Приручая Хаос (гет)

ДИСКЛЕЙМЕР

Уважаемые читатели, данный текст написан преданным фанатом вселенной Вархаммер 40000. Я не читала кодексы и книги, не играла в игры на компе и настолки, хотя и очень хотела бы. Все это создано на базе моих знаний, которые я почерпнула из видео на Ютубе и Вики по вахе, также по некоторым лорным нюансам я консультировалась с нейросетью. Ну и от себя всякого добавила, конечно же. Прошу всех тех, кто прочёл все книги и знает лор от начала и до конца, не пинать меня сильно ногами за какое-либо лорное несоответствие, писала искренне и от всей моей вахоёбской души. Сам текст постаралась особо не перегружать ваховской терминологией, чтобы даже непосвящённым было интересно погрузиться в мир, где есть только бесконечная война. Приятного чтения, путник, надеюсь, тебе понравится приключение.

Словарь: обязательно к прочтению!

(будет пополняться)

Адептус Арбитрес — специализированная полицейская организация Адептус Терра, обеспечивающая исполнение Лекс Империалис, свода законов Империума.

Адептус Механикус — технократическая организация, также известная как Духовенство Марса. Она удерживает монополию на технологические знания в Империуме. Их миры-кузницы производят самое мощное и продвинутое вооружение Империума. Адепты этой организации, техножрецы, жизненно необходимы в поддержке большинства наиболее продвинутых технологий Империума, далеко не последней из которых является поддерживающий жизнь Амасек -популярный алкогольный напиток, дистиллируемый из вина. Это может быть как низкокачественное пойло, едва годящееся для огненных бомб, так и выдержанное, ароматное вино, достойное лучших слуг Императора.

Аугметика -это использование механических и электронных устройств (кибернетических имплантатов, бионических органов), которые заменяют или дополняют биологические части тела, давая пользователю сверхчеловеческие возможности, силу или выносливость.

Варп — психическое измерение, параллельное реальному миру. Оно известно под многими именами: варп-пространство, Иммате́риум, Эмпиреи, Эфир, Океан Душ, Царство Хаоса.

Генокрады — силы тиранид, появлющиеся пред вторжением роя. Тайная угроза генокрадов подобно чуме расползается по галактике, заражая тысячи миров и подготавливая их к предстоящему вторжению расы тиранидов.

Импéриум Человечества — простирающаяся на всю Галактику межзвёздная империя человеческой расы. Его сердце, Священная Терра, — колыбель человечества и центр империи бессчётных триллионов душ. Его основатель и правитель (первый и последний) — божественный Император Человечества.

Ксе́нос — термин, обозначающий «чужой» или «чужак» (с человеческой точки зрения) и относящийся ко всем нечеловеческим, внеземным разумным существам. Используется и префикс ксено-, например «ксеноартефакт» или «ксенотехнология», обозначающие инопланетный артефакт или инопланетные технологии.

Миры-улья — самые населённые миры Империума. Населения этих планет столь многочисленны, что люди живут в огромных городах, в поистине гигантских многослойных структурах, устремляющихся высоко в небеса и вмещающих миллиарды жителей. Миры-ульи часто предоставляют столь необходимый труд, их мануфактории производят горы военной техники и другие товары, отвечающие требованиям имперской десятины.

Ордо Ксенос — изучает, эксплуатирует и уничтожает пришельцев. Большинство инквизиторов Ордо Ксенос посвящают свою жизнь борьбе с одним конкретным видом чужаков, прежде всего, потому что в Галактике столько же разных рас, сколько и звёзд, и никто не может надеяться сразиться с ними всеми одновременно.

Псайкеры — существа, способные использовать психические силы.

Психокость — невероятно прочный материал, который повредить сложнее, чем адамантий, при этом ещё и куда более гибкий и способный постепенно восстанавливать нанесённые повреждения.

Священные Ордосы Имперской Инквизиции, чаще называемые просто Инквизицией — могущественная секретная полиция Империума, призванная защищать души людей. Предназначение Инквизиции — выявлять и уничтожать мириады потенциальных угроз Империуму и всему человечеству. Члены этой организации известны как инквизиторы.

Сервиторы — бездумные кибернетические дроны, симбиоз человеческой плоти и машинных технологий. Они выполняют рутинную работу по всему Империуму, заполняя нишу, оставшуюся после строжайшего запрета на истинный искусственный интеллект, наложенным догмами Культа Механикус.

СШК (система Стандартных Шаблонных Конструкций) — невероятное хранилище технологических знаний, созданное во времена расцвета Тёмной Эры Технологий, когда, как считается, человечество колонизировало множество миров.

Тёмная Эра Технологий (ТЭТ) — период в истории человеческой расы, характеризовавшийся бурным технологическим развитием и галактической экспансией.

Тираниды — крайне агрессивная ксенораса, безжалостные космические жуки. Любое живое создание, от мельчайшего насекомого до представителя самой развитой цивилизации, не более чем добыча для этих идеальных хищников. Лишь в настоящее время обитатели Галактики осознали масштабы грозящей им опасности: если Великого Пожирателя не удастся остановить, погибнут все.

Эльда́р или альда́ри — загадочная раса, странствующая среди звёзд. Последние выжившие потомки некогда великой империи, разрушенной до основания. Ныне они цепляются за существование, выживая в бесконечных войнах благодаря воинскому мастерству и древним технологиям, и светятся в пустоте подобно догорающим уголькам. Космоэльфы, высокотехнологичные ушастые мира Вархаммер.

Глава 1. Рутина улья

Локация: нижние ярусы улья-кузницы «Плавильня Скверны», Сектор 7-Г, Циммер-Ультра.

Время: цикл 737.42 по местному хронометражу. Стандартный «день» — это лишь смена освещения на искусственном небосводе-куполе с кроваво-красного на тусклое, больное оранжевое.

05:00 (Ультра-Цикл)

Тихий, но ритмичный гул машин и мерная капель жидкостей в светящихся колбах и ретортах — те звуки, от которых я просыпаюсь каждый день. Глухой, навязчивый рокот работающих плавильных печей этажом ниже, от которого дрожит металлическая плита, служащая мне койкой. Еще один день в улье. Открываю глаза. В темноте слабо светятся индикаторы кибернетического зеленого глаза, сканируя состав застоявшегося, едкого воздуха: примеси серы, металлическая пыль, следы утечки радиации в пределах допустимого.

