Огонь Света, таинство Тьмы (джен)

Осеонские сигареты. Он курит осеонские сигареты. Бешеных денег стоят, между прочим.

Тонкие пальцы подрагивают, зажимая тлеющую бумажную гильзу.

Резко очерченные полные губы (накачивал!) прихватывают мундштук сигареты, щёки втягиваются, серо-зелёные глаза щурятся, ноздри тонкого носа подрагивают и выпускают струйки ароматного дыма. Рот округляется, глаза на мгновение приоткрываются и снова лукаво щурятся, а изо рта, порочного рта Аркесса вылетает дымное кольцо, он, глядя на меня из-под приопущенных густых ресниц, снова делает неуловимое движение губами и ещё одно кольцо дыма вырывается, крутясь, пытается догнать первое и запах сгоревшего табака и отдушек достигает моего носа.

Томно стряхивает пепел.

Отсветы ядовито-розовых и ярко-синих горящих букв уличных реклам, перебегают по лицу Аркесса. Он крутит по столику кантины, у окна которой мы с ним сидим, высокий бокал разноцветного коктейля, тонкими пальцами вынимает сигарету изо рта. Не отводя от меня провокационного взгляда, чуть наклоняется к длинной трубочке. Будто нарочно не может её поймать и сжимает несколько раз воздух подкрашенными губами. Снова усмехается, ловит непослушную трубочку, отпивает химозное варево, которое Рутер выдаёт за коктейли и, откинувшись назад, на спинку хлипкого стульчика, так, что становится видна нежная шея с наползающей на неё замысловатой татуировкой и, провоцируя меня взглядом, дотрагивается кончиком розового язычка до верхней губы.

Ох, Арки, Арки… Знал бы ты, чего ради я почти каждый вечер подсаживаюсь к твоему столику…

Я опускаю глаза вниз, к своему бокалу. Снова поднимаю взгляд и Аркесс, усмехнувшись, запускает пальцы в отросшие тёмные непослушные волосы, встряхивает их, поправляя и открывая маленькое розовое ушко проткнутое колечками пирсинга.

Это игра. Мы так играем. Он соблазняет, а я… Я изображаю недоторогу…

Колченогий дроид, поскрипывая изношенными железными суставами, подкатывает к нашему столику:

— Господин Дило, хозяин Рутер просит вас посмотреть этого дроида…

Я частенько захожу в эту кантину и за помощь в починке дроидов, обслуживающих клиентов и суетящихся на кухне, её хозяин угощает меня своими коктейлями. Кантина, вообще, так себе. Заходят местные, несколько проституток всех полов снимают желающих развлечься. Аркесс в их числе — зарабатывает себе на сигареты, немудрящую жратву, наполовину состоящую из клоновских пайков — редкостная гадость, но в ней есть все необходимые минералы и дозу спайса.

Он бы давно уже сторчался, свалился ниже, на десяток уровней так точно и отсасывал бы там по углам за дозу, заживо разлагаясь от неведомых инфекций, но…

Он одарённый… Я это чувствую. Сила отметила его своим благословением. Ну, как благословением…

Наш сквад неполон…

Сквад… Я усмехнулся своим мыслям, отвлёкшись от Аркесса.

Я, Олли, Леди, Сирен, Венис… Нас пятеро.

Для полного сквада Силы не хватает ещё одного. Все мы слабосилки — от 1000 до 300 мидихлориан и в Силе нам ничего не светит, если мы не объединяемся, не сливаемся вместе через Силу. Но кто попало нам не подходит. Аркесс, например, не подходит. Я проверял. Есть у меня кристаллы…

Вернее, не так, у меня есть браслет из чёрных бусин. Бусины эти… Но об этом потом. Так вот. Проверка проста — снимаю бусину с браслета и кладу на ладонь кандидата. Если бусина впитывается в ладонь — наш человек. Если нет, то нет. Аркесс, помнится, долго удивлялся, чего это мне взбрело в голову. Покатал чёрный, как смола, шарик на ладошке и отдал обратно мне…

Ситх его знает почему, но… Сила… она… так считает… И моя интуиция подтверждает это. Там, внизу, она развивается нереально и разумные очень быстро учатся доверять ей. Мне надо здесь быть.

И вот и торчу я в этой кантине почти каждый вечер. Хотя, как вечер… На Корусанте, особенно внизу, так — когда захотел тогда и вечер. Стандартные сутки — 24 часа. Почему? Дурацкое число. Говорят, что 24 очень удобно делится на части. Но 36, например, ещё удобнее.

Над стойкой Рутера — в баре он заправляет сам, висят часы с 24 часовым циклом.

20 часов, 15 минут. Вечер.

Так вот, о Силе.

Какие-то придурки не нашли ничего лучше, чем построить в самом низу звёздный суперразрушитель. «Лусанкию». А потом, когда он взлетел, проломил все перекрытия уровней до самого верха и сжёг своими щитами и двигателями кучу народу, образовался Провал. Здоровенная многокилометровая дыра, от самого грунта Корусанта до верха… до звёзд… У нас там говорили, что диаметр Провала — это день пути, на своих двоих. Да…

Оплавленные, изорванные конструкции уровней, никогда не видевших света Прайма — нашего солнца и тысячи и тысячи существ живших во мраке Нулевого уровня.

Я почесал плечо… в своё время вляпался в кислотный след гранитного слизня… Кстати, хороший урок для того, кто не слушает свою интуицию. Я слушаю… Теперь…

Повернувшись на стульчике и оказавшись боком к Аркессу, так и продолжавшему с полуулыбкой разглядывать меня (влюбился что ли?), потыкал пальцем в сенсорную панель дроида, торчавшего около моего столика. Та-ак, что тут у нас…

Сила, хоть и такая урезанная в моём теле, позволяла мне, особенно после слияний в скваде, диагностировать простенькое оборудование.

Сила. О, Сила...

Там, внизу, она не такая как здесь — на семь уровней ниже развлекательного сектора Ускру.

В Провале, на Нулевом уровне есть таинственные, странные и опасные места. Ограбить и убить просто так могут и на тысячных уровнях, но ниже… ниже творится нечто невообразимое.

Нулевой уровень. Как в своё время рассказывал Хозяин Те (ох, и сука!), первые постройки Нулевого тысячи и тысячи лет стоят здесь, никто не вспомнит для чего они были изначально. Тысячи и тысячи лет нарастали поверх этих строений всё новые и новые, выше и выше, закрывая путь свету, воздуху и дождю. Но и Нулевой уровень — не самое старое, что есть на этой планете, есть нечто древнЕе. Под ним, под Нулевым, вгрызаясь в кору планеты далеко вниз, лежат неведомые руины, и только часть из них выходит на поверхность.

Даже в полной темноте есть свет. Но в развалинах под Нулевым переносчики света — фотоны, вязнут. Вязнут в этой абсолютной тьме, уплотняющейся по мере продвижения вглубь. Даже самые яркие осветительные приспособления не дают достаточно света, он теряется, гаснет, словно лучик от детского фонарика в мутной воде. И если бы терялся только свет! Такое же происходит и со звуком. Который слабеет, слабеет и полностью сходит на нет, как бывает, если наушники внезапно отключились от источника.

Убегая от ктонов, грамотно загонявших меня в ловушку, я пробирался в древние развалины дальше и дальше. Как оказалось, здесь можно существовать. Если бы…

Воздух пригоден для дыхания, однако содержит в себе странный газ — мельчайшие частицы, поглощающие абсолютно весь свет. Они налипают на поверхность тела, одежду, глаза, волосы, они проникают внутрь сквозь поры кожи. Залепляют луч убогого, едва живого фонарика — я его прицепил на карман комбеза, чтобы не занимал руки. И этот газ, это вещество, эти частицы — всё это идёт из руин.

Они поглощают не только свет, но любое излучение вообще. И как бы ни были устроены органы восприятия существ, оказавшихся здесь, они становятся бесполезны. Будь то слух, зрение, обоняние, даже вкус… единственное, по чему можно ориентироваться — вибрация почвы, родной поверхности планеты, твёрдой, сухой, не видевшей дождя и света тысячелетиями.

Пыхтение ктонов, их взвизги за спиной гнали меня дальше и дальше. Переставляя ноги в абсолютной темноте, я вёл рукой по выщебленной стене, а затем просто опустился на четвереньки — так проще не нарваться на провал в полу и улететь навсегда в вечный мрак. Да и вибрации грунта можно почувствовать, прикладывая ладонь к растрескавшейся почве.

Даже те, кто способен чувствовать Силу, здесь слепнут. Старик джедай, укрывавшийся в Провале от неведомых врагов, рассказывал как-то, что видеть Силу можно. Видеть её переплетающиеся нити пронизывающие всё во вселенной, слышать в Силе. Он показывал нам пару фокусов, а мы смотрели, раскрыв рты. И ещё он говорил, что в развалинах под Нулевым всего этого нельзя. Как он сказал, «нельзя даже чувствовать самого себя». Он пробовал ходить в развалины…

Движение во мраке, когда у тебя нет ни зрения, ни слуха, ни обоняния, ни вкуса и только каменно-сухой грунт под руками и коленями ещё позволяет чувствовать хоть что-то.

Кажется, будто нельзя вдохнуть, а воздух такой густой и тяжёлый, словно жидкость, словно густая чёрная слизь. Остаётся только утонуть в этом мраке, позволить ему заполнить лёгкие, проникнуть внутрь и умереть… или, наконец, адаптироваться. Заново научиться дышать. Научиться принимать этот тяжёлый воздух, впитывать кислород из него каждой альвеолой своих лёгких, а вместе с кислородом и эти мельчайшие частицы тьмы. Они проникают в кровь, они текут вместе с ней по всем сосудам тела, оседают в клетках, органах и тканях. Передавая им свой отсутствующий цвет. Чёрный, всепоглощающий и не отражающий абсолютно ничего.

А потом остаётся только одно — ощерившись от пустоты внутри и до хруста растянув челюсти в беззвучном крике — ибо звук здесь не существует, понять, снова почувствовать навалившимся вязким комом мощь, неизбывность, всепроникающее присутствие Силы.

Это не та Сила, которую привыкли чувствовать обычные одарённые в галактике, джедаи, ситхи, шаманы и всякие другие, нет. Но это та Сила, которой она на самом деле и является.

То, что можно воспринять только здесь. То, что больше жизни и всех живых существ, то, что было в галактике до того, как появилась жизнь. Сила была всегда. Такая Сила. И эта Сила на самом деле руководит всем. Эта Сила создала жизнь, что в свою очередь дала начало той Силе, которую знает вся галактика. И эта изначальная Сила не похожа ни на что из когда-либо известного. Не так много мест осталось во вселенной, где её бы можно было ощутить. Так я тогда это почувствовал. А почувствовав, ощутил, как под пальцами, царапающими пропитанную этой Силой землю, скользят и пересыпаются стеклянные камешки.

Там, наверху, властвует Живая Сила, что отражает жизнь, и Великая Сила, в которую все уходят после смерти (нам так рассказывал тот джедай), но обе они — часть той изначальной Силы, которую уже не помнит никто. Изначальная — создаёт жизнь, Живая — её проживает, Великая — возвращает её энергию после смерти. И те, кто делит Силу на Свет и Тьму, руководствуясь понятиями абстрактных «Добра» и «Зла», эмоций и покоя — куда большие слепцы, чем ослеплённые здесь. Безусловно, есть Тьма и Свет, но они порождают друг друга, и существуют независимо от живых существ, что используют Силу, руководствуясь волей либо эмоциями.

Привалившись к холодной стене, я зачерпнул целую горсть стекла и, пересыпая её из ладони в ладонь, продолжил размышления.

Зачем нужна Тьма? Свет даёт жизнь, и он же её отбирает, но Тьма хранит её. Как хранит она и сам Свет. Как хранит она всё. И когда приходится захлебнуться Тьмой, когда она течёт вокруг и внутри, накрывая всё новыми и новыми волнами, когда она, неспособная убить, кажется, убивает заживо… она лишь поглощает. Обволакивает мягкими лёгкими прикосновениями, и некуда бежать, некуда прятаться, ведь она уже здесь, она всегда была здесь и всё, что в неё попало, и все, кто в неё попал — уже Тьма. И я в неё попал. И сидел у стены, в расползающемся от воздействия Тьмы, комбезе, ошеломлённый новыми ощущениями и новым пониманием того, что мне открылось в этой Тьме.

И можно кричать, не слыша собственного крика, и можно плакать, не чувствуя своих слёз, можно неподвижно стоять, не ощущая совсем ничего, даже о земле под ногами забыв. Всё бесполезно. Ведь эта Тьма, это абсолютная Тьма, эта изначальная Сила — это душа Корусанта. Это сам Корусант. И он никогда не поверит слезам…

… ковыряясь в потрохах дроида прямо в зале кантины я вспоминал, то, что со мной было внизу.

А дорожка электрической цепи повреждена вот здесь и здесь… Сейчас он питается по резервной схеме. Сколько лет по резервной… шкандыбает, скрипит, перезагрузку не проходил больше чем я живу. В шаге от образования личности.

Как я туда попал?

А просто. Здесь, не Нулевой, конечно, а всё, что повыше, принадлежит Чёрному солнцу. Уроды те ещё. Вербуют детей в свои ряды. Барыжат спайсом, проституция, нелегальные ставки на всё, что угодно, контрабанда запрещённых веществ, работорговля. Ходит слушок, что всё руководство Чёрного солнца состоит из фоллинцев. Я был в одной из уличных банд, подчинявшихся виго сектора, а тот, в свою очередь ходит под виго уровня. Мать моя давно махнула на меня рукой, к тому же мужик у неё появился. А пошёл внешностью я в неё. Когда-то, говорят, она была зажигалкой ещё той.

Она на дежурстве была в тот день. Горничной в мотеле. А этот подпил с дружками, ну, и попытался от меня интима добиться. А я уж большой тогда был. Да. Тринадцать стукнуло. Вывернулся из пьяных лап и бежать. У меня тогда дружки хорошие были. Свели с кем надо. Ну, и остался я в банде. Воровали. Если надо, то по указанию старшего блока громили кантины или магазинчики хозяев, которые платить не хотели. Прохожих задирали. Кто послабже, естественно. Курить научился. Спайс попробовал. Ничего так жили. Весело.

Потом нашего старшего блока наверх двинули — видно чем-то выслужился перед виго сектора. А на его место вожака соседней банды поставили. Мы с ними цапались пару раз. Даже на разборки ходили. У нас в основном хуманы были в банде, а у них кого только не было. Даже родианцы. Подлая раса. Всегда норовят из-за спины ударить.

Вот раз шли мы вчетвером из блока нашего. И тут этих сразу десятка полтора подваливают. Тутта Бисс, главарь наш, едва крикнуть успел, как ему цепью прилетело, ещё двоих в биты и в ножи взяли, а я последним шёл, успел развернуться, побежал. Гнали меня. Гнали долго — ещё бы, я видел, кто напал. На своих нападать не по понятиям. Если предъявы какие, то по закону надо. К старшему. Он рассудит.

А тут…

Зажали в тупике меня. Там как раз напольный флимсипласт вверх заворачивался. За ним завал был и потом — Провал. Навалились вшестером. Нож выбили. Руки за спиной связали. На пол завалили. На голову, на плечи насели.

Тварь эта — Римло Стин, новый начальник банды второго блока, штаны с меня сдёрнул и первым пристроился. Остальные ржут, мол, сучка норовистая попалась. Родианец там был. Он, пока Римло на мне елозил, меня за волосы схватил и булькает там что-то, типа, если бы не маска то, он бы, как я всех через себя пропущу, задницу бы мне отрезал. Больно уж ему хуманские задницы в соусе трикко нравятся. И бутылочку соуса этого поганого мне показывает. У нас действительно по закоулкам пару раз находили выпотрошенных. И задницы у них отрезаны были.

Отвалился Римло. Пока штаны натягивал, то да сё, ещё один любитель вышел, присел надо мной, наклонился. И так это меня разобрало в тот момент, что извернулся я, добрую половину волос своих у родианца в клешне оставил. Вмазал второму головой в нос и как был, в одной только майке в завал протискиваться начал. Головой вперёд нырнул. Они меня за ноги хватать — да где там. Штаны-то сволокли с меня ещё раньше, а за голые ноги ухватить трудно. Я там ещё одному пяткой в рожу засветил. А сам так и протискиваюсь между балок пласталевых.

Римло, гад, здоровый был — не пролез, послал подручных помельче. А я на край завала с той стороны выбрался, туда-сюда, а деваться-то некуда. Со связанными за спиной руками много не полазаешь, ни выше, ни ниже не пробраться — перекрытия оплавлены, проходов нет, а внизу марево туманное… Одно слово — Провал.

А эти лезут за мной. Вон, выбрались уже. Трое сразу. И ржут стоят. Дескать, жопа у меня красивая. Римло понравилась. Он, дескать, велел меня к себе тащить — постель ему греть буду. В «девочки» меня определил.

А видел я таких «девочек». Тощие — кормят кое-как, размалёваны все и с головой у них у всех непорядок конкретный. Ещё бы! По столько народу через себя пропускать. Потом у них путь один — на панель за дозу. Их специально на спайс сажают, чтобы не рыпались.

Не хочу! Сдохну лучше!

Эти ко мне. Самые мелкий в ноги бросился. А я отскочил и головой вниз в Провал! Думал, сдохну быстрее…

— Так, двести восьмой, у тебя надо плату паять, понял? Я сейчас посижу ещё. Завтра ко мне в подсобку придёшь, там починим. Дошло? Хозяину сам скажешь. Как понял?

— Ш-ш-ш… Тр-р-р… Понял, господин Дило…

Дроид, поскрипывая, покатился по своим дроидским делам. Вот точно у меня ощущение, что есть у них свои какие-то дела. Точно есть…

…Думал, сдохну быстро, раз с такой высоты упал. А летел я немало. Уровней десять точно отмахал. Летел столько, что уж и в груди захолонуло. Страшно. Уж и пожалел, что прыгнул-то. Ну, может, как-нибудь в «девочках» не сдох бы… И чего только не передумал тогда. Это сейчас, как вспомнишь, кажется, долго. А тогда… вся моя жизнь перед глазами мелькнула… Да… Повезло мне, что на мешки с мусором упал. Их в Провал все скидывают, у кого возможность добраться есть. Да и реально повезло, видимо. Летел по наклонной. По склону Кучи. Долго летел, собирая тушкой своей и мешки и дрянь всякую. Вот эта-то дрянь и спасла и помогла остановиться. Уже со второго удара у меня дух вышибло, а там по склону огромной кучи мусора летел уже без сознания. Очнулся от того, что за ноги меня волокут.

