Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Закончилась игра, ты проигрался до гола.
Я дал яд, что ты желаешь.
По венам течет страх, забудь о светлых днях,
Когда на эшафот шагаешь.
Попробуй ты лишь раз -
Захочешь вкусить вновь.
Теперь ты знаешь, как
Сжигает вены кровь.
Ползи скорей сюда,
Когда зову тебя.
Сгораешь без следа...
Слушайся меня,
Хозяина,
Я твой хозяин — ты мой слуга.
Путаю мысли, в мечтах мгла одна.
Ослеплённый ты мною ходишь в ночи,
Взываешь, и слышу я, как ты кричишь:
Хозяин!
Хозяин!
Взываешь, и слышу я, как ты кричишь:
Хозяин!
Хозяин!
Колешь руки в кровь, ты снова, вновь и вновь.
Мертвец живет уж в твоем теле,
Тебя ломает боль, пылает твоя кровь.
"Пыль" на зеркале — твой завтрак.
Попробуй ты лишь раз -
Захочешь вкусить вновь.
Теперь ты знаешь, как
Сжигает вены кровь.
Ползи скорей сюда,
Когда зову тебя.
Сгораешь без следа...
Слушайся меня,
Хозяина,
Я твой хозяин — ты мой слуга.
Путаю мысли, в мечтах мгла одна.
Ослепленный ты мною, ходишь в ночи,
Взываешь, и слышу я, как ты кричишь:
Хозяин!
Хозяин!
Взываешь, и слышу я, как ты кричишь:
Хозяин!
Хозяин!
Хозяин, хозяин, где те сны, что были раньше?
Хозяин, хозяин, в твоих словах лишь ложь.
Хохот, хохот, а в ответ лишь слышу хохот,
Хохот, хохот, хохот надо мной.
Ад — за все цена, могильная плита.
Просто рифма без причины.
Отсюда не уйдешь, ты по течению плывешь,
И грош цена твоим попыткам.
Возьму я в плен тебя
И помогу убить себя.
Пропитан ты весь мной,
И управляю я тобой.
Ползи скорей сюда,
Когда зову тебя.
Сгораешь без следа...
Слушайся меня,
Хозяина,
Я твой хозяин — ты мой слуга.
Путаю мысли, в мечтах мгла одна.
Ослепленный ты мною, ходишь в ночи,
Взываешь, и слышу я, как ты кричишь:
Хозяин!
Хозяин!
Взываешь, и слышу я, как ты кричишь:
Хозяин!
Хозяин!
Из песни «Master of Puppets» группы Metallica
27 июля, 1937 год
Мрак пещеры дарил ей чувство спокойствия и умиротворения, помогал оградиться от реальности. Приятный холод, капли воды, стекающие с ледяных стен — сильный контраст с сухим, июльским, обжигающим лёгкие воздухом снаружи. Тьма — такая родная, притягивающая к себе.
Их вывозили сюда почти каждый год. Когда заведующая приюта Вула могла расщедриться на всеми брошенных и забытых сирот, избитых жизнью как собаки.
Скользкие, холодные стены пещеры; озеро, посреди которого был небольшой островок, купающийся в светлых лучах солнца — она могла поклясться, что озеро выглядело испытанием на пути к цели; а то, что могло бы находится на островке — наградой. Бесценной наградой за тяжёлое испытание.
— Эй, Риддл! — но голос Эми Бенсон и одно её только присутствие здесь вселяло в неё глухую ярость.
Она не стала оборачиваться на ненавистный голос.
С громким всплеском — совсем рядом с ней — в лужу упал камень среднего размера.
Бенсон решила вместе с остальными закидать её здесь камнями!?
Не получится.
Никто ещё так и не осознал того, что это не она заперта с ними. Это они заперты с ней.
В её маленьких детских руках была сила. Не физическая. А нечто другое. Что-то невидимое, что подчинялось её желаниям.
Маленькая девочка, которой подчинялись животные. Маленькая девочка, которая, не пошевеля и пальцем, с ни одним дрогнувшим мускулом на лице, могла заставить кричать от боли любого, кто сделает плохо ей. Маленькая девочка, которая представляла себя королевой змей.
Со звоном второй булыжник ударился о каменный пол пещеры и отлетел в сторону.
Она обернулась.
— И что ты будешь делать, Том? — с издёвкой в голосе спросил Деннис, а Эми Бенсон вторила ему.
Том — ненавистное ей имя. Даже не женское — мужское.
Том. Марволо. Риддл.
— Я Марволо, — спокойно поправила она его. Ей всегда нравилось, что её называют именно Марволо. Её вторым именем.
Том — слишком просто. Слишком обычно. Слишком распространённо. Слишком безлико. Как кличка для дворовой псины. Будто, того и гляди, свистнут и подзовут к ноге. Её имя — это то, что есть и у других людей. А она ненавидела, когда имела что-то общее с остальными.
— Нет, Том, — сдерживать маску вежливости и доброжелательности становилось всё труднее.
Раз — и Эми Бенсон падает ниц, раздирая и рвя на себе одежду, расцарапывая себе лицо, крича от боли. Боли, которую она только пожелала ей предоставить.
Два — и с Деннисом Бишопом происходит то же самое — он падает в кромку ледяного озера. Они катаются в агонии по ледяным камням; их крики заливаются мёдом в уши, даря ей чувство эйфории.
Три — и высокие каменные своды пещеры начали содрогаться. А с них, словно дождём, начали осыпаться мелкие камешки.
У неё нет злой улыбки на лице, как описываются злодеи в глупых сказках. У неё не дрогнуло сердце — его просто нет — ей чужды эти эмоции. Но у неё есть фальшивая оболочка вежливости, которая остаётся при ней и в этот момент, на которую ведутся все. Она смотрела на весь творящийся вокруг неё хаос с невинным видом, как будто она не при чём, хотя в глубине души испытывала наслаждение, злорадство. Потому что это то, чего она желает. Она никому и никогда ничего не спускала с рук. У всех был час расплаты. Никто и никогда не ожидает от маленькой красивой девочки такой жестокости.
Четыре — и всё в один только миг прекратилось. Нет этой чужой, пьянящей агонии боли; нет истошных криков; нет чужой расплаты, дарящей парящее чувство.
— Ведьма! — очнувшись после содеянного ею, тыча в её сторону пальцем, закричала Бенсон, захлёбываясь в собственных слезах.
— Дьяволица! — поддержал Деннис Бишоп. Крики в её сторону разносились огромным эхом.
Ей не были обидны эти прозвища.
Они прельщали ей.
С каждым ударом учительской указки спину нестерпимо жгло. С каждым ударом оставались алеющие следы на бледной коже спины. Тонкие запястья стягивали и перетирали верёвки. Хмуро со стороны смотрела на неё заведующая приюта, миссис Коул. Том до крови кусала собственные губы — лишь бы не закричать, не заплакать. Не дать слабину.
Девочек обычно не пороли. Но после того случая в пещере ради неё сделали исключение. Было принято решение о пятнадцати ударах.
Пусть ей сейчас будет больно, пусть она давится собственными всхлипами. Но она никогда не покажет того, что кто-то над ней одержал верх. Ведь это ещё более унизительно.
Унизительно преклоняться перед кем-либо.
Очередной взмах в сопровождении свистящего звука — хлёсткий, болезненный удар; спина непроизвольно прогнулась в попытке уйти от удара; привкус металла на языке стал гораздо отчетливее, а вниз по подбородку из лопнувшей кожи на губе потекла тонкая дорожка из алой крови. И тёмные волосы неприятно прилипли к покрывшемуся испариной лбу. Деревянная лавка, на которой она лежала на животе, неприятно упиралась в выпирающие от болезненной худобы рёбра и костяшки таза.
Но в затуманенных от боли, почти чёрных глазах нет потерянности или смирения. В них бушуют волны ненависти, и застыли злые слёзы. Воспитатели из приюта о произошедшем в пещере почти ничего не узнали. Только увидели выходящих из неё двух до смерти напуганных детей и её, Том. Она клялась им, что ничего не сделала. Она внушила Деннис и Эми, что там ничего не случилось и, что их очень сильно напугала темнота пещеры. Но воспитатели по неизвестным ей причинам решили принять такие радикальные меры даже после той сказки, которую эти слабаки скормили им вместо настоящей истории.
Указка сломалась. Хрустнула пополам. Спустя всего пять ударов. Потому что Том захотела этого.
— Чёрт! — выпалила, поровшая её миссис Джонс. Том покосилась на ещё больше сведшую брови к переносице заведующую. — Нужно найти розгу, — спокойно оповестила миссис Джонс, отбрасывая в сторону только что сломавшуюся учительскую указку — так, словно речь заходила о погоде за окном, а не о битье детей.
— С неё довольно, — подняла руку старуха Коул в знаке остановки, — Я думаю, что смысл уже впечатался в неё как следует.
Она подошла к Том и рывками, грубо, начала развязывать верёвки на её запястьях, на которых остались красные полосы, которые смотрелись чудовищно на фоне болезненно-бледной кожи. Но Том не переживала за это. Она прекрасно знала, что как только от неё отведут взгляды полные настороженности, эти раны на руках и спине заживут сами собой. Не через неделю или две. Прямо на глазах.
— Иди, — подтолкнула её миссис Коул к выходу. — И только попробуй выкинуть хоть что-то ещё, — угрожающе закончила она.
Том вышла во двор. Посмотрела на свои запястья — раны затянулись на глазах. Спину, которую нестерпимо жгло с того самого момента, когда указка с первым ударом сошлась с ней — теперь только приятно покалывало и грело.
На улице было очень жарко: солнце палило нещадно, а в небе были редкие облака, застоявшийся сухой воздух обжигал лёгкие — ветра не было совсем, и кузнечики стрекотали в высокой траве, которая была размером с саму Том.
Том прошла до ближайших деревьев, к тени, стараясь поудобнее устроится у его корней. Желание мести пожирало её. Но Том знала — следующее наказание может быть ещё хуже.
— Ну, здравс-с-ствуй, говорящ-щ-щая, — тихо прошелестела маленькая змейка-уж, подползая к усевшейся на траву Том.
— Я давно тебя не видела, Мойра, — как бы случайно сказала ей Том. Случайные шипящие нотки складывались в полноценные слова. Мойра — имя змеи — иногда было прискорбно то, что у обычной змеи имя реже и красивее, чем у неё. — Где ты была всё это время? — змея заползла по протянутой ею руке на плечо, время от времени высовывая свой раздвоенный язык.
— Детёныш-ш-ши, нас-с-следница, — прошипела змея.
Том хмыкнула. Змея была на удивление приятной собеседницей, давала хорошие советы, в каком-то смысле она даже была мудрой, пусть и отвлекалась время от времени на самые странные темы. По крайней мере — как иронично — какой-то уж был гораздо более лучшим собеседником, чем люди. Том не любила людей. Люди — они всегда портили ей жизнь. Сначала родители, посчитавшие лучшим вариантом оставить её одну, затем — воспитатели, учителя и ровесники, которые называли её ведьмой. И все они платили за всё. За издевательства; за ночи, в которые её запирали в тёмную холодную комнату с затхлым запахом плесени, куда не доставал ни один луч света; за кровь под ногтями, когда она исцарапывала ту самую деревянную дверь, которая вела в то самое ненавистное помещение; за руки, которыми она не могла и пошевелить после того, как часами стояла в углу, держа на вытянутых руках тяжёлые библии; за то, что задыхалась не от боли, а от унижения.
Все они считали её кем-то вроде антихриста. И Том не противилась этому. Зачем, изгаляться перед ними, если можно быть тем, кого они и видят в ней. Так ведь гораздо проще.
Том сама и не заметила, как ушла в свои мысли. Но зато заметила перемену в поведении змеи — она резко насторожилась, напряженно замерев на одном месте и пробуя воздух своим раздвоенным языком. — Кто-то идёт, нас-с-следница. Надо быть на с-с-стороже.
— Кто идёт? О чём ты? — спросила её Том. Из речи Мойры она ничего не поняла. Но спустя всего через несколько секунд стало понятно, о чём её змея хотела предупредить.
— Дьяволица разговаривает со змеями! — пронзительный визг Билли Стаббса громом разразился сквозь тишину, нарушаемую лишь стрекотом кузнечиков, и Том вздрогнула, ощутив омерзительное чувство неприятного липкого страха, заползавшего куда-то под кожу, выбивающего весь воздух из лёгких. А Стаббс уже куда-то убежал.
— Быстрее уползай отсюда! — обратилась Том к змее, — В лес! Под корни! Куда хочешь! Чтобы они тебя не нашли! — в её обращениях к рептилии уже смешались приказы с взмаливаниями. Змея была её единственным другом, которого она уважала и ценила. Так что будет, если Том потеряет Мойру?
— Не бес-с-спокойся — они меня не найдут, — тихие слова от лениво уползающей в какую-то норку в корнях дерева змеи, смешались с шелестом листьев.
— Что здесь происходит? — разъярённым медведем надвигалась на неё старуха Коул, — Ты!? — глаза заведующей при виде неё расширились, а сама она строго поджала губы. — Что ты опять натворила? Отвечай! — женщина грубо схватила Том за тёмные волосы, потянула на себя и тряхнула со всей силы — из глаз потекли слёзы обиды, боли и злости. Но почти в тот же момент её так же грубо отшвырнули в сторону, на землю — мелкие камни неприятно врезались в кожу на ладонях — и Том сквозь расплывчатое зрение увидела, как Коул на ветке, на расстоянии вытянутой руки от себя, держит Мойру.
— Билли, принеси мне лопату, сейчас же! — истерично вскрикнула заведующая. А Том застыла на месте от ужаса.
Уж, всего на всего безобидный уж…
— Позаботься о детёнышах… — печально, смирившись со своей судьбой, прошелестела на прощание Мойра.
— Нет! — крик полный боли и отчаяния.
Взмах лопаты — и Том почувствовала, как что-то оборвалось внутри неё, что-то важное, чего уже не восстановишь.
Она рассмеялась. Коротко. Зло.
Не того называют чудовищем…
На следующий же день любимый кролик Билли Стаббса повесился «совершенно самостоятельно».
30 июля, 1937 год
Том сидела на деревянной лавке в местной церкви. Спина была ровной, сама худая, ещё и вытянулась как струнка. Она свела до боли в скулах челюсти от напряжения.