Людей я на дух не переношу, и здесь, в моем личном полутемном склепе, их нет. Есть лишь машины, тихий гул и обещание тайны, скрытой в реактивах.

06:30

В это время я обычно уже на ногах. Длинные черные волосы убраны в тугой, практичный узел. Облачаюсь я не в одежду, а в “доспех”: просмоленный кожаный комбинезон, потрескавшийся от химикатов, поверх тяжелый фартук из шкуры какого-то местного существа. На ремнях у пояса ряд ключей, игл, щупов и костяных флаконов с пробами.

Мой первый ритуал — не молитва, а диагностика. Совершаю ежедневный обход своей лаборатории, похожей на алхимический склеп, переделанный под механикус: тигельные печи, колбы с кипящими разноцветными жидкостями, груды древних инфопланшетов, в центре, главный проект — плазменная горелка Mark IV «Коготь Дракона», которую я взялась «улучшать» для одного из Домов Рыцарей. Приложив руку к ее корпусу, чувствую вибрацию. Мой зеленый кибер-глаз выдает наложение данных: температура сердечника, стабильность потока. Все в норме. Пока.

08:00 — 12:00

Утренняя сессия — мой личный бунт против законов физики. Сегодня я пытаюсь стабилизировать новую плазменную смесь, добавив в нее катализатор на основе кристаллизованной эссенции псайкера (добыча с черного рынка — рискованная, почти еретическая). В колбе побулькивает светящаяся голубая жидкость, тонкие пальцы в защитных перчатках уверенно работают с дистилляционным аппаратом. Внезапно система шипит, датчики на приборах как будто взбесились. Смесь в основной колбе начинает светиться ослепительно-белым, угрожая перейти в цепную реакцию. Кто-то другой запаниковал бы, но я не подумала отшатнуться. Мой голубой глаз фиксирует видимые спектры, зеленый — тепловые и энергетические. Тянусь к стойке и молниеносно впрыскиваю заранее приготовленный стабилизатор — едкий ферментативный состав собственного изобретения. Реакция затухает с глухим урчанием, оставляя после себя стабильную, пульсирующую голубую субстанцию. Успех. Уголок тонких губ дрогнул в подобии улыбки. Это единственная социальная реакция, на которую я способна в течение всего дня, и она адресована исключительно удачному эксперименту.

12:00 — 12:15

“Обед”

Во время перерыва я не ем пищу в общепринятом смысле. Вместо этого я принимаю питательную пасту собственного изготовления — высококонцентрированную смесь протеинов, синтетических витаминов и стимуляторов для поддержания тела в рабочем состоянии. Обычно я запиваю эту не особо приглядную на вид жижу стаканом дистиллированной воды, вкус которой мне нравится больше, чем вкус любого вина с верхних шпилей.

12:15 — 19:00

Вечернюю рабочую сессию прервало внезапное исправление чужих ошибок. Дверь в лабораторию с силой распахивается. Это Гнэрик, мой единственный «деловой партнер», ворчливый и испуганный техно-крепостной из Дома Рыцарей. Он притащил вышедший из строя генератор силового поля с пояса одного из Скаут-Титанов.

— Опять перегрелся! Опять! Инженеры Дома говорят, что его только на слом! Идиотская конструкция! — бормочет он, избегая прямого взгляда.

Молча подхожу к нему и беру в руки генератор. Мой взгляд — смесь голубого любопытства и зеленого презрения — скользит по оплавленным контактам. Тск, ненавижу, когда мое уединение нарушают. Но я алхимик, поэтому каждая проблема — это вызов для меня.

— Жди, — отрезаю одним словом. Гнэрик поспешно ретируется.

При разборе аппарата мой анализ показывает не дефект, а глупость. Инженеры Дома использовали стандартный охлаждающий раствор, не учитывая химический состав местной атмосферы, который вступал с ним в реакцию. Я не чиню его, а преображаю, припаяв новые схемы и заливая в систему собственный хладагент — едкую фиолетовую жидкость, пахнущую озоном и грозой.

После всех преобразований так же молча возвращаю прибор Гнэрику, он, коротко кивнув, скрывается в коридоре.

Опершись на стол, устало потираю переносицу — и почему я уверена, что они и это тоже умудрятся снова сломать?

21:00 — 23:00

Шум фабрик стихает. В лаборатории царит почти священная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием паяльной лампы и тихим гулом оборудования. Пора отложить пайку схем для нового генератора и заняться чем-то действительно интересным.

С этими мыслями достаю из потертого ящика рабочего стола свой самый ценный артефакт — древний, поврежденный инфопланшет с фрагментами знаний, не принадлежащих ни Механикус, ни Империуму. Возможно, это ксеносские записи о молекулярной алхимии или запретные трактаты Темных Эпох Технологий. Погружаюсь в глубокое изучение, разноцветный взгляд бегает по строкам в поисках скрытых смыслов и новых неортодоксальных идей для завтрашних экспериментов. Это мой личный бунт. Поиск истины в мире, где думать запрещено.

02:00

Закончив на сегодня работу с расшифровкой данных с инфопланшета, гашу основное освещение. Лаборатория погружается во тьму, подсвеченную лишь аварийными индикаторами и призрачным свечением химических реагентов в колбах. Я снова в своем темном пристанище. Гул фабрик — моя колыбельная.

Этот день не был наполнен общением или яркими событиями. Но он был полон знания, созидания и поиска. Я не видела солнечного света, не слышала смеха. Я просто была счастлива в своем одиночестве, для кого-то как алхимик-затворник, но по факту — тихий ученый, чья лаборатория — это целая вселенная, а истина — единственный друг, которого я ищу.

Глава 2. Выгодная сделка

Локация: транзитный коридор Сектора 7-Г, Рынок «Ржавое Ведро», Шахтные лифты верхних ярусов.

Условия: повышенная тревога. Воздух густой от испарений машинного масла и пота толпы.

08:00 (Ультра-Цикл)

Не звонок, а навязчивый, монотонный сигнал коммуникатора нарушает священную тишину лаборатории. И снова Гнэрик. Его голос, искаженный помехами, полон паники.

