Всё отдать за свободу, и вскоре сделать весь этот мир своим (гет)

Тусклые лучи скупого ноябрьского солнца выглянули из-за тяжёлых серых туч, которую неделю нависавших над округой, и заскользили по стенам замка, заглядывая в стрельчатые окна. Один такой луч проник и в окно спальни с пятью кроватями под одинаковыми красными балдахинами. В воздухе плясали пылинки, переливаясь и кружась. Все балдахины были задёрнуты, не позволяя назойливому, хоть и совсем слабому лучу, разбудить обитательниц комнаты раньше времени. В конце концов, шестой курс — не шутки, и нагрузка у всех была большая, вне зависимости от выбранной специальности. Впрочем, все девушки за исключением одной, проживающие в этой комнате, выбрали одну специальность, но об этом разговор пойдёт позже.

Несмотря на то, что все кровати были одинаковыми, обстановка вокруг каждой из них могла многое рассказать о хозяйках.

Например, две кровати друг напротив друга, наиболее удалённые от входной двери, явно принадлежали полным противоположностям.

Возле первой была прислонена к стене внушительных размеров бита, а на полу лежала смятая спортивная форма. Тяжёлые ботинки были брошены как попало. На тумбочке валялся раскрытый комикс, а рядом тикали массивные, похожие на мужские, наручные часы.

Со второй кровати сполз на пол чёрный чулок, отороченный кружевом. Рядом с ним угадывался журнал «Ведьмин досуг», раскрытый на статье «В чём заключается женская сила». Тумбочка была заставлена всяческими флаконами, и здесь же лежал ярко-красный футляр с губной помадой.

Две следующие кровати тоже привлекали внимание.

Одна из них, судя по всему, принадлежала личности в высшей степени творческой. Это было видно хотя бы потому, что балдахин из красного штофора был разрисован красками. Ткань пестрела изображениями фантастических рыб, разномастных ракушек и водорослей. Рядом с кроватью, на тумбочке и на полу, стояло несколько банок с сушёными травами всех цветов и ароматов. Среди всего этого бардака грустно лежало плюшевое существо неопределённого вида — нечто бледно-сиреневое и ушастое, с одним глазом из стеклянной бусины, а вторым из зелёной квадратной пуговицы. Ящик тумбочки был выдвинут, и в нём беспорядочно лежали обрывки записей и наклеенные на бумагу образцы растений.

Возле кровати напротив тоже можно было разглядеть гербарии, но они находились в полном порядке и даже были помещены под стекло. Беспорядок создавали только пара шерстяных носков под самой тумбочкой и недопитая чашка кофе, наполняющая комнату ароматом каштана.

Около последней кровати, расположенной ближе всего к двери, высилась стопка книг. Здесь были не только школьные учебники, но и несколько романов, включая те, о которых редко слышали в стенах замка. На тумбочке же не было ничего лишнего — только значок старосты и самая обыкновенная фотография: рыжеволосый кудрявый мужчина в очках и пёстром свитере обнимал за плечи хрупкую высокую блондинку с длинным подбородком, а рядом сидели две девочки лет десяти-двенадцати, одна из которых была похожа на папу, а вторая на маму.

Такое зрелище представляла собой женская спальня шестого курса в Гриффиндорской башне. Учебный год начался всего два месяца назад, но эта комната уже успела снова стать домом для всех пятерых девушек. Впрочем, она и так была их домом, как и вся школа. Им оставалось совсем немного до вступления во взрослую жизнь, и каждую это одновременно и страшило, и приятно волновало. В конце концов, времена были неспокойные. Стоял ноябрь 1976 года. В любой момент могло стать необходимым примкнуть к рядам тех, кто стоял за правду. И каждая надеялась, что её вклад сыграет роль и будет немаловажен для восстановления справедливости.

На левой кровати у окна зашевелилось одеяло, и вскоре девушка с длинными тёмными волнистыми волосами села, облокотившись на подушку, и взяла в руки зеркало с тумбочки. Недовольно поморщившись, она взяла расчёску и принялась приводить в порядок растрепавшиеся после сна локоны.

— Всем доброе утро, — поздоровалась она, оглядывая комнату.

