Игрушка (гет)

Когда их отряд подъехал к вратам Мораннон, все было кончено. С небольшого каменистого пригорка открывалась панорама несостоявшегося сражения — беспорядочно бегущие врассыпную орки и столб багряно-черного дыма там, где стоял Барад-Дур. От сгруппировавшегося в плотный круг войска людей то и дело отделялись небольшие отряды, которые пытались добить удирающего врага, но вскоре оставляли это бессмысленное занятие и возвращались к своим, на ходу перестраивая боевой порядок.

Келеборн досадливо скривил губы:

— Опоздали. Но, смотрю, и без нас хорошо справились. Твое личное присутствие здесь вдвойне неоправданно, любовь моя.

Галадриель до боли в глазах вглядывалась в густой дым, валивший от руин бывшего жилища Саурона. Словно пыталась высмотреть что-то. Или кого-то. На шпильку мужа она безэмоционально бросила:

— Поздороваемся с союзниками, раз уже мы здесь.

Тронула поводья и, не глядя в сторону царственного супруга, двинулась туда, где полоскались по ветру штандарты Гондора.

Лагерь разбили возле ворот. Зачистку внутренней территории решили отложить, пока не уляжется пепел и не рассеется дым. Часы это займет или дни — никто не мог точно сказать. Сейчас на территории Мордора было опасно, и даже не столько из-за оставшихся там врагов, сколько из-за продолжающегося, хоть и вяло, извержения Ородруина и периодически звучащих взрывов. Что именно взрывалось даже гадать не брались — Саурон был известный колдун и алхимик.

Гэндальф, Арагорн, Леголас, Гимли и Эомер сидели в шатре владык Лотлориена — свои они не захватили, полагая, что отправляются на верную смерть. Страшный рассказ о битве за Минас-Тирит они излагали сухо, глаза были усталыми. Галадриель кольнуло чувство стыда. В Лориене было достаточно бойцов, чтобы прийти гондорцам на помощь, однако после отправки отряда в Хельмову Падь, где погиб легендарный воин Халдир, Галадриель согласилась с мужем, что слишком расточительно разбрасываться вечными жизнями эльфов в людских сражениях. И только узнав, что объединенное войско гондорцев и рохиррим собирается к вратам Мордора, она настояла на отправке большого отряда под своим личном руководством. Недовольному Келеборну ничего не оставалось, как присоединиться.

И, как оказалось, Галадриель была не одинока в стремлении помочь добить Мордор. Спустя полсуток лагерь всполошился от беспорядочной толпы орков, гонимых из Лихолесья, куда те в панике бежали ранее. Дезеориентированные твари были буквально насажены на копья людей, а те, что пытались повернуть обратно к лесу, пали под градом стрел бойцов Трандуила. Сам лесной владыка возглавлял свое войско, восседая на огромном лосе, чьи рога были шириной чуть ли не с торговый тракт.

Галадриель недолюбливала чванливого синду, как, впрочем, и он не питал любви ко всем нолдор вместе взятым. Однако, он привез с собой бочонок доброго дортонионского вина и нандорских закусок: сушеных ягод, орехов в меду, острых сыров с зеленью и сушеной оленины. Отца его, Орофера, Галадриель знавала еще в бытность свою в Дориате, при дворе Мелиан и Тингола. Тот был суровый воин, а вот сын его — неисправимый сибарит. Даже в военных походах он умудрялся окружать себя роскошью и комфортом, насколько это было возможно. И, конечно, никакая броня не помешала ему вдеть в уши драгоценные бирюльки, к коим он питал поистине гномью страсть, при том, что гномов терпеть не мог. Галадриель не смогла удержать улыбку, вспомнив, как эту страсть высмеивала Лютиень: «Могучий Ороферион, сверканьем цацок ты пленен». Трандуил багровел от злости, а родители его пытались обратить все в шутку и превозносили ратные подвиги юного лорда. Они не оставляли надежду сосватать сына к дориатской принцессе. Тогда никто, в том числе Тингол и даже проницательная Мелиан, не подозревали, что прекрасная Лютиень тайно встречается с дерзким бородатым воином-эдайн из рода Беора. Ох уж эти бороды мужчин-эдайн. Галадриель помнила, как мягки они на ощупь, когда только начинают отрастать и нежно курчавятся на молодом лице...

Тряхнув головой и отогнав ненужные воспоминания, она подняла бокал за победу.

— За вашу победу, храбрейшие и благороднейшие из эдайн!

Вино и еда растопили лед, из лиц ушла обреченность. Гэндальф, отвлекшись на зелетевшего с шатер мотылька, просиял и поднял тост:

— За наших маленьких героев! Они живы, орлы отнесли их в Минас-Тирит в палаты целителей.

Настроение окончательно поднялось у всех присутствующих, а в разгар застолья в шатер ввалился запыленный и усталый от многодневной скачки верхом владыка Имладриса.

— Элронд, ты тоже опоздал, как и мы, — Келеборн обнял зятя и вручил ему полный кубок вина.

— Эти герои слишком быстры, а мы слишком стары, чтобы тягаться с ними.

— Я снялся с места, как только до меня дошла весть о битве у стен столицы Гондора, — Элронд с благодарностью принял чашу и в три глотка осушил ее, прокашлялся и рассмеялся: — Ты прав, дорогой друг, нам пора на свалку истории.

— Ну если Валинор можно назвать свалкой, — рассмеялась Галадриель и нежно обняла мужа своей дочери и старого боевого товарища.

Они ели, пили, говорили, смеялись, грустили, пели и снова говорили почти всю ночь. А под утро даже смогли заснуть спокойно, впервые за много месяцев, несмотря на редкий грохот со стороны бывшего Барад-Дура.

Наутро, наскоро приведя себя в порядок, собрались на совет и решили, что пора ступить в оскверненные земли. Ородруин утих, свежий ветер развеял дым, и небо, бывшее раньше красным от колдовства и копоти мордорских кузниц, стало наливаться здоровой синевой.

Элронд пытливо взглянул на Галадриель и спросил просто:

— Что ты чувствуешь?

Она невольно приложила ладонь к груди, туда, где долго не заживала глубокая рана от проклятой короны. Долго молчала, будто вглядываясь внутрь себя, прислушиваясь к ощущениям. И, наконец, ответила так же просто:

— Его там нет. Его нигде нет. Похоже, это действительно победа.

Если кому-то и послышалась легкая нотка печали в голосе владычицы Золотого леса, то ее отнесли к скорби о тех, кто вырвал эту победу ценой своих жизней. И лишь Элронд понимающе вздохнул и сказал:

— Тем не менее, нельзя терять бдительность. Саурон не один сидел в своем замке. Даже если все орки разбежались, там могут оставаться верные Тьме люди — их стоит опасаться.

