Пропасть (джен)

Шумно. Как же здесь шумно... И зачем включать на всю комнату этого Беляева? Ещё и орут зачем-то...

Эти мысли никак не выходили из головы Кати. Екатерина Распутина не любила шум, людей и Беляева. Она была школьницей пятнадцати лет от роду, обладала высоким ростом, тощим телом и бледной кожей. Её густые каштановые волосы длиной до лопаток, кажется, никогда не соприкасались с расчёской, а большие глаза стального цвета вечно горели болезненно-холодным пламенем. Самой занимательной деталью её образа являлась тоненькая малиновая шапка столетней давности. Она ходила в ней буквально везде, и все были положительно уверены, что она и спит в ней. Глупые предрассудки.

Катя мало с кем болтала. Она вообще мало говорила. Одноклассники ничего толком о ней не знали и между собой нарекли её Серым Кардиналом. Впрочем, этот Кардинал с девичьими глазками умудрялся учиться на "отлично", утирая нос другим отличникам. Распутина добилась успеха всего за месяц. Месяц назад она перевелась в эту школу, оказавшись среди малознакомых, чужих лиц...

Девочка взглянула на одну из соседних парт. Её черты лица на долю секунды смягчились. Её взор остановился на Александре. Александра Воробьёва, Саша, Шура... Эта особа отличалась бойким нравом, общительностью, задорностью, ореховыми глазами с живым блеском и короткими светлыми волосами, вечно собранными в два низких хвостика. Шура и Катя сдружились в первые годы обучения, но в четвёртом классе жизнь развела их в разные стороны: Кате пришлось переехать вместе с семьёй. Шура была едва ли не единственной подругой Распутиной, ярким солнечным зайчиком, освещающим её жизненный путь. Поэтому Серому Кардиналу переезд обошёлся особенно дорого. Конечно, корни и без того тяжело обрывать, а тут такое. И всё из-за родительских амбиций! Зато момент воссоединения подруг был наполнен искренней радостью. Ах, как Катюша оживилась, когда она, вернувшись в родной, до боли знакомый город, переступив порог знакомой школы, увидела её, ту самую! Сколько отрады она ощутила, увидев светлое лицо той самой среди других, новых лиц, в коллективе, успевшем за несколько лет измениться почти полностью!..

Александра воодушевлённо что-то рассказывала соседке по парте. Та слушала, изредка вставляя короткие комментарии робким голоском. Она вся была какой-то робкой, нервной, зажатой, неловкой и не в меру боязливой. Она всегда собирала кудри цвета первого снега в пучок на макушке, носила милые розовые блузки и не менее хорошенькие юбки. Взгляд её голубых, как небушко, глаз метался из стороны в сторону почище бешеного зайца. А звали её как раз Зайцева Зина.

Распутина пристально смотрела на неё и на Сашу. Зайцева явилась в класс на днях, но, судя по всему, соседки уже успели найти общий язык. Странное дело: когда твоя лучшая подруга с раннего детства вдруг начинает общаться с кем-то новым так же тепло и откровенно, как и с тобой, а ты сидишь поодаль и молча наблюдаешь за этим, вроде бы принято чувствовать острые уколы ревности, разве нет? Вот только Катя не ощущала решительно никаких уколов. Наоборот, ей почему-то хотелось, чтобы Зина и Шура как можно скорее сдружились, чтобы они звонили друг другу ежедневно, вместе гуляли по воскресеньям, ходили друг к дружке в гости с ночёвкой, чтобы они, не вспоминая о ней, шагали вперёд рука об руку. А она бы шла следом за ними в качестве безмолвной свидетельницы их жизни... Мазохизм, не иначе. А может, и нет. Но тогда...

От разборок с самой собой Екатерину отвлёк звонок на урок. Треклятый Беляев в колонках наконец-то смолк. В класс стали подтягиваться ученики, доселе бродившие по коридорам, по этажам, в столовой. Те, кто всю перемену бесился в кабинете, потихоньку, перекидываясь шутками и колкостями, разошлись по своим местам. На пороге показалась сама учительница, урок начался. На сей раз официальный академический час, выделенный на обучение, решено было целиком и полностью потратить на пересказ домашнего параграфа. Целых семь минут Катюша стойко держалась, вслушивалась в несмелое и не очень связное лепетание несчастных с задних парт, которых по внегласному обычаю учителя мучили, в замечания бедной учительницы, терпевшей лепет тех, за кого ей волей-неволей придётся отвечать перед начальством, в тихую болтовню одноклассников. А потом сероглазой стало скучно. Конечно, сама-то она давно всё заучила, а теперь искренне удивлялась: почему другие не могут сделать так же? Хотя... Она понимала, что у каждого были на то свои причины. И вообще, проблемы заключались в ней самой. Просто...