— Слышь, Хромой, а парнишка-то ничего, смазливый.. Как делить-то будем? — корявая рука, в болячках, с обломанными ногтями больно сжала моё бедро, — молоденький, нежный…

— Тащи живей, Борода, сейчас набегут и нам вообще ничего не достанется, — правую ногу тряхнуло сильней.

Сквозь прищуренные глаза я рассматривал своих похитителей.

Двое. Какие-то немыслимые тряпки накручены на уродливые скособоченные тела.

— Тише, сдохнет, ведь…

— Да и хрен с ним, даже лучше будет… Орать не начнёт.

Запыхавшийся Хромой отпустил мою ногу. Людоеды… Слышал про таких. Краем уха слышал. Дескать, на Нулевом полно их. Да и повыше встречаются… И даже кантины есть, где подают «особые» блюда по спецзаказам.

В общем, потащили к себе. У них логово было своё. С краю Кучи. Кучей там гору мусора зовут. Она одна такая. Где-то выше, сильно выше, уровне на тридцать пятом, сороковом, оказывается, дыру пробили в Провал и валят сюда всё, что им не нужно. Как Провал образовался, наверное, лет пять прошло. Вот и Куча появилась. А с краю Кучи жить опасно. Ну, этим-то пофиг давно уже. А так, да, опасно и ктоны, бывает, облаву устроить могут, чуть зазевался, или мышеястреб сверху кинуться может. Если руки не пустые отбиться можно, но он ведь, гад, со спины норовит напасть. А подшибёшь если, то халявная жратва сама в руки идёт. Мясо у них вонючее, его в соде отмачивать надо, но размочишь подольше, да обжарить если, то есть можно. Всё разнообразие какое-никакое.

А уроды эти меня тогда на Игру решили поставить. Там у людоедов местных Игра идёт круглосуточно почти. Это уж я после узнал. Человека, игрока то есть, привязывают к балке, а балка эта на подшипнике вращается горизонтально и раскручивают. Игрок врастяжку привязан, на спине лежит, руки за головой. По кругу картинки стоят. На какую картинку руки покажут, там и выигрыш. А играют на тело самого игрока или на дозу спайса, или бабу можно выиграть, одноразово, конечно, или мяса кусок, что от предыдущего остался — это повезёт если, а не повезёт, то самому руку там, ногу, а то и голову оттяпают. Людоеды на Нулевом, почти все с протезами кибернетическими. У них вообще тело человеческое иметь западло и тот, кто больше всего киборгизирован, тот и главный. Они сами себе частенько руки-ноги режут. А что… пара меддроидов у них есть. На ладан дышат, но скрипят кое-как. У старшего ихнего вообще одна голова осталась, да и то…

А мне свезло тогда. Не иначе Сила помогла. Тащили меня Борода и Хромой, тащили, до самого поля, где Игра идёт, допёрли. А там огорожено всё, двери железные, на запорах — за зрительские места тоже платить надо, кто чем… креды республиканские и имперские на Нулевом не ходят… одёжка целая, пожрать чего, или деталь стоящая, которую Хозяину Те можно сдать.

Ну, вот. Пока эти два придурка в двери стучали, я подорвался и, как был, в одной майке с голой жопой, дал дёру…

По первости тяжко было. Не, так-то на Нулевом не холодно, уровне на десятом или выше немного, в Провале потоки восходящие образуются, потом, ещё выше, аж воет — так вверх тянет — высота-то на километры… Да…

А ниже конденсат накапливается и по краям Провала, где по стенам, какие живые ещё, где по столбам и опорам стекает. Целые лужи, порой, образуются.

Я пока догадался, где воду взять, всё пить хотел. Вообще все первые дни в голове только одно и билось — попить бы, где найти. А желающих напиться много — и мышеястребы у луж толкутся, вечно загадят всё вокруг, и ктоны — с этими осторожно надо, они людей ловят. Один, два — если, то справиться можно — хилые они, а вот если больше… Ухо востро надо держать.

Я там смог в Куче добыть… Нашёл, вобщем, мешки со стройки какой-то, пыль, грязь, конечно, но зато комбез почти целый попался, перчаток пары две — вообще богатство неслыханное. Хоть жопу прикрыл, а то в юбке пластиковой ходил, шуршал.

Комбез меня выручал здорово. А что? Карманов много и удобно. Ткань, правда, грубая слишком, а трусов не было, всё себе натёр между ног.

Комбез у меня этот сдох. Вот как в подземелья ктоны загнали и я там Чёрной Силы надышался, там же комбез и расползся. Прямо на мне. А стекляшек я с собой набрал. Так в горсти и тащил. На четвереньках переступал и в кулаке зажатых тащил. Не стекляшки это вовсе.

Кристаллы Силы. Во. Это из них я потом браслет себе сделал. Максимум, сколько можно бусин на браслет нанизать — это пятьдесят штук. Больше — никак. Сколько не пробовал, рассыпаются и всё. С пятьюдесятью бусинами браслет у меня вокруг запястья три раза оборачивался. А сейчас уже два оборота… Бусин меньше стало. Тратятся они. Да…

Я когда вылез оттуда, вообще весь чёрный был. Как в саже. Волосы, руки, глаза. Всё чёрное. Ктоны отвалили в другое место. Они вообще подолгу на одном месте не могут. Загаживают всё. Вот и перемещаются по Провалу.

У нас говорили, что где-то у них проход есть. Дальше в Нулевой. Там, если по Нулевому идти, можно шахту найти. Есть такие шахты. По ним наверх подняться можно. Я, когда выше жил, видел такую шахту. На уровнях вообще частенько вся активная жизнь вокруг таких шахт ведётся. Там и торговля и обмен, и развлекаловка всякая, и номера для проживания. Но и опаснее. Это так. И разборки бесконечные, переделы сфер влияния. Перестрелки с полицией. Те вообще беспредельщики — стреляют без разговоров на любой звук, любое движение. Потом только разбираются — кого подстрелили. Да и вообще… Выше Нулевого, уровня с десятого, народ кланами жить старается. Сбиваются вместе хуманы — земляки или единоверцы. Алиены — те вообще только так и живут. Одни трандошане чего стоят!

И везде, немного, но везде есть зайгеррианцы. Они вообще больше четырёх-пяти существ вместе не живут. Но рабов скупают исправно. Как Император появился, так их в отношении хуманов чуть поприжали, а потом опять за своё. И ведь, гады такие, никто их не ловит.

Старик тот, джедай, много нам втирал про Светлую сторону Силы, мол Орден ихний на страже мира в Галактике, то да сё. А Осио, возьми да и спроси про Зайгеррию, мол, как Орден к рабам относится. Дедан начал втирать, что рабов быть не должно, а Осио, знай свою линию гнёт, типа, вся Зайгеррия на рабах только и держится, а в Сенате, дескать, есть сенатор от Зайгеррии и никто ему не предъявляет. Запыхтел дедан, а потом голову повесил — сказать-то нечего.

Я потом с ним поговорил, когда из развалин подземных выполз, суток через трое пришёл — всё отлёживался, да одежду подыскивал — Чёрная Сила тяжела.

Как рожа маленько посветлела, да из глаз чернота ушла так и пошёл. Кристаллы ему показал. Тот руками махать — выкини или вообще уничтожь, а я не возьму и не показывай мне больше!

И начал меня лечить. Вроде как, тьма вот этой вот изначальной Силы непонятна и неподвластна не только джедаям. Тёмные ведь тоже светятся. Он видел Дарта какого-то. Ну, ситха. Настоящего. И вот они тоже светятся. Кроваво-чёрными всполохами такими светятся, такой больной, изувеченный и нестерпимо яркий свет у них внутри. Плохо джедаю рядом с ситхом. Две Силы сталкиваются.

И это их ситховское пламя тоже затухает в здешней тьме, лишённое чувств, лишённое эмоций, лишённое воли и разума — лишённое топлива для себя. Ситхи, ведь, живут за счёт своих эмоций. И их Сила откликается на их эмоции. А тут…

И ты, мальчик, больше в руины не ходи. Никто никогда не возвращался из них. Никто из тех, кто тут живёт, а он, джедай, тут уже лет десять торчит, никогда не заходил достаточно глубоко, чтобы узнать почему эта Тьма здесь сохранилась и откуда она взялась. Он тоже пробовал. Но не смог. Чёрная Сила не пустила.

Все, кто возвращался из развалин, лишь побывали у самого начала.

Я тут вспомнил, что ктоны за мной тогда далеко не пошли. Потолкались у входа, да метров на десять зашли, не больше, повизжали, лапами помахали, а в глубину за мной ни-ни. Это я, дурачок, ушёл ситх знает куда. Потом шаги свои считал. Двести-двести пятьдесят точно выходит…

А джедай говорил ещё, что те, кто туда ходил, они никогда уже не будут прежними. Чёрная Сила проникла в них. В кожу, в лёгкие, в кровь, в каждую клетку тела. Большинство этих мелких частиц, что меняют тело и восприятие, выведется со временем и исчезнет на слишком ярком свету, но часть останется внутри навсегда. Как и способность чувствовать изначальную Силу.

И вот так вот я понял, что Чёрная Сила идёт со мной…

Потом я ещё не раз ходил в руины эти. Раздевался догола у входа, прятал вещи, чтобы не попёрли и шёл туда. Не мог уж больше без этого. Набирал недалеко от входа камней. Тащил с собой, пока сил хватало. Выкладывал из них знаки для себя — где поворот, где стенка, где трещина в земле, где кристаллы лежат. Даже место своё появилось — площадочка небольшая у стены, только-только сесть, ноги под себя подогнув. Там и садился. И как-то само собой получаться начало. Вдох и выдох. Потихоньку, понемногу. Там особо-то и не раздышишься — Чёрная Сила эта, она как кисель. Но если не торопиться, то можно дышать. Привыкнуть, главное… Раз, даже на двое суток там завис. А что? Сел и сижу, дышу ровно, а потом, будто толкнул кто — в себя посмотри… Это уж потом выяснилось, что двое суток созерцал.

Ну, и посмотрел. Увидел узлы свои и как тело живёт и в Чёрной Силе дышит. А потом подумалось мне, что правильно будет погонять Силу эту по телу. По узлам своим. А дело такое увлекательное! Видишь узел и вот он чем-то не нравится тебе. А ну-ка! Дай-ка попробовать. Ну, гонишь к нему Силу по телу. А она мимо, почти вся… чуть-чуть впитается и только. Но я не унывал. Гонял по телу, гонял по узлам. Выпускал Силу через руки и ноги — вспомнил, как тот дед-джедай нам всякое показывал. И получалось!

И ни жрать, ни пить не хочется! Видимо всё Сила даёт. Но зато, вылезаешь оттуда как обмылок. Тело гладкое, скользкое, чёрное всё… У меня с тех пор и волос на теле нет — всё Сила вытравила. На голове только остались…

Раз, решил Силу просто через кожу выпустить, равномерно отовсюду. Эксперимент такой ставил. Собрал в центре и ну, давить. Пошло! Эффект только побочный образовался…

Такой… себе…

Член встопорщился, да так, что хоть плачь! Не, ну у меня и раньше с этим проблем не было. Парни в банде говорили — типа, возраст такой. Стоит на всё, что шевелится. У нас там попроще с этим было — девочку почище найдёшь — паёк ей клоновский подгонишь, только невскрытый, она и готова. «Девчонками» я брезговал.

А тут в Нулевом… только руками. Иной раз и не заснёшь — всякое в голову лезет. А за мешки выскочил, огляделся, чтобы мышеястреб не кинулся, и наяривай себе. Иной вечер по два раза приходилось пар сбрасывать.

А в тот раз в развалинах произошло…

Ну, и решил я по проторённому пути пойти. Встал и полирую молодца своего. Чувствую, подкатывает, вот сейчас, вот…

И будто по спине когтями полоснуло, и кожу разорвало, и кровь горячая вниз потекла, в глазах круги жёлтые и лицо передо мной… Не понять кто… мужик… баба..? Не, вроде женщина, волосы короткие, неопрятные, чёлка длинная и один глаз, левый, прикрывает даже. А губы… крупные, блестят даже и глаз, волосами незакрытый… Такой… безумный… вокруг него, как будто чёрные вены вздулись а сам он белым светится… А вокруг шеи извиваются струйками чёрные… такие отростки…

А из меня будто силы все выпили, даже голова закружилась, стоять не могу… Упал на четвереньки и дышать нечем стало… а член, зараза такая, сам без помощи рук кончил… А та всё смотрит… а мне хуже и хуже, я уж задыхаться начал, запаниковал… А он, гад, кончает… И хорошо-то мне от этого, вот, не сказать, как хорошо! Ни с кем из девчонок так не было никогда. И плохо тоже, как будто выворачивает изнутри, и дышать нечем, и тело колотит, так, что даже на четвереньках стоять не могу, испарина выступила… Я уж набок, в пыль эту тысячелетнюю, повалился, извалялся как ситх, землю ногтями царапаю…, а из члена всё течёт и так меня этим наслаждением пополам с болью и удушьем пробивает, что… наверное, там бы я сдох в тот раз, если бы эта не пропала…

Абелот… Так по Силе потом пришло…

… Кровь прилила к щекам, уши заполыхали… Аркесс, приняв это на свой счёт, прищурил глаза, провёл языком по искусно накрашенным губам, усмехнулся и снова откинулся на спинку стульчика, выгодно показывая своё тело. Потянулся к волосам сразу двумя руками, запустил в них ухоженные пальцы с маникюром, звякнули тонкие браслеты, съехавшие от тонких запястий к локтю. Дешёвка, конечно, но Аркесс умеет подобрать себе аксессуары — этого не отнять.

Хозяин кантины, стоявший за баром, поймал взгляд Аркесса и сделал условный знак — к стойке подошла пара крепких мужиков-наёмников.

Аркесс деланно разочарованно выдохнул, стрельнул в меня глазками и, виляя круглой попкой, едва в самом верху прикрытой треугольничком крохотных стрингов, отлично видной через прозрачную пластиковую юбку, пошёл к стойке. Присел рядом с наёмниками на высокий стул, вынул сигарету, закинул длинную стройную ногу на ногу и потянулся к протянутому огоньку. Пара фраз, улыбка, глоток из бокала с разноцветным коктейлем (клиенты оплатят), ловко подсунутого барменом, сексуальная затяжка тлеющей сигареты и вот уже Аркесс кладёт свою ручку на крепкое плечо мужика, второй посетитель переходит и садится с другой стороны от проститута. Аркесс и ему улыбается сквозь сигаретный дым…

Я отвернулся и посмотрел в окно кантины. На той стороне улицы, парой этажей выше, в жилом блоке мутным тёплым светом светились окна квартир и жилых комнат… Вон у дверей в блок копошится человекообразный, с белыми пластиковыми вставками на голове и туловище, дроид-консьерж…

Завлекающе смеясь, Аркесс сразу с двумя клиентами уходил по коридору. Один из мужиков закинул ему на плечи руку, второй, шагая рядом, сквозь юбку до синяков мял ягодицу сладкого мальчика…

Я снова сунул в губы трубочку коктейля… Сколько мне тут ещё?..

— Эй, работаешь? — глубокое хрипловатое контральто вывело меня из задумчивости.

— А? Что?..

Медленно поднимаю взгляд от пола вверх. Крепкие ботинки с автоматической подгонкой и затяжкой высоких берцев. Просторные, скрывающие ноги, чёрные брюки карго, пояс с кобурой и чёрная майка с тонкими бретелями, обтягивающая мускулистый сухой живот. Взгляд охватил мощные широкие плечи, крепкие ручищи перевитые венами, здоровенные соски плоской груди, проглядывающие через майку, почти начисто выбритая с одной стороны голова, а с другой, наоборот длинные волосы, свисающие ниже плеча. Лицо… лицо можно бы и посимпатичнее, как для женщины. Наёмница…

Но главное не это…

Сила внутри меня всколыхнулась, отозвалась сосущим, ноющим чувством где-то под ложечкой… Оно… Она! Она это! Шестая…

Ох, Сила!

Красавица ты моя… И сейчас уже не важно, что личико у дамы, что называется, подгуляло… И нос картошкой, неоднократно ломаный, и лицо прямоугольной формы с широким подбородком, и глубокие носогубные морщины, и ухо, кое-как проколотое пирсингом (сама что ли колола?), и даже вертикальный шрам на щеке под левым глазом.

— За мной иди! — услышал я приказ.

Мотнув волосами — всё-таки женщина, даже такая, остаётся женщиной — это она кокетничает так? дама плавно, как фелинкс, походкой силового бойца, пошла впереди меня, ведя к себе в номер. Сила! Упругие подтянутые ягодицы, прикрытые брюками, показывая, что трусов под ними нет, ну, или они настолько микроскопические, что их можно не учитывать совсем, двигались, жили своей жизнью перед моими глазами. Наёмница чуть задержалась, поравнявшись со мной, положила мне здоровенную ручищу на плечо — я едва до него доставал! Подмигнула серым глазом и прогудела:

— Нравится? Жопа моя. А?

Она толкнула меня бедром и если бы не её рука, удержавшая меня, я бы точно влетел бы в стену коридора.

Дева моя! Сила колотилась у меня в солнечном сплетении, перед глазами плыло…

Дева моя! Да я… Всё что хочешь… Как только хочешь…

Поднырнув под руку наёмницы, я забежал перед ней вперёд, повернулся лицом к мощной плоской груди, ладошками упёрся в булыжную мостовую пресса. Она остановилась. Серые глаза внимательно вглядывались в моё лицо. Нет, Сила! Нет! Только не сейчас! Если мои глаза зальёт чернотой, она испугается…

Прикрыв глаза, я уткнулся лицом в жёсткие грудные мышцы женщины-воина, вдыхая её запах. Помылась и пошла на поиски удовольствий — подумалось мне, ощущая запах чистого здорового тела. И побрилась — правая рука девы приподнялась, осторожно пробуя коснуться моих непослушных волос, и я мельком увидел гладкую подмышку.

Идём, красавица, идём… Сегодня всё будет так, как ты хочешь…

— Проходи, — дева впихнула меня своим каменным животом в крохотный номер мотеля. Из тех, что снимают на часы. Кровать на двоих, вместо шкафа полки, санузел с душем, небольшой сейф для денег и оружия.

Хлопнув металлической дверкой, наёмница закрыла в нём свой DL-44.