Удивительно было то, что старуха Коул оставила в покое всех психиатров в округе, которых она тревожила лишь по той причине, что её беспокоило, какое влияние Том оказывает на окружающих.
…И на этот раз решила повести её исповедаться.
Том сжала от бессилия ладони со всей силы в кулаки, так, что ногти больно впивались в кожу. Как же она это всё ненавидела…
— Здравствуй, Том, — дружелюбно поприветствовал её подошедший священник, сам того не понимая, что её имя, сорвавшееся так легко с его губ, подняло в ней ярость. Том подавила тошноту, возникшую от его приторного дружелюбного вида. Лицо его было сморщено как печеное яблоко, а весь его вид раздражал больше, чем все атрибуты веры в Христианство вокруг.
— Здравствуйте, сэр, — поприветствовала она его как можно более дружелюбно, натянув вежливую улыбку на лицо. Был шанс на то, что, если она проявит себя «нормальной», её отпустят гораздо быстрее.
— Надеюсь, мы с тобой подружимся!
Том приторно улыбнулась в ответ:
— Ну разумеется, сэр.
О, Том обязательно сделает так, что она будет ему в кошмарах сниться.
2 января, 1938 год
Больше всего на свете Том ненавидела свой день рождения. Тридцать первое декабря — канун Нового Года — а значит, что это прекрасный повод напиться для старухи Коул, которая по пьяни будет громить всё вокруг — и не исключено, что избивать всех тоже. И, разумеется, женщина, от которой несло перегаром за несколько ярдов, весьма успешно проигнорировала странное письмо, написанное зелёными чернилами на пергаменте с точным адресом комнаты Том. Зато Том заметила, что, на удивление, его принёс не почтальон — вообще не человек! — а сова…
И всё было бы просто прекрасно, если Том была единственной, кто заметила его. Она даже не успела прочитать от кого оно, как миссис Джонс, поровшая её летом — хотя казалось, что это было вчера — вырвала его из её рук, а затем безжалостно сожгла его в камине.
— Ваше письмо привело тогда меня в некоторое замешательство, мистер Дамблдор, — услышала Том буквально за дверью, слова и шаги выдернули её из воспоминаний того дня, напоминая, что ей уже одиннадцать лет. Но вместе с этим она не сдержала и фырканья — какая ложь… Но приятно было то, что появилось ещё одно письмо, будто отправитель знал, что она его так и не получила. — За все те годы, что она здесь, Том ни разу не навещали члены семьи и были ещё неприятные случаи с другими детьми, просто ужасные вещи! — голос старухи Коул на мгновение замолчал, и Том увидела две тени под дверью. — Летом недавно минувшего года, двое детей, которые гуляли с Том в одной пещере, вернулись оттуда напуганные до ужаса. А кролик бедного Билли Стаббса повесился сам, без посторонней помощи, — дальше раздался совершенно ненужный в обычное время без всех профессоров стук в дверь, за которым последовал приглушенный скрип, и Том увидела в проёме заведующую и странного рыжего бородатого мужчину средних лет, одетого в необычную одежду. — Том, к тебе посетители, — а затем и ожидаемое удивление на грёбанном лице очередного врача, что она не мальчик.
— Как поживаешь, Том? — вкрадчиво поинтересовался он, осторожно заходя в комнату. На удивление, этот человек гораздо быстрее совладал со своими эмоциями, чем предыдущие доктора.
И Том подавила в себе желание съязвить в ответ: «Ужасно».
Она аккуратно встала с жёсткого матраса кровати, который жалобно скрипнул напоследок, и повернулась к окну, наблюдая за серой погодой Лондона. Зима — но дождь — обычное дело.
— Не надо, — она постаралась придать своему голосу как можно более обречённый тон и произносила слова медленно, стараясь не сорваться на кокни. Коул всегда жаловалась психиатрам, что Том безэмоциональна. И, если она сейчас покажет, что способна на это — врач быстро поймёт, что с ней всё в порядке. А значит, и избавит её от своего присутствия как можно быстрее. — Вы доктор, да?
— Нет, — ответ был твёрдым, и Том едва скрыла удивление.
Тогда кто же…?
Мужчина прошёл в её комнату и присел на кровать.
— Я учитель, — она видела, каким настороженным был его взгляд, несмотря на дружелюбный голос. Этот взгляд недоверчиво чертил зигзаги по её лицу, стекал по битому стеклу её мыслей, а перед глазами вновь проносились картинки минувшего лета. Эми Бенсон и Денис Бишоп, кричащие в агонии боли; поровшая её миссис Джонсон; Мойра, безжалостно убитая лопатой. И кто же тут тогда чудовище…?
— Я вам не верю. Она хочет, чтобы меня осмотрели. Они считают, я другая. Том могла окружающих заставить говорить правду. Но, к её удивлению, на странного профессора это не действовало.
О, он не знал, что задолго до его прихода к ней, Том уже хорошо знала вкус чужой агонии и страданий. Тяжело вздохнув, так называемый Дамблдор, ответил:
— Возможно они правы.
— Я не сумасшедшая! — горячо воскликнула Том. У неё бывали моменты, когда яростные эмоции брали верх над разумом.
— Хогвартс — это не сумасшедший дом, — спокойно продолжил Дамблдор, не обращая внимания на её внезапную эмоциональность. Том было плохо в приюте, но она будет брыкаться, царапаться и кусаться — лишь бы её не увезли в ещё худшее место. — Хогвартс — это школа.
Том потупила взгляд, стараясь не смотреть загадочному человеку в пронзительные голубые глаза, скрывающиеся за очками-половинками, которые буквально пронизывали её на сквозь, видели, кто она такая. Дамблдор — кем бы он ни был — настораживало.
— Школа волшебства.
В тот же миг, после сказанных им слов, пазл в её голове сложился. Всё, что с ней происходило — магия. Это звучит до невозможности глупо и невероятно, но по-другому и быть не может… Дамблдор сделал паузу, наблюдая за её реакцией.
— Ты ведь умеешь делать странные вещи, Том? — он не спрашивал, он утверждал. — То, чего другие дети не могут.
И Том, к великому сожалению, поняла, что от неё ждут ответа. Она не хотела рассказывать кому-либо об этом. Это казалось чем-то личным, чего никто больше не достоин знать, и одновременно она хотела, чтобы все знали об этом и боялись её. Пока единственный, кому она сказала об этом — покойная Мойра.
Том вздохнула:
— Я могу двигать предметы, не прикасаясь к ним, могу заставить животных слушаться меня без всякой дрессировки, я могу сделать плохо тем, кто жесток со мной, — по мере того, как она говорила, взгляд Дамблдора всё тяжелел и тяжелел. — Причинить им боль, если захочу, — последние слова она почти прошептала. Если он и испугался, то не показал этого. — Кто вы? — повторила ещё раз Том тоном, не терпящим утаивания, с властными нотками.
У неё была сила. Сила в маленьких детских руках, сила во взгляде, сила в голосе. И эта сила многих заставляла подчинятся ей.
— Я такой же, как и ты, Том.
Снова загадки, снова ловкое увиливание от точного ответа! Похоже, Дамблдор во многом будет исключением из правил.
— Я другой.
Том улыбнулась, но улыбка… улыбка получилась медленно складывающаяся, словно рана раскрывалась.
— Докажите.
Одно слово — одно действие, последовавшее за этим.
Профессор и не пошевелился, ни один мускул не дрогнул на его лице — а деревянный шкаф в комнате оказался объят пламенем. И Том подумала, что то же самое могла сейчас проделать и с Дамблдором, поджёгшим её единственные вещи — лежавшие в этом самом шкафу.
Что-то загремело.
— По-моему что-то из твоего шкафа хочет вырваться наружу, Том, — абсолютно спокойно прокомментировал Дамблдор. И Том пришлось отогнать прочь навязчивую приятную картину корчащегося и кричащего профессора, охваченного огнём. Огнём — таким же безжалостным, яростным и уничтожающим всё вокруг, как и она сама.
Том подскочила с места, подбегая к шкафу, как открыла дверь, в надежде, что содержимое осталось целым.
…Но там была только коробка с вещами тех болванов, которым не хватило ума не раздражать её. Это были своего рода напоминания, как она одержала над ними всеми победу.
— В Хогвартсе не терпят воровства, — упрекающим тоном проговорил Дамблдор. И у Том на мгновение — лишь на мгновение — промелькнула мысль, что её из-за этого небольшого прокола не возьмут на обучение в Хогвартс. — В нашей школе волшебства тебя научат не только пользоваться магией, но и держать её под контролем.
Он сомневается в ней?..
Разве Дамблдор до сих пор так и не понял одну простую вещь — она всегда пользовалась магией сознательно.
— Понимаешь меня? — спросил он. И Том поняла, что вряд ли когда-нибудь у неё будут дружеские отношения с Дамблдором. Уничтожил в один миг все её вещи, воспринимает её как обычного ребёнка, которому надо подтирать сопли, относится к ней слишком настороженно, возможно, даже побаивается её — впрочем, это скорее нельзя было отнести к недостаткам.
Но самый жирный крест, который она на нём мысленно поставила — им не получится управлять. Дамблдор не содрогнулся под силой в её голосе, взгляде. Дамблдор осмелился недоговаривать ей. Дамблдор не доверял ей.
И он, посчитав, что объяснил ей всё в полной мере, решил удалиться. Не сказав, что ей предпринимать дальше, не сказав, как попасть в мир магии, не сказав, когда начнётся обучение. Это было весьма грубо с его стороны…
— Ещё я говорю со змеями, — она и сама не знает, почему, но она посчитала нужным сказать это, пока ещё Дамблдор не ушёл насовсем. Не оставил её в приюте одну. Наедине с собственными демонами. Услышав эти слова, профессор замер в проёме двери. Когда он повернулся, Том заметила, как на его лице отразилось какое-то понимание и… подозрение. Может, это и сделает Дамблдора одним из её главных недоброжелателей, одним из врагов, но именно сейчас ей хотелось, чтобы кто-то её боялся. И она могла поклясться — на лице профессора промелькнула тень страха. — Они приползают, шепчутся со мной, — она говорила с тщательно скрываемым удовольствием от произведённого эффекта. А затем как бы случайно обронила с самым невинным видом, склонив голову набок, с мрачным удовлетворением наблюдая за его реакцией: — Это ведь нормально для таких, как мы с вами?
— Да, Том, нормально… — какая вопиющая ложь.
— Вы так и не сказали мне, как попасть в волшебный мир, — ткнула она его носом в его же грубую ошибку.
— Встретимся в начале августа, Том. И я проведу тебя в волшебный мир.
Ждать ещё семь месяцев!?
Продержится ли она?
Оставалось только надеяться.
Она ждала. Долго. Терпеливо.
Часы перетекали в дни, дни в недели, недели — в месяцы.
Она ждала, думая о некомпетентности волшебников. И, признаться, магический мир её разочаровал в этом.
Ей всё-таки удалось однажды стащить из-под неусыпного надзора Коул своё письмо. Письмо, которое ей так никто и не удосужился вручить. Письмо, которое должно принадлежать по праву только ей, ей одной и больше никому. Оно, по её скромному мнению, было красивым. Шероховатая плотная бумага, текст, написанный изящным почерком изумрудными чернилами, официальность и вежливое обращение к ней.
Том ждала, уже представляя, каким неудержимым вихрем ворвётся в магическую Британию. Том рассчитывала там смыть с себя позорное клеймо в виде неприметного имени и безродной жалкой сиротки. Она рассчитывала это сделать, даже если сейчас всё её представление о мире магии, которое она имела, получила из письма, и ещё меньше от, так называемого профессора Дамблдора, в идиотском наряде.
Том всё также держала в страхе остальных сирот, мстила не угодившим ей.
…И ждала.
Том не была идиоткой, чтобы не понимать одну простую вещь — все великие дела не обошлись без терпения.
Слякоть с небольшим количеством снега в виде зимы сменилась обычной слякотью в виде весны. А весна — одновременно засушливым и дождливым летом.
Сейчас был последний день второго месяца лета. И Том надеялась, что туманное Дамблдора «встретимся в начале августа», подразумевало под собой именно первое августа. Но «начало августа», к великому сожалению, было настолько растяжимым понятием, что охватывало собой все первые пятнадцать дней этого месяца.
Том могла спокойно путать в туманных словах своих собеседников и наслаждаться их сладкой потерянностью. Но она терпеть не могла, когда ей предоставляют информацию таким способом. Но, признаться, соревнование в плетении словесных паутин порой так затягивало.
И Том вместе с этим, скрипя зубами, осознавала, насколько она нелогичная тварь.
Том прислушалась к звукам за дверью своей комнаты. Никто не шёл. Старуха Коул, похоже, вообще забыла о существовании психиатров. Но это и к лучшему…
Поняв, что никто не хочет нанести к ней внезапный и нежелательный для неё визит, она открыла зачитанное до дыр письмо. Бумага уже изрядно помялась и износилась, хотя Том и старалась обращаться с ней как можно бережнее.
Каждое слово в этом письме уже было наизусть выучено ею очень давно. Но она не переставала его всё перечитывать и перечитывать.
Марка на нём отсутствовала, а изломанная печать в виде, как она полагала, герба школы, почти стёрлась.
И удивительно точный адрес, будто за ней следили:
«Мисс Т. Риддл, окраина Лондона, Ист-Энд, Воксхолл-роуд, приют Вула, комната номер 27».
В нём было два листа. И первый был уважительного содержания с полным приветствием:
«ШКОЛА ЧАРОДЕЙСТВА И ВОЛШЕБСТВА «ХОГВАРТС»
Директор: Армандо Диппед
Дорогая мисс Риддл!
Мы рады проинформировать Вас, что Вам предоставлено место в Школе чародейства и волшебства «Хогвартс». Пожалуйста, ознакомьтесь с приложенным к данному письму списком необходимых книг и предметов.
Занятия начинаются 1 сентября. Ждём вашу сову не позднее 31 июля.
Искренне Ваш, Альбус Дамблдор, заместитель директора!»
Том давно уже изучила список книг и предметов. И они, признаться, её впечатлили. Но больше всего её карябало изнутри то, что она должна отправить какую-то сову, которой у неё нет и никогда и не было, и она не знает, где её достать, не позднее тридцать первого июля. То есть, не позднее того, как сегодня куранты, находящиеся в прихожей, пробьют двенадцать раз…
И это больше всего беспокоило Том.