Вернулся небольшой отряд разведчиков с докладом о том, что люди там действительно есть, но не опасные. На удивленные вопросы командир разведчиков пояснил:

— Барад-Дур был главной башней, вместилищем Ока Саурона. Но это лишь башня посреди огромного дворцового комплекса. По сути, это небольшой город с казармами, конюшнями, мастерскими. И там... живут люди. Я так понимаю, они обслуживают весь этот комплекс. Там даже есть дети...

Галадриель онемела. Стоящие рядом люди, эльфы и Гэндальф выглядели не менее ошарашенно. Разведчик тем временем продолжал через неуверенные паузы:

— Есть пострадавшие... мирные. Раненые, убитые в ходе... извержения и обрушения. Но много и выживших — тех, кто успел попрятаться в подвалы. Одного привели, кто откликнулся на вестроне.

Вперед вытолкнули мужчину средних лет с аккуратно подстриженной седеющей бородой. Он был одет недорого, но добротно, если не считать слоя пыли и пепла, покрывающего его с ног до головы. Увидев перед собой сиятельных эльфов, он бухнулся на колени и заголосил на вестроне с заметным акцентом:

— Не велите казнить, владыки, я мирный гражданин, ничего такого не сделал!

— Мирный? Гражданин? — только и смог выдавить из себя Гэндальф.

— Я швец, шью одежду для слуг, даже не для солдат, помилуйте!

— А ты хорошо говоришь по нашему, — заметил Элронд, который первый начал приходить в себя.

— Так я ж сам из Гондору! Меня мальцом в полон увели из сторожевой башни. Почитай десять лет в подмастерьях, потом уж свою лавку завел. Жена у меня, детишки. Все в подполе сидим, молимся, чтобы в живых остаться.

— Кому молитесь? — вкрадчиво спросил Трандуил.

— Эру-создателю, всемогущему и справедливому, — с готовностью отозвался мужчина. — Нашему отцу и покровителю рода людского. Я не то сказал? — тревожно спросил он и обхватил себя руками. — Мы люди простые, кому сказали — тому и молимся. Ежели неправильно, так вы скажите, как нужно — все сделаем, как велите, только не убивайте нас и деток наших!

Победители переглянулись с изумлением. Вот чье имя никто не ожидал здесь услышать — так это имя Илуватора. Арагорн мягко спросил:

— А чьего роду-племени здесь народ живет, добрый человек?

— Как чьего — люди южных земель, отродясь здесь жили, — затараторил мужчина, приободренный «добрым человеком». — И королю своему присягали тыщи лет назад.

— Королю, чтоб его... И ты, гондорец, с ними? — брезгливо спросил Эомер. — И как, нравится?

— Оно конечно, место не самое уютное, южнее-то и леса, и пастбища, и деревни, мы иногда на ярмарку туда ездим. Но здесь, в городе, зато работа всегда есть, голодным не останешься.

— Да уж, гримасы урбанизации, — пробормотал Элронд, — а как зовут тебя, добрый человек?

— Пилион, сударь. Пилион Барандор.

— Хорошо, мастер Пилион. Будешь нашим толмачем и проводником. Бояться нас не надо. Завалы расчистим, кого можно спасти — спасем, кого уже не спасти — поможем похоронить.

Галадриель объезжала город, почти освобожденный от завалов, в компании эльфийских и людских владык, а также примкнувших к ним Гэндальфа, Леголаса и Гимли. С неуютным чувством она узнавала в зданиях разной степени разрушенности мирные строения, такие, как торговые лавки и таверна. Особенно ее смутил особняк с большими окнами и просторными комнатами, уставленными рядами столов, и почти уцелевшей библиотекой. Он выглядел именно так, как выглядели школы у людей и эльфов. И это узнавание доставляло ей дискомфорт. Слово «школа» никак не хотело сочетаться в ее сознании с названием «Мордор». Похожие чувства испытывали и ее спутники, судя по напряженным, смущенным и раздраженным лицам.

На торговой площади начали собираться люди. Это были типичные южане, те, какими их помнила Галадриель со второй эпохи, — темноволосые, кареглазые, смугловатые, с тонкими чертами лица. Тео, Бронвин... Возможно, среди этой угрюмой толпы, старающейся заслонить собой детей, есть их далекие потомки. Они слушали преувеличенно-оживленного Пилиона, что-то рассказывающего им на темном наречии. Несмотря на его воодушевление, большинство слушателей хранило хмурое и недоверчивое выражение на лицах. И немудрено — многие только что похоронили своих близких, и их смерти были связаны с появлением объединенного войска светлых сил. Галадриель, как и другие эльфы, чувствовали себя как минимум непривычно, ловя на себе взгляды, полные не восхищения, как обычно, а ненависти и страха. Как правило, так на них смотрели только орки. Но орков здесь не было.

Не в силах больше выносить эту давящую атмосферу, она шепнула Арагорну, что оставляет ему дела людей, и тронула поводья в сторону Барад-Дура. За ней последовали Келеборн, Элронд, Трандуил, Гэндальф и Леголас с Гимли.

Главная башня крепости располагалась немного на отшибе. От города ее отделяли ремесленные кварталы — кузницы, оружейные, бронницкие — это из узнаваемых. И с десяток цехов и лабораторий, в чьем предназначении еще предстояло разобраться. И это было затруднительно, учитывая, что чем ближе к Барад-Дуру — тем больше было разрушений. С другой стороны башни, вплоть до внешней стены, раскинулся большой кусок земли, отделенный от остального пространства крепости искусственными зелеными насаждениями — несколько рядов деревьев в огромных кадках. Внутри явно была зона отдыха, наиболее пострадавшая под обломками башни. Среди руин угадывались очертания изящных некогда особняков, беседок, фонтанов, бассейнов и клумб.

Здесь тоже были свои выжившие. Галадриель с насмешливым удивлением осматривала кучку прижавшихся друг к другу женщин разных возрастов, прикрывавшихся остатками богатой одежды. Женщины были только эдайн, судя по разнообразию рас, собранные со всех концов Арды.

— Да у него тут был целый гарем, — фыркнул Келеборн, вторя ее мыслям.

Галадриель качнула головой и добавила:

— Какая пошлость... Какой примитив.

— Саурон решил поиграть в варварского падишаха, судя по стилю, — заметил Трандуил, оценивающе рассматривая драгоценности на руках и шеях обитательниц гарема.

От группки отделилась черноволосая девушка, подошла к эльфам, выпрямилась во весь свой крохотный рост и горделиво сказала что-то на темном наречии.