— Ксифос. Нужно выйти. Срочно. Поставщик. «Ржавое Ведро». Говорит, у него есть... редкий лом. Тот, что мы искали. Но он не идет на контакт дистанционно. Только лично. Говорит, хочет видеть... глаза покупателя.

Издаю тихий, похожий на шипение звук, который является высшей степенью раздражения. «Ржавое Ведро» — это скопление отбросов, воров и болтливых идиотов. Но «редкий лом»... Возможно, та самая деталь, которая нужна для моего проекта. Вечный искатель во мне уже заинтригован. Бунтарь презирает необходимость идти на сделку. Алхимик побеждает.

— Жди у входа. Через пол-цикла, — бросаю в ответ и обрываю связь.

09:00

Выход “на улицу” — не просто смена одежды. Это укрепление. Снимаю промасленный фартук и облачаюсь в практичный, черный плащ из грубой ткани, скрывающий фигуру. Волосы убраны глубоко под капюшон. На затылке закреплен респираторный агрегат с фильтром, скрывающий нижнюю часть лица и придающий голосу металлический, нечеловеческий оттенок. Но главное — оружие. На бедро крепится компактный лазган моей собственной модификации, перегревающийся быстрее стандартного, но зато с сокрушительной мощностью в первом залпе. В складках плаща — скрытые карманы с едкими гранатами-шашками с парализующим газом и, конечно, набор пробников и сканеров. Я не солдат, я просто ученый, выходящий в поле.

10:00

Гнэрик уже ждет у массивного шлюза, нервно переминаясь с ноги на ногу. Возникаю перед ним бесшумно, он нервно вздрагивает. Не приветствуя его, прохожу мимо, и он, как преданный сервитор, следует за мной по пятам. Путь лежит через транзитные туннели. Это многоуровневый хаос: грохот грузовых конвейеров, оглушительная проповедь какого-то проповедника-техножреца, пытающегося обратить в веру толпу, вонь от перегретых двигателей и немытых тел. Двигаюсь быстрым, целенаправленным шагом, цепкий взгляд, скользящий из-под капюшона, отмечает все: утечки пара, слабые места в конструкциях, подозрительные типы в толпе. Ненависть ярится во мне каждую секунду. Каждый случайный толчок, каждый взгляд, каждый громкий звук — это игла, вонзающаяся в мое сознание. Пальцы сжимаются вокруг рукоятки пистолета под плащом. Гнэрик что-то бормочет, пытаясь поддержать беседу, но я игнорирую его. Единственный мой круг — это лаборатория. Все то, что за ее пределами — враждебный шум.

11:30

Рынок «Ржавое Ведро» — чертов адский лабиринт из прилавков, палаток, наставленных друг на друга и как попало, и груд бесхозного металлолома. Поставщик — субъект по имени Старый Грекк, с лицом, изъеденным шрамами и кислотными ожогами, с кибернетическим глазом на щупальце.

— А, Ксифос. Слышал многое. Говорят, ты умеешь делать из хлама... чудеса, — сипит он, оценивающе оглядывая меня. Ничего ему не отвечая, протягиваю руку в перчатке. Грекк понимающе кивает и подает обломок. Это не просто лом. Это часть древней схемы, возможно, от доколдовского оборудования. Зеленый кибернетический глаз мгновенно сканирует состав металла, кристаллическую структуру. Голубой изучает патину, следы обработки.

— Подлинник, — бормочу себе под нос. — Эпоха Раздора. Место происхождения?

— Это дорогой вопрос, алхимик. Очень дорогой.

Торг невербальный. Молча выставляю на прилавок две колбы: одна с моим самым мощным горючим, другая — с редким катализатором, способным в десять раз увеличить КПД плазменного реактора. Глаза Грекка загораются жадностью. Он тут же выкладывает координаты места крушения, откуда была добыта деталь. Сделка заключена. Без лишних слов. Без рукопожатий.

Забираю то, за чем пришла, и разворачиваюсь в сторону выхода. Мое присутствие здесь исчерпано.

14:00 — 16:00

На обратном пути мы стали свидетелем аварии: на одном из перекрестков заклинило грузовой лифт с вентиляционными деталями, и толпа техно-крепостных в панике не может его починить. Они уже готовы вызвать орду инженеров-догматиков из Механикус, что парализует работу сектора на циклы. Тихо стою в тени, наблюдая за этой суетой, испытывая лишь презрение. Но остановка означает, что я дольше буду заперта здесь, среди них. К счастью, я научилась видеть решение там, где другие видят лишь проблему.

Не произнося ни слова, отделяюсь тенью от стены, выходя из толпы. Нажимаю на еле поддающиеся три точки на панели управления лифтом, с силой бью по заевшей шестерне монтажным когтем, и впрыскиваю каплю едкого раствора из флакона на поясе в смазочный патрубок. С треском и скрежетом механизм оживает, лифт дергается и едет. Я уже растворяюсь в толпе, не дожидаясь благодарностей или вопросов. Кто-то из толпы шепчет: «Это была Ксифос, алхимик-отшельник...». Слухи поползли. А слухи я ненавижу почти так же сильно, как и людей.

17:00

Шлюз лаборатории с шипением закрывается за мной. Только теперь я наконец могу снять с себя плащ, респиратор, капюшон. Просто стою несколько минут, вдыхая знакомый, чистый (относительно) воздух своей лаборатории, слушая гул собственных машин.

Так удачно добытый лом водружаю на стол рядом с колбой с едким растворителем. Первым делом — дезинфекция. Нужно очистить его не только от грязи и ржавчины, но и от энергетики той глупой, шумной толпы, от прикосновения Грекка, от всей той внешней, отвратительной реальности.

Только когда ритуал очищения завершен, я могу позволить себе расслабиться. День вне стен окончен, и я снова дома. В единственном месте во всей этой жестокой, безумной вселенной, где мой бунтующий разум может быть свободен.

Глава 3. Истоки ереси

Локация: мир-кузница Терминус Прайм-17

Элайра родилась не в улье, а в его индустриальном сердце — там, где воздух пропитан озоном от сварки, а ритм жизни задаёт гул гигантских прессов. Её родители были не крепостными, а техно-адептами низкого ранга. Не гениями, но компетентными слугами Машины. Они верили в догмы Механикус с фанатичной преданностью.

Часть 1. Неудобные вопросы

С самого детства Элайра была аномалией. В то время как другие дети заучивали мантры успокоения машины, она задавала вопросы:

— Почему мы должны произносить эту молитву, прежде чем нажать кнопку? Разве от наших слов схема работает иначе?