Это беспокоило её даже больше, чем вероятное несвоевременное явление нелепого Дамблдора.
— Том, к тебе посетители, — сказала на следующий день утром, входя в её комнату Коул. Но следом за ней, к огромному удивлению Том, зашёл не нелепый волшебник Дамблдор, не очередной психиатр.
А кто-то другой, но от того выглядящий не менее нелепо, чем Дамблдор. Это был очень низкий и толстый мужчина средних лет, с уже начинающей появляться залысиной в волосах каштанового цвета, с большими моржовыми усами.
— Ну, здравствуйте, мисс Риддл, — поздоровался он с ней, вперевалочку входя в комнату. Том заметила, как старуха Коул поморщилась от такого обращения к «какой-то сиротке» и ушла. Что, впрочем, и к лучшему. — Рад наконец-то увидеть вас! Мой коллега рассказывал о вас.
Том настолько опешила от такого внезапного появления, что даже забыла о том, как до этого проклинала волшебников на чём свет стоит за их некомпетентность.
— Простите, сэр, но где профессор Дамблдор? — аккуратно поинтересовалась Том. Если знакомство с прошлым волшебником не задалось, то может с этим всё пойдёт куда более гладко? К тому же, у Том было несколько правил для самой себя, чтобы быть уверенной, что новые знакомые будут относиться к ней с уважением. И два самых главных из них — это самой относится с уважением к новым знакомым и говорить медленнее, чтобы не сорваться на кокни. С первым правилом всё понятно, но кокни — был бы самым ярким признаком того, что с ней не стоит связываться.
— А! — новый неизвестный ей волшебник, казалось, чуть подрастерялся от самого банального вопроса и глупо осмотрелся по сторонам, будто за ними кто-то следил. — Дамблдор не смог прийти к вам с визитом, поэтому к вам, мисс Риддл, отправили меня.
Ну конечно…
— Сэр, в письме говорилось о сове, которую я должна отправить до тридцать первого июля, но сегодня — уже первое августа, — Том постаралась сделать так, чтобы её голос не дрогнул — и ей это удалось. И это была лишь одна из проблем. Сова. Сова, которую негде достать и о которой ей никто не говорил. И, которую, к тому же, уже поздно и искать, и отправлять.
— О, не беспокойтесь, — начал неизвестный, отмахнувшись от волнующего её вопроса как от пустяка. — В вашем… — Том заметила, как он замялся, — случае… в этом нет необходимости, — ну да, конечно, как же она об этом раньше не догадалась!? Ах, ну да, наверное, потому, что ей об этом никто и не говорил. — Надеюсь, вы уже ознакомились со списком предметов покупки, которые вам необходимы для предстоящей учебы в Хогвартсе, — продолжил до сих пор неизвестный ей тучный мужчина — профессор, как она уже поняла.
— Сэр, простите, что я вас перебиваю, но вы знаете, кто я, но я до сих пор не знаю, кто вы, — мягко подтолкнула Том разговор в теперь уже совсем другое, но оттого не менее нужное ей русло.
В ответ он вытаращил на неё свои большие зелёные глаза-крыжовники: — Я Гораций Слагхорн, декан факультета Слизерин, а также ваш будущий профессор по Зельям, — представился он с пафосом, гордо приподняв подбородок.
— О, профессор Слагхорн, я так рада, что именно вы будете преподавать одну из, как я уже поняла, самых важных дисциплин, — приторно сказала Том, в своей излюбленной манере растягивая каждое слово.
— Ну что вы, что вы, мисс Риддл, не надо так мне льстить, — казалось, Слагхорн даже смягчился с ней, с довольным видом поглаживая свои пышные моржовые усы. Том сделала мысленно пометку потренироваться скрывать лесть, но при этом, чтобы она была не менее действенна.
— О, поверьте мне, это не лесть, это уважение. Но я так и не назвала своё полное имя, как вы. Том Риддл, — она уже окончательно решила, что ей обязательно нужно расположить к себе его. Тем более, он — лёгкая добыча. И ради него не надо изгаляться, чтобы получить его расположение. Любит лесть, хоть и скрывает это, но плохо. Одним словом, добродушный идиот, которого легко поймать на крючок.
— Том!? — глупо переспросил Слагхорн. — Какое, однако… необычное для девочки имя, — ну вот и настала очередная самая частая песня, которую Том слышала от всех людей в своей недолгой жизни. Возникло непреодолимое желание как можно быстрее стереть это идиотское выражение удивления с его лица. Впрочем, чего ещё можно ожидать от окружающих?
— Сэр, я бы хотела узнать, как и где можно купить хотя бы те же учебники, — снова перевела она тему. Слагхорн потупил взгляд.
— Я за вами для этого как раз таки сюда и пришёл! — теперь Слагхорн уже выглядел порядком возмущённым. — Том, надеюсь вы не против прокатится на метро…? — аккуратно поинтересовался он, и Том на корню подавила в себе нарастающее раздражение от звучания собственного имени.
— Профессор, если вам не трудно, я бы предпочла, чтобы меня называли Марволо, моим вторым именем.
— Ах, да, хорошо, конечно! — засуетился в своих словах Слагхорн. И Том испытала мрачное удовольствие от того, как одно лишь её имя подействовало на него. Наверняка, его смутило то, что он назвал её именем, которое ей не нравилось. И оно действительно ей не нравилось. И оно не нравилось ей по всем возможным пунктам.
— Метро!? Я считала, у волшебников несколько другие… способы передвижения? — и вот это её больше всего удивило. Неужели высшая раса, с куда большими возможностями будет использовать такие примитивные способы?
— Нет, что вы, Том, — она заметила, как Слагхорн запнулся на произношении нетипичного для девочек имя, а затем, видимо вспомнив о её незначительной и простой во всех смыслах просьбе, поправился: — …Марволо, есть куда более быстрый способ, но, боюсь, вы не сможете им воспользоваться.
Вот как…
— И какой же!? — Том склонила голову набок и улыбнулась уголками губ. Её это одновременно и развеселило, и заинтересовало.
— Аппарация, — последовал короткий ответ, а за ним и пояснение: — Видите ли, вас может расщепить с первого раза… — он сделал короткую паузу, давая ей осознать сказанное. А само выражение его лица внезапно приняло виноватый вид.
Но магический мир раскрывался перед ней во всё новых и новых красках. И это… интриговало, притягивало к себе всё больше и больше. Хотелось узнать абсолютно всё — от самых простых явлений до глубочайших формул и самой сущности магии. Самой её материи, как она устроена.
Только подумать можно! Новый мир — новые возможности…
— А я не готов так рисковать, — но сожалеющий голос Слагхорна прервал её мимолётную слабость. Слабость перед грёзами о будущем. Слабость перед новыми знаниями.
— И что же может случится, если подробнее? — Том уже не скрывала своего искреннего любопытства, свою жажду знаний. Просто не могла. И Слагхорну, похоже, это нравилось.
— Что может случится!? — воскликнул он, но затем, видимо, вспомнив, что Том ещё год назад о магии ещё ничего и не слышала — всего-то только пользовалась ею сознательно — пробормотал себе под нос что-то навроде извинений. — В лучшем случае мы просто мгновенно перенесёмся в нужное нам место, и вы можете испытывать чувство тошноты пару дней после. А в худшем… — он точно специально сделал драматичную паузу — Том могла поспорить! — В худшем тебя разорвёт на куски.
Или нет…
Теперь она уже не готова была спорить на то, что эта пауза была сделана преднамеренно.
Уголок губ Том дрогнул в подобии улыбки, и она чуть склонила голову в покорном жесте.
— Тогда я соглашусь с вами, профессор — лучше метро.
— Простите, сэр, — обратилась Том к Слагхорну. — А существуют ли ещё какие-либо способы передвижения у волшебников?
Тот, сидевший напротив неё, думал до этого о чём-то, уставившись взглядом в только ему одному известную точку на полу. Моргнув, Слагхорн понял, что обращались к нему и сфокусировал своё внимание наконец на Том. Метро покачнуло, раздался лязг колёс о рельса.
— Конечно, существуют, — важно покивал он головой и отвёл взгляд в сторону, будто боясь пересекаться с её, цепким, жаждущим узнать обо всём. — К примеру, та же каминная сеть, порт-ключи или самое примитивное, вроде Ночного рыцаря.
— Ночной рыцарь? — Том в удивлении выгнула брови. Название было весьма странным по сравнению с предыдущими. Разве что, если не…
— Волшебный автобус, — последовал короткий ответ.
Ну, конечно, как Том раньше не догадалась до того, что это своеобразное название. Вагон вновь покачнуло, и тускловатый жёлтый свет лампочки опасно заморгал.
Том погрузилась в раздумья. Но буквально через несколько минут она еле удержалась, чтобы не стукнуть рукой по лбу.
— Профессор, — вновь обратилась она к мужчине, который поглаживал себя по огромному животу, которому явно был мал изумрудный жилет с витиеватыми серебряными узорами, стойкости пуговиц которого можно было лишь завидовать. И Том внутренне вся подобралась, боясь, что слишком надоест этому странному волшебнику своими расспросами и от неё будут отмахиваться как от назойливой мухи. — У меня есть небольшая, но существенная проблема, — она сделала небольшую паузу, одновременно наблюдая за его реакцией и давая ему время на осмысление её слов. — То, что я сирота, существенно влияет на моё финансовое положение и, получается, таким образом у меня нет средств, чтобы купить все необходимые школьные принадлежности.
Она проговаривала все слова чётко, следя за интонациями и манерой слов, попутно припоминая весь запас из словарей, которые ей удалось прочитать. Это могло дать представление о ней, как об образованном человеке. С образованными людьми всегда приятно беседовать. Нет, не так, Том хоть и учили учителя из приюта, но основную часть своих знаний она взяла из тех книг, которые ей удалось стащить.
— Что вы, в самом деле! — похоже, Слагхорн готов был только поощрять её жажду знаний, а потому с охотой взялся за объяснения. — Всем магглорождённым в Гринготтсе перед каждым учебным годом вплоть до совершеннолетия выдаётся пособие.
Том порадовала такая перспектива, но ответ был со всё большими неизвестными ей словами, что злило. Очень злило.
— Магглорождённые, Гринготтс?.. — тихо, но твёрдо спросила Том.
— Ох, Марволо, девочка моя, — Том на корню подавила желание скрипнуть зубами от последнего обращения. — Вам столько ещё предстоит узнать о вашем новом доме… — с блуждающей улыбкой на лице протянул профессор, видимо, надеясь этой жалкой попыткой заинтриговать её ещё больше. Но для Том это послужило не больше, чем напоминанием, что она здесь чужая. Всего лишь непрошенный гость на этом празднике жизни.
Чем дольше они ехали, тем больше Том удавалось вытягивать из простака-профессора всё новые знания о магическом мире. Тот делился всем с ней даже больше, чем охотно. Она бы сказала, с энтузиазмом. Не сразу, по крупицам, но общая картина проявлялась всё лучше с каждым новым фрагментом.
Одной из самых важных и, оттого не менее странной и щекотливой темой, ей показалась идея о превосходстве чистокровных семейств над всеми полукровками и магглорождёнными. Довольно странное на её взгляд проявление расизма в волшебном мире. И, если она могла понять, почему притесняли некоторых волшебных существ, то на счёт чистоты крови была не уверена от слова совсем.
Том расспрашивала о Хогвартсе. О факультетах, о загадочных четырёх основателях, о предметах и дисциплинах, которые там преподают и, чем больше узнавала, тем скорее ей хотелось туда попасть. Ей осточертел приют, его холодные обшарпанные стены — которые, впрочем, были не холоднее взрослых вокруг. И это была далеко не единственная из причин её желания поскорее попасть в Хогвартс.
— Мерлиновы кальсоны! — неожиданно подскочил на месте Слагхорн. — Уже следующая остановка наша! Ох, Марволо, ну и заболтала же ты старика, — и он в шутливой манере погрозил ей своим пухлым пальцем.
Они шли по людным улицам, по пустым закоулкам, в которых, казалось, была концентрация всего мусора в Лондоне. Том была рада размять затёкшие ноги после длительной поездке в вагоне метро. Но она никак не ожидала, что и пеший путь затянется надолго. И вместе с этим Том осознавала, в каком Богом забытом месте находился приют Вула. Центр Лондона, пусть и его самые нелюдные и Богом забытые закоулки, но и они смотрелись лучше, чем окраина Лондона, в котором находился приют.
И, когда они зашли в один из баров в одном из допотопных переулков, который, наверное, повидал ещё Славную революцию(1), Том ничуть не удивилась мысли, что Слагхорн решил выпить. Ясное дело, долгий путь и наверняка навязчивая компания Том сделали своё дело.
Звякнули оповещающие о новом посетителе дверные колокольчики. В баре было много деревянных столов и стульев; на свету солнца, проникавшего сюда через немногочисленные окна, кружились мириады пылинок; а покрытый копотью и, Бог знает, чем ещё, пол, говорил о немаленьком возрасте этого сомнительного заведения. Но, несмотря ни на что, здесь царила какая-то особая, своя атмосфера, дарившая чувство умиротворённости.
— Гораций!? — донёсся удивлённый голос. Профессор что, был здесь настолько часто вхож? — Какими судьбами?
К ним подошёл русоволосый мужчина лет тридцати на вид, с усами-щёточками. И, судя по фартуку из тяжёлой ткани, он был барменом. А за его поясом была заткнута — вот ведь! — волшебная палочка. И теперь-то Том поняла, что это не просто обычный бар, а мужчина, стоящий напротив неё — не просто всего лишь какой-то там бармен.
— Том! — воскликнул Слагхорн. А Том дёрнулась как от удара наотмашь. И только спустя несколько секунд к ней пришло понимание — обращались совсем не к ней. Осознание происходящего подняло в ней глухую ярость. — Так получилось, что сегодня я — сопровождающий для юной студентки! — и Слагхорн сделал жест рукой, показывая на Том.
— Миледи, добро пожаловать в Дырявый котёл, — вежливо, в полушутливой манере поклонился ей бармен. Но, видимо, на её лице отобразилось что-то такое, что заставило его слегка занервничать.