— Позовите Пилиона, — распорядилась Галадриель и улыбнулась девушке как можно приветливее.

Та будто не заметила дружелюбный настрой, раздраженно фыркнула и демонстративно отвела глаза, в нетерпении постукивая пальцами по перекрещенным рукам и всем своим видом показывая, что ожидание ее раздражает. Она была похожа на хрупкую фарфоровую куклу — тонкая и нежная, с красивым бело-розовым плосковатым личиком, на котором ярким цветком выделялся маленький пухлый рот и длинные узкие глаза, указывающие на принадлежность девушки к народам дальнего Зарунья. Сложно скроенное платье из золотистого шелка открывало тонкую шею и узкие лодыжки, талию подчеркивал широкий красный пояс с золотым шитьем. Мочки ушей оттягивали длинные золотые серьги с изумрудами, свисавшие до самых плеч. Запястья сковывали широкие золотые браслеты, даже сандалии были перевиты золотыми цепочками. Галадриель слегка поморщилась от этой кричащей варварской роскоши.

Когда же к первой девушке подошла вторая, высокая чернокожая уроженка центрального Харада, лориэнская королева и вовсе отвела глаза. На харадримке из одежды были только узкая набедренная повязка с ярким орнаментом и широкое, как воротник, золотое ожерелье с голубыми и красными самоцветами. Ее гибкая тонкая фигура обладала гипертрофированно-женственными очертаниями, высокие шарообразные ягодицы впору было использовать как подставку. Эльфы смущенно потупились, только Гимли смотрел на чудесную эдайн разинув рот. Та, ничуть не стеснявшаяся своей наготы, с вызовом осмотрела группу победителей, презрительно скривив огромные, на поллица, губы. Затем наклонила свою изящную голову с шапкой коротких курчавых волос и зашепталась с истерлингской принцессой.

Галадриель условно про себя назвала этих дев принцессами, но, рассматривая женщин гарема внимательнее, поняла, что не так уж далека от истины. По-царски богатыми одеяниями и украшениями, кроме этих двоих, отличались еще только двое. Одна — явно из империи Рун — невысокая и полнотелая, с оливковой кожей и характерными для Прирунья чертами: густыми сросшимися бровями, крупноватым носом с горбинкой и роскошной копной крупных смолянисто-черных кудрей. Она была одета в характерный для империи наряд: расшитый золотом и сверкающими каменьями корсет и широкие шаровары из полупрозрачной голубой кисеи. На ногах золотые туфли с загнутыми носами, на плечах — широкие золотые браслеты с подвесками.

Четвертая «принцесса», судя по наряду, была из племен далекого южного Харада. Кожа у нее была не черная, а цвета речной глины, волосы заплетены в короткие, толстые косички, торчащие в разные стороны, как колючки. Хоть кожа была и светлее, но лицо явно выдавало принадлежность к той же расе, что и чернокожая харадрим: полные выступающие губы, приплюснутый нос. Ростом она была ниже чернокожей, но со столь же выдающимися женскими статями, весьма мало прикрытыми одеждой. Роль туники выполняла пятнистая шкура леопарда, полностью открывающая одну грудь и бедра. На коленях — повязки с нашитыми страусинными перьями, закрывающими ноги до самых босых ступней. И снова золото, везде: в ушах, в носу, в губах, на шее, руках и талии.

Вокруг «принцесс» жались служанки, которых можно было отличить по похожей на господскую одежде и более старшему возрасту. Остальные юные девы были одеты и украшены проще и кучковались особняком. Здесь среди преимущественно смуглых лиц можно было различить и нескольких белокожих и светловолосых северянок. Эти явно рабыни, притащенные из походов. Галадриель не могла припомнить случаев, чтобы орки не убивали всех подряд, а уводили в рабство. Наверняка работа людей, продавшихся Тьме.

Пришел запыхавшийся Пилион, с почтительным поклоном выслушал богатых дев, покивал головой и подошел к эльфам.

— Сии знатные особы просят передать силам Света, что являются лицами неприкосновенными ввиду своего посольского статуса. Что требуют немедленно отправить их по домам вместе с выжившей челядью, снабдив тягловыми животными, провизией и охраной. В противном случае их сиятельные отцы, отправившие своих дочерей в знак почтения ко двору владыки Мордора, будут считать это актом объявления войны Гондора их державам.

— Сколько же этих особ посольского статуса? — насмешливо спросил Келеборн.

— Четверо остались со своими свитами. Была еще пятая — дочь хана степных вастаков — но их двор полностью засыпан осколками башни, выживших нет.

— Смех смехом, но просьбу выполнить надо, — заметил Гэндальф. — Королю Элессару и без того предстоит разбираться с местным народом, не хватало ему еще заботы с воинственными соседями.

— Некоторые слишком далеки для соседей, — пробормотал Леголас. — Но соглашусь, Митрандир, кровь Арагорну попортить могут.

— Не ожидал, что будем заниматься политикой в этом... кхм... месте, — вздохнул Элронд, — но готов предоставить некоторые припасы. Тягловых животных точно нет — мы примчались налегке. Что же насчет охраны...

— Не говорите глупости, милорд, — с раздражением прервал его Трандуил. — Все искомое будет найдено здесь — и припасы, и охрана, и телеги с лошадьми. Просто это надо будет оплатить. Предлагаю из казны Гондора.

— Кузен, мы все прямо или косвенно участвовали в разгроме Барад-Дура, — возразил Келеборн. — Будет справедливо, если мы все поучаствуем и в финансировании.

Галадриель благодарно сжала ладонь мужа и спросила:

— Что с остальными? По-моему, царственные отцы ждут не всех.

— С остальными пусть решает Арагорн, это теперь его подданные, — подытожил Гэндальф и воскликнул: — А смотрите, в руинах самой башни кого-то нашли.

Сердце на миг остановилось, потом затрепыхалось испуганной птицей. Галадриель судорожно вцепилась в поводья, сдерживая порыв пустить лошадь галопом. Небольшая процессия солдат поднесла носилки ближе и остановилась. Сержант отсалютовал и бодро доложил:

— Единственная, кого откопали.

Эльфы окружили носилки, с удивлением глядя на криво лежащую фигурку, покрытую слоем грязи.

— Похороните с остальными, — вздохнул Элронд.

— Но господин... она жива.

Как в подтверждение, с носилок упала тонкая, серая от пыли рука и повисла в воздухе, подрагивая пальцами. Галадриель от неожиданности вздрогнула.

— Как такое возможно? — пролепетал Леголас. — Она пролежала под завалами больше суток.

