Трава разлуки (гет)

Золото мое — листья ломкие на ветру,

Серебро мое — словно капля росы костру.

Кровь с лица сотрет ветра тонкая рука.

Завтра не придет, лишь трава разлуки высока.

 

Солнце играло искрами в золотых волосах Мариллы, заставляя их сиять словно расплавленное золото, а теплый летний ветер развевал их, временами бросая в лицо. Она смеялась, откидывая непокорные локоны назад. Обычно она заплетала их в косу, чтобы не мешали работать, но в тот день Рарка с Мариллой с утра улетели к озеру, и она оставила волосы распущенными. И потом шутливо жаловалась, что зря это сделала и что это он во всем виноват — зачем торопил ее?

Но Рарка видел, что на самом деле она вовсе не сердится, и только улыбался в ответ, не в силах оторвать взгляда от ее прекрасного лица и бездонных синих глаз. Очень хотелось ее поцеловать, но он пока не решался.

 

Рарог резко проснулся и несколько мгновений, не мог понять, что происходит. Смех Мариллы и ее нежный голос всё еще звучали в ушах. Мой глупый мальчик. А потом вспомнил… И пожалел, что проснулся.

Было еще совсем темно, и в сарае, в который он забрался, чтобы переночевать, почти ничего не было видно. Засыпать снова не хотелось, поскольку он знал, что приснится следующим. С тех пор, как он получил письмо от господина Сварога и вернулся в Пригорье, прошло уже несколько месяцев. И каждую ночь ему снилась Марилла, а потом письмо и всё, что за ним воспоследовало. Как будто ему нужны были напоминания. Как будто этот проклятый день и без того не отпечатался в памяти во всех подробностях. Ну, за исключением того, как он летел домой и что было в Трубеже сразу по возвращении — это напрочь стерлось из памяти.

Рарог помнил, как в окно его университетской комнаты влетел голубь с письмом. Он обрадовался, поняв, что это весточка из дома. Хотя шевельнулась мысль: зачем писать, если он и так со дня на день возвращается в Пригорье на каникулы, — но он отбросил эту мысль. Однако предчувствие не обмануло. Он понял это сразу, как только начал читать.

«Рарог, — писал господин старший крайн, — люди в Трубеже подожгли госпиталь. Твоя мать и Марилла находились внутри и погибли. Мы покидаем Пригорье — слишком много людской злобы, никто из наших не может выдержать. Возвращайся немедленно — лети на Крайнову горку, тебя там ждут. Прошу тебя, не медли ни секунды. Я уже потерял дочь, не хочу лишиться еще и сына».

Хотя Сварог действительно, по сути, заменил ему рано погибшего отца — также как его мать стала матерью и для Мариллы, — никогда прежде старший крайн не называл его сыном. И одно это говорило о том, насколько он потрясен.

Только перечитав послание три раза, Рарог по-настоящему осознал его содержание. В глазах потемнело. Еще несколько долгих мгновений спустя он смог все-таки взять себя в руки достаточно, чтобы, бросив всё, вылететь прямо из окна комнаты. Но полетел он не на Крайнову горку, как просил Сварог, а в Трубеж. Он должен был убедиться собственными глазами. Потому что в сознании до сих пор не укладывалась такая потеря. Мама. Марилла.

Он не знал, что увидел в Трубеже и что творил там. Подробности милосердно стерлись из сознания. Но этот день, это письмо с тех пор снились ему каждую ночь — сразу после снов о Марилле. И каждый раз, просыпаясь в холодном поту, он повторял себе: «Она жива. Я найду ее».

 

Золото мое — ковылем да степной травой,

Серебро мое променяли на сталь и боль.

Струны не звенят, ветер бьется в небесах.

Не тревожь меня, лишь ладонью мне закрой глаза.

 

Рарог вздохнул и лег обратно на стог сена, потерев лицо. Становилось холодно, особенно по ночам, и он попытался зарыться в сено поглубже. Он обошел всё Пригорье, расспрашивал в каждом селе. Но неизменно получал ответ:

— Госпожа Марилла погибла в тот день в Трубеже.

«Нет! — хотелось ему закричать. — Она жива! Я знаю, чувствую». Но он молчал, сжав зубы. Всё равно никто не поверит. Никто ее не видел, никто ничего не слышал. Люди сокрушенно качали головой, глядя на него с жалостью. Он сильно подозревал, что они думали, будто он с горя тронулся умом.

Сказал он это только тетке Таисье, которая смотрела на него почти таким же жалостливым взглядом — почти, но не совсем. К ней Рарог помчался почти сразу же в надежде, что Марилла могла укрыться у нее. Но его ждало разочарование. Тетка Таисья была одна. Когда он спикировал прямо на ее огород, она охнула и всплеснула руками, тут же бросившись к нему, чтобы крепко обнять. И запричитала:

— Рарочка, живой! Я уж думала ты тоже сгинул в Трубеже. Ваши-то все…

И только в это мгновение он по-настоящему осознал, что мамы больше нет. Ее убили. Жестоко, безжалостно. Те самые люди, которых она лечила столько лет. И уткнувшись лицом в плечо тетке Таисье, он разрыдался. Она ласково гладила его по голове и по спине, словно маленького ребенка, что-то утешающе бормотала — он не вслушивался в слова, не в состоянии сейчас ничего воспринимать в страшном осознании, что остался один. Мир рушился вокруг него.