— Это Том… — начал представлять её Слагхорн, но запнулся, вспомнив о её крошечной просьбе, которую он не смог исполнить даже сейчас. — Или Марволо, — поспешно исправился он.
— Так Том или Марволо?.. — озадаченно произнёс бармен, вперив в неё внимательный изучающий взгляд, так и не выпуская из рук бокал, который он протирал старой тряпкой уже на автоматизме, не обращая на это уже никакого внимания — вероятно, сказывался опыт работы.
— Меня зовут Том, но я предпочитаю, чтобы меня называли моим вторым именем, Марволо, — Том тоже не поскупилась и направила на бармена колючий, цепкий взгляд.
— О, так ты, значит, моя тёзка! — дружелюбно воскликнул бармен, явно в поисках, как выбраться из получившейся странной ситуации. Тем самым ещё больше разозлив Том сравниванием.
— Я думаю, лучше мисс Риддл поскорее расправиться со всеми своими делами в Косой аллее как можно скорее! — спасательным кругом встрял Слагхорн, уводя её под руку к дальней двери. — Марволо, девочка моя, ну и напугали же вы меня! Вы смотрели на него так, словно готовы были вот-вот вцепиться ему в глотку! — закудахтал он, как курица-наседка.
«С радостью вцепилась, если бы вы не встряли!» — зло промелькнула мысль в голове Том.
Но только сейчас она осмотрелась вокруг себя. Они были в странном закоулке, что-то вроде заднего входа в никуда. Одни голые кирпичные стены, окружавшие их. Помещение было небольшим — примерно два на три ярда(2), и странно было то, что оно вообще никак не использовалось. Ни как кладовая, ни как небольшой кабинет — вообще никак! Довольно крякнув, Слагхорн вытащил свою волшебную палочку, которую с превеликим удовольствием продемонстрировал Том ещё при поездке на метро и постучал кончиком по определённым впалым кирпичикам, которые при обычном распорядке вещей можно было бы и не заметить.
Как только его палочка коснулась до последнего кирпича, неприступная до этого стена начала меняться. Многочисленные кирпичи, до этого, казалось бы, прочно вмурованные в общую конструкцию, начали хаотично раздвигаться, постепенно преобразуясь в круглую арку.
…И тут перед Том открылся новый мир. Мир, непохожий ни на что, что до этого момента ей удавалось увидеть. В первый же миг Том бросилось в глаза огромное белоснежное здание, возвышавшееся над маленькими магазинчиками.
— Гринготтс! — торжественно объявил Слагхорн. Около отполированных до блеска дверей стоял… — Гоблин, — вздохнув, продолжил профессор, но теперь уже улыбаясь скорее из вежливости и поглаживая свои моржовые усы.
Гоблин был ростом ниже даже самой Том, которая для своего возраста и так была очень маленькой (сказывалось недоедание). У гоблина были крохотные чёрные глазки без белков, которые, казалось, смотрели прямо в душу, бледная кожа, острые нос и уши, и длинные пальцы.
Когда они подошли ко входу, гоблин им приветливо улыбнулся. Хотя, нет, улыбкой это было трудно назвать. Это был именно оскал.
— Будь осторожна, — положил ей свою руку на плечо Слагхорн, что Том вздрогнула. Она не любила прикосновения, даже дружеские — они всегда напоминали ей о наказаниях в приюте. — Гоблины умные, но не самые дружелюбные звери. А Гринготтс полностью находится под их руководством. Так что запомни, Том: надёжнее Гринготтса места нет, — он говорил тихо, чтобы только Том его слышала. — Ну, кроме разве что Хогвартса… — добавил Слагхорн, чуть помедлив.
Они вошли в огромный зал с не менее огромным потолком, посреди которого висела роскошная люстра с бриллиантами. Всё это очень контрастировало с покрытыми копотью и пылью барными стойками в Дырявом Котле, с тем полумраком, который там царил, и всей той белизной и чистотой, что была здесь. И Том даже показалось, что внутри Гринготтс намного больше, чем его видно снаружи.
Здесь было всё, чего раньше не видела Том, о чём она даже и мечтать не смела раньше: роскошь, богатство, магия.
В голове невольно промелькнула абсурдная мысль. Всё как в той глупой сказке про Золушку. Вот только феей-крестной здесь оказался нелепый Слагхорн, балом — мир магии, а Золушкой — маленькая девочка, от которой никто не ожидал того, что она может ломать всем кости, не касаясь их и пальцем.
По бокам вдоль зала проходили высокие стойки, за которыми тоже сидели гоблины и что-то сосредоточенно карябали на пергаментах большими пушистыми перьями. Слагхорн провёл её к одной из самых ближайших стоек.
— Получение денег для учебного года в Хогвартсе. Из общей казны, — гоблин, отложив перо, приветливо оскалился. И Том подумалось, что гоблины не любят никаких приветствий и любезностей — им всё нужно предоставлять коротко и по делу. Такой человек как Слагхорн не стал бы обращаться со всеми подряд без вежливостей. Тем более, если здесь сказывалось и знаменитое педантство англичан. — Гоблины не любят волшебников и грубы с ними, как и волшебники с гоблинами, но без сотрудничества никак, поэтому обе стороны и пытаются свести разговоры к минимуму, — вполголоса сказал ей Слагхорн, подтверждая её догадки, когда гоблин куда-то ушёл.
И Том подумалось, что волшебники очень сильно недооценивают гоблинов. Несмотря на все нелестные комментарии, которые всё это время отпускал Слагхорн в сторону волшебного народца, гоблины уже показались ей хорошими союзниками.
Вскоре этот же самый гоблин и вернулся, но привёл с собой и второго. Второй гоблин тоже был в униформе, с видом, далёким от дружелюбного, но в отличии от первого нёс с собой непонятный свёрнутый пергамент и небольшой кинжал.
— Согласится ли мисс дать несколько капель своей крови для опознания?.. — спросил гоблин, что изначально стоял за стойкой.
Том посмотрела на Слагхорна и увидела, что он теперь тоже выжидающе смотрел на неё, чтобы она согласилась на условие. Интересно, в каких целях ещё можно использовать свою кровь в волшебном мире…
— Если это так нужно, я согласна, — коротко ответила Том, смотря прямо на довольно скалящегося гоблина. Ей протянули кинжал. Он был небольшим, примерно четыре(3) дюйма в длину и мало походил на орудие чьего-нибудь убийства. Кинжал выглядел простым, с серебряной рукоятью, на которой тянулось что-то вроде рунной вязи.
Смело полоснув им поперёк ладони и стиснув зубы до лёгкой боли, чтобы не зашипеть, Том поднесла сжатую в кулак ладонь к уже любезно развёрнутому пергаменту. Несколько алых капель крови упали, и этого оказалось достаточно для того, чтобы они в один момент впитались в него. Том подалась вперёд, надеясь увидеть, что же там такое будет дальше, но ей не дали этого сделать. Гоблин грубо и внезапно выхватил пергамент прямо из-под носа. Том моргнула. Гоблины уже отвернулись от неё и рассматривали внезапно заинтересовавший их пергамент.
— Это мера предосторожности, — параллельно пустился в объяснения Слагхорн. — По крови можно определить, магглорождённый ты или нет. Так же, уж не знаю как, но ещё можно определить и семейное положение, и родственников, если у тебя есть в родственниках волшебники. Ты сейчас официально сирота. Магглорождённые и полукровки могут менять обычные маггловские деньги на монеты чеканки Гринготтса. Но, увы, у сирот нет ни того, ни другого. Поэтому тебе должны выдать деньги из общего фонда, чтобы ты смогла учиться, — Слагхорн перевёл дух, прежде чем снова продолжить — теперь уже более печальным тоном: — Боюсь, скоро установят закон, что такие как ты, позже, когда вы уже окончите обучение, будете выплачивать банку все те средства, которые он вложил вас. А сейчас всего лишь надо подтвердить твоё официальное положение в обществе, — слова «официальное положение в обществе» неприятно полоснули по сознанию. Снова напоминание, где её исконное место… — Эта система создана и для того, чтобы кто ни попадя не брал деньги из общего фонда. Так что… — он будто специально растянул именно эти слова. — Если всё в порядке, то тебе сейчас же выдадут положенные деньги.
Том слегка кивнула головой в согласии. Система и вправду была заведена не просто так.
Наконец, когда гоблины закончили свою возню, один из них повернулся к Том и посмотрел прямо на неё, улыбаясь. Нет, вот теперь она готова была поспорить, что гоблин старается именно улыбаться, а не скалиться.
— Мисс Риддл может получить свою выплату, — проскрипел он.
Когда Том спускалась вниз по белокаменной лестнице Гринготтса, в её только что приобретённом кошельке радостно звякали монеты, выплаченные в качестве пособия из общего фонда.
Из объяснений Слагхорна она поняла, что один галлеон равен семнадцати сиклям, а один сикль равен двадцати девяти кнатам. И, если верить гоблинам и самому профессору, предоставленных ей денег обязательно должно хватить.
Раньше, когда голая кирпичная стена перед ней только-только сложилась в круглую арку, огромное белое здание Гринготтса в один момент привлекло к себе всё её внимание, беспощадно убирая на второй план всё прочее. Сейчас же Том шла по Косой аллее и не могла дольше нескольких секунд задержать своё внимание на чём-либо одном. Несколько раз в опасной близости рядом с ней пронеслись несколько волшебников на мётлах. Подумать только! — мётлы, в волшебном мире летают на мётлах! — это же должно быть до ужаса неудобным!
Оказывается, у волшебников была весьма странная манера одеваться. Некоторые щеголяли в мантиях (что пояснил ей Слагхорн); две другие дородные волшебницы, стоявшие около ветрины колдозоомагазина, были одеты в достаточно пышные платья, неизменно напоминающие ей аристократов какого-нибудь восемнадцатого века. И… Том завидовала им, завидовала им потому, что сама не могла себе позволить ничего больше, чем простенькое застиранное платьице, с въедающимся запахом дешёвого мыла.
— Сэр, как же посторонние магглы не заходят в Дырявый Котёл, если он находится в достаточно доступном месте? — спрашивала Том у Слагхорна.
В ответ она получила объяснение с множеством совершенно ненужных лирических отступлений. Но суть Том поняла. Магглоотталкивающие чары. Их вешали везде, где магглам не следовало совать свой нос.
Чем больше Том видела, тем больше ей хотелось понять, как же это всё устроено, познать что-то гораздо более глубокое, чем просто обычная безделушка.
Витрины магазинов поражали разнообразием магического мира.
Она уже побывала в ателье мадам Малкин, где её несколько смутила летающая мерная лента, она купила котёл для урока Зелья, который будет преподавать Слагхорн. Кстати, если говорить о нём, то он куда-то поспешно ушёл, ещё когда Том покупала мантии, объяснив это внезапно появившимися делами. Что за такие у него дела, Том так и не успела понять. Но подозревала, что этими «делами» он назвал своё желание продолжить разговор с тем барменом из «Дырявого Котла». Разговор, который подразумевал под собой бесполезное деление информацией из разряда «всё очень плохо в моей жизни». Хоть Том и знала Слагхорна не больше трёх часов, но могла предположить, что он относится именно к такому типу людей. Людей, которые предпочитают не решать свои проблемы, а жаловаться на них. Люди, которые представляют собой для Том довольно жалкое зрелище.
Том стояла перед самым входом в очередной магазин в Косой аллее. Лавка была в очень маленьком и относительно новом здании. Нельзя было точно сказать, сколько ему лет. Огромные золистые буквы над входом гласили: «Волшебные палочки от Олливандера». А прямо над тяжёлой дверью из тёмного дерева красовалась надпись:
«Семейство Олливандер — производители волшебных палочек с 382-го года до нашей эры».
Том толкнула дверь — колокольчик, оповещающий о новых посетителях, робко звякнул и замолк. Внутри помещение казалось ещё более узким. Полная противоположность Гринготтсу. Здесь царил лёгкий безумный беспорядок из небольших длинных чёрных коробочек, которые были раскиданы в кучки по всюду.
Том подошла к стойке. Царил полумрак и уютная, успокаивающая тишина. Сильный контраст с шумной улицей, оставшейся за тяжёлой дверью.
Внезапно, из-за ближайшего шкафа, верх которого упирался куда-то в потолок, на передвижной лесенке — таких, какие обычно есть в библиотеках, — выехал молодой парень, которому нельзя было дать и больше двадцати лет. Его тёмные всклокоченные волосы и чуть прищуренные оливковые глаза, подёрнутые дымкой некого безумия, только дополняли общую картину.
— Здравствуйте, — поздоровалась Том. А странный владелец лавки наконец спустился и подошёл к стойке, не переставая её с интересом разглядывать.
— О, тоже первый курс Хогвартса… — протянул он, мазнув по Том взглядом. — Правша, левша?
— Что? — Том недоумённо моргнула. Такого вопроса она во всяком случае не ожидала. А собственная растерянность начинала раздражать.
— Какой рукой удобнее писать, — терпеливо уточнил он, уже успев скрыться за многочисленными полками и шкафами, что сейчас Том могла только слышать его голос. — Правой, левой?
— Правой, — сказала она и отшатнулась в сторону, когда несколько чёрных коробочек плавно подлетели к стойке.
— Попробуйте вот эту, — Том и не успела опомниться, как ей уже протягивали длинное, тёмное, немного сучковатое древко. Только что же продавец был скрыт в недрах магазина, а сейчас уже с самым безмятежным видом стоял за лавкой. — Тис. Сердечная жила дракона. Тринадцать дюймов, — и, судя по недоумённому выражению лица Том, он решил дополнить: — Ох, магглорождённые… Материалы, из которых сделана палочка, — а затем резко добавил, как что-то нечто само собой разумеющееся, махнув рукой в лёгком раздражении: — Взмахните палочкой.
Том сделала неуклюжее движение кистью, и из многочисленных шкафов и полок начали выпадать чёрные коробочки с палочками, от куда-то в воздух взметнулась кипа бумаг, которые тут же разлетелись по всему помещению.
— Любопытная вы покупательница… — заинтересованно протянул Олливандер — как буквально несколько секунд поняла Том, вспомнив вывеску у входа. Олливандера, казалось, вообще не расстраивал учинённый ею беспорядок от одного — всего лишь одного! — взмаха палочкой.
Хотя, если так подумать, то если каждому, кто покупает палочку, попадается хотя бы одна неподходящая ему…
То к подобному беспорядку он, должно быть, привык давно.