— Что произойдет, если мы смешаем охлаждающую жидкость марки AX-7 не с дистиллятом, а с серной кислотой? Теоретически, это может повысить теплопроводность.

Эти вопросы не встречали понимания. Родители, боясь гнева вышестоящих, жестоко пресекали её любопытство. Её не били — её наказывали молчанием, лишением доступа к инфопланшетам, унизительными заданиями по чистке фильтров. Ей втолковывали: «Мыслить — ересь. Сомнение — опасно. Беспрекословно подчиняйся — и будешь в безопасности».

Её единственным утешением был заброшенный склад списанного оборудования. Тайком пробираясь туда, она разбирала сломанные датчики, паяльные аппараты, пытаясь понять, как они работают на самом деле, а не так, как о том гласят догмы.

Часть 2. Вынужденное прозрение

Ключевой момент наступил, когда ей было 14. На её участке произошла авария: перегрев плавильной печи. Стандартный протокол предписывал чтение мантр и активацию аварийного охлаждения, которое всегда запаздывало.

Элайра, проигнорировав ритуалы, эмпирическим путём вычислила, что точечный перезапуск вспомогательных насосов под определённым углом снизит давление и даст время на запуск охлаждения. Она совершила акт ереси — вмешалась в работу машины без молитвы.

Авария была предотвращена. Но её ждала не благодарность, а жестокое наказание. Ортодоксальные техножрецы обвинили её в «кощунственном нарушении священных ритуалов». Её родителей понизили в ранге, отправив на самые опасные работы в нижние уровни, чтобы искупить грех своей дочери.

Именно тогда в ней умерла последняя надежда на принятие. Она поняла три вещи: Система ценит ритуал выше, чем результат. Любопытство и интеллект — преступление. Она виновата в страданиях своих родителей.

Чувство вины и ярости сплавилось в твердую, как адамантий, решимость. Если система объявила её еретиком за то, что она спасла жизни, то она станет настоящим еретиком. Не из желания разрушать, а из стремления создавать то, что работает, а не то, что предписано.

Часть 3. Уход: рождение «Ксифос»

Её родители, сломленные и озлобленные, отреклись от неё, назвав «проклятием рода». В ночь своего шестнадцатилетия она сбежала. Она угнала небольшой шаттл, прихватив с собой лишь инструменты и несколько инфопланшетов с украденными знаниями.

Именно тогда она и дала себе прозвище «Ксифос» — в честь короткого меча, который использовали для кропотливой, точной работы и в ближнем бою. Это было обещание самой себе: её разум будет её оружием, острым, точным и безжалостным ко лжи.

Её бунт — это не хаотичный протест. Это холодная, методичная месть. Каждое её изобретение, каждый успешный эксперимент — это её личная победа над системой, которая пыталась её сломать. Она доказывает самой себе и всей вселенной, что праведность метода не измеряется количеством прочитанных молитв, а лишь одним -работает ли он.

Это закономерный финал. Человечество в лице Механикус сначала предало её, объявив вне закона за её ум. Так почему бы ей не найти других, более адекватных партнёров для своих экспериментов?

Часть 1. Спланированное вторжение

Мои эксперименты по стабилизации плазмы с использованием эссенции псайкера не остались незамеченными. Последний прорыв — создание сверхстабильного, но невероятно мощного плазменного сердечника — породил уникальный энергетический след. Этот след, подобно маяку, был засечен не только вашими заказчиками из Дома Рыцарей.

Его уловила автоматическая шпионская зондовая сеть Ордо Ксенос — подразделения Инквизиции, специализирующегося на борьбе с инопланетными угрозами.

Ночью, во время финальной стадии тестирования, все системы лаборатории одновременно глохнут. Гул машин сменяется оглушительной тишиной. Аварийное освещение выхватывает из мрака застывшие тигли и причудливые тени. Срабатывает лишь один датчик — внешний. Он показывает мощное энергетическое поле подавления, окутавшее весь мой сектор. Это не обычный рейд Арбитрес, а тихое, методичное вторжение.

Через несколько минут с шипением открывается основной шлюз. В проеме стоят не солдаты, а три фигуры в строгих, без украшений, серых костюмах-скафандрах с символикой Ордо Ксенос. Их лица скрыты за темными визорами, движения выверены и экономичны. Они уже здесь, не взламывая двери, а переписывая коды доступа.

Старший из них, человек с холодным, механическим голосом, произносит:

— Элайра-07 «Ксифос». Вы используете технологии, энергетическая сигнатура которых совпадает с образцами, изъятыми у культов генокрадов сегментума Ультима. Ваша лаборатория, ваши исследования и вы сами объявляетесь объектами высшего интереса Ордо Ксенос. Вы будете сопровождать нас для дачи показаний.

Они не собираются меня арестовывать. Они собираются конфисковать все — мою лабораторию. мои записи. мою личность. И мое изобретение, которое они считают либо ксеносным артефактом, либо производным от него.

Почему нельзя остаться? Потому что «дачей показаний» на языке Инквизиции означает годы, если не десятилетия, изоляции в клетке, психоскрининга, допросов и, в конечном итоге, либо службы в их рядах без права на свои исследования, либо «утилизации» как еретика. Моя жизнь алхимика-бунтаря на этом закончится.

Часть 2. Побег от невежества

После того, как Элайра получила оповещение о приближающейся группе людей от маячков внутренних систем, у нее был лишь один шанс. За несколько минут до их прибытия она успела отправить экстренный импульс — не Гнэрику, а единственным существам, которым она может доверять в таких вопросах: обитателям дома корабля-изгоя «Блуждающий Алхимик».

Капитан этого судна, бывший техно-магос по имени Векториус, некогда тоже был клиентом, а теперь — такой же беглец от догм Механикус. Его корабль — неуловимая передвижная мастерская и пристанище для тех, кого Империум считает “проблемными”. Он один из немногих, кто способен незаметно подойти к планете, находящейся в режиме карантина Ордо Ксенос.

Путь к кораблю-изгою был квестом сам по себе. Элайре пришлось пройти через старые, забытые вентиляционные шахты, минуя заблокированные Ордо Ксенос коридоры. Она двигалась бесшумно, распыляя за собой аэрозоль, маскирующий энергетический след и вызывающий ложные срабатывания датчиков.