Совершенно не смущаясь, через голову стянула майку, наклонилась, хлопнула кончиками пальцев по системе затяжки на ботинках, цепляясь пятками стащила их, щёлкнув пряжкой ремня, расстегнула штаны и, поводя бёдрами стянула их сразу с крохотными трусиками. Красуясь мощным мускулистым телом, вышагнула из кома одежды:

— Я в душ. За мной иди…

Я выдохнул. Огляделся. Снова вздохнул. В душе уже шумела вода.

Я разделся — только неснимаемый браслет силовых кристаллов остался чернеть на правой руке, и вошёл следом за ней.

Капли тёплой воды скользили по телу наёмницы, скатываясь вниз. Гель пенился и непривычным запахом щекотал нос, сползая по её загорелой спине. Мощные мышцы бугрились и перекатывались под кожей. Под правой лопаткой была заметна нитка давнишнего шрама. Длинные тёмные волосы шевелило потоком воды и струя её, напополам с серебристыми пузырьками, потоком неслась вдоль спины и заполняла ложбинку над восхитительно идеальными ягодицами, а потом омывала их, крупными брызгами падая на пол…

Почувствовав, что я вошёл, она повернулась ко мне, движением головы откинула мокрые волосы за спину… Серые глаза уставились на меня сверху…

— Нравлюсь? — она уже второй раз меня спрашивает — какой-то пунктик?

Я не успеваю ответить, как чувствую, что мозолистые руки солдата крепко хватают моё, давно уже возбудившееся хозяйство.

Руки тянут меня ближе к ней, так что я почти упираюсь в её грудь с огромными штырями сосков. Осторожно дотрагиваюсь до кожи на боках наёмницы, она вздрагивает и её руки сильнее сжимают мой член и яйца, на грани боли удерживая их в стальном захвате. Её глаза так близко, что я вижу в них своё отражение…

А вода льётся и льётся — сколько же она за неё денег отвалила?

Руки мои крепче вжимаются в твёрдое накачанное тело — она вообще женщина — столько мышц? Поднимаются выше…

А мощные руки двигаются у меня в промежности, довольно грубо массируя и дроча член, яйца же крепко удерживаются огромной ладонью — нет, не больно, но так, что чувствую, если что — не вырваться.

В пятнадцать лет много ли надо, чтобы кончить? Вот и я…

Тело содрогается в мучительном спазме наслаждения, рука наёмницы тянет и тянет яйца вниз, а из члена льётся, всплесками вытекает тягучее наслаждение, белёсая жидкость выбрызгивается ей прямо в ладонь и на живот, увитый толстыми сосудами, прекрасно видными сквозь тонкую кожу. Наёмница смотрит прямо мне в глаза и сбоку рта появляется тонкая морщинка усмешки…

Да, дева войны! Всё, что хочешь — я готов пойти на многое — ты нужна мне… нам… И, хочешь дрочить мне — не вопрос! Хоть узлом завяжи! Вот резать не дам… а узел… развяжу, потом как-нибудь.

Я тянусь губами к этой усмешке, руки мои добираются по её телу почти до подмышек, я привстаю на цыпочки на мокром скользком полу, вытягиваю свои губы, чуть прикрываю глаза… Ну! Ещё немного! И она не отталкивает меня, не убирает свои губы…

Лицом чувствую её выдох, рука, толщиной в мою ногу, разрывает мои объятия, широченная ладонь возникает перед моими глазами, по ладони медленно ползут белёсые капли спермы…

Вторая рука, неостановимая, как манипулятор строительного дроида, хватает меня за волосы на затылке, до боли, до слёз сжимает…

— Лижи! — гудит голос, поднося к самому носу лужицу густой пахучей жидкости.

Не отрывая своих остановившихся глаз от близких глаз наёмницы, выдыхаю и, дёрнувшись в её лапах, даю понять, что готов делать то, что она хочет…

Снова морщинка в углу рта…

Что ж, ты сама хотела этого… Заставила слизнуть… Наслаждайся… Медленно приоткрываю рот, будто нехотя высовываю язык… снова прячу… и опять высовываю, теперь уже дальше… выдыхаю… нерешительно облизываю верхнюю губу и задерживаю язык на ней… медленно прикрываю глаза и опять открываю их…

Дева войны выдохнула и снова по моему лицу прошёл поток воздуха.

Вытягиваю кончик розового языка и касаюсь густой белёсой массы. Медленно тяну его в рот и она, эта масса, тянется за языком… а глаза мои неотрывно следят за её глазами…

Рука на моём затылке сжимается крепче, она прикрывает свои глаза, снова открывает их и втискивает ладонь мне в рот, сливая всё, что в ней есть в меня, а я, широко раскрыв рот, покорно принимаю её волю…

Дева… моя… ты нужна…

Оплаченная вода кончилась и мы с ней оказываемся стоящими друг перед другом в сырой душевой. Ладонь её, так и удерживающая волосы на затылке, направляет моё лицо в солнечное сплетение и я тут же вытягиваю губы, касаясь мокрой, ароматной от геля кожи, собирая ими воду с её тела. Рука ведёт мою голову ниже и, опускаясь на колени, я, слизывая капли воды, перебираю мокрыми губами по плиткам пресса, подвздошных мышц, утыкаюсь носом в горячие трубы сосудов гонящих сейчас кровь от бушующего сердца по великолепному мощному телу. Лицо моё покорно задрано вверх, её глаза следят за моими, за выражением моего лица — не появится ли там недовольства, насмешки, сопротивления её воле.

Углубление пупка, окаймлённое валиком тонкой кожи, из-за чего он на животе лишённом даже грамма жира кажется выступающим, гладкий лобок когда-то навсегда лишённый волос — обязательное требование для поддоспешников брони и вот…

Мне в губы уперлось что-то…горячее…большое…

Лицо по-прежнему задрано вверх и увидеть, что же суют мне в рот, не удаётся, подбородок мой втискивается в горячую глубину, а в нёбо упирается твёрдое, пульсирующее. Рот не закрываю — иначе прикушу и ей будет больно. Очень. Не факт, что живым потом останусь…

Мощные бёдра раздвигаются шире, тряхнув мою голову, она побуждает меня действовать. Осторожно языком провожу по нижней поверхности огромного клитора — теперь уже ясно, что это. Она на гормонах?

Самым кончиком языка нащупываю дырочку уретры давно уже растянутую системой удаления отходов поддоспешника, проталкиваю его дальше, в горящую возбуждением, мокрую от смазки глубину влагалища и снова возвращаюсь назад, к затвердевшему ещё больше клитору. Обхватываю его губами и, всё также, не отрывая своего взгляда от глаз наёмницы, начинаю дрочить нежную кожу губами, двигая головой вперёд и назад — рука идёт мне в этом навстречу, втискивая моё лицо глубже и глубже во влагалище, начавшее уже изнывать от острого накатывающего наслаждения. Руками я глажу её бёдра, ягодицы, закаменевшие от нагрузки по удержанию тела девы войны. Медленно и нежно провожу ногтями между намертво сжатых ягодиц. Левая рука моя спускается ниже и ногти проводят по подколенной впадине. Наёмница сжимает зубы, выдохнув сквозь них, и опирается свободной рукой о стенку душевой кабины. Рука, держащая мой затылок, дрогнула и начала двигать моей головой чаще и чаще… Язык мой, как сумасшедший мечется во влагалище, вылизывая и малые губы и головку клитора, ставшую к этому времени ничуть не меньше моей. Клитор наливается и наливается кровью, подвижная кожа давно уже сдвинута назад и ходит взад и вперёд под действием моих губ и языка, подбородок весь мокрый — смазка стекает вниз, так, что на шее появляется скользкая полоса…

Таз наёмницы начинает подрагивать, ходить взад и вперёд… больше… больше… лицо её, так и обращённое ко мне, вниз, искажается в преддверии вот-вот долженствующего накрыть великолепное тело оргазма. Выражение страдания, улыбка, широко раскрытый рот и снова улыбка сменяют друг друга на её лице и только одно остаётся неизменным — наша связь через глаза. Зрачки её давно уже расширились и неподвижно вперились в мои, будто бы передавая мне что-то. Что-то неведомое, первобытно-жестокое, дикое и в тоже время нежное, зовущее, любящее… подступающее из глубин тела…

Наконец, могучая рука вжала моё лицо в промежность, бёдра, могущие сокрушить череп трандошанина, сжали с боков мою голову, так, что в ушах зазвенело. Наёмница часто дышала, красные пятна покрыли щёки её и грудь, соски затвердели и, казалось, готовы были взорваться от напряжения, таз часто и мелко-мелко дрожал. Она оторвала, наконец, свой взгляд от моих глаз, закинула голову назад, выдохнула сквозь стиснутые зубы и слепо шаря по своей широченной груди, наткнулась на огромный сосок, сжала его, так, что пальцы побелели, а горло издало низкий рык, прерывающийся судорожными вдохами и переходящий в визг, а я из последних сил, задыхаясь до цветных кругов в глазах, ворочал в своём рту огромный отёкший клитор, поджатый снизу такими же отёкшими малыми губами…

Воздуха мне не хватало и я, что есть сил, упёрся в её бёдра, пытаясь вытянуть своё лицо из мокрой промежности. С таким же успехом я мог бы толкать звёздный разрушитель! Сколько это длилось — не знаю, время потеряло для меня свой ход, я держался из последних сил, пытаясь не задохнуться в горячих глубинах девы войны. Наконец, голову мою, всё также за волосы вытянули из капкана могучих бёдер и я со всхлипом смог вдохнуть желанный воздух! Всё также мои волосы оставались в захвате. Перед глазами мелькнула рука с аккуратно подстриженными ногтями, развела указательный и средний пальцы в стороны, зажала ими багровый огромный клитор (это вот это вот!), потянула его вверх, открывая растянутое языком отверстие уретры прямо на меня. Сфинктер её сжался, разжался и мне в лицо брызнула, разбиваясь горячими брызгами, желтоватая струя…

Это! А-а! Мы так не договаривались! Стой!

Я дёрнулся в могучих руках, отвернулся — мне это позволили, а струя лилась и лилась мне на грудь, на живот, на снова воспрявший член.

Мощные руки выпустили мои волосы и я, не ожидая этого и пытаясь оттолкнуться от наёмницы, завалился на спину. Он набрала на пульте душевой комбинацию кнопок, позволявшую сверх лимита купить несколько литров воды, её датапад звякнул, отправляя платёж, и на нас обрушился водопад. Она вздёрнула меня на ноги, раздавила одноразовую капсулу геля и плюхнула его мне на макушку, растирая скользкую лужицу по волосам, по лицу, по телу…

Затем, отпустив меня и разведя бёдра в стороны, в несколько движений подмылась сама, смывая смазку, растёкшуюся по ногам. Воды нам едва хватило, чтобы удалить с меня остатки геля. Волна тёплого воздуха наполнила душевую, высушивая наши тела, волосы и саму душевую.

Я не успел опомниться как меня, словно ребёнка, подхватили подмышки и наёмница, вышагнув из душевой, бросила меня на кровать, навалившись сверху.

Ситхи страшные! Меня раздавят!

Но нет. Она лежала надо мной, опёршись локтями и коленями в кровать, при этом оказалось так, что мои ноги были разведены в стороны, а её колени оказались между них.

Наши лица были близко-близко друг к другу, она внимательно оглядела меня и я услышал вопрос:

— Кто ты?

— Д-дило… я… с Нулевого поднялся…

— Хм… С Нулевого? Тебе лет-то сколько?

— Пятнадцать…

Дева отвалилась в сторону, на спину и ни к кому не обращаясь, высказалась:

— Дожила, мать. Малолеток трахаешь…

Затем приподнялась на локте, разглядывая меня. Помолчала. Констатировала:

— Мослы одни…

Я потянулся к ней:

— А тебя как зовут?

— Какая разница как…

— А можно…

— М-м?

— Я тебя поцелую…

— Не нацеловался ещё? — она согнула ногу в колене, открывая промежность с уже опавшим, но всё равно огромным, клитором.

Я дотянулся до её лица, ткнулся губами в подбородок, коснулся губ, прихватил их, дотронулся языком… И она ответила. Сильно. Жадно. Ворвалась языком в мой рот, так, что я задохнулся. Оторвалась. Посмотрела на меня сверху вниз и навалилась всем телом. Коленом толкнула мои ноги, требуя развести их в стороны, не отрываясь от моих губ, подхватила ноги под коленями, завела их выше, загибая моё тело. Выпустила мои опухшие губы, снова возникла морщинка возле губ. Схватила мой до звона одеревеневший член, отогнула книзу, вставила в себя и, навалившись сверху между моих разведённых и задранных к потолку ног, начала вколачивать меня в кровать. Насаживаясь на ходивший в её мокрой глубине член. Меня трахали! Как бабу! Мощное тело упёрлось кулаками в кровать, я лежал под ней, а она… Она толкала меня своим телом, ходя на отогнутом члене, так как ей было нужно. Снова выросший клитор побагровел и тёрся своей головкой о мой лобок…

А я лежал на спине, прикрыв пальцами ставшие вдруг через чур чувствительными опухшие после поцелуев губы и снизу смотрел на вздувавшиеся и опадающие мышцы рук, груди, на прищуренные серые глаза, внимательно отслеживавшие моё состояние. Она специально заставила меня кончить в душе, чтоб ей потом надольше хватило. Я, конечно, кончу и во второй раз. Но не так быстро… А жалоб на мой стояк пока ещё ни у кого не было…

Яростно-размеренный ритм движений девы засбоил, глаза её затянуло поволокой подступающего наслаждения — ещё бы, в этой позе и влагалище и клитор активно участвовали в подготовке оргазма и он не замедлил проявить себя. Она резко выдохнула прямо мне в лицо, ещё раз. Руки, державшие тело надо мной, дрогнули в локтях, снова выпрямились, бёдра сжались и прихватили член в сладостном капкане, руки не выдержали, подогнулись и она рухнула на меня, в последний момент сообразив подставить локти — иначе бы меня раздавило её весом. Одна её рука, я даже не понял правая или левая, проникла в мои волосы, вцепилась в них, вжала лицо в плечо и шею, мощное тело содрогнулось на мне раз, другой, ещё и ещё и в ухо, вдруг, оказавшееся возле рта, оглушив, ворвался рык, перешедший в неожиданно детское хныканье и я, растроганный этим звуком, потянулся к ней, прижал её к себе руками и ногами, едва дыша, будучи сграбастанным в могучие железные объятия, не в силах больше пошевелиться, ибо малейшее моё движение, чутко ей отслеживаемое, только усиливало хватку тела наёмницы.

В ухо снова ворвался выдыхаемый воздух. И за ним слабый, едва различимый шёпот:

— Мальчик… мой…

Через несколько вздохов бетонное тело стало чуть мягче. Я ещё попытался подвигаться туда-сюда внутри её — мой возбуждённый член так и оставался в её горячей глубине — я не кончил. Ответом мне стало шипение сквозь зубы — знак, что всё кончилось.

Она освободила меня, мокрый член шлёпнулся мне на живот. Пихнула меня в сторону:

— Подвинься! — и легла на живот, умостив голову на согнутый локоть.

Я сдвинулся, повернулся на бок. На меня уставился серый глаз:

— Х-ху… Давно два раза не было…

Глаз моргнул.

Я протянул руку, осторожно дотронулся до расслабленных сейчас мышц спины. Повёл пальцами ближе к ягодицам. Глаз прикрылся. Она расслабленно выдохнула. Глаз снова открылся, в этот раз медленно.

Скособоченный рот, придавленный к руке весом головы, выдал:

— Полезешь в жопу — башку оторву…

Глаз снова прикрылся.

Вовремя она — рука моя уже была на ягодице.

Ничего, впрочем, удивительного. Наёмники, да и не только они, носят поддоспешники. Все они оборудованы системой удаления отходов. И та её часть, что предназначена для работы с задницей, просто в неё, в задницу, то есть, втыкается. Во всеми, вытекающими в прямом и переносном смысле, последствиями. Сфинктер часто теряет тонус, у мужиков простата рядом — привыкают к постоянному стимулированию. Спереди в чём-то проще и сложнее. Женщинам точно. Там им катетер прямо в уретру входит. Неглубоко, но всё равно… Да ещё и тело… Первое, чего все они лишаются — это волосы на теле. Под волосами кожа преет и система удаления пота не справляется. Конечно, есть спецсистемы для волосатых алиенов всяких, тех же вуки. Но и поддоспешник такой стоит дороже. А заросли между ног и на теле этих денег никак не стоят. Вот и удаляют наёмники всё подчистую, раз и навсегда. Представить страшно — броня может месяцами не сниматься — всё зависит от условий контракта. Рейд какой-нибудь по астероидам, например.

Глаз наёмницы так и оставался закрытым. Сейчас она полежит немного, отдохнёт и… либо выгонит меня, либо мы продолжим…

Снимаю с браслета бусину кристалла Силы. Интересно вот, как эти бусины устроены. Шарик и шарик. С дырочкой посередине… Должно же так быть. Но нет. Шарики соединены между собой. И видно, что тоненьким чем-то. Чёрным. Как шнурок. Но это не шнурок… А выросты такие из каждого шарика, шипики такие. И этими шипиками они соединяются друг с другом. А вынимаешь одну из браслета и шипиков на ней нет. И браслет не распадается, а неуловимо быстро соединяется, становясь на одну бусину меньше. Стоит только пожелать.

Дева войны заснула — дыхание стало ровным и размеренным.

Я осторожно, чтобы она не почувствовала, кладу бусину Силы ей на спину. Блестящий чёрный шарик качнулся в такт её дыханию и мгновенно впитался в кожу, расползаясь чёрными, быстро гаснущими волнами.

Есть! Она это! Она!

Интуиция в очередной раз не подвела.

Да… не подвела.

Помню, как в первый раз кристалл Силы использовал. Внизу это было. В Нулевом…

Несколько дней прошло, как я там очутился. Соорудил себе шалаш из мешков пластиковых — распотрошил мусор строительный — эти хоть воняют не так мразотно. А без шалаша нельзя — мышеястребы не дремлют. В первую ночь вообще не спал, пока не догадался в мусор зарыться. Они видеть меня перестали и отвалили куда-то. А чего только с верхних уровней сюда не валят! И обломки металла, стойки, детали дроидские попадаются, и со строек всякое, и пищевые отходы — ух, там и вонищща! И даже слив канализационный… И везде над Кучей мышеястребы вьются. Эти твари гнёзда свои строят на стенах Провала — каждая железка, каждый уступ чуть больше ладони ими обсижен. В полумраке они, как у себя дома ориентируются.