Вопрос только в том, почему он посчитал её какой-то необычной покупательницей, если все устраивали такой вот хаос.
Том уверенно отложила неподходящую ей волшебную палочку обратно, в мягкий наполнитель коробки.
— Виноградная лоза. Сердечная жила дракона. Десять и три четверти дюйма, — такими же обрывистыми фразами сообщил Олливандер, протягивая Том следующую волшебную палочку.
Том только и взять успела — даже взмаха делать не пришлось! — а горшок, стоящий неподалёку, лопнул, и от палочки раздался какой-то звук, подозрительно похожий на треск засохшего дерева. Том как можно быстрее отложила непослушную ветку на стойку. Не хватало ещё, чтобы ей предъявили счёт за испорченное имущество и товар!
— Нет… Нет, ничего из этого не подойдёт… — как в бреду бормотал Олливандер, взъерошивая ещё больше, и без того, стоящие в разные стороны волосы, и взмахом своей собственной палочки заставляя все коробочки и неподошедшие палочки уплывать по воздуху куда-то в другое место. — Ну, конечно! — внезапно просиял он, и Том едва не подпрыгнула на месте, когда другая чёрная коробочка со свистом и глухим стуком приземлилась на стойку. — Вот, попробуйте эту. Тис. Перо феникса. Тринадцать с половиной дюймов, — ей в ладонь легла ещё одна палочка. Тонкая, заострённая на конце, с вырезанным из кости утолщением у рукояти.
Зловещее, непохожее ни на что, что она видела раньше. Пугающее и тянущее к себе.
И Том почувствовала тепло, разливающееся по всему телу, почувствовала, как палочка приятно греет ладонь. Том ощутила необъяснимое, странное, непривычное ощущение правильности происходящего. Она обернулась: осколки лопнувшего горшка, бумаги и поваленные вещи начали взлетать в воздух и кружится вокруг Том плотной стеной. Всё быстрее и быстрее. Том как будто бы внутри урагана оказалась. Урагана, такого же неукротимого, как и она сама. Где-то среди всего этого безумного потока вспыхнула искра, а затем и разгорелся огонь. Всё это перемешалось. Яркие, алые и оранжевые языки пламени были совсем рядом с ней, облизывали подол её платья — но не обжигали, а лишь приятно грели. Лишь только моргнула — и всё прекратилось. Все вещи разом с глухим стуком упали на пол. Вот только теперь вместо них это был пепел.
— Тисовые палочки выбирают сильных, уверенных в себе людей, способных на решительные действия, — тихо и вкрадчиво начал Олливандер, рассматривая её с ещё большим любопытством, чуть склонив голову набок. — Перо феникса — редкий материал, усиливающий связь между палочкой и её владельцем, но требующий высокого уровня мастерства, — прошло несколько секунд, прежде чем Том поняла, что речь шла о палочке, которая сейчас покоилась в ладони, приятно грея. — Она ваша. Семь галлеонов.
Том закопошилась, отсчитывая нужную сумму.
— Я уже жду от вас великих свершений, — почти полушёпотом, с ноткой безумия и фанатизма, проговорил Олливандер, принимая монеты от неё.
Том улыбнулась уголками губ и подалась вперёд:
— О, поверьте, великие свершения обязательно будут…
— Так как вас зовут? — спросил Олливандер, когда она уже подошла к двери и вытянула руку, чтобы толкнуть её.
— Зовите меня Марволо, — приторной улыбкой улыбнулась Том на прощание.
— Марволо… — задумчиво протянул Олливандер, будто пробуя её второе имя на вкус. — Марволо.
Но она уже его не слышала, идя по заполненной людьми улице.
Воздух во «Флориш и Блоттс» был густым от запаха старой бумаги, кожи и магических чернил. Том стояла около одного из многочисленных шкафов. Она жадно, с голодным блеском в глазах, почти с хищной интенсивностью, скользила кончиками пальцев по корешкам книг. Том, в отличии от остальных детей, никогда не листала книги с легкомысленным любопытством. Все книги были для неё бесценным кладезем знаний. А для Том знания всегда должны приносить пользу. Она всегда обирала нужные и бес всяких сожалений отбрасывала совершенно бесполезные.
Том думала, как и в каком порядке стащить те, которые ей приглянулись, чтобы никто не заметил. Да, она купила всё, что ей было необходимо. Но, к сожалению, гоблины постарались, чтобы её бюджет подходил только для покупки предметов по чётко выверенному списку. И сейчас это казалось Том совершенно ненужным, костью в горле стоящим и преграждающим путь к знаниям.
На мгновение пальцы Том, до этого бережно скользящие по корешкам разных книг, остановились. Любопытное название, с не менее любопытным содержанием. Она подавила в себе вздох разочарования, что это очередная бесценная книга, которую она в ближайшие несколько лет путём честных людей не заполучит. Обидно до кома в горле.
Её концентрацию нарушил спокойный, уверенный голос за спиной:
— «Тёмные силы: руководство для начинающих»? Смелый выбор для первого знакомства с магическим миром. Большинство начинают с «Квиддича сквозь века», — слова прозвучали как насмешка.
Том резко обернулась. Перед ней стоял мальчик её возраста с высокомерно поднятым подбородком, идеально сидящей мантией и чёрными волосами, уложенными с врождённым аристократизмом. Глаза его были чуть сощурены и внимательны, но в них плясали лёгкие смешинки. Он выглядел так, как она всегда представляла себе волшебное высшее общество — то, к чему она стремилась и что одновременно презирала.
Потому что твоё будущее зависит только от того, из вагины какой матери ты вылез.
— Знание — не преступление, — парировала она, не моргнув глазом. Её голос был ровным, без тени робости, что явно удивило его. — Глупо бояться силы только потому, что её называют «тёмной». А большинство пусть и остаются большинством. Я не намерена быть как стадо баранов, которые мыслят точно также как и их лидер.
Она ожидала насмешки, но вместо этого он кивнул, будто она произнесла нечто само собой разумеющееся.
— Альфард Блэк, — представился он, после ещё нескольких секунд внимательного рассматривания Том, кивнув скорее из любопытства, чем из вежливости.
Он представился, и это был сознательный жест уважения. Том уловила это. Она выпрямилась, приняв вид королевы, принимающей дань.
— Том Риддл, — просто ответила она, в заинтересованности склонив голову набок. Её удивило то, что он не стал орать о «невежливых и невоспитанных грязнокровках», как это сделала одна дамочка, когда Том всего лишь слегка задела её плечом, пока пробиралась сквозь толпу. Нет, в нём не было того снобизма и надменности. Альфард выглядел гордо, но смотрел на неё как на равную. — Я полагаю, «Блэк» — это одна из тех фамилий, что правят этим миром?
— Правят? Нет. Скорее, цепляются за обломки того, что когда-то было великим. Наш мир гниёт, мисс Риддл. Ценится чистота крови, а не сила ума. Чтятся устаревшие законы, а не прогресс. Мир... мир будто увядает.
В его словах прозвучала та самая нота, что всё это время вибрировала в её собственной душе. Том увидела в нём сейчас не просто богатого чистокровного наследника, а родственный интеллект. Союзника.
Том прикусила щёку, раздумывая, чем ответить. Ей казалось, что с её новым знакомым у неё сейчас проходит что-то вроде соревнования по плетению словесных паутин. У кого из них кружево получится красивее, тоньше, неоспоримее.
— Тогда, возможно, его нужно пересадить. В новую почву. И полить... чем потребуется, — уголок её рта дрогнул в подобии улыбки.
Они смотрели друг на друга, и Том почувствовала, как между ними пробежала искра того молчаливого понимания, которое сильнее любых клятв.
Она ещё не знала, куда их заведёт этот путь, но уже знала, что они пойдут по нему вместе.
1) 1688 г. — Славная революция в Англии, так же встречается в исторической литературе под таким названием, как «Бескровная революция»
2) ≈1,8 м х 2,7 м
3) ≈10см
31 августа, 1938 год
— Миссис Коул, не могли бы вы меня подвести на станцию «Кингс-Кросс»? — спросила Том утром, зайдя в кабинет, чуть склонив голову в знаке уважения и почтения, стоя с идеально ровной спиной. Заведующая удивлённо вскинула брови, повернувшись к ней. И Том внутренне раздражалась от необходимости просить. Заведующая была явно занята какими-то бумагами — а значит, и куда более раздражительна на все отвлекающие её факторы.
— Кингс-Кросс?..
— Именно оттуда и уходит поезд в мою новую школу, — терпеливо пояснила Том, намеренно выделив другой интонацией последние слова.
Да, а ещё на Кингс-Кросс есть странная, но оттого не менее интересная в своём устройстве платформа.
— Платформа 9¾?.. — спросила ещё тогда, в августе, порядком удивлённая Том. — Но такой ведь не существует…
Ну не могли же они разделить платформу на части?!
Или могли…
— Да, 9¾, — ответил Слагхорн с до неприличия довольным видом (сказалась беседа с тем раздражающе весёлым барменом, где он выпил несколько кружек медовухи). — Ты же не думала, что волшебный поезд будет отправляться на виду у всех магглов?
Нет, конечно, Том так никогда не думала и не подумала бы.
Хотя бы просто потому, что это было бы как минимум глупо.
— Ты просто врезаешься с разбегу в стену между платформами девять и десть и… — договорить Слагхорн не успел — его бесцеремонно перебила Том.
— Врезаешься, с разбегу?! — Том испытала самый настоящий ужас. Уж что-что, а она так точно не самоубийца.
— Да, и попадаешь на нужную тебе платформу, — договорил он, и в его голосе мелькнули нотки раздражения.
Почти сразу же после похода в Косой переулок Том, невзирая ни на какие указания и ругательства сверстников, воспитателей и учителей, начала с жадностью поглощать каждое слово из тех книг, которые она купила. А их запах новизны неизменно напоминал ей о той странной встрече во «Флориш и Блоттс». К слову, с Альфардом она рассталась на весьма неоднозначной ноте. Том не могла ему доверять до конца, но при этом чувствовала некое родство, которого до этого момента не ощущала даже с Мойрой.
Том впитывала в себя всё, что ей удалось прочитать, от неё не ускользнуло ни одно слово. Ей не хотелось быть отсталой в новом для неё мире. Может быть, она и прошла за этот месяц уже всю школьную программу, но она прекрасно понимала, что этого может не хватить. И ей постоянно придётся искать всё новое и новое, чтобы быть впереди своих сверстников. Тем более, если она хотела, чтобы больше никто и никогда не смог над ней властвовать — ей нужно будет изучать все его законы и лазейки в них.
Но сейчас Том стояла, ожидая выговор. Она бы даже сказала, что приговор. Приговор, потому что именно от него и зависела её дальнейшая судьба. Предвкушение, до этого накрывавшее её с головой, теперь вытеснило похоронное настроение. И будто видя насквозь её душевное состояние, погода была ветреной, и небо, затянутое серыми облаками, только дополняло композицию.
— Ко скольким тебе? — устало выдохнула Коул. В её голосе не было ни раздражения, ни неприязни, только… странная без эмоциональность. И Том испытала холодное удовлетворение. Всё проходило идеально. — Я попрошу мистера Синклера сопроводить тебя.
Том и не могла представить, что Коул согласится так быстро. Даже обидно было. Том уже подготовила с десяток разных аргументов на случай отказа.
Впрочем, чего еще можно было ожидать от этих тупиц? Их неприязнь была лишь доказательством ее превосходства.
То Том просто переоценила собственную степень важности здесь.
Том волочила за собой тяжеленный сундук, приобретённый в Косом переулке за круглую сумму галлеонов, колёсики которого сейчас застревали в каждой неровности и зазубрине в деревянном дощатом полу.
А ведь ещё и магическим называется…
В узком коридоре столпилось почти с два десятка детей самых разных возрастов. Кто-то смотрел с завистью, кто-то с безразличием, а кто-то с ленивым любопытством. Новость о том, что она поступает в некую школу-интернат, должна была остаться тайной.
…Что, разумеется, и стало причиной того, что она разнеслась с невероятной скоростью.
Сурово поджимала губы миссис Коул; с напускным безразличием её провожала отрешенным взглядом Бенсон, держа на руках порученного ей на время годовалого ребёнка, который пускал пузыри из слюней и явно не осознавал, что сейчас происходит; с уязвлённым видом за ней наблюдал Бишоп, который до этого момента никаким слухам не верил.
И Том шла, представляя себя королевой.
О, она прекрасно знала, что все они не только не могут быть магами, но и не достойны зваться даже людьми.
— Как будто ты одна такая особенная, — тихо, с нескрываемой неприязнью и презрением сказал Билли Стаббс, державший на руках нового кролика — так, чтобы слышала только она.
Раздался удивлённый вскрик Стаббса, в котором просочился ужас, когда тонкая шея его кролика с характерным хрустом сломалась «сама по себе».
Том не сдержала победной ухмылки.
Дверь за её спиной с железным лязгом захлопнулась.
И Том почувствовала свободу.
Свободу от этого адского места.
Вокзал Кингс-Кросс встретил её гудками поездов, спешащими по своим делам людьми и визжащим скрипом колёс о рельсы. Том подняла взгляд на огромный циферблат часов, висевший почти под самым потолком огромного зала ожидания.
До отправления оставалось полчаса.
— Какая у тебя платформа? — спросил мистер Синклер. Это был грузный мужчина с чаще всего взглядом, не обещающим ничего хорошего.
И Том до сих пор помнила тот самый первый раз, когда Синклер швырнул её в холодный подвал с крысами, куда не доставал ни один луч солнца или луны. Кромешная темнота. Наказание за то, что она защищалась. Том никогда не снимет ему это со счетов. И она обязательно позаботится о том, чтобы он не остался безнаказанным.
— Девять и три четверти, — просто ответила Том. Она нисколько не переживала, насчёт разоблачения магического мира. Ей просто не поверят и примут за сумасшедшую. Но прямо сейчас ей надо было избавиться от раздражающего общества Синклера.
Тот, действуя именно так, как ей и было нужно, хмыкнул.