— Сам не пойму, Ваше высочество, — у сержанта, похоже, было отличное настроение. — Там такое крошево, что когда мы увидели кисть руки, думали, что по частям будем доставать. Однако ж целая, теплая и дышит, хоть и слабо.

Чуткие уши эльфийки уловили тревожный шепот от стоящий позади людей. Галадриель обернулась и увидела, что женщины как будто отшатнулись, некоторые даже тихонько пятятся, со страхом глядя на носилки и коротко переговариваясь.

— Пилион, что они говорят? — резко спросила она.

— Так это... не знаю... молятся, наверное, — всю прежнюю говорливость со швеца будто сдуло. Он переминался с ноги на ногу и старательно отводил глаза от носилок.

— Кто она? — Галадриель была неумолима.

Пилион пробормотал что-то на темном наречии. Женщины умолкли, кто-то скрестил пальцы, кто-то суетливо нащупывал обереги, иные просто застыли, как кролики перед змеей.

— Не понимаю, это имя?

— Ну как бы титул... Можно сказать, любимая игрушка.

— Что? Какая еще игрушка?

— Ну, любимая... — мужчина окончательно умолк, снова по привычке обняв себя за плечи и уткнувшись взглядом в землю.

Понимание, наконец, пришло, и владычица Лориена с замиранием сердца подошла ближе. То же сделали и потрясенные эльфы.

Некоторое время все молча рассматривали выжившую в Барад-Дуре. Под слоем грязи даже лицо не читалось. На черных щеках белели дорожки от слез, волосы сбились в комок. Одежды на ней не было, кроме тонкой золотой цепочки, сплетенной наподобие крупной рыболовной сети и обвивавшей все тело от плечей до пяток. На соединяющих узлах тускло из-под слоя пыли поблескивали драгоценные камни. Судя по телосложению, это была совсем юная девушка, почти ребенок: длинные худые руки и ноги, острые локти и коленки, маленькие треугольные груди и по-мальчишечьи узкие бедра.

Что-то во всем происходящем было не так. И это странное чувство попытался сформулировать Элронд:

— Это дитя впору пожалеть. Но почему же все местные ее так боятся?

— Пилион! — чуть громче, чем следовало, крикнул Гимли. — Иди сюда, бездельник! И скажи нам, почему эту писявку все так боятся? Нам ее тоже стоит бояться?

— Так это, господин... Нам же смотреть на нее нельзя. Кто посмотрит, того король-то наш того...

Галадриель не удержала облегченный вздох и заметила, что всех так же отпустило напряжение.

— Дурак ты, — рассмеялся Гимли, — нет больше твоего короля!

— А, ну это... верно, господин. А кто теперь наш король будет?

— Арагорн Элессар, государь Гондора, — торжественно провозгласил Леголас. — А вот, кстати, и он сам.

Подъехал Арагорн, явно утомленный беседой со своими новыми подданными. Эомер чуть поотстал, на ходу отдавая распоряжения о подвозе провианта и питьевой воды для пострадавших.

Элронд быстро рассказал гондорскому владыке о здешних обитательницах, тот согласился, что принцесс надо со всеми почестями отправить в родные земли, а по поводу принятия новых подданных из рабынь гарема тихонько застонал.

— Друг мой, мы возьмем все хлопоты с ранеными на себя, — поспешил успокоить его Келеборн, — я уже отдал распоряжение о подготовке шатров врачевателей.

— Мои целители также в вашем распоряжении, — добавил Трандуил.

— А эту девочку отнесите в мой шатер, — обратилась Галадриель к солдатам с носилками. — И распорядитесь, чтобы ее отмыли и залечили раны.

— Когда она придет в себя, пошли за мной, — попросил Элронд. — Надо ее как следует допросить.

— И за мной, — вмешался Трандуил. — Эта... игрушка может много интересного рассказать про Саурона.

Девушка сидела чуть боком, привалившись к стенке деревянной бадьи, в которой ее отмывали. Ноги поджаты, руки вцепились в обвивающее тело цепочку, которая сияла золотом и драгоценными камнями, очищенная от пыли. Отрешенное лицо, взгляд расфокусирован.

— Может, она просто сумасшедшая, — предположил Трундуил после очередной порции проигнорированных вопросов.

— Немудрено, учитывая ее положение, — отозвалась Галадриель. — Быть игрушкой у властелина Тьмы — такое не проходит даром для психики.

— Бедное дитя, — Элронд, как всегда, сопереживал смертным, чья кровь текла и в его жилах. — Что ей пришлось вытерпеть за свою короткую жизнь. Такая юная, такая прелестная...

— Саурон всегда любил красивые вещи, — не к месту брякнул Трандуил, разглядывающий, впрочем, не столько саму «игрушку», сколько искуснейше выполненное украшение, обвивающее ее тело.

Галадриель молчала. Ее обуревали противоречивые чувства. Сжавшаяся в комок девушка действительно была невероятно привлекательна, но ее внешность не имела ничего общего с эльфийской. Владычица Лориена, привыкшая к тому, что ее прославляют как самую прекрасную эльфийку Средиземья, вдруг почувствовала себя неуверенно. «Игрушка» была очень по-человечески, очень по-земному красива. С эльфийской точки зрения ее носу, например, не хватало утонченности, губы были слишком полны, брови густы, скулы массивны, широко расставленные темно-бирюзовые глаза — слишком не эльфийской формы, но все вместе это было собрано с таким невыразимым совершенством, что было абсолютно понятно, почему она оказалась в Барад-Дуре на правах любимой игрушки, на которую не смеют смотреть даже коронованные особы.

Насколько Галадриель была знакома с человеческой этнологией, она определила, что дева была родом из племени пустынных скотоводов северо-восточного Харада. Для них были характерны сухие тонкокостные тела, светло-бронзовая кожа, пышные волнистые волосы всех оттенков каштанового (у «Игрушки» они были очень темные, с медным блеском) и яркие, разноцветные глаза. Племя дикое, хоть и славное своей красотой. Основной рацион — верблюжье молоко и мясо пустынных грызунов. Хлеб грубого помола из зерен, выменянных у соседей — по большим праздникам. Из клетчатки — кактусы и фрукты, растущие в редких оазисах. Точно не одна из принцесс, присланных в почетные заложницы. Скорее, рабыня, пригнанная из очередного набега и чем-то зацепившая проклятого владыку Мордора. Вот только чем?

— Насколько серьезно она ранена? — Элронда все не отпускала забота о детях человеческих.

— Ни насколько, — буркнула Галадриель. — Кроме нескольких ушибов и легких царапин она совершенно цела. Истощена — да. Но когда пытались накормить бульоном, ее вырвало. С трудом влили в рот пару ложек воды.