У выхода в заброшенный грузовой отсек, где должен был пристать шаттл, меня уже ждал Гнэрик. Он молча вручил термостойкий контейнер — всё, что я успела ему перечислить: самые ценные формулы, образцы реагентов, личные инфопланшеты. Он не спросил, вернусь ли я. Мы не стали прощаться. Сухой кивок. И всё. Мой узкий круг сократился до нуля.

Шаттл был без опознавательных знаков, маленький и потрёпанный. Его пилот, мутант со слишком большими глазами и длинными пальцами, молча указал на сиденье. Мы взлетели в момент, когда серые фигуры агентов Ордоса уже появлялись в дальнем конце ангара.

Я смотрела в иллюминатор шаттла, уносящего меня от Циммер-Ультры, не с ностальгией, а с клиническим интересом. Планета была лишь удобной пробиркой. Она треснула. Пора найти новую.

Мой побег — это не бегство от, а бегство к. К новым знаниям. Инквизиторы считают, что мои методы имеют корни в ксеносных технологиях. А что, если они правы? Место крушения, координаты которого я успешно выторговала у Старого Грекка, это не просто обломки. Сканеры «Блуждающего Алхимика» определили, что это место падения древнего корабля эльдар-изгоев, того самого, чьи технологии могли вдохновить мои изыскания.

Все происходящее сейчас — это всего лишь продолжение моего эксперимента. Одна лаборатория сменяет другую только для того, чтобы я могла никогда не прекращать совершенствоваться в своих исследованиях.

Локация: эльдарский корабль-изгой «Скорбящий»

Неделя в полёте на «Блуждающем Алхимике» прошла в полной изоляции. Векториус любезно предоставил мне крошечную каюту-клетку, которую я предпочитала не покидать. Все это время была занята тщательным анализом данных с корабля Грекка, строила модели, проводила мысленные эксперименты. Корабль изгоев был моей единственной целью.

Глава 1. Новое начало

Часть 1. Первые трансформации

Место падения корабля эльдар-изгоев находилось в мёртвой системе на краю сегментума. Корабль, который Элайра мысленно про себя назвала «Скорбящий», лежал на боку, вмёрзший в лёд спутника-гиганта. Он был похож на призрака — изящный, древний, испещрённый пробоинами и следами давней битвы.

Лабораторию она развернула не в самом корабле (это было бы самоубийственно -технологии эльдар коварны и реагируют на присутствие чужаков), а в пещере неподалёку, соединённой с ним герметичным туннелем.

Новая лаборатория радикально отличается от старой — стены пещеры покрыты не ржавым металлом, а сияющей, пульсирующей голубоватой плесенью. Она поглощает токсины и излучает тусклый свет. И тишина. Здесь нет монотонного гудения улейных машин. Безмолвие нарушает только треск льда, шипение оборудования и непонятный, едва слышный “шёпот” — психоактивное эхо корабля эльдар, которое фиксирует только кибернетический глаз Элайры.

Ее склад — это сам корабль. Осторожно, с помощью дистанционных манипуляторов, она извлекает из приборной панели энергетические кристаллы, проводники из психокости и капли застывшей энергии из уцелевших резервуаров.

Теперь это место — гибрид человеческой алхимии и ксеносной биотехнологии. Это ересь, за которую меня сожгли бы и Инквизиция, и Адептус Механикус. И это прекрасно.

Часть 2. Отшельник у ксеносного очага

В новых условиях дни обрели новый, ещё более строгий ритм — теперь Элайра работала циклами по 20 часов, погружаясь в изучение артефактов, найденных на борту корабля, пытаясь не скопировать, а понять принципы эльдарской алхимии — сплав души, энергии варпа и материи, и каждый ее эксперимент был смертельно опасен, хотя бы потому что это работа абсолютно неизвестными ей материями, которые могут повести себя крайне непредсказуемо. Активация кристалла может высосать душу, неправильно приготовленный состав — взорваться псионическим импульсом, мгновенно сводящим с ума. Ее осторожность в подобных условиях была максимально возведена в абсолют, а зеленый кибер-глаз постоянно сканировал эфир на предмет возможных аномалий.

Со временем она все отчетливее стала улавливать “шёпот” корабля — обрывки мыслей, образов, предупреждений от тех, кому раньше этот корабль служил домом. В какой-то момент они стали настолько отчетливы, что она решила начать их конспектировать. То было не общение с духами, но каталогизация и систематизация всех обрывков информации, как опасного и ценного реагента.

Как результат — такое, казалось бы, ненавязчивое взаимодействие с неугасшим пси-полем погибшего эльдарского корабля оказало сильное влияние на организм Элайры.

Ментальное состояние посыпалось, алхимик внутри нее словил лютую паранойю и теперь доверял только сухим данным и сканерам.

Физическое состояние тоже оставляло желать лучшего — питалась Ксифос только своими, оставшимися из старых запасов, концентратами и тем, что можно было синтезировать из льда. Ее и без того не особо отличающаяся округлостями фигура стала ещё более аскетичной, черты лица заострёнными, а глаза, кажется, еще сильнее стали гореть одержимостью. Сон стал крайне чутким, засыпала она чаще всего в кресле прямо за рабочим столом, уронив голову на свои записи и чертежи, но ее нервная система все равно как будто была всегда настороже. А потом появились они. Кошмары.

Первый пришел ко мне примерно через три с небольшим месяца. Самое отвратительное — он был тактильным. Я проснулась — или казалось, что проснулась — от ощущения, что по коже ползают невидимые паутинные нити. Не было видно пауков, что их сплели. Они не причиняли боли. Они были ледяными и оставляли за собой ощущение невыразимой, древней печали, впитывающейся в поры. Судорожно пыталась стряхнуть их, но руки отказались слушаться. Я была буквально парализована, опутана этим призрачным шепотом-прикосновением, как паутиной. И когда ощущение опутанности полностью сковало мое тело кромешным ужасом, мне каким-то чудом удалось вынырнуть из этой липкой пучины. То утро далось мне значительно труднее, нежели обычно, пришлось выпить целых две кружки грибного отвара, чтобы хотя бы наполовину ощущать себя живой.

