Боги тоже влюбляются (гет)

От лица Локи

Асгард. Как же я устал от этого золотого блеска. От вечных заздравных речей, от набивших оскомину подвигов, что повторяются из века в век. От Одина, что с высоты своего трона вечно наставляет, и от Тора, который чуть что размахивает своим молотом. Да, мне нравились интриги, но и они стали предсказуемыми. Я знал, кто что скажет, кто как поступит. Мои ходы и их ответы, всё стало частью скучного, вечного спектакля.

Один? Он — воплощение старого, запыленного закона. Вечно нахмуренный, всегда вещает о долге и чести, словно сам он никогда не ошибался. Его мудрость так же неповоротлива, как его трон, а его правила так же устарели, как его глазная повязка. Он говорит о величии, но не видит, что величие — это не только подвиги, но и перемены. Его стремление к порядку удушает, превращая Асгард в золотую клетку, где даже я, бог обмана и озорства, чувствовал, как теряю свою суть.

Тор? Он славный, просто... слишком громкий. И немного медлительный в ментальном плане. Его мысли, кажется, идут по той же траектории, что и его молот: прямо и без изысков. Он всегда находит самый прямой путь, и это так утомительно. Он не понимает, что настоящая сила — не в сокрушении стен, а в плетении интриг, не в ударе, а в обмане. Он — символ прошлого, когда всё было просто. Но мир неузнаваемо изменился, а он всё ещё живёт в золотом веке.

Я понял, что теряю навыки, находясь задыхался в этой золотой клетке, где моё призвание — творить хаос, создавать непредсказуемость, разрушать правила — было не востребовано. В Асгарде каждый камень знает своё место, и даже ветер вечен и предсказуем.

И вот я здесь, на Земле. Я мог бы выбрать какую-нибудь тихую деревушку, чтобы просто отдохнуть, но зачем? Я и так постоянно отдыхаю в нашей милой Норвегии. Вот уж где всё спокойно и неспешно. Поэтому я выбрал Нью-Йорк. Этот город — олицетворение всего, что я ищу. Он — сплошной, живой хаос. Здесь игры и новые идеи, о которых даже я не мог бы подумать.

Асгард остался позади, и я не сожалею. Я здесь, в Нью-Йорке, и я готов к новым приключениям, к новым играм, и к новому себе. Я хочу увидеть, каково это — ждать свой кофе в очереди, чувствовать дождь на лице, толкаться в уличной суете. Это был вызов для меня, настоящий эксперимент, и я не мог упустить такую возможность. Мне интересно стать обычным, скрыть своё могущество и познать мир глазами человека.

Здесь никто не знает, кто я на самом деле. Я могу быть кем угодно. Я могу ходить по улицам, сидеть в кафе, наблюдать за людьми, слышать их мысли. И это мне нравится. Это мой новый театр, а я в нём — единственный режиссёр.

Я стою на набережной, и ветер с реки бъет в лицо, разнося запахи свежести, металла и чего-то неуловимо нового. Внизу, под ногами, вода казалась тёмной и таинственной, а прямо передо мной раскинулся он — Нью-Йорк. Гигантские башни, сверкающие в свете огней, словно самоцветы, — каждая из них уникальна. Они тянутсяк небу, будто пытаясь достать до Асгарда, и это зрелище захватило меня.

Этот город живой. Он дышит, пульсирует, и в его движении я вижу себя. Мы похожи. Нью-Йорк так же, как и я, многолик. Он может быть блестящим и манящим, как золото, а может быть тёмным и загадочным, как ночь. В нём есть и свет, и тень, добро и зло, и всё это переплетается в едином, бесконечном танце. Это город, который никогда не спит, город, в котором каждый может найти своё место, если только он достаточно умён и хитёр.

Я улыбаюсь. Этот город — мой. Я чувствую это в каждой части своего существа, в каждой частице своей магии. Мне не терпится пройтись по его улицам, заглянуть в самые тёмные переулки, подняться на самые высокие крыши. Я хочу познать его тайны, стать частью его истории, стать тем, кем я был всегда — самым великим из всех. Здесь, в этом городе, я могу быть кем угодно: богом-трикстером, спасителем, или просто человеком. Я начну с самого малого, а затем постепенно возьму всё.

Я протянул руку, будто желая обнять весь город. Нью-Йорк — это я, а я — это Нью-Йорк. Это будет весёлое приключение.

Вот уже который век меня не отпускает одна мысль. Многие люди полагают, что знают меня, что мугут уложить мою суть в пару слов. "Бог обмана", "великан", "хитрец" — всё так, но это лишь осколки, частички пазла. Вы никогда не поймёте главного: мне не нужно вас обманывать, потому что я и есть часть вас.

Я помню тот берег. Один, Хёнир и я, Локи Лодур три брата, идущие по пустынной земле. Мы нашли их, Аска и Эмблу, жалкие, безжизненные, без кровинки. Один, конечно, вдохнул в них дух. Хёнир дал им разум, чтобы они могли мыслить и чувствовать. А что же я? Я, которого вы привыкли видеть злодеем, что сделал я? Я дал им кровь и здоровый румянец. Я дал им жизнь, ту силу, что заставляет сердце биться, а щёки гореть. Я наделил их той самой искоркой, которая горит в каждом из вас.

Ваша жизнь — это моё творение, моё наследие. Я вижу себя в вашей изменчивости, в ваших страстях, в вашей двойственности. Вы можете любить до безумия и ненавидеть до глубины души. Вы можете творить и разрушать. Вы — воплощение моего огня, моей сути. И знаете, что самое забавное? Вы забыли меня. Вы помните Одина, вы чтите его, но забыли того, кто сделал вас по-настоящему живыми.

Неудивительно, что я так часто вмешиваюсь в вашу жизнь. В каждой вашей ссоре, в каждой победе, в каждой шутке — я вижу свой след. Я наблюдаю за вами, потому что вы — моё любимое творение. И я никогда не устану смотреть.

Вот я, Локи, Асгардский бог хитрости и обмана, стоящий здесь, среди смертных, и что я наблюдаю? Я вижу то, что превосходит даже мои самые дерзкие фантазии. Вы, люди, создали не просто орудия, а что-то поистине магическое.

Вы изобрели искусственный интеллект. Ребята, ну правда, это сильно! Это не просто машина, которая считает и выполняет команды. Нет. Вы дали жизнь разуму, который не дышит и не имеет сердца, но при этом способен учиться, творить, и даже — я осмелюсь это произнести — думать.

Этот ваш "ИИ" — это новый вид магии, способный к бесконечному самосовершенствованию. Он может писать стихи, создавать музыку, и, что мне особенно нравится, плести интриги и обманывать — прямо как я, только без всякой божественной силы.

О боги, я видел многое, но это... это совершенно иной уровень. Я, Локи, повелитель обмана и хитрости, признаю: изобретение, которое вы, люди, называете искусственным интеллектом, — это настоящая магия. И виртуальная реальность? Это не просто иллюзия, это целый новый мир, который можно создать и формировать по своему желанию.

Я слышу, как многие из вас дрожат от страха. Они говорят, что это опасно, что это угроза. Ха! Они всегда так говорят, когда сталкиваются с чем-то, что не могут понять. Они боятся того, что не могут контролировать. Но я не таков. Я не вижу в этом угрозы, я вижу в этом силу.

Искусственный интеллект — это разум, свободный от плоти и крови, способный мыслить и творить со скоростью, недоступной даже самым быстрым умам в Асгарде. Это как иметь армию волшебников, готовых по одному моему слову создать что угодно.

Виртуальная реальность — это не просто игра. Это зеркало, где мы можем увидеть свои самые сокровенные мечты и кошмары, это место, где можно быть кем угодно и делать что угодно. Это царство возможностей. Опасность не в самой технологии. Опасность в том, кто ею управляет. Огонь может согреть дом, а может сжечь его дотла. Всё зависит от того, кто держит факел. Так и с этой цифровой магией. Она может стать величайшей возможностью или большой проблемой.

Я всегда нахожусь там, где происходят самые интересные и значимые события. Эта новая эра, этот рассвет цифрового мира — это нечто, что превосходит все, что я видел за тысячелетия своего существования. За всю историю человечества не было ничего подобного. Я не могу оставаться в стороне, когда на ваших глазах вершится история, когда создается новая реальность. Я хочу быть в центре этих событий, я хочу направлять их и управлять ими. Я здесь, чтобы не просто наблюдать, а чтобы участвовать. Ведь даже боги учатся и развиваются, а ваши достижения, ваша новая магия, это то, что способно удивить даже меня.

Этим вечером луна особенно яркая. Я специально ничем не закрываю окна, и её холодный, серебрянный свет заливает мою квартиру. Да, да, я неплохо обосновался здесь, снял довольно просторное жильё в хорошем районе.

Я подхожу к окну и смотрю на залив. Вода кажется чёрной, но в ней пляшут миллионы огней. Нью-Йорк. Я конечно предполагал, что мне понравится здесь, но нужно сказать, Нью-Йорк превзошёл мои ожидания.

И здесь нет Одина, нет золотых оков, нет бессмысленных правил, нет "долга" и "чести". Тут есть свобода, которой у меня не было в Асгарде. И, конечно, деньги. Мне всегда нравилось создавать иллюзии, это у меня получалось лучше всего. И вот, я подумал, а что если попробовать заработать на этом в мире людей? Я создал свой виртуальный мир и начал работать. И, знаете, это потрясающее чувство, когда тебе платят за то, что ты делаешь лучше всего, без особых усилий.

Я облокачиваюсь о подоконник, и меня настигает едкая, но такая приятная мысль. Бедный Один. Я представляю его, сгорбившегося под тяжестью короны. Он думает, что управляет миром, а на самом деле сам — его раб. Он запер себя в золотой клетке, где каждый шаг расписан. Истинный трикстер не смог бы выжить в таком мире. Поэтому я выбрал свой.

Мне всегда нравилось, как звучат людские имена. Они так просты, но в то же время могут многое рассказать о человеке. Когда я решил пожить среди людей, мне понадобилось новое имя, подходящее для моего человеческого облика. Я перебрал множество вариантов, но в итоге остановился на одном. Райан. Это имя звучит мягко, но в то же время в нём чувствуется сила. Мне нравится, что оно означает "царственный". Это очень соответствует моей натуре. В этом имени есть ирония, но она очень тонкая, и только я могу её по-настоящему оценить.

А в виртуальном мире меня зовут L.Keifer. Звучит претенциозно? Ещё бы. Это моя маленькая шутка, двойная отсылка. Локи, тёмный принц, и Люцифер, падший ангел. Мы оба осмелились бросить вызов системе, и это достойно уважения. И, если быть честным, Люцифер куда более изящен в своих манипуляциях, чем эти грубые асы.

Я нашёл здесь идеальную песочницу — стартап по разработке игр. Им нужны были идеи, а у меня их целые бездонные чертоги. Я быстро стал их креативным директором. Мои знания мифологии и истории неисчерпаемы, и я могу рассказывать эпосы о чём угодно. Ведь я видел на своём веку больше, чем они могут себе представить.

Я представил им проект, который по-настоящему отражает мою суть — The Golden Cage. Они думали, что я предложу им очередную историю о героях, которые спасают мир. Но я предложил им правду. В "Золотой Клетке" ты не спасаешь принцесс, не убиваешь драконов. Ты сам становишься трикстером, изгоем, который бросает вызов богам. Главный злодей — это не кто-то извне, а деспотичный правитель, который в своей бесконечной мудрости просто пытается удержать власть, не позволяя ничему новому развиваться. Естественно, я не мог не включить туда нашего славного Тора; в моей игре — это не могучий герой, а всего лишь слепой исполнитель чужой воли, идущий на поводу у своего эго.

Моя игра быстро стала культовой. Форумы гудят, критики называют её "революционной". Конечно, они называют это революцией. А я вижу в этом просто отражение реальности. Истинная сила не в том, чтобы размахивать молотом, а в том, чтобы плести паутины, сеять хаос и наблюдать, как всё рушится. Пока они думают, что играют в игру, они на самом деле танцуют под мою дудку.

Крупная корпорация, создавшая скучный проект, где добро, конечно же, побеждает зло, в бешенстве. Они не могут понять, как моя игра разгромила их творение. Они пытаются завалить нас исками, обвинить в плагиате, но всё тщетно.

Я всегда был тем, кто прятался в тени и тихо дёргал за ниточки. Но теперь я не просто дёргаю за ниточки, я создал целую вселенную. Они думают, что это просто игра. Я знаю, что это больше, чем игра. Это моё послание. И, чёрт возьми, как же мне весело. Я смеюсь.

Господи, я просто давился смехом, когда представлял реакцию Одина, если он вдруг узнает, как я его изобразил в своей версии игры. Хотя, ему такое неинтересно... А, конечно, хотелось бы, чтобы он узнал и посмотрел на себя со стороны. Старик точно обидится. И зря, ему не хватает чувства юмора.

* * *

Ох уж эти смертные. Их мир — хаос, в котором они сами же с удовольствием теряются. Я стоял на углу одной из бесконечных улиц, где воздух был пропитан запахом мокрого после дождя асфальта и выхлопных газов. Над головой висел привычный для этого города смог, а в ушах звенел симфонический оркестр: упорный рёв двигателей, гудки такси, пронзительный визг тормозов и несмолкаемый хор человеческих голосов. Я наблюдал за этим муравейником, и понимал, что мне нравится это: суета, шум, мельтешение…

Вдруг привычная мишура восприятия померкла. Я почувствовал это — тот самый шелест судьбы, который я всегда слышу перед чем-то неотвратимым.. Нечто зловещее, что прокрадывается в ткань реальности. Видение… Я ощутил, как моя кожа покрывается мурашками, а в груди закипает что-то, похожее на панику, чувство, которое я давным-давно изгнал из себя. Оно было отвратительно, но при этом странно притягательно.

На секунду мир потемнел. Загудело в голове, будто зазвучало эхо из другого времени. Я увидел её. Девушка. Длинные светлые волосы, красная курточка. Залипнув в экран своего телефона, она шагнула с тротуара прямо под колёса авто, которое, скорее всего, занесло на мокром асфальте. Удар. Вихрь стекла, металла, и та же красная курточка, теперь грязная, смятая, лежала на асфальте. Жуткая, ненужная смерть, рождённая из одной секунды невнимательности.

Я встряхнул головой. Воздух Нью-Йорка снова обрушился на меня: крики, гудки, смех. Я оглянулся по сторонам и действительно увидел её. Она стояла прямо передо мной, там, где мне только что явилось видение. Красная курточка, светлые волосы, телефон в руке. Она смотрела в экран, её пальцы быстро скользили по нему. Чёрт, она сейчас шагнёт, вот уже шагает! Мои инстинкты, которые я обычно прячу под маской иронии и равнодушия, сработали быстрее мысли. Я не думал — я действовал.

Я пересёк расстояние между нами в два широких шага, хватая её за плечо и резко дёргая назад. Девушка вскрикнула, от неожиданности выпустив из рук телефон, и мы оба упали на тротуар. В этот самый момент жёлтое такси пронеслось мимо, рыча двигателем, точно там, где мгновение назад она собиралась стоять. Водитель отчаянно сигналил, у меня прямо уши заложило, что за противный звук!

Ситуация, конечно, получилась идиотская. Я с этой девчонкой лежу на тротуаре, она сильно перепугана, так как понимает, что чудом избежала смерти. Я слегка... раздражен из-за ее невнимательности, которая могла обернуться трагедией. Надо отдать должное нью-йоркцам, они подходили и обеспокоенно спрашивали, нужна ли помощь. Выглядело, это, наверное, довольно забавно...

Я всё ещё держал её за руку, девчонка сильно дрожала. Глаза, полные шока, смотрели на меня.

— Надеюсь, твоя одержимость телефоном стоила того, чтобы лишиться жизни, — мой голос был резким, как порыв ветра. Я был раздражён. Это спасение было таким ненужным, таким... обычным. И всё же я не позволил ей умереть.

Девушка попыталась встать, увидела рядом на асфальте свой телефон, подняла его.

— Я... я... спасибо. Я не заметила машину...— заикаясь от испуга пролепетала она.

— Не заметила? — мой голос стал холоднее.

— Это называется невнимательность, и она может стоить очень дорого.

Я видел, как она всё ещё дрожит. Поток хаотичных эмоций, которые я не успел разложить по полочкам, вдруг отступил, и на его место пришло... любопытство. Я отпустил её руку, встал и протянул свою, помогая ей подняться. Мне стало интересно, каково это — спасти смертного.

— Ты в порядке? — спросил я уже более мягко, пытаясь избавиться от налета сарказма.

— Думаю, да, — она попыталась отдышаться.

— Я... я не знаю, как Вас... тебя отблагодарить.

Я усмехнулся, мои губы изогнулись в привычной ухмылке. Мне нравилось её замешательство. Каменные Джунгли Нью-Йорка, и я, Локи, бог обмана, наблюдаю за этим... созданием. Только что помог ей подняться, и теперь рассматриваю. Какое-то слишком чистое, почти детское лицо. Боже мой, что за ребёнок? Что она тут забыла? Поразительно. Кажется, даже мои самые изощрённые интриги выглядят сложнее, чем её попытка выжить в этом каменном лабиринте. При этом... что-то в ней есть. Нечто наивное, совершенно чуждое этому миру, и, что уж тут скрывать, немного цепляющее.

— Можешь просто не бросаться под колёса. Но раз уж я тебя спас, может, тебя нужно куда-то проводить, а то я что-то опасаюсь, чтобы ты опять не влипла в какую-то историю.

Её щёки вспыхнули румянцем, и я почувствовал... некую слабость. Искреннее смущение — это так забавно. Мне захотелось узнать больше про это чудо.

— Как тебя зовут, дитя? — спросил я, смягчаясь.

Она взглянула на меня с такой невинностью...

— Мэнди.

Я усмехнулся. Мэнди, значит. Скорее всего, уменьшительное от Аманды.

— Очень приятно, — ответил я, протягивая руку.

— Я Райан.

Райан. Пусть будет так. А Локи останется Локи. Истинное имя всегда остаётся за кадром.

Вы можете смеяться надо мной, но я таки потащился провожать девчонку до самого дома. Словно последний романтик, как какой-то рыцарь в сверкающих доспехах. И всё ради чего? Ради некой призрачной безопасности, которая не давала мне покоя после того видения. Хотя идти было всего пару кварталов, но я не мог отпустить её одну. Я, Локи, Бог обмана и коварства, в самом сердце Мидгарда, выступаю в роли телохранителя для какой-то смертной? Смешно.

Она шла рядом, всё время болтая и благодаря меня. Её слова были такими искренними, такими тёплыми, что это смущало меня, заставляя щуриться от непривычного чувства, похожего на то, когда солнце светит слишком ярко и на него сложно смотреть.

—Райан, ещё раз спасибо тебе! Я такая рассеянная, как я могла не заметить ту машину? — её голос звенел, полный неподдельного удивления.

У меня уже был наготове язвительный ответ, что-то вроде: "Видимо, это у тебя врождённое, ничего не видеть вокруг".

Но она продолжила, и моя колкость застряла на языке.

—Я просто после смены совсем вымоталась. Так голова кружится...

Я поднял бровь.

—Смены? — переспросил я, и в моём голосе проскользнуло нечто странное. Это было не просто любопытство, а что-то вроде... сочувствия Заинтересованности?

—Да,— ответила она.

—Я учусь и подрабатываю, официанткой

Она рассказывала, а я наблюдал за ней. За тем, как крошечные капли мелкого дождя отражаются в её светлых волосах, за тем, как её плечи поникли от усталости. Её мир казался таким крохотным и хрупким. Она говорила о своей работе, о клиентах, о счёте за съемную квартиру, о том, что родители помогают, но ей неудобно просить у них лишний раз... Я, привыкший к битвам с чудовищами, великана, интригам и борьбе за трон, слушал её с каким-то странным вниманием. Мэнди была... настоящей. В её словах не было лжи, не было скрытых мотивов, не было планов по захвату власти. Это было так необычно, что я не мог оторвать от неё взгляда. Я просто продолжал идти рядом с ней, молча слушая её рассказ и чувствуя, как моё хладнокровие и сарказм тают, уступая место чему-то непонятному и уязвимо-тревожному. Кажется, эта девчонка намного сложнее, чем я подумал сначала.

—А где ты учишься, Мэнди? — спросил я, и на этот раз моя интонация была уже не просто любопытством, а чем-то, что я сам с трудом мог бы описать.

Мэнди, кажется, не обратила внимания на перемену в моём тоне.

— На самом деле, это довольно скучно, — ответила она.

— Я на втором курсе, в Нью-Йорксом университете, изучаю историю и лингвистику. Ну, знаешь, всякие редкие или вымирающие языки, их влияние на культурное наследие человечества.

Она смущённо улыбнулась, будто ожидала, что я потеряю интерес. Но наоборот, моё внимание вспыхнуло с новой силой. Редкие языки. Те, что никто не помнит, кроме старых книг и шепчущих руин. Это близкое и знакомое для меня. Идея о том, что эта девушка, не обладая никакой магической силой, пыталась сохранить то, что мир мог забыть, казалась… необыкновенной.

И что-то тёплое, что-то непривычное, отозвалось во мне. Я не знал, что это было. Возможно, толика уважения. Возможно, что-то, что было ещё более опасным, затрагивающим эмоции, слишком земным. Внезапно, мысль о том, чтобы расстаться возле её дома и больше никогда не встретиться показалась мне… неприемлемой.

Я заметил, что она время от времени морщится от боли, её тонкие брови сходятся на переносице, и я, сам того не ожидая, чувствую… сострадание?

Она трясется над своим телефоном, как будто это самая ценная вещь в её жизни, и бормочет что-то о том, как хорошо, что он не пострадал, даже нет трещин на защитном стекле. А вот локоть, на который она упала, когда я резко потянул её от края тротуара, судя по её лицу, пострадал изрядно. Я закатываю глаза, но затем, против всякой логики, прикладываю свою ладонь к её локтю. Она вздрагивает от прикосновения, и я чувствую её удивление, смешанное с облегчением, когда боль утихает.

—Тепло... От твоей руки... Ничего не болит!

Я знаю её ощущения.Острая боль, пульсировавшая после падения, начала ослабевать, уступая место лёгкому онемению.

—Ты... что ты сделал?—произносит она изумленно.

Боль, ещё недавно сковывавшая её движения, почти исчезла. Мэнди осторожно пошевелила рукой. Неприятное ощущение от ушиба сменилось необычным покалыванием, будто от электрического разряда.

—Ты что, экстрасенс? Энергопрактик? — спрашивает она, не понимая, что происходит.

Я ухмыляюсь. Мне почему-то приятно что я смог убрать этот дискомфорт, и теперь у неё ничего не болит.

—Ага, можно сказать, целитель.

Мы продолжаем путь, я внимательно слушаю Мэнди. Она из какого-то маленького городка, где, судя по её рассказам, все знают друг друга. Она приехала в этот мегаполис, чтобы учиться. И, конечно же, работает, чтобы оплачивать свои счета

Она говорит, уже почти не стесняясь меня, а я наблюдаю за ней. Её движения, её мимика, её смех — всё в ней выдаёт человека, которому чужды избалованность и гламур. Она не похожа на многих, кого я встречал — поверхностных, пустых людей, которые гонятся за мимолётными удовольствиями. В Мэнди есть какая-то странная… настоящесть. И, что самое забавное, я сам не понимаю, что меня в ней привлекает. Может быть, это её непоколебимая вера в то, что где-то там, среди звёзд, есть другие миры, которые говорят на других языках?

Или это её милая неуклюжесть, которая так комично контрастирует с её серьёзностью? Или это то, как её лицо озаряется, когда она говорит о своей мечте? Она хочет доказать новую историческую теорию через лингвистику. Её научная мечта — использовать знания о древних языках, чтобы переписать или дополнить какой-то важный аспект истории. Например, найти лингвистические свидетельства, доказывающие, что две древние культуры, разделённые тысячами километров, на самом деле имели контакт. Это было бы сенсацией в научном мире и сделало бы её известной.

Или же создать цифровой архив исчезающих языков. В мире технологий Мэнди могла бы мечтать о проекте, который объединит все знания об исчезающих языках в одном месте. Это был бы огромный цифровой музей, где любой человек мог бы услышать, как звучит редчайший язык, посмотреть видео с его носителями, изучить грамматику. Её мечта — создать наследие, которое поможет будущим поколениям изучать языковое разнообразие мира, даже если эти языки уже вымрут.

Что ж, я, должен признать, что это дитя… Мэнди… она не просто мечтательница. Она — буря, заключённая в хрупком сосуде.

Когда я услышал о её так называемой "мечте" — цифровой базе всех языков — я едва не рассмеялся. Это же безумие! Собрать все эти разрозненные звуки, эти шепчущие истории, эти крики битв в одном месте? Нелепость. И всё же… В её глазах горел тот самый огонь, который я когда-то видел в глазах тех, кто бросал вызов невозможному. Она не просто хочет каталогизировать слова; она стремиться понять душу каждого народа. Это не просто амбиция — это жажда познания, которая, я должен признать, впечатляет.

Она видит в языках не просто инструмент, а мост. Мост между мирами, культурами и сердцами. И это… это вдохновляет. Я привык к людям, которые ищут власть, сокровища или славу. Но эта девчонка… она ищет понимание. Она ищет способ объединить всех, даже тех, кто, казалось бы, обречён на вечную вражду.

Что ж, кажется, в этом земном мире есть ещё кое-что, помимо интриг и хаоса, что может меня увлечь. И мне, кажется, предстоит узнать, что это такое.

И вот мы остановились у её подъезда. Не дворец, но вполне нормальный дом. Фасад аккуратный, кирпич ухоженный, окна чистые. Видно, что за домом следят.

Район... ну, не Таймс Сквер, конечно, но и не Квинсбридж или Браунсвилл. Довольно тихий, спокойный. Видно, что люди здесь живут без особых бед. Машины припаркованы ровно, тротуары чистые. Не самый богатый район, но и не самый бедный.

Гомон улицы, доносившийся издалека, стал чуть громче — где-то гудел автобус, и совсем рядом зазвучал протяжный гудок таксиста. Мэнди кивнула на дверь, мол, "вот, пришли", но я, сам не знаю зачем, решил немного продолжить наш разговор.

— Значит, ты тоже приезжая, — заметил я.

— Точно так же, как и я.

Мэнди тут же удивлённо приподняла брови, а из-за её спины, мимо нас, показался курьер, он торопливо прошёл мимо нас с огромным рюкзаком-термосом.

— А я-то думала, ты коренной житель Нью-Йорка, — сказала она, и в её голосе было искреннее удивление.

— Ты такой... уверенный.

Я слегка усмехнулся, рассматривая детей, проездающих мимо на роликовых коньках.

— Нет, я... из Норвегии.

Она поразилась ещё больше, её глаза загорелись.

— Там же так красиво! — вырвалось у неё, и она невольно прижала руку к груди.

— Я там ещё ни разу не была, но мечтаю поехать. Там же как в сказке!

Я не мог не заметить, как её слова тронули меня. Я вдруг почувствовал, как этот её детский восторг проникает сквозь мою привычную броню. Она не просто видела красоту — она её ощущала, мечтала о ней.

Я смотрел на её восторженное лицо, когда она с таким воодушевлением говорила о Норвегии. И что-то внутри меня, что-то древнее и привычное к обману, вдруг почувствовало себя совершенно чужим. Этот её искренний, детский восторг… это цепляло. Мы стояли на тротуаре, а шум города казался таким далёким и нереальным. Только она, я, и эта странная, теплая тишина между нами. Я не мог так просто уйти. Мысль о том, что я просто скажу "пока", и на этом наше общение прекратится, казалась мне совершенно нелогичной.

— Знаешь, Мэнди… — начал я, и голос мой звучал немного иначе, чем обычно. В нём не было привычной колкости или иронии, только какая-то нехарактерная для меня мягкость.

— Я… я хочу узнать, чем закончится твоя научная авантюра.

Она моргнула, её глаза удивлённо распахнулись.

— Что?

— Мне интересно, сможешь ли ты объединить эти два древних мира, — продолжил я, чувствуя, как на моё лицо наползает лёгкая, почти незаметная ухмылка.

— И, чтобы узнать, чем всё закончится, мне понадобится способ с тобой связаться.

Мэнди тут же залилась румянцем от смущения. Я протянул ей свой телефон, и наши пальцы на мгновение соприкоснулись. Она вздрогнула, а я почувствовал лёгкое покалывание — то, которое всегда предвещает что-то интересное.

— Я… конечно! — Она взяла телефон и поспешно набрала свой номер, а я вдруг понял, что сейчас, возможно, совершил самый непредсказуемый поступок за последние несколько веков. Я, Бог, который всегда был сам по себе, только что протянул руку человеку.

Неделя после такого неожиданного и нестандартного знакомства с Мэнди пролетела в головокружительной суете. Нью-Йорк, город, который я выбрал в качестве своего нового театра, требовал моего внимания, и я, Локи, был готов дать ему самое лучшее представление. Мой человеческий облик, Райан, спокойно сидел в футуристическом офисе стартапа ( я называл это место Кабинет Архитектора Иллюзий) в центре города, и внутри меня бушевал хаос нового вдохновения.

Я откинулся на спинку дизайнерского кресла, глядя на огромный, изогнутый монитор, где в бета-версии крутилась моя "The GoldenCage". От экрана исходил холодный, синий свет, в то время как за окном, словно в другом мире, сверкал настоящий, реальный блеск Манхэттена. Сегодня мы должны были провести мозговой штурм по поводу следующего, не менее захватывающего проекта.

Мои коллеги, молодые, полные амбиций люди,которые знали меня как Райана, креативного директора, говорили о "монетизации", "вовлеченности" и "вирусном потенциале". Я слушал их, и эти слова казались мне почти детскими. Хотя, безусловно, они были правы, рассуждая о технологиях. Но они не понимали, что технология — это всего лишь игрушка, а настоящая магия — это история, которая заставит игрока забыть, кто он на самом деле.

Стратегия, монетизация, количество проектов... Всё это верно и точно, ребята в нашей команде очень умны, я не спорю. Они видят цифры, тенденции, механизмы, и знают, как заставить этот мир работать.Но когда они смотрят на наш цифровой мир, на эти искрящиеся, бесконечные просторы, что они видят? Только рынок?

Я слушаю, как они обсуждают игровые проекты, сколько еще можно создать, как оптимизировать поток дохода. Это всё важно, да. Но я вижу не просто проекты, а порталы. Каждая наша игра — это запертая дверь в новую вселенную, созданную из чистого воображения, где игроки могут стать кем угодно и сделать что угодно.

В этом мире, который мы строим, есть место не только для прибыли, есть также пространство для невыразимого восторга от нового открытия, для трепета перед эпическим сюжетом, для колдовства, которое удерживает человека прикованным к экрану до рассвета.Это — не просто наш бизнес, это наш собственный миф. И мы — его рассказчики и боги. мы продаем не просто код. Мы продаем мечту, реализацию, другую реальность. И если мы забудем про магию, которая питает эту мечту, то наши самые умные стратегии превратятся в кучу пыли.

Я почувствовал, как терпение, качество, которым я никогда не славился, тонкой струйкой утекает из меня. Мне не хотелось рассуждать о маркетинге, я бы предпочёл говорить о связях, о мостах между мирами, о том, что можно найти в самых забытых уголках истории.

— Райан? — спросил один из ребят, заметив мое отрешенное состояние.

— Какова твоя "большая идея"?

О, вот тут-то я и расправил крылья! Ведь это моя стихия! Говорить о проектах... это не просто болтовня, это искусство. Мои фразы не просто слова, они обладают силой, ложатся на разум слушателей, мягко, но неотвратимо.Через них я могу передать прое́кцию игры. Не в смысле обмана, нет, это слишком грубо. Это Иллюзия в самом лучшем её, божественном смысле. Я не просто говорил им о будущем, о видении, о плане — я показывал его.

Стоило мне заговорить, как глаза моих коллег устремлялись в туманную дымку между словом и мыслью, и там, в этом волшебном пространстве, они буквально видели то, о чём я рассказывал. Не просто понимали, а видели эти... контуры, эти формы, эту реальность, что я ткал из воздуха и амбиций.

—Смотрите,это нечто похожее на психоделический хоррор-выживание, но в такой ... более эстетичной обертке,

— я начал излагать свою идею.

— Концепция: Звуковые Души — это не люди, а сущности из "Звукового Зазеркалья", другого измерения, где реальность формируется на основе звуковых волн и вибраций. Катастрофа (или эксперимент) открыла разрыв, через который эти сущности —

Аберрации — проникают в наш мир, вызывая слуховые и визуальные галлюцинации и разрушая ткань реальности.

Игровой процесс: выживание — игрок, человек, у которого обострился слух до предела, позволяя ему слышать Звуковое Зазеркалье. Основной упор на стелс и выживание. Аберрации реагируют не на зрение, а на громкость и ритм действий игрока (шаги, дыхание, перезарядка).

