёзды, падающие с небес. Она рубила огненных змей, защищая отца, её движения были быстры и смертоносны, как у дикой кошки. Она не боялась огня, не боялась смерти. Она была воином, как и мой отец, и её мужество пылало ярче любого пламени.

И я пойду прямо на гору, в этот огонь. Я не знаю, что ждёт меня там, за пеленой дыма и жара. Возможно, я сгорю, превратившись в пепел, но я найду свой ответ. Я найду причину, почему наша гора, наше сердце, восстала против нас. И я докажу, что мы не просто безвольные игрушки. Я докажу, что мы — творцы своей судьбы.

Я повернулся и пошёл вниз по тропе. Я знал, что мой путь будет опасен и что я могу не вернуться. Но в моём сердце горел другой огонь — огонь надежды, который я не собирался отдавать на растерзание. И когда я шёл по тропе, в моем разуме звучала лишь одна мысль: " And I hope that you remember me". Эти слова были не мольбой, а обещанием. Обещанием вернуться победителем. Обещанием, что наш народ будет спасён.