Я тогда, после, как от тех двоих сбежал, с голой жопой был. В одной майке. Да. А мышеястребы эти… Я тогда не знал ещё. Крутятся и крутятся надо мной. И всё сзади заходят. Я рукой отмахнусь от одного, другой налетает. Подобрал там палку покрепче — только так и отбился. А с палкой проще стало немного. И мешки ворошить, и перед собой пощупать — куда наступать. Ноги-то босые были… Пластиком обернул, выше щиколоток подвязал как смог, юбку себе тоже из пластика соорудил — и вперёд, в мешках рыться. А только я не один такой умный оказался — там всё давно поделено. Такие же вот уроды, которые меня киборгам-людоедам на Игру поставить хотели, выгодные места держат. Я, как только жопу прикрыл и палку в мешки совать начал, тут же им на глаза попался.

Орут, стой, мол, кто такой? Типа, наше место. Двое их было. В тряпки замотаны до самого носа и с копьями оба! Вот не вру! Реально с копьями. Это уж я потом понял, что там, в Нулевом, лучше копья нет ничего. А тогда…

Эти подошли ближе, копья наставлять пробуют. А у меня палка только, в полменя длиной. Воняют оба, пасти беззубые щерят. Типа, поймали, сейчас распишем между собой мальчишку сладкого. В Нулевом с бабами туго. Нет их там. Почти. Вот и пялят друг друга под хвост. У кого стоит ещё…

Я в сторону метнулся… Поганый пластик на ногах скользит немилосердно. Они за мной… Орут ещё, придурки, типа, стой хуже будет! Ага! Счас!

Заскочил в лабиринт натуральный. Мешки с мусором растасканы, валяются как попало, где кучами, где по одному. А мешки есть и здоровые… Выше меня… Рваные… Раскидано всякое. Больше всего ленточек из утилизаторов офисных. Документы так уничтожают. Нет бы на повторную переработку. А они сюда всё. И подвернулось мне тогда тяжёлое что-то — запнулся, палец на ноге расшиб. Схватил я штуку эту и в преследователей с размаху бросил. Одному прямо по башке попал. Он там и лёг. А штукенция эта звякнула — железка, значит… Я отступаю спиной от второго, опять мешки рваные валяются, пыль, побелка. Вижу — ведро пластиковое, в нём до половины дрянь какая-то застыла. Тяжёлое. Я его за ручку и во второго. Попасть, не попал. А только тот отшатнулся. Они, уроды эти, доходяги совсем оказались. Подыхать скоро, а их на мальчиков потянуло. Брус пластиковый попался. Подлиннее чем копье у этого. Я его за конец подхватил и на него, пока он копьё в меня не бросил. Тот перепугался — ещё бы один остался, я ему по копью брусом треснул, у него древко — пополам! Потом по горбу раза три треснул с размаху. Доходяга-то доходяга, а голову мне не подставлял, ловкий был. Свалил он, орёт, ругается, а свалил. Я потом вернулся туда, где первого железкой приголубил. Нашёл железку эту. И не железка это вовсе оказалось. Статуэтка. Человек, старик в плаще с капюшоном по грудь изображён. Капюшон глубоко надвинут, так, что и лица толком не видно. А на подставке надпись: «Император Палпатин». О как! Целого императора в Провал скинули.

Я потом статуэтку себе забрал. В общем, прогнал этих. Второй-то того, кому по башке императором прилетело, под руки его поднял и повёл куда-то.

Валите, голубки! И то ведро им вслед бросил. А потом по мешкам шарить начал — жрать-то охота. Вообще на Нулевом две беды — пожрать и попить. Попить даже по первоначалу больше хотелось. Это потом уж… Когда сообразил, как до воды добраться… тогда полегче стало.

А так мысль одна только — как бы не сдохнуть. Раскопал там несколько мешков офисных, ленточки эти от документов после утилизатора, салфетки одноразовые использованные, чего они ими трут? Повезло — нашёл пару тарелочек, видно, завтракал кто-то. Пакетики одноразовые кафовые, и булочка засохшая, надкушенная один раз только. Во зажрались там! Булку разгрыз и дальше рыться, пока ещё кто не пришёл, права на этот участок не заявил. Между мешков место укромное нашёл и туда, всё что подобрал, стаскивал. Ещё пару завтраков нашлось. Кружка целая попалась, вся внутри аж чёрная — так кто-то мыть её не хотел. А мне сойдёт. Датапад битый. Кнопки понажимал, потыкал, а экран-то засветился! Трещина только наискосок… Несколько горшочков с землёй. Видимо, цветы были. Вообще золото, а не находка. Кто и выбросил только? Зеркальце женское, битое, пилочка для ногтей. Обмылок, щётка зубная и тоже из офиса всё! Пригодится! Батарейки аккумуляторные. Вроде целые. Сразу четыре нашёл. Часы настенные без стекла. Гнездо аккумуляторное закислилось всё. Я его пилочкой поширкал, поскрёб, аккумулятор сунул — пошли! Сгодится!

Теперь только решить, где всё это добро спрятать. И самому, где приткнуться… С барахлом особых проблем не было — отошёл подальше в сторону, где мешки старые, давно распотрошённые валяются, завернул в пластик и прикопал в мусоре. А вот ночевать… Очень мне не хотелось в чьих-то лапах поганых проснуться — хоть человеческих, хоть ктоновских.

Копьё сломанное, то, что второй придурок бросил, подобрал, в мусоре трубу подходящую отыскал, еле наконечник с обломка сдёрнул, на трубу насадил, а он болтается! И расклинить нечем. Полосу пластика под него подмотал — пока так пусть будет и побрёл жильё искать. Так, что-то помстилось мне тогда, что от Кучи подальше жить надо…

В Нулевом со временем всё просто и сложно в то же время. Когда спать захотел — тогда и ночь. Так-то полумрак тут этот вечный, никак не меняется. Да вообще везде на Корусанте так, где неба не видно. Но повыше хоть люди, цивилизация, часы есть. А в Нулевом…

Сложность же в том, что ты, не зная времени и не видя Прайма, погружаешься в бесконечное болото времени и перестаёшь чувствовать жизнь. Совсем. Прямо сейчас жив — и ладно. При этом, ты даже толком сегодня от вчера отличить не можешь… Голова от этого даже хуже соображать начинает. А со слабой головой в Нулевом… упаси Сила!

Ходил я тогда долго… раз пять-шесть ночевал в мешках у Кучи… Потом передумал там жить… Но не зря, не зря. Нашёл кое-что. Сильно в стороне от Кучи, уж не знаю как, валялся тогда бигбэг с какой-то белой дрянью. Мел, не мел, известь что ли? Потом уж, когда я и место для ночёвок себе нашёл и познакомился кое с кем, узнал, что сода это. Дед-джедай назвал как-то… Кальцированная что ли? После, я в ней мясо тех мышеястребов, что побестолковее и от меня увернуться не успели, отмачивал и жарили мы их с Олли…

А Олли… Это я его нашёл.

Там за Кучей, если от неё вдоль стены идти… Близко к стене, впрочем, подходить нельзя — прилетит что сверху и ага… Высота-то большая. На сороковом выкинули и оно летит в стороны, как получится. Иной раз и на тысячу шагов от Кучи всякую дрянь, что полегче, относит — больно уж в Провале восходящий поток сильный. Жидкие отходы вообще распыляет как туман. Но это с другой стороны Кучи. Там вообще лицо заматывать надо. А киборги, что там промышляют, себе из пластика костюмы специальные клеят. Но и добыча там… Говорили как-то, что даже целых дроидов находили. Нерабочих, правда, но реально целых.

А с этой стороны посуше и воняет меньше.

Так вот, про Олли.

Я уже тогда в комбезе был. Это тот, что в развалинах потом на мне расползся. Но и щеголял я в нём. Мне тогда у Хозяина Те даже сменять его предлагали. Барыга у нас там был. При нём целая кодла подпевал всяких, прихлебателей, любовников — это те, что помоложе, посмазливее. Хозяину Те я и загнал тогда почти всё, что нашёл на территории тех двоих уродов. Только императора отдавать не стал. Барыга мне полпайка клоновского за всё дал. Сказал ещё приносить…

А про дом так. Если от Кучи четыре, примерно, тысячи шагов идти, в какую сторону — говорить не буду, то уже никого из людей рядом не будет. Вообще люди ближе к центру Провала кучкуются. А к Куче за добычей ходят. Там, где они живут, у них и забор от ктонов есть, и шалаши стоят, торговлишка меновая и вообще… движуха… Хозяин Те опять же. Он внутри городища этого свою огороженную территорию имеет. К нему откуда-то сверху дроны летают, продукты привозят, а он им хлам всякий, металлолом в основном. И баб с десяток тоже в городище толкутся. Есть ещё четверо — те на Игре с киборгами живут. Почитай, все бабы Провала тут.

А так, на Провале народу много живёт — сотни три точно есть. Да у киборгов железок пятьдесят примерно. Они себя людьми не называют. И не любят, когда их другие так зовут.

Нашёл я убежище. В стене. Когда «Лусанкия» стартовала, с той стороны, видимо, терминал был. Топливный, пассажирский, товарный. Короче, грузили звёздный разрушитель с той стороны. И техобслуживание тоже оттуда шло. И вот, после старта, оплавилось не всё. Так-то, от жара потекло много чего, но я потом узнал — в Голонете посмотрел конструкцию этого звёздного разрушителя — вот дурища-то, девятнадцать километров целых длиной — стойка там была. Опора корабля этого. И за опорой в стенах кое-что сохранилось. Вобщем, нашёл я технический коридор. На полтора моих роста от грунта вдоль стены эстакада проходила. Оплавилась, конечно, почти полностью. Штыри только из стены торчат, но по ним можно повыше подняться, а там и дверь. Кругленькая такая. На кремальерах. Хорошо, что наружу открывается, а то бы выбило её потоком от двигателя. Обгорела снаружи. Потом заржавела от конденсата. Уплотнение сгорело, но открыть можно. Я и открыл. Темень. Как не знаю где. Как в Чёрной Силе. Горелым железом до сих пор воняет, смазкой застарелой. Тоннель круглый, небольшой — рук до конца не развести. Ползу, ползу и хоп! Рука слева в пустоту провалилась. Я фонарик свой, тот, что в развалинах потом угробил, зажёг, смотрю — дверь такая изогнутая, внутрь открыта. Я туда. А там бытовка для техников. Крохотная. Пять на пять шагов. Пустая совсем. Но то хорошо, что пол ровный. И другая дверь. Уже нормальная. Потолкался в неё. Закрыто. Даже не шевелится. Постукал по ней. Она пласталевая была. Пустот за ней нету. Завал, видимо. Да мне-то наплевать. Есть, где пересидеть в безопасности — и ладно. За две ходки я перетаскал из трёх своих нычек вещички разные. Тряпки в основном — спать-то на голом пласталевом полу кайфа немного. Императора принёс. В головах поставил. Дальше по тоннелю ходил, а там… Перекорёжено всё. Так, что руку не просунуть.

Шёл я тогда, как сейчас помню, от развалин. Нашёл их в первый раз, но зайти не решился, да ещё несколько мешков новых хотел посмотреть. Слышу, хнычет кто-то. Думал ктоны. У них самки часто с детёнышами ходят и если услышал, что пищат и хнычут — сто процентов самка с детёнышем. Копьё покрепче перехватил, из стороны в сторону огляделся — куда бежать в случае чего. Если самка ктоновская, да с детёнышем — значит, много их тут может быть. Самки никогда в одиночку не ходят. Прислушался — вроде тихо. А потом опять всхлипывают. И снова тихо. За мешок заглядываю…

Пацан сидит и сопли размазывает левой рукой, а правая у него как-то не так торчит из плеча. Вниз куда-то, вроде бы.

Чуть свистнул. Он голову поднял, подскочил и бежать. Я за ним. Так-то, сколько не смотрел, тутошние все стараются по двое быть. Удобно — один всегда на стрёме, пока второй в мешках роется. И делиться на двоих проще. Да, хоть словом с кем перемолвиться.

А он бежит, да рукой своей повреждённой в мешок как ткнётся! Заорал. А тут орать не рекомендуется. Ктоны набегут, мышеястребы на любой громкий звук летят. Видно-то плохо в Нулевом — полумрак. А звуки никто ещё не отменял. Вот они по ним и ориентируются.

Я подбегаю, рот ему рукой закрыл, а он кусаться, да левой машет. А в ней заточка! Где и взял только?

— Тихо, придурок! Сейчас сюда Полпровала сбежится! Не ори! Давай, сваливаем быстро! — я руку-то с заточкой у него прихватил и поволок за неё подальше отсюда.

Волоку, а он ноет и ноет. Плечо, говорит, у него выбито. Больно очень.

Я тогда остановился. Смотрю на него. Пацан, как пацан. На полголовы меня пониже будет. Волосы короткие. Короче чем у меня. На макушке жёлтенькие какие-то. Красил что ли? На рожу… Ну не знаю… Я себя в то зеркальце разглядывал, так, сдаётся мне, я посимпатичней буду. С другой стороны — ему же лучше — меньше приставать будут. Я почему тогда в городище не остался? Каждый второй проходу не давал — пойдём, красавчик, со мной, не пожалеешь. Тьфу!

Хозяин Те ещё этот. Пока я ему часы и аккумуляторы сдавал, за жопу хватал. У самого борода седая уже, пузо толстое, морда красная, изо рта воняет, а руки, гад, распускает… Да… Тварь! Самая натуральная…

Короче, я пацану этому говорю, давай, дескать, руку вправим. У нас там было один раз, когда я в банде жил, Тутта Бис руку вправлял, говорил, что ему доктор, который с его матерью тогда жил, показал. Упор под бок хороший нужен и руку резко чуть вперёд и книзу дернуть надо. Только дёргать сильно надо. Тот вроде отказываться, а деваться-то куда? Руки-то, почитай, нету.

Повёл я его к мешкам строительным. Там было несколько с цементом, что до камня застыл давным-давно. Примостил кое-как и дёрнул. Пацан этот заорал так, что нас, наверное, на самом верху Провала было слышно. Рука-то вправилась, но не шевелится. Да и не удивительно — он с ней дня два ходил. Плечо отекло всё страшно. Я его с собой позвал, а он не пошёл. Нет, говорит, я тут один буду. Проход наверх искать стану.

Эх, милай! Я, как будто, наверх не хочу!

Ну, нет, так нет. Руку ему полоской пластика подвязал, по другому, здоровому плечу хлопнул и разошлись мы. Время прошло какое-то. Сколько — не скажу. Я уж тогда в развалины ходить приловчился. Иду это, чёрный весь, как ситх какой, к себе. Мимо Кучи между самых больших мешков набросанных как попало. Все уже давно выпотрошены, но в них дрянь строительная никому не нужная так и набита. Опять за мешками движуха какая-то. А я, когда из развалин возвращался, и пока чёрный весь, ко мне ни одна тварь здешняя не приставала — и ктоны и мышеястребы боялись до усрачки. И, самое главное — жрать не хочется.

Снова выглядываю из-за мешка — Олли. Сидит, спиной к мешку привалился, а самого трясёт всего. Колотит прямо. Глаза закрыты. Он меня не видит я и подошёл. Горячий весь. Губы обметало. У меня бутылочка пластиковая с водой была. Я только к губам поднёс, а он сразу половину выхлестал и всё это глаз не открывая. Лицо осунулось, нос заострился, уши торчат. И попахивает от него. Нехорошо. Так больные люди пахнут.

Я его по щекам похлопал. Он глаза открыл, вытаращился, а сил больше и нет ни на что. Ну, так-то, меня тогда немудрено было испугаться — я ж чёрный весь с головы до ног, как покрашенный. Вот совсем-совсем. Ни единого цветного пятнышка.

Очнулся Олли, я ему руку под плечо и поднимать, а у него голова мотается и тело как ватное. Поднял кое-как, вести надо, а он не шагает. Одна-то нога ничего, а вторая… я штанину задрал, а там…

Ниже колена рана на ноге, глубокая, длинная, нога посинела вся, опухла. А из раны гнилым воняет. Я его себе на плечи навалил, за руки держу и рысью к себе. Чешу к дому, а у него голова мне на плечо повисла и жар от него такой, что у меня вся спина мокрой стала. Доволок до стены своей. Заскочил туда, веревку пластиковую распутал — была там у меня запасена, под руки его под грудью подвязал и заволок в тоннель. Вроде и не тяжело показалось — у Олли тогда в чём душа держалась — до того исхудал. На тряпки натасканные уложил. Я к тому времени себе постель почти царскую устроил — тряпок разных на ладонь толщины было. Все перестирал с содой той самой. Короче, чисто у меня там было.

Олли напоил опять, да толку-то? У него всё пОтом выходит. Голову почесал и в городище почапал. Морду замотал только, чтобы черноту не видно было. Она ещё какое-то время держится в теле после развалин. Только чем сильнее двигаешься, тем она быстрее пропадает. Вот я и побежал. А в Провале бегать… Не рекомендуется, скажем так. И ноги в полумраке переломаешь и погоню соберёшь. Из мышеястребов так точно.

Добежал я. Отмахивался копьём, но добежал. На руки глянул — посветлели. И всегда так, после развалин — как посветлеешь, так и кажется, что ещё белее, чем был, становишься.

Я в городище частенько бывал, знал многих — кому починишь что, у меня после развалин получаться стало — как будто вижу неисправность, на обмен, само собой, или поменяешься чем. Ну, мне и сказали, что, де, у Хозяина Те бакта есть. Ампулы и пистолет для них.

Я к нему. А тот сидит на стуле, рожу состроил сальную и говорит: меняю, мол, на жопу и рот твой. Меняю. И сейчас же Рео, любовник его постоянный, в углу паскудно захихикал, дескать, я тоже не прочь, а ещё, Хозяин Те, и подержу парнишку, чтобы тебе удобнее было.

Я было заикнулся про обмен, а Хозяин Те и говорит, что бакту он может поменять. Десять хрустальных империалов за ампулу. И квадратик блестящий подкидывает в руках. Вот таких вот, видишь? А сам ржёт… пасть свою щербатую раззявил…

Плюнул я тогда. Повернулся. Ушёл. Иду и думаю — нахрена мне этот Олли сдался? Помрёт и помрёт. Судьба у него такая, значит. Мало ли тут, на Нулевом, народу помирает. Иду и иду. И сам не заметил, как до развалин дошёл. Очнулся только тогда когда в темень зашёл. Быстро назад рванул — я ж в одежде, только чуть задержись и расползётся всё на мне. Иду к выходу, а внутри, будто говорит что — вернись, вернись. Ну, я на выходе разделся и вернулся в темноту. На четвереньках, как привык уже, до камней своих разложенных добрался, там дальше пролез, сел на площадку и задумался. Это вот сейчас, что такое было? За каким я сюда забрался?