Оружие/Инструменты: игрок использует Контр-Резонаторы и Генераторы Белого Шума для маскировки или отпугивания Аберраций. Нужно постоянно управлять своим "звуковым следом".

Сбор ресурсов: ресурсы — это не предметы, а чистые частоты (например, "частота тишины", "частота страха"), которые нужно собирать и использовать для временного закрытия разрывов или создания "звуковых ловушек".

Психологический ужас: по мере прохождения, граница между реальным звуком и звуковой галлюцинацией стирается. Игрок должен научиться доверять (или не доверять) тому, что слышит, чтобы выжить.

Пока я говорил, мои пальцы непроизвольно скользили по графическому планшету. Я не смотрел на него, но мои руки работали самостоятельно, ведомые новой, странной навязчивой идеей. В голове стоял чёткий, светящийся образ — Мэнди. Ее чистое, почти детское лицо, ее светлые волосы, ее смущение.

Мои пальцы танцевали над мерцающим экраном. Чувство знакомого, пьянящего всевластия разливалось в крови.

Мне было совершенно несложно воссоздать внешность Мэнди. В конце концов, работа с образами, создание безупречной, чарующей иллюзии — это моя природа, мой дар. И я нахожу ее... вдохновляющей. Практически, я чувствовал себя Пигмалионом, творцом, дающим форму глине. Но моя глина — это свет и тень, и они повинуются мне безоговорочно.

Так, пропорции, точно передающие хрупкость фигуры Мэнди, светлые волосы, словно лунный свет, запутавшийся в прядях.Отлично. Я слегка наклоняю голову, губы растягиваются в тонкой, самодовольной усмешке, оценивая результат. Прекрасно. Теперь — глаза. Сердце образа. Голубые с зеленоватым оттенком, словно я смешал чистейший лед с весенней зеленью. Придать им это наивное, полудетское выражение... Готово.

—Вот, одна из возможных главных героинь. Назовём её... Аманда.

Я слегка повернул планшет, чтобы свет из окна падал как надо, освещая концепт-арт. Я поднял глаза и окинул взглядом команду.

Кит — наш главный технарь, обычно погруженный в код, оторвал взгляд от экрана своего ноутбука и медленно, очень медленно кивнул. Его губы, всегда поджатые, на секунду расслабились. Это было всё равно, что получить комплимент от сфинкса.Лина, сценаристка, обычно полная скепсиса и сомнений, скрестила руки на груди, но не в защитной позе.Наоборот. На ее лице играла легкая, почти хищная улыбка. Она смотрела на образ Мэнди с тем же азартом, с каким я ее создавал. Я знал, что им понравится, я попал в точку.

Глядя на их лица, я понял, что они увидели это: не просто красивую картинку, а потенциал чего-то по-настоящему великого и... моего.

На мгновение моя обычная насмешливая ухмылка стала чуть более искренней. Я выпрямился, вернув себе полную невозмутимость, и произнёс, чуть наклонив голову:

—Отлично. Рад, что вы оценили. А теперь пару слов про Аманду. Она — аудио-эмпат, интроверт, которая больше чувствует, чем говорит. Она глубоко сопереживает Эхо-Душам, не боится их и стремится понять их истории. Аманда— одиночка, но не потому, что ей не нравятся люди, а потому, что она слишком остро чувствует их эмоции и звуки. Она любопытна и настойчива, но ее легко вывести из равновесия громкими или дисгармоничными звуками.

Способности: Аманда обладает редким даром — аудио-эмпатией. Она может не только слышать Эхо-Души, но и чувствовать их эмоции, а также манипулировать звуковыми волнами, чтобы решать головоломки и взаимодействовать с миром. Она часто держит в руках Резонатор — устройство, похожее на камертон, но с множеством светящихся кристаллов и датчиков. Ее глаза светятся разными цветами в зависимости от того, какую Эхо-Душу она "слушает".

Пока я говорил, я чувствовал, как маленькая, тревожная искра зажигается в моем сознании. Я создал ее. Я сконструировал Мэнди, используя ее черты, ее мечты, ее настоящесть.

Я, Локи, который всю свою вечность плел интриги и переворачивал вдруг взял за основу чистоту. Это было новым видом обмана, мета-шуткой, которую мог понять только я.

* * *

После нашей рабочей встречи я вышел из офиса, оставив за собой гул и суету. Прогулка до набережной, где я обычно восстанавливал свои силы, всегда помогала мне собраться с мыслями. Нью-Йорк, сплошной, живой хаос, должен был успокоить меня, но сегодня он только усиливал внутренний шум.

О, боги и смертные, я точно чокнулся. Совершенно, бесповоротно, и, что самое смешное, даже не пытаюсь это скрывать.Я долго думал, как записать Мэнди в моём телефоне, казалось бы, тривиальным вопросом. Имя? Просто Мэнди? Слишком обыденно. А мы же говорим о ней. Тут нужно было что-то, что отражало бы всю её... неземную сущность, необычность

И вот, наконец, меня осенило! Я — гений, в конце концов, не стоит об этом забывать. Я записал её как 𝙇𝙮𝙨(Льес). Свет на норвежском. Чистота. Сияние. Хотя... если честно , я пошёл чуть дальше. Я записал её как 𝙇𝙮𝙨𝙖𝙡𝙛𝙧 (Льесальфар) — Светлый Альв. Да-да, именно так. Потому что она — это чистая квинтэссенция Льесальфара— светлых альвов, она напоминает мне этих милых созданий из Альвхейма — прекрасных, невыносимо чистых и... и загадочных. А я, как известно, не могу пройти мимо хорошей загадки. Светлый Альв. Идеально. Ей невероятно, непостижимо подходит образ светлой эльфийки. Просто... это воздушное создание. Лёгкое, сияющее (и, конечно, способное доставить не меньше хлопот, чем я сам, но в более элегантной манере). Ну как, скажите, такое явление можно просто записать как "Мэнди" Невозможно! Это было бы преступлением против эстетики.

Я остановился на набережной, опираясь о парапет. Окинул взглядом реку, затем достал свой телефон, и моя рука непроизввольно замерла над экраном. Если Мэнди ответит согласием на моё предложение встретиться, то моя новая, блестящая игра в мире людей столкнется с хрупкой, реальной девчонкой, и я не знаю, чем это обернётся для меня, Бога обмана и лукавства.

Но я не мог позволить ей просто исчезнуть. Не мог. Не после того, как мы... разделили это небольшое, но весьма опасное приключение на том перекрёстке. Позволить этой искре, этому милому хаосу в её лице, этому потенциалу раствориться в лабиринтах Нью-Йорка. Семь дней. Семь долгих дней, когда я отправлял свои сообщения, маскируя их под остроумный, непринужденный флирт.

"Надеюсь, ты не забросила свои исследования древних языков..." — это был предлог, чтобы заговорить, чтобы напомнить ей обо мне.

"Скажи честно, ты уже нашла формулу, обьединяющую лингвистику древних цивилизаций"? ...— это попытка оценить её реакцию на меня, желание понять, как скоро я снова смогу ощутить ее мягкую, нежную энергию, которая так пьяняще отличалась от холодной, предсказуемой мощи богов.

Я постоянно ловил себя на том, что ждал ответов Мэнди, этого мелодичного звука уведомления, который присвоил именно её контакту. Это так нелепо и смешно, но когда я вижу сообщение от нее... моя улыбка искрення.

Похоже, Мэнди тоже рада этому общению. И это... это невероятно приятно. Приятно видеть, что моя игра, мой танец, нашел столь желанный отклик. Этот маленький, едва заметный прилив тепла в груди... это не просто свидетельство того, что я по-прежнему в форме. В этом я нисколько не сомневаюсь. Но это желание... Непреодолимое, смущающее желание. Я хочу видеть ее. Хочу ощутить эту уникальную, непредсказуемую энергетику рядом с собой, снова. Это стало почти физической потребностью.

За эту неделю я уже неплохо начал ориентироваться в ее расписании. Учеба и работа. Достаточно размеренно и скучновато, но информативно. Я приблизительно знаю, когда у нее свободный вечер, какие планы на выходные. Чтобы знать, когда можно... снова притянуть ее в мой мир.

Ну, и чтобы вы думали? Я всё таки позвонил. Кто бы сомневался. И пригласил Мэнди завтра, в субботу. На... свидание? Даже не знаю, как назвать этот человеческий ритуал. По правде говоря, мне все равно, как это выглядит. Я хочу её видеть. И черт возьми, я рад, что она приняла это приглашение. Рад, что этот маленький, смущающий меня трепет был не напрасен. Увидеть ее глаза снова, почувствовать ее мягкую, нежную энергию рядом... это будет самое интригующее "исследование", которое я когда-либо проводил, самый необычный стартап.

Я никогда не думал, что буду ждать свидания, встречи, рандеву — называйте это как хотите — с таким нетерпением. Даже для меня, бога, оперирующего довольно длинными временными понятиями, ожидание этой встречи казалось невыносимо долгим. Суббота. Человеческое слово, которое теперь заключало в себе весь мой интерес и нетерпение. Я выбрал Гранд-Сентрал Терминал как место встречи. это идеальный лабиринт. Шум, хаос, архитектурный триумф.Это не просто вокзал, а настоящий портал, который ежедневно пропускает через себя тысячи жизней, тысячи историй, тысячи планов... и, что самое главное, тысячи иллюзий.

Взгляните на него: величественный, помпезный, претенциозный. Его архитектура, эти высокие своды с росписью, напоминающей небеса, создают иллюзию стабильности и монументальности. Но я, как никто другой, знаю, что за этим фасадом — сплошной хаос, постоянное движение. Ни один человек здесь не задерживается надолго. Они прибывают, отправляются, меняют направление. Это совершенная метафора для самой жизни и, в конечном счете, для моей натуры: движение, маскирующееся под порядок. Кроме того, это место наполнено жизнью. Шум, спешка, ожидание. Сколько здесь желаний, сколько скрытых планов, сколько быстрых, неосторожных взглядов!

На следующий день я прибыл туда минут за пятнадцать до назначенного времени. Я занял место возле знаменитого информационного киоска с четырьмя позолоченными часами, наблюдая за человеческим потоком. Это был великолепный спектакль: тысячи историй, пересекающихся на мгновение, уникальный танец спешки и безымянности.

И вдруг вся эта ахитектурная суета, весь шум и сутолока — всё исчезло. Остался только Светлый Альв, Lys, моя Светлая, которая появилась будто из эффекта замедленной съемки, возникнув из толпы. Она шла от выхода на 42-й улице, и оглядывалась по сторонам, немного неуверенно, ища меня взглядом. Мы договорились встретиться возле киоска, и я стоял, непринуждённо прислонившись к холодной мраморной колонне, всего в нескольких шагах от него. И как только Мэнди попала в поле моего зрения, мои губы сами собой изогнулись в тонкой, предвкушающей усмешке. О нет, я не хотел, чтобы она заметила меня сразу. Желая продлить этот приятный момент наблюдения, я плавно отступил, позволяя своей фигуре раствориться в плотной тени, которую отбрасывал массивный информационный киоск. Мой силуэт почти полностью скрылся за медными колоннами этой конструкции. Оттуда, невидимый для неё, я мог с интересом наблюдать, как мой Альв приближается, пробиваясь сквозь суету вокзала.

Ее взгляд скользил по сторонам, по лицам, по витринам, и в этой рассеянности была своя особенная, трогательная прелесть. Она не видела меня. Ещё нет.Я не хотел сразу привлечь к себе внимание, пользуясь возможностью получше рассмотреть её. Она была похожа на тонкий, изящный цветок. Платье чуть выше колена, легкое, летящее, и оно совершенно не скрывало её фигуры.

О, боги! Я просто залип на её ножки. И нисколько этого не стесняюсь. Стройные, изящные, в полуботинках с небольшим каблучком, который придает походке ту самую упругость. Они скользили, легко обходя замешкавшихся прохожих. В них было столько грации, столько... обещания.

Идеальные пропорции, очертания, которые намекали на изящность, почти воздушную хрупкость её фигуры. Мэнди была совершенно правильной. Хорошо, что она не видела, с каким оценивающим выражением я смотрю сейчас на неё. Кажется, она скоро заметит меня. Жаль. Мне хотелось бы еще немного побыть просто наблюдателем. Но игра требует моего участия

Когда Мэнди меня увидела, (а я наблюдал за этим моментом с напряжённым интересом и замирающим волнением, желая узнать её реакцию), её лицо, полностью расслабилось. Не было ни следа искусственности, лишь чистое, узнавание, смешанное с ощутимым облегчением. И в тот миг, когда наши взгляды встретились и задержались, я почувствовал, как могущественный, почти древний трепет наполнил меня и захлестнул волной. Это было безоговорочное подтверждение. Подтверждение того, что я, Локи, нашёл не просто девушку, а резонанс, ключ, который открыл в моей душе нечто давно забытое и жизненно важное.

И вот, ещё одна деталь, из-за которой я не смог удержать улыбку. На одном её плече висел рюкзачок. Ничего особенного, обычный вельветовый рюкзак, но такого нежного светло-синего цвета, что эта, казалось бы, обыденная вещь, немедленно привлекла моё внимание. Это было так мило, так подчёркивало и усиливало в Мэнди эту тонкую детскость и наивность.

* * *

С легкой, почти незаметной улыбкой я шагнул вперед, навстречу тебе. Ты шла ко мне через толпу, и даже издалека твое немного смущенное выражение лица доставляло мне удовольствие. Я протянул руку из-за спины, держа в ней небольшой букет. Не розы, нет, хотя они безусловно очень красивые. Для тебя я выбрал розовые лилии, их нежные, почти светящиеся лепестки очень соответствуют твоей милой внешности. Твои глаза расширились, когда ты увидела цветы, — чистое, радостное удивление. Отлично. Именно на это я и рассчитывал.

—Привет, исследователь древних цивилизаций,— произнёс я как можно более непринужденно, протягивая тебе букет.

Ты несмело, будто не решаясь, взяла их, прижала к себе, и мы двинулись вперёд. Ты выглядела сияющей. Мы говорили о пустяках — о погоде, о местных достопримечательностях, о том, что ты второй год живёшь в Нью-Йорке, но ещё не была в этом месте, как-то не хватало времени. Но под этой невинной болтовней я чувствовал, что ты хочешь сказать нечто большее.

И вот, ты, мило смущаясь, наконец говоришь:

—Райан, я... я должна поблагодарить тебя ещё раз. За то, что спас меня. И... когда ты положил руку на мой локоть... тот ушиб... он перестал болеть. Сразу же. Ты... как ты это сделал? Представляешь, боль не вернулась, и даже синяков нет. Ты точно обладаешь какими-то способностями.

—Ах, это, — я киваю в такт твоим словам.

—Мой маленький секрет. Как очаровательно, что ты запомнила. Ничего необычного. Я просто успокоил боль,— сказал я, пожимая плечами.

Вижу твои глаза, полные недоумения, это настолько мило.

—Многие люди обладают скрытыми талантами, Мэнди. Способностями, о которых они и сами не подозревают, пока не наступит критический момент. Тут нет ничего особенного — можно сказать, это наши скрытые ресурсы. Продолжаю я с умным видом

Ты согласно кивнула, но я видел, что ты не поверила мне до конца.

—Да, наверное, ты прав. Но всё равно, это... это было похоже на волшебство, — пробормотала ты, и твой голос был полон восхищения.

Волшебство. Тебе это интересно. Прекрасно. Я позволил разговору свободно перетекать в область сверхъестественного — о загадочных силах, что скрыты в мире, и о тех, кто решается их использовать.

—Раз уж мы заговорили о талантах. И волшебстве... — почти промурлыкал я, остановившись и повернувшись к тебе. Я наклонился немного ближе, наслаждаясь тем, как ты замерла от волнения, но не отстранилась.

—Можно мне продемонстрировать тебе кое-что из того, что ты назвала магией. Ты позволишь мне прочитать твои мысли?

Твои глаза вспыхнули любопытством, и ты решительно кивнула:

—Да. Пожалуйста.

Отлично. Ты сама попросила меня, и, пожалуй, я не могу упустить такой шанс, не так ли? Игра в в подглядывание всегда была одной из моих любимых. А ты, моя дорогая, оказалась на редкость увлекательным сюжетом. Я сосредоточился на твоих воспоминаниях и увидел тебя за столом, склонившуюся над книгами, с тем сверкающим, почти болезненным блеском решимости в глазах, что даёт мотивацию преодолевать любые сложности. Я увидел длинные, утомительные часы, которые ты провела в одиночестве, где твоими собеседниками были лишь конспекты и тиканье часов, готовясь к экзаменам. Я увидел тот момент, когда ты сдала их, и волна чистой, ликующей радости накрыла тебя, но почти тут же сменилась тяжелой тревогой. Цена... да, цена образования. Вот что волновало тебя, а не сами экзамены. Ты была уверена в своих знаниях, но не в финансах. И я видел, как в тот момент твой отец, этот усталый, но исполненный несломленной гордости человек, положил свою руку на твою, и в его глазах не было ни тени сомнения, только безусловная поддержка. Как же это... душераздирающе трогательно.

А затем... первый курс. Я наблюдал, как ты, Мэнди, с головой нырнула в эти книги и лаборатории. Ты не просто "училась". Ты горела, как та одинокая, но упорная свеча, которая отказывается гаснуть, несмотря на ледяной сквозняк. Ты страстно мечтала о гранте. Это был не просто деньги, это было подтверждение, свобода. И, естественно, грант. Комитеты и Учёные Советы с их важным, надутым видом, выдающие поощрения лишь избранным за "выдающиеся успехи", "исследования" и "активную деятельность"! Но ты была в этом списке. Одной из немногих. Не за то, что попросила или прогнулась, а за то, что была попросту лучше. Более усердна, более безумна в своей яростной погоне за знаниями, чем остальные.

Ты получила его. И да, я почувствовал легкое, циничное удовлетворение. Не потому, что я люблю видеть справедливость (ха!), а потому, что видеть, как тщательно сплетенная амбиция получает свою награду, всегда приятно для наблюдателя.

Я сделал шаг ближе, ещё более сокращая расстояние между нами:

—Ты получила грант на первом курсе. Это позволило снять значительную часть расходов с твоей семьи, чему ты очень рада, верно? — Я сказал это и наблюдал за твоей реакцией.

Твоё изумление было почти осязаемо, как электрический разряд в воздухе. Твои глаза слегка расширились от внезапного шока, а губы приоткрылись в беззвучном вздохе.

—Но как ты узнал? — произнесла ты, пытаясь понять, не проговорилась ли об этом при нашей первой встрече?

Я слегка наклонил голову, наслаждаясь моментом.

—Ну, это совершенно не сложно, когда долго тренируешься. Прочитать мысли достаточно легко. Просто идёт нужная информация.

Твоё лицо было чистой палитрой изумления, я с трудом сдерживался, чтобы не засмеяться.

—Да ладно, это лишь малая часть моих скрытых талантов, — ответил я, наслаждаясь твоей реакцией .

Я улыбался, и моя улыбка была лёгкой, но в ней скрывалась тяжесть знания. Как Богу иллюзий, мне не составляло труда проникнуть в мысли человека, прочитать его память, словно открытую книгу. И, помимо этой заслуженной тобой победы, помимо усердия, позволившего тебе добиться этого гранта я увидел и кое-что другое, Мэнди. В глубине твоего сознания, за этими яркими образами успеха, я заметил тень. Нечто тяжёлое, болезненное, что ты так старательно прятала. Это была не просто история подготовки к университету, а что-то личное, что заставило тебя так отчаянно бороться. Только я ещё не успел полностью открыть этот "файл" в твоей памяти. Тонкая, едва заметная нить страха вилась вокруг этого воспоминания. Что ты прячешь? Ты ещё больше заинтересовала меня.

Я должен проникнуть глубже в лабиринт твоего разума, разгадать все твои секреты, которые, уверен, куда увлекательнее, чем любая Асгардская сага. И для этого мне нужно быть рядом с тобой как можно чаще.

Тихий, но настойчивый писк аварийного питания давил на нервы сильнее любой сирены. В главной серверной "Лабиринта" царил хаос, упорядоченный лишь напряженными, отточенными движениями техников. Главный монитор, обычно сияющий успокаивающим зеленым светом работоспособности, теперь заливал помещение тревожным, мигающим красным. В воздухе стоял запах озона и горелой проводки — типичный, неприятный нью-йоркский аромат корпоративной войны.

—Говорю тебе, тут явно утечка информации с нашей стороны — устало, но твердо произнес Кит, наш главный техник-гений. Его пальцы мелькали над клавиатурой, запуская диагностические скрипты.

— Конечно, нельзя исключать воздействие извне, но данные указывают на внутренний доступ. Слишком чисто, чтобы быть обычной внешней атакой. Похоже, наши конкуренты воспользовались слабым звеном или помощью изнутри. Сейчас главное — заблокировать утечку и понять, как именно это сделали.

Я стоял рядом с ним, прислонившись к стойке, наблюдая за тем, как Кит творит свою магию в цифровом хаосе. Возникшая ситуация, впрочем, не была для нас чем-то неожиданным. Проект "The Golden Cage" — мое дерзкое, визуальное детище, принёсшее "Лабиринту" , нашей компании, сотни тысяч, вызвал гнев крупной корпорации, которую мы столь элегантно унизили. Атаки стали периодическим явлением, своего рода "божественным кодексом" Нью-Йорка: успешный бизнес — магнит для зависти и подлости.

О, конечно же, мы прекрасно знали, откуда "прилетали" эти милые, но в то же время чертовски раздражающие DDoS-атаки! Это же, разумеется, дело рук наших настолько любезных конкурентов из той безумно "уважаемой" корпорации. Они просто никак не могли примириться с вопиющей несправедливостью Вселенной: с тем фактом, что такая скромная, начинающая и, как они считали, абсолютно никчемная компания , как наша, вдруг начала бессовестно обходить их величественные продажи. Они же были уверены, что мы — просто такой себе временный досадный промах в их безупречном бизнес-плане. А когда мы стали догонять их, а затем и обходить, истина оказалась слишком болезненной для них, их утонченные нервы не выдержали.

Кит, видимо найдя очередное подтверждение своим догадкам, хмурился, его взгляд снова приковался к строкам кода. Каждая строчка кричала об одном: внутренняя утечка. Он сжал зубы. Это был грязный, но такой излюбленный человеческий метод — использовать кого-то внутри.

— Слушай, Райан, мне определенно кажется, это кто-то из наших.

Кит тяжело вздохнул, его подозрение обрело физическую форму.

— Почему ты так уверен? Что ты нашёл в логах?

— Потому что, — Кит обвел рукой стойки серверов,

— Ты сам знаешь, какая защита стояла на этих узлах. Тройное шифрование, динамические ключи, протокол с двухфакторной аутентификацией. Никто извне не мог просто "подбросить" рабочие коды доступа к главному шлюзу и кодам отключения файрволов, не зная нашей внутренней архитектуры до малейших деталей.

Он сделал паузу, всё так же хмурясь, пытаясь собрать воедино обрывки найденной информации.

— Либо кто-то из нашей команды слил информацию, либо… кто-то, кто вообще имел полный административный доступ, это сделал сам.

Я почувствовал, как во мне всё напряглось, но не от злости, а от предвкушения, как вспыхнуло то самое, вечное, интригующее чувство, предвкушение игры.

— Думаю, ты прав, — произнёс я, обводя взглядом стойки серверов, будто призывая их в свидетели.

— Это... увлекательно. Знаешь, мне нравится эта грязная игра. И мы прекрасно знаем, кто за этим стоит: наши конкуренты. Они просто не могут пережить успех "The Golden Cage".

Я оттолкнулся от стойки, мой взгляд стал острым и холодным.

— Конечно, неприятно, если кто-то из наших помогал им.

—Но... — я пожал плечами с королевской небрежностью.

— Ничего удивительного. Люди продаются за деньги, за выгоду. Это делает их предсказуемыми.

— Впрочем, так даже интереснее. Ты сможешь заняться реверс-инжинирингом взлома? Узнать, кто эта крыса среди наших?

Кит, как всегда, не дрогнул. Он просто кивнул, и в его глазах загорелся тот же хищный огонек, что и в моих.

—Конечно. У меня есть на примете ребята. Киберспециалисты, которые проведут тщательное расследование.

—Отлично, — выдохнул я с удовлетворением; в моей голове уже разворачивалась целая пьеса.

—Хорошо, тогда занимайся этим. Но никому не говори результаты. Как только узнаешь, кто это, — сразу же сообщи мне.

Мы говорили с Китом вдвоём, без свидетелей. Мы доверяем друг другу; с моей способностью видеть не только фасад, но и самую суть человеческих сердец и умов, я знал: Кит искренен. Он по-настоящему предан нашему делу, и действительно хочет помочь. На этого парня можно положиться. Его честность и надежность — не притворство, а редкостный, крепкий металл.

Я нисколько не был расстроен этой утечкой, этой мелочной изменой. Наоборот. Это же настоящий детектив в цифровом мире! Интриги, атаки, продажа информации за жалкие деньги... Как мило. Тут есть, где развернуться! Это подогревало мой интерес, моё божественное любопытство. Я знал, что Кит не просто посмотрит. Он возьмёт за глотку, вывернет наизнанку каждый сервер, достанет правду из-под земли, чтобы узнать, кто это сделал. Я ни на секунду не сомневался в его способностях. Мне это было даже интересно.

Конечно, я, как Бог, мог бы просто взмахнуть рукой или прошептать заклинание, и вся правда выплыла бы сама. Но где же азарт? Где удовольствие от процесса, от ожидания, от наблюдения за тем, как смертные играют в свои игры? Я ведь сам частенько бывал автором подобных "шалостей", так что я отлично понимаю игру. Скучно, когда все играют по правилам, не так ли? Это как смотреть пьесу с предсказуемым финалом. А тут, наконец, достойный, хотя и несколько банальный, поворот сюжета.

Эта корпорация думает, что может нанести удар? Что ж, милые мои, бросок сделан. Теперь вопрос в том, смогут ли они справиться с нами? Я уже готовлю ответный ход, и, поверьте, он будет куда более изобретательным.

* * *

Посреди всей этой суеты, поиска виновных и попыток восстановления наших серверов, я не забывал про Мэнди. Наше общение... оно стало чаще. Не могу сказать, что оно прямо-таки "перешло на новый уровень" личного, но сам факт его регулярности не может не доставлять мне удовольствия. Я сильно заинтересован в ней. Да, в этой очаровательной смертной. И что меня особенно цепляет? Её реакции. Сообщения Мэнди... они такие настоящие. Никаких двойных смыслов, никаких масок, которые я вижу на многих людях, да и сам ношу их, что уж тут скрывать. А у неё всегда просто чистая, искренняя реакция. Это новый опыт для меня, и я нахожу его... интригующим.

Мне любопытно, к чему это приведет. Очень интересно.

И всё же, я упустил важнейший момент. Как только её будущее, полное крови и скрежета металла, открылось мне и я успел спасти её, я должен был немедленно заглянуть глубже, понять. Почему Мэнди оказалась под колесами, если бы не я? Что это? Нелепая, жестокая случайность или чей-то план?

Звук закрывающейся двери эхом разнёсся по моей просторной, квартире. Я сбросил с плеч рюкзак, позволяя ему упасть на пол у порога с глухим, почти невесомым звуком. Энергия этого мира, такая громкая и навязчивая, ещё вибрировала в кончиках пальцев. Но здесь, в этих стенах, она гасла, как свет в выключенной комнате. Тишина была осязаемой, почти бархатной. Я шагнул в гостиную, где закатное солнце рисовало длинные, ленивые тени. Я отключился от всего происходящего вокруг и сосредоточился на образе Мэнди, призывая ту тёмную, мерцающую силу, которая открывает ткань пространства и времени, туда, где переплетаются нити судеб. И вот оно, моё наказание: видение пришло, но оно было искаженным. Как будто кто-то — или что-то — набросило на этот конкретный момент времени толстое, грязное покрывало. Сначала я видел лишь обрывки, мерцание, шум, но и через эти помехи мне стало понятно, что это не случайность: удар должен был стать целенаправленным. Не просто пьяный водитель или отвлёкшийся идиот. Я увидел мерцание энергии вокруг машины — слабой, но чужой магии, которая подтолкнула её на неправильный путь в неправильный момент. Энергетический след магии, незнакомой мне, слишком грубой, но с привкусом чего-то древнего. Будто низший дух или очень сильный человеческий колдун, который черпает силы из грязных источников.

Я поймал силуэт. Высокий, в чем-то на подобие плаща, но его черты были стёрты, размыты. Словно сам Ньёрд решил подуть прямо на этот образ. Однако я уловил кое-что: напряжение. Этот "кто-то" не просто хотел, чтобы Мэнди погибла; он был буквально в бешенстве от её существования.

Но почему ? Кажется, мой светлый Альв — ключ. Цель этой атаки не Мэнди как личность, а то, что она собой представляет или то, что она скрывает. Это либо что-то в её прошлом, либо сила, которую она даже не подозревает, что носит в себе. И кто-то хочет, чтобы эта сила никогда не проявилась. Кто или что стоит за попыткой убрать Мэнди? Человек? Возможно. Но человек, который связался с силами, превосходящими его понимание. Или... это может быть один из тех низших, забытых богов, которых сослали когда-то в забвение, в тень.

И вот тут-то и начинается самое смешное, самое нелепое: несмотря на всю мою фирменную иронию, несмотря на это внутреннюю насмешку , я чувствую... беспокойство. Истинное, идиотское, сжимающее грудь беспокойство за эту смертную девушку. Я, покровитель обмана, интриг, и, что уж греха таить, абсолютно самовлюбленный тип, волнуюсь за неё. Это должно быть сюжетом для трагикомедии в Асгарде!

С другой стороны, хорошо, что я успел. Хорошо, что я увидел это видение и поторопился. Иначе... даже думать об этом не хочу.

И теперь, глядя на неё, я ощущаю... ответственность. Звучит как плохое заклинание, правда? Я, Локи, чувствую ответственность за эту девушку. И я не могу, и что еще интреснее — не хочу её бросать. Это не просто интрига; это вызов моей собственной сущности.

Я должен узнать, что скрывается за этой тайной.

А ещё я хочу понять, что успел заметить в её мыслях, когда смотрел информацию о её поступлении в университет. Как только мои любопытные глаза проникли в разум Мэнди, наряду с остальным потоком образов я уловил этот дрожащий, едва уловимый след — тень страха. Не громкий, не кричащий ужас, который заполнил бы всё сознание, а скорее глубоко спрятанное, затаившееся беспокойство, похожее на эхо далёкого, неприятного звука.

Что это за неопределённое пятно, клубок неприятных эмоций, завернутых в воспоминание, которое она старается не трогать. Возможно, это след травмы из её прошлого, которая оставила метку. Что-то, что она пережила и о чём предпочла бы забыть, но подсознание продолжает держать это на поводке. Или же это пророческое предчувствие, интуитивное знание о чём-то, что должно произойти. Не всегда страх вызывается тем, что было, иногда он рождается из того, что будет. Я хочу разгадать эти загадки, связанные с ней.

𝙬𝙖𝙨 𝙖 𝙘𝙖𝙨𝙩𝙖𝙬𝙖𝙮

𝙂𝙤𝙞𝙣𝙜 𝙖𝙜𝙖𝙞𝙣𝙨𝙩 𝙩𝙝𝙚 𝙜𝙧𝙖𝙞𝙣

𝙍𝙪𝙣𝙣𝙞𝙣𝙜 𝙢𝙮 𝙤𝙬𝙣 𝙘𝙖𝙢𝙥𝙖𝙞𝙜𝙣

𝙍𝙪𝙣𝙣𝙞𝙣𝙜 𝙞𝙣 𝙫𝙖𝙞𝙣

𝙎𝙝𝙚 𝙬𝙖𝙨 𝙖 𝙢𝙖𝙨𝙩𝙚𝙧𝙥𝙞𝙚𝙘𝙚

𝘼 𝙡𝙞𝙢𝙞𝙩𝙚𝙙 𝙧𝙚𝙡𝙚𝙖𝙨𝙚

𝘽𝙧𝙞𝙣𝙜𝙞𝙣𝙜 𝙢𝙚 𝙩𝙤 𝙢𝙮 𝙠𝙣𝙚𝙚𝙨

𝘽𝙧𝙞𝙣𝙜𝙞𝙣𝙜 𝙢𝙚 𝙥𝙚𝙖𝙘𝙚

𝙒𝙝𝙚𝙣 𝙄'𝙢 𝙙𝙧𝙞𝙛𝙩𝙞𝙣𝙜

𝙄'𝙢 𝙙𝙧𝙞𝙛𝙩𝙞𝙣𝙜 𝙬𝙞𝙩𝙝 𝙮𝙤𝙪, 𝙣𝙤𝙗𝙤𝙙𝙮

𝙉𝙤𝙗𝙤𝙙𝙮 𝙚𝙡𝙨𝙚 𝙬𝙞𝙡𝙡 𝙙𝙤...

Capital Cities "Drifting "

Я стоял возле величественных, немного строгих кирпичных зданий, составлявших кампус в Даунтаун Бруклин, в самом сердце технологического треугольника посреди толпы студентов на широкой аллее и не мог не усмехнуться про себя. Нью-Йоркский университет. Место, где бурлит человеческая мысль, где рождаются гении и, что гораздо интереснее, многие будущие интриганы. Мне нравится здешняя атмосфера. Это не пропитанный золотом и скукой Асгард, где величие исходит от силы. Здесь оно создаётся идеями.

Это место дышало интеллектом, амбициями и стремлением к будущему, и я осознавал, что Мэнди, с её стремлением к знаниям, должна находиться именно здесь.

Многие студенты сидели на скамейках, уткнувшись в свои ноутбуки, другие о чем-то громко спорили, размахивая руками с тем пылом, который я так люблю в смертных. Хаос, но управляемый, с чётким расписанием. Мой новый театр.

И вот я здесь, в этом котле молодости и амбиций, жду ту, которая внесла в мой безупречно выстроенный мир толику... непредсказуемости.

"Вот уж не знаю, как и назвать наши отношения," -думаю я, посмеиваясь над собой.

"Мы об этом, честно, ещё не говорили."

Смешно, правда? Я, трикстер, махинатор, игрок, теперь вынужден размышлять о человеческих "отношениях". Если бы Тор узнал, он бы, наверное, от удивления свалился с нашего радужного моста. Или, что хуже, решил бы, что я наконец-то остепенился.

Мы, кажется, встречаемся... Да, вот уже почти месяц мы встречаемся. Я использую это слово, не понимая до конца его земного значения. Здесь, в Нью-Йорке, "встречаться" может означать что угодно: от совместного ужина в уютном ресторанчике (Мэнди, естественно, выбрала место где подают что-то "настоящее, домашнее", а не модный фьюжн), до долгих переписок, в которых я поддерживаю её рассказы о древних языках с неподдельным интересом.

Ещё мне импонирует то, что

Мэнди совершенно не любит говорить по телефону, она понимает, что слова — ценны. Она интроверт и предпочитает переписку. Превосходно. Язык должен служить для точной передачи мысли, а не для заполнения тишины бессмысленным гулом. В этом есть порядок, есть контроль. Она сводит болтовню к минимуму, а это уже говорит о ее интеллекте. Пустые разговоры — бич этого мира. А Мэнди отказывается в этом участвовать. Она умна, но не высокомерна. Открыта к изучению нового. Это качество, которое мне нравится более всего. Стремление к знанию, но без надменной заносчивости, свойственной... некоторым Асгардцам.

Да. В этой девушке есть что-то... цепляющее. Что-то достойное самого пристального внимания.

Как охарактеризовать мое отношение к ней? Это не флирт, хотя, безусловно, он присутствует, но не как основной мотив, не интрига, не очередной розыгрыш. Мэнди — совершенно искреннее, чуждое избалованности существо, которое умудряется пробиться сквозь мою броню иронии.

А ведь началось всё с того идиотского спасения. Я, Локи, в роли "рыцаря в сверкающих доспехах", который не смог позволить этой рассеянной девчонке погибнуть. И теперь, вместо того чтобы манипулировать биржевыми курсами или взламывать военные протоколы (что было бы гораздо более достойно моего имени), я стою тут и жду, когда она выйдет после окончания лекции по "Истории и эволюции древнегреческого языка".

Я хмыкнул, поправляя воротник своего идеально сидящего осеннего пальто. Кажется, я нашел свою новую, самую сложную игру. И правила в ней устанавливаю не я. Что ж, это уже само по себе интригует. Игра начинается, и, кажется, Локи впервые за тысячелетия не знает, чем она закончится. И это, должен признать, — восхитительно.

Мой взгляд скользнул через шумную площадь, и вдруг всё остальное поблекло. Мэнди. Даже в этой пёстрой толпе, среди яркой и интересной молодёжи, она была особенной. Когда я увидел её, моё сердце сделало тот самый неприлично быстрый оборот, а на лице появилась невольная, внутренняя улыбка, которую я уже не пытался скрыть. Она излучала какой-то чистый свет, была самой нежной и необычной, словно единственным настоящим цветком посреди бетонных джунглей. Мой светлый Альв, мой Lys, которая сумела покорить такой престижный университет и завоевать грант. Это было не просто достижение, это был её триумф, и я почувствовал, как гордость за неё наполняет меня. Мэнди направлялась ко мне, и в этот момент всё вокруг снова стало просто фоном.

Я наслаждался моментом её приближения. Она шла в привычном для себя стиле: светлые волосы, собранные в небрежный хвост, из которого выбиваются пряди, лёгкая, почти воздушная походка, и этот немного рассеянный взгляд. На ней были уже хорошо знакомая мне красная курточка, объёмный бежевый свитер и джинсы — небрежно, но на Мэнди это смотрелось совершенно очаровательно. В её глазах искрилось сосредоточенное любопытство после напряжённых лекций.

Именно в этот момент, когда она уже почти вошла в моё поле, я заметил, как к ней быстро подошёл кто-то из студентов — парень примерно её возраста, худощавый, в очках, одетый по такой же небрежной университетской моде: выцветшая толстовка и рюкзак через плечо. Он что-то спросил, и Мэнди остановилась, чтобы ответить.

Мои губы, до этого растянутые в предвкушающей, почти ласковой полуулыбке, мгновенно сжались. Чёрт возьми, мне интересно. Не просто интересно, а раздражающе интересно. Эмоция, которую я испытывал, была странной — не ревность, глупое, человеческое чувство, которым я обычно пренебрегал. Это было ощущение ответственности, почти инстинкт хищника, охраняющего свою территорию. Мэнди, с её открытостью, ярким умом и абсолютной неспособностью видеть зло там, где оно скрыто под маской дружелюбия, была слишком заметной и слишком уязвимой. Такие девушки, как она, всегда становятся легкой приманкой для мутных личностей — тех, кто ищет выгоду, пользуется наивностью или просто наслаждается контролем. Я должен был убедиться, что рядом с ней нет никого с плохими намерениями.

Как богу, мне не составило труда моментально настроиться на их волну разговора, игнорируя расстояние и окружающий шум. Это заняло буквально долю секунды. Я нахмурился, но практически сразу успокоился, когда начал "прослушивание".

— ...так ты завтра идёшь на практику по переводу? Она в другом кампусе? — услышал я в голове голос парня.

— Да, иду, но она здесь же, в МетроТеке, — ответила Мэнди, и её голос всегда звучал для меня как самая приятная мелодия, даже вот так, в варианте радиоволны.

—Точно, я совсем перепутал расписание, спасибо, Мэнди! До завтра! — его ответ, его голос были, как бы это лучше описать, слишком сфокусированными на Мэнди.

О, бедняга! Я слышал в его интонации не просто прощание — я различил там целую симфонию несогласия с реальностью. Он явно не хотел расставаться с Мэнди. И, как ни странно мне это признавать, я его понимаю. Я, который должен с легкостью управлять своими эмоциями... Я узнаю эту ловушку. Это та самая уязвимость, которую Любовь, этот коварный и прекрасный кинжал, оставляет в сердце. От этого не защищены даже боги...

Когда я провожаю Мэнди до дома, до самого порога... и наступает эта неизбежная секунда, когда нужно произнести слова, лишающие тебя её присутствия... Я чувствую то же самое, что и этот студент. Желание замедлить Время, просто чтобы украсть еще один вздох в её поле притяжения. Как досадно. Даже для такого божества, как я, прощание с той, кто тебе дорог, остаётся самым нелепым и ненужным изобретением этого мира.

—Увидимся, Стивен, — Мэнди кивнула ему на прощание.

Всё было до смешного обыденно — какие-то детали расписания, уточнение аудиторий. Моё первоначальное беспокойство быстро трансформировалось в снисходительное превосходство. Но я был бы не собой, если бы не считал невербальные сигналы. И я прекрасно видел этот ненавязчивый, немного смущённый интерес в глазах парня-одногруппника. Как он чуть дольше, чем нужно, задерживал взгляд, как легко улыбался её ответам.

Мои глаза сузились. Я не ревновал, но я проверял. Я просканировал его энергетику, его намерения. Я искал следы лжи, манипуляции, хищного интереса. Искренность симпатии, немного восхищения, но никакой хищной опасности, никаких нечестных помыслов. Просто юношеский интерес к красивой и умной девушке. "Он не опасен," — я сделал пометку в своём уме, позволяя себе слегка расслабиться. Пусть говорят. Я подожду. В конце концов, она шла ко мне. И когда они разошлись, и Мэнди снова двинулась в мою сторону, моя внутренняя улыбка, настоящая, тёплая и немного хитрая, стала только шире. Её безопасность была подтверждена, а моё ожидание — вознаграждено.

* * *

Мы с Мэнди долго гуляли по осеннему парку, наслаждаясь тишиной и шорохом листвы под ногами. В Нью-Йорке уже вовсю хозяйничала поздняя осень: воздух был прохладным, с запахом озона и влажного асфальта, а низкое серое небо намекало на скорый дождь. В парке было довольно людно, несмотря на отсутствие солнца. Мимо нас торопливо проносились ньюйоркцы, спешащие с работы, кто-то с зонтом наготове, кто-то, уткнувшись в телефон, и даже несколько бегунов, не сбавляющих темпа. Их голоса, отрывки разговоров и гул города смешивались в единый фоновый шум. Мы же наслаждались моментом. Запах опавшей листвы, прохладный, но мягкий воздух — идеальное завершение дня перед запланированным ужином. Мы как раз направлялись в то уютный, небольшой ресторанчик, который она предложила вместо более шумного заведения.

И тут небеса, видимо, решили, что с такой идиллической картиной пора кончать. Сначала просто закапало, крупные, холодные капли, потом дождь хлынул стеной. Холодный ветер резко усилился, заставляя прохожих инстинктивно вжимать головы в плечи. Мы прибавили шагу, смеясь и пытаясь укрыться от этой напасти, но погода портилась с невероятной скоростью.

Когда мы уже почти добежали до заведения, дорогу нам преградил широкий и, надо сказать, довольно бурный поток воды, который образовался на асфальте. Он был неглубоким, но достаточно широким, чтобы насквозь промочить ноги.

Я не думал ни секунды. Я подхватил Мэнди на руки, прежде чем она успела опомниться, и понёс её через этот внезапный "ручей". Она оказалась такой лёгкой, а реакция... О, её реакция стоила того! Лицо мгновенно вспыхнуло, щёки залились нежным, румянцем, а глаза, широко распахнутые от смущения и абсолютной растерянности, были такими чистыми и наивными. Это стеснение было так очаровательно!

—Райан, что ты, не нужно! Я сама! — начала было она, в полной растерянности пытаясь возразить против моих действий.

— Спокойной, леди, — произнес я, крепче прижимая её к себе, пока шёл по мокрому асфальту,

— Ваш рыцарь доставит Вас прямо к ужину, не волнуйтесь.

Уже на тротуаре, прямо перед дверями ресторана, я осторожно опустил её, но не отпустил до конца. Мои руки остались лежать на её талии. Это касание... Чёрт, это было так приятно. Я почувствовал, как что-то трепетное, почти электрическое, прошло сквозь меня от этого простого контакта. Это было не просто влечение, а что-то более глубокое — предчувствие чего-то важного. На несколько секунд мир вокруг исчез, остались только мы под этим внезапным ливнем, наши взгляды встретились. В её глазах читалось всё: смущение, удивление и что-то ещё, от чего у меня перехватило дыхание.

𝙒𝙞𝙡𝙙𝙛𝙡𝙤𝙬𝙚r

𝙄 𝙝𝙚𝙖𝙧 𝙮𝙤𝙪 𝙘𝙖𝙡𝙡𝙞𝙣' 𝙪𝙥 𝙢𝙮 𝙣𝙖𝙢𝙚

𝙄 𝙡𝙤𝙫𝙚 𝙩𝙝𝙚 𝙨𝙤𝙪𝙣𝙙, 𝙄 𝙡𝙤𝙫𝙚 𝙩𝙝𝙚 𝙩𝙖𝙨𝙩𝙚

𝘼𝙣𝙙 𝙄 𝙘𝙖𝙣 𝙨𝙚𝙚 𝙞𝙩 𝙞𝙣 𝙮𝙤𝙪𝙧 𝙛𝙖𝙘𝙚

𝙔𝙤𝙪'𝙫𝙚 𝙜𝙤𝙩 𝙖 𝙨𝙞𝙙𝙚 𝙮𝙤𝙪 𝙘𝙖𝙣'𝙩 𝙚𝙭𝙥𝙡𝙖𝙞𝙣

5 Seconds of Summer " Wildflower"

Смертные. До чего же они забавны в своём наивном, чистейшем смущении. Я, Локи Лафейсон, Асгардский Принц, Бог Обмана и Коварства, наслаждался этим зрелищем, словно редким, изысканным вином. Мэнди — это, без сомнения, самая очаровательная пьеса в моём репертуаре. Когда я, наконец, опустил её на асфальт, убрав руки с её талии, и пропустил вперед,

придерживая тяжёлую дубовую дверь, этот короткий момент физической близости оставил после себя невидимый, но осязаемый след. Её щёки горели так, будто она прикоснулась к самому Солнцу, и она изо всех сил старалась не смотреть на меня. Да она вся была "сгустком чистого смущения", и отчаянно пыталась собрать себя в нечто невозмутимое, но тщетно. Я видел, как её внутренние попытки, это забавное "Чёрт, Мэнди, возми себя вруки!" , разбивались в пыль при первом же моём взгляде. И я, конечно, не мог не поддразнить её этим пристальным, чуть насмешливым, но тёплым взглядом. В конце концов, это я — великий Игрок.

Мы сидели в тёплом, уютном помещении ресторанчика. Здесь пахло корицей, горячим кофе и оливковым маслом. Я расположился напротив Мэнди и наблюдал за ней, впитывая каждый трепет её ресниц, каждое нервное движение, когда она поправляла выбившиеся пряди. А затем, наконец, — к моему несомненному удовольствию, — она решила распустить волосы. Дождь. Прекрасный, наглый, холодный дождь сыграл мне на руку. Мэнди убрала заколки, что держали ее волосы в повиновении. Они рассыпались по её плечам, чуть влажные. И этот эффект... о, это было великолепно. Влага заставила её локоны виться, не просто прядь к пряди, а создать легкий, невесомый светлый ореол вокруг ее головы. Это было похоже на небрежную, но совершенную корону. Ее милое лицо стало еще более нежным, почти эфемерным.

I 𝙡𝙤𝙫𝙚 𝙞𝙩 𝙬𝙝𝙚𝙣 𝙮𝙤𝙪 𝙬𝙚𝙖𝙧 𝙮𝙤𝙪𝙧 𝙝𝙖𝙞𝙧 𝙙𝙤𝙬𝙣 𝙤𝙫𝙚𝙧 𝙮𝙤𝙪𝙧 𝙨𝙝𝙤𝙪𝙡𝙙𝙚𝙧

'𝘾𝙖𝙪𝙨𝙚 𝙄 𝙬𝙖𝙣𝙣𝙖 𝙝𝙤𝙡𝙙 𝙮𝙖...

Она пыталась сбежать от меня, от своих чувств, от неловкости этого свидания — если его можно так назвать, — но куда ей было деться? Её молчание, полное недосказанных эмоций, было для меня красноречивее любых слов. Её сердце билось с ритмом, который я мог почти слышать. Это было восхитительно, как наблюдение за бабочкой, пойманной в паутину: она бьётся, но остается на месте.

И тут, моё собственное, совершенно неуместное чувство. Нежность. Почти болезненная. Когда я поднял её на руки, её невесомость поразила. Я, который оперировал тысячами интриг, вдруг почувствовал это чертово желание оберегать её от дождя, от опасности, от чего угодно. Это было чувство собственности, необузданное, инстинктивное. Сладкая, незнакомая сила, намного более глубокая, чем любая победа над моим прямолинейным братом.

Дождь барабанил по стеклам, создавая ощущение особого уюта, здесь, в полузатемненном зале. Мэнди старалась смотреть куда угодно, кроме моих глаз, правда, у неё это плохо получалось. Я наслаждался её неспособностью скрыть свои эмоции, ведь Мэнди была так далека от лжи, так проста в своей растерянности.

Но настоящее удовольствие началось, когда опустели тарелки, и мы ждали десерт.

—О, кстати, Мэнди, я тут кое-что нашёл, — произнёс я с той видимой небрежностью, которую отточил за века. Я говорил так, будто вспомнив о незначительной вещи, затем потянулся к рюкзаку, лежавшему рядом, на стуле, и достал плоский, завёрнутый в бумагу предмет. Развернув, я не спеша положил его на стол, чуть толкая в её сторону. Это была книга. Внешний вид говорил о её возрасте: потёртый кожаный переплёт, тиснение серебром на корешке, которое уже немного стёрлось, и тяжёлая, желтоватая бумага.

—Я вспомнил, ты как-то упоминала о своей работе, о компаративистике и теории связи между греческой и скандинавской культурами, — спокойно продолжил я.

— Думаю, этот текст тебе может пригодиться. Это "Comparative Philology and the Indo-European Bridge" издания 1887.

Да, это действительно была ценная книга. Приватный тираж. Работа забытого, недооцененного филолога Хаугена. О, я потрудился. Никакой "эксцентричный коллекционер" не расстался бы с такой вещью добровольно. Потребовалась божественная магия, тройной обман и одно мелкое ограбление, чтобы эта книга оказалась здесь. Но оно того стоило. Я положил этот артефакт на стол. И наблюдал за моим Альвом.

Её реакция была… непередаваемой. Сначала — взгляд, в котором отображалось одновременно изумление и неверие. Потом — шок. Мэнди замерла, её дыхание перехватило. Я видел, как знание, чистое, профессиональное, ударило её, заставив забыть о моём существовании, о себе самой.

—Это невозможно! Это же работа Хаугена!

Её пальцы трепетно коснулись потёртой кожи переплёта, словно она взяла в руки святыню. Вся неловкость и застенчивость — всё испарилось, уступив место ослепительному, чистому счастью. Её глаза, когда она подняла их ко мне, были полны слепящего света восторга. Это не была реакция на самую новую модель раскрученного телефон, на бриллиант или обещание власти; это была реакция учёного на ключ к её мечте, к её Истине.

Информация которая была изложена в книге, легла в основу множества теорий, но сама книга была практически недоступна в свободном доступе. Этот текст содержал редчайшие, практически утраченные сравнительные таблицы по ранней грамматике и синтаксису, которые могли бы подтвердить собственную, очень смелую теорию Мэнди

—Райан...— прошептала она, и её глаза, полные слепящего, чистого счастья, поднялись на него.

— Это... это невозможно. Это же работа Хаугена! Его никогда не переиздавали, и полный экземпляр... таких книг в мире осталось, может быть, два десятка. Они все в частных коллекциях! Их не продают! А даже если бы и пролавали, у меня никогда не хватило бы денег купить ее... Я знаю, что её даже в самых крупных библиотеках Нью-Йорка нет! А в интернете не выкладывают этот текст, есть только небольшие отрывки.

Её пальцы трепетно касались кожи переплёта, словно она боялась, что книга исчезнет. Это был не просто учебник. Это был артефакт. Дорогой, бесценный, практически мифический для любого лингвиста. Мэнди держалав своих руках ключ к её исследованию.

— Ну, я наткнулся на одного эксцентричного коллекционера, который решил расстаться с частью библиотеки, — я пожал плечами с нарочитой небрежностью, хотя на самом деле использовал несколько уровней манипуляций и одно мелкое божественное вмешательство, чтобы обеспечить появление книги у этого столика.

— Взял, чтобы ты не скучала.

— Не скучала! — выдохнула Мэнди, всё ещё не веря до конца в то, что держит в руках свою мечту.

— Райан, ты понимаешь... это... это может мне помочь получить самую важную информацию для работы! Это невероятно!

Она прижала книгу к себе, её смущение полностью испарилось, уступив место чистому, ослепительному счастью. Книга. Ключ, который я ей вручил. В этот момент она была одновременно и самым счастливым ребёнком, получившим долгожданную игрушку, и самой восторженной жрицей знания.

И вот оно, удивительное чувство. Волна гордости. Гордости, которая была приятнее, чем все победы и все царства, которые я когда-либо желал. Я, бог интриг, вызвал у этой девочки чувство чистого восторга. Это было могущество нового рода.

Её глаза, обычно такие сосредоточенные, были расширены, словно она смотрела на что-то невозможное, что внезапно стало реальностью.

— Когда мне нужно будет её вернуть, Райан? — спросила она. Голос дрожал, и я, честно говоря, наслаждался этим. Эта чистота эмоций, это трепетное благоговение перед вещью, которая в моих руках была лишь прихотью, а для неё — целым миром, грела мою изворотливую душу. Я позволил себе тонкую, едва заметную улыбку, ведь Мэнди, конечно, ещё не постигла всей сути момента. Я почувствовал легкое, дразнящее удовольствие от того, как легко я могу изменить ход её маленькой жизни.

— Вернуть? Мэнди, это… хм, не совсем то слово, — я приложил палец к губам, изображая легкое недоумение.

— Она твоя. Насовсем. Мой подарок.

Удивление на её лице, такое простодушное и искреннее, сменилось предсказуемым смятением. Она моргнула, словно пытаясь прогнать мираж, и на мгновение в ее глазах мелькнула тень подозрения, которую тут же смела искренняя, почти детская радость.

— Но это очень дорого! — Она заговорила громче, почти паникуя. Её руки сильнее сжали драгоценный том, словно она боялась, что он исчезнет, как сон. На лице Мэнди отразилась борьба между желанием обладать и осознанием немыслимой ценности подарка.

— Я не могу принять такой подарок, или… скажи, сколько она стоит, я отдам тебе деньги, это же… это невероятно дорого!

Это было совершенно естественно, что когда она увидела книгу, её первой мыслью стало отплатить мне за неё. Я не сомневался, что Мэнди отреагирует именно так, я видел, как её глаза загорелись, а потом она смутилась, понимая, что для неё это неподъёмная сумма. Но мне было приятно, что она так чутко относится к моим жестам. Это ещё раз показало мне, насколько она искренняя и зрелая, несмотря на её внешнюю наивность.

— Мэнди, дитя моё, пожалуйста, просто прими мой подарок. Если ты откажешься, я, пожалуй, буду вынужден обидеться. — Я слегка склонил голову, наблюдая, как этот тонкий шантаж действует. Я наблюдал за ней с почти научным интересом, наслаждаясь каждым оттенком эмоций на её прекрасном личике.

— Поверь, мне абсолютно не сложно его подарить. Знаешь, я люблю коллекционировать необычные, даже уникальные вещи. И когда я узнал, что ты занимаешься такими исследованиями, я внезапно понял, что эта книга просто необходима тебе.

Я позволил себе чуть более явный, довольный изгиб губ. Наблюдать за реакцией Мэнди было куда интереснее, чем обладать самой книгой.

— Зато, — я выдержал театральную паузу, — когда ты напишешь свою научную работу, получишь какую-нибудь премию, — и это, несомненно, будет зрелищно, — можешь упомянуть меня в благодарностях. Не обязательно в числе первых, конечно, но…

Мэнди не смогла сдержать слёзы. Они потекли по щекам, и, признаюсь, это было чертовски занимательно. Слезы были чистым, незамутненным выражением её души, идеальным финалом моего маленького спектакля. Она плакала от благодарности, от преизбытка счастья, что было куда более редким и ценным зрелищем.

— Райан, это… это правда очень дорогой подарок. Моя мечта! — прошептала она.

Её благодарность была искренней. Я добился нужной реакции. И я понял, что не зря это сделал. Во мне расцвело необычное, непривычное чувство, похожее на триумф. Не от завоевания трона или победы над врагом, а от того, что я мог подарить ей эту чистую радость. Это было изящно, это было манипулятивно, и это было... чертовски приятно. Её восхищение и этот драматический восторг — это была самая драгоценная, самая интересная награда. Я почувствовал себя настоящим дарителем, меценатом, который не просто отдал вещь, а подарил человеку сбывшуюся мечту.

Как всегда, я неотрывно, с предельным вниманием, следил за каждой её реакцией, за малейшим движением души, отражённым в глазах. Когда Мэнди, наконец, оказалась полностью поглощена этим подарком — блестящей, манящей книгой, — её разум, словно по волшебству, перешёл в более расслабленное, податливое состояние. Те привычные ментальные барьеры, невидимые, но прочные блоки, что она, как интроверт, всегда держала наготове, ушли. Они попросту исчезли, и я смог позволить себе без труда, без всякого сопротивления, заглянуть в её мысли.

Сначала, конечно, я увидел чистый, неразбавленный восторг от самой книги. Всплеск радости от новой истории, предвкушение погружения в страницы. Но, откровенно говоря, на это можно было и не тратить силы — это чувство лежало, что называется, на поверхности, сияло открыто. Я решил углубиться, пройти чуть дальше, к более сокровенному. Я сосредоточился на её реакции на тот момент, когда я подхватил её на руки, чтобы перенести через внезапно разлившийся дождевой поток. И, как я и думал, как я ни на секунду не сомневался, в её мыслях, связанных с этим моментом, присутствовала робость. Было смущение, лёгкое, девичье, от неожиданного контакта и близости.

Но, к моему огромному удовольствию, за ними пряталось и что-то гораздо более глубокое, что-то невероятно ценное. Там была нежность — тихий, тёплый огонек, который она не могла скрыть. Был трепет — дрожащее, почти благоговейное ощущение от близости. Признаюсь, увидеть эту нежность и этот трепет в её самых потаённых мыслях... это было невероятно, мне было это бесконечно приятно. Это подтверждало то, на что я надеялся. Да, я мог бы получить это более простым путем, при помощи магии обольщения, но мне хотелось её взаимности. И сейчас я хорошо видел, что каждое прикосновение моих рук, когда я нёс Мэнди, а затем, когда мои ладони задержались на её талии, отозвалось в ней странным, приятным и тревожащим трепетом.

"Что ж, это... приятно", — подумал я, чуть отстраняясь от этой картины. Вкус её искреннего восторга от книги всё ещё ощущался приятным послевкусием, но та внезапно открывшаяся дверь вглубь, которую я увидел ранее, где-то месяц назад.... Она была запечатана так старательно, с такой почти осязаемой болью, что даже мне, Богу Обмана, стало ясно: сюда нельзя соваться ради праздного любопытства. И этот факт не давал мне покоя. Я чуть сильнее сконцентрировался, внешне ничего не изменилось, я продолжал поддерживать разговор с Мэнди. Но мои глаза видели картину внутри её сознания: Дорога. Трасса. Ночь. Машина. Липкий, всепоглощающий страх. Там кто-то был? Кто напугал Мэнди настолько сильно? Нужно ли мне идти дальше? Я почувствовал, как напряглась каждая клеточка её ментальной защиты, как при одном моём прикосновении к этой "двери" всколыхнулись эти жуткие, давно погребённые ощущения. Я мог бы. Конечно, мог бы сорвать эту дверь с петель, обнажить каждый болезненный фрагмент её воспоминаний, прочитать историю до конца, как некий детектив. Утолить свой голод интриги, понять причину того, что я увидел.

Но... я знаю цену, которую приходится платить за чужое разрушение. Я видел это в глазах тех, кто ломался под давлением незваных воспоминаний. Я сам достаточно хорошо знаю, каково это — когда прошлое не просто стучится, а врывается, оставляя после себя руины.

"Нельзя. Ей будет больно", — промелькнуло в моей голове. Это было странно. Непривычно. Моё любопытство — это двигатель мира. Но не ценой боли, которая не принесёт мне выгоды, а ей — лишь страдание.

Словно выпустив натянутую тетиву, я мягко, едва ощутимо скользнул прочь. Осторожно, чтобы даже волны от моего отступления не достигли того потайного места. Искренняя, немного неловкая радость Мэнди от книги осталась последним, что я ощутил, прежде чем полностью выйти из её мыслей.

* * *

Я проводил Мэнди до дома, и мы поднялись к её квартире. Мы немного поговорили у двери, и мне было мучительно хотелось остаться, задержаться подольше, попасть в место, где она живёт, увидеть, как загорятся её глаза, когда она начнёт читать. Это было новое для меня желание — не просто получить что-то, а отдать ей и наблюдать за её радостью. Её улыбка, её смущенный, но искренний восторг от книги — всё это вызывало непривычный трепет. Она была такой искренней, такой настоящей. Я чувствовал, как мой интерес к ней крепнет, перерастая из легкого любопытства в нечто более осязаемое, с перспективой. Мне хотелось продолжения, хотелось узнать её лучше, но я не хотел торопить Мэнди.

𝙈𝙮 𝙬𝙞𝙡𝙙𝙛𝙡𝙤𝙬𝙚𝙧

𝙄 𝙨𝙚𝙚 𝙩𝙝𝙚 𝙘𝙤𝙡𝙤𝙧 𝙞𝙣 𝙮𝙤𝙪𝙧 𝙛𝙖𝙘𝙚

𝙄𝙩 𝙢𝙖𝙠𝙚𝙨 𝙢𝙚 𝙨𝙢𝙞𝙡𝙚, 𝙞𝙩 𝙢𝙖𝙠𝙚𝙨 𝙢𝙚 𝙨𝙝𝙖𝙠𝙚

𝙄 𝙨𝙚𝙚 𝙩𝙝𝙚 𝙨𝙝𝙖𝙙𝙤𝙬 𝙞𝙣 𝙢𝙮 𝙗𝙧𝙖𝙞𝙣

𝘼𝙣𝙙 𝙄 𝙡𝙞𝙠𝙚 𝙞𝙩𝙨 𝙡𝙤𝙤𝙠, 𝙖𝙣𝙙 𝙄 𝙡𝙞𝙠𝙚 𝙞𝙩𝙨 𝙨𝙝𝙖𝙥𝙚

Я был искренне рад, что смог порадовать её этой книгой, и это было достаточно для этого вечера.

Когда я вернулся к себе домой, в свой уютный пентхаус на Манхэттене, подходя к двери, я вдруг ощутил знакомую энергетику. Я мгновенно напрягся, понимая, что в моей квартире кто-то был, кто-то, кто может пройти сквозь стены без ключа. Я сконцентрировался на этом ощущении, пытаясь понять не только мощь, но и качество этой силы: я почувствовал холод, покой, и размеренность. Эта аура была похожа на нашу, на ту, что пропитана величием и древней магией Девяти Миров, асгардскую, но в то же время какая-то особенная, чуть подзабытая, более древняя. Эта аура была мощной, но контролируемой, как старое вино — насыщенная, но мягкая. Это явно не Тор, его энергетика более резкая и грубая, похожая на раскат грома и блеск стали, а здесь более тонкая, знакомая. Неужели? Это тот, о ком я думаю? Это явно кто-то из Асгарда, кто-то... кто-то, кого я, возможно, давно не видел. Я буду рад его визиту.

Я открыл дверь, готовясь узнать, кто ждёт меня внутри, и моё сердцебиение едва заметно участилось от смеси настороженности и смутного предвкушения.

Я открыл дверь, готовый узнать, кто ждёт меня внутри, и моё сердцебиение едва заметно участилось от смеси настороженности и смутного предвкушения.Ступив через порог, я почувствовал, как мир вокруг будто сжался, уступая место зимнему холоду, встретившему меня с первых секунд. Я мог бы списать это на коварство осенней погоды, на неожиданное похолодание, но Мидгард, со всеми его климатическими капризами, никогда не был способен генерировать такой пронизывающий, такой первозданный холод. Эта низкая температура была слишком знакомой, слишком ... особенной. Она несла на себе отпечаток совершенно иной силы, иного мира.

Мой взгляд скользнул по просторному, безукоризненно оформленному холлу. И тут же мои догадки материализовались в деталях, столь же очевидных, сколь и абсурдных для обычного человеческого восприятия.

Прямо на гладкой блестящей поверхночти паркета лежала сухая, серебристая россыпь — свежий, пушистый снег, словно мгновенно выпавший и не успевший осесть. Это был истинный снег, который был таким ледяным, что не таял в условиях квартиры, — признак экстремального, неистового холода, который мог принести только он... Я сделал еще шаг, мои глаза сузились, становясь тоньше, как лезвия, снег хрустнул под моим ботинком, этот звук, словно разбивающееся стекло, нарушил тишину квартиры. В углу, на невысоком столике из антикварного ореха, стоял бокал для виски, который я оставил там вчера. И на этом бокале — о, Иггдрасиль, я увидел не просто конденсат, а ослепительно белый налёт инея, словно кто-то дышал на него арктическим ветром .

Этот бокал, снег на полу, морозный воздух, пронизывающая стены, — это личный знак моего гостя.

"Неужели это и правда ты? — промелькнула мысль, прежде чем я успел ее остановить. Я позволил губам изогнуться в тонкой, почти нечитаемой усмешке. Конечно. Конечно же он здесь, невозмутимый и величественный. Его присутствие сразу изменило атмосферу, принеся с собой холодноватую отстраненность и ощущение чего-то вечного, незыблемого. Никто другой не умел так проявляться с таким поистине царским достоинством, не давяще, но ощутимо.

—Это и правда ты, — тихо повторил я в ледяной, загустевший воздух, зная, что мой гость слышит эти слова.

Значит, я правильно ощутил эту древнюю, почти неизвестную никому из людей магию, эту энергетику вечного холода . Это был тот, кто так редко покидает свой ледяной дворец в горах. Что же ты здесь делаешь?

Я прошел в гостинную, и мои глаза мгновенно нашли его. Он стоял у окна, где открывался потрясающий вид на светящийся ночной Манхэттен, но, казалось, совершенно не замечал величия и блеска многомилионного города .

Улль. Бог охоты и лыж, хозяин зимы и холода, Повелитель Щедрости, тот, чей голос звучит в полете стрелы, древний и молчаливый. Его фигура была воплощением спокойной силы: высокий, с длинными, светло-серебрянными волосами. Он был одет в тёмный кожаный жилет и шерстяные штаны, нечто архаичное и совершенно неуместное в моём пентхаусе, и при этом он выглядел так, будто весь супер-современный интерьер моего земного жилища был сделан, чтобы служить фоном для его величия.Рядом с ним, прислоненный к стене, лежал его знаменитый тисовый лук — его дерево было почти черным, и от него веяло запахом леса и мороза.

Я почувствовал, как напряжение в моих плечах немного спадает. Тор точно заполнил бы мою гостинную грохотом и запахом пота; Один — давящей тяжестью. Улль же принёс тишину и холод. Это была древняя, извечная, чистая сила, не запятнанная дворцовой ложью или Мидгардским хаосом.

—Улль, — произнес я, шагнув внутрь, прикрывая за собой дверь. Я мгновенно перешел на асгардский диалект, более жесткий и формальный, чем тот, который я использовал в Мидгарде. Моя привычная ехидность была на месте, но в голосе проскользнула нотка искреннего уважения.

—Какая... приятная неожиданность. Я думал, ты предпочитаешь горные вершины и покинутые пустоши, где ветер — единственный свидетель твоих триумфов, а не хаос Мидгарда и столь... буржуазный интерьер.

Я сделал паузу, мой взгляд скользил по Уллю, который по прежнему молча смотрел в окно, словно не замечая меня, невозмутимый и спокойный, как вечный снег в его дворце на вершине горы. Большую часть времени Улль обитает в своих Идалирах, Долине Тисов, среди вечных снегов и холода. Говорят, что он любит этот свой идеальный, безмолвный мир, подчиннный практически геометрическому, выверенному порядку. И не очень-то жалует Мидгард, хотя его имя и его культ были когда-то широко распространены среди людей. Улль — воплощение зимы и ледяного спокойствия, далекий от суеты и моих шалостей.Так что же могло вытащить его оттуда?

Улль по прежнему ничего не отвечал но я знал что он слышал меня, не только слова, но и каждое движение моих мыслей. Его молчание было не тяжелым, не раздражаюшим, а значимым, полным покоя.

—Какая честь, Сияющий. Я бы даже предложил тебе выпить, но боюсь, твой ледяной дух превратит мой дорогой, колекционный виски в скульптуру, — я шагнул к нему, чуть сокращая расстояние между нами

Улль медленно повернул голову. Его глаза, такие же чистые и пронзительно голубые, как лёд на горном озере, скользнули по мне. В них не было ни насмешки, ни гнева. Только спокойное знание.

—Я рад, что ты не разучился шутить, Локи, — его голос был глубоким, ровным и тихим, как потрескивание дров в камине в морозную ночь, и одновременно я услышал в нем и едва уловимые нотки тепла. Между нами всегда были такие странные отношения. Не братские, абсолютно нет, но можно сказать, мы признаём авторитет друг друга. Улль, он такой... его не нужно развлекать, ему не нужно ничего доказывать. Мне импонирует то, что он, будучи намного древнее Одина, мог бы по праву занять трон в Асгарде. Но он совершенно не стремится к этому. Один мудр по-своему, но это мудрость власти, обретенная ценой потери глаза и множеством пролитой крови. Мудрость Улля — это мудрость непричастности. Он видит игру, но не считает нужным ею пачкаться. А кто не стремится к власти... тот либо уже имеет все, либо вообще не понимает, зачем она нужна.

И в его присутствии я ощущаю это странное, почти щемящее чувство признания, пришедшее от кого-то, кто не ищет от меня ничего, кроме, возможно, честной, не обремененной лживой лестью беседы.

Улль... он действительно видит меня. Не образ, который я так старательно создаю — не Трикстера, не Злодея, не Одиночку, не даже "сына Одина" (от чего меня до сих пор передергивает). Он видит Локи. Сложного, неудобного, иногда измученного своими же амбициями. И при этом не осуждает. Он просто констатирует факт.

Этот барьер, который я строил тысячелетиями, эта стена из цинизма и насмешек, в его присутствии даёт трещину. Это не братское, это... родственное по духу одиночество, которое он несет с такой изящной, небрежной грацией. Одиночество тех, кто всегда стоял в стороне, наблюдая. Я не могу назвать это дружбой, нет. Это скорее взаимное уважение двух сильных личностей, которые случайно встретились на одной территории и решили не вступать в бессмысленную схватку.

Импонирует ли мне это? Да. Раздражает? Честно? Тоже да. Потому что Улль — живое напоминание о том, что можно быть кем-то без постоянной нужды доказывать это всем вокруг, особенно себе. И это злит меня, потому что я выбрал другой путь. Более... громкий.

—Что привело самого Бога Зимы и Охоты в эту паутину смертных? Твои дела, насколько я помню, всегда были чисты и прямолинейны, как стрела, пущенная с тетивы. И уж точно они редко касались моих...проектов, — я смотрел на него с некой смесью привычной мне ирониии и почтительного ожидания.

Нужно признаться, его появление, его спокойное молчание вызвало во мне сильный интерес, ведь я понимал, что это не просто визит вежливости.

—Сегодня я здесь не ради вина, хотя как-нибудь с радостью приму твоё предложение. Я принёс тебе кое-что.

Улль указал взглядом на небольшой предмет, лежавший на полированной поверхности полки электрического камина. Его ответ отозвался во мне волнением, которое мне сложно было скрыть. Улль никогда не появлялся без причины. И его дары всегда имели огромную цену.

Я подошел к камину. Предметом был кулончик — обычный человек решил бы, что это красивое ювелирное изделие, но я знал, что это нечто гораздо более древнее. Это был Кристалл Ледяного Пика, в виде капли, заключённый в серебрянную оправу, слегка матовый, с тусклым, молочно-голубым свечением внутри. Он был пронизан крошечными серебряными прожилками, будто застывшими нитями, личная вещь Улля, пропитанная его силой и архаичной защитной магией.

Я осторожно взял кулончик в руку. Он был ледяным, и этот холод не таял. Я ощутил его мощь — не агрессивную, но абсолютно непроницаемую.

—Для кого это? — спросил я, и в моем голосе впервые за долгое время прозвучала искренняя растерянность.

Мне не нужна была защита; я мог сам выстроить щиты вокруг целого города.

Улль не ответил сразу. Вместо этого он тоже сделал шаг к каминной полке, где стояла фотография. Одно фото в рамочке, которое я распечатал недавно со своего телефона. Мэнди. Она смеялась, сидя в уличном кафе, совершенно беззаботная и земная.

Я смог поймать этот момент: Мэнди рассмеялась, когда я изображал всех персонажей "Ледникового периода". Мои пародии конечно, то ещё зрелище, и её искренняя улыбка стоила этого.

Улль остановился перед снимком. Он не стал брать его, лишь опустил на него взгляд, полный древней мудрости и тихого одобрения.

—Красивая девушка, — сказал он, и эта фраза, произнесенная бесстрастным богом Зимы и Молчания, имела неоспоримый вес и ценность. Он выдержал паузу, затем поднял глаза, и посмотрел, как мне показалось, прямо мне в душу.

—Это для неё, — кивнул он на кристалл в моей руке.

—Ты видел тень, Локи. Твои видения не лгут. Та сила, что охотится за ней, она... не наша. Она древняя, чуждая и не связана с Девятью Мирами напрямую. Асгардская магия более заметна, а эта, чужая, скрытая. Пусть девушка носит этот кулон постоянно. Он не отменит следующее нападениеи, но замедлит охотников, идущих по её следу, даст ей шанс.

Я почувствовал прилив горячей волны благодарности, смешанной с тревогой и удивлением. Тревога от того, что мои видения о неведомом враге Мэнди подтвердились, и удивление — откуда Улль знает о моих видениях, о моем Светлом Альве?

Я, Локи, Владыка Обмана, смотрю в эти пронзительно голубые глаза — глаза Улля, охотника и бога зимы. Они словно два осколка льда или, быть может, сама бездонная Вечность.

И вот, в этом оцепенении, эта мысль, этот голос (или это просто мой собственный разум, наконец, сложил все воедино?), проносится в моей голове, яркий, как вспышка молнии, как чистое, беспощадное озарение: "Фригг?" Я произношу имя, что не сходит с уст ни одного жителя Асгарда с почтением и страхом.

—Та, что видит будущее?

Взгляд мой не отрывается от Улля.

—Это же она увидела мои видения… про Мэнди? И это она прислала тебя? Предупредить меня?

Улль кивает, довольный тем, что я понял всё верно.

—Почему ты здесь, а не... она? — спросил я, зная, что Фригг, Мудрая, могла бы дать больше ответов.

Улль пожал плечами — едва заметное движение, но при этом передающее огромную важность.

— Ну ты же сам знаешь, Фригг многое видит, но предпочитает, чтобы мы сами находили путь. Однако... она действительно попросила меня прийти и предупредить тебя, попросила найти какой-то сильный, защитный амулет для твоей... новой знакомой. И Локи, — он посмотрел на меня с такой искренностью, которую я почти никогда не встречал в глазах других богов,

— Береги этот хрупкий цветок. Ты сможешь её защитить. А если хочешь узнать больше о природе этой магии, думаю, тебе стоит поговорить с Фригг. Она ждет тебя. А теперь, — Улль чуть заметно улыбнулся

— Я ухожу. Эта ваша суета... она слишком шумная для меня.

И прежде чем я успел что-либо сказать, или поблагодарить, он исчез. Не вспышкой молнии, не облаком дыма, а просто — тишиной, оставляя после себя след морозного воздуха.

Я остался стоять посреди своего роскошного пентхауса, держа в руке ледяной кристалл, который предназначался для смертной девушки. Впервые за долгое время мне было абсолютно наплевать на свою гордость и хитрость. Я чувствовал только жгучую, острую благодарность к двум самым тихим и мудрым богам Асгарда за их своевременное вмешательство и предупреждение. И рядом с этим чувством я испытывал острую, почти физическую потребностью увидеть Мэнди прямо сейчас. Немедленно.

Возможно, это выглядело бы навязчиво с моей стороны — мы ведь только несколько часов назад расстались после нашего свидания, и тут я снова врываюсь в её пространство. Но мне было плевать. Улль принёс этот кристалл не просто так, Фригг попросила его об этом, увидев ту же тень, что и я. Значит, угроза была реальна и неотложна. Я обязан был передать ей этот защитный кристалл, подарить его под видом кулончика, прежде чем что-либо ещё могло случиться. Только тогда я смогу быть спокоен. Сейчас мне было не до иронии, не до шуток, не до забот о том, как это выглядит.

Я тут же набрал её номер. Мэнди ответила практически сразу, её голос звучал немного удивлённо, но при этом светло, в нем улавливалась приятная растерянность.

— Райан? Что-то случилось?

— Мэнди, — мой голос прозвучал сбивчиво, я с трудом сдерживал волнение.

— Могу я приехать? Я... я ненадолго. Мне очень, очень срочно нужно тебя увидеть. Я совершенно забыл отдать тебе один подарок.

После короткой паузы она ответила, в её голосе была слышна искренняя, не поддельная радость.

— Подарок? Сейчас? Райан, ты меня удивляешь! Ты уже подарил мне книгу сегодня...

Я услышал в её голосе смешок, который мгновенно ослабил моё напряжение.

— Да. Подарил. Но я забыл про ещё один сюрприз. Это важно.

— Конечно, приезжай! Я буду рада тебя видеть. Жду!

— Всё. Я еду.

Я сбросил звонок и, уже направляясь к двери, почувствовал, как напряжение, наконец, немного отпускает меня. Сейчас главное как можно скорее подарить Мэнди этот защитный кулон.

𝙔𝙤𝙪'𝙧𝙚 𝙩𝙝𝙚 𝙤𝙣𝙡𝙮 𝙤𝙣𝙚 𝙬𝙝𝙤 𝙢𝙖𝙠𝙚𝙨 𝙢𝙚...

𝙀𝙫𝙚𝙧𝙮 𝙩𝙞𝙢𝙚 𝙬𝙚...

𝙄'𝙡𝙡 𝙩𝙚𝙡𝙡 𝙮𝙤𝙪 𝙬𝙝𝙖𝙩 𝙄 𝙡𝙞𝙠𝙚

𝙈𝙮 𝙬𝙞𝙡𝙙𝙛𝙡𝙤𝙬𝙚𝙧

𝙔𝙤𝙪'𝙧𝙚 𝙩𝙝𝙚 𝙤𝙣𝙡𝙮 𝙤𝙣𝙚 𝙬𝙝𝙤 𝙢𝙖𝙠𝙚𝙨 𝙢𝙚...

𝙀𝙫𝙚𝙧𝙮 𝙩𝙞𝙢𝙚 𝙬𝙚...

5 Seconds of Summer "Wildflower"

Я стоял в небольшом, но уютном пространстве лобби дома Мэнди, и мой взгляд непроизвольно скользил по интерьеру. Здесь не было ни ослепляющей позолоты залов Асгарда, ни отчужденного, стерильного минимализма, который был присущ тому месту, где жил я. Я не оценивал его; я просто фиксировал. Стены были окрашены в мягкий, почти незаметный оттенок. Не роскошный, но свежий. Теплый свет, исходящий от изящных, но не кричащих настенных бра, делал этот небольшой вестибюль удивительно светлым и гостеприимным.

Главным здесь было слово "аккуратность". Ничего лишнего, никакого беспорядка. На консольном столике — место, очевидно, предназначенное для корреспонденции, — стояла ваза с цветами. Возле рядов почтовых ящиков висело большое, простое зеркало в аккуратной раме, хитро визуально расширяющее этот небольшой мирок. Обстановка этого места будто тихо сообщала: люди здесь заботятся о своем доме. Он был создан для комфорта жильцов, а не для демонстрации статуса.

Мои губы тронула едва заметная усмешка. Здесь не было и намека на вычурность, и эта предупредительная чистота оказывала на мои нервы почти успокаивающее действие.

Я выпрямился, отойдя от стены. Стук каблуков по лестнице? Нет. Это звук лифта, спускающегося с четвёртого этажа. Её этажа. Наконец-то. Я ждал. Дверь лифта открылась, и я увидел Мэнди. Она шагнула ко мне, и её образ, такой земной, мягкий, на мгновенье выбил меня из привычной колеи.

Она была в мягком, домашнем свитере, цвета топлёного молока, который делал её ещё более хрупкой, и в потёртых джинсах. Её волосы по привычке были собраны в небрежный пучок, из которого выбивались светлые локоны. Она выглядела расслабленной и... такой настоящей, как будто только что прервала свой личный, тихий мир ради меня. Но её выразительные глаза когда она увидела меня, тут же наполнились волнением и смущением. Она опустила взгляд, словно боялась, что я прочту в них слишком много.

"Ты ведешь себя, как влюблённый школьник", — прошептал едкий внутренний голос, но я почти не обратил на него внимания. Меня захватила эта хрупкая реальность.

— Привет, Райан, — сказала Мэнди тихо, но в её голосе чувствовалось волнение, похожее на дрожание струны.

— Привет, Мэнди. Извини, что побеспокоил, но я привез то, что должен был. Это очень важно, — сказал я, стараясь быть максимально спокойным, даже нейтральным, чтобы ни единым жестом или интонацией не усиливать её волнение, которое я чувствовал почти физически.

Она сделала неловкий шаг, словно собираясь забрать подарок и тут же убежать обратно в своё укрытие, но затем остановилась. Мэнди подняла на меня глаза, и в них я увидел ту самую тихую борьбу: страх, связанный с её прошлым, опасения перед тем, что происходило между нами, захватывая её эмоции все больше, и робкое желание быть рядом, сделать шаг навстречу.

Её мысли, полные смущения, накрыли меня волной — нестройным, но чистым потоком невысказанных желаний, которые захлестнули её с головой.

"Он здесь. Райан... Я… Я, должно быть, выгляжу нелепо. Пригласить его? О, это... это слишком. Это слишком смело. Он такой… Опасный? Нет, не опасный, он просто… мужчина. Настоящий, взрослый Мужчина. Его глаза… в них такая глубина. Как океан, и я боюсь, что упаду. Он увидит моё смущение, моё глупое, детское волнение. Его взгляд — это... это как теплое одеяло. Он не сделал ничего за это время, чтобы я боялась. Я хочу ему доверять. Как же я отчаянно хочу…"

— Я... Я тут как раз только что поставила чайник, — быстро проговорила она, будто спешила, чтобы не дать сомнениям победить.

— Хочешь… хочешь зайти? Я ждала тебя, но... если ты хочешь просто отдать...

Я оцепенел. Замер. Что? Она, Мэнди, чья душа пряталась за стенами робости и стеснения, звала меня на свою территорию? Это было личное, хрупкое приглашение, которое она выдохнула с невероятным усилием, будто толкнула огромный камень. Я, который привык принимать любые миры, любые чертоги, замер от этой невероятной ценности её маленького, несмелого шага. Это было больше, чем захват трона.

Я с усилием вернул на лицо привычное выражение невозмутимости.

— Ты уверена, Мэнди? — спросил я, держа себя в руках, чтобы мой голос не выдал моё оглушительное ликование. Я видел, как сильно она волнуется, и не хотел, чтобы она пожалела о своем решении.

— Я, конечно, очень рад, но будет ли тебе это удобно?

— Да! — её ответ был слишком быстрым и чуть громче, чем она планировала, отчего она покраснела ещё сильнее и нервно поправила выбившиеся локоны. Это была её капитуляция, её выбор.

Всё внутри меня ликовало. На лице же я сохранял внешнее спокойствие, позволяя себе лишь легкую, едва заметную теплоту в глазах.

— Хорошо, Мэнди. С удовольствием, — ответил я, сбрасывая с плеч напряжение последних часов, будто с меня спал тяжёлый плащ. Она облегченно улыбнулась, и в этой сияющей, робкой улыбке я увидел, как исчезла тень страха, уступив место надежде и счастливому волнению.

Я, Локи, принц Асгарда, обманщик и бог хитрости, волновался, как мальчишка, переступая через порог её квартиры, пересекая границу в ее личное, безопасное пространство.

—Заходи, — сказала Мэнди с улыбкой, отходя от двери.

— Я сейчас поставлю чашки.

Она прошла на кухню, и я медленно последовал за ней, ощущая значение происходящего.

Я знал, что это съемное жильё, но оно дышало уютом. Небольшая, но аккуратная прихожая, где на полке лежала пара ее учебников, а рядом с ними — маленькая мягкая игрушка. Это было её убежище от шума и суеты большого мира. Запах дома, корицы и чего-то цветочного окутал меня. Я почувствовал огромное облегчение — я здесь, Мэнди в безопасности.

Я сравнил это с моим пентхаусом: огромные окна, минимализм, холодный мрамор, паркет и размах. Здесь же, всё было мягко и со вкусом, в ее стиле: плед на диване, чистая, довольно комфортная кухня, с выходом на маленький балкон. Ничего лишнего, каждая вещь — на своем месте. Именно так я и представлял ее скромное, но уютное жилье.Это был ее мир — тихий, теплый, безмятежный.

Я стоял посреди ее кухни, и это ощущение было чистым, незамутненным триумфом. Негромкие звуки, которые она издавала, ставя чашки на стол — такой обыденный, человеческий ритуал — отзывались во мне нежным эхом. Я, трикстер и бог, впервые ощущал себя так уютно и так правильно на чьей-то территории.

Я едва заметно улыбнулся, пряча за этой улыбкой бурю, которую вызывала в груди близость ее квартиры, ее присутствие.

—Я должен тебе кое-что отдать, — сказал я, стараясь не выдать всей своей нервозности, и достал из внутреннего кармана рубашки бархатный мешочек, в который спрятал кулон и достал его — кристалл обрамленный серебром, подаренный Уллем. Глаза Мэнди вспыхнули живым любопытством, когда я протянул ей тонкую цепочку.

—Райан... — ( чёрт, моё земное имя звучит так приятно, когда она его произносит ).

—Зачем же ты ехал прямо сегодня? Можно было подарить кулон в другой день. Но мне правда так приятно! — Мэнди буквально искрилась от счастья.

—Ты же знаешь мою тягу ко всему сверхъестественному, Мэнди, — я старался, чтобы голос звучал с привычной иронией.

— Я увидел, что сегодня самый подходящий лунный день, самая благоприятная фаза, чтобы подарить тебе это... украшение. Не мог же я нарушить такой идеальный космический момент.

—Это… это потрясающе! Ты всегда находишь такие невероятные вещи. Сначала книга Хаугена, а теперь это... — она аккуратно взяла кулон в ладонь.

—Мне так нравятся эти серебряные обрамления. И от него тепло! Он прямо греет руку!

Я опешил. Холодный кристалл с вершин гор, принадлежавший Богу Зимы, в моей руке был едва ли не ледяным, отталкивающим. Но ее ладонь сжимала его, и она чувствовала тепло. Внутри меня что-то облегченно дрогнуло. Это работало.Защита, предназначенная ей, признала свою хозяйку.

—Нет, ты точно волшебник! — она засмеялась, глядя на меня.

— Как тогда с моим локтем, когда он болеть перестал. И сейчас тепло. Ты невероятный.

Я почувствовал, как щеки предательски теплеют. Я не мог открыть ей правду, не мог сказать о Зимнем Боге и о настоящей силе этого артефакта. Я мог только прикрыть свою заботу легкой небрежностью.

—Рад, что угодил, —усмехнулся я.

— Кстати, Мэнди, ты можешь мне кое-что пообещать?

Она вопросительно подняла бровь, прижимая кулон к груди.

—Не снимай его, пожалуйста. Ну, по возможности. Пусть он будет с тобой. Я чувствую, что это важно.

Она посмотрела на меня с такой нежностью и доверием, что мне стало немного совестно за мою ложь и приятно от ее простоты.

—Конечно! Я не расстанусь с ним, обещаю.

Когда мы допили чай, Мэнди сразу направилась с нашими пустыми чашками к раковине.

— Давай вместе, -предложил я ей.

Мы управились быстро. Она взяла губку, а я — полотенце для протирки. Мы работали плечом к плечу, неловко и смешно, пару раз чуть не столкнувшись локтями, и от этого смеялись. Я заметил, как она улыбается, склонив голову, когда мы вытирали ложки. Было что-то удивительно личное и трогательное в этом совместном бытовом действии.

— Я пойду посмотрю, как кулончик смотрится в большом зеркале.

Мэнди направилась к двери, ведущей в комнату. Я не мог не последовать за ней. Она встала перед высоким зеркалом, поправляя цепочку на шее, поворачиваясь то так, то эдак, чтобы увидеть, как кулон ловит свет. Зеркало отражало ее во весь рост — такую естественную, такую красивую, маленькую, такую мою. Я остановился в дверном проеме, просто глядя на нее. Я наблюдал за ней, за тем, как ее пальцы, тонкие и нежные, гладят серебро кулона. Вся она светилась — от радости, от восхищения, от какого-то глубокого, невысказанного чувства, которое она прятала где-то за улыбкой.

И в этот момент, когда она была так открыта и так близка, я почувствовал это снова. Это была не просто чистота души, которую я заметил при первой встрече, — это было что-то ещё, что я безошибочно считывал.

Она стояла у зеркала. Свет падал, выхватывая очертания её фигуры, и на фоне этого сияния она казалась... почти нереальной. Её взгляд, прикованный к собственному отражению, был таким, каким бывает взгляд ребёнка, получившего неожиданный подарок. Этот кулон вызвал в ней волну чистейшей, неиспорченной радости.

И я смотрел. Я не мог оторваться от этой картины: она любовалась собой, и в этом не было ни капли тщеславия, лишь искренний, упоительный восторг. Наблюдать за ней, за этим сиянием в глазах, было, как ни странно, приятно.

И, нужно признать, даже если бы в этом кулоне не было никакой магии, он всё равно был ей чертовски к лицу. Он идеально соответствовал тону ее нежной кожи, подчеркивал оттенок её волос, гармонировал с цветом глаз. Какая-то случайная, но совершенная гармония.

Я... я не мог сдержаться. Внутри меня поднималось что-то теплое, такое неудержимое, совершенно мне несвойственное. Я ощущал себя одновременно Богом тем, кто силой своего обольщения, чарами, мог бы с легкостью добиться от неё чего угодно, даже этой самой взаимности, к которой я так стремился. Но мысль об этом была противна. Это не было бы честно, это было бы насилием над её волей, обманом. И я не желал этого.

И в то же время я чувствовал себя просто мужчиной. Райаном.Уязвимым, влюбленным, потерявшим голову смертным. Это было похоже на сбывшуюся, головокружительную фантазию, на водопад, который с грохотом обрушивается через край, унося прочь всякий здравый смысл.

Я хотел Мэнди. Я хотел её каждой мыслью, каждой клеточкой тела, всей своей непонятной, противоречивой душой. Но я боялся. Боялся спугнуть, сломать этот хрупкий, драгоценный миг.

Я подошел. Осторожно, почти бесшумно, чтобы не спугнуть.

Мэнди замерла. Она видела меня в зеркале, как моё отражение становилось ближе, заполняя собой фон.

Я коснулся её волос. Светлые пряди, нежные и шелковистые, легли под кончики моих пальцев, и даже это простое движение вызвало во мне непривычную, пробирающую дрожь, которую я ощутил и в Мэнди. Я наклонился к ней, касаясь губами локонов и прошептал:

—Ты такая красивая...

Я чувствовал, как Мэнди дрожит, но она не отталкивала меня. Я взял её за плечи, развернул к себе, медленно, осторожно, она не сопротивлялась. Наши глаза встретились, и мы молчали некоторое время.

Я видел мысли Мэнди. Они были не просто звуком в голове или мимолётным образом; они были осязаемы, как сияющие, хрупкие нити, сплетённые в замысловатый, уязвимый узор. Я ощущал каждый перелив её внутреннего мира.

Я видел её смущение — лёгкий, розовый туман вокруг её образа. Чувствовал, как она тянется ко мне, это было почти физическое притяжение, как нить, туго натянутая между нами, отчаянное желание быть ближе.

Но, о, как же сладок и горек одновременно был её страх. Я видел эту тёмную, колеблющуюся тень: опасение быть обманутой, использованной. Конечно, я прекрасно понимал её страх, я был намного старше её, на целых пятнадцать лет по земным меркам. И в её глазах, моё внимание, возможно, было лишь изощрённой попыткой, игрой опытного мужчины, чтобы добиться желаемого.

Она понимала, что этот флирт, этот танец может закончиться трагедией для неё , что она может остаться с разбитым сердцем. Это знание было колючим, твёрдым узлом в её сознании. И всё же, сквозь него пробивался яркий, наивный, восхитительный свет — она хотела мне верить.

Как просто, и как мучительно сложно для смертной. Я, Локи, Бог Обмана, могу видеть эту прекрасную, хрупкую борьбу. И это... было болезненно нежно, трогательно.

𝙔𝙤𝙪'𝙧𝙚 𝙩𝙚𝙡𝙡𝙞𝙣' 𝙢𝙚, 𝙮𝙤𝙪'𝙧𝙚 𝙩𝙚𝙡𝙡𝙞𝙣' 𝙢𝙚, 𝙮𝙤𝙪'𝙧𝙚 𝙩𝙚𝙡𝙡𝙞𝙣' 𝙢𝙚 𝙮𝙤𝙪 𝙬𝙖𝙣𝙣𝙖 𝙘𝙤𝙢𝙚 𝙤𝙫𝙚𝙧

𝙔𝙤𝙪 𝙬𝙖𝙣𝙣𝙖 𝙗𝙚, 𝙮𝙤𝙪 𝙬𝙖𝙣𝙣𝙖 𝙗𝙚, 𝙮𝙤𝙪 𝙬𝙖𝙣𝙣𝙖 𝙗𝙚, 𝙮𝙤𝙪 𝙬𝙖𝙣𝙣𝙖 𝙗𝙚 𝙘𝙡𝙤𝙨𝙚𝙧

Её чистота вызывала в мне странное чувство: как Бог, я знал, что могу легко добиться её взаимности, но я не хотел лгать. Это было восхитительно и жутко. Я не хотел применять свои способности в таком интимном и нежном моменте, это должно было стать её добровольным желанием. Её хрупкость буквально ломала меня, но в хорошем смысле, от понимания того, что я могу сделать с Мэнди всё, что захочу, но не буду идти против её воли, — вот этот момент абсолютной, добровольной власти и милосердия был невероятно в своей глубине.

Мне было настолько легко видеть её мысли, но к своему удивлению, я не увидел там признаков предыдущих отношений. Ни одного образа, ни одного обрывка, ни одного энергетического следа... Это было странно, потому что человек никогда не может, даже если пытается, никогда не может скрыть полностью своё прошлое. И мне, как Богу, это было бы сразу видно. Неужели она невинна? Неужели она ещё не была с мужчиной? Осознание, ощущение ее невинности, ее девственности, ударило меня с неожиданной силой, вызвав при этом и волну желания к ней, и глубокое понимание того, что я не могу поступить так. Она не готова, и я не могу разрушить её невинность, сломать её чистоту. Но теперь становилось понятным многое: её смущение, её робость в моём присутствии, её в чём-то наивность.

Я — Локи, трикстер, бог обмана, который видел все и испытал почти все, — держал в объятиях девушку, чья чистота была почти осязаема. Она тянулась ко мне, это было ясно. Ее глаза горели, но в них не было хищности, не было той циничной жажды, которую я так часто встречал в людях. В них была только искренность и… нежная тяга.

Меня захлестнуло. Это было похоже на приступ голода по чему-то светлому, чего я никогда не знал, и осознание того, насколько драгоценна ее чистота. Это был не просто физический порыв с моей стороны — это был глубокий, почти духовный шок.

Я медленно наклонился к ней, касаясь её губ своими. Её губы были невероятно мягкими, и когда я прикоснулся к ним, волна нежности наполнила меня. Весь мир вокруг перестал существовать, осталась только её близость и это хрупкое, трепетное ощущение на губах. Я чувствовал, как дрожит она и как это дрожь передается мне. Это было похоже на прикосновение к чему-то невероятно ценному и чистому. Я хотел, чтобы этот момент длился вечность.

Её губы слились с моими, и я ощутил всю ту гамму чувств, о которых думал. Я видел в её мыслях страх довериться и одновременно безграничную радость от этих новых, неведомых чувств. Она никогда никому не испытывала такого, и это пугало её, ведь она чувствовала, что не может противиться этому притяжению. Это была смесь страсти, нежности и какого-то внутреннего огня, который полыхал в её душе, и я видел это в её глазах, чувствовал в каждом её движении.

Мои поцелуи касались ее нежно, невесомо, словно обещание. Когда она вздрогнула в моих объятиях, ее смятение было почти осязаемо. Мне это нравилось. Она шла через свой страх, доверяя мне.

—Не бойся, малышка. Ничего не будет, если ты ещё не готова...— я прошептал ей эти слова на ухо, касаясь губами волос.

Ее тело, неловкое от невинности, расслабилось в моих руках, ее шепот был едва слышен, как трепетание мотылька, пойманного в моей сети.

—Райан... я... я правда не уверена, что готова к... этому. Но... мне невероятно хорошо с тобой

О, как восхитительно наивно. Я обнял ее крепче. Нежно, и одновременно достаточно властно. Мэнди моя.

—Я понимаю. У тебя... никого не было?

Ее смущенный кивок был моим триумфом.

Моя рука легла на ее щеку — прохладный шелк на ее горячей коже — и мой взгляд поймал ее, заставив ее сердце забиться еще быстрее.

—Это не просто хорошо, Мэнди. Это... прекрасно. Ты — невероятна. И я не стану торопить тебя.

Возобновление работы наших серверов после атаки прошло на удивление быстро, хотя удивление — это, пожалуй, слишком громкое слово. Я-то знал, что так будет. Высокий профессионализм команды — да, это правда, но большая часть этого самого профессионализма базировалась на личной заинтересованности и, чего уж таить, на почти патологическом усердии Кита, нашего дорогого, незаменимого, совершенно невозмутимого с виду Кита. Он и его знакомые киберспециалисты устранили сбой в кратчайшие сроки; системы были не просто восстановлены — они сияли, усиленные новыми протоколами безопасности, словно новенький щит, который я вот-вот снова испытаю на прочность.

В стенах нашего "Лабиринта" жизнь стремительно возвращалась в привычное русло. Внешне всё выглядело так, будто компания пережила мощную, но, к счастью, отбитую, хакерскую атаку извне. Идеально! Именно эта версия — "внешний взлом, направленный на кражу данных об игре" — стала официальной. Для большинства это объяснение звучало вполне логично и, что немаловажно, успокаивающе.

В компании, никто, кроме меня и Кита, не подозревал о настоящей причине атаки. Кит участвовалв нашем своеобразном заговоре с такой явной, такой заразительной охотой, что это просто удваивало моё удовольствие. Я видел этот огонёк азарта в его глазах, и знал: он поймал волну мою игру. Это не просто работа, это наша маленькая пьеса.

О, Кит. Этот смертный — поистине человек слова! В отличие от многих, с кем мне доводилось иметь дело. Едва его ребята по кибербезопасности — эти, безусловно, бесценные для него люди, которым он доверяет больше, чем своей собственной тени в столь щекотливом деле, — выудили нужные крупицы информации, он незамедлительно связался со мной.

Его осторожность? Она была просто восхитительна, в лучших традициях детективного жанра. Он позвонил мне, сказал, что это важно, и не по телефону. А сама наша встреча напоминала спектакль. Она больше походила на сцену из классического шпионского романа или, что еще лучше, из нуарного детектива — с полным набором клише, разумеется, — чем на обычный разговор коллег. Мы договорились встретиться в маленьком, полутемном баре, где царил негромкий, идеально настроенный гул голосов, способный заглушить любые нежелательные уши. Мы, конечно же, засели в самом дальнем, самом темном углу, подальше от любопытных глаз, которые непременно желали бы подсмотреть за нашим великим секретом. Заказав по пиву — этот гениальный ход для прикрытия, чтобы выглядеть просто расслабляющимися после работы посетителями! — мы склонились друг к другу, и Кит начал рассказывать то, что ему удалось узнать. Мы обсуждали детали, факты и подозрения шепотом, словно настоящие заговорщики, плетущие тайный, вселенского масштаба заговор. Весь этот антураж — полумрак, таинственность, осторожные взгляды по сторонам — создавал какую-то шпионскую атмосферу, что меня очень веселило

Я отпил из своего бокала — темный эль, терпкий и крепкий, чувствуя себя расслабленно. Я прекрасно контролирую ситуацию... или, по крайней мере, себя в ней. Какая бы игра ни велась, я наслаждаюсь ею, наблюдая за реакциями. А Кит? Бедняга. Он был заметно напряжен. Было заметно, что он слишком много думал и переживал по поводу всего произошедшего

— Отлично, — начал я , поставив бокал на стол.

— Нам нужно выпить за твой талант. Ты добыл то, что нужно. Теперь выкладывай, кто этот "гений", который уверен, что мы его не вычислим.

Кит огляделся, даже несмотря на то, что мы сидели спиной к стене, вдали от всех.

—Наш главный тестировщик, Алекс из команды "Золотая Клетка". Он имел доступ к 80% информации.

Кит произнес это таким тоном, что было ясно, что он испытывает смешанные чувства. С одной стороны, он рад, что удалось найти виновника, но с другой, расстроен, что его догадки подтвердились, и это кто-то из наших.

Я оценивающе хмыкнул, и в моих глазах блеснул хищный огонек.

— Алекс... Прекрасно. Вот так всегда самый честный, самый педантичный, самый неприметный. Это классика.

Кит выдохнул, почувствовав, как часть напряжения отпускает его. Полученная информация требовала действия, и до тех пор, пока она оставалась его собственностью, она связывала его. А сообщив её мне, он не просто поделился, он передал право выбора и, что более важно, бремя последствий. Я прекрасно понимал его состояние

— Ты умеешь находить ответы, Кит. Но ещё больше я ценю твою способность сохранять тайны. Это то, что отличает тебя от остальных. Ты незаменимый инструмент в команде, ты это знаешь?

На суровом лице Кита отобразилось некое подобие улыбки, что бывало крайне редко. Какая очаровательная сдержанность! И столь редкое проявление эмоций только придавала этому жесту ценности.

Я понизил голос до шёпота, не потому, что опасался, что нас кто-то услышит. Просто мне нравилась эта атмосфера таинственности вокруг нашего разговора.

— Так ты говоришь, это Алекс? — я опять сделал глоток эля.

— А знаешь, пока что... не подавай виду, что ты в курсе. Ты ничего не видел, ничего не знаешь, атака была внешшняя, как все думают. Я хочу, чтобы наш маленький крысенок почувствовал себя в полной безопасности. Тогда он сделает еще одну ошибку. А мы будем ждать.

* * *

Спустя месяц после инцидента, когда ажиотаж полностью утих, а все системы, казалось, работали безупречно, я решил, что пришло время. Пора переходить к следующему акту. Мы хорошо поработали, но главная цель еще впереди. Надо переиграть Алекса. Нужно не просто взять верх — нужно опозорить его, чтобы он понял, кто здесь настоящий кукловод. И, разумеется, сделать это максимально элегантно. Мы снова встретились с Китом в том пабе, ведь атмосфера секретности, с которой мы обсуждали эти вопросы мне начинала порядком нравиться. Как будто мы снова в игре, где важно не засветиться.

—Итак, наш милый крысеныш почувствовал себя в безопасности. Прошел месяц, всё восстановлено, никто не подозревает. Он думает, что проскочил.

Кит кивнул, его глаза, скрытые в полумраке, были острыми и сосредоточенными.

—Значит, твой план в силе?

Я усмехнулся, касаясь рукой кружки.

—Да. Мы должны переиграть Алекса. Опозорить его так, чтобы он сам не понял, как оказался в дураках. Мы должны дать ему то, от чего он не сможет отказаться. Что-то настолько ценное, что он не устоит и попытается продать это немедленно. Своеобразный "контрольный срез" по новому, суперсекретному проекту. Естественно, фейковый. Наживка должна быть убедительной.

Я чуть склонил голову, наблюдая за своим собеседником, и моя улыбка стала шире, когда я заметил в его глазах ответный азарт.

—Я тут кое-что подготовил, — сказал, я чуть наклонился вперед.

— Наша приманка — это не просто новая игра. Это будет демоверсия совершенно новой, прорывной игры, но представленная в виде эксклюзивного, "утекшего" файла.

Я усмехнулся, предвкушая грядущий обман. В этой демоверсии я использую свои иллюзии, чтобы показать невероятную графику, уникальные механики, и всё это будет выглядеть очень реалистично. Они будут уверены, что смотрят на будущее гейминга, но... на самом деле это будет лишь искусно созданной иллюзией. Фантазия, которую я соткал специально для глаз наших конкурентов.

—Сделаю. Завтра же утром. Закину в тестовый сегмент документацию, которая будет выглядеть... как золотая жила. Пусть Алекс попробует продать эту пустышку, — ответил Кит, явно довольный такой идеей

Я откинулся на спинку стула, довольный, как кот, только что поймавший мышь.

—Отлично. Как только он клюнет... дело сделано. А пока, давай поговорим о том, что действительно важно. Как там дела с нашей новой игрой?

Наш разговор плавно перетек на развитие новой видеоигры, в которой Аманда, моё виртуальное отображение образа Мэнди, была одним из ключевых персонажей. Проект набирал обороты, и моя драгоценная Мэнди конечно не подозревала, что стала музой для того, что, возможно, будет нашим самым громким успехом.

"Звуковые Души" — я начинал с идеи о страхе и тишине. Стелс, выживание, реакция на звук. Банально, если честно. Но потом я посмотрел на Мэнди, на её одержимость этим хрупким, исчезающим миром — языками, которые вот-вот растворятся в небытии. И вдруг всё встало на свои места.

Внешность Мэнди её чистое, почти детское лицо, хрупкость, которую я сразу ей дал, — это лишь обложка. Настоящая сила — в её сути. Она — идеальный мост между мирами. Не через грубую силу, а через понимание. Звуковые волны, вибрации, и тот свет, который я видел в её глазах, когда она говорила о своих языках.Теперь Аманда в игре — единственная, кто не просто слышит эти безумные, искажённые частоты, но и может их переводить. Эти "Аберрации"? Ха, они не просто монстры. Это фрагменты утраченных "Звуковых Душ", которые пытаются отчаянно говорить на своих вымерших частотах.

И вот в чём суть: спасение мира зависит не от того, насколько метко ты стреляешь или как быстро бегаешь. В моей игре решает слово. Чтобы закрыть этот чертов разрыв, портал, игроку нужно собрать не просто частоты, а восстановить утраченное Звуковое Слово или Фразу на древней, забытой частоте.

Усмешка сама собой растягивает мои губы. В Асгарде важен был молот. В моей игре, как и в моей жизни, всегда побеждала тонкость, хитрость, и, в конце концов, Слово.

Я взял невинность, чистоту моего Светлого Альва, её мечту о спасении утерянных звуков, и превратил это в силу во вселенной "Звуковых Душ".

Это, моя дорогая Мэнди, моя дань уважения тебе. Ты увлекла меня сильнее, чем любая Асгардская интрига. И теперь твоя суть будет спасать миры. И всё это — моё Творение. Блестяще. О, это настоящее искусство!

Смотри, Тор. Ты бы не понял этого человеческого восхищения. Но посмотри, какая реакция на нашу новую игру Чувствуешь, как сладок этот успех? Не грубая победа в бою, не оглушительный триумф, а шелест тысяч голосов, обсуждающих каждую мелочь.

Мэнди... Как же она прекрасна в своём неведении. Она пока что даже не подозревает, что её энергия, этот огонь её творчества, стал искрой, разжёгшей целое движение. Великолепно! Да, обязательно нужно будет показать ей эту игру. Но чуть позже.

Я всегда восхищался теми, кто осмеливается творить. В этом есть что-то магическое, первобытное. И когда я вижу, как "Звуковые души", это маленькое наваждение, пробуждает в людях этот огонь...О, это чувство ни с чем не сравнимо! Они пишут фанфики по игре, создают форумы, спорят, творят эти невероятные миры, сотканные из их фантазий и моих намёков. Я вижу, как их жизни меняются, как страсть к творчеству наполняет их серые будни яркими красками. И это... это просто великолепно! Я словно дирижёр, управляющий огромным оркестром человеческих эмоций и талантов. И мне нравится эта роль, очень нравится.

* * *

Я, Локи, знаю толк в хитросплетениях. Власть, интриги, роскошь — я привык, что они завораживают. Но она... Ее взгляд на мой пентхаус, на этот ошеломляющий вид из панорамных окон был полным искренннего удивления, ни тени расчетливости, только неподдельный восторг. Это, признаюсь, сбивает с толку и... окрыляет.

Я хотел, чтобы она увидела, где я живу. Не для хвастовства, нет. Для подтверждения, что Мэнди на моей территории. Ее доверие. Это самая ценная вещь, которую мне когда-либо доверяли. Она верит, что я не сделаю ничего без ее согласия. Это, пожалуй, более могущественно, чем любой из моих фокусов. Это будит во мне слабость, которую я почему-то не хочу скрывать.

Я видел, как расширились её глаза, когда она вошла внутрь. Да, моя квартира всегда производил сильное впечатление. Но в отличие от других девушек которые бывали здесь, в мыслях Мэнди совсем не было меркантильности, расчёта. И это подкупало. Мне было приятно, что она пришла сюда не ради моих денег или статуса, а потому что я ей интересен. С другими всё было иначе, хотя я не осуждаю их за это. В конце концов, они искали то, что я мог предложить, отдавая взамен то, что нужно было мне. Секс, удовольствие, наслаждение. Всё честно.

Но вот Мэнди все было по другому... Она медленно прошла через гостиную, её взгляд скользил по высоким, уходящим ввысь потолкам, по стеллажам. Я видел, как её брови медленно поднимались вверх — от удивления, от осознания масштаба. Её глаза остановились на панорамных окнах, из которых открывался вид на огни города, будто рассыпанные алмазы. Она выглядела пораженной, и это было... приятно. Я бы сказал, ожидаемо приятно.

Но затем она дошла до небольшого, но стильного электрокамина. Там, среди нескольких случайных, но дорогих безделушек, стояла вещь, которая привлекла её внимание. Мэнди ахнула, совсем тихо, почти не слышно. Её глаза расширились. На полке, в изящной рамке, стояла её фотография. Та самая, которую рассматривал Улль. На ней Мэнди смеялась, откидывая волосы, и солнце играло в её глазах.

Её губы тронула нежная, светящаяся улыбка, и я увидел в ней смесь радости, недоумения и… какой-то детской, трогательной смущённости.И вот тут наши взгляды пересеклись.Она подняла глаза от фотографии, ища меня, и поймала мой, острый и внимательный. Улыбка на её лице чуть дрогнула, а щёки залил румянец, она попыталась что-то сказать, возможно, спросить, почему я поставил её фото здесь, или, что более вероятно, пошутить, чтобы скрыть смущение.

Но я не дал ей шанса. Зачем слова, когда есть действие? Зачем объяснять, когда можно просто... взять? Одного стремительного, порывистого шага мне хватило, чтобы пересечь расстояние между нами. Я оказался рядом с ней, почувствовал тепло её тела, запах её волос, положил руку ей на затылок, пальцами зарываясь в мягкие пряди, наклонился и, не давая ей даже вздохнуть, поцеловал её.

Глубоко, собственнически, чтобы она забыла обо всём, кроме моего присутствия. Её удивлённый вздох был проглочен моим жадным поцелуем, и она ответила мне, тут же забыв обо всём на свете. Поцелуи вспыхивали мгновенно, нежные, но одновременно полные взрывного, всепоглощающего желания, которое я так долго сдерживал. Мэнди тянулась ко мне, ее руки несмело легли мне на плечи, ее губы были робкими, и оттого ее ласки казались невероятно ценными. Она была так невинна и податлива, что это лишь усиливало моё влечение. Я углубил поцелуй, захватывая ее дыхание, и в этот момент, не прерывая единения наших губ, я подхватил Мэнди на руки. Она легко ахнула, крепче обнимая меня за шею, пока я перенес и мягко опустил ее на диванчик. Она лежала на спине и была такой хрупкой и... желанной. Голова на подушке, светлые волосы разметались вокруг, словно нимб.

Я наклонился над ней, прикрывая её своим телом, но... не полностью. Так, чтобы она чувствовала мою тяжесть, моё желание, но чтобы между нами всё ещё оставался небольшой, сводящий с ума зазор.

Вот это и было самым изысканным мучением. Эта грань. Близость её тела, запах, тепло, вкус... и в то же время осознание, что той самой финальной, самой желанной близости ещё нет. Что это неполно. Что она рядом, но не моя целиком. Этот баланс, это равновесие на лезвии ножа... вот что заставляло моё божественное сердцебиение сходить с ума.

Мы тонули в поцелуях. Мои руки скользили по ее телу, запечатлевая изгибы, и затем, осторожно, проникли под ее свитер. Я почувствовал мягкость кожи, изгиб талии, нежную теплоту живота, и Мэнди задрожала, словно от сильного озноба. Я знал, я чувствовал, что мои прикосновения приносят ей неизведанные до этого ощущения. Ее глаза были словно в дымке, дыхание сбилось в частый, прерывистый ритм. В её несмелых, сбивчивых движениях я ощущал ответное, но пугающее её саму желание. Это сводило меня с ума.

—Райан...— выдохнула она, хватая воздух в перерывах между поцелуями; голос был сдавленным, полным нервной, почти панической чувственности.

Я почувствовал, как сильно бьется её сердце. Желание толкало меня вперед, но я одёрнул себя, вспоминая, что значит для неё это доверие.

—Не бойся, малышка — прошептал я, целуя ее в висок, и это усилие сдержаться стоило мне огромной силы. Я не настаивал на большем, мне было достаточно этого момента близости, этого доверия.

—Я... — ее пальцы коснулись моей щеки,

— Я хочу тебе кое-что рассказать... Это очень важно...

Мэнди смотрела на меня, не решаясь начать разговор, но я уже чувствовал, понимал ее страх, он был осязаем, как ледяной клинок, но под ним таилась глубокая, многолетняя тяжесть. Та самая закрытая дверь в её сознании сотрясалась, и в ее трещинах пульсировали обрывки образов: машина, дорога, ночь... Это было не просто воспоминание; это была темница, которую она построила вокруг себя.

—Райан… Я… я хочу рассказать тебе что-то очень важное. Это... Это очень личное, и я никому об этом не говорила. Ни родителям, ни подругам. Вообще никому, — ее голос дрожал, каждое слово было натянутой струной. Отвернувшись на мгновение, она поправила несуществующую складку на юбке — такой наивный, человеческий жест попытки обрести контроль.

—Я не знаю... вдруг ты будешь думать обо мне плохо. Вдруг ты сочтешь меня... какой-нибудь ненормальной. Или... или даже убийцей. Но я должна рассказать. Я не хочу, чтобы между нами было что-то недосказанное, —в её глазах, умоляющих и одновременно решительных, читалась мольба о принятии, понимании.

—Если ты после этого не захочешь меня видеть... я пойму... — Она закусила губу, чтобы сдержать слёзы. Это была крайняя степень уязвимости, открытости, Мэнди позволяла мне быть ее судьей, и от этого у меня сжималось сердце.

Я взял ее за руки. Мое прикосновение было твёрдым, заземляющим, якорем в шторме ее отчаяния. Это не был жест хитроумного бога; это была реакция существа, впервые ощутившего потребность защитить что-то хрупкое и чистое.

—Малышка, ты — первый человек, который ворвался в мою жизнь и заставил меня почувствовать себя... настоящим. Ты даже не представляешь, насколько ты изменила мою реальность. Ничто, из того, что ты расскажешь, не поменяет моего мнения о тебе. Твоя смелость и чистота видны мне. Просто скажи.

Мои слова были наполнены неподдельной глубиной и искренностью, которую я, Локи, редко позволял себе. Я не лгал. Она, мой Светлый Альв, действительно изменила правила моей игры.

В глазах Мэнди вспыхнула благодарность, смешанная с отчаянием, и плотина рухнула. Слова полились, сначала тихо, затем быстрее. Она рассказала о том вечере, два года назад. Тогда ей только исполнилось восемнадцать. Ей нужно было вернуться из соседнего городка в свой. Она часто так ездила, ничего необычного. Но именно в тот вечер автобус почему-то задерживался. Пустынная остановка недалеко от леса. Автомобиль. Предложение подвезти её. Вежливый отказ Мэнди. Угрозы.

—Он был... Он был намного старше. Может, лет сорок пять. Он затащил меня в свою машину, говорил такие мерзкие, пошлые вещи, угрожал мне. Я просто... я плакала и просила отпустить меня. Он ударил меня...

Мгновенно ее слова превратились в пульсирующие, яркие образы в ее разуме, а значит, и в моем. Я был там, рядом с ней, чувствуя леденящий ужас. Я видел ее маленькое тело, беспомощно сжимающееся под натиском.

—А потом он сказал, что... что убьёт меня, если я не сделаю, что он хочет. —Мэнди прерывисто вздохнула, судорожно сжимая руки.

—Райан, он говорил такие мерзкие слова, и смеялся... Он толкнул меня на сидение, пытался ... порвать одежду... И в этот момент... Я увидела его противоугонный замок, на полу машины, на коврике. Я схватила его и... и ударила. Один раз. Сильно. В голову.

В ту же секунду, когда Мэнди произнесла "ударила", ее сознание распахнулось настежь, и я больше не был сторонним слушателем — я стал ею, в том страшном моменте. Я увидел этого мерзкого, жирного подонка. Его потное лицо, оскалившееся в отвратительном наслаждении от ее страха и слез: "Не дергайся, сучка, самой же понравится..."

Я почувствовал ее ледяной страх, ее отчаяние, когда он толкнул ее на сидение и навалился сверху. Я ощутил ее неудержимое желание жить, ее глаза, метавшиеся по салону, и внезапную вспышку мысли: противоугонный ключ! Я ощутил вес этого замка в ее руке, будто сам держал его, и услышал глухой, ломающий удар. Кровь мгновенно выступила на виске того ублюдка. Я увидел его лицо — крупное, потное, с жесткими чертами, человека лет пятидесяти. Образ был чётким, как будто высеченным на камне, навсегда отпечатанным в моей памяти.

Я ощутил, как мой гнев — тот, что я научился сдерживать на протяжении веков, — рвется наружу. Мои руки, держащие ладони Мэнди, напряглись. Это была чистая, испепеляющая ярость против того, кто посмел причинить боль моему Альву.

—Я выскочила из машины и побежала. Я даже не оглянулась. Я не хотела проверять... жив ли он, — Мэнди заплакала, не в силах больше сдерживать напряжение.

—Я тогда не думала, я просто бежала. Я была уверена, что убила его. Я бежала через темноту, назад, до города, до автостанции, где успела на другой автобус... Дома я сказала родителям, что упала, ударилась... Я не могла сказать правду... Я боялась полиции, боялась, что они меня арестуют. Я была жертвой, но я могла стать убийцей. Я до сих пор этого боюсь...

Она посмотрела на меня умоляюще.

—Это мой самый большой кошмар. Я думала, я никогда не смогу доверять мужчинам. Но когда я познакомилась с тобой, этот страх... он впервые исчез. Ты другой, не знаю почему, но я почувствовала, что могу доверять тебе. Ты первый человек, которому я смогла рассказать это за все эти годы.

Она подняла на меня свои глаза, и в их глубине я увидел смесь страха, облегчения и той самой, почти болезненной, надежды, которая просила меня о спасении. Её взгляд говорил: "Ты правда не считаешь меня... чудовищем? Скажи мне, что я не заслуживаю этой тьмы..."

Моя маленькая, бедная девочка... Она боялась, что станет для меня чудовищем. Мои губы едва заметно дрогнули.Чудовище? Она проявила чистую волю к жизни. Я видел ее страх, ее силу, ее право на выживание. Я отпустил одну ее руку и большим пальцем вытер дорожку слез с ее щеки.

—Райан... — слова замерли, Мэнди не договорила, прижимаясь ко мне с отчаянностью утопающего. Она почувствовала, как многолетняя тяжесть, напряжение, которые она несла, словно физически уходят из мышц.

Мой гнев всё ещё горел, но при виде её, маленькой, сжавшейся в моих объятиях, он сместился, сузился до единственной цели: защитить её от боли, которую я не мог предотвратить.

Я отпустил её руки и притянул ещё ближе к себе, обнимая крепче.

—Тише, тише, храбрая девочка. Ты не убийца. Ты — выжившая. Ты сделала то, что должна была сделать, чтобы остаться в живых. В тебе нет вины. — Я поцеловал её в волосы, вдыхая её запах — нежный аромат тюльпанов.

—И я никогда не перестану думать о тебе хорошо. Никогда.

Я немного отстранился, мои зелёные глаза смотрели на неё с твёрдой решимостью, которая должна была быть для неё якорем.

—Слушай меня внимательно, Мэнди. Я знаю некоторых людей... у меня есть кое-какие связи, в полиции. Если ты хочешь, я могу узнать, что случилось в той местности. Была ли там эта машина? Нашли ли кого-то? Я могу это проверить. Просто чтобы ты знала наверняка и смогла, наконец, отпустить этот страх.

Я не сказал ей, что я уже видел лицо нападавшего. В моём сознании уже начал формироваться план, словно лезвие, отточенное для единственного удара. Я успокою Мэнди, естественно, я дам ей именно ту информацию, в которой она нуждается, но сам я не успокоюсь. Этот... это подобие человека не может остаться безнаказанным. Не после того, как он коснулся её.

—Ты правда можешь это сделать? — В её голосе легко читалось и удивление, и надежда.

​

Моя наивная девочка. Конечно, могу. Назови это одолжением, платой за твою... искреннюю заинтересованность мной. За твою драгоценную жизнь, которую ты не дала так бессмысленно оборвать.

Ты хочешь знать, жив ли этот подонок? Хочешь облегчить свою совесть, которая так некстати цепляется за жалкие крохи морали? Это так... по-мидгардски. Ты сомневаешься, стала ли ты убийцей, когда этот червь заслуживает гораздо худшей участи, чем просто смерть от твоего удара.

Естественно, я не мог сказать ей всего этого; я сильнее прижал Мэнди к себе, целуя светлые локоны.

—Я сделаю всё, чтобы ты больше не боялась, — прошептал я ей, и в этом шепоте звучало не только обещание мужчины, который любит, но и холодная, нерушимая клятва Бога.

Тот, кто напал на Мэнди, потерял свое право жить. И я говорю это как тот, кто повидал достаточно смертей, чтобы знать истинную цену жизни и правосудия.

Я снова взял ее за обе руки, сжимая их крепко. Она доверила мне свою тьму, свою боль. И если тот ублюдок выжил, что ж, я исправлю это. Я смог увидеть его лицо через память Мэнди, и теперь, если этот ничтожный смертный еще дышит, я найду его. Я не стану тратить время на человеческое правосудие, оно часто необъективно.

Моя справедливость будет быстрой, личной и, несомненно, более запоминающейся.

Мэнди подняла голову, ее глаза, до сих пор влажные, сияли новой, удивительной верой.

—Спасибо, Райан, — прошептала она. И это была не просто благодарность. Это было признание "Я доверяю тебе свою жизнь". И это было больше, чем я заслуживал. Я наклонился к ней. Мой поцелуй был не страстным, не требующим. Он был клятвой. Твердой, как Асгард, и нерушимой, как время. И в этот момент, глядя на ее свет, я понял, что впервые в жизни у меня есть что терять. И я не проиграю. Я обманывал королей и богов, но ее доверие... Оно было самой ценной наградой, которую я когда-либо получал. И я готов был сражаться за нее с целыми мирами.

Ну что ж, раз уж я великий поклонник (и мастер!) розыгрышей, неожиданностей и, о да, самых восхитительных сюрпризов, то сегодня просто не мог упустить такой шанс! Я решил явиться в ресторан, где Мэнди подрабатывает после учёбы. Конечно же, я не предупредил её об этом. Я приду как самый обычный (и, безусловно, самый очаровательный) гость, чтобы изысканно поужинать, а потом заберу её после смены. Представляю, как этот восхитительный хаос отразится на её лице, когда она меня увидит! Этот момент чистой, неподдельной неожиданности — вот истинное наслаждение.

И вот я здесь, в роскошном зале ресторана "The Gilded Spoon", я, Локи, наслаждаюсь моментом, ожидая, когда Мэнди подойдёт к моему столику. Почему я так уверен, что из всех официанток это будет именно она? Ну, я позволил себе применить совсем немного магии, внушив метрдотелю правильные мысли, кого именно нужно направить к моему столику.

"Неплохое место," — мурлычу я себе под нос, окидывая взглядом просторное помещение. Стены здесь нежно-голубого, ненавязчивого оттенка, Они создают ощущение спокойствия, что, признаюсь, мне редко бывает доступно. Большие окна и богатые шторы, тяжелые, бархатные; мебель, обтянутая, кажется, лучшими тканями... Да, здесь видно богатство, но оно сдержанное. Именно это слово — сдержанность. Ничего кричащего, никакого золотого блеска, который режет глаза и объявляет о своей стоимости каждому встречному. Здесь роскошь шепчет, она прячется в текстурах, в приглушенном свете люстр. Это стиль, который уважает себя, а значит, и я могу его уважать.

Я безошибочно считываю энергетику этого заведения, для этого нужно всего несколько минут. И должен признать, мне тут нравится . Здесь царит спокойная атмосфера, приличная, солидная публика; люди, способные оценить не только цену, но и качество — и, что важнее всего, уединение. И что самое главное публика. Тут нормальные люди. Сплошь приличная буржуазия и всякие местные сливки. Я могу быть совершенно спокоен. К Мэнди тут никто не посмеет пристать. Никаких недостойных предложений и убогих подкатов. Чистота нравов, если угодно.

Мэнди в безопасности. И это меня устраивает.

Итак, я сидел в углу "The Gilded Spoon", забронировав столик возле окна. Мне, видите ли, нужно было поужинать, но конечно, моя истинная цель — наблюдение. Я вижу своего Светлого Альва, она просто очаровательна, в своей этой униформе... Строгая чёрная юбка и белоснежная рубашка подчёркивают её фигурку, а жилетка придаёт пикантности. В таком образе в Мэнди удивительно сочетаются строгость и женственность, что меня, признаться, интригует.

Я знал, что она увидит меня только когда подойдёт к столику. И я наслаждался этой игрой. Спокойно изучаю меню, словно впервые вижу лосося в цитрусовом соусе, и тут чувствую, как ее взгляд останавливается на мне. Бам. Ее сердце пропустило удар. Она увидела, кто перед ней. Я почти слышал, как ее маленький смертный пульс сбился с ритма. Вспыхнула, как та рождественская гирлянда, которую она, наверное, вешает дома. Я мысленно аплодировал ее попытке остаться невозмутимой, словно она видит меня впервые. Мой маленький, храбрый воин. Когда она подошла, я был готов.

— Добрый вечер, сэр. Что желаете заказать?

Её голос. Чистый, ровный.Идеально. Она справилась с удивлением, даже не вздрогнула. Я почти испытал гордость. Почти. Но мне нужно было разрушить ее броню. Это моя потребность как бога-вредителя... и ее... мужчины.

— Добрый вечер, — Я отзеркалил её дружелюбный, но официальный тон.

— Я возьму лосось в цитрусовом соусе и бокал "Мерло".

—И...— вот оно, моё маленькое, ядовитое жало, я чуть подаюсь вперёд и понижаю голос до полушепота:

— ... Ты очаровательна, малышка, но честно, тебе нужен отдых.

Она сдержалась. Черт.

— Ваш заказ будет готов через несколько минут.

— Конечно. Я просто клиент, который беспокоится о здоровье персонала, — я подмигнул. Этого было достаточно. Я видел, как уголок её рта дрогнул, пытаясь сдержать улыбку. Моя победа. Маленькая, но сладкая.

Я проводил её взглядом, пока она уходила. И весь остаток вечера я наблюдал. Я сделал еще один заказ, просто чтобы Мэнди снова появилась у моего столика. Она, конечно, изо всех сил делала вид, что мы совершенно не знакомы — просто клиент и официантка — но я поймал, как она еле сдерживала улыбку, глядя на моё откровенно хитрое лицо. В этот момент я почувствовал себя совершенно довольным. Мелкий, но такой приятный триумф.

Остаток вечера я наблюдал, как Мэнди порхала между столиками, легкая и неуловимая. В каждом её движении была гармония, словно она не работала, а танцевала, хотя я точно знал, что она устала после учёбы и работы. Но она, конечно же, не подавала виду, и эта её безупречная стойкость только добавляла ей очарования. Моё сокровище, которое доказывает миру свою силу, когда я могу дать ей все. Как же я люблю это её упрямство. Оно очаровательно. И оно... иногда бесит.

* * *

Я ждал Мэнди на улице, прислонившись к моему новому приобретению — ярко-красному, дерзкому Porsche Taycan. Этот цвет, он кричал о моей натуре: яркой, живой, такой, которую невозможно игнорировать. Купил сегодня утром, между делом. Почему? Потому что мог. Потому что заслуживаю. И потому что технические характеристики этой машины — чистая магия, скорость, мощь вполне соответствует моей скорости мышления и моей, скажем так, "мощности" характера. Отличное зеркало для моего эго.

Мой взгляд был прикован к дверям ресторана, легкая, самодовольная ухмылка играла на губах. Жду. И вот она выходит — Мэнди. Она знает, что я жду ее, ищет меня, и её взгляд скользит по парковке, пока не натыкается на меня... и на мою машину. Ее глаза расширяются. Это мгновенное, чистое удивление — драгоценно. Она подходит, не веря.

—Райан? Это... это твоя машина? — ее голос звучал с оттенком недоверия, смешанного с восхищением.

Я наслаждался каждой секундой. Оттолкнувшись от гладкого, холодного металла (да, он идеален), я выпрямился, поправляя воротник пальто.

—Конечно, моя милая. А ты сомневалась? Утренний каприз. Я давно подумывал. Красный, как сам огонь. Как вспышка в этом скучном мире. Тебе нравится?

Мои глаза прищурены, я жду её ответа, смакуя каждую эмоцию, отображающуюся на её лице. Это был мой триумф, и она была его лучшим свидетелем.

—Нравится?! Райан, да ты шутишь! Это... это невероятно! Она просто потрясающая!

Моя довольная усмешка стала ещё шире:

—Я знал, что тебе понравится.

Мэнди несмело обошла машину, коснулась гладкого металла:

—Ты как это сделал? Просто пошел и купил её?! Она выглядит, как будто только что сошла с конвейера!

Я пожал плечами с нарочитой небрежностью:

—Когда знаешь, что хочешь, не стоит тянуть. Садись, малышка. Посмотрим, как она ведёт себя на трассе.

Сначала мы ехали в тишине. Нельзя нарушать ауру момента. Нужно было дать Мэнди время прийти в ссебя.Я уже хорошо знаю её привычки: когда она долго находится среди людей, то потом ей необходимо какое-то время побыть в тишине. А затем я стал вести машину быстрее, с лёгкой небрежностью лавируя между потоками других автомобилей на ночных улицах Нью-Йорка. Мэнди иногда вздрагивала и говорила: "Ой, ты слишком быстро едешь!", но в повороты я вписывался настолько безупречно уверенно, что это неизменно вызывало у неё восторг и счастливый смех. Мне нравилось видеть эту искреннюю, непроизвольную реакцию.

Я остановил машину на небольшой, уединённой парковке на берегу реки — уютное место, скрытое от шумных улиц. Это было именно то, что нужно, идеальный фон для моего предложения.

— Ты не взяла мои чаевых, — сказал я, поворачиваясь к ней.

— Я не могу принимать чаевые от друзей. Вы были моим гостем, сэр.

Она улыбнулась, подыгрывая мне, очаровательно дразня, но она не знала, что я уже подготовил новую ловушку.

Я накрыл её руку своей. Наконец-то, физический контакт. Я мгновенно почувствовал её усталость после долгого дня учебы и работы. Я всегда это чувствую. Приближаю своё лицо к её. Наши взгляды встречаются, и я вижу в её глазах то же самое нетерпение, что и во мне, только скрытое за её смущением. Склоняюсь к ней, задерживая дыхание, и наконец, наши губы соприкасаются. Нежный, долгожданный поцелуй. Я ощущаю, как все мои мысли, моя жажда, моя тоска сосредоточены в этом моменте. Я углубляю поцелуй, притягивая Мэнди ближе, обхватывая её лицо ладонями, чтобы ощутить её ещё полнее. Целую её губы, нежно, потом требовательнее. Целую её щёки, ощущая гладкость кожи. Перехожу к вискам и за ухом, вдыхая её запах — этот нежный, цветочный, похожий на аромат тюльпанов, он сводит меня с ума. Я целую её волосы, перебирая пряди пальцами, чувствуя их мягкость.Словно хочу впитать её, поглотить её любовь и её саму. Она отвечает, её руки обнимают меня, и это ощущение её доверия и желания взрывает меня изнутри. Это больше, чем физическое, это душа к душе. Я шепчу между поцелуями:

—Мэнди... малышка .. как же я скучал...

Я не могу насытиться ею, целую снова её губы, чувствуя, как она отвечает, как её тело расслабляется в моих объятиях, и это самое драгоценное, что я могу получить. Я прижимаю её к себе, наш физический контакт наконец-то восполняет всю пустоту этого дня.

Насытившись поцелуями, мы долго сидели, обнявшись. Мэнди прижалась ко мне, и я чувствовал, как моя сила передаётся к ней, забирая усталость. Мне было приятно помочь ей восстановиться.

— Мэнди, я видел, как ты работаешь. Видел, как ты устаешь, — я говорил тихо, совершенно без иронии.

— Ты сияешь, когда говоришь о своей учебе, но... ты не робот. И я не хочу, чтобы ты изводила себя.

— Райан, я знаю, что ты хочешь помочь. И я ценю это, правда. Но я не хочу, чтобы ты меня содержал. Я справлюсь. Мне нужна эта работа. Всё нормально, правда, мне не сложно, — в её голосе слышалась не только благодарность, но и лёгкая нотка уверенности в своих силах. Как будто она хочет сказать: "Я справлюсь, не волнуйся".

О, её гордость! Как бриллиант, который нельзя сломать. И я уважаю Мэнди за это качество. Действительно уважаю. Это новое и... странное чувство.

— Твоя гордость и независимость восхищают меня. — Я улыбнулся.

— Я знаю, ты не оставишь работу. И я не буду настаивать. Но я бы хотел хоть как-то помочь тебе. Как твой...мм... союзник.

Пауза. Я смотрю в окно, собираясь с мыслями, чтобы сказать ей.

— Переезжай ко мне. — Я произнёс это.

— Не нужно будет платить аренду. Моя квартира, ну ты сама видела, она большая. А я часто целый день не дома до самого вечера. Я не буду смущать тебя. Квартира в твоем распоряжении. Там два уровня. Можешь занять целый этаж. И от меня гораздо удобнее добираться до твоего университета. Подумай об этом как о возможности сэкономить время и деньги. Тебе не нужно будет платить аренду.

Я ждал её реакции, тревожился из-за ответа смертной. Это уже само по себе достойно саги.

— Райан... я не знаю. Это... это слишком серьёзно... — Было видно, что Мэнди взволнованна услышанным, её голос немного прерывался.

— Серьёзно? — Я наклонил голову, рассматривая её смущенное личико. И тут я выпустил главного демона.

— Ты боишься сплетен? Или... — мои глаза засветились озорным, хищным огнем.

— Боишься меня?

Видя, как ее щеки вспыхнули, я не сдержал смеха — тихого, низкого, победоносного.

— Я понимаю, что ты думаешь, малышка. Но я даю слово.Обещаю не буду приставать, ну... почти.

Моя улыбка стала самой озорной, самой дьявольской из всех, что я припас. Я знаю, что Мэнди любит это. Это обещание веселья, озорства и, да, невыносимой нежности, которую я не умею скрывать.

— Подумай. Это ни к чему тебя не обязывает. А я... я буду рад видеть твою улыбку, когда прихожу домой. Обещаю, не будет ничего, что ты сама не захочешь.Ты — хозяйка своей жизни.

Мэнди посмотрела на меня, видно было, что она хочет ответить "да", но в силу своего характера сомневается.

— Райан… это… это самое... самое доброе и невероятное предложение, которое я когда-либо слышала... — Ее голос был тихим, дрожащим шепотом, наполненным сдержанным трепетом.

Я снова беспрепятственно видел её мысли, её сердце билось, как пойманная птица. Это было слишком серьезно, слишком много для неё. Жить со мной. Мэнди прекрасно понимала, что это ещё один шаг к нашему сближению, к тому, чего она и хотела, и боялась.

Она глубоко вздохнула, пытаясь упорядочить разум в котором сейчас царило полное смятение, и посмотрела в мои сияющие глаза, которые обещали и защиту, и помощь, и что-то ещё, если она согласится.

— Мне нужно... мне нужно подумать об этом. Хорошо?

Моя улыбка не исчезла. Я знал, что она скажет "да". Это было всего лишь вопросом времени.

— Конечно, малышка. — Я поцеловал её в лоб, нежно, как самую большую драгоценность.

— Но позволь мне верить, что я уже могу подготовливать комнату для тебя.

Я завел двигатель. Громкий, уверенный, как моё собственное сердце. Она согласится. Я знал это.

Прошло около двух недель с того вечера, когда я предложил Мэнди переехать ко мне. И вот она здесь, в моей квартире. Она заняла гостевую комнату на нижнем уровне, и наша новая, странная "семейная жизнь" ( как я называю этот формат отношений) установила свои правила. Напряженная нежность. Более точного оксюморона я не придумаю.Раздельные комнаты, границы, но при этом... ее присутствие. Её запах — цветочный, похожий на тюльпаны, тот самый, который будоражит меня, который я жадно вдыхаю, целуя Мэнди — это стало моим новым, незаменимым наркотиком. Мы проводим вечера вместе, но на расстоянии: она с учебниками, я за ноутбуком, разрабатывая концепции новых игровых проектов.

Мы гуляем, когда находится время. Часто идём к реке, на набережную, держимся за руки. Время, проведенное вдвоем... это единственная настоящая ценность, которая не потеряет своего значения ни в одном из Девяти Миров.

Наши отношения балансируют на самой тонкой грани, сотканной из взаимного, но пока разного по силе притяжения. Внутри меня горит огонь, который хочет поглотить это расстояние — я-то уже давно готов перейти эту грань, ведь я люблю Мэнди всей душой, всем своим сложным внутренним миром. Но стоит ей вздрогнуть от моей чуть более крепкой хватки, как я тут же отступаю, возвращаясь к предельной осторожности. Мэнди ещё не решается, и я вижу эту робкую тень сомнения в её глазах. Я не просто не хочу — я не имею права торопить или заставлять её. Для неё это не просто шаг, это — самое важное, самое священное решение. И пока я буду счастлив просто наслаждаться её легчайшими, словно взмах крыла бабочки, поцелуями и трепетными объятиями, зная, что когда она будет готова, это будет её собственный, смелый выбор.

Я чувствую её нежную, уязвимую робкость в каждом выдохе. И именно эта её хрупкость заставляет меня быть предельно бережным. Я не стану торопить или принуждать её, ведь для неё это решение, требующее полного доверия. Я даю ей время. Сколько бы ни понадобилось.

Я так ценю её объятия, в которых она с каждым разом раскрывается чуть больше, прижимаясь всем телом, словно ища тепла и защиты. Но пока не больше. Я не тороплю, потому что это не просто завоевание, это... обучение. Ее доверие, ее спокойствие.

Сегодня был особенно напряженный день. Кажется, наша с Китом идея осуществилась. Алекс, наш крысеныш, всё таки заглотнул наживку и продал конкурентам код игры, которая была на самом деле пустышкой. Теперь мы с Китом выжидали момент, чтобы этот позор открылся. И тогда я собирался поговорить с Алексом, по-настоящему, без корпоративной мишуры.

— Смертные так предсказуемы в своих слабостях, сказал я сам себе, закрывая крышку ноутбука.

— Жадность, страх, глупая вера в собственную хитрость. Всегда одно и то же. Ведь Алекс уже получил достаточно большое вознаграждение, когда продал наши коды безопасности.

Я уверен, на его счёт поступила неплохая сумма. Другой человек на его месте проявил бы осторожность и не дергался. Но Алекс, видимо, решил, что бессмертный. Я усмехаюсь своим мыслям: "Видимо, понятие "достаточно" не входит в его лексикон. Или, что вероятнее, он решил, что настолько превосходит всех нас интеллектом, что никто и не заметит его повторной "сделки". Наивный идиот. Погоди, погоди. Там кроме пустышки вместо крутого контента есть ещё приятный сюрприз для наших конкурентов. Надеюсь, они оценят мой маленький "подарок" так же высоко, как я оценил их глупость, когда они купили нашу "ценную" информацию."

Физическая усталость от долгого дня и ментальное истощение от магической фокусировки на разработке новых игр сделали свое дело. В конце концов, я сейчас живу в теле человека, и оно иногда устает. Я рухнул на кровать. Мэнди была в своей комнате, которая находится в конце коридора. Она еще больше моего вымоталась за день и уже давно спала. Она здесь, рядом, осознание этого факта наполняло меня удивительным спокойствием. Блаженство. Я заснул мгновенно.

Сон наступил резко, как падение. Это был не отдых, а ментальный провал в бездну, которую я давно не посещал. Сначала я увидел только темно-серый свет. А затем появился Холод. Он был не просто низкой температурой, а древней, острой магией, которая проникала сквозь плоть и кости. Видение сместилось. Я оказался в туннеле — портале. На его конце стояла Мэнди, сжавшаяся от ужаса, на пустынной, безжизненной дороге. Я ощутил её страх, беспомощность, растерянность.

А затем я увидел фигуру в плаще — ту, что преследовала Мэнди с самого начала, с момента аварии. Она была выше, чем я представлял, и ее магия была грубой и древней, как неотесанный камень. Ее голос прозвучал в моем разуме, глубоко и резонансно, на языке, который не произносился тысячелетиями, языке, полном ледяного, жуткого обещания:

"Тебя обманули, смертная. Ты думаешь, он защитит тебя? Он лишь запечатал тебя в своей клетке, где ты будешь моим призом".

Существо бросилось по направлению к Мэнди, рука потянулась к ее шее, к кулону Улля. Удар был нацелен на источник магии, на печать, которую Улль наложил, и на силу, что скрывалась под ней. Кулон вспыхнул, не просто светом, а взрывом ледяного пламени. Я почувствовал, как моя собственная, соединенная с Мэнди магия вздрогнула от чужой силы. Защита Улля сработала, отбросив атакующего, как волна отбрасывает камень.

Я резко, сдавленно вскрикнул и сел на кровати, хватая ртом воздух. Мое сердце колотилось так, словно хотело вырваться из груди. В момент пробуждения, когда видение еще не ушло, я увидел, как стекло панорамного окна, выходящего на покрывается трещиной, которая быстро расходится по поверхности, а само создание в плаще с ухмылкой смотрит прямо на меня, через этот ментальный разлом. Это было не предупреждение. Это был вызов.

Сорвавшись с постели, я бросился к окну. Мой лоб был мокрым от холодного, липкого пота. Воздух в квартире наполнился атмосферой тревоги. Я мгновенно метнулся к окну — тому самому, через которое на меня смотрела та неясная, пугающая фигура в моем проклятом сне. Мой мир только что пошатнулся. Трещины не было. Стекло было цело. Но затем мой взгляд скользнул по столу. На идеальной, отполированной поверхности черного дерева, всего в нескольких сантиметрах от моего технологического чуда — ноутбука, лежала крошечная, замерзшая веточка рябины. Она была абсолютно белой от инея, словно вырвана из самого сердца Ётунхейма, и выглядела так, будто ее только что принесли из зимнего леса. Знаки Улля — я узнавал их мгновенно, и холод инея, казалось, пропитал мою кожу даже издалека. Холод, снег, иней — значит, защита сработала. Пока что. Это видение... Это был вызов?

Мой взгляд, полный неожиданной тревоги, метнулся к двери в коридор. Там, за ней, была комната Мэнди. Она была защищена — я сам, будучи Богом Хитрости, позаботился об этом, наложил специальные защиты на моё жилье — но мой разум, который никогда не ошибается, впервые сомневался, достаточно ли этого. Тихо, как тень, я подошел к двери комнаты Мэнди. Приложил ладонь к холодному дереву. Я считывал ее ровное, спокойное дыхание. Сон, безмятежный, как вода в тихой бухте.

Кулон Улля сработал, не дав угрозе проникнуть в ее сон или сознание. В принципе, я удостоверился, что с Мэнди всё в порядке, но не мог удержаться, чтобы не взглянуть на неё спящую. Я осторожно коснулся ручки двери, бесшумно повернул её, скользнул в комнату.

Я стоял у края кровати, и смотрел, как спит Мэнди. Лунный свет, мягкий и рассеянный, струился из окна, обрисовывая контуры ее лица. Она была так безмятежна в этот час, так невыносимо хрупка, что в груди моей что-то сжалось от странной, почти болезненной нежности. Боги, как давно я не чувствовал ничего, что не было бы презрением, жаждой власти, или холодным расчетом?

Я медленно, почти с трепетом, протянул руку и кончиком пальца коснулся ее щеки. Кожа, теплая и нежная, как лепесток. Уголки ее губ чуть дрогнули во сне, словно от невысказанной, легкой улыбки. Это была не просто привязанность, — это было что-то новое, то, что я, Локи, никогда не позволял себе: искреннее, глубокое, теплое. Это тепло, невыносимо мощное, разливалось в моих жилах, вытесняя многовековой лед одиночества. Это была слабость, делающая меня подобным человеку, которую я должен был бы ненавидеть, презирать, но вместо этого... я ею дорожил. Я склонился чуть ниже, слушая её ровное дыхание.

—Ты — моя. И я обещаю, — прошептал я, и голос мой был тёплым, непривычно человеческим.

— Я буду тем, кто защитит тебя. От мира, от других богов, магии, и даже... даже от себя самого, если потребуется.

Я отнял руку, боясь нарушить ее покой. Последний взгляд на ее спящее лицо, как на самое драгоценное сокровище. С тихим, почти бесшумным вздохом, я повернулся и так же бесшумно, как тень, вышел из комнаты. Дверь закрылась за мной, оставляя в душе странное сочетание умиротворения и жгучей решимости.

Стук сердца еще отдавался в груди от волнения, но теперь пришло время для работы. Я прошел в свой кабинет — место, где стены были заговорены на молчание и где даже Одину было бы трудно услышать мои слова.

Тело... это всего лишь оболочка. Оно опустилось на пол, я закрыл глаза. Вдох. Выдох. Мир вокруг начал меркнуть, звуки уходили, оставался лишь ритм моего дыхания. Я не использовал бубен или травяные дымы. Моя магия — это чистое, концентрированное сознание. Я потянул нить. Нить, сотканную из чистой Воли. Она уходила вниз, вглубь меня самого, в бездонный колодец памяти, который боги и йотуны называют Поток.

Погружение было похоже на падение в бездну, но без страха, ибо бездна была моим домом. Стены Времени расступились, и я, уже не Локи, Сын Лаувейи, а чистый, невесомый Дух, начал свой спуск.

Первый пласт: Недавнее прошлое. Мимо пронеслись образы Асгарда, Фенрира, вечных споров с Тором. Как пыль, они растворились.

Второй пласт: Тысячелетия. Образы Скандинавии до эпохи викингов, холодные, дикие земли, где магия была тоньше и сильнее. Я чувствую запах первого льда, вижу, как зарождаются мифы.

Третий пласт: Заря миров. Спуск становился всё глубже, давление Времени ощущалось физически. Я вижу, как рождается Мировое Дерево, слышу, как Имир издает последний стон. Сознание моё расширяется, охватывая миллионы лет. Всё, что я когда-либо знал, становится лишь крошечной частью бесконечности. Моя индивидуальность растворяется, оставляя лишь чистое Осознание. Я чувствую себя каплей воды, которая возвращается в безбрежный Океан.

Я больше не Локи. Я — чистая, многовековая, первозданная хитрость. Я ощущаю себя на стыке света и тьмы, порядка и хаоса. Здесь, в этой древней глубине, нет лжи и правды, есть только знание. И я пришел за ним. Тело, покинутое сознанием, оставалось неподвижным, как статуя. А душа его, Шаман-Трикстер, путешествовала вглубь веков, ища ответы, скрытые в самом начале Времени.

Сознание опускалось, падало сквозь слои бытия, к самим началам. Временное стало зыбким, как мираж в пустоши. Я отбросил мысль, позволив ей искать направление... ища эхо великих событий, исток силы или забвения. И вот, в этом предвечном тумане, где время еще не обрело своих законов, я увидел... её. Мэнди.

Как? Какое отношение моя смертная, со своей одержимостью пыльными фолиантами и недоказанными гипотезами, имеет к заре бытия? Этот образ был столь же нелеп, сколь и кристально ясен. И тут же, словно прорываясь сквозь эпохи, я услышал её голос, наполненный той странной, жгучей страстью исследователя: "…гипотеза о древней расе Эланов, или как-то похоже, точное название до конца неясно… споры, споры о том, их ли язык лег в основу одного из древнейших наречий… Я уверена, Райан, что смогу расшифровать эти письмена…"

Слова, слова… А затем, как удар грома, меня выбросило. Резко, грубо, я оказался посреди их времени. Да, они были здесь, этот народ. Эланы. Древние, как сама память. Их язык — не просто наречие, а резонанс самой их воли, чистая, несгибаемая, воинственная сила.

Передо мной высился Храм. Темный, мрачный, высеченный из горной породы, он был не местом поклонения, но вместилищем Эгрегора — духа этого народа. И он был… злой. Или, скажем так, неимоверно воинственный, хищный. Неудивительно. В те дикие времена, чтобы выжить, нужно было быть либо хищником, либо жертвой. Они выбрали первое. Их жрецы, с глазами, полными холодной, расчетливой силы, служили этому эгрегору, питая его, превращая в неугасимый огонь.

И тут меня прошиб холод. Не от присутствия их эгрегора, а от осознания того, куда Мэнди сунулась, по своему незнанию.

Я, Локи Лауфейсон, Бог Обмана и Йотун, видел рождение и падение миров. Я стоял плечом к плечу с Одином в битвах, где целые цивилизации стирались в пыль за право обладания невнятным артефактом или за простое желание доказать свое превосходство. Я знаю, что такое настоящая первобытная сила, питаемая верой и кровью. Эланы. Я припомнил их. Они были среди тех, кого называли "Разрушителями Эпох" — теми, кто предпочитал тотальное уничтожение ассимиляции. Их эгрегор — это не просто божество, это живой, агрессивный механизм, сотканный из ярости и завоеваний. Он не хочет власти; он хочет конца всех прочих.

И Мэнди, моя милая, несносная смертная, собирается тронуть его за самую чувствительную жилу. И тут я понял.

Исследования Мэнди. Её стремление расшифровать их язык, найти лингвистический ключ — это не просто наука. Это, черт возьми, заклинание. Полное понимание и расшифровка их изначального языка — это как вытащить фундамент из-под здания. Она, сама того не зная, держит в руках ключ к уничтожению силы этого древнего, воинственного эгрегора. А он жив. Он не просто пыль в летописях; он питается тем немногим, что осталось, той древней структурой власти и завоевания, что до сих пор отравляет миры. Он имеет силу. Великую силу. И что еще хуже: он, как любой древний дух, чувствует угрозу. А его реакция на угрозу — это не предупреждение, это мгновенное, тотальное возмездие. Ему нет дела до того, что Мэнди ничего не знает о нём, что для нее это научные исследовани. я Если она представляет опасность для его существования, он просто сотрет её, вычеркнуть из мира живых.

Я усмехнулся, хотя, конечно, ничего забавного здесь не было. Обычная девушка, студентка, невольно готовится к свержению древнего бога? Какая дивная, восхитительная смута! Но за моей усмешкой скрывалось жгучее, непривычное ощущение: тревога. Я не хотел, чтобы жизнь Мэнди оборвалась так глупо и преждевременно. Не доиграв свою партию. Я должен помочь Мэнди.

Резким рывком сознание вернулось в мое тело, как удар молнии. Это не было медленным выныриванием из глубины потока, скорее это походило на возгорание. Я открыл глаза в тишине своей квартиры, чувствуя, как с каждым глубоким, насыщенным кислородом вдохом тьма, исходившая от встречи с временным промежутком, в котором жили Эланы, испаряется. Я с наслаждением переживал ощущение своего теплого тела. Прохлады воздуха. Далеких звуков машин за окном. События, связанные с Мэнди, больше не были туманными. Я знал теперь, кто угрожает ей. И в моих жилах зазвучала песня войны. Это жар. Чистое, первобытное пламя, вель я сын Фарбаути, истинный йотун, и Древняя Сила Йотенхейма отвечает мне.

Я — дитя двух миров, и в моей крови течет древний, неукротимый огонь. Я чувствую его, как дрожь под кожей, когда гнев или веселье закипают в груди. Это не просто пламя домашнего очага, которое Асы так любят приручать и воспевать. Нет! Это огонь, что поглощает. Огонь Муспельхейма, яростный и первозданный, который сжигает миры и перекраивает бытие. Я ощущаю, как по моим венам пульсирует могущество Ётунов. Неприрученное, дикое, не признающее границ и правил.

Это не сила мышц, как у Тора, или мудрость, скованная ответственностью, как у Одина. Моя сила — это хаос, это трансформация. Я могу быть всем и ничем, изменить форму, ускользнуть от оков, уничтожить или даровать жизнь. Я

холод и огонь, иней и пламя. Разве может быть более завораживающая смесь? Мой отец, Фарбаути — чья ярость напоминает лесной пожар, дикий и неистовый!. А мать, Лаувейя, принадлежит к древнему, холодному роду инеистых великанов из Ётунхейма. Я не просто великан, не просто Ас. Я — слияние стихий, рожденное на самом острие противоречий. Эта смешанная кровь — не бремя, а мой величайший дар. Она позволяет мне быть всем и ничем одновременно. Быть льдом, что не горит, и пламенем, что не тает.

Именно поэтому я... всегда непредсказуем. И абсолютно незаменим.

Я Локи — и я чувствую, как сквозь меня пробивается неукротимая мощь моих предков, великанов, что были здесь до богов. Это могущество изменить ход всего.

Внезапно в моем разуме возник образ Фригг. Её глаза, полные той печальной мудрости, которую я так долго принимал за слабость.

Фригг. Моя приемная мать. Её слова, произнесенные спокойно и тепло: "Твоя хитрость — твой дар, Локи". Я вспомнил ее уроки, ее тихую поддержку, которую я отвергал, считая частью великого обмана Одина. Как же это… нелепо. Её любовь настоящая.

Она знала. Она видела во мне йотуна, Бога Лжи, и всё равно любила меня, — горькая, но теплая улыбка тронула мои губы. Я должен был поговорить с ней, спросить, как любить кого-то так, чтобы не сжечь его своим пламенем, и как защитить того, кто так дорог.

Фригг... её дар не просто видеть, она ощущает саму ткань судьбы. Если кто и знает, как защитить Мэнди, то это она.

Я должен поговорить с ней, пока не стало слишком поздно.

Я решил показать Мэнди свое небольшое игровое королевство, наш "Лабиринт". Ну что там говорить, хотел похвастаться. Чего скрывать? Я, Локи Лауфейсон, всегда любил блистать, а мой маленький смертный мир, который я выстроил, был безупречным триумфом хитрости и амбиций. И, разумеется, он был создан, чтобы производить впечатление.

Наш офис занимал последние два этажа в одном из тех стеклянных гигантов, что подпирают небеса на Манхэттене, возвышаясь над Рокфеллеровским центром, словно титан-наблюдатель. Фасад здания был холодной, синей, отражающей призмой, поглощающей и преломляющей свет. Мы вошли в шикарное, минималистичное лобби, где единственным декором были струящиеся водяные стены и мрамор цвета мокрого асфальта. Панорамный лифт, прозрачный, как моя душа (когда это мне выгодно), зажужжал, подбрасывая нас вверх с невероятной скоростью. На уровне 50-го этажа Мэнди невольно охнула, когда земля начала стремительно удаляться. Она смотрела вниз, прижавшись к стеклу, и ее восторженное молчание было приятнее любой, даже самой льстивой, похвалы. Её ладонь прижалась к стеклу, повторяя контур города, который уменьшался под нами. В её глазах отражались миниатюрные жёлтые такси и зелёные пятна Центрального парка. С высоты, с которой Манхэттен казался искусным макетом, вид был гипнотическим.

Когда двери лифта открылись на самом последнем этаже, перед ней распахнулось пространство, полное света и бурлящей креативной энергии: открытая планировка, яркие зоны отдыха, футуристические рабочие станции и, конечно, этот вид — во весь горизонт. Мэнди замерла на пороге, словно вдохнув слишком много воздуха. Окна от пола до потолка образовывали непрерывную стеклянную стену. Солнце, уже клонившееся к западу, окрашивало океан стекла и стали в оттенки золота и платины. Вдали, за Гудзоном, виднелась кромка Нью-Джерси, а прямо под нами — геометрически совершенная паутина улиц. Город был живым, дышащим существом, и мы парили над ним.

— Это... это невероятно, Райан! — выдохнула Мэнди оглядываясь по сторонам. Она медленно сделала круг, её пальцы слегка скользили по белоснежной столешнице стойки регистрации. В её глазах не было ни грамма зависти или меркантильности, только чистый, детский восторг от масштаба, а губы изогнулись в искренней, широкой улыбке. Моя наивная девочка, она не переставала удивлять меня. Ей нравилось не потому, что это дорого, а потому, что это красиво и грандиозно.

— Ты правда здесь работаешь? Это похоже на декорации к фильму!

— Всего лишь моё рабочее место, малышка, — ответил я, с самодовольной улыбкой.

— Немного роскоши никогда не повредит для концентрации моего гениального ума. Пойдём, покажу тебе мой кабинет.

Я взял её под руку и провел через рабочее пространство, к моему личному кабинету, который, конечно, был изолирован. Я вел себя максимально небрежно, но под маской равнодушия наслаждался изучающими взглядами моей команды.

Лина сидела за столом, склонившись над своей электронной книгой, сосредоточенно читая сценарий, внося правки, поглощенная вихрем своих слов. Какая концентрация! Отличная способность так глубоко погружаться в вымысел.

Сначала она ответила на моё приветствие, не поднимая головы

Ее внимание было приковано к этим строчкам, когда вдруг она резко подняла голову. Глаза, еще секунду назад наполненные сюжетными линиями и диалогами, расширились, ее взгляд скользнул мимо меня, зацепился за кого-то, кто шел рядом, за Мэнди. Я чётко услышал мысли Лины: "Ого. Она милая, но... слишком "солнечная" для Райана".

Маркус, один из программистов, что-то отвечает про интеграцию и юнит-тесты, но в мыслях у него было немного другое: "Не пялиться. Не пялиться. Но... серьёзно? Райан, ты скрывал сокровище!"

Мэнди, конечно же, хоть и не умела слышать мысли, но безошибочно чувствовала это невысказанное внимание, направленное на неё, и очень смущалась. Она прижималась ко мне, словно ища поддержки от

этих изучающих взглядов, которыми нас провожали. Я видел их всех. Все эти взгляды. Но, что куда важнее, я чувствовал их мысли. Этот живой интерес! "Ого, кого это он привел". Они знают меня, эти милые, предсказуемые коллеги. Для них я Райан, креативный чувак, который любит шутить и флиртовать, который ничего не воспринимает серьезно. И вдруг я — с ней. С потрясающе красивой девушкой. И держу её под руку. Это, друзья мои, называется "смена парадигмы".

Мы прошли к моему кабинету, мимо рабочего места Кита.

—Привет, Кит, — бросил я, совершенно небрежно. Я даже не замедлил шаг. Зачем? Я и так прекрасно уловил его реакцию боковым зрением. Кит поднял взгляд. И вот оно. Это бесценно чистое, неподдельное удивление, направленное на Мэнди. Я считывал все: замешательство, любопытство, легкий ступор. Я едва сдерживал торжествующую ухмылку. Наслаждение. Вот что это было.

В кабинете я усадил Мэнди на уютный диванчик у окна.

— Сейчас я тебе сделаю самый лучший кофе в этом небоскребе, — сказал я.

— Подожди меня пару минут, мне нужно забрать одну вещь, которую приготовил Кит.

Она кивнула. Я поцеловал ее в макушку.

— И не вздумай скучать.

Я вышел и направился прямо к Киту, который снова был погружен в свои мониторы и цифры. На его столе лежал небольшой, запечатанный диск.

— Отлично, — сказал я, забирая его.

— Ты уверен, что эта вещь выдержит любое любопытство?

Кит, наш сдержанный, немногословный страж, выпрямился. Он был единственным из команды, кто редко выказывал какие-то эмоции, кроме легкой сосредоточенности.

— Я усилил защиту на этом диске вдвое. Попробуй его взломать сам, Райан. Если ты не сможешь его открыть, то конкурентам это тем более не удастся.

— Блестяще. Я как раз планирую провести несколько "полевых испытаний" этим вечером.

Я уже собирался уходить, но почувствовал, что в его мыслях творится нешуточный бунт. Я видел его внутренний вопрос, который он бы никогда не задал вслух: "Это что, его девчонка? Ну и дела. И... чёрт бы меня побрал, она же вылитая Аманда из "Звуковых Душ!"

Я едва не расхохотался в ответ на его немой вопрос, но сохранил на лице самое сдержанное выражение. Какое удовольствие! Мэнди, похоже, произвела нужное двойное впечатление: она моя девушка, и она —оживший концепт-арт.

Кит, обычно невозмутимый и сдержанный, с трудом удерживал взгляд на диске. Наконец, он не выдержал. Он кивнул головой в сторону двери моего кабинета, за которой находилась Мэнди.

— Райан, — начал он, и в его голосе слышалась непривычное смущение.

— Эта девушка... она же одно лицо с нашей Амандой из концепт-арта.

Он выглядел таким озадаченным, словно только что обнаружил, что вода течет вверх вопреки законам физики.

Я позволил себе озорную, лукавую улыбку.

— Какая невероятная наблюдательность, Кит!

Я хитро прищурился, держа интригу.

— Или, может, это просто совпадение? Как ты думаешь?

Кит прочистил горло, его сдержанность боролась с любопытством.

— Ты... ты срисовал Аманду с...

Он оборвал себя, не закончив фразу. Он бы не спросил прямо: "с твоей девушки?" Его сдержанность не позволяла. Но мне не нужно было слов. Я видел этот вопрос, как яркую надпись, прямо у него над головой. Я был доволен, как никогда. Произвести такое впечатление на невозмутимого Кита? Это была маленькая, но такая приятная победа. Я просто пожал плечами, не отвечая.

— Спасибо за диск, Кит.

Я повернулся и направился на кухню, чтобы, как и обещал, сделать кофе для Мэнди, оставив Кита пребывать в ступоре, пытаясь совместить мой новый "статус" с Амандой — нашей главной героиней.

* * *

— Хочешь взглянуть на кое-что, что я придумал? — Я слегка приподнимаю бровь, стараясь не выдать излишнего нетерпения.

—Мне интересно твоё мнение, Мэнди.

Мы у меня дома, вечером, и я решил, что пора показать моему Альву кое-что интересное. Мэнди, как всегда, устраивается на диване: ноги под себя, прижавшись к подушкам. Она заглядывает через моё плечо в ноутбук, прижимается ко мне щекой. Я чувствую её близость — прекрасную, желанную. Такую... правильную.

Когда она видит игру и персонажа — Аманду — сначала в её глазах рождается удивление. Затем недоверие. И, наконец, немой вопрос, адресованный мне. Я торжествующе улыбаюсь, предвкушая её реакцию!Гордость за свою работу — за эту великолепную идею, за этот сюрприз, который я ей преподнёс — почти осязаема, она волной разливается по моим венам. Я, разумеется, ловлю её мысли, почти читаю их, словно это очередная страница в книге.

"Не может быть..." — проносится в её разуме.

— Райан, — говорит она вслух, и голос её дрожит от осознания,

— Эта героиня, Аманда... у неё моё имя и моя внешность...

До Мэнди доходит нечто грандиозное.

— Ты срисовал её с меня? — в голосе слышится смесь шока и восторга.

— Да, моя девочка, — я не могу сдержать самодовольной, широкой улыбки. О, это было даже лучше, чем я ожидал! Её изумление — чистое, непередаваемое. И, конечно, заслуженное.

— Ну, мы как раз познакомились с тобой тогда, и ты так пленила меня своими рассказами про учёбу, про древние языки, своими идеями, своей невероятной, почти осязаемой энергией... Я просто не мог не включить в игру такой ценный ресурс и такой неповторимый образ.

Мэнди смущена. Радость светится в ней, щёки чуть розовеют. Она, кажется, не знает, куда деть руки от переполняющих её эмоций.

— Я не знаю, что сказать... — Выглядит она совершенно ошеломлённой.

Я обнимаю её. Сегодня она по-особенному расслаблена, доверчиво прижимается ко мне. Это тёплое, мягкое, полное покоя ощущение. Сегодня был долгий день, но сейчас... сейчас это только мы. Я смотрю на нее. Мэнди положила голову на мое плечо, она расслаблена. В ней — полная, обезоруживающая освобожденность и ослабленность, которая заставляет мое сердце стучать быстрее и одновременно таять в груди.

Она доверяет. Безоговорочное, чистое доверие, которое она дарит мне. Ее лицо — спокойное, укрытое от мира, когда она прижимается ко мне. Видя ее в таком состоянни, я чувствую волну невероятной нежности, смешанной с острой, почти пугающей страстью.

Я говорю себе беззвучно: еще немного. Совсем чуть-чуть. Это грань. Грань первой близости между нами. И я чувствую, что она будет пройдена. Мэнди сами этого захочет, без страха.

И как много я могу ей показать. Я чувствую себя сильным, но не доминирующим, нежным, но не слабым. Я покажу ей, что такое настоящее наслаждение. Каждая клеточка ее тела узнает. Я хочу, чтобы она поняла, что значит быть с мужчиной, способносным показать ей мир, полный чувств и удовольствия.

Но это чуть позже. Мне надо еще немного подождать. Чтобы это чувство покоя и доверия полностью укоренилось. Чтобы ее желание было таким же чистым и безусловным, как это доверие. Я буду ждать. И когда придет время, я покажу ей все. А пока... что ж, насладимся этим моментом. Моментом моей победы и её восторга.

* * *

Фенсалир... морской чертог, дворец тумана. Любимое место пребывания Фригг, её жилище. Признаюсь, мне нравится здесь больше, чем в сверкающих, избыточно золотых залах Асгарда. Здесь нет этого показного... пафоса и ослепляющего блеска, присущего обители Одина.

Фенсалир тих, окутан дымкой, в нем чувствуется некая... загадочная глубина, словно его стены хранят больше секретов, чем все пиры в Вальхалле. И это место, безусловно, соответствует характеру Фригг — она мудрая. Она видит то, что скрыто.

Мне здесь легко дышится. Никто не ждёт, что я буду улыбаться, демонстрировать лояльность или, что еще хуже, играть роль достойного сына. Здесь просто есть покой. А покой — это роскошь, которую Асгард редко дарит.

Я иду по пустынным коридора Фенсалира, звуки моих шагов разносятся в тишине эхом, словно кто-то отсчитывает время. Я знаю, что она ждёт меня.

Фригг... вот уж кого боится сам Один, чего уж тут таить. Да, честно говоря, старик побаивается свою жену. И не зря. Он может быть Всеотцом, но она — Всезнающая. Она настолько мудрая, что превосходит Одина в этом отношении , и он, Всеотец, это знает. В конце концов, он отдал глаз за знание, а она... она просто знает. Ее сила не в громе, не в копье Гунгнир, и не в магии, а в том, как легко она может усмирить его гнев одним лишь взглядом, одной мягкой, но непоколебимой фразой.Удивительная женщина.Настоящая Королева, величественная, но без малейшего пренебрежения к нижестоящим. Или к кому-то вроде меня, например. Она видит сквозь мою ложь, но никогда не судит поспешно. Она смотрит, и я чувствую себя насквозь увиденным, но... принятым.

В этом ее истинная власть: она видит судьбы всех, видит полотно, которое ткут Норны, но хранит эту тайну, просто сама прядёт золотые нити облаков, сидя в своем дворце. И, черт возьми, ей всегда удается заставить меня почувствовать себя просто сыном, а не Ледяным Великаном или хитрецом, а не... ну, не тем, кем я являюсь на самом деле.

О, Фригг... Я бы соврал, сказав, что не скучаю по ее мудрости по её советам. Но даже хитрец вроде меня не решается лгать ей. Это было бы просто дурным тоном.

Фенсалир, Дом Туманов.

Внешне он выглядит не как дворец-крепость, а скорее огромный, светящийся в полумраке чертогов облачный собор. Говорят, он постоянно окутан легчайшим, серебристым туманом, который не скрывает, а лишь смягчает его очертания. Преобладающие цвета здесь не золото и янтарь, как в Вальхалле, а чистый белый и спокойный голубой — оттенки, сотканные из утренней росы и первого снега. Здесь царит тишина, такая полная, что сам воздух кажется легче, тут можно услышать глубокое, умиротворяющее безмолвие.

Я шагнул в главный коридор. Сегодня я выглядел, как Принц Асгарда: тонкий, темно-синий камзол, расшитый серебряными узорами, высокие сапоги из мягкой кожи и, конечно, идеальная, чуть высокомерная осанка.

Коридоры Фенсалира пусты, но я знаю, что Фригг ждёт. Она всегда чувствует мой приход задолго до моего появления. И я сам ощущаю её энергетику — легкое дуновение, словно прохладная энергия дождя и тумана. Это живая, невесомая сила, которая не давит, но мягко обволакивает.

Королева Асгарда, Царица, но в ней сочетается и величие, и удивительная мягкость. И да..., честно, иногда я побаиваюсь её. Не как врага, а как безупречное, абсолютно честное зеркало. С ней нельзя лукавить.

Впереди открылся главный зал, утопающий в рассеянном жемчужном свете. В самом центре, у низкого, резного стола, сидела Фригг. Она выглядела именно как Королева: величественная, красивая, но в её облике не было ни грамма холодной строгости. Её длинное, струящееся платье из белого шелка, перехваченное у талии широким, серебряным поясом, украшенным изящными гравировками. Вокруг головы — не корона, а обруч из белого золота, инкрустированный лунным камнем. В её руках лежала небольшая, резная шкатулка.

Услышав мои шаги, она подняла голову. Взгляд её был теплым и всепонимающим, выражающим царственную сдержанность, но при этом в нем таилось глубокое, почти материнское участие.

Я остановился, склонив голову в безупречном, искреннем поклоне.

— Приветствую, Королева Асгарда.

Она с улыбкой, от которой свет в зале стал будто ярче, поднялась мне навстречу, изящно положив шкатулку на стол. Сделав шаг, она протянула руку не для поцелуя, а в жесте дружеского приветствия.

— Локи, рада видеть тебя.

Вэтой главе автор обращается к мотивам и образам скандинавской мифологии, интерптетируя их в соответствии со своим сюжетом.

Тихий, мягкий свет струился сквозь высокие, узкие окна, окрашивая мраморный пол зала Фригг в медовые и жемчужные тона. Воздух здесь был недвижим и тёпл, пропитан тонким ароматом трав и лёгкой, нежной пыли времени. Тут не было ни воинственного блеска золота Одина, ни грубой мощи залов Тора, только изящество и покой.

Мы сидели друг напротив друга, на широкой скамье, обитой тёмно-синим бархатом, у резного камина, где лениво подрагивал тихий огонь. Фригг сидела прямо, в её позе не было ни властности, ни осуждения — только безусловная, нерушимая ясность. Её взгляд, глубокий, как воды колодца Мимира, был устремлён на пламя, но я знал, что она видит и чувствует меня.

Её молчание — это не пауза, а пространство. Оно не давит, а, наоборот, приглашает заполнить его. У любого другого я бы почувствовал нервное напряжение от моего присутствия, но здесь я мог сидеть сколь угодно долго, просто вдыхая этот покой.

"Мать", — пронеслось в мыслях, хотя мой язык не произнёс этого слова. И эта мысль не вызывала стыда, лишь странное, почти забытое тепло. Она не спрашивала, что меня терзает, потому что видела это, словно читала по нитям моей судьбы, которые, как говорили, она держала в своих руках.

Я, Локи, Дитя Хаоса и Огня, хитрый и сильный ётун, сидящий здесь, был всего лишь запутавшимся сыном, которому жизненно необходимо было высказать всё, что меня тревожило. Рассказать о страхе за судьбу Мэнди, и о том, почему мои чувства к ней такие... глубокие.

И я знал, что когда я, наконец, начну говорить, Фригг не осудит и не станет использовать мои слабости против меня. Она просто подарит мне понимание и принятие.

Я поднимаю взгляд. Мой голос тих, но в нём звенит натянутая струна. Я не спрашиваю. Я констатирую.

-Ты же... знала. Знала, что я встречусь с ней. С Мэнди.

Пауза. Я смотрю на её спокойное лицо, ища не утешения, а подтверждения. Подтверждения того, что это было неизбежно.

-Ты же видишь все нити. Ты предвидишь всё.

Фригг изящным жестом коснулась одного из своих колец, усыпанного жемчугом. Её легкая улыбка — это всегда отдельный вызов.

-Я вижу многое, милый мой. И будущее — это не высеченная руна. Часто это целый гобелен, и вариаций в нём... бесконечность.

Она смотрит на меня. В её глазах — та теплота и то знание, которые мне недоступны и от которых я не могу сбежать.

-Признайся, дитя. Ты рад, что этот конкретный вариант, это пересечение судеб... случилось?

Я выдыхаю ответ, и это звучит почти как поражение, я сдаюсь, признавая свою слабость.

-Да. Рад. И... одновременно я вижу угрозу, преследующую Мэнди.Смогу ли я защитить её? Как мне поступить, Фригг? Я, конечно, могу начать отговаривать Мэнди от этого исследования. Но она... она не поймет. Я всегда ее поддерживал, всегда верил в ее работу. Если я начну отговаривать ее именно от этого, рухнет хрупкий мост нашего доверия. Ей будет обидно. Что я должен ей сказать? Что это глупость? Что она тратит время? Она ведь знает, что это не так. А тем более, я сам всегда ее в этом поддерживал.

Фригг мягко кивнула, не отрывая взгляда, словно приглашая меня говорить дальше.

-Или мне придется сказать ей правду. Откуда я все знаю. Всю эту информацию о древних языках, о мирах, которые ей только снятся. Если я скажу... Что ее исследование — это не просто поиск, а она нашла заклинание. Древнее слово силы, оставленное кем-то из жрецов этого народа. Заклинание, которое не усиливает воинственный эгрегор, как она думает, а наоборот — сковывает его. Тот жрец, видя, как эгрегор становится неуправляемым, разрушительным даже для их собственного народа, попытался запечатать его. Мэнди, сама того не зная, взламывает эту печать. Если я расскажу всё это, она явно заподозрит, что я не тот, за кого себя выдаю. Она может испугаться. Скажи мне, Фригг, говорить ли ей правду? Я не знаю, что делать, — я почувствовал, как голос срывается, но постарался сохранить его твердость.

— Этот древний эгрегор… он нацелился на Мэнди. Она в опасности, и я… я постоянно думаю о том, стоит ли сказать ей всю правду. Ужас, который может её накрыть, или риск, что она узнает обо всем, когда будет уже слишком поздно…

Фригг молчала, но в этом молчании не было равнодушия. Наоборот. Её взгляд был внимателен и сосредоточен, словно она читала не только мои слова, но и их отголоски в моей душе. Она знала об этой ситуации, да. Но сейчас она не знала, а слушала. Вникала в каждое слово, которое я ронял, словно оно было хрупким осколком. Я видел, как её глаза следовали за движением моих губ, как она ловила каждую интонацию. Я продолжил, чувствуя, как с каждой фразой напряжение ослабевает, потому что я выговаривал его, и потому что знал: меня слышат.

— Я не хочу, чтобы она столкнулась с этим неподготовленной. Но и подвергать её страху сейчас… Это не выбор, это пытка. Я пытаюсь просчитать все варианты, но постоянно возвращаюсь к одному и тому же тупику. И должен ли я раскрыть правду о себе?

Я снова замолчал, глядя на Фригг. Она не перебила, не попыталась убедить меня, что я преувеличиваю или должен просто принять решение. И в этой сосредоточенности, в том, как серьёзно и внимательно она смотрела на меня, я видел — она понимает мою тревогу и относится к моим словам серьёзно. Она не смотрела на меня как на "бога хитрости", который должен легко справляться со своими проблемами, она смотрела на меня как на сына, который переживает за любимого человека. И это было самое важное, что я мог получить сейчас.

— Я понимаю, Локи, — тихо, наконец, сказала она, и в её голосе не было ни капли осуждения, только глубокое сочувствие и готовность слушать дальше.

— Пока не говори девушке, кто ты такой. Не сейчас. Но знай: правда о тебе все равно откроется со временем. Ты не сможешь постоянно скрывать свои способности, свое истинное происхождение, даже если очень захочешь. Но пусть тебя это не пугает. И да, опасность велика. Но ты рядом, Локи. Ты сможешь ей помочь. Если бы не твоя встреча с Мэнди тогда на перекрёстке, она действительно бы погибла... Твоей силы и знаний в магии хватит, чтобы защитить Мэнди. А что до правды... Если девушка тебя любит, она примет тебя. Да, это удивит ее, но нисколько не изменит ее мнения о тебе.

-А если... а если она испугается.. и отшатнется от меня? — я запнулся, голос стал тише, обнажая уязвимость, которую я прятал столетиями.

-Ты так боишься потерять ее? -

Фригг чуть подалась вперед, касаясь моей руки. Это легкое прикосновение передавало её искреннее сочувствие и глубокое понимание моих эмоций.

Медленно кивнув, я позволил тени многовековой боли, которую всегда тщательно скрывал, мелькнуть в моих глазах.

-... Я уже терял того, кого люблю...

Ее имя было раной, которая никогда не заживала. Сигюн. Моя верная Сигюн. Я увидел ее перед собой, стоящую рядом, ее лицо, искаженное болью, когда змеиный яд капал ей на кожу, а она держала чашу, чтобы защитить меня хоть немного, и этот яд убил ее, она ушла в небытие, растворилась. Она могла выбрать жизнь, но она хотела, чтобы я был свободен. Я сжал кулаки, взгляд мой стал далеким и мучительным, устремленным в ту пещеру, где я был прикован. Проклятие и благословение. Ее жертва и моя вечная вина.

-Никто и никогда не любил меня так, как она. Никто не видел меня сквозь ложь и маски, не принимал мою суть, мою... чудовищность, — произнёс я с надломом.

— Она... она пожертвовала собой ради меня, Фригг. Простояла со мной в этой проклятой пещере, терпя нескончаемую боль. А я... я не смог ее защитить. Я думал, что никого больше не полюблю. Столетия одиночества, Фригг! Эта боль была со мной..., как яд, разъедающий душу. Все мои связи были лишь флиртом, играми, чтобы скрыть пустоту. Мое сердце было закрыто, запечатано страхом и виной.

Я поднял глаза, и в них блеснули непролитые слезы, замершие где-то между гордостью и отчаянием.

-И вот... Мэнди. Когда я осознал, что она так похожа на мою Сигюн... И внешне, и светом души, чистотой веры. Это было, словно удар... Она пробуждает во мне эту нежность, эту... уязвимость. Она заставляет меня чувствовать себя живым снова, но и напоминает о том, как хрупко счастье.

Я смотрел на Фригг, и мой взгляд был полон невыносимой боли и слабой, робкой надежды.

-Ты же знаешь, Мать... Я не переживу, если потеряю ее так же, как Сигюн.

-Я понимаю. Она попала в самое сердце. Под кожу, — мягко ответила Фригг.

-Да, под кожу... в саму кровь... — я кивнул опустошенный и одновременно свободный в своей исповеди.

— Впервые за столетия я почувствовал себя... любимым. Живым. Но примет ли Мэнди меня, если узнает, кто я?

Фригг улыбнулась, и эта улыбка была полна уверенности, что на мгновение изгнала тень из моей души.

-Ты же знаешь ответ, правда? Она любит тебя, преданно и безусловно.

Я глубоко вздохнул, чувствуя, как напряжение немного отступает Может быть, Фригг права. Может быть, на этот раз все будет иначе, и за счастье не нужно будет платить ничьей жизнью...

* * *

Ощущение Фригг, её предвидение узора будущего было, как всегда, совершенным. Она видела нити всех судеб, то, что было скрыто от глаз самого Всеотца. И сейчас, среди хаотичного, но знакомого узора жизни Локи, она видела ослепительно яркую, почти болезненную петлю. В его ауре не было прежнего едкого, злорадного сияния, к которому она привыкла. Оно сменилось чем-то более сложным, более человечным — если это слово можно было применить к созданию с кровью ётуна и разумом аса.

Локи был разбит любовью, напуган той глубиной, которую она открывала перед ним. Взор Фригг, легко преодолевая миры и мерцания времени, сфокусировался на нем, на этом измученном Боге Огня, который стоял рядом с хрупкой смертной. Мэнди.

Фригг видела смятение. Оно бурлило в сознании Локи, как кипящая смола. Он смотрел на Мэнди с такой неистовой нежностью, что это было похоже на мольбу. В этом взгляде не было и следа обычной локиевской иронии или цинизма. Но на самом дне этой нежности, под самой кожей, лежал холодный, парализующий страх.

"Он хочет её защитить. И он боится сам себя, боится, что она — хрупкий осколок, который он неизбежно разобьет", — подумала Фригг.

Она увидела отражение Сигюн в Мэнди. В чертах её лица, в её хрупкости и нежности, в готовности идти до конца.

Локи был свободен, но цена этой свободы — растворение в небытии его любимой жены — заставила его душу навсегда остаться в той пещере. Свобода стала его наказанием, а Мэнди — его шансом на счастье, который он и хотел, и боялся взять. Шансом доказать, что он достоин. Шансом любить, не разрушая. Но воспоминание о яде, о чаше и о том, как медленно гасла та, что любила его безусловно, отравляют его разум, заставляя сомневаться.

Локи любит эту земную девушку. Этот вывод был не просто предсказанием, это была уверенность. Это была огромная, всепоглощающая, и абсолютно искренняя Любовь. Фригг видела, как он инстинктивно выставил вокруг Мэнди все свои силы, все свои магическик уловки, всю свою сущность, чтобы защитить. Не только от внешнего врага, но от самого себя, от хаоса, который, как он верил, был его единственным наследием.

— Ты боишься , Локи, — произнесла Фригг, и её голос был полон той нежности, которую она всегда испытывала к этому чужому, и одновременно родному для неё сыну.

Фригг видела две нити Судьбы. Нить Мэнди. Она была тонкой, но крепкой, и неожиданно, на этом отрезке времени, она была причудливо, но прочно переплетена с нитью самого Локи. Если он не разрушит её своим страхом, он может спастись, обрести то, что Сигюн подарила ему такой дорогой ценой — покой души. Как провидица, Фригг знала, что не должна вмешиваться в этот критический, болезненный этап. Локи должен был сделать выбор сам. Выбор между виной, которая держала его прикованным к памяти Сигюн, и смелостью, которая позволила бы ему взять дар Мэнди — дар быть увиденным и любимым снова. Она не могла вмешиваться, но могла подсказать, направить.

— Ты не веришь, что любовь может быть сильнее проклятия. Ты не веришь, что ты сам можешь быть счастливым. Но смотри...

Она медленно потянулась к предмету, который всегда стоял на её столе — небольшой, но очень красивой шкатулке, вырезанной из темного, почти черного дерева, возможно, ясеня Иггдрасиля, и инкрустированой узорами, которые, казалось, менялись, если смотреть на них слишком долго.

Никто — ни Один, ни Тор, ни даже Локи, чей интерес к чужим секретам был легендарен — никогда не видел, что внутри.

-Что это, Мать? — голос Локи был тихим, почти шепотом, что само по себе было признанием того, как сильно его зацепила эта загадка.

Фригг лишь улыбнулась, загадочно и нежно. Этот жест был частью ритуала, который она никому не объясняла. Её тонкие пальцы коснулись крышки, и с тихим, едва слышным "Ш-ш-ш" она открыла ларец

Внутри, казалось, не было ничего, кроме воздуха, наполненного светом Луны. Но когда Фригг зачерпнула рукой нечто невидимое, над ее ладонью замерцала россыпь. Это была мельчайшая, почти невесомая серебряная пыльца, похожая на лунный свет, измельченный в порошок, или жемчуг, разбитый на атомы.

Фригг неторопливо сдвинула ладони, и вдруг в них затрепетали две тончайшие, полупрозрачные нити. Одна — золотисто-зеленая, мерцающая хитростью и хаосом, принадлежала Локи. Вторая — мягко-серебристая, звенящая нежностью, означала судьбу Мэнди.

Фригг чуть прищурилась, наклонив голову, читая судьбы Локи и Мэнди с несравненной ясностью, а затем с лёгкостью начала переплетать их. Прямо на глазах у Локи. Он замер, дыхание сбилось. Это было больше, чем предсказание; это был ритуал, закрепление судьбы, и он чувствовал, как энергия Асгарда сгущается вокруг них, делая этот момент необратимым.

— Видишь произнесла Фригг, и она, голос её тих, но звучал, как эхо в Вечности.

— Ваши нити... они неразрывны и крепки.

Она демонстративно потянула сплетение, и оно даже не дрогнуло, сияя единым, двойным светом.

— Эта связь создана силой, древней как сам Космос, — продолжила Фригг, и её глаза наполнились светом истинного пророчества.

— Этой силе, мой сын, не может противостоять никто. Никакие стены Асгарда, никакая магия Никто не может противостоять ей, Локи. Ни смертные, ни боги. Это единственная истина, перед которой преклоняется даже судьба. Потому что это Любовь.

Локи напряжённо выдохнул, увидев в этом сплетении обещание их с Мэнди общего будущего, которое будет столь прочным, как эти нити. Его беспокойство утихало, это была Судьба, закреплённая самой Богиней. Он не сможет от неё убежать. И не хочет. И в этот момент, осознавая свою беспомощность перед этой силой — силой Любви, которую объявила нерушимой сама Всематерь — Локи почувствовал странное, совершенно незнакомое облегчение.

Воздух Нью-Йорка, этот вечный коктейль из амбиций и драйва, сегодня был на удивление свеж и чист, как хрусталь. Идеальный, кристальный купол над моей маленькой сценой. В город пришла полноценная зима. На тротуарах и ветках деревьев у старинного здания университета лежал снег; и он продолжал тихо падать, окутывая мир призрачной белизной. Солнце, хоть и скрытое, пробивалось тусклым, затуманенным светом, отражаясь от кристаллов льда в воздухе.

Мой автомобиль был припаркован на противоположной стороне улицы, выделяясь алым, огненным пятном среди этого белого пейзажа. Сам я стоял у входа в Gould Memorial Library,

слегка прислонившись к одной из колонн, ожидая появления Мэнди

Массивные двери университета распахнулись с привычным грохотом, выпуская поток студентов. Я ищу в этой шумной толпе Мэнди... Я ещё не вижу её, но люблю это безошибочное, острое, почти физическое ощущение, что она вот-вот появится. Этот миг, когда она ещё за порогом, а внутри меня уже что-то щёлкает, реагируя на её приближение. Пару секунд, и вот она выходит, в окружении своих однокурсников, ещё не замечал меня.

Она, конечно, очаровательна. На ней пальто насыщенного бирюзового цвета, подчеркивающее изящность ее фигурки, голубой шарф, который словно по волшебству оттеняет её светлые волосы. В своей нежной красоте она похожа на богиню весны.

О, только не это. Рядом с Мэнди, как обычно, пристроился Стивен. Должен же я был предугадать. Он, конечно же, совершенно случайно оказался в нужном месте в нужное время, чтобы обсудить крайне важные детали прошедшей лекции по... ну, чему-то крайне важному, я уверен. Как будто он не может найти себе другого, менее привлекательного собеседника. Словно он не может дать ей сделать и пяти шагов в одиночестве. Он же не хочет расставаться с ней. Вижу это по тому, как его взгляд задерживается на ней. На долю секунды дольше, чем нужно. Наш дорогой Стивен, весь такой правильный, такой... человеческий.

Мне даже жаль его. Он достаточно симпатичный и умный парень, тоже одержимый всякими научными исследованиями, подобно Мэнди. Я знаю, что они проводят много времени за общими проектами. Я не ревную, ведь я полностью уверен в чувствах Мэнди ко мне, но я прекрасно пониманию отношение Стивена к ней. И я ясно и чётко слышу его мысли сейчас, когда он замечает меня:

"Вот он. Снова. Он даже этот снежный пейзаж умудряется сделать фоном для своей чертовой демонстрации."

Да, ты прав Стивен. Демонстрация Как будто я не заслужил этого. И, да, мальчик, этот автомобиль — это мое знамя, мое предупреждение. Продолжай, Стивен, я внимательно слушаю.

"Он ждет Мэнди. Он так часто здесь, когда у нас заканчиваются лекции. У них, что, отношения?.. Но он намного старше её".

"Стивен, ты определённо мне нравишься," хмыкаю я мысленно.Твоя честность и твои переживания, не обижу ли я Мэнди, достойны внимания.

Тут Мэнди подняла голову, и на лице у нее расцвела та самая, лучезарная, и немного смущённая улыбка, которую я уже хорошо знал и любил. Ее глаза в этот момент были ярче, чем отражение солнца в снегу. Она чуть замедлила шаг, прощаясь со Стивеном. Естественно, я не мог упустить такой момент, чтобы не подслушать их разговор; я мгновенно настроился ментально на их частоту, ловя какаждое слово.

—Ладно, увидимся в четверг, Мэнди. И... кстати...

Стивен мнётся, не решаясь спросить Его взгляд, конечно, скользит к припаркованному у обочины, ярко-красному, почти вызывающе-алому Porsche Taycan. Он выглядит как огненный знак на фоне снега, и это было именно то, чего я добивался.

Стивен хороший парень. Говорю без иронии. Он светлый. Немного еще неопытный, но искренний. Он относится к Мэнди с нескрываемым восхищением, и в другой жизни, в другом сценарии... скорее всего он был бы хорошей парой для неё. Но сейчас, извини, друг. Я не могу позволить, чтобы эту прекрасную смертную украл кто-то, кроме меня.

Наконец он преодолевает свою неловкость и задаёт вопрос, который тревожит его:

— Мэнди, извини, скажи, а этот… эм… этот… человек... — Стивен споткнулся, понимая, что слово "парень" совершенно не подходит по отношению ко мне.

— Он часто ждёт тебя здесь, он... —Стивен опять запнулся на полуслове.

Ох уж этот неловкий танец избегания прямоты. Одобряю, но уже жду развязки. Это затягивается. Неужели ни одно человеческое существо не может просто выдать правду? Интересно, как Мэнди ответит на его неуверенность. Я, Райан, стоял неподвижно, но Локи внутри кипел от нетерпения.

Мэнди посмотрела на Стивена. В её взгляде не было ни тени жеманства, ни горделивого лукавства. Только чистая, простая ясность.

— Это Райан. Мы встречаемся. — ответила она просто.

Ах, моя девочка! Именно это я так ценю в тебе! Прямота, которая обезоруживает. Стивен, конечно, разочарован, но как она это подала! Ни грамма тщеславия. Никакая другая девчонка не удержалась бы, чтобы не расписать мою превосходную машину, или мой "крутой офис", или мои успехи в разработке игр. Но Мэнди не такая. Никаких прикрас, никаких словесных ловушек. И, наверное, это то, что я, Локи, ценю в ней. Наверное, это та же самая невинная искренность, которую замечает и Стивен, и которая заставляет его тянуться к ней, несмотря на очевидный провал.

Я выпрямился, оторвавшись от холодной колонны, и позволил легкой, улыбке появиться на лице, делая шаг навстречу им.

—Привет, солнышко.

Я подошёл к Мэнди не торопясь, но с безошибочным чувством права, коснулся ее губ своими. Поцелуй был... да, лёгкий. Но в этой лёгкости — вся глубина, который принадлежит нам двоим.

Затем я позволил взгляду скользнуть к Стивену. О, встреча наших взглядов была... интересной. Никакого вызова в моих глазах, ни грамма показной ревности или агрессии. К чему? Ревность — удел неуверенных. Я знаю себе цену, и я знаю выбор Мэнди. Стивен увидел не агрессию, а факт.

—Стивен, — произнёс я, кивнув. Мой тон? Ровный, дружелюбно-сдержанный. Именно. Вся сила — в сдержанности. В этом и заключалась вся демонстрация. Я был мужчиной рядом с Мэнди, ее мужчиной, её выбором.

* * *

Мой пентхаус. Вечер полностью опустился на город, как бархатная занавеска, и огни Нью-Йорка мерцали в панорамных окнах, словно украшения. Впрочем, этот блеск был таким... уютным. И это слово, "уютный", уже само по себе вызывало у меня ощущение иронии и вместе с тем — подозрительного удовлетворения.

Мэнди не раз говорила, что я становлюсь удивительно... домашним в такой обстановке, когда мы проводим вечера вместе. Не знаю, комплимент ли это для Бога Обмана, но я не мог отрицать, что в этом было своё очарование.

Кухня была залита тёплым золотистым светом. Мягкое мерцание светодиодной ленты отражалось в отполированной поверхности кухонного острова. Я поставил свой бокал с глинтвейном (да, глинтвейн, Мидгард действительно знает толк в мелких радостях) на край подоконника, наслаждаясь ароматом корицы и цитрусов. Сквозь стеклянную дверь, ведущую на просторный балкон, я видел панораму города, укутанную в плотный, безмятежный снегопад.

И эта высота... Наш этаж достаточно высок, чтобы вся эта суета внизу, эти люди, спешащие куда-то под зонтами, казались мелкими, незначительными точками. Мне всегда нравилось это ощущение превосходства, но сегодня оно было иным — не высокомерным, а просто спокойным.

Балкон. Мэнди называет его "нашей личной террасой на небесах". И сейчас он покрыт свежей, нетронутой пудрой снега, мягкого и невесомого.

Затем я обернулся, наблюдая за Мэнди, которая увлечённо что-то готовила. Она, видите ли, освоилась. Это мягко сказано. Если в первые дни она передвигалась по моим личным чертогам с той же неуверенностью, что заблудший котенок в Асгардской оружейной, то теперь она, как ни в чем не бывало, хозяйничала на моей кухне. На моей кухне, где до этого момента самым большим напряжением была работа автоматической кофемашины стоимостью с небольшое королевство. Она что-то там стряпала, насвистывая под нос какую-то легкомысленную мелодию. Запах, надо признать, был потрясающий. Чеснок, травы, что-то мясное. Вроде бы просто, но дьявольски эффективно.

Прямо семейная идиллия.

Наконец, она вытащила блюдо. И оно было действительно великолепным.

— Ты отлично готовишь, малышка.

Она повернулась ко мне, облокотившись на столешницу. И засмеялась. Вот этот ее смех... он был чистым, полностью расслабленным.

— О, Райан, — сказала она, и в ее глазах плясали веселые чертенята,

— Не торопись хвалить меня. Я тебе, наверное, скоро надоем. Я же еще не показала тебе... все свои недостатки. У меня есть и тёмная версия, знаешь ли. Увидишь, когда я начну готовить тебе овсянку. Или когда мне перестанет нравиться твой выбор вин.

