Икра в Пустоте (джен)

Лондон был другим. Пустым, глухим, обессиленным, как человек после болезни. Магия исчезла семь лет назад — не ушла, не была украдена, а именно исчезла, растворившись в воздухе, будто больше не имела права существовать. После Последней Битвы на Хогвартс рухнула не только Тьма, но и вся система магии как таковая.

Гермиона Джин Грейнджер проснулась, как всегда, в 05:43. Без будильника, без чар, просто по старой привычке, выработанной за годы страха. На прикроватном столике лежал томик “Уголовного кодекса Великобритании”, закладка торчала из главы о пропавших лицах.

Она встала, сварила себе чёрный чай и включила радио — не магическое, обычное. Из динамика шептало что-то о новом акте парламента и забастовке водителей автобусов. Волшебники, бывшие волшебники, давно уже растворились в обществе магглов, носили костюмы, платили налоги и учились водить машину. Всё, что осталось от великой эпохи, — татуировки, шрамы и воспоминания, от которых хотелось выть в подушку.

Гермиона работала детективом в Специальном отделе дел по исчезновению. Отдел создан Министерством внутренних дел Британии, но курировался бывшими аврорами, теперь официально "советниками по безопасности".

На стене её кабинета в Сохо висела карта — не магическая, а просто бумажная. На ней были воткнуты десятки красных булавок — места, где исчезали бывшие маги. Они исчезали не внезапно, как при аппарировании, а... медленно. Сначала начинались провалы в памяти. Потом исчезали фотографии с их участием. Потом соседи забывали их лица. А потом — ничего. Пустота. Ни документов, ни воспоминаний, ни следов ДНК.

Последний случай был другим.

Он исчез за одну ночь.

Гарри Поттер. Герой. Символ. Человек, уничтоживший Волан-де-Морта и спасший магический мир. Исчез 12 сентября 2025 года из квартиры в Вест-Хэме, где жил последние три года в уединении. Следов не осталось. Никто его не видел после этого дня. Даже Джинни — бывшая жена, теперь преподаватель английского языка в частной школе — утверждала, что его вещи остались, но сам он просто... исчез.

Гермиона посмотрела на снимок Гарри, прикреплённый к делу. Чёрно-белый, слегка размытый — камера наблюдения с улицы. Он выглядел усталым. Седые пряди, щетина, взгляд, потерявший остроту. И всё же — это был он. Последний живой символ магии.

Она не верила в случайность.

Собрав бумаги, Гермиона вышла на улицу. Осень в Лондоне была вялой и сырой. Зонт она не брала — её не пугал дождь. Дождь был настоящим. Единственным настоящим.

Квартира Гарри находилась в доме конца XIX века, обветшалом, с облупленной лепниной и кривыми лестницами. Её встретил охранник — Джозеф Мартин, бывший слизеринец, теперь — пенсионер с собакой и фляжкой виски в кармане.

— Мисс Грейнджер, — кивнул он, открывая дверь. — Всё осталось как было. Только запах… будто тут кто-то давно мёртв.

— Или давно не жив, — прошептала она.

Комната Гарри была удивительно аккуратной. Книги по психологии. Письма Джеймсу — сыну, которого он навещал раз в месяц. Записи на магнитофоне: его голос, размышляющий о мире без магии, о вине, о бессмысленности героизма.

Но был один предмет, который не вписывался в картину.

На столе лежала палочка.

Невозможно. Палочки давно стали бесполезны. После магической Катастрофы 2018 года они были не более чем сувенирами. Но эта — пульсировала. Незаметно, едва уловимо, но Гермиона почувствовала.

Она протянула руку. Прикоснулась.

И мгновенно провалилась в темноту.

Она стояла на мосту. Ночной Лондон сиял огнями, но был мёртв. Ни людей, ни звуков, только она и фигура в чёрном плаще. Он повернулся. Лицо — наполовину сожжённое, наполовину знакомое. Это был он. Гарри. Но его глаза были не его. Чёрные, без зрачков. Он поднял руку, и голос, чужой, холодный, сказал:

— Магия не умерла. Она спряталась. Под землёй. Внутри нас. И теперь она хочет вернуться.

Гермиона задыхалась. Воздуха не было. Только ужас. И шёпот, льющийся отовсюду:

"Верни нас... или умрёшь одна..."

Вскрик. Резкий вдох. Она снова в комнате. Палочка — на полу. Запись магнитофона трещит, будто перемоталась сама. И снова — голос Гарри:

— Если ты это слышишь, Гермиона, значит, я проиграл.

Она сидела, молча, долго. Ночь уже опустилась за окном. Но в груди горел знакомый огонь — гнев, жажда понять, отвращение к неизвестности.

Магия исчезла? Нет.

Она просто изменила форму.

