Тихий побег из хрустального рая (гет)

Золотые тарелки на длинном столе в кабинете профессора Слизнорта ломились от изысканных яств, а воздух был густым и сладким от смеси дорогих парфюмов, лести и звона хрустальных бокалов. Гарри Поттер, облачённый в свои лучшие, но всё равно простые мантии, чувствовал себя зажатым в этом тесном кругу блеска и притворства. Он делал вид, что внимательно слушает восторженный рассказ выпускника о свойствах корня мандрагоры, но его мысли были далеко. Вернее, на другом конце стола.

Там, зажатая между разбухшим от важности Кормаком Маклаггеном и напыщенным чиновником из Министерства, сидела Джинни. Её рыжие волосы, собранные в элегантную причёску, отливали медью в свете магических огней, а изумрудные мантии подчёркивали глубину её карих глаз. Она кивала своему соседу, вежливо улыбаясь, но Гарри, знавший каждую её улыбку, видел — её взгляд скучал и тосковал по свободе. И вдруг, будто почувствовав его пристальное внимание, она подняла глаза и встретилась с ним взглядом.

Это была мгновенная, молниеносная связь. Уголки её губ дрогнули в едва заметной, знакомой только ему одному усмешке. Она едва заметно закатила глаза в сторону Маклаггена, который в этот момент жестикулировал с жареной фасолью на вилке. Гарри фыркнул, попытавшись превратить это в покашливание, и почувствовал, как по его щекам разливается знакомое тепло. В этом шумном, фальшивом мире она была его единственным островком настоящего.

Профессор Слизнорт, заметив этот немой диалог, радостно поднял свой бокал с огненным виски, и алмаз на его жилете вспыхнул.

— О-хо! — слащаво воскликнул он, обращаясь ко всем гостям. — Молодость! Самый восхитительный и неуловимый нектар, не правда ли? Ни одно зелье не сравнится с её пьянящим ароматом! Мистер Поттер, вы, кажется, разделяете моё мнение? Ваше лицо приобрело столь… жизнеутверждающий оттенок!

Вокруг вежливо захихикали. Гарри почувствовал, что его шея пылает под воротником мантии.

— Э-э, просто жарко, профессор, — пробормотал он, снова бросая взгляд на Джинни.

На этот раз её улыбка была для него одного — тёплой, понимающей и полной тихого обещания. Она будто говорила: «Держись, мы скоро сбежим». И этого взгляда ему хватило, чтобы дождаться конца ужина.

Едва Слизнорт, окружённый кольцом обожающих учеников, начал раздавать автографы на шоколадных обёртках, Гарри увидел возможность. Он ловко manoeuvрировал между гостями и оказался рядом с Джинни, которая уже встала из-за стола.

— Выбираемся? — тихо спросил он, и его пальцы легонько коснулись её запястья.

Её кожа была прохладной и нежной.

— Ещё бы, — она с облегчением выдохнула, и её пальчики легко переплелись с его. — Ещё минута, и я начала бы выкладывать узоры из оливковых косточек, предсказывая будущее. И, поверь, будущее у Маклаггена было бы мрачным.

Они выскользнули из кабинета, оставив за спиной душный коктейль из голосов и запахов, и оказались в тихом, прохладном коридоре. Тишина после гвалта показалась им благословенной. Лунный свет через арочное окно серебрил каменные плиты пола, вытягивая из темноты их две фигуры.

Джинни прислонилась к прохладной стене, закрыв глаза.

— Фуух, — прошептала она. — Я думала, он меня усыпит своими историями о консистенции сливочного пива образца 1890 года. Ты держался молодцом.

Гарри остановился напротив, не выпуская её руки. Он смотрел, как лунный свет касается её ресниц, скользит по щеке и задерживается на губах.

— Мне было невыносимо скучно, — признался он, и его голос прозвучал тише и глубже в пустоте коридора. — Все такие важные, правильные… чужие. А я всё время ловил себя на том, что ищу тебя глазами. Ты была единственным настоящим человеком в той комнате.

Она открыла глаза и посмотрела на него. В её карих глазах плескалось столько нежности, что у него перехватило дыхание.

— Правда? — её шёпот был похож на шелест листьев.

— Правда, — Гарри шагнул ближе, сокращая расстояние между ними до нуля. Теперь он чувствовал лёгкий аромат её шампуня — что-то цветочное и простое, такой разительный контраст с тяжёлыми духами у Слизнорта. — Я слушал про мандрагоры, а думал о том, как ты вчера на тренировке сделала тот коронный манёвр против Слитерина. И улыбнулся как полный дурак. Слизнорт это заметил.

Джинни тихо рассмеялась, и её смех был самым прекрасным звуком за весь вечер.

— Прости, что вносишь разлад в твоё научное сообщество. Видимо, я отвлекаю тебя от действительно важных бесед о… что это там было? О корнях?

— Именно о корнях, — он улыбнулся в ответ, касаясь её лица. Его пальцы мягко скользнули по её щеке, отодвигая непослушную прядь волос. — Но это неважно. Всё это не имеет никакого значения.

Он наклонился ближе, и их лбы соприкоснулись. Они стояли так, дыша одним воздухом, в лунном свете, и весь мир сузился до этого тихого коридора, до звука их дыхания, до биения сердца, которое Гарри чувствовал в своих пальцах, прикасающихся к её шее.

— Спасибо, что пришла, — прошептал он, и в этих простых словах было всё: и «спасибо, что ты есть», и «я скучал», и «я нуждаюсь в тебе».

— Я всегда буду приходить, если ты там, — ответила Джинни так же тихо, её губы были так близко, что он чувствовал их движение своим кожей. — Даже если придётся терпеть лекции Маклаггена о квиддиче. Потому что единственное, чего я по-настоящему жду на этих вечерах, — это вот этого момента. Когда мы сбегаем.

Гарри не мог больше ждать. Он притянул её к себе, и их губы встретились. Этот поцелуй был не стремительным и праздничным, как после победы в матче, и не робким, как самый первый. Он был медленным, глубоким и бесконечно нежным. В нём был вкус прохладного яблочного сока, что она пила, и сладость долгожданного уединения. Это был поцелуй-обещание. Обещание, что все эти званые ужины, вся эта мишура и фальшь когда-нибудь останутся позади, а это — тихий побег, её рука в его руке и её губы, что шепчут его имя, — и есть единственная настоящая magic, которая имеет значение. Они стояли, обнявшись, в серебряном свете луны, и хрустальный рай Горация Слизнорта остался далеко позади, за тяжелой дубовой дверью.