— Давай отдадим ее Митрандиру, может, он ее разговорит? — предложил Келеборн.

— А заодно пусть снимет с нее эту цепочку, от ее продажи гномам, например, мы могли бы компенсировать все наши расходы, — практично подметил Трандуил.

— Да, конечно, — рассеянно отозвалась Галадриель, — но попозже. Я подержу ее здесь еще немного, понаблюдаю. Возможно, в обществе женщины она немного оттает.

Эльфы, поняв намек, засобирались. Келеборн, вопросительно взглянув на жену, пожал плечами и тоже встал.

Когда шатер опустел, Галадриель долгое время сидела молча, напряженно вглядываясь в лицо человеческой девы. Прислушивалась к себе, ожидая почувствовать знакомую боль, произрастающую из густого замеса ярости и желания прикоснуться, ту, что всегда чувствовала вблизи Саурона. Этого не было в помине. Но интуиция, отточенная тысячелетиями, подсказывала, что здесь что-то есть, что-то рядом, какая-то истина... А может, она обманывает себя? Может, ей просто хочется услышать хоть что-нибудь про него? И пусть это будет сущая мелочь или глупость, но хоть что-то...

— Что я хочу от тебя — сама не понимаю, — горько констатировала Галадриель, устав от бесплодной потери времени.

Он встала и направилась к выходу из шатра, чтобы отдать распоряжения слугам. И вдруг за спиной нежный голос прошелестел:

— Возможно, ты хочешь подтверждения своей правоты.

На мгновенье Галадриель остолбенела, потом резко развернулась. Девушка сидела все в той же позе, свидетельствующей о крайней слабости. Но взгляд, направленный на хозяйку шатра, был прямым и ясным.

— Правоты в чем? — Галадриель отметила, что изгнать дрожь из голоса ей удалось не сразу.

— В том, что верно поступила тогда, отказавшись стать его королевой.

Девушка говорила с пришептывающим акцентом, характерным для привычных к темному наречию. Но слова выговаривала абсолютно правильно.

— Что ты об этом знаешь?

— Только то, что говорил Он. Обычно эти рассказы иллюстрировали Его разочарование в эльфах.

— Очень интересно, — саркастически отозвалась Галадриель, но вернулась и уселась напротив девушки, выдавая, что ей действительно интересно. — То есть, я заставила его разочароваться во всех эльфах?

— Скорее, окончательно убедила в том, что эльфы — узко мыслящие, умственно косные создания, привыкшие к статичному созерцанию и неспособные к поступательному развитию, делящие все многоцветные явления сложного мира на черное и белое.

— Надо же, — на сей раз Галадриель постаралась сарказмом скрыть обиду. — Черный властелин кровожадных тварей, оказывается, раскрашивал себя в разные цвета. А он случайно не говорил, какую роль отводил мне в своей деятельности по разрушению и убийствам?

— Его стремление было в исправлении, а не в разрушении, — девушка оставалась совершенно серьезной, несмотря на едкость Галадриели.

— Интересно, как он пытался исправить такое явление, как орки?

— Идею геноцида Он отбросил, поскольку осталось слишком много далеких скрытых гнезд, где искаженцы продолжали плодиться. Полное истребление популяции потребовало бы неразумных затрат времени и энергии. Кроме того, под должным контролем орки приносили пользу: как основная ударная сила на войнах и в качестве чернорабочих.

— И это под его разумным контролем орки нападали на людей, истребляя целые поселения. Хорошо же он исправил ситуацию!

— Если бы контроля не было, эти орды действительно могли бы истребить всех, хотя бы ради еды. Тебе не приходилось задуматься, чем они питаются? Ты бы узнала много интересного о подземных фермах с искусственным освещением по выращиванию гигантских землероек, о плантациях грибов и мхов, богатых витаминами и минералами.

— Отлично, значит, он их еще и подкармливал!

— Он работал много лет над исправлением генома орков, но так и не смог добиться уменьшения их кровожадности, ибо эту черту вплел в их искаженную природу сам Мелькор. Но Он смог направить кровожадность в культурный код, поставив самоограничения в виде почитания воинской доблести и бойцовской этики. Далеко за Восточным океаном есть целый пустынный материк, населенный исправленными племенами орков, почитающими богов и имеющими кодекс воинской чести. Они имеют своих духовных лидеров — шаманов и отличаются зеленой кожей — это побочный эффект от лабораторных опытов.

— Не слышала о таких, — с презрением вставила Галадриель.

— Неудивительно, как раз об этом и говорил Он в контексте ограниченности эльфов. Сколько тебе тысяч лет, владычица Лориена? И сколько из них ты сидишь на одном месте, не интересуясь даже тем, что происходит на дальних рубежах Арды? Какие интересные занятия могут приковать живое создание к одному месту на целые эпохи?

— Тебе не понять! А что ты скажешь об орках, которые разрушили Осгилиат и напали на Минас-Тирит? Где их воинская честь?

— Это расходный материал, который Он использовал в качестве тарана...

— Чтобы уничтожить все живое.

— Нет, чтобы вернуть свое кольцо.

— Зачем? Ради порабощения?

— Ради контроля. Спроси присягнувших Ему людей, землепашцев и ремесленников, строителей и торговцев, рабы ли они? Они трудятся, подчас тяжело, но никогда не бывают голодны. Не вымирают от чумы и холеры, ибо Он ввел обязательные прививки и открыл множество новых лекарств. Южные земли процветают, благодаря понятной и работающей системе, которую выстроил Он. Кодекс прав и обязанностей, налоги и пошлины, торговые связи с Харадом и истерлингами...

— Прошу тебя, дитя, — прервала ее Галадриель, поморщившись. — Оставь эти пропагандистские речи для вастаков. Я уже поняла, что ты хочешь внушить мне мысль о том, какой чудесный шанс я упустила.

— Шанс стать великой королевой, матерью народов — да, упустила. Шанс стоять у истоков прогресса и развития, возможно — облагородить эти процессы, придать им более эльфийский характер. Гасить Его огонь, когда Он слишком увлекался и невольно опалял невинных. Подсказывать более гуманные пути к достижению целей. Да, упустила.

— Это очень увлекательно, но я предпочитаю быть просто Галадриелью, нежели пособницей убийцы и разрушителя, пусть и движимого целью какого-то мифического исправления.

— Что ж, это твой выбор. Тогда не жалей.

— Я и не жалею, с чего ты взяла?

— Ты сомневаешься. На самом деле, это позитивно, сомнения — путь к расширению горизонтов мышления.