Сижу и будто бы задремал… или показалось… Вижу, что… как и сказать-то непонятно даже… Чёрная Сила меня обволакивает и душит будто бы. И так мне там тошно стало, как ещё никогда не было, даже когда на Абелот дрочил. И в голове бьётся — Олли, Олли, Олли… назад ползком вылез кое-как и понял, что Сила хочет, чтобы я Олли спас. А ведь жопой своей придётся расплачиваться… Или Хозяина Те замочить… Выбор-то невелик. Узел с одежкой своей я подобрал и побрёл как сонный, даже одеться не сообразил. Так, пока в стену не ткнулся, голый и шёл. Сука, сколько времени прошло, а до сих пор трясёт, как вспомню. Олли опять напоил водой, оделся и назад в городище побрёл. Зашёл к уроду этому, стою и будто не я, сам себя не чувствую. Он опять ржёт да принюхивается, Рео, гад, подхихикивает. Я пальцем в него ткнул — пусть, говорю, валит отсюда, мне свидетелей не надо. Тот рожу свою поганую скривил, вышел, шторку пластиковую за собой задёрнул, а я сел на топчан хозяйский и говорю, чтобы с поцелуями не лез. Нужна жопа — вот её пусть и берёт. А рот не дам. Хозяин Те сразу серьёзным стал, засуетился, попить мне предлагал. Да не возьму я из рук твоих поганых ничего! Ну, короче, лёг на живот… штаны спустил…

Меня передёрнуло и я снова посмотрел на задремавшую рядом со мной деву войны. На самой середине кровати лежит… Придвинулся ближе, чмокнул в плечо, отвёл прядь волос со спины… Медленно, смакуя и наслаждаясь ароматной после душа кожей, поцеловал между лопаток…

Мощное тело подо мной взвилось, голова моя дёрнулась так, что ещё немного и оторвётся, даже в шее что-то хрустнуло, в ушах звенит, в глазах пошли цветные круги. Неуловимо быстро наёмница обернулась, с размаху выдала мне оплеуху, вцепилась в мои многострадальные на сегодня волосы и выхваченный ей из-под подушки нож (как он там оказался?), прижался к моей шее.

— Всё-всё… — я выставил руки ладонями к ней.

Сев, она разглядела спросонья, кого собралась резать, выдохнула и оттолкнула мою голову от себя:

— Фу! Ситх, напугал. Я тебе, дураку, чуть башку не отхватила.

Затем оглядела меня, усмехнулась, увидев так и не опавший член:

— Иди сюда, — меня дёрнули за руку и уложили на кровать на спину.

Мощное бедро, толщиной в мою талию, проплыло надо мной, наёмница села на меня сверху, упёрлась увитыми жилами руками в матрас по бокам от моей головы, внимательно присмотрелась к моему лицу и снова сбоку рта появилась тонкая морщинка усмешки. Одна из рук протянулась к промежности, капкан бёдер чуть ослаб — она приподнялась, и мой член бесцеремонно заправили в горячую глубину, пока ещё недостаточно влажную, так, что когда она села на меня, придавив почти всем своим весом, как бетонной плитой, втиснутый член продёрнуло резкой болью…

Тогда тоже больно было… А ещё противно и унизительно…

Ампулы, правда, я получил. Две. И пистолет для них во временное пользование с условием, что — если не верну, в городище можно не приходить. Передёргиваясь от отвращения и боли в растёртой заднице, натягивая лямки комбеза — это другой уже был, весь в заплатах — пришлось зашивать разорванную в клочья выброшенную спецодежду, порысил к Олли.

Пришёл, попробовал напоить, а он уже и пить не может… Ну, вколол одну. Руки, конечно, чесались сразу две сделать, но Хозяин Те, по доброте душевной — так он выразился тогда, после, как с кряхтением отвалился от моей жопы, сказал, что если заражение сильное, то торопиться нельзя. Дескать, организм ослаблен, а жратва тут не ахти… Поэтому второй укол через сутки, не раньше…

Я потом решил сам помыться — уж больно противно было. Хотел с себя запах урода этого смыть. Всё мне казалось, что от меня им воняет. Была у меня пара обрезов офисных — бутыли для воды разрезанные, в укромном месте стояли с водой. Взял пару обмылков, моюсь, а у самого слёзы текут и текут… Ну, теперь-то, что говорить…

У Олли температура быстро упала и он мёрзнуть стал. Я с него рванину его стянул — простирнуть решил, смотрю, а у него на груди, поперёк, ниже сосков, шрамы розовые, заросшие давно. И шрамы-то ровненькие такие, гладкие, просто розовые потому, что кожа там тонкая. Так-то мослы хлеще чем у меня торчат, рёбра все наружу — бери и пересчитывай. Я и сам-то… А тут вообще… Ну, я не об этом… Тащу с него штаны-то, морду отвернул — нечего, типа, яйца чужие разглядывать. А яиц-то нету! Девка он, Олли этот! Правда торчит между ног… и много… не меньше чем у наёмницы этой. А по фигуре у Олли выходит так, что плечи у него шире, чем жопа, в точности как парень. Потом уж, когда Олли очнулся, я его допрашивать стал. Всё сказал ему: и что догола его раздевал и мыл, и одежду его стирал, и какого ситха он или она из себя изображает, и зачем вообще ему это надо.

Ну, тот сопли распустил и начал рассказывать. Они тут где-то на десятом уровне жили. Кланом жили или сектой какой, я так и не понял толком. Семья большая — восемь детей. И все девчонки. А по их обычаям — позор, если сына нет. Они и решили Олли в мальчика превратить. В смысле не переделать — на это у них денег не было, а чтобы он себя как пацан вёл и одевался также. Дескать, примета такая, если такой появится, то обязательно сын родится… Нет бы папашке яйца подправить… Тупые, ну! Секта же… А по их верованиям вмешиваться в это дело никак нельзя. Так-то проблем на Корусанте с переменой пола нет — только деньги давай — из мужика бабу или из бабы мужика сделают так — любо дорого посмотреть. И всё работать будет! Даже бывший мужик родить может — если захочет. Но деньги нужны — это да. А у них нету… Он, пока мелкий был, отличался несильно — лицом не удался, волосы короткие, сам в штанах и с мальчишками с утра до вечера на улице. А как в возраст стал входить — раз! кровь пошла и сиськи расти стали. А он уж и сам не хотел девкой быть — насмотрелся на своих-то баб сектантских. Их замуж в двенадцать лет отдают и не спрашивают за кого. А примерно за месяц до свадьбы собираются у невесты бабки специальные, песни поют, поят её чем-то чтобы она боли не чувствовала. И обрезание делают. Начисто. Остаётся только ровная дырка между ног. Только тогда она, типа, считается готовой к замужеству. А из клана убежать тяжело — делать девки ихние ничего не умеют — по хозяйству только, читать, писать тоже. На панель если или в рабыни только… А там не сахар…

Вот и решил Олли мужиком стать. С кем-то договорился — деньги из дома утащил и ему задёшево подпольно грудь и матку удалили. Он на гормоны подсел — прочитал где-то в Голонете, что нужно это. Дома-то на него особо внимания не обращали. Ну, ходит рядом пацан и ходит. А потом папашка его вспомнил, что он девка. Переговорил с кем-то, его и просватали! А он им — нет, ребята, я бабой быть не хочу! И штаны с майкой с себя долой! Груди нет и между ног выросло сильно. Папашка в истерике — вишь ты, брак не состоялся — калым возвращать придётся, мать только рот платком прикрыла. А в семье опять позор — девка парнем стала! Ну, его по-тихой в мешок завернули, обкололи чем-то, чтобы не рыпался, и на сороковой уровень вывезли, а там в Провал… С глаз долой!

Руку он себе выбил когда на мешки с мусором сверху приземлился. После, как я ему руку вправил, он меня искал — понял, что зря от совместного житья отказался. Одному в Провале тяжело. Ногу разодрал, когда попробовал на ту сторону Кучи ходить. А там в воздухе канализационные стоки распыляются. Заразы нахватался — вот ногу и раздуло.

Мне-то, всё одно, полегче было. Я технарём стал. Фактически. Как железку какую увижу, так сразу чувствую, где она неисправна и что сделать надо, чтобы она заработала. Понятно, не сразу так стало. Раза три в развалинах побывал. С тем дедом-джедаем переговорил. Он от городища отдельно жил. Где-то между ним и киборгами. К нему многие ходили. Он любил когда к нему приходят. Рассказывал всякое. Во деда жизнь помотала! Где он только не был! Он-то мне и сказал, что когда железки насквозь видишь, как я, то это силовая ковка называется. Их даже учили этому в Ордене ихнем. Не всем это даётся. Но учат всех. Типа, чтобы понятие имели. Он вообще рассказывал, что силовой ковкой можно любой, ну, почти любой, материал использовать и что хочешь делать из него…

Наёмница, до того мерно двигавшаяся на мне, задёргалась, закусила губу, со всей силы хлопнула ладонью по кровати рядом с моей головой — если бы попала, убила бы! И, не переставая судорожно подёргиваться, повалилась прямо на меня. Член мой, до сих пор не опавший, так и остался в ней…

Покрытое испариной литое тело, придавило меня, но так… Полегче, что ли… видимо она не до конца потеряла разум и соображала, что если она навалится на меня всем весом — переломы мне обеспечены.

Хлюпнувший член, так и не потерявший бодрости, выскочил из промокшего насквозь влагалища и меня снова бесцеремонно отпихнули к стене. На этот раз она отдыхала на спине, раскинув руки в стороны. Только правая, была согнута в локте и лежала поверх меня, притиснув в угол между стеной и кроватью. Я шевельнулся — рука стала стальной — не двигайся. Поняв, я затих.

…А первое, что я сделал, когда Олли очнулся — это бусину ему подсунул. Он, с проста ума, ладонь под неё подставил, а она возьми и растворись в ней! Я и сам тогда удивился. Думаю — что такое? Я когда кристаллы из развалин принёс, много, что пробовал с ними делать. И в огонь кидал, у деда-джедая он был, и разбить пытался — всё бесполезно. А тут — раз! И нету!

А Олли даже ходить начал. На третий день. У меня там в комнатке диодик, что на спидерах, как сигнальные огни используются, горел. Вещь вообще практически неуничтожимая. Он, диодик этот, сразу в источник питания на заводе вплавляется. А источника хватает лет на тридцать. Его выбросили, а я нашёл. Чуть шевельнул в гнезде — он и загорелся. Правда, как перегреется, гаснет, но опять шевельнёшь и снова горит. Нам в комнатке хватало. Я его зажигал и пока Олли ходить не мог, обтирал ему тело. В мусоре иногда попадались канистры с моющими средствами. Ну, как… остатки. Там на донышке чуть, здесь чуть. В двух-трёх десятков сольёшь — вот и постираться можно. Да и самому помыться. Олли я баночку для мочи подставлял — бутылка пластиковая обрезанная. Он там своё хозяйство здоровенное в стороны руками разведёт, а я банку держу. Сделает, что надо, я и вылью потом. В стороне. У стены нельзя — ктоны учуют. Они на запах очень падки. Поэтому мылись мы с ним почти каждый день. Как вода лишняя появится — так и моемся. Да Олли и не стеснялся меня совсем. У него голова давно в другую сторону повернулась — он парень и всё! И по повадкам, и по голосу, и по виду. Пока в трусы не залезешь, ни за что не отличишь!

Я его потом в развалины водил. Он, как бусину Силы поглотил, так словно в жопе шило появилось. Я рассказал по простоте душевной, а он — пойдём, да пойдём. Ну и пошли… В развалины…

Это он мне потом свои ощущения пересказал… ну, про Чёрную Силу… а так, да… разделись мы и пошли. Почти сразу я у входа на четвереньки опустился — его я ещё раньше предупредил, что здесь лучше так ходить. Я впереди, он за мной, за ногу мою держится. Так и дошли куда надо. Я там не стал у стены садиться. А сел чуть в стороне и его себе за спину завёл. Сидели спина к спине. Я дышу и он дышит — чувствует моё дыхание. Сидим и сидим. Спокойно сидим. А потом я опять решил Силой тело напитать. Загнал побольше, надулся как шарик воздушный и выпускаю потихоньку. И тут — бам! Опять стояк пробил! Я думаю: не буду дрочить. Перетерплю. Абелот ещё эта. Да и перед Олли стрёмно. А потом чувствую — что-то там за спиной возятся. Звука-то нет, а рука правая у него так и ходит туда-сюда. Эге, думаю, накрыло тебя. Как и меня в тот раз. А сам терплю. Елда-то звенит аж от напряжения, а я сижу. Задрожал он, задёргался, опять мне, как в прошлый раз, плохо стало, дыхалку всю перехватило, я даже в землю рукой упёрся, а потом ещё разок как поддаст! У меня из члена и потекло! Вот, ситхи свидетели, ничем я его не касался, а он взял и без рук кончил! Да ещё как бы и кайфа не больше чем с руками. И снова белый этот глаз Абелот показался. Довольна она, что я Олли привёл…

Отдышались мы и назад поплюхали — я Олли за руку подёргал — дескать, пора идти. Вылезли, смотрим друг на друга — оба чёрные, страшные, тощие. В Провале потолстеть трудно — это только Хозяин Те толстый. Мудак. Но он там один такой, с пузом.

И что странно, будто бы в полумраке этом вечном, нулёвском, я лучше видеть после выхода из развалин стал. И голод прошёл. А то вечно желудок к позвоночнику приставший.

Я одеваться не стал — всё равно помыться бы надо. Вокруг поглядел — нет никого, Олли рукой махнул — пойдём домой и пошёл. Он тоже одежку натягивать не стал. Пока добежали — я специально волчьим шагом рысил, чтобы посветлеть поскорее, побелели оба. Смотрю — у меня весь член грязью перепачкан, у Олли тоже промежность в грязи — он специально заглядывал. Потом сказал, что он там все собой залил, вот и…

Пошли мыться…

А я уж знал — это сейчас жрать неохота, а потом, как организм от воздействия Чёрной Силы отойдёт, на хавчик только так пробьёт. Было у нас там набрано на обмен разного…

Собрали и пошли… Идём по городищу, а рожи эти… смеются, пальцами тычут, дескать, последняя целка Провала Хозяину Те отдалась. Олли только рот открывал.

Наменяли пожрать, лимонадику взяли — сладкого-то хочется — его тоже из найденных бутылок сливают. А возле халупы Хозяина Те меня киборг встретил. Палец свой железный наставил — ты, говорит, Дило Сладкая задница?

Эх, блядь! Олли, Олли. На весь Провал я из-за тебя ославился. Это кто такой умный тут? Такую кликуху приляпали! А Рео из-за шторки — она у них вместо двери была, выглядывает и зубы свои редкие сушит. Вот он гад!

А этот болван железный нас обоих за химон сграбастал и из городища потащил, дескать, слышали они, ситхи железные, что некто Дило Сладкая задница умеет в железо и есть у них для него задание. Небесплатно, естественно.

Я крутиться, мол, я не я и вообще наговор.

А он остановился и говорит, что если не я, так вот он делать будет, и Олли трясёт, а если сделает не так, как надо, то они мне ноги по самое некуда отчекрыжат, съедят и я у них на самой параше жить буду и за еду работать, а второго, Олли, то есть, при мне ктонам скормят заживо…

Пришлось вписаться за Олли… Второй раз…

Пошли…

А у них там почти цивильно. Киборги к себе не пускают никого. Прочим доступ только на Игру есть. А тут они сами живут. И девок у них, киборгизированных, как бы не половина от всего ихнего племени. Одну там видел, вообще только голова живая осталась. Но симпатичная — это да.

Приводит он нас, значит, в дом, не дом, а вроде как блок из панелей пластиковых отстроенный. Полы, двери, даже окно есть — всё как настоящее. Стол продвинутый, хирургический и рядом меддроид торчит. Манипуляторы вниз повесил.

Вот, говорят, чини давай. Он, типа, сломанный.

Я в отказ. Говорю, я меддроидов чинить не умею. Вообще никогда их не видел.

А он, тот, который нас привёл, и отвечает мне, что прямо сейчас наживую полноги мне и оттяпает. И даже, говорит моя задница не поможет. Ту, говорит, девку, что одна голова осталась, видел? Вот ей и отдаст. Она, говорит, у нас тут самый крутой охотник. И мужиков она очень любит. В своё время они её тоже сильно любили. Ну, а она теперь платит им взаимообразно. А мяса, говорит, всем хочется. Они, правда, киборги больше в виде бульона мясо поглощают, но есть тут у них ещё не самые совершенные, которые, типа, ещё только идут по пути возвышения, так вот они и жареное мясо очень даже едят. Девка та, имя у неё ещё такое — ОК 2.12.11, так вот, эта самая ОК 2.12.11 ещё и как повар знаменита — лучше её мясо никто не жарит. А мясо — вот оно, это он меня по плечу похлопал.

Короче, мы с Олли прониклись, но поторговаться я не забыл. В меддроиде поковыряюсь — так и быть, а чем платить будут?

Он нам рассказал тогда, что в самой середине Провала у них прикреплена на тросах, на километр примерно в вышину, турбина, держится и вращается за счёт восходящего потока. Поднимают они эту турбину отсюда, из Провала, на воздушных шарах. От этой турбины у них есть энергия и если мне надо, то они готовы для меня аккумуляторы заряжать. Сколько ни принесу. Это если меддроид заработает. Ну, а если не заработает, то вот она — ОК 2.12.11, тут, рядом.

Запчастей мне натащили целую кучу.

Чего только не было! Даже от боевых дроидов манипуляторы, ядра и материнские платы. Ещё одного меддроида полуразобранного припёрли. Вот, говорят, каннибалить можешь. Ну, я тогда здорово выложился. Трое суток мы с Олли сидели. По моему заказу они инструмент даже делали. Дак, а хрен ли не делать-то? Энергия есть. Металл есть. Сиди, да работай.

А мне потом мысль в голову пришла: вот они меня к себе притащили, а кто у них все их железки чинит? Должен же кто-то быть…

Спросил я этого, сопровождающего нашего.