Неожиданно вспомнив интересную штуку, Катя повернулась к соседу по парте. Она открыла было рот, но, увидев возле себя пустое место, вспомнила, что соседа ей не досталось. Так уж вышло. Нет, Распутина не расстраивалась, наоборот, с её складом тяжёлого характера это лишь играло ей на руку. Вот только во время монотонной проверки устных заданий или других невыносимо нужных моментов ученического бытия девчушка даже жалела об этом, поскольку ей приходилось оставаться один на один со скукой. "А вообще, могло бы быть и хуже. Хоть с расспросами никто не лезет. Не то что на последней проверочной. И чего все тогда начали тормошить меня? У них же есть Владик. Вон, тоже отличник, наверняка знал ответы. Почему я?.. Мда, покой — вещь ценная..." — рассудила Катя, прежде чем погрузиться с головой в изучение материала.

Но вот, урок подошёл к концу. Счастливые ученики повылетали из-за парт, а затем — и из кабинета. В их числе была Саша. Она тащила за собой Зину. Шура бросила Кате быстрое "догоняй скорее", однако приставать к подруге не стала, будто знала её намерения наперёд. В самом деле, Распутина намеревалась никуда не торопиться. Она покинула класс после всех, избежав таким образом жуткой толкучки в дверях. Оказавшись в просторном коридоре, девочка задумалась. Перемена была большая, следующим уроком в расписании стояла технология, идти к своим не хотелось... Вот она всё для себя и решила. Распутина устроилась поудобнее на ближайшей лавочке, достала из портфеля "Записки из Мёртвого дома" и погрузилась в "мёртвые" миры Достоевского. Она и сама не до конца осознавала, чем её зацепило мрачное, тяжёлое творчество Фёдора. Просто нравилось, и всё тут. Вот и теперь она растворилась в печатном мире за считанные десятки секунд. А в мир реальный её вернул смутно знакомый голос...

-Эй, что читаешь?

Катюша медленно подняла искрящиеся, словно снег, глаза стального цвета. Перед ней стоял он. Владик. Владимир. Владимир Лисицын. Круглый отличник и главный конкурент Кати. Синие штаны, чёрная водолазка, аккуратная причёска, угольный оттенок волос, желтоватая кожа, азиатские черты лица и разрез прекрасных тёмных глаз, с самоуверенной смелостью глядевших через круглые стёкла очков... Распутина без труда запомнила своего соперника в лицо. Он был худ, высок и красив, спокойно общался с учителями, в кругу сверстников держался непринуждённо, превосходно шутил, с поразительной ловкостью справлялся с уроками, преуспевал в спорте, завоевал кучу друзей по всей школе и огромную популярность. Некоторые сравнивали его с таким понятием, как "совершенство". Катя видела в Лисицыне живое олицетворение харизматичного злодея с первоклассными внешними данными, целым алфавитом коварных планов на любой случай жизни и печальной предысторией, которую, впрочем, она не знала. Он же относился к ней, как все, то есть как к Серому Кардиналу.

Их связывала внегласная борьба за первенство в классе. Владимир несколько лет сряду гордо носил почётные лавры лучшего, а потом самым неожиданным образом материализовалась она, эта сероглазая особа, и его жизнь на порядок усложнилась. Катюша медленно, но верно, тихо, но стабильно начала проявлять себя в учёбе практически с первых дней. Она утёрла всем нос один раз, второй, третий... Так слава Владика пошатнулась. Конечно, у обоих имелись сильные и слабые стороны: например, он был особенно силён в физике, химии и биологии, а она покоряла вершины гуманитарных наук, вроде литературы и обществознания. Ей тяжело давалась база программирования, а ему — база историческая. Но у них была одна цель на двоих: вырвать первое место из рук опасного соперника. Нет, они не враждовали открыто, наоборот, поддерживали нейтрально-дружелюбные взаимоотношения, однако в каждом взгляде, жесте, фразе проскальзывала едва уловимая тень лютой неприязни. Ещё на заре становления человечества успех не прощался. Вот и Распутина с Лисицыным не могли простить это друг другу. Они испытывали зависть... Чёрную? Белую? Вероятно, серую. То есть каждый из них старался превзойти другого путём собственного саморазвития, вместе с тем выжидая случая, чтобы задеть оппонента, а затем с ухмылочкой наблюдать за уязвлённостью, страданиями последнего.