И она хочет обратно.

В подземелье старого театра на Брик-лейн пахло плесенью, мокрой кожей и чем-то древним, наполовину забытым. Гермиона шла по узкому проходу, в котором капала вода с потолка, не замечая влаги, что стекала по её пальто. С каждым шагом она чувствовала, как напряжение в груди сжимается, как будто что-то невидимое готовилось узнать её имя.

Театр «Орфей» был закрыт ещё в 2009 году — магглы считали, что здание аварийное. Но в реальности он был ещё одним «мерцающим» местом — местом, где магия не умерла полностью, а лишь затаилась. Таких мест по Британии осталось немного. Не светились, не пульсировали, не искрились, как раньше. Но чувствовались. Если ты знал, как слушать.

— Пароль? — раздался голос, как будто из самой стены.

Гермиона вздохнула.

— «Люмос, и будет свет».

Щелчок. Панель в стене отъехала в сторону, обнажая старую лестницу, ведущую вниз. На её ступенях кто-то сидел, скрестив ноги и держа на коленях механический фонарь.

— Ты опоздала, — произнесла женщина с густыми чёрными кудрями и татуировкой в виде летучей мыши под глазом. — Мы думали, ты не придёшь.

— Я не "мы", Луна. Я — я. А ты, кажется, всё ещё играешь в клуб таинственных ведьм.

Луна Лавгуд усмехнулась, но не сердито. С тех пор как магия исчезла, она изменилась. Больше не витала в облаках, не говорила о снарглопах и мизлозубах. Теперь она читала уголовные сводки и собирала странные артефакты из развалин Хогвартса.

— Гарри жив? — спросила Луна.

— Не знаю. Его сознание... оставило след. Магический. Я видела его. Или то, что от него осталось.

— Тогда тебе нужно говорить с Огневодами.

Гермиона сжала губы.

— Я думала, их не существует.

— Всё, что осталось от магии, существует только в невозможном. Ты ведь знала, что рано или поздно придёшь ко мне.

Зал под театром был похож на катакомбы древнего монастыря. Люди — не больше двух десятков — сидели на каменных скамьях, кто-то кутался в шерсть, кто-то шептал заклинания, не надеясь на эффект. На стенах — символы, вырезанные вручную: руны, алфавиты, знаки, которые больше не работали. И всё же — они их писали.

— Это последние, кто помнит, — сказала Луна. — Те, кто отдал магии часть души. Иногда они слышат её голос. Сны. Галлюцинации. Иногда — находят что-то большее.

— Палочка Гарри... среагировала. Я её коснулась — и... Я видела его. Видела магию.

— Ты пережила отголосок. Не ты первая. Но ты — первая, кто пришёл не за ответами, а за борьбой.

Луна провела её к центру зала. Там сидел мужчина с повязкой на глазах. Возраст неопределённый. Черты лица — будто вырезаны ножом. Он поднял голову, как будто чувствовал, а не видел.

— Это она? — спросил он.

— Это Гермиона Грейнджер, — сказала Луна. — Та, что носила знание как меч.

— Тогда, — сказал он, — пусть услышит правду.

Он говорил долго. Медленно. Как сказитель в ледяной пещере.

Магия не исчезла. Её вырвали из этого мира. Кто-то или что-то сорвало корни. Мы — остатки системы, отброшенные, но не сломленные. Мы — Огневоды. Храним Искру. У каждого из нас она в чём-то своём: старой палочке, голосе, предмете из детства, сне. Но Искра — не наша. Она ищет путь обратно.

Последние три месяца начались признаки возвращения. Маленькие эффекты: зажившие раны, поломанные часы, идущие снова.

А потом — Гарри.

— Он знал? — спросила Гермиона.

— Он был первым, кто почувствовал ворота. Места, где ткань между мирами становится тоньше. Он вошёл. Один.

— И?

— Что-то пошло не так. Или слишком правильно. Его сознание частично заперлось в отголоске, в палочке. Его тело — может быть мёртвым, а может быть не в этом мире.

— Как его вернуть?

Огневод замолчал. Потом, с болью в голосе:

— Нужно найти Точку Сбоя. Место, где магия умерла. Не метафора. Буквально. Там, где она была перерезана. Только через неё можно вернуть Гарри. И... всё остальное.

Гермиона выпрямилась.

— Где она?

Луна посмотрела на неё с неожиданной жалостью.

— Мы не знаем точно. Но у нас есть один свидетель. Он был там. Он умер, но его разум... остался.

— Как это возможно?

— Его зовут Драко Малфой.

Тишина в зале стала плотной, как снег.

— Малфой мёртв уже пять лет, — тихо сказала Гермиона.

Луна не ответила сразу.

— Не совсем. Он... не уходит. Его сознание закрепилось в вещах. В зеркале. И оно ждёт.