А тот и говорит: действительно есть такой. Только он в тонкой электронике не соображает совсем. Вот манипулятор починить — это да. А туда — нет. И это, говорит, самое их большое горе — из-за органических остатков — это он так головы с мозгами назвал, они не могут завершить своё возвышение.

А я, стало быть, по их мнению, умею в электронных мозгах ковыряться?

Тот руками развел — дескать, сам понимать должен. Если напортачу, то меня и съесть не жалко, а своего специалиста они ценят. Тем более, он один из них…

Наёмница тяжело вздохнула, пошарив под подушкой, вытащила датапад, чему-то поморщилась, убрала ручищу и я выдохнул, выбираясь из угла.

— Номер свой скажи…

— Какой номер?

— Датапада. Куда деньги перевести…

— Нет у меня датапада, — растерянно ответил я.

И правда, датапада у меня нет. У Сирена есть, у Венис есть, а у меня нет. И у Олли с Леди нет.

— Как же ты работаешь? — вздохнула наёмница.

Да я не работаю. Тебя искал… И нашёл…

Не знаю, надо ли об этом сейчас говорить.

Она повернулась ко мне, оперлась на локоть. Снова оглядела меня всего. Прищурилась на торчащий член, который и не подумал успокоиться. Рука её дрогнула в попытке дотронуться до него.

— Нет! Всё! Хватит! — одёрнула она сама себя, — Ты, что, таблеток наелся?

Я отрицательно помотал головой, следя за каждым движением великолепного накачанного тела. Она повернулась, вытянула руку, порылась в скомканных брюках, лежащих на полу, бросила мне чип с кредитами:

— На вот… Там хватит… И вали уже отсюда — даме себя в порядок надо привести!

О! А вот это не по мне. Она мне нужна. И я никуда не уйду. Без неё. Ну, или без её номера. Я отрицательно помотал головой.

— Что-о? Пошёл! — она за ногу сволокла меня с кровати, схватив под челюсть, вздёрнула на ноги и занесла руку для удара.

Я стоял перед ней, едва касаясь пола самыми кончиками пальцев ног, опустив руки вдоль тела и крепко зажмурив глаза. Бей! Сколько хочешь бей! Не уйду!

Наёмница шумно выдохнула, опустила руку, мотнула волосами, закидывая их за спину.

Я чуть приоткрыл один глаз:

— Н-номер скажи… — сделал умоляющие глазки, Леди меня обучила, как это делать, добавил тихонько, — пожа-алуйста, — и ручки кулачками к груди.

Всё! Она растаяла! О-о… дева моя!

Кашлянула смущённо:

— Запоминай: 56Г4-5546-2.11-848-792-534-Н7910…

Меня отпустили и я, затискивая упорно торчащий член в трусы, стал одеваться под пристальным взглядом обнажённой наёмницы, так и стоявшей около кровати.

Оделся, наконец. Шагнул к двери.

— Чип возьми…

Я обернулся:

— Так я не из-за денег…

Мгновенно протянувшаяся рука схватила за грудки и прижала к стене:

— Что ты сказал? — зашипели мне в лицо.

— Я… я не за деньги… с тобой…

— Кто послал? Силео? Где он?

Меня снова бросили на кровать. Огромное обнажённое тело мгновенно уселось мне на грудь, выдавив из неё весь воздух. Воротник куртки стянул шею, пережав горло:

— Запомни, сучонок, и хозяину своему скажи…

Что я должен сказать гипотетическому хозяину я уже не слышал — сознание покинуло меня.

Очнулся я лёжа на животе связанный с заведёнными за спину руками и ногами.

Наёмница уже одетая сидела на кровати рядом и ждала моей реакции.

— Очнулся?

Я молча кивнул головой.

Блеснул с тихим шелестом вытянутый из ножен боевой виброкинжал. Небрежным движением руки меня перевернули на спину, придавливая связанные руки и ноги. Равнодушное лицо наёмницы смотрело на меня, прищурив глаза. Едва заметно вибрируя, лезвие кинжала упёрлось под левый глаз, оттянув нижнее веко вниз:

— Говори!

— Я-я Дило! Правда! Дило я. На Нулевом был! Мы тут живём… поднялись… не так давно. Олли со мной… ещё Леди, Сирен и Венис! Пятеро нас. Пятеро! — зачастил я.

— Чем занимаешься? Спайсом торгуешь?

— Нет-нет! Я… мы… они… девочки, то есть… у нас голобудка и вебкам там… нам деньги нужны… За трафик и виго сектора… И улететь хотим… А тебя я вообще случайно встретил. В кантине сидел. Я там дроидов чиню, а хозяин кормит…

— А чего со мной пошёл? — голос наёмницы чуть смягчился и лезвие убрали от глаза.

Я молчал.

— Ну, чего молчишь? Говори давай!

— Ты… понравилась…

— Я?..

— Угу…

Наёмница хмыкнула. Помолчала. Вздохнула. Снова перевернула меня на живот. Чуть ослабила стяжки на руках и ногах.

— Сейчас лежишь пять минут. Потом можешь развязаться. К стене отвернись!

Я отвернулся.

Матрас промялся под весом девы войны подобравшейся ко мне ближе.

Жаркие губы чмокнули меня в затылок. Хлопнула дверь…

— Ух-х… вот это баба… чуть не раздавила, — размышлял я, шагая в сторону нашей голобудки, — с ума сойти можно.

Это не от восторга. Точно. Но внутри поселилось чувство удовлетворения и какой-то наполненности. Она точно войдёт в наш сквад. Нас теперь шестеро будет и сквад заполнится до конца. Большая часть в скваде, конечно, на мне и Деве войны — процентов 50 так точно. Остальное — на Олли, Леди, Сирене и Венис. Почему так? Сила его знает. Такие у меня ощущения. А им доверять надо… Да… Нулевой быстро этому учит.

А сквад… Первый раз я слияние в нём почувствовал в развалинах. Это когда с Олли пошли. Не, не в самом начале. Потом уже. На второй или третий раз. А потом уж и каждый раз это было. Зайдём, сядем и хоп! Нас уже не двое по отдельности, а как будто один. Но и не один… Это вот, кажется, что твои мысли и не твои уже. И всё-то ты про себя и про того, кто рядом знаешь. И он про тебя тоже всё знает. И как я в банде жил, и как дрался, иной раз не на жизнь, а на смерть… и про то как… изнасиловал меня Римло, гад… и как сам я у Хозяина Те ради Олли…

И эффект этот, побочный… Дурной такой. Короче, член торчит. У Олли тоже набухает всё. Но я сдерживался. Дрочить в развалинах себе дороже, да и стрёмно… Перед Олли стрёмно.

…И я про него всё знаю. И как он с мальчишками на улице жил, и как в мальчики решил переделаться, и как деньги у родителей украл, и про операцию… даже картинка меддроида, его резавшего, перед глазами встала, вплоть до царапин на корпусе. И после слияния нет для тебя человека ближе, чем тот с кем ты в скваде. И будто бы голова лучше работать начинает. Я потом с Олли разговаривал. То же самое у него.

А он тогда… Ну, как узнал после слияния, как я для него бакту добыл… Вылезли мы это из развалин, сидим рядом, оба чёрные, голые, склизкие. Я сижу, зажался, жду, как член успокоится, а Олли ничего, спокойно сидит. А потом говорит мне, что мол, он теперь понял, как я его вылечил, какой ценой, и если мне надо, то он готов отблагодарить меня, потянулся и губами в висок мне тычется. Ну, я его локтем отвёл в сторону и говорю, что я не для этого его спасал, типа, Чёрная Сила так захотела, душила меня даже и, потом, пусть он, Олли, определится, он всё ещё девочка или мальчик уже. А если мальчик, то они друг с другом не целуются.

А Олли любопытство взяло, он и начал приставать — а как это у мальчиков бывает, ну, в сексе. Он-то, Олли, ни с кем ещё никогда не был. Я и говорю, что мальчики друг с другом в задницу, ну, это… А он мне — если мне надо, то вот она попка (так и назвал) его и он готов. А я ему, мол, не по мальчикам я… А те два раза это… Рукой махнул — дескать, деваться некуда было. А он опять — а как это у мальчиков бывает?

Ну, я ноги развёл, говорю — видишь, торчит. Вот рукой по нему водишь туда-сюда, как струйка брызнет, значит, кончил. Удовольствие приходит. А он мне — не-е, у меня не так. У меня, говорит, рукой вот по этом всему — показывает мне — ноги растопырил, водить надо пока влажное не станет, а потом, как набухнет, удовольствие сильнее и сильнее, даже, говорит, не один раз может быть. Аж обоссаться можно. Он, говорит, первый раз как в развалины пошли, тогда и надул под себя. Прямо там. И всё от удовольствия этого.

И сидим мы это оба чёрные, лохматые у самых развалин и разговариваем друг с другом кто как кончает. Скажи кому об этом… Да-а… Было дело…

О. А сейчас осторожнее надо. Конфликт у нас тут. Мы как Леди нашли, так и конфликт. С сутенёрами ейными.

— Э! Слышь! Сюда подошёл! — окликнули меня из тёмного проулка между жилыми блоками. Трое стоят, ждут.

Ага. Ага. Так я к вам и пошёл. Дурак я такой.

Я побежал. За спиной топот. Так. К голобудке нельзя. Так-то там и запереться можно. Голобудку они ломать не будут. Но она маленькая. Так что сидеть в ней втроём не получится. Они же не уйдут, снаружи ждать будут. Значит, будем бегать, путать. Не впервой. Я рванул в сторону с широкой улицы по которой шёл вначале, промчался по переулку, выскочил на параллельную улицу, заскочил в кантину со вторым выходом (знаю, приходилось бывать). Стараясь не задеть никого из сидящих в ней нетрезвых личностей, торопливо прошёл к другому выходу, где столкнулся с дроидом-уборщиком, завалив его набок.

— Извините, господин… — тирликнул он дребезжащим вокодером.

Выскочив из кантины, завернул в тесный мерзко воняющий проулок, заставленный мусорными баками, из него-то и вывернул дроид, вывозивший из кантины мешки. Стараясь не вляпаться в лужу какой-то тухлятины и распугав верещащих вомп-крыс, присел за контейнером доверху набитым пластиковыми мешками с отходами. В щель между стеной и контейнером было видно, как дроид-уборщик снова полетел на дюрасталевое покрытие тротуара. Один из преследователей выскочил на улицу. В кантине, через которую я быстро прошёл никого не задев, начался шум, видимо, кто-то из гнавшихся за мной зацепил сидящую там алкашню, только и ждущую чем бы развлечься. А лучшего развлечения, чем хорошая драка у нас тут пока ещё не придумали. Выскочивший было на улицу бежавший за мной крепкий хуман в кожаном жилете на голое тело вернулся обратно — похоже как, его корешам приходилось солоно. Валим!

Через два перекрёстка, остановив взмахом руки ховер-такси, я ввалился в салон, захлопнул дверь и затемнил окна. Ситх! Датапада у меня нет. Пришлось вытаскивать чип полученный от Девы.

Да-а… Она ведь мне свой номер назвала. Я крутил голове цифры и буквы, стараясь ничего не пропустить, не забыть. Так-то вывалю все это потом Сирену, он у нас ледоруб и если даже и забуду что из номера Девы, он её по сети всё равно найдёт.

Ситхи бы побрали этих уродов! У Чёрного солнца конфликт с Консорциумом Занна, об этом у нас тут все знают, идите, воюйте друг с другом. Так нет! Им Леди подавай! А мы её с Олли с пятого уровня вытащили. Со спайса сняли, из такого дерьма выволокли. Едва выходили. Дайте жить спокойно. Нет ведь, гады, отомстить им надо… Второй год уже. Когда это кончится?

Так, сейчас надо место присмотреть, где мне из ховер-такси выскочить. Эти уроды потом логи начнут проверять, наверняка кто-то из них заметил, что я в ховер сел, будут потом вычислять куда я дальше пошёл. И откуда. На Аркесса если надавят или на Рутера, они враз расколются, что я в той кантине частенько бываю. Подкараулят и ага…

И не соскочить ведь уже с этих разборок. Хоть в самом Сенате поселись — у Чёрного солнца везде свои люди есть. А Леди бросать нельзя. Она наша. В скваде нашем. Но против Чёрной Силы не попрёшь. Вот и крутится у нас мысль — свалить с Корусанта.

За затемнённым стеклом проплывали жилые блоки сорок пятого уровня, люди, ксеносы на тротуарах, огоньки реклам и вывесок. Так, сейчас валим до развязки, а там на станцию ховер-поездов, они только в верхних уровнях ходят, тут, на сорок пятом, самая нижняя станция, ниже уже нет. Попробуем затеряться в пассажирском потоке. Хотя-я… Сложно это. Только если облик менять. Рожу накрасить, побриться налысо, переодеться во что, хорошо бы бороду ещё. И то… По фигуре, по походке могут вычислить. Сети всё анализируют, сразу по двадцати параметрам. Если только хромать начать или в бабу. Сиськи, там, жопу под одежду привязать.

Суки, а! И наверняка у них моя ДНК есть, да ещё и след запаховый. А там только дронов подключить, мигом отыщут…

…Мы с Олли долго тогда на Нулевом чалились — всё никак не получалось выход найти. Я у железок на хорошем счету был, после, как Чёрной Силой меддроида им починил, там почти все потроха заменить пришлось, даже платы и схемы прогонял через силовую ковку, восстанавливал, что знал, ну, как получилось, конечно… Там для восстановления нужно знать как схемы в дроиде спроектированы, на физическом уровне. Где какая дорожка идёт, во сколько слоёв атомов. Хотя бы примерно. Я тогда в Нулевом, по наитию всё делал. Когда у киборгов меддроида восстанавливал и они другого припёрли, ну, каннибалить чтобы, я много чего пробовал. Восстановить получилось, но тыкался как слепой. Свезло, не иначе. Выше когда поднялись, из Голонета скачал кое-что. Думал. Схемы в руках вертел. Потом мы с Олли дроидов воровать начали. А когда через твои руки разные дроиды проходят и все по-разному сделаны, то начинаешь понимать общий принцип, а потом раз! скачком таким знание приходит и понятно делается. Только нужно чтобы Олли усиливал.

Это, вот, микросхему в руки берёшь и чувствуешь, даже в пальцах покалывает, типа, здесь и здесь непорядок, не так как на заводе делали. А потом начинаешь как бы вглядываться, но не глазами, а вроде как через Силу и видно становится, где улучшить можно, исправить. Тут важно, чтобы Олли к спине привалился, тогда сразу легче делается. У нас слияние наступает. Я веду, а он усиливает. Да. И наоборот пробовали мы с ним, ну, чтобы он вёл, а я усиливал. Не выходит так. Он не чувствует ничего в микросхеме. Почему так?

Потом уже, как Леди подобрали в сквад и Сирен с Венис появились, сливались все вместе, я тогда понял — у нас в скваде у каждого своя роль. И заменить одного другим нельзя. Моё — это силовая ковка, Олли усиливает. Кого хочешь усилить может. В скваде, в смысле. Леди… она по растениям в основном, лечить ещё может. Немного. Кажется — в землю плюнет и вырастет, что хочешь и нет ничего мягче, ласковее её ручек — заживает всё как после бакты, но это если она с Олли. Сирен — ледоруб, слаймер. Он не любит, когда его слаймером называют и с головой у него… Он раз попадал в ловушку сетевую антивирусную. Чудом жив остался. Там, в вирте, по сети только в шлеме можно. Ледорубы многие себе прямо в голову разъёмы вживляют. Вот и у Сирена пара есть. На затылке, под волосами. А Венис, она артистка, на Ускру росла, даже выступать пробовала. Только потом в содержанки ушла, к богатенькому одному. А как южань-вонги на Корусант напали, папик её бросил, сбежал куда-то. Мозги задурить, очаровать, так что себя забудешь — это всё к ней. Ну, а Дева, если с нами будет — силовик. Вот и сквад наш весь…

Да. Про Нулевой. Мы выход-то из него искали-искали, а оказывается, особо-то его никто и не скрывал. Выбраться действительно трудно — стены Провала перекорёжены все. Ктоны даже подкоп сделали. Нора узкая, глубокая. Но у них когти есть, они грунт корусантовский и прорыли. И ведь хитрые, гады такие. Они рыть с той стороны начинали.

Мы с Олли долго ктонов выслеживали. Нюхали да слушали ходили. Воняют ктоны здорово и вякают всё время, молчать нисколько не могут. Но и слух у них зато…

Часа три идти надо от нашего схрона. Мимо городища, мимо Игры, мимо железок. Почти к центру Провала, где у железок тросы от турбины закреплены. А там неровно. Грунт оплавился от выхлопа двигателя звёздного разрушителя. Есть места, где просто как стекло всё блестит. Ох и скользко! Это мы с Олли как-то пару ктонов гнали. Они от нас, а мы за ними! Бегают они не очень — ноги-то кривые. Бегут, бегут, остановятся, вроде на нас наскочить пробуют, а только мы их шуганём и они снова бегут. И всё левее забирают. Ближе и ближе к стене Провала. Я остановился отдышаться, думаю, за каким ситхом мы их гоняем? Поймаем, жрать что ли будем? Не будем. У нас тут ктонов никто не ест. Будто бы от людей они произошли и ктонов есть западло. Так говорят. Ну, до стены добежали, я только к Олли обернулся, а они раз! и пропали. Вот только что были — и нету! Всё там обошли, а их нету. Ну, думаю, не может так быть! Куда-то же они деться должны были?

Ходили, ходили, а нашли мы всё-таки нору ихнюю. Там и дырка-то… Едва-едва плечи просунуть. После уж огоньком спидерским посветили — темно. Воняет. Вроде как сквознячок тянет. Значит, с той стороны есть выход.

И стали мы с Олли готовиться к походу. Жратвы заготовили — четыре пайка у Хозяина Те наменяли. Почти целых. Если не шиковать, то один паёк на три дня растянуть можно. В смысле, целых девять раз поесть можно из одного пайка. Мяса мышеястребовского навялили по здоровенной жмени. Но это уж на самый крайний случай — вонь от него непередаваемая! Воды в бутылках пластиковых полуторалитровых по две на брата — вот мешок и полный. Едва в дыру протиснуть получится. Не знаю, правильно ли, что в один мешок всё поклали? Может быть, надо было по двум рассовать?