Галадриель резко встала и сердито бросила:

— Прекрасно, дожили, теперь меня учит уму-разуму малолетняя наложница Врага. Тебе надо прожить на свете пару эпох, чтобы хотя бы начать понимать меня, мои размышления и горизонты. Жаль, но ты не сможешь, ты же не ограниченный и косный эльф.

— Способность к пониманию не всегда коррелирует с возрастом и расой, хотя зачастую обусловлена ими. Я вижу, что вопрос о том, все ли ты сделала правильно, гложет тебя. Ты поняла, что кое в чем вы с Ним похожи. Например, в целеустремленности.

— Я предпочту вовсе не ставить целей, чем подвергать кого-то риску, для меня цель не оправдывает средства.

— И в случае с Элтариель?

Владычица запнулась и сжала побелевшие губы в полоску. Затем медленно проговорила:

— Что ты знаешь об Элтариель?

— Только то, что она жива.

— Она не выходила на связь много месяцев.

— И не выйдет. Рано или поздно живое существо может устать и возжаждать свободы и покоя. Даже такой преданный боец, как Клинок Галадриели. Не хочешь поговорить о порабощении?

— Она не была рабыней! Она поклялась и...

— И клятва поработила ее, а ты этим пользовалась слишком долгое время, чтобы рассуждать сейчас о целях и средствах с таким непогрешимым видом. Но теперь она свободна и, надеюсь, спокойна. Не очень здорова, но жива.

Галадриель долго молчала, вспоминая светловолосую эльфийку с яркими, чистыми голубыми глазами, глядящими так преданно и благоговейно. Безотказная, прямая, смертоносная. Лучший клинок Лотлориена, лучшая охотница на назгулов. «Госпожа, но они возрождаются. Я устала носить воду в решете. Сколько продлится моя миссия?» «Сколько понадобится. Это не работа на результат, это процесс, которым ты отвлекаешь внимание Врага от внешних границ». «Игрушка» права. Чем она, Галадриель, лучше Саурона?

--

Девушка, словно утомившись от долгих разговоров, наклонила голову к стенке бадьи и прикрыла глаза. Галадриель снова опустилась на стул, в смятении стискивая руки. Пытаясь успокоиться, она разглядывала лицо наложницы и удивлялась, насколько красота может быть не-эльфийской. Красивый по-эльфийски нос должен быть тонким, острым, четко очерченным, с высоким переносьем. Нос «Игрушки» был довольно широким у основания, с низкой переносицей и скругленным кончиком. Верхняя губа, словно вывернутая, почти доходила краем до носа. Это было неправильно, не по-эльфийски, но так гипнотически красиво, дико, одновременно и чувственно, и по-детски беспомощно.

Галадриель понимала, что ей надо оставить эту девушку слугам, которые отведут ее к Митрандиру, и на этом ее миссия закончится, она сможет вернуться к своим делам. Но, как зачарованная, не могла отвести взгляд от этого дивного лица, ей хотелось быть рядом с ней, говорить... о чем угодно.

Когда Галадриель заговорила, голос ее прозвучал неуверенно:

— Расскажи мне про...

— Элтариель? — «Игрушка» медленно, как через усилие, открыла глаза, но голос ее звучал ровно.

— Да... Нет...

— Про Него? Да, я знаю, что ты тоже чувствовала это. Будто все краски мира вдруг поблекли. Неужели чувствуешь до сих пор?

— Конечно, нет.

— Вот и хорошо. Ты ведь даже не была первой, кому Он предложил стать своей королевой. На заре времен Он мечтал преобразовывать мир рука об руку с Мелиан. Но та предпочла красивого эльфа и свой собственный рукотворный маленький замкнутый рай. Затем было долгое служение Мелькору, где Он прошел полный путь от обожания и поклонения до ненависти и страха. Лютиень стала для него новой надеждой. Она взяла лучшее от Мелиан и Тингола, была талантлива, остроумна и открыта для жизненных экспериментов. Как выяснилось, слишком открыта. Именно тогда, узнав Берена, Он впервые обратил внимание на род людской. Но продолжал по привычке цепляться за эльфов до тех пор, пока ты его не переубедила.

— Да, ты уже говорила о его разочаровании, можешь не повторять. Но я выдвину свою версию. Он в итоге сделал ставку на людей, поскольку ими проще манипулировать. Они смертны, а следовательно — жадны до богатств и охочи до сиюминутных радостей.

— Отчасти да, но это было только начало. Чем больше Он узнавал людей, тем больше ими очаровывался. Он задавался вопросом: почему Эру Илуватор создал вторых детей, если первые — эльфы — прекрасны, мудры, бессмертны и безупречны? Что за разочарование постигло Создателя, что он вывел слабых, болезненных, несовершенных мотыльков-однодневок в пику своему первому, казалось бы, идеальному творению?

— И он нашел ответ?

— Он считал, что близок к нему. Пытался что-то объяснить про свободу и несвободу душ, про то, что души эльфов привязаны к месту, а души людей путешествуют меж звезд. Что смертность — это не конец, а часть бесконечного цикла, лежащего в основе мироздания.

— Удивительно, — завороженно прошептала Галадриель. Глаза ее затуманились, мысль устремилась в далекие звездные выси. После долгого молчания она спросила, неожиданно для самой себя:

— Интересно, в каком обличье он являлся к тебе чаще?

— Конечно, он нравился мне в образе Халбранда. Хотя Он сам не очень любил воплощаться в человека. Говорил, что людское тело утомительно — оно всегда чего-то хочет: есть, пить, спать, совокупляться, испражняться. Это отвлекает от дел. Но чтобы сделать мне приятно, он воплощался в Халбранда, зная, как я люблю играть с его бородой. Эльф мне нравился меньше, хотя меня завораживала его холодность. Впрочем, в каком бы облике Он ни являлся, я всегда Его узнавала, даже когда он был волком. Даже когда туманом. Последние годы ему было все труднее воплощаться и он окутывал меня дымкой. Я давала ему попить своей крови и у него появлялись силы на частичное воплощение. Глаза смотрели, губы шептали и целовали...

Девушка запнулась и замолкла, поджав губы, словно стараясь изо всех сил совладать с чувствами. Галадриель передернуло и она раздраженно заметила:

— Только не говори, что он тебя любил. Он в принципе не способен на такое чувство, так что ты себя просто обманываешь.

— Здесь соглашусь, в отношении Него не стоит оперировать такими человеческими понятиями, как любовь или, например, верность. Он относился ко мне, как к домашнему животному, скорее всего.

— Рада, что ты это понимаешь, дитя. Но неужели тебя не злили все эти девушки в золоте, с которыми приходилось его делить?