Второй кошмар был звуковым. Он начался с далёкого, красивого и бесконечно грустного напева. Голосов было много, они исполняли невероятную композицию, сложную и совершенную. Но постепенно в музыку стали вплетаться другие звуки. Сначала тихий, нарастающий хруст ломающихся костей. Потом — влажный звук рвущейся плоти. И наконец — один-единственный, оглушительный, разрывающий душу крик, который растворялся в бездонном, ненасытном смехе Слаанеш. Музыка не останавливалась. Она продолжала звучать, идеальная и прекрасная, на фоне этого ужаса, создавая невыносимую дисгармонию, от которой хотелось разорвать собственные уши. Выныривать из этого кошмара было еще приятнее, чем из первого, и эта проклятая музыка еще пару дней звучала в моей голове заунывным гимном, порой напрочь сбивая мне всю концентрацию.

В третьем я увидела себя в бесконечной зеркальной галерее. В каждом зеркале отражалась я — но не та, что сейчас. В одном я была юной эльдарской девой в сияющих доспехах, и на её лице была абсолютная, наивная радость. В следующем — лицо искажалось ужасом, кожа покрывалась язвами, а из глаз текли кровавые слезы. В третьем — я была уже той, кем стала: с холодным взглядом и металлической рукой, но по щеке ползла единственная, настоящая слеза. И со всех сторон, из каждого зеркала, на меня смотрели тысячи пар глаз — не моих глаз, а глаз давно мёртвых эльдар, полных немого укора, вопроса и зависти к моему мимолётному, но цельному существованию. Казалось, я запомнила каждую из этих пар глаз, их взгляды будто выжгли на мне едкое невидимое клеймо, вспышкой впечатавшееся в мое сознание.

В четвертом сне..о Древние Боги..я перестала быть собой, став сознанием всего корабля, чувствовала боль каждой трещины в его корпусе, как боль переломанной кости. Чувствовала холод пустоты за бортом, как чувствуется кожей ледяной ветер. Ощущала тяжесть миллионов воспоминаний, давящих на мой разум, угрожающих раздавить собственную личность, растворить её в этом океане вечной скорби. Я была не человеком на корабле. Я была кораблём, обречённым вечно нести в себе скорбь своего мёртвого народа. Я была им, «Скорбящим».

В то утро я проснулась с одним единственным, ясным и холодным осознанием, пробившимся сквозь хаос: это не атака. Это не попытка изгнать меня. Это приглашение к диалогу. «Скорбящий» не хотел моей смерти. Он хотел, чтобы я поняла. Поняла его боль, его потерю, его историю. И пока я этого не сделаю, ночи для меня не будет. Будет только бесконечный, нескончаемый дневной кошмар.

Часть 3. Ледяная тишина «Скорбящего»

Теперь каждый новый день Элайра встречала не в урчащем брюхе Блуждающего Алхимика, а в своей новой лаборатории, вмерзшей в спутник-гигант. Воздух здесь был холодным и тонким, пахнущим озоном и инеем. Призрачный свет, исходящий от самих стен, отбрасывал длинные, колеблющиеся тени. Тишину нарушало лишь постоянное, глухое потрескивание гигантской ледяной массы, да отдалённый гул лабораторного оборудования.

По началу постоянное нахождение в непосредственной близости от корабля вызывало некий ментальный дискомфорт. Давление огромной массы льда за стенами ощущалось на физическом уровне — как постоянный, тихий гнёт. Ее человеческая природа подсознательно бунтовала против этой ледяной гробницы, в то время как кибернетика, наоборот, фиксировала странную гармонию в этом заточении — точные, почти музыкальные вибрации льда и эхо эльдарского присутствия. Корабль, даже мёртвый и покинутый, все еще хранил отпечаток своих прежних владельцев. Краем глаза изредка ей чудились мелькающие силуэты, слышались отдалённые звуки, похожие на плач или древние песни. Это были не призраки, а пси-отголоски, вмёрзшие в сам материал корабля.

Само нахождение рядом с таким объектом было в какой-то степени опасно — «Скорбящий» был надёжным укрытием, но и идеальной клеткой — любая активность или мощный выброс энергии могли привлечь внимание...или ускорить разрушение льда. Это вынуждало Элайру быть предельно осторожной. Побег от Ордо Ксенос был необходим, но теперь она в ловушке…

Крайне отчетливо было ощущение себя археологом собственной гибели, копающимся в обломках чужой цивилизации, чтобы найти способ выжить. Страх перед Инквизицией смешался с благоговейным трепетом перед местом, в котором я оказалась.

Я не просто прячусь. Я провожу величайший эксперимент своей жизни. Моя новая лаборатория — это форпост на границе неизведанного, а я её страж, учёный и главный испытуемый одновременно. Ордо Ксенос ищет еретика. Они даже не подозревают, что их еретик уже перестал быть человеком и стал чем-то иным — одиноким демоном познания во тьме на краю галактики.

Часть 4. Алхимик, превращающий самого себя в философский камень

Все чаще и отчетливее ощущаю, как откуда-то из глубины меня рвется это уже знакомое чувство. Недостаточность. Меня недостаточно.

Работа с технологиями эльдар требовала невозможного. Мои “дефолтные” человеческие органы чувств были слепы, реакции — слишком медленны, а плоть уязвима для псионического эха и энергетических всплесков, исходящих от «Скорбящего».

Однажды, во время попытки стабилизировать жидкий кристалл эльдар, дистиллятор взорвался не привычным пламенем, а волной сжигающей нервные окончания экстрасенсорной боли. На несколько адских часов Элайра провалились в кошмар наяву, видя воспоминания мёртвых эльдар. Кто-то увидел бы лишь разлитый реагент. Но ее кибер-глаз зафиксировал саму энергетическую волну, увы, слишком поздно, чтобы предупредить.

К ней пришло ясное понимание: чтобы выжить и понять эти технологии, она должна подняться на новый уровень, должна стать ближе к машине. Стать гибридом. Ее человеческая форма стала сосудом, который слишком хрупок для знания, которое она жаждала вместить.

Но такой архиважный процесс она ни за что бы не доверила никому. Ни Векториусу, ни тем более какому-нибудь крипто-магосу. Это был личный алхимический процесс.

Лаборатория была загерметизирована. Системы переведены в автономный режим. Время замерло.