Нет, не один — где-то по-прежнему была Марилла, точно так же потерявшая всё, и он должен ее найти. Он решительно отстранился, и тетка Таисья ласково провела ладонью по его щеке, стирая слезы, и потянула в дом.

— Пойдем, милый, заварю тебе чаю из мелиссы и мяты.

Рарог покорно позволил себя увести и сел за стол на небольшой кухне. Однако от запаха трав и знакомой с детства обстановки ударило горьким осознанием, что ничего больше не будет как прежде, и слезы снова потекли по лицу. Тетка Таисья сокрушенно покачала головой.

— Пожалуй, одного чая будет маловато, — и достала из шкафа бутылку с каким-то алкоголем, который щедро плеснула в чашку.

— Пей, — велела она.

Он выпил одним глотком и закашлялся. Алкоголь обжег горло, и слезы выступили уже по совсем другой причине. Тетка Таисья села рядом, обняла его за плечи, и некоторое время спустя возникло ощущение, что боль не то чтобы притупилась, а будто отступила — как если бы он наблюдал за собой со стороны.

— Господин Сварог ждал тебя, — тихо сказала тетка Таисья. — Наверное, еще ждет. Тебе надо уходить с ними.

Он покачал головой.

— Я должен найти Мариллу.

Тетка Таисья горестно вздохнула и мягко произнесла, погладив его по спине:

— В госпитале никто не выжил, Рарочка.

Он снова помотал головой — на этот раз энергичнее.

— Марилла жива, теть Тась. Я чувствую ее. Ты же знаешь — я всегда ее чувствовал. И сейчас знаю, что она жива, — после паузы он твердо добавил: — И я найду ее, чего бы мне это ни стоило. Всю землю переверну, но найду.

Она немного помолчала, обдумывая его слова, а потом слабо улыбнулась.

— Что ж, тогда удачи тебе в поисках, мой мальчик.

Он переночевал у нее, а утром она собрала ему котомку с едой, нашла для него более простую — крестьянскую одежду — вместо изысканного камзола, который слишком бросался в глаза, и перекрестила на дорогу.

С отчаяния Рарог даже попробовал искать Мариллу через воду, хотя прекрасно знал, что с крайной этот способ не сработает. Так и случилось. Но он продолжал пробовать снова и снова, говоря себе: «А вдруг?» Ничего. Чуда не происходило.

 

Так он и пролежал в сарае без сна до самого рассвета, по бесконечному кругу прокручивая в голове варианты: куда идти, где искать, что с ней?

Солнечные лучи начали проникать сквозь щели в стенах, и Рарог встал, чтобы продолжить путь. В животе заурчало, но он проигнорировал это — авось, в течение дня найдется какая-нибудь сердобольная женщина, которая подкормит его; всегда находилась. И хотя он подозревал, что выглядит далеко не лучшим образом — за это время он успел поистрепаться: постоянно в пути на пыльных дорогах, ночуя где попало и не имея возможности привести себя в порядок, да и не задумываясь об этом, — женщины по-прежнему реагировали на него с восхищением, хотя теперь смешанным с жалостью. И подкармливали охотно.

Рарог глубоко втянул холодный воздух листопада и уже собирался отправиться в путь — на этот раз к Косинцу, — как откуда-то выскочили несколько крепких мужиков и скрутили его, не успел он опомниться. Рарог дернулся, пытаясь вырваться, но безуспешно. Сражаться с мужиками всерьез ему не хотелось — не бандиты ведь, в конце концов, — так что он попытался договориться.

— Чего вам надо? — спросил он. — Я вас не трогал.

— Не извольте гневаться, пресветлый господин крайн, — заискивающим тоном ответил один из них. — Мы всего лишь отведем вас к господину Сварогу — для вашего же блага.

Рарог фыркнул — ну точно, считают его сумасшедшим. И не понимают, дурачье, что крайнов в Пригорье больше нет. Тащили его явно в сторону Крайновой горки.

— Зря стараетесь, — попытался вразумить их Рарог. — Нет там никого — все ушли.

Но мужики ему не поверили. Так что пришлось пойти с ними. Не драться же, в самом деле. Но, когда они проходили через мост, Рарог вырвался и прыгнул в колодец, который еще пару лет назад построил там.

Вывалившись из колодца с другой стороны, он огляделся и вздохнул. Ну и что теперь? Покидать Пригорье? Здесь его, похоже, в покое не оставят. Впрочем, он здесь прошел уже всё, что можно, так что, наверное, в любом случае настала пора двигаться дальше. Поразмыслив, Рарог направился пешком в сторону Косинца.

Дни шли за днями, сменялись неделями, недели месяцами. Он обошел всё княжество Сенежское, время от время возвращаясь в Пригорье. Не особенно надеясь на успех, но вдруг он все-таки что-то пропустил, и Марилла еще там? Метался по небу, высматривая, не блеснут ли где знакомые белоснежные крылья. Снова спускался на землю и шел пешком дальше. Расспрашивал людей о молодой травнице. Ничего. Никаких следов. Будто она бесследно исчезла с лица земли.

«Вот в следующей деревне — точно», — каждый раз говорил он себе. А потом в следующей. И в следующей.