А вообще... Быть может, Катюша просто понапридумывала себе всякой чепухи. Она уже не раз думала об этом. В самом деле, её фантазия, раздражённая книгами о тьме, боли, жестокости, страданиях и философии, могла выкинуть и не такое. Или... Дело-то было не в Лисицыне, а в том...

Но тут сероглазая вспомнила, что к ней как бы обратились.

-Что читаю? Неважно. Так, сущая ерунда. Тебе будет неинтересно, — пробормотала она с лицом, какое обычно бывает у измотанных социумом людей.

Владик улыбнулся. Его вроде бы мирная, дружелюбная улыбка почему-то показалась девочке недоброй, даже наглой.

-Ну почему же сразу неинтересно?

-А это пусть останется в тайне.

-Ой, да брось, не будь такой недотрогой.

Сказав это, мальчик шагнул к ней. Катюша, предпочитавшая держаться на приличном расстоянии от всего живого, насторожённо поджала сухие, тонкие губы, но всё же сохранила спокойствие и осталась на месте.

-Я просто не люблю рассказывать о своих увлечениях другим, — Распутина пожала плечами.

-А если я очень попрошу? Это же просто книга, а не твой домашний адрес. Если ты покажешь её, Земля не сойдёт с орбиты, поверь.

-Кто знает...

Владимир ни в какую не желал отставать. Осознав это, Катюша молча встала и собралась уйти, но, кажется, судьба была не на её стороне, потому что Влад перегородил путь. Конечно, сдаваться так просто Серый Кардинал не собиралась; холодный блеск в глазах выдавал её с головой. Уже через несколько мгновений девочка наступила оппоненту на носок и, воспользовавшись заминкой, проскользнула мимо. Не теряя времени, она удалилась быстрым шагом... Правда, только для того, чтобы вернуться. А он даже в лице не изменился, будто знал, что она вернётся. На самом деле, и она знала, ведь "Записки из Мёртвого дома" слишком впечатлили школьницу, она бы всё равно прожужжала кому-нибудь уши о книге — к примеру, Саше, её соседке по парте или уличной кошке. Девочка молча показала Владу переплёт. Тот, выяснив наконец название, впал в ступор, скорчил изумлённую гримасу — Катя могла побиться об заклад, что он придуривается, не мог же он так сильно удивляться из-за пустяков — и засмеялся. Его смех был не очень громким, но мелким, бархатным, немного высоковатым; за таким хохотом, способом очаровать среднестатистическую юную красавицу, скрывалось нечто неопределённое, неясное и однозначно опасное... "Ну вот, опять фантазия", — мелькнуло в голове у Распутиной.

-Вот как? Ясно... — проговорил Лисицын, когда успокоился. -И тебе серьёзно нравится такое!

Сероглазая дала искренний ответ, состоявший из единственного слова:

-Да.

-Мда... Что ж, я понимаю. — юноша хмыкнул. -Все мы разные: мы по-разному выглядим и говорим, интересы у всех тоже разные. И всё-таки... Школьниц, читающих подобное, я встречал крайне редко. Обычно девочки твоего возраста читают стихи или романтические повести. А ты... — он снова усмехнулся. -Ты и без всяких книжек похожа на призрака: так тиха, бледна и нелюдима... Знаешь, тебе идёт этот образ. Продолжай в том же духе.

Катюше на полном серьёзе захотелось стать призраком, чтобы избежать дальнейшего контакта с живыми людьми, особенно с такими индивидами, как он.

-А мне на самом деле далеко за сотню лет, так что не удивляйся. Поймёшь меня, когда вырастешь. — съязвила она, после чего поспешила выпроводить его самыми вежливыми словами и с самой каменной миной. -Слушай, сейчас уж перемена закончится, да и друзья, вероятно, волнуются за тебя. Ты иди вниз, а я следом пойду. Если что, напомню, тебе на первый этаж... И вообще, зачем тебе со мной возиться? Сам знаешь, моё общество совершенно не интересно...