С той стороны Провала за стеной ангарами, складами всё застроено. Те, кто «Лусанкию» строил, материалы там складировали, сами жили, дроиды монтажные и строительные стоят до сих пор брошенные. Темень там — глаз выколи. Энергии нет совсем. Лусанкостроители силовые кабеля временные пробрасывали — воровали энергию с вышележащих уровней. Там везде утечки. Силовое оборудование древнее всё, ну и течёт откуда только можно. А эти умные. Они к утечкам подключались, чтобы на общем фоне незаметно было. Там немного, тут чуть-чуть… Потом всё это на подстанцию, а уж от неё напруга нормальная на стройку. А как построили, то не нужно это стало. Они просто все свои подстанции повырубали, а кабеля как были так и остались. Только кабельные черви к ним сползлись отовсюду. Всю проводящую сердцевину повыжирали.

А дюракритовые слизни — этих тварей на Нулевом много, грызут как не в себя, вот и догрызли покрытие пола до грунта до самого. Потом, как они ушли, на этом месте ктоны копаться начали. Рыли-рыли и дорылись в Провал. Им у Кучи есть чего промыслить. Так-то на Нулевом они в других местах или друг друга жрут или ловят кого, людей в том числе. А тут помойка со жратвой халявной!

Нора длинная, извилистая, то выше, то ниже идёт. Вонищща там невыносимая. Ктоны, и когда рыли и когда по ней ползают, гадят прямо под себя. Там, почти в середине самой, нора так глубоко опускается, что прямо брюхом подземелья чувствуешь. Чёрной Силой фонит немилосердно. Сразу дыхание перехватывает. А нора узкая-узкая… Вспоминаю и страшно становится. Развернуться нельзя, назад тоже. Щель — только протиснуться. Ползёшь и так и кажется, что вся громада, что над тобой сейчас, тебя и придавит тут. А ползти-то с руками вперёд вытянутыми приходится. А там поворот есть… под прямым углом да вверх ещё, ползёшь-ползёшь и вдруг руки в стенку упираются. И назад нельзя и вперёд некуда. Хорошо тощие мы. Так, по чуть-чуть, на спину переворачиваешься понемногу, потом чувствуешь, что вверху, над тобой вроде бы пространство пустое есть и начинаешь в этот проход заползать, а руки все также — вверх. И вот в этот момент паниковать никак нельзя. Запаникуешь и всё. Темень кругом. Нора так тело обжимает, что глубоко не вздохнёшь даже. Как одёжка на теле сидит. Хорошо огонёчек тот спидерный у нас был. Я его в руке держу, перед собой подсвечиваю потихоньку, а Олли, тот за мной ползёт, ему вообще темно, за собой на верёвке вещи тянем. Мешок цепляется за всё, что можно и за всё, что нельзя, а без него никак. А в самом низу в норе, где Сила больше всего чувствуется ещё и грязь жидкая. На ладонь, на две глубиной. Холоднючая, по самые ноздри. Воздух затхлый, Силой наполненный, как киселём. Мы в жижу в эту ледяную вляпались, я её перед собой как могу руками и головой расталкиваю, мне в подошвы Олли толкается, а одежда на нас поползла полосами — Сила так воздействует. Ну, думаю, всё — жопа. Я перед собой целый вал грязи толкаю. Потолкаю, потолкаю, выдохнусь и лежу. А из-под вала мне под живот натекает жижа эта. А нормально дышать нора не даёт — так там тесно. Воздух спёртый ещё этот…

В мешке-то тоже с собой в дорогу набрано было, сейчас он расползётся и всё. Сдохнем мы или в норе этой или там дальше, как вылезем. С пустыми-то руками. Я мешок за собой волок, Олли только его подталкивал перед собой. Слышу, пыхтит он мне, что мешок лопнул. Я ему — не останавливаемся, мол, а как совсем разлезется, говорю, руками всё, что из мешка валится, толкай перед собой. И тут ещё огонёк спидерный замигал — вот-вот погаснет. Да что ж так-то всё!

Сдохнем мы тут, в норе этой!

Но ползти надо.

Я зубы сжал, чуть раздышался и дальше, а самого трясёт всего — так страшно в норе этой. Думаю, как там Олли-то? Пацан-то пацан, а всё равно девчонка. Слышу, пыхтит тоже, по грязи чавкает, ползёт за мной. Потом поворот этот вверх начался. Я комбез, который прямо на мне расползается, подтягиваю, хоть коленки и локти прикрыть, да и бросить нельзя — он Олли проход перекроет — жижа кончилась и Сила тоже ушла — мы уж вверх пролазить начали, а тряпки на нас все трухлявые сделались. Вверх подтягиваюсь, мешок волоку, а из него всё сыплется. Олли там, как может, собирает, а только всё равно потеряли мы много чего. Там и было-то — пожрать, да попить больше. Кое-как мешок Олли узлами завязал — вполовину меньше стал! — да дальше поползли. И вот, что интересно — полезного чего много потеряли, а император этот никуда не делся — до сих пор со мной. А тогда вылезли из последних сил. Едва протиснулись наружу — ктоны-то все тощие, прогонистые, меньше Олли даже — им-то проще. Они и нору эту под себя рыли.

Я от выхода в сторону откатился кое-как, едва сил хватило, это чтобы Олли вылез, лежу, жду его, а его нет! Вроде за мной полз, в пятки мне толкался, а тут — нету! Я назад к дыре, окликнул. Всё бросил, комбез драный с себя стянул — всё равно на полосы расползся весь, и голиком обратно. Улез целиком, потом ещё на полтела продвинулся и пальцы его нащупал. Лежит он там, руки вперёд вытянуты, запаниковал под конец и обессилел совсем. Я его за руки схватил, у него пальцы все холодные, не шевелятся. Сомлел он там. Я дёргаю, он очнулся — колотит всего. Давай, говорю, на меня ползи, а он пискнул как-то и ни с места. Я опять, давай, тормошу. Давай, шепчу, Олли, миленький, давай, ползи ко мне. Он и шевельнулся. Раз, да другой, да ещё… Я ногами-то вперёд кое-как протискиваюсь, чувствую, он ближе ко мне. Ползёт, значит. Уж и ноги у меня наружу вышли. Я его хвать! и выволок за руки. Сидим, колотит обоих от холода, от нервянки, ревём оба. Так чего-то накатило. Со страху да от тесноты, вонищщи и духоты в норе. В голос ревём, сопли и слёзы размазываем. Только-только успокоимся чуть, а опять друг на друга посмотрим и снова в рёв! Ну, а чо… Мне тогда четырнадцать всего было, Олли едва двенадцать стукнуло. Вот и ревели сидели… Рожи грязные у обоих — одни глаза да зубы блестят! Сами тоже в грязище. Куда она только не набилась! Даже в заднице! Ну, у меня-то понятно — я задом полз, Олли вытягивал. А он… Ему спереди между ног всё забилось. Выковыривать пришлось потом…

Так-то, говорят, что на Корусанте 5127 уровней. Брехня полная. Это только так говорится: уровень номер такой-то. На самом деле они, уровни эти, нормально разграничить невозможно. Переплетаются они, один в другой переходят. Вот идёшь ты, скажем, по шестому уровню, потом эстакады начались, ещё что-то, завод какой-нибудь, прошёл дальше и бац! Уровень вдруг стал восьмой, а ты никуда не поднимался и не спускался. Дальше идёшь, всё вроде ровно, а уровень, к примеру, одиннадцатый стал, а ещё прошёл и потом снова шестой. Нужно знать помимо уровня ещё и сектор какой. В разных секторах количество уровней разное. А секторов этих! Никто не знает сколько точно. А ещё есть округа, регионы и даже зоны. Ситхи их, видимо, учили Корусант делить. Потому что кроме них, ситхов, никто не разберётся, что тут и где. И заброшенных много, особенно внизу. Там вообще никто не живёт. Зверьё всякое. Южань-вонги к тем, которые тут были, ещё своих навезли…

Ховер остановился по моему знаку. Заметив кантину, я вышел, выдернув чип, полученный от Девы, из картридера. Зашёл внутрь, кивнул бармену, показывая на напиток. Высокий бокал, наполненный голубой парящей жидкостью, почти мгновенно оказался передо мной. Отпил глоток и прямо с бокалом в руке прошёл в приватную кабинку для связи через Голонет.

— Сирен, меня прихватили…

— Так, сейчас, стой там пару минут… Ага… короче. Сейчас сворачиваешь в переулок, — на экране появилась активная карта с мерцающей точкой моего местоположения, — идёшь до конца, потом по переходу и эстакаде спускаешься до сорокового уровня. Пешком. Там свяжемся снова. Понял?

— Да. Это… стой, я тут чип выцепил. Заплатили мне.

— Ты зачем его взял? Выбрось сейчас же!

— Ну, это наш человек заплатил. Заплатила. Погоди. Пробей её номер…

— Давай.

— Это… как там… сейчас… 56Г4-5546-2.11-848-792-534… или 535… и там ещё было… ситх, не помню…

— Я понял. Найду. Ещё что по ней есть?

— Да. Она Силео какого-то упоминала. Наёмница. Лет тридцать. Здоровая. Очень. Прям реально большая, — я вспомнил огромный багровый клитор Девы войны, вкус её плоти и сглотнул, заливаясь краской, — Волосы с одной стороны длинные… Это… Сирен, слышь, Леди бы с Олли вытащить надо… Голобудку смените.

— Разберёмся, — буркнул Сирен.

— У вас там пожрать есть чего? Венис где?

— Тут она. Сейчас твой чип выпотрошу, купим пожрать.

— Ага… Сами не выходите никуда. Заказывайте доставку.

— Это… Дило… ты осторожней там…

— Да понял я, понял. Всё. Давайте. До связи.

Я сунул чип в приёмник кабинки и зелёный огонёк мигнул, подтверждая оплату. Я сделал пару глотков из стакана, который так и держал в руке, поставил его на полочку у монитора, выдернул опустевший чип из разъёма и вышел из кабинки,. В переулке, выудил из кармана зажигалку и придерживая кусочек пластика за самый край сунул его в крохотный синий огонёк. Завоняло. Чёрная капля упала на дюракритовое покрытие. Едва слышно жужжа в переулок заглянул шар поискового дрона.

Валим! Накинув капюшон куртки на голову, я быстрым шагом пошёл вглубь переулка между жилыми блоками.

…Да, мы с Олли тогда едва отошли от ужаса норы. Хорошо хоть ботинки не успели от Чёрной Силы разложиться окончательно. Тряпки свои ветхие собрали в кучу, замотались как смогли, огонёк свой спидерный я потыкал, пошевелил, зажёг кое-как и пошли мы с ним вдоль ангаров этих в кромешной темноте. По звуку судя, высота над нами немеряная, а впереди не видно ничего. Огонёк к полу опустим, под самые ноги посветим, потом выше поднимем, так и шли, пока на стену не натолкнулись. Стена феррокарбоновая, шершавая. Вдоль неё пошли потом…

Я шёл не оглядываясь, торопливо пробираясь сквозь пёструю разномастную толпу, наводнявшую улицу. Ботаны, никто, твилеки, хуманы, ещё кто-то, шли со мной в одном направлении, пробирались навстречу — близилась эстакада перехода на уровень вниз. Мне надо ещё на четыре ниже.

… Многие ангары были закрыты, хотя вряд ли там что-нибудь и было. У некоторых створки ворот были проедены дюракритовыми слизнями, так, что можно было войти внутрь даже не нагибаясь. Мы побывали в паре огромных пустых помещений, заставленных пустыми стеллажами для броневой дюрастали, транспаристила, запчастей. Гулкая пустота, холодный пол, запах застарелой смазки, въевшейся, казалось, в самый воздух. Надо искать помещения для персонала. Живого персонала. Комнаты для техников. Может быть, там и жратва найдётся…

В темноте мы ходили долго. Сырые расползающиеся тряпки не грели совсем, тело невыносимо чесалось под слоем грязи из норы, а помещения для техников мы так не нашли. Наконец, задолбавшись блондать в темноте, я решил, что лучше передохнуть. В первый попавшийся ангар с проеденными воротами вошли и забрались на стеллажи повыше, на самый верх. По паре глотков воды, всего одна бутылка и осталась, и съёжились, в обнимку — так теплее. Олли всё возился долго, я ему, дескать, спи давай. А он — типа, ссать хочу. Ну, делать нечего, надо слезать вниз. Тут в ангаре ссать нельзя — запах появится, а там и припожалует кто-нибудь, нами подзакусить. И не отобьёмся. Нечем. Пара наконечников копий в норе осталась — из мешка вывалилась.

Ну, слезли вдвоём — Олли одного пускать нельзя. Да и вообще тут, в Нулевом, по одному нельзя. Даже если дрочить идёшь. Дрочить так особенно. Расслабишься и прилетит в загривок мышеястреб или ещё кто. Вышли из ангара тихонько. Вдоль стены прошли метров пятьдесят. Пока шли, я тоже захотел. Ну, встал, отливаю на стенку. Краем глаза гляжу на Олли, он огонёк держал, смотрю — садится. Эй, говорю, мальчики так не писают. Он мне — знаю, мол. Я с мальчишками когда бегал, сколько раз видел. Ну, так в чём дело, говорю? Неудобно мне так, штаны обливаю. Я, говорит, и раньше старался делать так, чтобы никто из них не видел. Я ему — да какие у тебя сейчас штаны, разлезлось всё. Давай, лохмотья в кучу собери с ног и лей стоя, тренируйся. А то спалишься где-нибудь. В шутку так, говорю. А он, смотрю, и вправду в руку тряпки зажал, ноги растопырил и льет, даже к стене ближе подошёл, это чтобы облить её. Ох, думаю, юмор-то понимать надо. Останавливать не стал, а потом уж думаю, у Олли с шутками видно плохо совсем. Вернулись, опять друг к другу прижались, спать не спали, так, покемарили вполглаза, а передохнули и дальше пошли. Сколько ходили неизвестно — часов-то нет. Отдыхали, как устанем, потом дальше шли. Ну, где-то у выхода из этих ангарных лабиринтов и нашлось кое-что. Бытовка. Охрана там была что ли? Топчан пластиковый стоит. Подушка настоящая, матрас, одеяло — богатство целое! Жратвы только нет. И воды тоже. В одеяле дырку сделали — Олли голову просунул, подпоясался и ходил так. Тепло же. Я с подушки тряпку содрал — новый мешок будет, с матраса сдёрнул наматрасник, тоже соорудил себе одёжку.

Ещё помещение попалось. Тут уж жратва была. Немного правда — чипсы, сухарики какие-то, завтраки быстрые, целых четыре упаковки, зато пять бутылок настоящей воды попалось. Три даже невскрытые были! Пылищи на них на палец наросло! Но тут уж мы даже рожи наши умыть смогли. Грязи натекло! Потом и зад и перёд промыли от грязи этой. А остальное само отвалилось. Вот выше поднимемся, так и помоемся как следует.

Долго мы тогда там ходили. Облазили почти всю округу. И ктонов видели. Они даже за нами пробовали погоню устроить. А там в ангаре нам попался прокат дюрасталевый, уголок, прутки. Хорошо, что я из прутков нам с Олли по копью сделал. Хорошие копья получились. Выше меня, упругие, острые. Только наконечника не было — просто заточен конец и всё, ну, да ктонам и этого хватает выше крыши. А там ещё несколько обрезков прутков нам попалось примерно в мой мизинец толщиной, я нарезал их покороче, в полторы пяди, с обоих концов заточил — кидай, не хочу! Он в полёте вертится, а если воткнётся — моё почтение!

Мы когда из промзоны вокруг провала вышли… Ох… и страшно там… А деваться некуда — наверх-то надо подниматься. Вокруг вонищща, сероводородом, кислотой какой-то несёт — здесь конденсат ядовитый оказался. Да такой едучий, что аж, где по стенам стекает, то феррокарбон разъедает. А дальше мох какой-то, на полу, на стенах, едва светится. Грибы большущие такие. Сами тёмные, толком и не видно их, а заденешь, из него пыльца сыпется и тоже светится. Я там пару шляпок прихватил с собой — вдруг съедобные?

Тихонько шли. Торцом копья перед собой мох потыкаешь и шагаешь. Это место прошли, опять темно стало, а в темноте слышно, как летает кто-то. Мечется над тобой. Олли на спину на одеяло сел и пополз к голове, к шее. Смахнули мы его на пол, подсветили — мышеястреб! Только мелкий совсем. Чуть больше ладони. А в Провале они здоровенные — крылья на ширину рук. Пристукнул я его и дальше пошли. Лица замотали чем нашлось и пошли. Кругом капает сверху. Где-то даже трубы ещё видно. Охи какие-то… вой дальний в катакомбах этих… Вот уж не знаю — кто это мог бы так выть? Но до костей пробирает! Мы и шуганулись. Резвее, почти рысью пошли.