— Совсем с ума сошли, — пробормотал он себе под нос и, наградив Том насмешливым взглядом — в котором читалось что-то ещё, что Том не сумела разобрать — ушёл. Ушёл, несмотря на поручение удостовериться, что Том точно села в нужный поезд (и в ближайшее время обратно в приют точно не вернётся). Наверняка её общество его тяготило в той же степени, что и его общество Том. Он ушёл так легко, самоуверенно и непринуждённо, что Том даже удивилась, как он не обронил что-то вроде: «Наконец-то избавился от этой странной…».
Платформы девять и десять нашлись на другой части вокзала.
Оказавшись на платформе девять и три четверти, Том замерла на месте и невольно залюбовалась. Всё происходящее здесь разительно отличалось от всего маггловского. Том чувствовала магию каждой порой своей кожи, и всё её существо, вопреки воле, отзывалось на эту мощь глухим, ликующим гулом.
Яркий, малинового цвета поезд, выпуская пар, издавал громкие гудки перед своим отходом. Много, очень много магов в мантиях самого разного цвета. Что шло вразрез с Том, которая была одета в простое серое платье, с уже въевшимся запахом мыла — всего лишь очередная вещь, которая ей досталась с чужого плеча.
…И Том бы даже порадовалась или удивилась увиденному, или испытала благоговение, если бы не дети с рыдающими навзрыд родителями. Это зрелище ей быстро надоело и наскучило, именно поэтому она, пробираясь сквозь толпу с чемоданом наперевес, побыстрее юркнула в поезд.
— Wingardium leviosa, — твёрдо сказала Том, и тяжеленный сундук со всеми её вещами взлетел в воздух, покачиваясь и кренясь куда-то вправо — концентрации не хватало — мешался шум с платформы. Это заклинание далось ей самым первым из тех, которые она прочитала.
— Значит, помощь леди не понадобится, — протянули где-то сбоку знакомым голосом. Том вздрогнула, в тот же момент растеряв всю свою сконцентрированность, и неосознанным действием перевела прицел палочки с чемодана на говорившего, хоть и знала, что он не будет делать ей ничего плохого (это действие ведь вошло уже в привычку, когда она запугивала остальных сирот весь этот август).
Альфард стоял за её спиной точно так же, как и в их первую встречу. Такая же серьёзность и смешинки, пляшущие в глазах.
— Вообще, за территорией школы колдовать нельзя до совершеннолетия. Но… — он сделал короткую паузу, и уголки его губ дрогнули. — Из любого правила есть исключения. Колдовать запрещено. Но «Хогвартс-экспресс» — это некая «серая часть», где за порядком следят только старосты, и Надзор не распространяется.
Том медленно опустила палочку, заставив чемодан с глухим стуком опуститься на пол вагона. Она не извинилась за свою реакцию. Вместо этого её взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по его безупречным мантиям, по уверенной позе.
Всё точно так же, как и в их первую встречу во «Флориш и Блоттс»...
— Значит, я могу делать, что захочу, пока меня не увидит какой-нибудь бдительный старшекурсник? — уточнила она, и в её голосе прозвучал не вопрос, а констатация факта. Ей нужны были границы дозволенного, чтобы знать, где можно безнаказанно их переступать.
— В теории — да, — Альфард кивнул, и его взгляд стал чуть более заинтересованным, так, будто он разгадывал сложную головоломку. — Но я бы посоветовал проявлять осторожность. Не всех раздражают правила, но многих раздражает, когда их демонстративно игнорируют. Особенно тех, у кого есть власть.
Он сделал лёгкий шаг вперед, мимо неё, и лёгким движением палочки поднял её чемодан, парящий теперь ровно и послушно.
— Позвольте? Ваше заклинание было мощным, но неустойчивым. Шум — плохой советчик для концентрации. Лучше представить, что предмет — это перо, а не гиря, — Альфард повёл палочкой, и сундук плавно поплыл вглубь вагона, в купе, к полке для багажа. — Вам стоит занять купе побыстрее. Все хорошие места разбирают в первые пять минут.
Том не просила у него совета, не просила помощи с сундуком. А его «Позвольте?» было риторическим вопросом.
Его доброта обжигала, как пощечина. Что он надеялся получить? Её благодарность? Покорность? Она, которая никогда никому ничего не должна.
Он, чистокровный аристократ, родившийся с серебряной ложкой во рту, не должен был ведь и безразличного взгляда её удостоить.
Том молча последовала за ним, чувствуя смесь благодарности и досады. Благодарности за помощь, которую она никогда не просила. И досады от того, что он снова видел её слабость — ту самую неустойчивость заклинания.
— Ты всегда даёшь непрошенные советы? — спросила Том, когда он устроил её сундук на верхней полке.
Альфард обернулся к ней, и смешинки в его глазах вспыхнули только ярче. Её резкий переход на «ты», казалось, только позабавил его. Из-за чего внутри Том поднялась волна протеста. Но, вопреки всему, явного желания убивать она не чувствовала.
— Только тем, кто, на мой взгляд, в них нуждается. И кто обладает достаточным упорством, чтобы, получив совет, не просто слепо последовать ему, а понять его суть. — он внимательно посмотрел на неё, на её простое платье, которое так контрастировало с пестрыми мантиями вокруг. — Вы не похожи на тех, кто довольствуется ролью статиста. В мире магии это либо ценят, либо... стараются сломать. Надеюсь, вы готовы к обоим вариантам.
Том, которая всё ещё надеялась избежать его общества — того самого, что было ей до странности приятно, и это её пугало, ведь его слова били точно в цель, — перевела взгляд на полку с багажом. С раздражением она отметила, что помимо её сундука там стоял ещё один. Это означало лишь одно: всю поездку ей предстоит провести с Альфардом.
— Я ко всему готова, — отрезала Том, и в её голосе не было ни хвастовства, ни страха. Это был вызов и констатация факта, такая же неоспоримая, как смена времен года.
— В этом я не сомневался, — тихо произнёс Альфард.
Том подошла к окну купе. Свисток прозвучал оглушительно, и поезд тронулся, увозя её прочь от вокзала, от Синклера, от всей прежней жизни.
Лондон за окном поплыл мимо, сменяясь зелёными полями. Том не испытывала тоску — всё, что угодно, но только не тоску!
Она чувствовала лишь холодную, острую уверенность. Здесь, в этом мире, её ждала не учёба, не друзья и не приключения. Здесь её ждала сила. И она была намерена взять её. Любой ценой.
Шли часы, поезд мчал всё дальше и дальше, время утекало, как вода сквозь пальцы, а пейзажи за окном неизменно сменяли друг друга. В их купе была тишина. Звонкая, давящая. Эта тишина опустилась именно тогда, когда серый Лондон начал сменяться зелёными сельскими полями, и Альфард спросил у неё тот вопрос, о котором она прежде и не задумывалась.
«Вот только... на какие жертвы ты готова пойти?»
А на какие жертвы она готова пойти?
Том вселяла страх в сердца других сирот ценой шрамов на собственной спине (которые, впрочем, заживали сами в тот же день). Но риск ведь был оправдан!
Её боятся.
Ей боятся причинить боль, что означает только одно — что она в безопасности.
Том начала вести с Альфардом сложную игру, которая, пока неизвестно, чем обернётся, и чего ей будет стоить. Но Том даже сейчас не может предугадать, во что может вылиться их знакомство.
Но для Том всегда риск должен быть оправдан тем, что она получит следом. И польза должна перевешивать потери. Зачем ей риск ради самого риска!?
Вопрос Альфарда витал в воздухе, как джинн, выпущенный из бутылки. Он был слишком общим, почти философским, и оттого — особенно опасным. Рисковать шкурой ради острого словца или доминирования в приюте — это одно. Это был понятный, почти животный расчет. Но Альфард спрашивал о большем. Он спрашивал о цене её будущего. О том, что она оставит позади на этом пути.
«На какие жертвы?» — мысленно повторила она.
Она уже принесла одну — свою обыденность. Ту самую, где она была просто сильной и жестокой сиротой. Но сейчас Том в мире магии.
Игра с Альфардом требовала другого уровня вовлеченности, другой степени открытости. Рисковала ли она своим одиночеством, этим стальным панцирем, который так надежно защищал её все эти годы? Возможно. Ведь чтобы манипулировать кем-то, нужно подпустить его достаточно близко.
...И Том с ужасом осознавала, что Альфард уже стоял у самых ворот её крепости.
Она украдкой взглянула на него. Он сидел, подперев голову рукой, и его глаза, отражая пламя заката, горели холодным, сосредоточенным огнем. Он не просто ждал ответа. Он оценивал её, как шахматист оценивает позицию на доске, просчитывая возможные ходы.
И тогда Том поняла. Вопрос был не только для неё. Он был и для него. Их молчание было первым ходом в этой новой партии. И её отказ отвечать — уже был ответом. Ответом, который говорил: «Я не открою тебе своих слабостей. Не покажу, где проходит моя черта. Догадайся сам, если сможешь. И заплати свою цену за эту догадку».
А тишина в купе, казалось, становилась только звонче, наполняясь шепотом невысказанных решений и тяжестью грядущих жертв.
Небо начало окрашиваться в предзакатные цвета, а солнце поползло вниз, к кромке земли. Багрянец и золото заливали небосвод, окрашивая зелёные поля в пурпурные и лиловые тона.
«Хогвартс-экспресс» затормозил в сопровождении визга колёс, когда уже было совсем темно.
Платформа на станции не освещалась совсем.
Тёмная платформа была не просто ночной тьмой. Это была плотная, почти осязаемая пелена, впитавшая в себя осенний холод и запах мокрых камней. Фонари какой-то деревеньки мерцали где-то в отдалении, за деревьями, но сюда не доходил ни один луч.
Том вышла из вагона одной из первых. Холодный воздух сразу же обжёг лёгкие, но она даже не дрогнула. Её глаза, привыкшие к полумраку купе, быстро пронзили темноту.
— Эй, первокурсники, сюда! — закричали где-то басом. А следом, зажегся и фонарь, свет которого был для них подобно лунному свету для мотыльков. Их подзывал к себе огромный мужчина. Он походил больше на викинга. Огромные кулачищи, косматая рыжая борода и грозный вид.
Том буквально почувствовала, как по спине у остальных пробежала дрожь. Но в ней самой отозвалось лишь леденящее любопытство.
Они двинулись вслед за незнакомцем. Их повели по узенькой тропе, ведущей сквозь какую-то лесную чащу. Через какое-то время они вышли к озеру. Вода в озере была чёрной, без единого блика, и, подойдя, Том почувствовала исходящий от неё древний, спящий ужас. Том подняла взгляд от водоёма, когда другие издали некие возгласы восторга, и сама на мгновение застыла.
На другом конце озера, на холме, стоял замок, будто бы прямиком из средневековья. Величественные башни, множество бойниц и окошек. Хогвартс предстал перед ними во всей своей готической мощи, освещённый лишь луной и редкими факелами в окнах-бойницах.
И… это было прекрасно.
Том буквально почувствовала, как магия клубами взвилась под ногами, что, казалось, она могла прямо сейчас протянуть руку и дотронуться до неё. Вот только для Том это представилось не как открыточная сказка для маленьких сопливых детей. Это была крепость. Цитадель власти. Вопрос Альфарда снова отозвался в её сознании. Но теперь он приобрёл новый, ясный смысл.
«На какие жертвы?»
Она смотрела на эти башни, готовые пронзить небо, и на эти стены, видевшие века.
И впервые за весь вечер на её губах появилось нечто, отдалённо напоминающее улыбку.
Любые. Она готова была на любые жертвы, чтобы однажды Хогвартс и все, кто есть в нём, принадлежали ей. Этот замок, эта магия — они стоили любой цены.
Лодки, будто сами собою, мягко тронулись от берега и понесли их по чёрной, бездонной, всепоглощающей воде к сияющему исполину. Том не сводила с него глаз, впитывая каждый силуэт, каждый отсвет. Она чувствовала на себе взгляд — тяжёлый, изучающий. Не оборачиваясь, она знала, что это Альфард. Их молчаливая партия продолжалась. И теперь игровым полем стал весь этот огромный, магический мир.
А впереди, во тьме, мерцал огнями Хогвартс, готовый принять свою новую королеву.
Лодки с глухим стуком причалили к небольшой деревянной пристани, утопающей в ночной мгле. Ощущение невидимого сверлящего жара на затылке наконец отпустило, но знакомая как собственный пульс стена молчания между ней и Альфардом никуда не исчезла. Напряжение лишь сменило декорации, переместившись под своды огромного замка, где пахло дымом тысяч факелов и пылью, осевшей на камнях за века.
Их завели в небольшое помещение, в котором нескольким десяткам одиннадцатилетних детей было очень тесно. Все возбуждённо шептались между собой, толкались локтями и дышали друг другу в затылок. Через какое-то время к ним вышел Дамблдор, одетый в нелепое подобие халата фиолетового цвета.
— Добрый вечер, — разнесся по затихшей комнате бархатный голос Дамблдора, и все замолкли разом. — Прежде чем вы приступите к ужину — а я знаю, вы его заслужили, — каждому из вас предстоит пройти через самое важное таинство в вашей юной магической жизни. Распределение, — его взгляд скользнул по испуганным и восторженным лицам, и в его глазах заплясали доселе незнакомые Том хитрые искорки. Уж она-то до сих пор помнила их первую и до этого момента единственную встречу. Подозрение, скрытый страх — и больше ничего не было в этих чёртовых синих глазах. — Факультет станет вашим домом, семьей и полем битвы за очки, — продолжал он. — Победа в этой битве приносит факультету кубок. Поражение… ну, поражение всегда можно выдать за неудачную шутку, главное — не быть пойманным во время проделок, — тут его тон приобрёл хитрые нотки, и он заговорщицки подмигнул. — Надеюсь, каждый из вас подарит своей школе повод для гордости. Советую вам привести себя в порядок, пока есть время.
— Мой старший брат мне рассказывал, что проходить Церемонию Распределения очень больно, — донёсся до Том шёпот одного мальчика, Игнатиуса Прюэтта, как она поняла из разговора. — Но мне кажется, он просто снова пошутил надо мной.
Рядом с ней девчушка с рыжими волосами бесконечно теребила пуговицу на своей новенькой мантии, словно от этого зависела ее судьба, Альфард замер у её плеча, будто высеченный из мрамора, с бесстрастным выражением лица. И Том сама бы никогда не призналась в этом вслух, но у неё вспотели ладони, а губы сами растянулись в кривой улыбке предвкушения.