-А я бы поспорил. — эти слова Лисицын произнёс так, что Катя в который раз ощутила его чувство собственного превосходства, которого, по её мнению, не было. -А ещё мне любопытно вот что: зачем тебе эта смешная шапка? Тебе постоянно холодно, да? Если я прав, попробуй записаться в спортивную секцию. Согреешься, а вместе с тем станешь сильнее. А то ты... Гм... На тебя смотреть страшно. Кажется, тебя вот-вот ветром сдует... Только без обид, ладушки?

Лисицын поднял руки в примирительном жесте, на что Распутина закатила глаза, мол, ну вот, опять к шапке придираются, отвалите, пожалуйста, вы меня заколебали. А впрочем... Не он был первым, не он будет последним. Катин доисторический головной убор не раз становился причиной появления удивления или усмешки на лицах других. Но расставаться с этим предметом Катюша упорно не хотела. Почему она так цеплялась за несчастный кусок ткани? Она и сама не знала. Ей попросту нравилась эта шапка, вот и всё. Несмотря на реакцию окружающих, в ней девочка чувствовала себя относительно защищённой и уверенной. К тому же, была ещё некая причина, но её не понимала даже Катя.

Неизвестно, на какое время затянулся бы неприятный для сероглазой разговор, если б Владика очень вовремя не окликнула кучка ребят: одноклассников и учеников с параллели, мальчиков и девочек. Юноша, наскоро попрощавшись, отошёл к ним. Катюша выдохнула с облегчением.

-Ну и ступай, родившийся в четвертичный период эпохи Кайнозоя представитель человека разумного. Потенциально разумного, — сорвалось с её уст то, что, благо, никто не услышал.

Остаток перемены Распутина абсолютно спокойно провела за книгой. Ближе к звонку девочка наконец двинулась к кабинету трудов. Оказавшись перед нужной дверью, она поправила чёлку, потянулась к ручке... И не открыла. Почему? Всё просто. Технология у девочек и у мальчиков проводилась отдельно. Катю до смерти жутко интересовала программа мальчишек: она предпочла не корпеть над ниточками, иголочками и бусинами, но решила работать с инструментами. Учителя не запрещали время от времени посещать ученикам уроки трудов у противоположного пола (ничего необычного, просто трудовики приходились друг другу несколько сродни, племянницей и дядей соответственно). Кате всё не хватало духу, чтобы воспользоваться возможностью, но на этот раз она собрала волю в свой кулак болезненно-бледного оттенка.

Коридор как-то сам собой опустел. Твёрдые, быстрые, лёгкие шаги Екатерины эхом разлетались в пустынном пространстве. Вот она остановилась у заветной двери. Её длинные, холодные пальцы сжали ручку. Раздался щелчок, затем — скрип... Первое и последнее, что девочка увидела там, за порогом, — растерянного Лисицына с группой не менее растерянных ребят за его стройной спиной. Скорее всего, они не успели сесть за парты или собирались выйти за некой надобностью. Заметив незваную гостью, они тотчас подскочили к ней, загородив собой путь.

-Ой, Кать, а ты к нам? Извини, но тебе не сюда, — слишком уж чётко сказал Владимир с извиняющейся улыбкой.

Дверь захлопнулась. Прямо перед носом Катюши. Столь редкая в школьных стенах тишина со всех сторон опутала сероглазую удушающими петлями. Её нутро сковала тяжесть. Мысли пришли в смятение. Девочка стояла столбом и тупо пялилась вперёд, ничего не видя. В ней словно что-то оборвалось. Нет, она могла попытаться войти ещё раз. Учитель обязательно заметил бы её, принял бы. Ситуация ведь не стоила гроша, обычная мальчишеская шалость. Только для Серого Кардинала эта шалость значила гораздо больше. Последняя капля в чаше, последний кусочек пазла, последняя нота сложного этюда — закрытая дверь оказалась для неё чем-то схожим.

Распутина натянула шапку до самых бровей, вернулась к девочкам и заняла законное место за партой. Учительница ещё не пришла. Дамы спереди болтали между собой. И дамы справа. И Саша с Зиной. Последние замолчали через минуту после появления Катеньки.