— А разве тебя злит, что огонь в очаге согревает не только тебя, а факел светит не только тебе, но и тем, кто рядом? И потом, все эти девушки играли важную роль. Он был одержим идеей наследника. Почему Мелиан смогла, а Ему не удавалось?

— Не удавалось?

— Плод, что зрел во чреве, поначалу просто выжигал женщину изнутри. Он долго экспериментировал в лабораториях, но добился только того, чтобы носители плода не умирали. Но ребенок всё не приживался. Вся Его работа привела только к тому, что выкидыши случались на все более поздних сроках беременности.

— И у тебя такой был, правда? — вкрадчиво спросила Галадриель, чувствуя, что девчонка скоро сломается, надо лишь еще слегка нажать. — Возможно, даже не один.

«Игрушка» только сильнее сжала губы и отвела заблестевшие глаза. Галадриель стало стыдно. Малышка слишком умничала, и она, древняя королева нолдор и синдар, увлеклась таким постыдным делом, как сбивание спеси с младшего дитя. А оно, какое бы ни было, всего лишь дитя, к тому же, человеческое.

Искренне раскаявшись, Галадриель сказала с грустной улыбкой:

— А ты, дитя, похоже, очень сильно любила его.

— Он был для меня всем, — со спокойной обреченностью ответила «Игрушка» и все-таки сломалась. Лицо сморщилось, как у ребенка, из груди вырвалось давно сдерживаемое судорожное рыдание, трясущиеся руки подползли к лицу, ногти впились в волосы. — Всем, он был для меня всем, — вырывалось из нее вместе с всхлипами, — моей жизнью, моим светом. Я... не... хочу... Не хочу жить...

Сердце королевы сжалось, она готова была сама заплакать. Но больше ей хотелось обнять это дрожащее тело, обогреть, успокоить, напеть ей песню, которой эльфы убаюкивают своих малышей. Убаюкивали, когда те еще рождались. Нос защипало, глаза заволокло туманом, она сама не заметила, как притянула юную наложницу к себе, обвила ее руками, будто пытаясь запеленать, как прижалась губами к мягким, теплым кудрям на макушке. Сквозь сомкнутые губы она мычала мотив той древней колыбельной, чьи слова позабыла две эпохи назад. И сама убаюкивала себя, впадая в сонное оцепенение. Галадриель поняла, что очень сильно устала, даже выносливый эльфийский организм нуждается в отдыхе, а его не было уже давно. Ее убаюкивало и то, что вздрагивающее тело Игрушки тоже постепенно успокаивалось. Девушка обмякла, уткнувшись лицом в руки Галадриель, мгновенно ставшие мокрыми от ее слез. Всхлипы раздавались все реже, судорога сотрясала спину наложницы все слабее. Им просто надо отдохнуть. Им всем надо отдохнуть.

Сквозь дрему пробилась мысль, которую Галадриель пыталась отогнать, но, поняв, что не может, лениво оформила в слова:

— Забавно, что такая юная девочка говорит, как ученый старец.

«Спит. Зачем ее будить?» — пронеслось в голове королевы, но она все-таки, следуя каким-то скорее инстинктам, потрясла мирно вздымающуюся во сне спину наложницы.

— Сколько же тебе лет?

Сонно моргая осовелыми глазами, девчонка приняла положение сидя. Галадриель с удовлетворением заметила, что недолгая дрема пошла ей на пользу: мертвенно-бледные до этого щеки разрумянились, в глазах и губах появился блеск.

— Лет? Каких лет? — пролепетала она.

— Тебе на вид не больше четырнадцати, — усмехнулась Галадриель. — А говоришь, как наш библиотекарь. А тот видел еще свет Древ.

— Восемнадцать, — Игрушка окончательно проснулась и снова приобрела прямоту и ясность взгляда. — Он сказал, что только в этом возрасте человеческие женщины становятся готовы к вынашиванию ребенка не только физически, но и психологически. Выгляжу младше из-за систематического недоедания в раннем детстве. Плюс генетика нашего племени.

— Вот и я о чем, — рассмеялась Галадриель, — «психологически», «генетика»! Много ли верблюжьих пастушек из северного Харада употребляют такие термины в разговоре?

— У Него прекрасная библиотека. Была... Чтением я спасалась от одиночества. А когда появлялся Он, один разговор с Ним часто стоил десяти прочитанных книг. Люди быстро учатся. Наверное, смертный удел подстегивает нас торопиться во всем — в познании, чувствах, действиях. Мы жадно поглощаем все, от еды до информации, мы питаемся эмоциями и фонтанируем ими, причем с равной страстностью — и добрыми, и злыми.

Девушка легко встала и подошла к столику с кувшином вина и фруктами. Налила воды в хрустальный бокал королевы, отпила глоток, отщипнула крупную зеленую виноградину и задумчиво положила ее в рот. Она двигалась с ломким изяществом, как вчерашний подросток, только начинающий осознавать силу своей притягательности. От бледной немочи не осталось и следа.

Галадриель рассердила та бесцеремонная непосредственность, с которой Игрушка угощалась с ее стола, не спросив разрешения. Особенно вид бокала в хрупких пальцах человеческой девушки выводил ее из себя. Следуя неосознанному порыву подойти и забрать свою вещь, она дернулась... но не смогла пошевелиться. С нарастающей паникой королева делала попытки снова и снова и всякий раз застывшее тело не шевелилось даже на волосок.

— Что это? — прошептала Галадриель. — Что... что... что со мной?

Она подняла взгляд на Игрушку, молча прихлебывающую из бокала красное, как кровь, вино. Кровь. Кровь на руке. Королева в ужасе уставилась на свою руку, в которую уткнула лицо заплаканная девушка, когда Галадриель баюкала ее, успокаивая. Вспухшая рана с почти уже свернувшейся кровью и полукружьем следов от укуса.

— Что ты со мной сделала? Как? Кто ты такая, тварь? — голос Галадриель срывался от страха и гнева, которые боролись между собой, не желая уступать друг другу.

— Мне было восемнадцать, когда Он спас меня от смерти. Девушкам Дворца Красоты никогда не нравилось, что он держит меня в личных покоях, не отпуская от себя надолго. В день моего восемнадцатилетия Он должен был взять меня на ложе. Они приготовили красивый пирог и поздравили меня с днем рождения. Мы мило провели время — пели, танцевали, пили вино. Я съела два или три куска пирога — он был волшебно вкусен. И нашпигован всеми ядами, которые девушки смогли достать. Он нашел меня на полу в луже рвоты, с застывшей пеной на губах и с угасающим сердцем. Напоил своей кровью. Потом кровью людей и эльфов. Потом кровью орков и варгов. Потом вызвал Тхуренгветиль и заставил ее поделиться своей кровью. Потом Шелоб. Это было триста восемьдесят шесть лет назад.

— Так ты нежить?

— Нет, я живая. Не успела тогда умереть. Скорее, мутант. Рукотворный продукт Его сумрачного гения... И да, это ответ на твой вопрос: представь, сколько обычный человек, жадный до знаний, способен прочитать книг за свой век, умножь это на три с половиной — и становится понятно, сколько всего набито в моей бедной маленькой голове. Конечно, рядом с тобой я все равно дитя, и ты прочитала на порядки больше моего. Я бы с удовольствием поговорила с тобой об астрономии и геометрии, строении органических веществ и механизмов, недрах земли и морских глубинах... Но тебе, я вижу, не до этого.

— Ты... кровосос... Убийца!

— Я не убийца, — обиделась девушка. — На своем долгом для человека веку я убила всего одно существо, и то случайно. Накачанная кровью и лекарствами, я вырвалась из лаборатории, наткнулась на орка и оторвала ему голову. Я не понимала, что со мной происходит, не чувствовала силу, которая меня переполняла, не могла контролировать рвущуюся из меня энергию. И до сих пор жалею, что так получилось, мне неприятно об этом вспоминать.

— Лгунья, — от беспомощности из глаз Галадриель потекли слезы ярости и отчаяния.

— Не солгала тебе ни одним словом.

— Что ты со мной сделала, почему я не могу пошевелиться?

— Я впрыснула в ранку обезболивающий и парализующий яд. Выдвигающиеся из десны полые клыки позволяют безболезненно сделать инъекцию подходящего случаю состава. Он называл меня своим лучшим творением. Не бойся, это пройдет через несколько часов, когда я буду уже далеко.

— Тебе не уйти, упыриха!

— Глоток из твоей вены дал мне прилив сил. Прекрасная кровь, поздравляю. Чудный коктейль нолдор и тэлери с редкой приправой — драгоценной ваньярской кровью. Перед уходом я навещу короля Трандуила и вкушу чистой, неразбавленной синдарской крови. А владыка Элронд подарит мне настоящий пир — крови майя Мелиан, перворожденного синды и древних беорингов — первых благородных воинов людского племени.

— Как ты собираешься к ним подобраться?

— Очень просто, используя их слабости. Трандуил только что слюни не пускал, разглядывая мою цепочку. Элронд растает от слез бедной человеческой девочки — ведь он так любит человеков.

— А моя слабость, стало быть, Саурон, — горько констатировала Галадриель.

— Это же очевидно, — в голосе Игрушки послышалось совершенно искренне сочувствие.

Она поставила пустой бокал на столик и взяла со спинки стула серо-голубой плащ, небрежно сброшенный туда королевой.

— Подожди, — Галадриель словно пыталась зацепиться за какие-то невидимые возможности, чтобы остановить вампиршу. — Пусть глоток крови дал тебе бодрость, но мне странно видеть твое хорошее настроение. Ведь несколько минут назад ты рыдала и говорила, что не хочешь больше жить. Вранье? А как же утверждение, что ты не лжешь? А твоя любовь к Саурону?

— Я звала его Майрон. Я действительно не хочу жить. Но должна. Не ради себя, — девушка инстинктивным жестом положила ладонь на свой плоский живот и Галадриель ахнула. Поняв, что выдала себя, Игрушка смущенно улыбнулась, потом вновь погрустнела. — Он окутал меня плотным туманом, спасая от рушащихся сверху обломков. Даже развоплощенный, Майрон был силен. Когда опасность для меня миновала, Он убедился, что плита над головой держится крепко, и начал таять. Последним усилием Он послал импульс энергии, вдохнувший жизнь в плод, зарождающийся в моем чреве. После этого растаял окончательно. Но частичка Его силы живет во мне, она не позволит снова случиться выкидышу. Больше всего я бы хотела растаять, превратиться в дым, смешаться с Ним, отправиться ли к звездам, упасть ли в черную бездну, главное — вместе с Майроном. Но мне надо жить, и я всех переживу ради этого ребенка.

Девушка запахнула плащ, подошла к Галадриель вплотную и положила прохладные ладони на ее виски.

— А чтобы ты не вздумала кричать, я тебя усыплю. Не бойся — когда ты проснешься, я буду уже слишком далеко, рана на твоей руке затянется, и ты сама не будешь уверена — был это странный сон или игра усталого воображения. Спи, владычица леса, мне было приятно поговорить с тобой. Даст Создатель, больше не увидимся.

Сквозь туман Галадриель смотрела, как тонкая фигурка, завернутая в ее плащ, выходит из палатки, а потом провалилась в тяжелый сладкий омут.

___

Несколько лет спустя, Галадриель сидела в своих временных покоях в Ривенделле, по привычке перебирая почту. Лориэн они с Келеборном покинули недавно, но и здесь не собирались задерживаться. Все было готово к отплытию в Валинор. Эта почта ей была, в общем-то, совсем не нужна, ее интересы и мысли сейчас были далеко за океаном. Но и привычка прочитывать все донесения, записки, сплетни и даже рыночные песенки от своих соглядатаев, раскиданных по востоку и югу Арды, слишком плотно укоренилась за последние годы.

Одна записка ее заинтересовала. Она рассказывала байку, подслушанную на невольничьем рынке одного из княжеств далекого Зарунья. Это была красивая история о том, как богатый купец, торговавший с царьком еще более далекой восточной страны, подарил тому прекрасную рабыню в благодарность за снижение пошлин. Красавица, одетая лишь в золотую сетку с драгоценными каменьями, станцевала для правителя и так его очаровала, что он взял ее себе в жены. И живут они — поживают, да добра наживают, и наследник у них родился — царевич смышленный не по годам, красивый и золотоглазый. Вот так вот, шептались рабыни на рынке, можно из грязи да в князи-то попасть.

Галадриель свернула письмо и задумалась. Сейчас бы впору бежать, кричать, трубить, бить в барабаны, разворачивать знамена, собирать войска... Но вместо этого она поднесла письмо к свече и смотрела, как оно догорает, рассеянно улыбаясь каким-то свои мыслям.

В комнату вошел Келеборн, вопросительно взглянул на жену и на дымящиеся в золотой чаше почерневшие клочки бумаги.

— Каких только глупостей не начитаешься, — легко рассмеялась Галадриель. — Хорошо, что скоро это закончится. Хотя, иногда я буду скучать по этой чепухе. Ты с новостями, любимый?

— Да, прибыл Леголас. Это значит, что нам некого больше ждать и мы можем отправляться в Серые Гавани.

— Вот и хорошо, любовь моя. Вот и хорошо.

* * *