Скоро определят, с какой шахматной клетки она начнёт свой путь к трону. Том была готова.
Массивные двери зала распахнулись, и перед ними предстали выстроившиеся вдоль всего зала четыре длинных стола, за которыми сидели студенты самых разных возрастов. И сотни пар глаз устремились на новичков.
— Смотрите, смотрите! — визгливо вскрикнула какая-то круглолицая девочка с светло-русыми косичками и возбуждённо указала пальцем вверх, и по их кучке пробежал восхищённый шёпот, точно также, как когда они плыли по озеру на лодках. Том подняла взгляд к потолку… нет, к небу. Под огромными сводами потолка красовался ночной небосвод, усыпанный мириадами звёзд и увенчанный серебряным диском луны.
Том скользнула взглядом по потолку. Зачарованное небо. Хитроумно, впечатляюще. Идеальный способ ослепить и запугать новичков, заставить их почувствовать себя букашками под взором вселенной.
Их провели к столу преподавателей, стоящему поперёк в конце зала, и поставили в линию спиной к нему.
Посередине стоял треногий табурет, на котором покоилась латаная-перелатаная, очень древняя на вид шляпа. Неожиданно, шляпа дёрнулась — теперь у неё в складках ткани можно было разглядеть подобие рта — и запела:
— Может быть, я некрасива на вид,
Но строго меня не судите.
Ведь шляпы умнее меня не найти,
Что вы там ни говорите.
Шапки, цилиндры и котелки
Красивей меня, спору нет.
Но будь они умнее меня,
Я бы съела себя на обед.
Все помыслы ваши я вижу насквозь,
Не скрыть от меня ничего.
Наденьте меня, и я вам сообщу,
С кем учиться вам суждено.
Быть может, вас ждет
Гриффиндор, славный тем,
Что учатся там храбрецы.
Сердца их отваги и силы полны,
К тому ж благородны они.
А может быть, Хаффлпафф ваша судьба,
Там, где никто не боится труда,
Где преданны все, и верны,
И терпенья с упорством полны.
А если с мозгами в порядке у вас,
Вас к знаниям тянет давно,
Есть юмор и силы гранит грызть наук,
То путь ваш — за стол Рейвенкло.
Быть может, что в Слизерине вам суждено
Найти своих лучших друзей.
Там хитрецы к своей цели идут,
Никаких не стесняясь путей.
Не бойтесь меня, надевайте смелей,
И вашу судьбу предскажу я верней,
Чем сделает это другой.
В надежные руки попали вы,
Пусть и безрука я, увы,
Но я горжусь собой.
Том сощурила глаза: живая шляпа, поющая песни про факультеты — додумались же!
— Теперь, я буду называть ваши имена, и вы должны будете надеть Шляпу и сесть на табурет, — объявил Дамблдор, как только Шляпа стихла и обмякла, став самым обычным куском старой грязной ткани.
При свете тысячи свечей, парящих под потолком, борода Дамблдора отливала еще большей рыжиной.
— Начнём. Аббот, Арлин!
Пухлая девочка со светлыми косичками чуть ли не вприпрыжку подбежала к табурету и, нахлобучив Шляпу, села. В зале на несколько секунд воцарилась тишина — настолько звенящая, что был слышен лишь треск пламени свечей и отдаленный шелест ночного ветра в окнах, прежде чем допотопная вещь выкрикнула:
— ХАФФЛПАФФ!
Крайний стол слева взорвался аплодисментами.
— Блэк, Альфард!
Альфард вышел вперёд твёрдой походкой. Шляпа пробыла на нём около минуты, прежде чем громко объявить на весь зал:
— СЛИЗЕРИН!
Сигнус и Вальбурга Блэк, видимо, его родня, позже встретили Альфарда одобрительными кивками за одним столом.
Бен Харари — мальчик, который запомнился Том лишь умным, сосредоточенным взглядом — просидел на табурете совсем немного. Шляпа едва коснулась его головы, как выкрикнула: «РЕЙВЕНКЛО»!
Были Аарон и Анис Лестрейнджи. Весь лощёный Аарон прошагал с надменным видом к столу Рейвенкло, а вот Анис, девочка с ярым блеском в глазах, попала на Слизерин.
Игнатиус Прюэтт, который всю дорогу твердил, что Распределение — это очень больно, облегченно выдохнул и, счастливо улыбаясь, направился к столу с золотым львом на красном гербе.
И, наконец…
— Риддл, Том!
Том твёрдой, уверенной походкой прошла к табурету. Весь зал притих. Ну, конечно, какой ещё реакции можно было ожидать от них…
Надев Шляпу, села на покосившийся табурет.
«- Кхм… как интересно, — заскрипела в ухо ей Шляпа. — Смелости тебе не занимать, чистая Гриффиндорка... но твоя смелость холодна и расчётлива. Ты не рискуешь, не просчитав все последствия. Ум и жажда знаний... да, упорства тебе не занимать. Ты больше Гриффиндора подходишь для Рейвенкло. Но...»
«- Но какой толк от знаний, если ты не можешь их применить», — мысленно перебила Том Шляпу, так и не дав ей закончить.
«- Верно, — мысль Шляпы обрела оттенок уважения. — Однако я чувствую нечто большее... Глубокую, пронзительную цель. Жажду не просто знать, а владеть. Вершить. Так где же тебе будет лучше? Где ты сможешь взять всё, что пожелаешь?»
«- Разве не ясно!? Там, где ценят силу и не размениваются на сантименты, — без колебаний направила она мысль, сконцентрировавшись на образе могущества, контроля, вечного наследия. — Там, где я смогу стать великой».
Наступила секундная пауза, полная безмолвного вежливого одобрения и изумления Распределяющей Шляпы, которое было для неё ощутимо почти физически. Затем она громко и четко произнесла:
— СЛИЗЕРИН!
Том прошла к столу со змеёй на гербе, опустилась на стул под пристальные, изучающие, откровенно любопытные, а кое-где и даже враждебные взгляды, поймала заинтригованный взгляд Альфарда. Её губы искривились в коротком, беззвучном смешке.
Гриффиндорская отвага? Она была не против. Рейвенкловская мудрость? Безусловно. Но всё это — лишь инструменты, которые ей помогут в деле. Ненужные же — будут валяться в углу бесполезным мусором. А от всего ненужного Том всегда избавлялась или не брала вовсе.
Её целью была не пыльная тишина книг и не азарт безрассудных схваток. Она была здесь — в этом зале, в этих умах, которые предстояло завоевать.
Она наблюдала, как на возвышении восседает директор Диппет, пожилой и мягкий. Смотрела, как расчётливым взглядом Слагхорн осматривает зал со студентами. Она видела, как профессор Дамблдор бросает на неё пронзительный взгляд голубых глаз из-под своих очков-половинок. Он будто видел чуть больше, чем остальные. Внутри что-то холодно сжалось, но на её лице не дрогнул ни один мускул.
«Слишком уютно», — мелькнула беглая, тщательно упакованная мысль. — «Слишком много доверчивости».
«Слишком много власти в слишком старых руках», — пронеслось в её голове.
Она поймала очередной взгляд Альфарда, сидевшего буквально в паре ярдов от неё. «Равный» — в который уже раз ненавязчиво читалось в его жесте.
После того, как Том заняла своё место, Церемония Распределения продолжалась ещё около пяти минут. Несколько человек шли к столу Хаффлпаффа, и ещё парочка к Гриффиндору.
Возбуждённый гул, стоящий до этого среди студентов, внезапно смолк — со своего места поднялся директор Диппет.
— Рад снова видеть всех вас в сборе! Старых друзей — с возвращением, новых — с прибытием! Не стану задерживать долгожданный ужин пространными речами, — он добродушно подмигнул. — Лишь напомню, как просил наш лесничий Рорк, о запрете посещать Запретный лес. Название его говорит само за себя. А теперь... приступим к ужину!
По окончании его слов вся серебряная посуда, которая до этого уныло пустовала, наполнилась самой разной едой. Все студенты радостно загудели.
Том ощутила, как у неё во рту пересохло. Пиршество красок и запахов вызывало лёгкое головокружение. Неужели всё это — еда? Её тело помнило другое: сосущую пустоту под рёбрами, драки за плесневелую краюху, которую приходилось отбивать, прижимая к себе. А здесь... еда просто возникала, словно по мановению волшебной палочки. Желудок сводило от голода, требуя наброситься на ближайшее блюдо и не отрываться, пока не упрется дно. Но разум, острый и безжалостный, нашёптывал: «Сдержись. Они все смотрят. Ты должна быть лучше их. С самого начала». Внутренняя борьба отразилась внешне единственным проявлением — пальцами, ещё сильнее вцепившимися в складки мантии.
— Думаешь, невкусно?.. — ну, конечно. От Альфарда с его особенно цепким взглядом не могло не укрыться её поведение, которое сейчас сильно выбивалось на фоне остальных студентов.
— Непривычно большое разнообразие, — ответила она, глядя куда-то мимо него.
— Что ж… — Альфард сделал театральную паузу. — В таком случае я просто обязан посоветовать тебе прекрасный свиной ростбиф.
В его тоне сквозила такая сладкая язвительность, что у Том сомнений не осталось — он издевается.
— Благодарю, — произнесла она почти беззвучно, изобразив на лице нечто, отдалённо напоминающее улыбку.
— До десяти лет я жил в России, — донёсся до неё голос Антонина Долохова. Том попыталась сосредоточиться на его словах. — Но родители сочли, что призрак Гриндевальда, нависший над Европой, слишком опасен. Он, конечно, метит завоевать весь магический мир, но семья решила, что на Британских островах мы будем в большей безопасности.
Том кивнула, заставляя себя воспринять информацию Долохова как данные для анализа, а не как простую светскую болтовню.
«Бегут от Гриндевальда. Значит, боятся. Значит, видят в нём угрозу, а не силу».
Этот вывод успокоил её, придав уверенности.
— Разумное решение, — теперь её голос звучал куда твёрже. — Хотя, если Гриндевальд столь могуществен, вряд ли какие-то границы станут для него преградой.
— Любопытно, — сказал мальчик с платинового цвета волосами, который сидел поблизости и до этого только внимательно слушал разговор. В его глазах был стальной блеск, голос был тихим, но каждое слово чеканилось идеально. Прекрасный зачаток для жестокого холодного аристократа. — Большинство, чьё детство прошло… вне нашего круга, едва ли осведомлены о тонкостях европейской политики. Откуда же столь проницательное мнение о Гриндевальде? — Том замерла. Никто не должен знать, что она из убогого приюта. Она как можно вежливее улыбнулась. Он оценивает, примеряется, узнаёт её значимость. — О, совсем забыл представится, — он тонко улыбнулся, но глаза остались холодными как лёд. — Абраксас Малфой.
— О, наша новая соотечественница не лишена проницательности, — сказал неожиданно вклинившийся Альфард, став для Том спасательным кругом, и его взгляд скользнул по её пальцам, всё ещё сжимавшим ткань мантии. — Но не стоит недооценивать древние защиты, выстроенные вокруг этого… туманного острова.
— Защита сильна до тех пор, пока те, кто за ней скрываются сильны духом, — ответила Том, глядя куда-то на плечо Альфарда. — Бегство пока ещё никого не делало сильным, — поражённо замолчал Долохов, сощурил глаза Малфой.
— Философские глубины в первый же вечер? — Альфард ухмыльнулся, но закончить ему не дала Анис Лестрейндж, резко подсев по левую сторону от Том и перебив его.
— Тебе ведь знакомы драки и уличные правила, — её глаза светились таким ярым блеском, что Том на мгновение показалось, что она вот-вот вызовет её на бой на кулаках. — Захлопнись, Малфой, — бросила она Абраксасу, сидящему напротив них, который только было открыл рот, чтобы что-то сказать. А Анис продолжала разглядывать её так, будто Том интересный экземпляр в коллекции психа. — Верно?.. — вопросом в её тоне и не веяло, только твёрдая уверенность в своих суждениях. — В твоих глазах читается… знакомство с драками.
— Видна готовность дать сдачи. Даже когда для этого нет видимой причины — продолжил Альфард вместо Анис, ничуть не смутившийся её выходкой.
Это был точный удар. Он видел не просто голод, он видел уличную бойцовскую хватку, скрытую под маской принудительного спокойствия. Том почувствовала, как по спине пробежал холодок. Он водил по ней взглядом, словно опытный дуэлянт, отыскивающий брешь в защите противника.
Но отступать было нельзя. С самого начала.
Мысль, до этого копошившаяся на задворках сознания, наконец оформилась и вышла на свет. Ясная и неоспоримая. В приюте дрались кулаками, локтями, зубами. В Хогвартсе, на Слизерине тоже была драка. Но иная. Здесь в буквальном смысле дрались словами. Одно неосторожно подобранное выражение — и тебе конец. Здесь следят за каждой твоей неверной интонацией, а затем используют это против тебя.
…И Том это нравилось.
Это было ненормальное, искаженное понятие развлечения.
Том наконец-то прямо встретила взгляд Альфарда. Её чёрные глаза, лишённые всякого намёка на ребяческую неуверенность, впились в него с такой концентрацией, что его насмешливая полуулыбка на миг дрогнула.
— Опыт — лучший учитель, Альфард, — произнесла она чётко, отчеканивая каждое слово. — Он учит, что за всё нужно платить. Даже за гостеприимство. И я всегда предпочитаю знать цену заранее.
— Ты ведь Том Риддл, верно?.. — сказала неожиданно девочка, которая была очень похожа на Альфарда, до этого она только молча наблюдала за всем. — Вальбурга Блэк.
— Простите, но меня так давно не зовут. Я Марволо, — терпеливо кивнула головой Том в приветствии. Её охватило знакомое чувство презрительного гнева, которое она тут же взяла под контроль. Альфард, сидя вполоборота, издал короткий смешок, едва приподнял бровь, стараясь поймать её взгляд, как бы говоря: «Неужели?». Ну, конечно, он-то не мог так просто забыть, что она собственноручно представилась ему как «Том» в первую же их встречу.
— Том? Риддл? — раздался резкий и ядовитый голос где-то справа. Даже перед тем, как обернуться на говорящего, Том уже по интонации знала выражение его лица. В паре ярдов от неё сидел мальчик со скривившимися в гримасе губами. Его дорогая мантия кричала о богатстве, но грубоватые черты лица — о чём-то другом. — Том — имя для девочки?! — его губы скривились в презрении. — Риддл — ты полукровка или того хуже. Так что ты забыла на Слизерине, факультете, куда принимают только чистокровных, а не маггловское отребье, — и он обвёл всех сидящих взглядом, будто ища поддержки.