-Эй... Катя... Тебе плохо? Нездоровится? Случилось чего? — обеспокоенно поинтересовалась Шура.

Даже Зайцева, не сказавшая с Распутиной и двух слов, бросила на неё сострадательный, тревожный взгляд (напомним, второе чувство обитало в ней постоянно).

-Да нет, всё нормально. Я просто задумалась. О жизни... О смерти... Саш, ты знаешь, я склонна к мрачным раздумьям. Так зачем волноваться на пустом месте? — на удивление спокойно ответила сероглазая, после чего поспешила уткнуться шнобелем в учебник.

Катюша не запомнила, что случилось далее. Она погрузилась в некое затемнение, в транс, а очнулась лишь за школьными воротами, когда резкий порыв по-осеннему прохладного ветра ударил в лицо. Девочка отправилась на прогулку. Возвращаться домой сразу она не хотела. Не хотела, потому что стены отчего дома впитали в себя слишком много ссор. Её родители ругались каждый вечер. Они начинали с бытовых вещей, а заканчивали глупыми подозрениями, криками, полемикой. Иногда доходило вплоть до угроз о разводе. Иногда провинившейся оказывалась и Катя... Теперь же Распутина принялась бесцельно шататься по кварталам. Вскоре она достала наушники и включила Чайковского. Вместе с его чудесным Первым концертом в головушке сероглазой зазвучал горький монолог:

"Классика... А ведь в моде Беляев... Да, верно говорят: я отстала от трендов. И... Да, я — Серый Кардинал. Я странная. И мне плохо. Но... Мама, папа, разве я в чём-то провинилась?.. Нет. Я не виновата, я знаю это. Я просто другая. Сделана из другого теста. Может, я даже не совсем человек... Хотя... Что представляет из себя человек? Скопление боли, страданий, обиды, жестокости, лжи, низости, трусливости и эгоистичности? Нет, не это. Точнее, не только это. Куда же без доброты, отзывчивости, искренности, привязанности, хвалёной любви в конце концов? Нет, человек — штука сложная, его под общую мерку не подгонишь, у каждого есть что-то своё, каждый уникален. Это вам не общество, не толпа с определёнными механизмами поведения. Да, вот только... Я другая вообще. Я не лучше. Наверное, я и не хуже. У меня тоже есть душа, её светлая и тёмная стороны, я тоже чувствую, пусть этого не все видят, но... Во мне как будто чего-то не хватает или нашлось нечто совсем уж лишнее. Меня не понимают. А я не понимаю их. Чувствую, слежу за эмоциями, но не понимаю. Я и себя не понимаю...

Сегодня передо мной закрыли дверь. Потому что я чужая среди мальчишек. Но я и среди девочек чужая. Я чужая для всех людей. Я слишком отличаюсь от них. Я на другой волне. Словно стою на распутье жизненного пути наравне со всеми, но у них своя дорога, у меня — своя. Между нашими путями чернеет бесконечная пропасть. Я отделена от них. И... Даже если очень захочу, не смогу преодолеть пустоту. Я всё равно останусь иной. Даже родителям не понять меня до конца. И нет, это не конфликт отцов и детей. Это другое... Другое, ведь даже Саша меня не поймёт. Да, она общается со мной, поддерживает, пытается сопереживать. Но пропасть отделяет меня и от неё. Именно поэтому ей будет проще, если она найдёт себе новых подруг, нормальных, обычных, психически здоровых. Пусть они идут по своему пути вместе. А я продолжу наблюдать за ними со стороны. И не только за ними... Я буду следить за всеми людьми по ту сторону пропасти. Душою я всегда была одна. Когда-нибудь я приму это и перестану страдать. Страдать от косых взглядов, от колких замечаний, от одиночества в принципе. Может быть...

О нет, кажись, я схожу с ума. Или гормоны захватили мой разум. Или... Это правда... Хотя бы отчасти, но правда... Аргх, дурацкая пропасть!"

Октябрьское солнце клонилось к западу. Между стройными рядами суровых многоэтажек ходила юная школьница в малиновой шапке столетней давности. Её большие серые глаза пылали холодным огнём. Она слушала классиков и читала о маленьких людях. Она была совсем одна.