— Ждёт кого?

— Тебя.

В тот вечер Гермиона возвращалась домой, не чувствуя ног. Прошлое не отпускало, будущее — не существовало, а настоящее было только одной вещью:

Поиском магии.

Они нашли зеркало в подвале старой усадьбы, что когда-то принадлежала роду Малфоев.

Имение было продано магглам десять лет назад, но никто в нём так и не поселился. Каждый покупатель уезжал в ту же ночь. Дом стоял, как забытая руна — осевший, наклонённый, живой в своей смерти.

Гермиона вошла первой. За ней шёл Джозеф Мартин — бывший охранник, теперь союзник. Луна осталась в театре, чтобы удерживать круг Огневодов — магический якорь, хоть и бесполезный без магии, но важный как ритуал. А ритуалы, как она сказала, иногда — всё, что у нас есть.

Подвал встретил их холодом, который не ощущался кожей, но проникал в позвоночник. Там, за старыми ящиками, в каменной нише, стояло оно.

Зеркало. Обугленное, но не разбитое. Рама — из чёрного железа, поверхность — не стеклянная, а туманная, как поверхность воды в мороз.

Гермиона смотрела на своё отражение — но не узнавала его. Лицо было другим. Старше. Жестче. С глазами, в которых спал огонь.

— Малфой, — прошептала она. — Если ты там… скажи мне, где Точка Сбоя.

Тишина. А потом — вспышка.

Отражение вздрогнуло. Глаза — другие. Лицо — тонкое, бледное, искажённое болью. Драко Малфой.

— Грейнджер, — раздался голос, не голос. Он не звучал, он срезал воздух. — Ты пришла всё же. Я ждал тебя. Хотя, честно говоря, надеялся, что не придёшь.

— Где Гарри?

— Внутри. За гранью. Он пытался открыть Точку — в одиночку. Но она открылась изнутри, не снаружи. И забрала его. Почти полностью.

— Я хочу пройти.

— Пройти — значит разрушить. Сама себя. Магию не вернуть, не перезапустить, не воскресить. Она изменилась. И теперь требует другого. Ты должна стать проводником, Грейнджер. Каналом. Но цена...

— Я знаю, — перебила она. — Я всегда знала, что в конце я буду одна.

Он усмехнулся — грустно, по-драковски.

— Ты удивительная, Грейнджер. Даже в смерти я это признаю.

И зеркало раскрылось.

Не разбилось. Не исчезло. Просто начало вбирать в себя свет. Пространство искажается. Джозеф отступает, глаза в панике.

— Назад, — сказала Гермиона.

— Ты не вернёшься, да?

— Не факт, — сказала она. — Но если я останусь — кто-то другой однажды придёт. И найдёт меня.

Прыжок через грань — не падение и не движение. Просто — переход.

Тьма.

Звук, как будто вселенная шепчет твоё имя.

Свет — везде и нигде.

Тени прошлого: Рон. Джинни. Северус. Невилл.

И Гарри.

Он сидел на обломках Хогвартса — точной копии, но выжженной. Всё в пепле. В воздухе пепел, на коже пепел, внутри — тоже.

— Гермиона, — сказал он. — Ты пришла.

— Конечно пришла. Дурень.

Он смеётся. Слёзы в глазах. Он держит палочку — ту самую. Последнюю.

— Я не могу уйти. Если я уйду — это всё исчезнет.

— Это всё — иллюзия.

— Нет. Это… ядро. Место, где магия была разорвана. Я — якорь. Меня вытянула не ошибка. Выбор. Я выбрал стать заплаткой. Ценой — стал тенью.

Она протянула руку.

— Тогда позволь мне быть второй.

Он качает головой.

— Если ты присоединишься — ты тоже исчезнешь. Мы станем частью этого. Не живыми. Не мёртвыми. А чем-то другим. Нитями.

— И магия вернётся?

— Она начнёт. Медленно. Через других. Через предметы. Через воспоминания.

Она смотрит на него. И знает — это не ложь. Это не счастье. Но это смысл.

Она улыбается. Первый раз за много лет.

— Знаешь, Гарри... Я скучала по тебе.

Он берёт её за руку.

— Я знал, что ты найдёшь путь.

И мир начинает разворачиваться.

Спустя шесть месяцев.

На вокзале Кингс-Кросс, в час пик, маленькая девочка на мгновение исчезает в толпе — и появляется на другой стороне платформы.

Её мама кричит — а потом замирает.

На мгновение — в воздухе сверкает искра.

В министерском архиве, одна из папок начинает переплетаться заново — слова на мёртвой бумаге вспыхивают знакомым почерком.

А где-то в подвале старого театра «Орфей»

— зеркало больше не пустое.