Том на секунду застыла, молниеносно вспоминая статусы крови, о которых ей рассказывал Слагхорн ещё во время их похода в Косой переулок, и где она могла за всё своё недолгое пребывание в Хогвартсе перебежать дорожку этому тупице, и был ли он в её списке потенциальных угроз. Но… ничего. Они раньше не пересекались. Значит, он был никем — просто шум. И это делало его атаку лишь более оскорбительной.
Разговоры двух других её однокурсников замолкли. Даже несколько старшекурсников обратили своё внимание на происходящее. Не было больше поблизости бренчания вилок о тарелки. Все присутствующие замерли…
От неё ждали ответа.
Том медленно, с обманчивой плавностью повернула голову. Её взгляд был пустым и бездонным. Не предвещающим ничего хорошего.
Никто не должен узнать. Никогда.
— Я повторюсь — меня зовут Марволо, — она ответила ему тонкой, вежливой улыбкой, какой обычно благодарят за комплимент. И эта обыденность в ситуации оскорбления была пугающей. — Мое место здесь обеспечено моими способностями. А твое? Только именем? — Она прищурилась и сделала маленькую паузу, глядя, как он краснеет. — Интересно, что сказали бы твои предки, узнав, что их потомок так боится конкуренции, что набрасывается на однокурсниц во время еды. Думаю, они бы покраснели. Или, зная историю вашего рода, нет?
— Впрочем, глупость — не преступление, — произнесла она, и ее голос потерял ледяную остроту, став почти что разумным. — А невежество можно исправить. Мы все здесь — будущее магической Британии. И Слизерин должен быть сильным и единым. Не для того, чтобы выяснять, чья кровь чище, а для того, чтобы вместе стать сильнее. Враги нашего факультета не дремлют. И они будут рады, если мы перегрызем друг другу глотки из-за таких пустяков. — Том ещё какое-то время смотрела на него в упор, а после отвернулась к еде, показывая, что инцидент исчерпан.
— Ты… — он задыхался от возмущения и покрылся уродливыми красными пятнами стыда. Это неприятно напомнило ей о том, как в бешенстве краснела миссис Коул.
— Вот и заткнись, Трэверс, — небрежно бросил ему кто-то постарше. Разумный совет.
— Браво, — тихо сказал слева Альфард, сидя там, где только что сидела Анис. Том внутренне вздрогнула от неожиданности, но физически это никак не проявилось. Она и не заметила, как ушла Лестрейндж, и подсел он. — Ты только что не просто унизила Трэверса. Ты публично оспорила претендента на лидерство среди первокурсников и предложила им свой экземпляр власти. Они теперь твои.
— Что это значит? — Том в недоумении выгнула бровь.
— Здесь нет официальных титулов, но есть те, кого слушают. Ты показала силу и характер. Сейчас тебя боятся и уважают. Одни будут пытаться подольститься, другие — использовать, третьи — проверить на прочность. Ты не «королева», ты — новый значимый игрок на поле битвы, — спокойно пояснил Альфард.
Том не ответила сразу. Она откинулась на спинку скамьи, позволив взгляду лениво скользнуть по залу, рассматривая всех людей с неприсущим для неё интересом. Так вот как здесь расставляются приоритеты…
Сила, уважение, интриги… И никаких идиотских титулов. Идеальная среда для роста. Поле битвы, как он и сказал.
Весь оставшийся пир Альфард намеками, будто проверяя ее, объяснял ей неписанные «законы» Слизерина. Она ловила его слова, складывая их в единую картину. И картина эта была до боли знакомой: на каждом курсе свой лидер мнения, определяющийся не криком, а силой, происхождением и искусством интриги. Власть здесь была не абсолютной, как у монарха, а текучей, как вода, основанной на страхе и уважении.
Это была система, которую она интуитивно понимала — система силы и уважения, а не прописанных уставов.
— …система гибка, удобна и похожа на структуру старых аристократических, — только и успел договорить Альфард, как еда из серебряных тарелок исчезла, и их громко позвал какой-то старшекурсник:
— Первокурсники, сюда!
Они спускались вглубь замка по скрытым лестницам, стены которых были холодными и влажными от близости озера. Свет факелов отбрасывал пляшущие тени, в которых чудились очертания скрытых дверей и древних символов.
Общая гостиная факультета оказалась просторной, с уходящими куда-то вверх потолками, которые невозможно было разглядеть из-за чернильной темноты. Повсюду были расположены диваны и пуфики, обитые изумрудным шёлком и расшитые серебряными нитями. На одной стороне гостиной тлели угли в огромном камине, а на другой было что-то вроде панорамного окна, которое как раз- таки и светилось загадочным изумрудным светом, который и покрывал всё помещение. И в это окно было видно… дно озера?
— Я — староста факультета Слизерин, Гай Эйвери, — сказал, повернувшись к ним лицом старшекурсник, ведший их через всю школу. — И я рад приветствовать вас на Слизерине. На нашем гербе изображена змея, мудрейшее из созданий. Наши цвета — изумрудно-зелёный и серебряный, а наша гостиная с потайным входом находится в подземельях, — он неопределённо махнул рукой, будто это была простая формальность, которую ему было неприятно и скучно произносить, а затем его голос обрёл отчётливые ледяные нотки: — Есть несколько вещей, которые вам стоит узнать о Слизерине, — и несколько, о которых стоит забыть, — он оглядел их оценивающим взглядом, который точно говорил: «Вам останется только забыть эти вещи и больше никогда не вспоминать». — Возможно, до вас дошли слухи о Слизерине — якобы все мы увлечены Тёмными искусствами и будем разговаривать только с теми, у кого прадед был известным волшебником, и тому подобную чушь. Не стоит верить всему, что говорят на других факультетах. Отрицать не буду, среди нас было немало тёмных волшебников, но они были и на других факультетах, им просто не нравится это признавать. Да, мы традиционно отдаём предпочтение студентам из благородных и древних чистокровных семей. Но ещё больше предпочтения мы отдаём хитрости, магической составляющей и уму. Вот факт, который другие факультеты предпочитают замалчивать: величайший волшебник всех времен, Мерлин, был слизеринцем. Он учился в этих стенах, постигал тайны магии в наших подземельях. Он управлял судьбами королей и менял ход истории. Вы хотите следовать по стопам титана? Или ваша цель — повторить успех какой-нибудь Эглантины Паффет, чье главное наследие — самонамыливающаяся губка? Выбор, как мне кажется, очевиден. Но хватит о том, кем мы не являемся. Давайте поговорим о том, какие мы на самом деле, и о том, что наш факультет — самый амбициозный и влиятельный в Хогвартсе. Мы стремимся к победам, потому что для нас важны честь и традиции Слизерина. Нас уважают студенты других факультетов. Да, в этом уважении может присутствовать доля страха, вызванного нашей тёмной репутацией. Но знаете что? Довольно приятно иметь репутацию тех, кто «ходит по краю», — «довольно удобно» — мгновенно мысленно перевела Том. — Вскользь намекните на то, что вам известна парочка древних проклятий, и посмотрите, рискнёт ли кто-нибудь похитить ваши вещи и причинить вам какой-либо вред. Но мы не плохие люди. Мы подобны нашему символу — змее: изящные, могущественные и часто неверно понятые. К примеру, мы, слизеринцы, заботимся о своих, чего нельзя сказать о Рейвенкло. Не поймите меня неправильно, — он тонко улыбнулся. — Блестящий ум — это достойно похвалы. Но их погоня за знаниями слепа. Они готовы идти по головам своих же однокурсников ради высокой оценки на тесте по Зельям, не понимая, что настоящая сила — в союзах, а не в одиночных достижениях. Знание — это инструмент, а не конечная цель. У них же он становится идеалом. В отличие от них, мы — клан. Мы понимаем, что сила одного — ничто против силы сплоченной группы. Коридоры Хогвартса могут преподнести немало сюрпризов, и вы быстро поймёте, как важно знать, что змеи всегда прикрывают твою спину. Как только вы становитесь змеёй, вы становитесь одним из нас, элитой. Знаете, что искал Салазар Слизерин в своих учениках? Зерно величия. Этот факультет выбрал вас, потому что у вас есть потенциал стать великими в истинном смысле этого слова. Да, может быть, в гостиной вы встретите людей, которые, как вам может показаться, не предназначены для чего-то особенного. Что ж, держите это при себе. Если Распределяющая Шляпа отправила их сюда, значит, в них есть что-то потрясающее, и вы не должны забывать об этом. Говоря о людях, которым не суждено стать великими, я ещё не упомянул гриффиндорцев. Многие говорят, что Слизерин и Гриффиндор — две стороны одной медали. И они правы. Разница в том, что наша сторона — это решка: рассчитанная, прагматичная и ценная. А их — орёл: громкая, пафосная и летящая на удачу. Они тоже стремятся к победам, но делают это с криком и бряцанием доспехов, тогда как мы — тихо подбираемся к своей цели и наносим единственный верный удар. Так что нет, мы не дружим с гриффиндорцами. Мы их обыгрываем. Ещё несколько вещей, которые вам стоит знать: призрак нашего факультета — Кровавый Барон. Если вам удастся наладить с ним отношения, возможно, он согласится помочь вам по вашей просьбе. Только не спрашивайте его, почему он в крови — ему это не нравится. Пароль в гостиную меняется каждые две недели. Внимательно следите за доской объявлений. Не приводите в нашу гостиную студентов с других факультетов и не разглашайте пароль. Уже более семи веков сюда не входили посторонние. Что ж, думаю, на этом пока всё. Спальни девочек правый коридор, спальни мальчиков — левый.
Том всю ночь не могла уснуть. Она лежала и смотрела в чернильную темноту — туда, где должны были быть изумрудные пологи её кровати, расшитые узорами серебряных нитей и средневековые гобелены на стенах с изображением приключений знаменитых слизеринцев. Она вслушивалась в шум воды Чёрного озера, на дно которого выходили окна гостиной факультета. Ей чудилось, что, если она заснёт, а затем откроет глаза — окажется снова в приюте.
Словно и не уходила оттуда. Словно не было никакого Хогвартса, не было никакой магии.
Что она навсегда останется такой же жалкой и беспомощной сироткой.
Со следующего же дня начались занятия. Том сжимала челюсть, запоминая каждый поворот. Эти дурацкие лестницы, живущие своей жизнью, запутанность коридоров, которая была непроходимым лабиринтом, эти обманные двери — всё это было испытанием, и она не собиралась его провалить. Замок, словно разумное существо, специально не давал своим обитателям нормально жить.
Дни начали нанизываться один на другой, будто бусины на невидимую нить. И всё же каждая из этих бусин отличалась от другой. Как нет двух одинаковых волшебных палочек, так и Том пока не встретила двух одинаковых дней в Хогвартсе.
В шутливой манере преподавал Трансфигурацию Дамблдор. Может быть, Том полюбила бы этот предмет ещё больше, если бы не её острая неприязнь к профессору. Она с холодным презрением наблюдала, как однокурсники умиляются дурацким шуткам Дамблдора. Слепые щенки, готовые вилять хвостом за порцию снисходительного внимания. Их восхищение вызывало у неё лишь тошноту.
Слагхорн, причмокивая от удовольствия, обходил их столы, следил за их попытками приготовить Зелье для излечения фурункулов, и даже его добродушная улыбка не скрывала цепкого, оценивающего взгляда,
Галатея Мэррисот, преподававшая Защиту от Тёмных Искусств, держалась с такой выверенной прямотой, будто её позвоночник был стальным прутом. Её взгляд, прожигающий каждого ученика насквозь, внушал если не уважение, то опасение. И всё же весь первый урок она вбивала им в головы меры безопасности и правила поведения в нестандартных ситуациях. Вторая неделя, а эта Мэррисот всё вдалбливает в них примитивные правила. Как будто они не способны запомнить это с первого раза. Это было просто оскорбительной тратой её времени.
На Истории магии ничего кроме лекций, разумеется, не было.
На Травологии профессор Бири (а это был низкий и иногда излишне впечатлительный старичок) дал им задание обрезать побеги цветов, которые так и норовили укусить за палец.
Поздними вечерами они разглядывали в телескопы небосвод, усыпанный мириадами звёзд. Астрономия была у Том не самым любимым предметом, но была в этом какая-то своя, леденящая душу магия.
На Заклинаниях они зубрили правильные движения палочкой и слова для заклинания левитации. Весь класс заметно приуныл, когда профессор Доусон сказал им, что практиковать они это будут только через три недели, освоив теорию до автоматизма.
Впрочем, Том не жаловалась. У неё была отличная успеваемость по всем предметам. Прочтённые ранее все учебники за первый курс дали ей хорошую фору перед остальными. На Трансфигурации у неё первой из всего класса получилось превратить спичку в иголку. Она навсегда запомнит каким удивлённым тогда был взгляд Альфарда, и то, как он саркастично приподнял брови, будто припоминая все её промахи, которые были: «Я повторюсь, меня зовут Марволо», «Я ко всему готова» и «Непривычно большое разнообразие», в то время как сама едва скрывала первобытный голод в глазах. Что ж, она уже сделала несколько ошибок — и она признаёт это. Но у неё есть ещё достаточно времени, чтобы совершенствоваться. Чтобы быть идеальной.
 |
|
|
Как девушку могут звать Том? Есть такое женское имя? Почему было не изменить на адекватное? Извиняюсь конечно, но это самая очевидная придирка, я не понимаю, как воспринимать девушку с подобным именем.
|
|
 |
Elias Veyавтор
|
|
rennin2012
Понимаю, такое имя может смотреться немного дико. Но я решила сохранить имя Том, не сокращённое от Томас. Только Том. Оно будто чужое, неприметное и никак не складывается с образом маленькой красивой девочки. Это как один из тех факторов, которые подтолкнут её к тому, чтобы сменить имя на «Волдеморт». И ещё трудно сказать, о чём думала Меропа в последние минуты жизни, но точно не о дочери (то есть, плюс ещё один аргумент будущей Леди Волдеморт к тому, что любовь это слабость). |
|
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу