Как по молитве жука крепость спаслась (гет)

Не бывает, вы говорите? Но мы попробуем...

У всякого храма есть история, сказывающая о людях добрых, да событиях великих, коих стены церквей русских видели множество огромное. Об одной нашей церкви Белогорской, что каменная, сказ и будет.

В 1774 году один добрый, да несчастливый человек с соратниками своими не с добром прийти сюда изволил, да по милости Господа от насилия отказался. Велика та история, велики дела Божии, да молитва святая.

Особливо отметим, что явлена была Воля Божья через самых мелких жителей земли нашей, через коих было людям вразумление великое. Не даром на въездных воротах надпись памятную соорудили, молодым в наставление:

«На нашей крепости живет жучиная семья. Большого старого жука не видно каждый день, но ранним утром на заре поклоны он кладет. Запомни крепко, человек, молитву всех жуков: “Пусть будет крепок дом родной. Пусть не прольется кровь”»

Что творилось тогда в землях наших, так до сих пор подумать страшно. Жил тогда в нашей крепости Петр Андреевич Гринев, чей достопочтенный родитель, помилуй его Господь, желать изволил, чтобы сын возлюбленный военную науку постигал, после чего Петр Андреевич к нам попал и добропорядочно отцовскую волю исполнять принялся. Не ведает человек Божьей воли о себе, угодно было Господу через это судьбу Петра Андреевича устроить. А тут, надо же, прости Господи, какая беда: изволили добрые люди мятежи творить и других добрых людей убивать, да грабить, а называл себя предводитель ихний государем, вот вам крест, называл, через что большое смятение вышло. Впрочем, он давно покаялся, наказание снес, прощен милосердно и постриг принял. Дивен мир Божий.

Матушка драгоценная, Василиса свет Егоровна, накануне беды плохим предчувствием маялась и цельную ночь акафисты Пресвятой Богородице читать изволила. Когда же через людей добрых ей правда страшная открылась, они с мужем переговорили коротко и так Иван Кузьмич речь вел:

— Душа моя, нынче такое время, разве что Господь нас окаянных помилует: не знаешь, в какой ближайший день предстанешь. Смерти не боюсь, а страшусь, что жизнь моя грешная смердит перед Господом. Надобно, чтобы батюшка, отец Герасим водосвятный молебен служил. Зови-ка, сердешная весь двор на службу к покаянию глубокому, ибо беда у нас страшная и пусть все друг другу обиды прощают, да кланяются. А там, как Господь нам даст.

Отвечала ему верная супружница:— Изволь, свет очей моих, раскаяние мое глубокое принять, да не гневаться. Виновна если в чем, прости Христа ради.

И были между ними сцены неписанные, с рыданиями горькими.

Долго в тот день вечерня шла, уж давно солнце село, а отец Герасим все исповедовал. Каялись люди в намерениях страшных, в прегрешениях, плакали горько, да иконы целовали. Всенощная в радости прошла, с вниманием сердечным. Так всегда служба благость и успокоение сердцу дает.

А между тем, блаженной Авдотьюшке откровение было, что на стене крепости нашей молился усердно старый жук —патриарх семьи жучиной и печалился горько: «Не дай Бог война, неразумные люди кровь прольют, крепость порушат, а тут невестка — жучиха молодая кладку отложила, вот горето, куда молодой семье деваться?».

Страшный день настал. Машенька, доченька слезами заливается:

— Боюсь, батюшка, сатане нынче победа выйдет, жатву из душ соберет.

— Молись, дочь, Господь с тобою.

Молилась Машенька, глядь, а на иконе Казанской Божьей Матери жук сидит, вот окаянный. Уж она на него и платочком махала, и молитвенником замахивалась, а он, негодный, на Лике Пресвятой Богородицы пристроился, и никак не согнать, по иконе-то не ударишь.

Говорит тогда батюшке: «Не с оружием, а с иконами надо к добрым людям выйти. Господь через мелкую тварь Божью, Волю Свою сообщает»

Не поверил отец, кричит, ругается: «Умом ты тронулась, родимая!»

Тут, только глянь, дядька Петра Андреевича, Савельич до барской милости проследовал и в ноги бросился: «Не извольте, Ваша светлость, гневаться, а извольте дочери послушаться: умирать, так по-христиански»

Махнул Иван Кузьмич рукой: «На все Божья Воля», перекрестился размашисто, взял в иконостасе большой Образ Спасителя во Славе Его, жене дал Казанскую икону Божьей Матери, а Машеньке Николая Угодника в ейные руки. Так и отправились, родимые, да запели: «Царице моя Преблагая, Надеждо моя Богородице...», а жук-то вперед процессии полетел. И такая горячая вера у них была, что сердцем плачешь. Вышли, прямо у стены крепости стали и видят: стоят супротив добрые люди, пушки заряжают, саблями машут, а они знай себе поют. Хотел один добрый человек из пушки картечью стрелять, а только рой бабочек и вылетел: смотрел тогда зверем лютым, да ругался понепристойному. Тут-то диво-дивное и случилось. Стали люди добрые, мятежники один за другим на колени опускаться, креститься, да плакать горько. И тут сам предводитель их, в красном кафтане, горше всех зарыдал в голос: «Господи, не дал, милосердный, греху случиться». И заплакали все. А на кафтане предводителя жук сидел большой. И поняли люди, что жуки-то мудрее их оказались, к миру призвали.

По милости Божьей кровь не пролилась и стали мятежники в намерениях и делах каяться. Кто сбежал, о тех Господь ведает, но предводитель ихний и самые верные соратники его от сердца покаялись и властям сдаться пообещали. С тем и в обратный путь двинулись, а обитатели крепости им почти все и отдали, что у самих было: и пропитание, и одежду, и иконы в окладах и в дорогу их крестили.

Не скоро в тот страшный день люд честной в соображение пришел, видано ли дело: сколько крепостей Пугачев разгромил, сколько людей погубил, а в Белогорской крепости чудо покаяния явлено было по молитве людей грешных, да всяческой твари Божьей.

Дивна была встреча Василисы Егоровны с матушкой, Акулиной Памфиловной:

— Жива, родимая! ...

— Жива...

Плакали обе, а потом лампадку жгли у иконы Царицы Небесной.

Опосля того было: Савельич-то, удумал вновь с поклоном к барской милости, да молвит: «Господин мудрейший, не изволь гневаться, а дозволь говорить: надобно сейчас церковь новую заложить прямо на месте, где пушки стояли, а святить вели в честь иконы Казанской Божьей Матери, вот тебе крест святой — так чувствую, Христом Богом молю: последние деньги на то истрать, помогай тебе Господь Бог и Святые Угодники».

Делать нечего, набрал Иван Кузьмич камешков, да изволил дойти к месту, где судьба решилась. Отмерил шаги по памяти, камушки горкой сложил: быть святой церкви, всем народом построим!

А в жучиной семье, как блаженные люди сказывали, праздник гулял на закате: «Живы! Дом цел!» и справили молодой жучиной семье новоселье.

И бормотал Иван Кузьмич в тиши ночной, в опочивальне: «Могут ли жуки молиться, разве ж у них ум есть?» А жена ему и ответствовала: «Экий ты, родимый, глупец, что ж тебе ум, молитва-то она от самого сердца, от души идет».

А что же Швабрин — подлец, который над Машей издевался и на сторону противника первым перешел? — Думали, бежал. Но, несчитый его опять принес, явился. Раскаяние не мелькало даже. Однако, на радостях о нем позабыли, так и ходил, сам себе опостылел.

Чудесным утром предпраздничного дня Мария Ивановна с Василисой Егоровной гулять изволили. Свеж и чист был утренний воздух, церковь новая начинала строится, материал намедни привезли, и тут Маша картину невероятную узрела: на стене родимой крепости семейство жучиное в два ряда выстроилось и крест образовало. «Матушка! — заголосила тогда, — Жуки в канун Праздника Господа славят!».

Появился тут откуда ни возьмись, Швабрин унылый, людям посмешище, самому себе укорение и ну куролесить:

«Медом, наверное, мазнули ради шутки, вот жуки и собрались. Всякому явлению разумное объяснение полагается, но где женщинам понять...».

А Мария Ивановна и говорит ему поучительно:

«Постыдились бы Бога, сударь. Видно, у Вас ни чести, ни совести не имеется. Как Господу-то было угодно сердце Ваше черное открыть — Вы мне теперь и вовсе противны: за отказ в браке убить готовы и на подлость пойти».

Говорила ему тогда Василиса Егоровна:

«Вот что, сударь любезный: вот Вам Бог, а вот Вам порог и куда Вашей душе угодно, туда и отправиться извольте. С людьми ли, аль со зверьми жить станете, нам неведомо, а только здесь Вас видеть не можно».

В сей момент раздался звон колокола и долго звонили, тепло да нежно. Жуки по своим жучиным делам отправились, будто до того колокол предвещали, а Швабрин сгинул куда-то, больше его в крепости не имели чести видать, да об том не шибко печалились. Впрочем, потом пришло замудренное письмо от него, кажись, жив-здоров, Бог ему судья.

Пугачев с несколькими соратниками явились в Оренбург к самому губернатору сдаваться, к удивлению там великому. Остальные бежали, кто куда, о многих один Бог ведает, какая участь их постигла. Добровольно сдавшиеся в тюрьму, были в нее отправлены по закону, и, говорят, сам Суворов контролировал отправку Пугачева, а может врут добрые люди. Узнав о событиях в Белогорской крепости, многие дворяне ездили писать прошение на высочайшее имя о смягчении участи мятежников.

Бывший душегуб Емельян Пугачев в камеру попросил свечку, Библию и икону Казанской Божьей Матери. И такая была ему милость Божья, что из камеры колокольный звон каждый день слышал. Василиса Егоровна, как родного его в тюрьме навестила, привезла ему молитвенник, пропитание, вещи, книги душеспасительные, а в числе прочего привезла жука в шкатулочке. «Тот самый?» — «Да кажись внук. А может и правнук, кто его разберет, а только из той породы».

Мария Ивановна теперь жена мужняя, первым делом замуж за Петра Андреевича вышла, люб он ей, да и она ему несказанно. Хорошо живут, родителей почитают, а сынапервенца Емельяном назвать пожелали, потому как есть на свете милосердие и прощение, и покаяние. Церковь Белогорскую всем миром строили белокаменную, как материал подвозили, так от радости плакали люди, а для росписи из Уфы иконописцы приезжали.

Вышел Пугачев из тюрьмы досрочно, и просил сердешно послушником в монастырь ему дозволить. Писал и Ивану Кузьмичу, и Василисе Егоровне, и всем, что Божьей милостью удостоился послушания во дворе монастырском трудиться и счастлив безмерно. А в келье у него, на подоконнике, в коробочке живет жук, которого крошками от пирога кормит, да молитвы читают вместе. Иноки и настоятель в письме прибавить изволили, что ничего раб Божий в постриге Николай, не просит, а только Псалтырь читает день да ночь и перед Казанской иконой Божьей Матери поклоны кладет. А день тот, когда пришли в Белогорскую крепость, как сущий день рождения свой отмечает, таково душа его переменилась.

Петр Андреевич с дорогой женой на природу часто выезжать изволят, где повторяет он ей трепетно и плачет: «Экий я идиот был, право, Машенька. Все мне в жизни не нравилось, всем был недоволен. Родителям грубил, над Савельичем, — представь, — издевался. Посмотри, родная моя, каждая травинка, каждый листок совершенен. Это любой жук знает. Я выходит глупее жука был...»

Сказывают, в жучиной семье нынче подросло десятое поколение, лапками шевелит, а на стене крепости батюшка Герасим с матушкой Акулиной Памфиловной соорудили и закрепили для них домик. Потому что любовь побеждает смерть, а об том и сказ.