Она не использовала грубую имперскую кибернетику, а взяла за основу изящные, почти органические проводники и сенсоры, добытые из обломков эльдарского корабля, и соединила их с лучшими, самыми чистыми своими человеческими технологиями. Выбрала и настроила самые точные и острые хирургические манипуляторы ее модификации. Они были подключены к ее собственному диагностическому комплексу. Анестезия в привычном ее понимании в данной операции не присутствует, вместо нее — коктейль из стимуляторов и психоактивных компонентов, обостряющих восприятие и подавляющих болевые центры, но не отключающих их. Она должна была чувствовать каждый разрез, каждое подключение. Это была цена.

Закончив все приготовления, максимально удобно, насколько это вообще применимо к данной ситуации, Ксифос расположилась в центральном кресле, больше похожем на алтарь или пыточное устройство. На зеленоватых экранах вокруг нее проецировались схемы нервной системы, сканы мозга, карты энергетических потоков и прочая информация, отражающая ее текущее состояние.

Первый разрез. Манипулятор с лезвием из застывшей плазмы сделал его по заранее намеченной линии на виске. Крови было мало — луч мгновенно прижигал плоть. Боль была острой, чистой, информативной. Она была данью, которую плоть платила железу. Далее вживление сенсоров. Тончайшие, как паутина, проводники из психокости были введены в оптический нерв моего природного, голубого глаза. Мир на мгновение погас, а затем вспыхнул с невероятной силой. Теперь она видела не просто свет, но еще и его спектр и поляризацию, его энергетическую ценность. Слёзы из глаза стекали по виску, смешиваясь с каплями крови. Старый, зелёный кибернетический глаз был не заменён, а усовершенствован. Она вскрыла его корпус и добавила эльдарские фокусирующие линзы. Теперь он мог видеть не только тепловые сигнатуры, но и тончайшие псионические поля, ауры страха, агрессии, боли — эмоциональный ландшафт, невидимый для человека.

Самой сложной частью процесса было вживление нервного интерфейса — она подключила новые импланты напрямую к своей центральной нервной системе. Это была агония, сравнимая с поглощением моей души машиной. Тело, зафиксированное ремнями, билось в конвульсиях. Отчаянный крик рвался из ее груди, но тут же поглощался гудящим воздуховодом. Постепенно она начала ощущать, как сознание расширяется, выходя за пределы черепа, сливаясь с холодной логикой машины и призрачной поэзией эльдарской технологии.

Когда всё было кончено, она лежала, откинувшись в кресле, покрытая потом и кровью, дрожа от пережитого шока. Я жива.

Медленно поднявшись, смотрю на своё отражение в тёмном стекле экрана.

Мой голубой глаз теперь светился изнутри едва уловимым фиолетовым свечением. Зелёный кибернетический глаз пульсировал тусклым светом, как у какого-то древнего существа. От виска к уголку глаза шла изящная, почти ювелирная цепочка серебряных проводников и инкрустированных камней — шрам и украшение одновременно, символ моего преображения.

С этого момента я видела мир совершенно иначе, ни одна крупица какой-либо полезной информации не могла ускользнуть от моего внимания — тепловые следы на полу, остаточные эмоции на стенах, энергетические потоки, питающие оборудование. Тихий «шёпот» корабля эльдар теперь был не просто призрачным ощущением на периферии сознания — он был физически виден как тонкое, переливающееся сияние в воздухе.

Этот момент — не обычная модификация и простое вживление очередной аугментации. Это священнодействие, кровавый и добровольный разрыв с человечностью во имя чистого знания. Она произвела алхимическую трансмутацию своей собственной сущности, став ближе к машине, ближе к ксеносу, но при этом — более собой, чем когда-либо. Элайра-07 «Ксифос» умерла на том кресле. А поднялась с него Ксифос-Омнифлекс — уникальный гибрид, единственный в своём роде алхимик-бунтарь, чьё тело стало совершенным инструментом для познания самых тёмных тайн галактики.

Часть 5. Нет предела совершенству

Идея созревала внутри меня, как кристалл в перенасыщенном растворе. Работа с микроскопическими эльдарскими схемами требовала нечеловеческой точности. Двух рук было недостаточно. Нужна была третья. Не придаток, не стабилизатор, а полноценный, управляемый силой мысли манипулятор, способный на слаженную ювелирную работу в гармонии с уже имеющимися руками.

Именно поэтому Элайра потратила неприличное количество времени на изучение обломков эльдарских Рыцарей, их изящные, почти живые щупальца-манипуляторы. Ей претила сама мысль об установке грубого сервокогтя Механикус. Требовалась искусственная мышца, гибкая, точная и смертоносная. Внутренний голод к совершенству стал острее любой боли, которую могла причинить эта операция.

Лаборатория снова превратилась в святилище для будущей части меня. Это был не просто сбор деталей, скорее, проведение ритуала. Каркас был собран из полированной черной обсидиановой стали, добытой из сердца метеорита. Она была легкой и прочнее адамантиума. Далее я выделила и культивировала гибкие искусственные волокна, которые должны были стать живой тканью манипулятора, способной к мгновенному сокращению и регенерации, и подчиняться моим модифицированным имплантам. Самый ценный компонент — нейронный проводник, аккуратно извлеченный из мертвого эльдарского пилота. Он был не из металла, а из застывшей пси-энергии, способной слить прикосновение манипулятора с моей нервной системой.

На кончик манипулятора я установила не просто скальпель или паяльник, а мономолекулярное острие, способное резать на атомарном уровне, и микроскопический инжектор для введения реагентов прямо в сердце экспериментов.

Каждый компонент был очищен в плазме и окурен пси-ингибирующим дымом. Я не могла позволить ни крупице чужой воли проникнуть в мое тело.

Ксифос расположилась в хирургическом коконе, созданном из сплетения эльдарских энергетических нитей и стальных захватов таким образом, что правая ключица и верхняя часть спины оказываются оголены. В качестве анестезии все тот же коктейль из ясности и боли. На коже светится проекция разрезов, очерченная зеленым глазом. Манипулятор сделал первый разрез. Острота была невыразимой, но она наблюдала за операцией со стороны через проекционные экраны, как за интересным химическим процессом. Кровь была немедленно прижжена, плоть и нервные узлы запаяны.