Порой хотелось просто лечь, закрыть глаза и уснуть навеки. Но он заставлял себя вставать и идти дальше. Потому что в следующей деревне...

 

Рассекли доспех, чтобы легче дышалось мне.

Не великий грех — в битве не до жалости.

Из цветов и звезд не сплести уже венка.

На дороге слез лишь трава разлуки высока.

 

Коростень стал очередным разочарованием. И на рассвете Рарог вышел из города в сторону Малых Лодьей. Он сильно сомневался, что Марилла могла поселиться там — слухи о разбойнической репутации города уже дошли до него, — но вдруг. Он почти перестал летать, опасаясь, что наткнется на очередной военный дозор и его подстрелят на лету.

Война набирала обороты, катясь по стране нарастающей волной. Рарога уже несколько раз пытались завербовать в солдаты или взять в заложники. Но до сих пор ему удавалось ускользнуть. Однако из-за этого постоянно приходилось менять маршрут и прятаться. И всё это замедляло поиски.

Весеннее солнце припекало. Дороги, к счастью, уже начали подсыхать, а то совсем еще недавно ходить по ним было просто невозможно. И, будто согретая солнцем, надежда пробилась в сердце новым ростком.

Под самыми Лодьями его вдруг окружил конный дозор.

— Стоять! — велел командир на каурой лошади, которая нетерпеливо всхрапывала и била копытом. — Откуда идешь, парень?

— Из Коростеня, — честно ответил Рарог, искренне полагая, что ему нечего скрывать.

Но в ту же секунду понял, что вот как раз этого говорить не стоило.

— Шпион самозванца! — с торжеством воскликнул командир. — Хватайте его!

Рарог и крылом шевельнуть не успел, как кто-то ударил его сзади по голове, и он потерял сознание.

Очнулся он связанным в темном сыром подвале. Голова дико болела, и Рарог инстинктивно потянулся пощупать затылок, но связанные руки так не поднимались. Он осмотрелся, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте. Свет проникал сквозь крошечное окошко под потолком, но очень тусклый и его было совсем мало. Впрочем, смотреть тут особенно было не на что: пустой подвал с каменным полом, в котором от стен пахло сыростью и плесенью. Рарог с трудом поднялся на ноги и обошел помещение по периметру — пять-шесть шагов на каждую стену.

Он уже начал раздумывать, можно ли как-нибудь добраться до окошка и протиснуться сквозь него, когда раздался скрежет замков, а потом металлическая дверь тяжело открылась.

— Пошли, — со скучающим лицом велел заглянувший внутрь стражник.

— Куда? — спросил Рарог, не особенно надеясь на ответ.

— Вешать тебя будут, — скучающим же тоном сообщил стражник, — как вражеского лазутчика.

Отлично. Вешать всё будут под открытым небом, оттуда он и улетит. Так что Рарог пожал плечами и пошел за стражником. Снаружи стояли еще двое, которые немедленно направили на него штыки, чтобы не попытался сбежать.

В сумрачном коридоре собрали несколько узников, и всех вместе повели на казнь, но пройти они успели совсем немного — только вышли из тюрьмы. Им навстречу примчался запыхавшийся щуплый мужчина в форме.

— Стойте, — велел он стражникам. — Его величество дарует этим изменникам жизнь — смертная казнь заменяется пожизненными работами на боевых галерах, — и усмехнувшись, добавил: — У нас гребцов не хватает.

Рарог подавил стон отчаяния. А ведь всё так удачно складывалось! Теперь сбежать будет гораздо сложнее. Он терял драгоценное время и ничего не мог с этим поделать.

Еще хуже стало, когда всех приговоренных сковали одной цепью и строем повели в порт. На борту внушительного боевого корабля, к которому их подвели, красовалась надпись «Хозяин морей». Теперь уже точно не улетишь. «Идиот, — обругал себя Рарог, — надо было вырваться раньше». В глубине души он понимал, что ему это не удалось бы — слишком много противников, — но от мысли о том, что ему неизвестно сколько времени придется провести на каторге, охватывало отчаяние. Кто знает, что за это время может произойти с Мариллой. А он вместо того, чтобы быть рядом, будет протирать штаны на галерах.

Критично посмотрев на его длинные, спускавшиеся ниже плеч волосы, начальник стражи, не церемонясь, достал из-за пояса нож и обрезал их, как пришлось. Рарог подавил желание возмутиться. Он давно перестал беспокоиться о своей внешности, но волосы все-таки было жаль. «Плевать, — мрачно подумал он, — отрастут. Главное, свалить отсюда».

Но когда их приковали попарно под палубным настилом, надежда на то, что все-таки удастся как-нибудь улететь умерла окончательно. Отсюда не улетишь.

Жизнь гребца была тяжелой. Не привыкшие к напряженной физической работе мышцы дико болели. Ладони моментально покрылись мозолями, которые лопались и безумно саднили. Перевязывать кровоточившие раны, конечно, никто не собирался. Первое время Рарог выматывался настолько, что отключался, как только останавливались на отдых, не в состоянии ни о чем думать. Конечно же, товарищи по несчастью — закаленные в жизненных передрягах мужики — это заметили.

— Гляньте, какой маменькин сынок, — насмешливо сплюнул на пол здоровенный косматый мужик, сидевший через проход от него. — Как ты сюда попал-то прекрасный принц?