Я, нет-нет, да по стене копьём проведу, царапину оставлю — след, значит, вдруг заблудимся или снова сюда пойдём. Так и вышло. Потом уж, как поднялись выше, там и освещение какое-никакое было и люди, я шляпки эти, ну, от грибов, показал паре человек, анализ сделали — оказалось дурь в них первостатейная. Без привыкания почти. Мы потом с Олли, по тихой, ещё разок до грибов этих прошлись, ободрали там всё и сдали за креды хорошие. Нам их потом аж до пятого уровня подняться хватило. Даже оставалось ещё прилично. А на пятом…

Перебрались мы на него. Первым делом приоделись поприличней. Куртки, комбезы, бельё нательное, переобулись. Сполоснулись, само собой. Бошки свои бестолковые налысо обрили. Вшей повывели. Моемся, а я Олли наставляю — смотри, говорю, никто не должен догадаться, что ты не настоящий мальчик. Он мне запальчиво так — настоящий я! Не ори, говорю, я-то верю, что настоящий, а вон то — на промежность его показываю, видеть никто не должен, а то… сам знаешь… спрашивать не будут, просто по кругу пустят. Ох! А вода тёплая! Кайф-то какой! Я уж и забыл, как это в тёплой воде-то мыться. Душик в мотеле маленький нам достался. Едва-едва вдвоём влезли. Да и вода отдаёт чем-то. Она тут раз по двадцать восстановлена, на ситх знает каких фильтрах. Олли вертится передо мной, то передом, то попкой этой своей, ну, у меня и восстало всё. Ладно, думаю, он уж сто раз видел. Только одно плохо — что у меня на друга моего член стоит. Неправильно это. Отвернись, говорю. Он уж понял всё. Я сам-то повернулся в угол лицом и давай пар сбрасывать! А только чувствую — Олли к моей спине опять, как в развалинах, привалился и тоже себе наяривает! Подрочили мы это, а тут и лимит водяной кончился как раз. Вываливаемся из душа красные, распаренные. И обоим стыдно. Друг перед другом. Там в номере кроватка узкая была, едва-едва вдвоём улечься, а на пол никому не охота. Легли в общем. Лежим спиной друг к другу. Я ему, Олли, слышь, я это… не утерпел, ты извини, говорю, а сам губы кусаю. Мы же с ним сколько всего вместе пережили! Я ж за него… А тут дрочить взялся! Мне ж четырнадцать всего! А кто в четырнадцать не дрочит, а? Он тоже дрочит. Но он — это он. А я — это я… А ещё тут одна штука, такая есть. Вот всю жизнь человек один. Ну, я не имею ввиду семью, там или друзей, а сам перед собой один. И его мысли, они только его. Какие бы они не были. А после слияния не так всё. Все-все мои мысли, даже самые потаённые, ему известны. И все его мысли мне ведомы. И делить их на нас двоих приходится. А я ж привык, что они только мои, мысли-то. Ну, может, я как-то не так объясняю. Повернулся я тогда к нему. Лежим и молчим. И глаза у обоих закрыты. Полежали, Олли мне говорит, дескать, ему тоже стыдно. И ты, Дило, меня не стыдись, я сам такой, а только я не пойму, как к тебе относиться, дорог ты, говорит, мне. И по лицу меня рукой гладит, а потом носом мне в грудь ткнулся и как заревёт! Да…

Я спустился на сорок четвёртый уровень и начал продвигаться ниже. Толпа так и оставалась такой же плотной. Ступеньки, решётки… по правой стороне вниз идут, по левой поднимаются. И всё одна и та же лестница. Оказавшись скраю, глянул вниз. Дюрасталевая титаническая лестница отполированная тысячами рук и ног разумных уходила на неведомую глубину. Центр её, в своё время, когда тут ещё всё было нормально, предназначался для турболифта. Давно уже разобранного. Теперь только пешком ходят. Она, наверное, до самого Нулевого доходит. Хотя… Вряд ли. Нечего людям на Нулевом делать. На первом, на втором тоже.

— Полиция! Пропустите! — заорали сверху.

Четверо разумных в тяжёлой тёмно-серой одежде до колен с жёлтыми наплечниками, в глухих шлемах, узкие прорези которых горели красными огоньками, с тяжёлыми бластерными пистолетами в руках, расталкивая людей в стороны, неслись сверху. Я запаниковал — это за мной! Куда деваться? И не убежишь в такой толпе! Я ввинтился между локтей шедших вниз, прижимаясь к внешней решётчатой стенке шахты спуска. Ещё несколько человек, видимо, таких же как я разыскиваемых, заметались, выделяясь в толпе. Стоим. Стоим! Ждём. Сейчас эти придурки забегают, внимание копов привлекут и те их грохнут. Полиция на нижних уровнях Корусанта сначала стреляет, потом разбирается. Наверху, говорят, только дроиды патрулируют, а здесь живые… Вот бы дроида такого спереть — поглядеть, что у него внутри… Полицейские, между тем, промчались мимо и ниже по лестнице загремели выстрелы, завизжали женщины, часть толпы, шедшей вниз остановилась, те, кто шёл вверх рванули дальше. Я опустился у решётки. Выдохнул. Не за мной! А что, с Чёрного солнца станется. У них и в полиции связи. Дадут наводку и ещё и копы меня искать начнут. Откуда-то сверху по центральному проёму лестницы спустились вызванные здоровенные репульсорные дроны, копы начали в них что-то грузить, забрались сами и отбыли, настороженно направляя в стороны стволы своих пистолетов.

— Троих поволокли, — зашептались в толпе.

— Двоих убили. А один ещё живой был, — пояснил высокий мужик в куртке с надписями какой-то местной гоночной команды.

Остановившиеся было люди пошли дальше. Я с ними.

…А Леди мы нашли так. Там, на Пятом, лестницы идущие снизу обрываются на этом уровне. И чтобы подниматься выше надо искать, где они начинаются. Ну, а местные пользуются. Всё вокруг лестниц, идущих вниз, кантинами и борделями застроено. Это для сталкеров, что вниз ходят. Они народ отчаянный, повидавший виды. Ну и расслабиться не дураки. Само собой, уличных проституток полно. Сами за рукав хватают. Да только страшные все. Тут, на Пятом, жизнь не сахар. И здесь только доживают. Старчиваются окончательно, спиваются.

Идём мы с Олли к шахтам, что наверх ведут. Кругом полумрак, центрального освещения нету совсем. Вывески горят, витрины, в которых проститутки располагаются, кантины светятся, магазинчики всякие. И тут из переулка одного — нам до него пара шагов осталась, возня какая-то слышна. Вроде бьют кого, а он пищит. Я Олли остановил, погоди, мол, и назад тяну. Пусть они там, в переулке, порешают, а нам им на глаза не с руки попадаться. Ещё отошли и стоим, типа мы не при делах. Выходят двое из переулка, один-то хуман, а второй и не понять кто, ксенос какой-то. Хуман орёт в переулок, типа, вали, давай, шевели поршнями и чтоб к вечеру двойная выручка была. На нас зыркнули, улицу перешли и в кантине засели, только в окно пялятся. Мы пошли. Доходим. В переулке темно. Только вроде бы белеется что-то на земле, метрах в трёх от нас. Мне бы пройти мимо, а нет. Фигушки. Потянуло туда. Как с Олли. Я пошёл. Смотрю лежит кто-то, стонет. Я ещё шагнул, а оно, нет, нет, я отлаботаю, Гасгано… И стонет так жалобно. По голосу вроде как баба. Я ближе подошёл, смотрю — волосы короткие тёмные, лицо размалёвано, аж до синяков под глазами, губы разбиты, какая-то шубка, не шубка, жилет не жилет, а, в общем, что-то мохнатое, бывшее белым когда-то, надето, под ним тело голое, шорты в обтяжку, колготки драные, колени до крови разбиты, на ногах боты короткие с широкими голенищами. Оно на меня лицо подняло, ощерилось. Во рту передних зубов нету. Ни верхних, ни нижних. Только глаза тёмно-синие. На меня смотрят. Ресницы чёрные длинные, от туши или чем она их там мазала, слипшиеся. И выворачивает у меня внутри всё.

Девка эта рукой перед собой туда-сюда махнула. Дескать, мерещится ей. Я присел. Олли рядом. Шарик с браслета рванул и в ладошку ей — держи. А шарик-то и растворился! Эге, думаю. Сам Олли мигнул, мы её под руки подхватили и в другой конец этого переулка поволокли. Волокём её, а она нам — у меня денег нет пока, я всё отдам, два дня, пожалуйста. Не узнаёт никого. Ручки тонкие как спички и в дорожках все. Прям, места живого нет.

Остановились в ещё какой-то щели. Я её к стене прижал, чтобы не падала, сам Олли маячу, дескать, ищи, где переночевать нам. Тот убежал. А она валится на меня и валится. Слюна изо рта разбитого потекла, кашляет. Тут эти двое, которые били её, подскакивают. Ты, орут, куда нашу тёлку потащил? Наша сучка, на нас и работает. А если ты её хочешь, то нам и плати. Я девку оставил, она по стене сразу вниз сползла, и к этим — вроде, девку эту забрать хочу. Насовсем. Они ржут, прикалываются — влюбился, мол. А потом — забирай. За тысячу кредов забирай. Я-то знаю, что у нас с Олли всего триста, да за грибы ещё дадут, как сходим, конечно. Не, говорю. Триста есть. Больше не дам. Они зенки пучить, дескать, она нам в месяц больше трёх тысяч приносит и за триста они меня сами трахнут, тем более, что морда у меня симпатичная. Ну, я вызверился, в кармане нож нашарил (мы уж обзавелись ими как к людям вышли, я его ещё и силовой ковкой поправил так хорошо), перед собой махнул раза два. Хумана по роже зацепил, а второго поперёк живота, резанул. Из него полезло всякое. Вонищща! Хуман-то за рожу схватился, орёт — Чёрное солнце тебе не простит! Тут всё ему принадлежит. И девка эта и вы сами тоже. А тебе, орёт, не жить теперь! И бежать! Ну, я этого резаного заволок подальше. Он уж к тому времени загнулся. В карманах пошарил. Чип с кредами нашёл, кастет ещё.

Тут Олли подбегает. Место есть, где поспать, помыться. Мы девку снова под руки и туда!

Заселились. Мотель автоматический. Из обслуги только дроиды. Древние как говно таозиновское. Облезлые все, ржавые. Мы первым делом девку эту в душ. Раздеваем её с Олли, я жилет с неё сдёрнул, там тело голое. Сиськи совсем мелкие — ущипнуть не за что, она лыбится щербато, думает сейчас заработать получится. Я остальное всё стянул, гляжу — а не девка это! Член с яйцами между ног болтается. У меня так из рук всё и выпало. А он на полу на боку съёжился, что, сипит, не нравлюсь? Всем нравится, а тебе нет? Ну, я в руки-то себя взял, что уж теперь — так Сила решила, волоку его в душ. Кое-как отмыли его в четыре руки. Под одеяло засунули, а его колотит всего. Он нам, мальчики, у вас нет ничего? Надо мне очень. Я отработаю. А самого трясёт и трясёт. Отходняк начался. Как он кумарил — вспомнить страшно. Мы восемь раз мотели меняли. Понос, рвота, колотит всего, пОтом исходит. Мы уж и медитировать пробовали. И Олли у него за спиной садился. Два раза я его бактой колол, покупал — больно уж заразы всякой в нём много было. Трое суток его ломало, так, что воем выл. Сбежать хотел, молил на коленях, плакал — отпустите. Не жрёт ничего. Только воды по чуть-чуть. А после отходить начал. Мы его пытать, кто такой, да как зовут? Леди он. И не он он теперь, а она. Ледимио Тирес. Ну, Леди и Леди…

Потом ей уж полегче было. Мы сели с Олли, как привыкли, спина к спине, а она к нам третьей привалилась. И так нас пробрало тогда! Продрало прямо Чёрной Силой! Уж не знаю, почему, а только сильно очень получилось. Я потом думал над этим. Наверное, то, что нас трое стало — поэтому так. Мы на троих полсквада составляем. Леди отъедаться начала потихоньку, да и мы тоже. Тем более, что мы её заперли в номере, чтобы не сбежала за наркотой и сходили на двое суток вниз, за грибами этими. Сдали за долю малую. На две тысячи кредов вышло. Теперь уж и Леди выкупить можно бы, да где там! Эти, из Чёрного солнца, закусились с нами. Меня где только не ловили. Олли-то они плохо видели, тем более, что тех двоих резал я один, а Леди мы вообще никому не показывали. Ну, я молодой, бегаю неплохо. Мы пока с пятого уровня не ушли, я за собой сразу четверых на нижние уровни заманил. До самого Нулевого довёл за собой. А там… Где из-за угла ткнул — копья-то мы там прибрали, где гранитные слизни постарались, кого просто под кислотный конденсат завёл. Там они и остались все четверо. Парой пистолетов разжился. Но информация пошла уже…

Леди как оклемалась, так мы и решили наверх идти. А слияние наше и на неё подействовало. От наркоты отходить стала. Там ведь, не столько организм требует, как голова. Она про нас всё узнала. И мы про неё. Она с тридцатого уровня. Тогда и не Леди вовсе была, а Ладимио Тирес. Мальчик. В школе учился. Мама у него, Леди нам рассказывала, ей или святой быть или инквизитором. Типа, есть такие люди, моральным критериям которых невозможно соответствовать. Это Леди так сказала — она в школе хорошо училась. Не то что я. А он, Ладимио Тирес, должен был соответствовать всем критериям безупречности. Пока в школе учился, то так и было. Самые чистые рубашки, самые аккуратные работы и тесты. Самые высокие оценки. Пример для всех одноклассников. Первые места в школьном конкурсе талантов. Он, тогда что-то аж из репертуара Галактического оперного театра танцевал. В школе, ага. В зале темно и на сцене — один голубой луч прожектора, и в столбе нездешнего света — он, пришелец из космоса, призрак, видение из другого мира. Белые плечи и руки-крылья, длинная шея, движения, каких не бывает в жизни, ноги — лучи света. Протяжная музыка говорила о красивой печали, и танцор на сцене говорил о том же: о несбыточной мечте, о мире далеко за пределами угрюмых блоков тридцатого уровня, о красоте, которая никогда не будет твоей. О хрупкой и сильной птице, которую можно убить, покалечить, сломать, но пока она жива, никто не может втоптать её в грязь. Это нам так Леди рассказывала. Ну, а потом… Уже школа к выпускному подошла. Уже кантину подбирали, где праздновать всем классом будут. Там-то на выпускном его и напоили чем-то. Одноклассники. Вывезли на ховере в трущобы. И там в какой-то норе три дня насиловали по кругу. Зондер и Эскрия — те учились с ним вместе. Джарель Ксим, Шинн Бастила, Кандерус Мертог — эти из параллельного класса. Нет, они не били его. Синяков и засосов не оставляли, даже поили бульоном, мыли. Сами закидывались чем-то и трахали почти без остановки, в задницу и в рот, дрочили на него, заставляли просить. И он просил… Ползал на коленях по грязному полу, подставлял свою дырку, старательно облизывал члены. И кололи, постоянно кололи… А потом, на четвёртый день, выпустили. Одели в аккуратный чистенький костюмчик в котором его и увезли и выпустили. Костюмчик-то так и остался чистым, а вот мальчик… Теперь он был грязным. Таким же, как все. Как они. Они победили. Леди, которая мне, нам, всё это рассказывала, говорила, что радости у них не было. Как будто они тоже в себе что-то убили. А в нём они мальчика убили. Того самого, чистого и возвышенного. А сказать маме, что её мальчик теперь такой… Да и не приняла она это. Он, когда домой таким пришёл, она молча собрала вещи и выставила его. В её понимании он всегда должен был оставаться безупречным. А отца у них и так не было. А Ладимио стал Леди. И эта Леди стремительно опускалась ниже и ниже.

Пока не упёрлась в самое дно.

Леди потом рассказывала, это мы уже на шестом уровне, в мотеле втроём сидели, что к ней всегда тянулись худшие из худших. Нос в коленки уткнула и продолжает, потому что за её счёт, говорит, они доказывали себе и всем вокруг, что выживать должны самые подлые и безжалостные. А я ей, нет — не так, просто ты заставляла их стыдиться.

А никто не любит, если тебе тычут в нос, что ты жлоб и урод. Особенно если это правда. А Леди нам — спасибо, мальчики, вы для меня очень многое сделали, и теперь вот со мной, как с другом, ближе которого нет, а не с грязной шлюхой, которую на помойке подобрали. Я сел рядом, Олли у меня под боком, гляжу на Леди и думаю — почему же на тебе весь белый свет клином для нас сошёлся? И волосы эти чёрные под освещением в номере немного в рыжину отдающие, и как собираются у глаз милые морщинки, когда она улыбается. И глаза эти наивные, несмотря ни на что. И знаю ведь, что мои мысли — они мои только до первого слияния нашего, а всё равно.

Знаете, ребята, говорит она нам, у меня ведь ни одной вены живой не осталось. Даже на ногах всё исколото. Даже в член колоть приходилось, лишь бы вена была. Да знаем мы всё — сквадовское слияние оно такое. Мы даже знаем, что член у Леди из-за уколов этих не работает. И на лице у неё, под правым глазом у внешнего угла татуировка с чипами — две маленьких звёздочки пятилучевых — это чтобы сразу было видно кому она принадлежит. У Чёрного солнца для проституток такие метки. Сканер на чип наведёшь и всё про неё ясно. Сколько лет, где работает, кто хозяин…

Всё! Я на сороковом. Здесь вентиляция похуже чем на сорок пятом. Впрочем, не удивительно, сорок пятый, самый нижний из привилегированных уровней. С последней станцией ховер-поезда. А здесь уже попахивает низами. Именно отсюда в Провал всю дрянь валят.

Так, мне кантина нужна с приватом для переговоров. Первая попавшаяся не подойдёт — не только я такой умный. В Чёрном солнце тоже не дураки. Наверняка такие кабины под наблюдением. И наблюдают, прежде всего, за самыми ближними к шахте.

Иду, оглядываясь по сторонам. О! А вот в этом месте крутится парочка неплохих дроидов. Почти новые. Надо сюда потом с инструментом наведаться. Чем это они таким заняты здесь? Охрана что ли? Мне после возни с меддроидом железок в Провале любой дроид от второго класса и ниже на один зуб. Меддроиды, ведь, одни из самых сложных и интеллектуальных дроидов. Вот, сопрём, разукомплектуем и продадим частями. Денежка капнет. Вот потихоньку и наскребём на отлёт. Зелтрос. Наша мечта. Так-то, я первым стал о нем думать. Но как между собой посоветовались, выяснилось, что никто и не возражает. Наверху, в приличных районах Корусанта, нам нормально пожить не получится. Денег столько нет. Да и планета, после того как южань-вонгов попёрли, разорена. Кругом дороговизна. А потом, в скваде у нас одни трансы, ну, кроме меня. И Зелтрос, с его свободными отношениями нам подходит как нельзя лучше. И пусть Зелтрос тоже страдал от нападений и захватов, но лёгкий общественный характер его жителей позволял им, как муравьям, быстро восстанавливать планету. Они научились понимать, терпеть, идти навстречу, помогать друг другу. Они счастливы служить друг другу, они счастливы работать, так как занимаются тем, чем нравится и ради того, что нравится, они счастливы любить друг друга и они счастливы работать на своё общество, которое работает на них. Недостижимая мечта…

— Сирен. Я на сороковом.

— Понял. Все наши со мной. Мы ушли. Так, слушай внимательно. Полицию я отвлёк — взяли они не тебя. Сейчас смотри схему, через две улицы, будет переулок. В нём — ховер-байк. Садишься на него. Брыкаться он не будет. Чешешь в сектор 4805. У них там эстакада есть. По ней поднимаешься до пятидесятого. На пятидесятом будет закладка с чипом. Заберёшь. Там деньги. Потом на поезде до Сенатского дворца. Оттуда берёшь ховер и летишь к Алому Коридору. Там — связь. Да, Деву твою я нашёл. Всё. Пока.

— Добро. Принял.

Охо-хо… Да что ж так сложно-то? Но повода не доверять Сирену у меня нет. Он профессионал каких мало, не смотря на возраст. Ладно, вытягивайте меня отсюда.