Снова (гет)

— Как же мне нравятся твои волосы. — Слова с трудом собирались в предложение, а паузы между ними выдавали, что Константин явно перебрал. Он мог и промолчать: почти благоговейный трепет, с которым он касался разметавшихся по спине де Сарде прядей, говорил больше любых слов.

Де Сарде, слегка прогнувшись в пояснице, откинула голову назад, сделала глубокий вдох и не спешила выдыхать, боясь спугнуть момент. Перед глазами всё плыло не то от дрянной выпивки, не то от близости Константина. Тело предательски отзывалось на каждое его прикосновение, заставляющее мурашки сбегать вниз по позвоночнику, а сердце замирать, выдавая её истинные чувства. Хотелось, чтобы время остановилось, перестало существовать. Исчезло всё, кроме этой дешёвой комнатки в постоялом дворе, как если бы она была их убежищем, способным оградить от всего мира, от запаха смерти и болезни, царящей снаружи, от всех интриг. Внутри де Сарде всё кричало, разрывалось надвое. Одна половина требовала прекратить всё немедленно. Не стоило давать лишний повод для пересудов — их и без того хватало. Стоит только оступиться — и это используют против тебя. Другая половина отчаянно желала, чтобы Константин переступил черту дозволенного, пошёл дальше. Выбрал её, а не продажную девицу. Плевать — всё равно будут говорить. Уже говорили. Как будто они первые: будь на то воля дяди и политическая выгода, никто бы даже не взглянул на их родство — подобные союзы были не такой уж редкостью.

Утром, когда хмель окончательно развеялся, оставив за собой сладкий привкус стыда, де Сарде взяла в руки клинок Константина и прядь за прядью обрезала волосы, чёрным шелком рухнувшие к её ногам. Вышло неровно, разной длины — она не станет больше искушать его. Это в этот раз он был слишком пьян — просто заснул, уронив голову ей на колени.

Многим позже, когда на чужих берегах Тир-Фради раскрылась правда, руки де Сарде дрожали — они не родственники, никогда ими не были. Внутри всё горело от злости и бессилия. Почему именно теперь? Почему, когда он умирает? Сколько времени они потратили впустую. Де Сарде обняла того, кого ещё совсем недавно считала кузеном: Константин уткнулся лбов в её плечо — он едва стоял на ногах, а кожа пылала жаром болезни. Он что-то бормотал, даже пытался шутить, но де Сарде не слушала. В голове крутилась лишь одна мысль: она должна найти лекарство. Должна спасти его. Потому что без него не существовало ни её, ни их.

Мнимое исцеление превратилось в кошмар. Константин, обретя связь с островом, обезумел, возомнив себя новым богом. Он захватывал остров, искажая его, подчиняя. Дни стали темнее, а ночи тревожней. В лесах, где прежде таился покой, теперь обитал страх. Константин хотел разделить этот новый мир с ней. Он протянул её клинок — тот самый, — но де Сарде медлила, неуверенно сжимая его в ослабших пальцах, словно в её руках оказалась вся тяжесть мира. Больше всего на свете ей хотелось полоснуть себя лезвием по ладони и заключить союз, разделив безумие Константина на двоих. Мир слишком долго не принимал их, пришло время услышать собственное сердце — она так привыкла выбирать не его. Де Сарде сделала шаг навстречу, посмотрела в его глаза — теперь белые, почти незнакомые. Ещё ближе. Она сильнее сжала рукоять клинка и сделала выпад вперёд. Быстрый, чтобы не успеть усомниться в собственном выборе. Константин смотрел на неё. Без злости. Будто не сознавал, что произошло. Де Сарде смотрела в ответ и больше всего боялась увидеть в его глазах прежнего Константина.

Всё кончилось почти мгновенно.

Де Сарде легла на спину, совсем рядом. Пальцы нащупали волосы Константина — уже холодные, влажные, как трава на рассвете. В нём больше не было тепла. Не было жизни.

Де Сарде смотрела в небо. Без слёз. Не моргая.

Облака плыли медленно, казалось, и не здесь вовсе, и де Сарде почти не дышала.

Она выбрала не его.

Снова.