Последние слова он произнес с откровенным презрением, словно это ругательство. Остальные мужики довольно загоготали. Рарог промолчал, стиснув зубы, продолжая работать веслами и изо всех сил стараясь не обращать внимания на боль в содранных ладонях.

— Повезло тебе, Маркушка, с напарником, — подключился другой. — Настоящий…

Тут он произнес такое слово, что Рарог невольно покраснел. И это не осталось незамеченным. Гогот и улюлюканье поднялись такие, что заложило уши.

— Да пошли ты их парой ласковых, — посоветовал Маркушка — карманник из столицы, который был скован с ним в паре.

— Это как? — спросил Рарог.

Маркушка сказал как — громко и с удовольствием. Рарог очень надеялся, что не покраснел еще сильнее.

— А теперь повтори, — велел Маркушка.

Рарог помотал головой.

— Я не могу так.

Маркушка сокрушенно вздохнул, одарив его насмешливым и одновременно жалостливым взглядом.

— Повтори, говорю. Будешь смущаться, как красна девица, тебе здесь не выжить.

Рарог пронзил его сердитым взглядом, но Маркушка не впечатлился — просто ждал. Может, он и прав был. В конце концов, с волками жить — по-волчьи выть. И Рарог повторил: тихо и спотыкаясь на каждом слове. Маркушка хмыкнул:

— Ну для первого раза неплохо. Но надо еще потренироваться.

И он тренировался. Половины тех слов, которым обучил его Маркушка, Рарог с роду не слышал. Вторую половину слышал, но никогда не осквернял язык такой бранью. Но Маркушка оказался прав: как только Рарог начал отвечать на насмешки на их же языке, от него постепенно отстали. Особенно если подкрепить слова крепким ударом. Драться его тоже научил Маркушка.

Со временем привыкло и тело, мышцы перестали болеть, ладони зажили и покрылись твердыми мозолями. Физически стало легче. Зато теперь, когда он уже не валился от изнеможения, душу с новой силой охватила тоска. Он терял драгоценное время. Надо было как-то выбираться отсюда. Но как?

Вначале Рарог надеялся, что к ним заглянет начальство, и тогда он мог бы внушить, чтобы его расковали и вывели на палубу. Но эти надежды были тщетны.

— Шутишь, что ли, — хмыкнул Маркушка, когда Рарог поинтересовался, проводит ли начальство хоть когда-нибудь инспекцию серди каторжников. — Зачем им марать белы ноженьки, спускаясь сюда? Картину такую неприглядную наблюдать. Да и запах опять же…

Да уж, запах от кучи собранных в закрытом пространстве мужчин, которых никто не собирался водить мыться, был, мягко говоря, не самым приятным.

Вторая идея у него появилась после того, как умер один из гребцов. Он был болен, плохо греб, и надсмотрщик забил его плетью до смерти. Тело отстегнули от цепи и утащили наверх.

— Что с ним будут делать? — тихо спросил Рарог, пытаясь подавить дрожь от того зверства, свидетелем которого только что стал.

Маркушка пожал плечами.

— Выбросят за борт — рыбам на корм.

И Рарог подумал, а не притвориться ли ему мертвым? Когда его выбросят за борт, он как раз должен успеть взлететь. Вот только как притвориться достаточно убедительно, чтобы его симуляцию не раскрыли и не забили в свою очередь плетьми?

Пока он обдумывал этот план, случился бой. Снаружи донеслись крики и пальба. Все гребцы напряженно прислушивались, как вдруг раздался оглушительный грохот, и корабль содрогнулся. Палубный настил разлетелся в щепки, и Рарог инстинктивно пригнулся, бросив весла и прикрыв голову руками. Вода хлынула потоком из всех щелей, сверху посыпались горящие обломки, гребцы в ужасе закричали.

И тут Рарог понял, что общую цепь разбило, а у него над головой впервые за много месяцев показалось безмятежное голубое небо, до которого не доходили людские разборки здесь внизу. Рарог встрепенулся. Вот он шанс!

Не медля ни секунды, он распахнул крылья и взмыл ввысь, утащив за собой по-прежнему прикованного к нему напарника. Противник палил картечью на поражение, но им повезло — ни одна пуля не задела. Маркушка заорал от ужаса и забрыкался, пытаясь вырваться.

— Не дергайся! — шикнул на него Рарог. — Ты и так не легкий, знаешь ли.

Сопротивляться Маркушка перестал, зато уставился на него ошалевшими глазами.

— Кто ты? — хрипло спросил он.

— Крайн, — усмехнулся Рарог.

Новообретенная свобода пьянила, и ужас Маркушки показался невероятно забавным. Но расслабляться пока рано — надо еще добраться до берега. Особенно, учитывая, что стояла осень, было уже достаточно холодно, а он промок насквозь. Рарог поднялся повыше, чтобы их не смогли подстрелить, огляделся и, определив направление, устремился к берегу, который едва-едва виднелся на горизонте. Он взял немного влево, к Маремам, чтобы его на берегу не схватили заново.

Некоторое время полет был радостью, несмотря на пронизывающий ветер, от которого мокрая одежда становилась еще холоднее, и немаленький вес Маркушки в руках. Но постепенно эта радость начала испаряться, уступая место усталости. Он думал, что долетит быстро, но истощение — каторжников кормили не слишком сытно, — тяжесть цепей и Маркушки, холод, сковывавший мышцы сделали свое дело. Часа через три крылья устали настолько, что Рарог начал невольно спускаться к поверхности моря. Причем иногда рывками. В первый раз Маркушка аж завопил, решив, что они падают совсем.

— Не ори, — велел ему Рарог. — Живой еще пока — не упадем.

Маркушка хмыкнул, явно не очень убежденный, но больше не орал, зато пытался подбодрить — ну, насколько он вообще был на это способен. Тем не менее его «парень, не спи!» и «давай-давай, еще немного!» как ни странно помогали. Какое-то время.

К пятому часу полета Рарог устал настолько, что готов был сдаться и просто рухнуть в море, а до берега всё еще оставалось приличное расстояние. Только мысль о Марилле не давала ему этого сделать и заставляла продолжать лететь вперед. В итоге он летел уже на чистом упрямстве, почти не чувствуя крыльев. И если бы Маркушка сам не вцепился в него изо всех сил, давно бы его выронил.

Берег был совсем близко, когда силы иссякли окончательно. Рарог рухнул в Маремские мели. К счастью для них, как раз был отлив, и упали они не в воду, а на клочок земли.

— Уф, — прохрипел Маркушка, которого придавило его весом, и спихнул его с себя.

Рарог даже не попытался ему помочь — он вымотался настолько, что не мог и пальцем пошевелить. Только упал на спину на мокрую землю, когда Маркушка отпихнул его, и уставился в небо. Когда они вырвались с корабля, был еще день, сейчас же на небе начали зажигаться звезды. Похолодало еще сильнее. Надо было встать и размяться, но сил на это не осталось совсем.

Маркушка отыскал в иле заостренный камень и принялся сбивать с них цепи. Задачей это было нелегкой, зато он таким образом согревался, а Рарог закоченел так, что уже не чувствовал ни рук, ни ног. И только начавшийся к утру прилив заставил его снова встать и полететь к земле, пока их крошечный островок не затопило.

До земли добрались. Но после этого Рарог отключился окончательно.

 

— Мари?

— М-м? — она отвечает рассеянно и не оборачивается, слишком поглощенная изучением какого-то древнего фолианта.

И тогда Рарка просто водружает ей на голову только что сплетенный венок. У него ушло немало времени на то, чтобы научиться это делать, чтобы венок выглядел идеально: из самых красивых луговых цветов, пышный и яркий. И из этого разноцветия яркими звездочками выглядывают маргаритки — любимые цветы Мариллы.

Почувствовав что-то у себя на голове, она наконец-то отвлекается от книги и поднимает руки, чтобы прикоснуться к венку, а потом удивленно поворачивается к Рарке.

— Я сплел тебе венок, — сообщает он, внезапно смутившись.

Но Марилла улыбается и ищет взглядом зеркало, а найдя восхищенно ахает.

— Спасибо, дорогой.

И Рарка довольно улыбается в ответ.

— Если бы я мог, я бы сплел тебе венок из звезд.

Марилла смеется и с насмешливой нежностью взъерошивает ему волосы.

 

Рарог с хрипом втянул воздух, пытаясь наполнить горящие легкие. Дышать было тяжело, каждый вдох отдавался болью в груди. Он закашлялся и обвел мутным взглядом помещение — похоже на рыбацкую хижину.

— Мари? — едва слышно позвал он, не успев еще отделить сон (или это был лихорадочный бред?) от реальности.

— Тише-тише, — раздался рядом незнакомый женский голос. — Вот выпей.

Его заставили проглотить какое-то горькое снадобье, и вскоре он снова отключился.

 

Рарог бредет в таком густом тумане, что вокруг ничего не видно в двух шагах. Но продолжает идти, отчаянно высматривая ее.

— Рарка! — доносится откуда-то издалека ее отчаянный голос. — Помоги!

— Марилла? — зовет он, но в ответ получает лишь жуткую мертвую тишину, даже его шагов не слышно в этом тумане.

И вдруг впереди появляется знакомый силуэт — изящная фигура в простом серо-голубом платье, золотистые волосы волнами спускаются по спине.

— Марилла! — с вновь вспыхнувшей надеждой зовет Рарог.

— Рарка? — она оборачивается, в ее синих глазах вспыхивает радость, и она протягивает к нему руки.

Он бросается к ней, но туман поднимается вихрем и будто уносит ее в порыве ветра.

— Марилла! — кричит он уже с отчаянием и бежит за ней, но бесполезно — он снова один в белом ничто.

 

Тяжело дыша, Рарог резко распахнул глаза и обнаружил себя всё в той же рыбацкой хижине. Мгновение спустя он осознал, что по лицу текут слезы. Боль в груди была уже не настолько сильной, и дышать стало легче, но кашель всё еще сотрясал его, заставляя задыхаться.

— Ш-ш-ш, всё хорошо, — произнес всё тот же женский голос.

Повернув голову, Рарог обнаружил рядом с собой средних лет женщину из простонародья, которая сидела на стуле рядом с кроватью, в которой он лежал.

— Где я? — хрипло спросил он.

Женщина покачала головой.

— Тебе пока не стоит разговаривать.