Моментом истины стала интеграция интерфейса — тончайшие нити эльдарского проводника были вживлены в ее нервные окончания. Мир взорвался болью, но за болью последовал... шум. Белый шум вселенной. Он стих, сменившись новым ощущением — ощущением фантомной конечности, огромной, могучей и послушной.

С холодной, безжалостной скоростью хирургические руки собрали каркас манипулятора и присоединили его к интерфейсу. Гибкие искусственные волокна обвили сталь, словно живая плоть, пульсируя синхронно с ударами моего сердца.

Наиболее опасным этапом была психическая синхронизация. Закрываю глаза и сосредотачиваюсь. Приказываю новой конечности пошевелиться.

И она шевельнулась.

Не рывком, а с изящной, змеиной плавностью. Мономолекулярное острие прочертило идеальную линию в воздухе, не издав ни звука.

Элайра встает и подходит к черному стеклу экрана. Отражение было пугающим и одновременно прекрасным. Чуть сбоку, из-за плеча изящно изгибался и плавно двигался дополнительный манипулятор длиной около метра. Он был черным, с едва заметной фиолетовой биолюминесценцией по бокам, напоминая щупальце или хвост сатира из древних мифов.

Впервые за долгое время она позволила себе искреннюю улыбку. Не усмешку, а именно улыбку — выражение чистой, незамутненной радости от успешного эксперимента.

Она поднимает обычной рукой сложный многослойный кристалл, а новым манипулятором, с ювелирной, нечеловеческой точностью, начинает наносить на его грань микроскопические руны проводимости. Манипулятор был не просто инструментом. Он был продолжением ее воли.

Теперь лаборатория наполнилась новыми звуками: едва слышным шелестом мономолекулярного острия, режущего металл, и тихим, успокаивающим гулом, который издавал манипулятор, когда он был в покое, — звук, похожий на мурлыканье саблезубого кота.

Мое одиночество было окончательным. Я завершила свой симбиоз, будучи уже не просто женщиной с инструментами, а единым организмом — алхимиком и ее лабораторией, слившимися в одно целое. Любой, кто увидел бы меня теперь, увидел бы не человека, а воплощение еретического знания — прекрасное, ужасное и абсолютно свободное. Это не просто установка инструмента. Это акт слияния воли, плоти и ксеносной механики, где алхимик сам становится объектом собственного величайшего и самого опасного эксперимента.

Часть 6. Новые возможности

Мои эксперименты после трансформации перестали быть просто опытами. Они стали актами творения, декларацией войны законам физики Старой Империи, танцем с самым опасным партнером — неизвестностью.

Эксперимент 1: «Плачущий Кинжал»

Цель: создание оружия, которое поражает не плоть, а душу и разум.

Новый манипулятор с ювелирной точностью вырезает полую сердцевину в эльдарском энергокристалле, одновременно с этим Ксифос готовит реагент: смесь концентрированной скорби (пси-отпечаток, снятый с места гибели эльдарского пилота), нейротоксина и жидкого обсидиана. Напряженное техно-щупальце, дрожа от концентрации, впрыскивает коктейль в кристалл и мгновенно запаивает его мономолекулярным кончиком. Кристалл застывает, внутри него клубится черная, похожая на туман субстанция. При активации он испускает тихий, душераздирающий стон (который слышен только на пси-уровне) и выпускает луч чистой психической агонии. Жертва не получает физических повреждений — ее разум погружается в самый ужасный кошмар, который она только может представить, часто необратимо.

Присутствует некоторое ощущение, что она не просто созидает, а дирижирует этой симфонией страданий — кибернетический глаз видит пси-поле оружия, а манипулятор способен настроить его на конкретную эмоциональную частоту — страх, отчаяние, ярость.

Эксперимент 2: «Сердце Звезды»

Цель: стабилизация микроскопического фрагмента звездной плазмы для создания perpetuum mobile (вечного двигателя) малого масштаба.

В абсолютно пустой камере, защищенной пси-экранами, парит крошечная, нестабильная искра. Это сердце будущего двигателя. Вручную контролирую энергопотоки через панели управления, гася всплески. Манипулятор, невосприимчивый к жару и излучению, с точностью до нанометра наносит на сферу силы, удерживающую плазму, руны сдерживания, выгравированные острием из застывшего света. Искра перестает дергаться и начинает пульсировать ровным, мощным, золотым светом. Она становится маленьким солнцем моей лаборатории, обеспечивая ее практически вечной энергией. От нее исходит не тепло, а чистая, невероятная сила, которую я могу направлять через проводники. Теперь новая кибернетика позволяет мне напрямую ощущать ее энергетические ритмы и поддерживать хрупкий баланс. Приятно ощущать себя “повелителем” стихии.

Эксперимент 3: «Зеркало Меморис»

Цель: научиться не просто записывать, а консервировать и проигрывать сильные эмоции и воспоминания, извлеченные из артефактов или... из живых существ.

На столе перед Элайрой лежит гладкая, черная, как смоль, пластина психокости. Ее новообретенная третья конечность — идеальный скальпель, резчик и игла. Он вышивает на поверхности не линии, а нейронные паттерны, снятые кибер-глазом с древнего эльдарского шлема. Одно четкое, выверенное движение резчика манипулятора — и вот уже из руки капают на поверхность капли ее крови, смешанной с жидким кристаллом, — катализатор, который «оживляет» запись. Пластина сначала мутнеет, будто покрываясь серебристо-туманной патиной, а потом становится кристально чистым зеркалом. Посмотрев в него, ты не увидишь своего отражения, а переживешь момент ярости эльдарского воина в его последнем бою, ощутишь вкус его отчаяния, холод его ненависти. Это не голограмма. Это — эмоциональный слепок, оружие психологической войны или... самый ценный наркотик для определенных кругов.

После всех этих безумных экспериментов лаборатория больше не похожа на научную. Она похожа на лабораторию безумного бога или мастерскую артефактов Хаоса, но лишенную их хаотичности. Здесь царит мой собственный, безупречный порядок. Я не просто провожу эксперименты, я творю. Каждая мысль была острой и четкой, подобно моему новому детищу, парящему за плечом, всегда в движении, всегда наготове, являясь физическим воплощением моей гипер-продуктивности.

Моя цель — не просто выжить или спрятаться, я хочу понять саму природу реальности, смешивая материю, энергию и душу в алхимическом тигле своего разума. Приятно практиковать создание вещей, которые техноересь даже не начала описывать.