Это была Марлин МакКиннон, первая красавица факультета, если не всей школы. На её приветствие откликнулись почти сразу — изрисованный полог откинулся, и из-за него выглянула девушка, которую, скорее, ещё даже можно было назвать девочкой из-за очень маленького роста и совсем детского лица, которому придавали удивлённое выражение большие глаза чуть навыкате.

— Доброе утро, — она пошарила руками по одеялу, а потом свесилась с кровати и подняла с пола мягкую игрушку, — ой, вот ты где… Опять я тебя потеряла!

Марлин снисходительно улыбнулась. Пандора Элевтериади у всей комнаты вызывала умиление своей инфантильной эмоциональностью. Над ней часто по-доброму подшучивали, и оберегали как младшую сестру.

— Он у тебя, наверное, во сне ходит, — заметила Марлин, всё ещё распутывая волосы.

— Наверняка! Знаешь, я почти уверена, что он живой на самом деле. И всё-всё понимает, — Пандора любовно погладила вытертый сиреневый плюш, — просто не говорит, потому что игрушки уверены, что если мы узнаем, что они живые, то заставим их работать… Так глупо! Я бы с ними подружилась.

Она поднялась с кровати и перебралась к Марлин, не выпуская из рук игрушку. В этот момент напротив них открыла глаза Мэри Макдональд и сонно нахмурилась.

— Какого чёрта вы в такую рань, — проворчала она, беря с тумбочки часы и вглядываясь в циферблат, — а, уже девять… Ладно, тогда спасибо. Мне как раз скоро надо идти.

Мэри с третьего курса занимала должность загонщика в факультетской команде. На эту позицию редко брали девочек, но она смогла доказать всем, что достойна, и что биту держать может не хуже парней.

Она слезла на пол и принялась искать детали спортивной формы.

— Я вижу один твой носок, — сообщила Пандора, — Марлин, а я вот думала перед сном, как было бы здорово вывести такой вид существ, которые могли бы искать носки. Вроде нюхлеров, но они пусть себе охотятся за блестящими предметами, а я бы вывела отдельный их подвид, и они бы искали мелкие предметы, которые всё время теряются. Носки, очки, заколки для волос…

— Чувствую, для нашей комнаты это будет особенно полезно, — ответила Марлин и отложила расчёску, — как думаешь, успеешь их вывести раньше, чем мы закончим школу?

— Чтобы научить его искать что-то в нашей комнате, потребуются годы, — мрачно заметила Мэри, одеваясь, — надо будет начинать с чего-то попроще. Например…

— Например, со свалки, — зевнула рыжеволосая Лили Эванс и села, поджав ноги и завернувшись в одеяло, — да… Нам тут уборка не помешает, пока Пан не вывела своих чудо-нюхлеров.

— Однажды я их обязательно выведу, — пообещала Пандора очень серьёзным тоном, — а пока да, ты права… Хотя я точно знаю, где у меня что.

— Давайте хотя бы каждая сделает так, чтобы её бардак не переползал на территорию других, — предложила Лили и поправила свою стопку книг.

— Займусь после тренировки, — пообещала Мэри и торопливо вышла из комнаты, невольно хлопнув дверью так, что от этого проснулась последняя обитательница комнаты — Алиса Макмиллан. Она вздрогнула от громкого звука и открыла глаза.

— Фррр… Чего у вас тут?

— Планы на то, чтобы навести порядок. Несбыточные, я так полагаю, — сообщила Марлин и принялась красить губы.

— К шестому курсу, наконец, собрались? Здорово, — рассмеялась Алиса, перемещая недопитый кофе с пола на тумбочку, — готово.

Лили устало вздохнула. Должность старосты призывала к порядку, но видимо, на комнату он не распространялся. Но всерьёз обижаться на подруг из-за такой ерунды было не в её правилах. Тем более, даже хаотичная Пандора подошла к своей кровати и принялась заталкивать обратно всё, что норовило вывалиться из ящика, чтобы можно было его хотя бы задвинуть. На Лили она посмотрела виноватыми глазами и подойдя, крепко обняла её. Лили погладила её по волосам, очень длинным и очень спутанным. Ну как можно было сердиться на неё? Да и бардак в комнате же совсем не влияет на успехи факультета.

— Ладно… Пойдёмте, что ли, вниз, — улыбнулась Лили, отстраняясь от Пандоры и принимаясь одеваться.

Новый день в Хогвартсе начинался.