Она снова напоила его каким-то настоем, который на этот раз принес сон без сновидений.

И только окончательно придя в себя, Рарог понял, что оставаться здесь нельзя. Иначе рыбацкая семья, которая так старательно его выхаживала, сдаст его страже, и он снова окажется на каторге. Так что, окрепнув достаточно, чтобы держаться на ногах, он тихонько выбрался из дома, пока рядом никого не было, и улетел.

 

Холодно равнине, да горы как горький лед.

Где найти долину, где встречи трава растет?

Где найти мне сил, чтобы пройти через века?

Чтобы ты простила. Но трава разлуки высока.

 

Войско самозванца двигалось медленно, но всё же двигалось. Это утешало, хотя и мало. Два года. Два года Рарог был вынужден плестись вместе с ними — с тех самых пор, как исцелил одного из военачальников самозванца. Он уже сто раз пожалел о своем спонтанном решении, но тогда просто не мог бросить человека умирать. Самозванец проникся уважением к его выдающимся способностям травника (какие там выдающиеся — они просто не встречались с Мариллой) и принудительно оставил служить себе.

Ему было абсолютно всё равно на политические дрязги и на то, кто имеет больше прав на престол, но вынужденное служение сильно замедляло поиски. Несколько раз Рарог пытался сбежать, однако его сторожили и днем и ночью — понимали, что он не больно-то хочет с ними оставаться. Взлетать тоже было небезопасно: подстрелить крайна на лету — плевое дело, а с оружием солдаты не расставались.

Сейчас войско осаждало Городище. Травника, конечно же, держали в тылу — никто не станет рисковать, отправляя его на передовую, — но Рарог всё равно имел возможность насмотреться ужасов людской жестокости. Особенно когда они вошли в город. Убитые и раненые лежали прямо на улицах, ощущение было, что всё вокруг залито кровью. Хотелось закрыть глаза и в ужасе забиться в какой-нибудь угол, но Рарог не мог не смотреть. Невольно задерживая дыхание, он всматривался в них, до дрожи боясь увидеть среди погибших Мариллу.

Лежавший на мостовой совсем молодой парень с развороченным животом слабо застонал. Рарог рванулся было помочь, но ему не позволили.

— Нечего тратить на них силы, — презрительно фыркнул капитан, сопровождавший его. — У нас есть свои раненые.

— Они тоже люди! — возмутился Рарог.

Но его не услышали. Он стиснул зубы, сдерживая крик. За последние годы он немало насмотрелся людской жестокости, но с таким до сих пор не сталкивался. Когда-то мирный провинциальный городок сейчас выглядел жутким побоищем. А самое страшное — то, что абсолютно никого не трогали чужие страдания. Одно только утешало — Мариллу он здесь так и не нашел. Впервые за время своих странствий Рарог этому обрадовался.

И тут ему повезло: жадность оказалась сильнее дисциплины. Отвлекшись на разграбление покоренного города, капитан перестал следить за ним, и Рарог смог наконец тихонько ускользнуть и сбежать подальше от кошмарной картины Городища, подальше от армии самозванца, подальше от людей, с такой жестокостью уничтожавших себе подобных.

Выбравшись за пределы города, он сразу же взлетел. Расправить крылья впервые за долгое время было настоящим блаженством. Рарог сразу поднялся повыше, чтобы с земли на него не обратили внимания. Там было, конечно, гораздо холоднее, но в конце весны не страшно. Зато бескрайнее небо и ветер в лицо, развевающий волосы и трепещущий в крыльях. И никакой войны.

Рарог вдохнул полной грудью свежий воздух и тихонько запел. Правда, по-настоящему петь он уже не мог — после побега с каторги, когда он несколько дней провалялся в лихорадке, голос пропал. Он обнаружил это, когда попытался запеть впервые после побега от рыбаков, которые выходили его — для леса, в котором временно укрылся. Но не смог взять и первой ноты: голос сорвался хрипом, и он закашлялся. В первое мгновение Рарог был потрясен. Потерять возможность петь для него было почти то же самое, что потерять себя. Но потом подумал, что, возможно, это и к лучшему — в нынешние темные времена не до песен.

Петь он больше не пытался до того случая, когда лечил больного мальчика. Рарог забрел тогда в какую-то деревню, и в доме, куда его пустили переночевать, маленький сын хозяев лежал в горячке. Травника в деревне не имелось. На то, чтобы приглашать городского, у родителей не было денег — деревня была крайне бедной, и люди там едва не голодали. Рарог не мог оставить ребенка умирать и предложил попробовать его вылечить.

— Я не самый умелый травник, — сказал он родителям, — но кое-что могу.

Они сразу согласились. Судя по их отчаянным лицам, они согласились бы на что угодно, что давало им хоть какую-то надежду. Ребенок с трудом дышал, и это не позволяло ему нормально заснуть. Так что, готовя лекарство для его воспаленных легких, Рарог по привычке принялся тихонько петь колыбельную. И обнаружил две вещи: если петь тихо, не напрягая связки, он всё еще мог это делать; его сила Поющего крайна никуда не делась. Мальчик спокойно заснул, едва выпив настой.

И вот сейчас Рарог пел так же тихо, но вкладывая в пение силу — для тех, кто страдал в Городище, и для тех, чьи страдания уже остались позади. Всем сердцем надеясь, что это сработает, и несчастные получат хоть какое-то облегчение, а души погибших обретут покой. А потом направился к югу. Там пока было немного спокойнее, и, возможно, Марилла ушла туда, скрываясь от бесконечной войны.

В Грязовце Рарог наткнулся на бродячих музыкантов, и ему пришла в голову мысль, что стоит стать одним из них: и заработает себе на хлеб, и сможет беспрепятственно бродить по стране. Он остановился послушать двух парней на главной площади — один из них играл на лютне, а второй пел. И пел весьма неплохо. А вот тот, который играл на лютне, был просто ужасен. Рарог поморщился — так терзать несчастный инструмент!

— Можно мне? — спросил он, когда песня закончилась, и редкие зрители бросили им в шляпу пару жалких монеток.

Певец — высокий рыжий парень смерил его подозрительным взглядом, а потом пожал плечами и кивнул.

— Дай ему лютню, Эрик, — велел он товарищу.

Тот насупился, но спорить не стал и с мрачным видом протянул лютню Рарогу. Он бережно взял инструмент в руки, пробежал пальцами по струнам, подправил настройку и, немного подумав, принялся играть ту песню, которую когда-то написал для Мариллы.

Зря, наверное — в памяти сразу ярко вспыхнул тот день, когда он пел для нее, а она смотрела на него с такой нежной улыбкой, что замирало сердце. «Прости, что я так долго, — яростно подумал он. — Но я не сдамся. Обещаю. Я обязательно найду тебя, и мы снова будем вместе».

Когда замолк последний аккорд, вокруг раздались восторженные аплодисменты, и в шляпу посыпались монеты. Рарог вздрогнул и удивленно огляделся — а он и не заметил, как собралась целая толпа. Будто вынырнул из сладкого сна в жестокую реальность.

— Ты принят, парень, — с широченной улыбкой заявил рыжий, хлопнув его по плечу. — Я Юлиан, это Эрик. А тебя как звать?

— Рарог.

Эрик смотрел на него хмуро и даже враждебно. Оно и понятно — Рарог, по сути, отобрал его работу. Он примирительно улыбнулся и предложил:

— Я могу научить тебя играть.

Эрик передернул плечами и не ответил, но в его серых глазах зажегся явный интерес.

— Ну, это позже, — вмешался Юлиан. — А сейчас… Знаешь такую песню?

Он запел что-то про мороз и коня. Рарог песни не знал, но быстро подобрал мелодию и начал аккомпанировать. Их совместное выступление сорвало еще больше аплодисментов. Юлиан пришел в восторг.

Рарог выполнил свое обещание — научил Эрика прилично играть. Способности у него были, хоть и не выдающиеся. Некоторое время они выступали вместе, а поднакопив денег, он купил собственную лютню и распрощался с ними. Хотя Юлиан очень уговаривал остаться, но Рарогу не нужна была компания — они будут только мешать ему в поисках Мариллы.

После того, как его еще несколько раз попытались завербовать в армию, он догадался прикинуть слепым, и все вербовщики тут же потеряли к нему интерес. Однако месяцы складывались в года, а он так и не мог обнаружить ни следа Мариллы.

 

Шорох ломких льдинок — слова ли листвой шуршат,

Плачет ли в долине бездомная душа?

Черных маков море, да нет моего цветка,

Лишь полынь да горечь, и трава разлуки высока.

 

Липовец выглядел на удивление мирным, учитывая, что война подкатилась к нему вплотную. Прибыв в этот южный портовый город на корабле, Рарог по уже установившемуся обыкновению попросился пожить у добрых людей. Конечно же, в бедном районе, который здесь называли Норами — никто из богатых и знатных и на порог не пустит бродяжку. А бедняки сострадательны и милосердны. Правда, в доме у многодетной вдовы было жутко шумно, но выбирать не приходилось.

Рарог уже потерял надежду, что сможет когда-нибудь найти Мариллу. Пятнадцать лет прошло. Он всё еще чувствовал, что она жива, но в душу закралась жуткая мысль, что, возможно, ему это только кажется, что он обманывает себя. И эта мысль звучала всё громче. Рарог продолжал идти вперед скорее по инерции, потому что чувствовал, что если остановится и окончательно откажется от своей цели, то сразу умрет.

Слепым он перестал притворяться с тех пор, как в Коростене догадались, что он именно притворяется, и чуть опять не повесили как королевского соглядатая. Сбежать удалось, хоть и не без труда. Но после этого Рарог решил подрабатывать травником. Тем более что по мере того, как война набирала обороты, игра на лютне перестала цениться и редко кто подавал слепому музыканту. Работа травника оплачивалась гораздо щедрее и охотнее. И приютившей его вдове он платил за жилье, именно помогая ей как травник.

И сейчас, уже ни на что не надеясь, он спросил у первого попавшегося прохожего:

— Нет ли у вас в городе прекрасной травницы? Золотые волосы, синие глаза…

Прохожий одарил его недоуменным взглядом и пожал плечами.

— Никаких травниц здесь нет. Это не женское дело.

Прохожий пошел дальше, а Рарог остался ошарашенно смотреть ему вслед. В смысле — не женское дело? Почему? Пока он размышлял, что делать дальше и стоит ли поспрашивать других, вдруг раздался смутно знакомый голос:

— Будь я проклят! Да это ж Рарка Лунь!

Он резко повернулся к говорившему и с изумлением обнаружил одного из своих университетских профессоров.

— Арктус Грим.

Рарог приветственно склонил голову, про себя удивившись, как тот его узнал. Ведь от балованного мальчика, который учился в университете и очаровывал девушек одной улыбкой, не осталось ничего. Потрепанная одежда, небрежно заплетенные посеревшие волосы. В зеркало он давно не смотрел, но подозревал, что и лицо должно было измениться. А вот поди ж ты.

Но когда Арктус подошел ближе, чтобы пожать ему руку, улыбка сползла с его лица, и он окинул Рарога уже встревоженным взглядом.

— Что с тобой случилось, мальчик?

Рарог пожал плечами.

— Много чего.

Рассказывать о своих странствиях он не собирался, и Арктус, к счастью, это понял и не стал настаивать. Несколько мгновений он молчал, лихорадочно пытаясь придумать нейтральную тему, и в итоге сказал:

— Жаль, ты так и не доучился — ты был моим лучшим учеником.

— Серьезно? — Рарог удивленно приподнял брови — учебе в университете он никогда не уделял особого внимания.

— Ну да, — усмехнулся Арктус, правильно поняв причину его удивления. — Ты был не самым прилежным студентом, зато у тебя врожденный талант.

Рарог хмыкнул. То время, полное любви и надежд, казалось таким далеким, словно всё это происходило в другой жизни и не с ним. Его нынешняя реальность состояла из одиночества, тоски и ужасов войны.

Узнав, что Рарог поселился в Норах, Арктус сокрушенно покачал головой. Он ничего не сказал, но в его мыслях отчетливо читалось: «Что за место для пресветлого крайна? Видимо, мир окончательно катится в бездну». С последним утверждением Рарог не мог не согласиться.

— Слушай, а переселяйся ко мне, — вдруг предложил Арктус. — Я в деревню переезжаю, дом всё равно будет пустовать. И я был бы рад, если бы его занял ты.

Рарог долго не размышлял — жить у вдовы Рень действительно было не слишком спокойно. Мягко говоря. Так что он сразу согласился.

А на следующий день к нему явился Главный мастер знаменитого лицеума. Не успел Рарог оправиться от удивления и поинтересоваться, чем обязан, как Главный мастер бухнулся ему в ноги. Он аж вздрогнул и отшатнулся.

— Что…

Но договорить не успел.

— Господин пресветлый крайн, — умоляюще произнес Главный мастер, глядя на него снизу вверх выцветшими глазами. — Я прошу вас занять место преподавателя версификации в нашем лицеуме.

— Что?

Рарог подумал, что ослышался, но Главный мастер повторил:

— Я прошу вас преподавать в лицеуме.

Рарог поморгал, а потом протянул руку стоявшему перед ним на коленях седовласому человеку.

— Во-первых, встаньте.

Но тот упрямо помотал головой, не приняв руку.

— Не встану, пока вы не согласитесь.

Рарог тяжело вздохнул.

— Зачем вам это? Я не учитель и никогда им не был. Что я буду делать с детьми?

— Это неважно, — возразил Главный мастер. — Мне надо, чтобы вы просто были с ними рядом, — немного помолчав, он мрачно продолжил: — Вы ведь видите, что творится вокруг. Липовец вот-вот снова подвергнется осаде. В прошлый раз его взять не смогли, но вполне может статься, что в этот раз возьмут. Я боюсь за детей. Вы могли бы их защитить.

Тут он был прав. Городу грозила серьезная опасность. И если взрослых Рарог почти перестал жалеть, дети — совсем другое дело. Однако преподавать… Как он это вообще себе представляет?

— Я не против помочь вам, — вслух сказал он. — Но для этого не обязательно становиться учителем. Что я буду с ними делать?

Главный мастер яростно помотал головой.

— Я помогу и подскажу, если понадобится. Но мне неважно, чему вы их научите или не научите. Можете говорить на уроках, что хотите. Только защитите их, если дойдет до худшего.

Рарог не собирался задерживаться в Липовце — только обыскать по обыкновению город и двинуться дальше. Хотя, если честно, он понятия не имел, где еще искать. Казалось, он обошел и облетел уже всю страну от края до края. Так что мог задержаться на пару месяцев. Наверняка не больше, судя по обстановке в окрестностях города. И Главный мастер был прав: кто-то должен позаботиться о детях.

Снова вздохнув Рарог кивнул.

— Хорошо. Обещаю, что позабочусь о ваших учениках.

Главный мастер просиял и тяжело поднялся на ноги.

— Спасибо! Спасибо огромное.

Он схватил Рарога за руку с явным намерением поцеловать ее, но Рарог успел выдернуть ладонь. Еще не хватало, чтобы ему руки целовали!

Когда после тысячи благодарностей Главный мастер ушел, Рарог тяжело опустился в кресло. Несмотря на заверения, что от него не требуется работы именно учителя, одна мысль о том, как он будет стоять перед группой подростков да еще и пытаться им что-то объяснить, внушала ужас. Но и не согласиться он не мог. Что ж, возможно, это придаст его жизни новый смысл.

 

И трава разлуки высока…