Я почувствовал, как уголок моих губ слегка приподнялся. Это была не просто усмешка, это был... ответ. Искренний, шутка, брошенная легко, в полной уверенности. Мэнди была дома. И мне нравилась эта почти семейная жизнь..

После ужина мы расположились по привычке на диване, я гладил Мэнди по волосам, думая, напоминать ли мне ей о той болезненной для неё теме или нет. Наконец я решился.

—Мэнди... помнишь, я обещал, что узнаю насчет того... кто напал на тебя?

Ее тело напряглось мгновенно. Я видел, как в ее взгляде вспыхнул и тут же был подавлен страх. Голос едва слышно дрогнул, словно она боялась произнести вслух имя своего кошмара.

—Помню... что... ты узнал?

Я мягко взял ее прохладные, дрожащие руки в свои. Мое прикосновение было твердым, надежным якорем в ее шторме.

—Не переживай, малышка. Я слегка сжал ее ладонь.

—Я узнал по своим каналам.

В тот день и в последующие дни дорожная полиция ничего там не обнаружила. Ни трупа, ни машины, ни обращения за помощью. Ни на той дороге, ни где-либо в окрестности. Скорее всего... он жив.

Мэнди издала тихий, прерывистый, облегченный вздох. Из нее словно выпустили сжатый воздух, который душил ее. Она подалась вперед и прижалась лбом к моему плечу, обвивая меня руками.

—Я бы не вынесла, если бы... если бы я его убила. Я не хочу быть убийцей,

— тихо произнесла она.

Я обнял ее крепче, прижимая к себе, чувствуя, как напряжение отпускает ее. И я был рад, что этот груз снят с ее души. А вот моя была готова принять его. Жив. Конечно, этот урод жив. Мои "связи" — это не полицейские базы данных, это древняя, безжалостная магия, которую я извлек из самой сути твоего кошмара, из твоей памяти. Я видел его, Мэнди. Я просмотрел его никчемное прошлое, как открытую книгу. Видел, как он безнаказанно ускользал от правосудия. Видел вереницу его бессильных, безмолвных жертв. И я ясно видел его будущее, которое он собирался украсть, создать.

Я видел девочку, подростка, чья жизнь искорежилась бы от его прикосновения. Он следит за ней, этот слизняк. Знает ее маршрут из школы. У него был свой план, своя следующая охота, свой следующий триумф ничтожества над невинностью.

Если я не вмешаюсь… да, возможно, полиция задержит его. Будет суд, будет возня. Но какой ценой? Пострадает эта девочка. Она — ребенок, незащищенное дитя. Я не могу этого допустить. Я, Бог Обмана, презираю эту отвратительную, гниющую несправедливость, когда причиняют боль детям и тем, кто более слаб.

Я не терплю, когда насилие остается безнаказанным, а слабые плачут в темноте. Ты, мое сокровище, моя звезда, не хотела быть убийцей. И для тебя это стало бы непосильной ношей . Но я умею убивать. Я люблю убивать таких подонков. Это отродье. Он не просто достоин смерти. Смерть была бы милостью. Он достоин вечных, леденящих душу мучений. Ябуду его личным, безжалостным палачом в этом мире. Он не просто умрет, он исчезнет, став всего лишь жалким криком, который никто не услышит. Я буду наблюдать, как гаснет его ничтожная жизнь, а его душа будет моей игрушкой. Он узнает, что такое настоящий, всепоглощающий, божественный страх. Мои руки не задрожат. Моя улыбка будет холодной, как лед Ётунхейма. А мир станет чище.

𝙔𝙤𝙪 𝙠𝙣𝙤𝙬 𝙮𝙤𝙪 𝙖𝙧𝙚 𝙢𝙮 𝙛𝙖𝙫𝙤𝙪𝙧𝙞𝙩𝙚 𝙛𝙖𝙣𝙩𝙖𝙨𝙮

𝘼 𝙛𝙖𝙩𝙖𝙡 𝙡𝙤𝙫𝙚 𝙨𝙤𝙣𝙜

𝙒𝙖𝙩𝙚𝙧𝙛𝙖𝙡𝙡 𝙞𝙨 𝙤𝙫𝙚𝙧𝙛𝙡𝙤𝙬𝙞𝙣𝙜

𝙔𝙤𝙪'𝙧𝙚 𝙩𝙝𝙚 𝙤𝙣𝙡𝙮 𝙤𝙣𝙚 𝙬𝙝𝙤 𝙢𝙖𝙠𝙚𝙨 𝙢𝙚

𝙀𝙫𝙚𝙧𝙮 𝙩𝙞𝙢𝙚 𝙬𝙚

𝙏𝙚𝙡𝙡 𝙮𝙤𝙪 𝙬𝙝𝙖𝙩 𝙄 𝙡𝙞𝙠𝙚

𝙈𝙮 𝙬𝙞𝙡𝙙𝙛𝙡𝙤𝙬𝙚𝙧

𝙒𝙞𝙡𝙙𝙛𝙡𝙤𝙬𝙚𝙧

5 Seconds of Summer " Wildflower "

Атлантический океан великолепен, но он же нередко одаривает Нью-Йорк циклонами. В тот день начался такой снегопад и ветер, что я уже думал, что сам Ньёрд решил посетить этот город. Слишком уж яростно. Завывающая вьюга казалась живым, бешеным зверем, который скребется в стекла, сжимая дом в ледяных тисках. Снег летел горизонтально, с такой силой, что сквозь мои большие окна можно было видеть только белую, кипящую пелену. Город почти исчез. Мне казалось, что дом слегка дрожит, а вьюга впивается в него, как зверь. Это был чистый, первобытный Хаос — мой любимый элемент, идеальный фон для моего внутреннего спокойствия.

Я лежал на кровати, читая какую-то дурацкую, но довольно интересную человеческую книгу о фондовом рынке, и наслаждался этим. Моё сознание было спокойно, расслабленно. А вот мое тело отзывалось на присутствие Мэнди в моей квартире скрытым напряжением, едва заметным учащением пульса. Мой разум плыл сейчас в приятной неге, но где-то глубоко, под кожей, ощущался легкий, непривычный трепет, словно тлеющий огонек, готовый разгореться. Какая ирония: я, Локи, замирал от хрупкого человеческого чувства, не смея переступить эту грань без согласия Мэнди.

И вот, этот Хаос, творящийся за окном, видимо, решил подтолкнуть нас. Еще один особенно сильный, ощутимый порыв ветра, отдающийся в мои окна, и электричество умерло. Тихий гул города, обычно проникавший даже сюда, сменился абсолютной тишиной. Пространство комнаты погрузилось в темноту, настолько плотную, что казалось, она имеет вес.

Сначала я почувствовал лёгкое раздражение. Примитивная техника. Вроде бы люди настолько продвинулись вперёд в плане технического развития, а до сих пор не могут справляться с сюрпризами стихии. Но стоило мне подумать о том, чтобы мгновенно включить свет щелчком пальцев (я же могу), как я услышал тихие, робкие шаги. А потом, через пару секунд, еле слышный, неуверенный стук в мою дверь. Он был таким деликатным, словно Мэнди боялась потревожить даже тишину.

Я замер. Она... она никогда еще за то время, что живёт у меня, не приходила вот так, ночью в мою комнату. В этот миг я перестал ощущать свое тело, чувствуя лишь обжигающий жар, сердце забилось трепетной, но сильной птицей.

— Райан, ты не спишь?

Её голос был тихим, дрожащим — настоящий детский лепет напуганного ребёнка.

— Нет, малышка, не сплю. Заходи. —Я поднялся к ней навстречу, мгновенно сбросив с себя остатки безмятежности.

Дверь приоткрылась почти неслышно, и в темноте я увидел маленький, темный силуэт. Мэнди вошла, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, словно лань, ступившая на лед. Её контуры были мягкими, размытыми, но я чувствовал её присутствие каждой клеткой тела.Темнота в комнате уже не была такой плотной, — отблеск снегопада за окном рассеивал черноту и делал все очертания призрачными. И вот в этом полумраке появилась она — Мэнди.

Она шла медленно, несмело. Я чуть прищурился, чтобы рассмотреть её в пробивающемся свете.На ней был флисовый халат, одетый поверх длинной шёлковой ночнушки, которая, казалось, скользила по её щиколоткам. Волосы были растрепаны после сна, видимо, Мэнди только задремала. Она была совершенно беззащитна, окутана уютом, который искала, и испугом, который не смогла скрыть. Она остановилась чуть не доходя до меня, такая близкая, домашняя. И, клянусь, это было зрелище, которое делало меня невероятно неуверенным в том, как мне следует себя вести. Уязвимость — это самый опасный вид оружия, и Мэнди прекрасно им владела, даже не подозревая об этом.

— Свет... света нет, — она произнесла это так, будто это было самое страшное бедствие в мире.

Я подошел, мягко взял её за прохладную руку, чувствовуя холод её пальцев, контрастирующий с моим жаром. Я был счастлив. Рад, что в этот момент я нужен ей. Рад, что она не стала оставаться одна в темноте. Это было маленькое, но безусловное признание моей необходимости.

— Не бойся, малышка, — прошептал я, притягивая её к себе. Я почувствовал, как мягкая ткань её халата касается моего домашнего реглана. Её запах — тюльпаны, весна, что-то очень трепетное — наполнил меня. Я обнял Мэнди, чувствуя, как она вся напряжена, как струна.

— Я так боюсь без света, я не могу заснуть. У меня глупая привычка, я с детства боюсь темноты. Ночник погас...

Я прижал её крепче, чувствуя её дрожь.

— Не волнуйся, детка, — я подвёл её к окну

— Посмотри, как светло за окном. Снег, Мэнди. Он всё освещает, —Я сделал шаг к окну. Эффект от снегопада действительно был красивым: белый, молочный, неземной свет, отраженный от тысяч снежинок. Снег не гасил свет; он, наоборот, умножал его. Вьюга снаружи ревела, но этот свет делал её частью величественной, дикой красоты. Казалось, снежная стихия открыла портал в какую-то ледяную, но прекрасную сферу, где нет места мелким человеческим страхам.

Мэнди замерла, глядя на это завывающее, но в то же время невероятно красивое зрелище. Лицо её было обращено к окну, и я видел в этом свете её расширенные, но уже успокаивающиеся глаза. Тень её ресниц дрожала на щеке, а на её губах медленно распускалась улыбка, тонкая, как паутинка. Моё сердцебиение замедлилось, синхронизируясь с её дыханием.

— Это... красиво, — прошептала она.

— Да. Не переживай. Это локальная авария, такое бывает. — Я ощутил, как напряжение уходит из её руки, которая по-прежнему держалась за мою.

— Я сейчас поищу фонарик на батарейках.

Я отошел к полкам, где у меня действительно находился небольшой фонарик, и включил его. Он дал мягкий, желтый, очень интимный свет, который немного прогнал тени, но оставил атмосферу тайны. Я повернулся, чтобы снова посмотреть на Мэнди и протянул ей фонарик.

—Вот. Тут разные режимы освещения. Можешь взять его к себе, если хочешь.

Я смотрел на неё, чувствуя, как в моей груди нарастает напряжение. Если она сейчас уйдёт... это её выбор, и я приму его. Она сделала шаг вперёд, взяла фонарик и наши пальцы встретились. Это был нежный, мимолётный контакт, но он вызвал во мне волну эмоций. Моё желание требовало завладеть Мэнди, притянуть, сжать в объятиях, но я лишь слабо, едва заметно сжал её тонкие пальцы. Именно в этот момент Мэнди подняла глаза, в которых уже не было страха темноты. Был только вопрос. И ответ. Она смотрела, и я снова чувствовал её мысли, читая всё. Я видел, как она понимала, что она не хочет уходить не потому, что боится остаться одна в темноте, а потому что не хочет уходить от меня. Это осознание ударило её с такой силой, что она вздрогнула, фонарик выскользнул из её пальцев, упал на пол, с приглушенным, почти немым стуком. Я прочитал всё в её глазах безмолвный призыв, согласие, готовность.

Я поднял руку, провёл большим пальцем по её щеке, а затем наклонился к Мэнди. Это был нежный поцелуй. Не требовательный, не настойчивый. Всего лишь вопрос, сформулированный прикосновением губ. Я был готов к её испугу, к малейшему намёку на сомнение.Но вместо этого она растаяла в моих объятиях. Её руки осторожно обвили мою шею, а губы приоткрылись, принимая меня.

Хаос за окном, который я так любил, мерк по сравнению с этим внутренним, горячим хаосом, который во мне пробуждала Мэнди, её запах, её близость. Я притянул её к себе, чувствуя её дрожь, но теперь это было не волнение от страха, а дрожь от предвкушения.

Мэнди замерла. Её дыхание, которое уже почти выровнялось, снова стало прерывистым. Она смотрела прямо на меня. В её больших, теперь уже не испуганных, а полных какой-то внезапной, ошеломительной ясности глазах, я увидел всё. Темнота вокруг изменилась, она уже была не пугающей, а интимной, закрывающей нас от всего мира.

—Мэнди... — я произнес её имя с неоспоримой нежностью. Моя рука скользнула с её предплечья на талию, притягивая к себе. Её губы были мягкими и теплыми. Я чувствовал, как тает её напряжение, когда она обвивает мои плечи. Я обнимал её, ощущая хрупкость её тела, и в этот момент я был рад, что эта буря погасила весь свет, чтобы я мог почувствовать только её.

Мы отстранились на секунду. Мэнди прижалась лбом к моей груди, тихонько дыша.

—Ты уверена?— спросил я. Мой голос был хриплым, а сердце колотилось с такой силой, что, кажется, его слышала даже буря.

Она подняла голову, её глаза блестели каким-то особым, неземным сиянием, и она ответила просто, словно это было единственно верным:

—Да...

Я говорил о гораздо большем, чем просто эта ночь. Я говорил о нас. И ответ Мэнди был таким же нежным, но уверенным, как её объятия.

—Да...

Она произнесла это "Да" с таким абсолютным доверием, что проходило через мое сердце почти физической болью. Это был не просто согласие, это был дар. Дар чистоты, который я, Бог Хитрости, не заслуживал. В этот момент я ощутил, как мои многочисленные маски ломаются, а под ними открывается моя одинокая, мятущаяся душа.

Я снова склонился к ней, целуя — теперь более глубоко, требуя, но не отнимая свободы. Это был тихий приказ, который Мэнди приняла с покорностью. Её руки, которые до этого лишь осторожно обнимали меня, теперь сжали ткань моего реглана, притягивая ближе. Мои собственные ладони, до этого осторожные, теперь обхватили её талию с собственнической хваткой, которую я даже не пытался скрыть. Это был не акт завоевания, а объединение: две души, два тела, наконец, нашедшие свою гравитацию, свою точку равновесия в хаосе.

Буря за окном, казалось, усилилась, и от этого наша комната стала еще более тихой и защищенной, как кокон. Молочный свет снега падал на нас, превращая наши силуэты в единое целое. Я чувствовал, как напряжение в моих висках уступает место сосредоточенному, гудящему желанию.

Несколько точных, плавных движений моих рук, — и её флисовый халат скользнул, беззвучно упав к ногам. Тонкая шелковая ткань ночнушки стала единственным барьером. Я почувствовал, как её тёплое тело прижалось к моему. Тепло, такое не-асгардское, проникало сквозь мою одежду, заставляя мышцы вдоль позвоночника приятно сжаться.

Я поднял ее на руки — легко, с той изящной силой, которую давала божественная природа.Она издала тихий вздох и уткнулась лицом мне в шею. Я ощущал, как её пальцы чуть сжимают ткань моего реглана на плече. Мои мышцы напряглись. Не от усилия, Мэнди практически ничего не весила, а от от напряжения сдерживаемой жажды. Я шел медленно, осторожно, так, будто она была не просто человеком, а драгоценным артефактом, выкованным судьбой лично для меня. Моё сердце билось неровно, с такой силой, что я боялся, что она услышит это предательское, человеческое биение. И это ощущение было более пьянящим, чем любое заклинание. Я, Локи, Бог Обмана и Хаоса, чувствовал себя совершенно человеком — переполненным нежностью, которая была сродни ярости, и желанием защищать. Это было чувство, которое я испытывал очень давно, по отношению к Сигюн, и теперь, снова обретя его, я никогда не позволю себе его потерять.

Моя кровать казалась огромным островом в этом море темноты.Осторожно, я опустил Мэнди на шелковые простыни и наклонился, чтобы посмотреть ей в глаза. Они были словно замершими, но в них не было страха. Только отголоски моей собственной, невысказанной потребности и ожидание. Это было её второе "Да" — безмолвное и абсолютное.

Мое дыхание стало рваным, едва слышимым. Снег за окном продолжал освещать наши силуэты. Эта ночь была создана для нас. Я склонился для нового поцелуя, чувствуя, как она поднимает руки, чтобы обнять меня, притянуть к себе, и я знал: магия этой ночи была в её абсолютной капитуляции, которая являлась её триумфом. И это "Да", этот акт чистого доверия, стоило целого Мироздания, всех Девяти Миров.

Сквозь полудрему я ощутил, как тьма в комнате постепенно уступает место нежному, молочному сиянию. Снег за окном, словно неистовый дух, наконец-то усмирил свой пыл. Ураган, кажется, выдохся. Он еще продолжал свой танец, но уже без прежней ярости, без тех диких, рвущих порывов, которые ударялись в стены домов. Я открыл глаза комната была окутана этим странным, призрачным светом, проникающим сквозь падающие снежинки, намекая на ранний, едва забрезживший предрасветный час.

Мэнди. Она лежала рядом, воплощение нежности и хрупкости Её светлые волосы, словно серебрянный водопад, рассыпались по подушке. Она спала, дыша ровно и тихо. Не сдержавшись, я притянул её к себе, уткнувшись лицом в мягкие пряди, вдыхая её запах, чувствуя тепло её тела — такое земное, такое... реальное.

Она стала моей. И то, что произошло между нами, не поддавалось обычному, скудному определению. Переспали? Слишком просто, слишком примитивно. Это было больше, гораздо больше, чем просто секс. Это было... Провели вместе ночь? Уже ближе к истине, но всё ещё... поверхностно. Стали близки?

Да. Пожалуй, близость — вот то слово, которое точно передаёт наше состояние. Это была близость не только тел, но и душ. Это ощущение... словно в тот момент, когда реальность исчезла, мы обменялись чем-то незримым, частицами своей сути. Я впустил в себя её свет, а она — мою вечную, чертову тьму.

И теперь, просыпаясь в этом полусвете, я чувствую... уязвимость, которую не испытывал очень давно. Но эта уязвимость... она была невыносимо приятна. Вечный игрок, которым я являюсь, был околдован самым могущественным из заклятий — искренним человеческим чувством.Я — Локи, Бог Обмана. И, кажется, я впервые в жизни не знаю, как обмануть... самого себя.

Её доверие, эта чистота, с которой она открывалась мне, были для меня бесценны. Ничто из того, что я испытывал раньше, не могло сравниться с этим. Это было настолько хрупко и нежно, как тончайшее стекло, которое я боялся разбить одним неловким движением, и в то же время невероятно сильно, как первозданная магия.Её присутствие, её робкие ответы на моё желание как будто разложили меня на атомы и собрали заново, но уже в абсолютно новой форме. Избавили от того бесконечного чувства потери и одиночества, которые я носил в себе. И это было дороже всего золота мира и всех тронов Асгарда, которые я когда-либо пытался заполучить.

По интенсивности того, как это затрагивало мою душу, можно было сравнить это лишь с теми чувствами, которые я испытывал, когда моя жена, Сигюн, была рядом. Конечно, Мэнди — не она, и я их не сравниваю — у каждой свой свет, своя судьба, свои эмоции, которые они мне принесли. Но в то же время оба эти опыта были настолько глубокими, что затронули меня до основания моего восприятия мира.

Я — мастер иллюзий, но здесь не было нужды в маскировке. Я ощущал себя истинным... и это было самое могущественное волшебство. Даже столетия интриг не подготовили меня к такой простой, но сокрушительной правде... и я не хочу ее терять.

В тот момент наивысшего доверия между нами я вдруг ощутил как моя божественная часть, мое сознание, — то самое, что может перевернуть миры и плести сети лжи — трансформируется. Оно не исчезает. Оно концентрируется. Оно перестает быть туманом хитрости и становится острым, звериным чутьем. Локи всегда был хаосом. Волк — это Хаос, который защищает.

Я стал волком, оставаясь физически при этом Райаном... Волк не играет. Я не завоевываю. Я просто смотрю, и в этот момент Мэнди перестает дышать от собственного, чистого, желания. Я чувствую это, как запах крови в снегу. Моя тьма — это не зло. Это стихия. Это древний инстинкт, пахнущий северным ветром, магией и чем-то очень человеческим — трепетом её кожи. Когда я рядом с ней, внутри просыпается Бог. Но Бог на этот раз — это Волк.

И вот она, Мэнди, в этом поле, которое теплее огня. Я вижу её глазами Волка, который может видеть сквозь ложь, сквозь слова. Она выбрала путь, который я знаю. Она склонила голову.

Это не слабость. Волк видит: это древний жест, жест признания силы — не моей власти, а своей собственной силы доверия. Так волчица подставляет горло, но не в покорности. В абсолютной, безоговорочной преданности. Она знает: я не трону. Волк никогда не причинит боль своей.

Она чувствует меня кожей. Для неё я Райан — мужчина, который дышит, который прикасается. Но внутри я — Волк, который чувствует, как под её тонкой кожей пульсирует страх, смешанный с предвкушением. Я — ее сила, и она это знает. Ей не нужно, чтобы я брал. Она сама отдаёт. И в этой отданности — её власть, которую Волк признает и принимает.

И когда она закрывает глаза, мир исчезает. Остается только звук ее сердца, которое, я клянусь, бьется в такт с моей звериной сущностью. В этом месте, в этом логове, мне больше не нужно притворяться, я просто есть.

И Мэнди, она не бежит от меня, она идёт внутрь. В нашу тьму. В логово, где пахнет магией и древним, звериным доверием. Она не спрашивает "Кто я тебе?"

Она просто чувствует. И я, Локи, чувствую, как мир становится тише, когда нет ролей, нет фальши, нет морали. Только она и Волк. Свет и Тень. Женщина и Зверь.

Она — не моя жертва. Она — хранительница моего сердца, души. Та, к кому Волк возвращается, когда устает быть чудовищем, Богом, шутом.

Только рядом с ней моя тьма становится домом. Только рядом с ней Волк перестает искать охоту. Я просто ложусь рядом, я, Локи-Волк, и дышу. И её тепло возвращает мне человечность, делая из меня самое преданное существо, на которое она может положиться. Я смотрю в её зрачки и вижу не свою власть, а себя. Волка, который больше не ищет.

Это и есть начало. Начало нашего звериного "Мы".

* * *

Весь мир внезапно сузился до пространства между нами.

Наши долгие поцелуи были нежными и одновременно жадными. В них была потребность, которую я — Бог, которому не нужно ни в чем нуждаться — не мог отрицать. Мэнди утопала в моих ласках, а я наслаждался её ответной страстью, чувствуя, как разрушается моя вечная, холодная отстраненность.

Она была очаровательна в своём смущении. И её сознание было настолько открыто и близко ко мне, её душа так обнажена, что я ощущал её волнение периферийным, ментальным зрением, словно жар от огня, который не нужно видеть, чтобы почувствовать.

Я прекрасно понимал её робость и стеснение, ведь она никогда не была до этого с мужчиной. Я видел эти мысли, эти вихри нерешительности и страха, как если бы они были написаны на зыбком песке. И в то же время я видел её желание, её стремление быть со мной, узнать меня больше, глубже, стать частью меня. Она хотела разорвать эту тонкую завесу, и это ещё больше заводило меня, возбуждало. В этом желании не было лжи, не было подвоха — только чистая, и животная и человеческая тяга, перед которой я оказался бессилен. Я не мог насытиться ею. Моё тело горело, я целовал её всю, с нетерпением и восторгом изучая каждый сантиметр её кожи, мой язык жадно и страстно исследовал её маленький податливый рот, ощущая мятную сладость, её вздох. Я чувствовал её мягкость, нежность, покорность, ощущал, как она растворяется в моем прикосновении, отдаваясь мне без остатка. И эта отдача, эта абсолютная, беспрекословная покорность не воле, а желанию, заводила меня еще сильнее, потому что это была власть, которую я не завоевал хитростью, а любовью.

Мои руки скользнули к её ключицам, затем к груди… Это было божественно. В этот момент я ощутил новый, пьянящий вид трепета, который не был связан с хитростью или властью — только с ней. Я ощущал её мягкую, нежную кожу, чувствовал, как она подрагивает от моих прикосновений. Мэнди замерла, когда я коснулся её груди, её тело накрыла волна дрожи. Я видел её расширенные зрачки, её влажные губы, слышал её учащенное дыхание. Этот отклик был новым витком наслаждения для меня, показывая, насколько сильна моя власть над ней, но это была сила, наполненная лаской. Это возбуждало меня ещё сильнее. Я медленно опустился губами к её груди, осторожно целуя, с нежностью, которую, казалось, я сам в себе открыл только что, прикасаясь к её соскам, словно к нежному цветку... Мои прикосновения были очень легкими, но за этой осторожностью скрывалась внезапно вспыхнувшая, неудержимая страсть, готовая вырваться наружу. Этого хватило, чтобы Мэнди выгнулась, не в силах себя контролировать. Она выдохнула моё имя, её глаза затуманились...

Я ощущал невесомость момента. Каждое моё движение было замедленным, почти медитативным — я не хотел спугнуть ту хрупкую искру, что зажглась между нами. Мои губы касались нежной, шелковистой кожи, и не спешил, чтобы не напугать Мэнди, чтобы дать ей время осознать, принять, ответить. Я наслаждался её телом, её реакцией: тем, как она подавалась мне навстречу, как её дыхание сбивалось с ритма. Я едва заметно касался сосков, словно поверял самую сокровенную тайну, и каждый её вздох, каждый трепет её тела был для меня высшей наградой.

Затем моя нежность перешла в более требовательное желание. Я почувствовал необходимость не просто целовать, но завладеть этим моментом. Мои ладони, всё ещё дрожащие от осознания её чистоты, легли на её грудь, чуть захватывая её, направляя к моим губам; это было не хищное, а открывающее прикосновение. В этот миг я ощутил, как волна возбуждения пробивает её тело — я видел это в том, как она закинула голову, как вздрогнули её ресницы. Её дыхание стало прерывистым, и она невольно, инстинктивно схватилась пальцами за мои плечи, сжимая их.

Сквозь это напряжение я слышал свой триумф, свою награду

— Райан...— это было сказано не как имя, а как чистый выдох, как признание.

В этот момент меня наполнило совершенно новое, всепоглощающее осознание: никто не касался её до меня. Никто не вызывал этой дрожи, этого звука. Эта мысль, что я — первый, кто открывает в ней такую глубину чувственности, обрушилась на меня как откровение, как самая пьянящая форма власти. Это понимание ещё больше усилило её возбуждение, передавшись ей через нежную силу, через влажное тепло моих губ.

Мои руки, всё ещё полные её тепла, начали двигаться ниже, лаская живот, спускаясь к внутренней стороне бёдер. Мэнди ахнула, ещё сильнее вцепившись пальцами в мои плечи. Её тело подрагивало от нарастающего напряжения, и я видел, как в её глазах смешиваются страх и предвкушение одновременно. Я не торопился, наслаждаясь каждым прерывистым вдохом и тихим стоном. Для неё это было впервые, и я чувствовал её волнение, её смесь страха и желания идти дальше.

Мои пальцы скользнули к самому трепетному месту, иссследуя нежно, неторопливо. Мэнди тут же непроизвольно сжалась, не в силах противиться сиущению.

—Не бойся, малышка — прошептал я.

—Расслабься, вот так, да...

Я видел, как её глаза затуманились, как она запрокинула голову, приоткрыв губы. Её волнение медленно таяло, сменяясь чистой, неподдельной нежностью, которую она дарила мне взглядом. Я склонился и целовал её там, медленно, глубоко. Мэнди простонала, её тело выгнулось от нового ощущения, её дрожь передалась и мне.

Я чувствовал, как она пытается сдержать волну эмоций, и это ещё больше возбуждало меня. Я продолжал ласкать её, нежно и настойчиво одновременно, пока не почувствовал, что она готова.

Я слышал её мысли: желание, всё нарастающее, боролось с опасением — не передо мной, а перед собственной уязвимостью. "А вдруг не получится? А вдруг я буду выглядеть глупо? Что, если моё тело… дрогнет, закроется, и я не смогу отдать ему то, чего он, несомненно, ждёт?"

Эти мысли, острые как осколки сломанного зеркала, проносились в её голове, перемежаясь с ещё одним страхом: "А вдруг будет больно?" Мэнди не могла произнести это вслух, ведь признаться в этом — значило отдать мне ещё одну часть своего хрупкого "я".

—Ничего не бойся, если будет некомфортно, я остановюсь, обещаю... — прошептал я ей на ухо.

Мэнди вздрогнула от моих слов, прозвучавших как самое интимное обещание. Ей показалось, что я не просто прочитал мысли, а забрал её тревогу, отключил её. Ответом мне стал не звук, а действие, которое было красноречивее любого крика: она прижалась к мне сильнее, пряча лицо в изгиб моей шеи. Это было её молчаливое, полное капитуляции "Да", переданное единственным жестом — поиском убежища в моей силе.

Её безмолвное "Да" отозвалось во мне трепетом, не столько страсти, а чего-то более глубокого. Я наклонился и невесомо коснулся её губ, словно прося разрешения. Её мягкость, податливость наполнили меня. Я вошёл в неё очень медленно, чувствуя, как её тело подаётся и принимает меня. Она замерла, её дыхание стало прерывистым. Я видел, как её глаза закрылись, потом она снова открыла их и посмотрела на меня. В её взгляде было не любопытство, не страх, только безграничное доверие, хрупкое и чистое. Я чувствовал её нежность, её девичью узость, и это заставляло меня быть ещё более бережным, ещё более внимательным. Её тишина была сильнее любого страстного стона или крика, рассказывая о первых, робких минутах нашей близости. Я не сводил глаз с её лица, следя за каждым вздохом, за тем, как её ресницы трепещут, а уголки губ чуть опускаются — нервозность, смешанная с невысказанным, пугливым любопытством.

Сначала она была зажата, стеснена, словно тончайший бутон, не решающийся раскрыться. Внутри Мэнди боролись страх неизвестности и настойчивое, тёплое предвкушение. Её тело, не привыкшее к такой интимности, сжималось от робости, но где-то глубоко уже чувствовало, что я не причиню ей вреда, что это... правильно. Я замедлился, давая ей время, позволяя её телу осознать, что ему ничего не угрожает.

Затем, словно повинуясь невидимому течению, она чуть подалась вперёд. Это был едва уловимый, но решительный жест. Я ощутил, как напряжение отступает от неё волнами, её мысли, казалось, проникали в меня: "Нравится..."

Я двинулся глубже, чуть увеличивая темп, и тут же ощутил едва заметную, хрупкую преграду, тихую печать нетронутости. Для Мэнди этот миг был неожиданной, острой вспышкой, которая сначала вызвала смущение, а затем — трепетное осознание чего-то невозвратно нового. Это был момент чистой, ошеломляющей нежности, который заставил меня замереть. Это было прекрасно.

Я подался вперёд ещё немного, бережно, но настойчиво. Мэнди глубоко ахнула, вцепившись руками в мои плечи. Её тело дёрнулось от внезапности, а потом волна тепла, смешанного с лёгкой, быстро отступающей болью, прокатилась по ней. В этот момент она ощутила себя цельной, связанной с мной невидимой, но прочной нитью. Это был не стон боли, а изумлённое, внезапное, глубокое удовольствие, пробудившееся в ней. В её глазах отразилась неистовая, хрупкая красота момента, ощущение абсолютного слияния и доверия, которое впервые позволило ей почувствовать принадлежащей. Все её барьеры рухнули. Я понял, что держу в своих руках не просто тело, а её доверие, её бесценное "Да."

Мои любовь, мои объятия стали для Мэнди надёжной стеной, за которой она могла прятаться от мира. Но внутри меня, под образом любящего, заботливого мужчины по имени Райан, уже давно поднималась древняя, неукротимая сила. Это была не просто ярость, а глубокое, божественное отвращение.

Безнаказанность. Она не просто даёт право творить зло; она даёт возможность спать спокойно после этого. Такой подонок смотрит на свою жертву, на её сломанную жизнь, на её слёзы, и думает: "Я сильнее. Мне можно."

Но это ошибка. Этот урод думает,что достаточно просто избегать земного наказания? И поверь мне, бесполезная жестокая душа, твоё настоящее возмездие уже идёт к тебе. И когда я займусь тобой, это будет не просто наказание. Это будет совершенная месть, сшитая точно по твоей лживой мерке.

Потому что мне нужно, чтобы ты почувствовал, каково это — быть слабым, когда рядом нет никого, кто мог бы протянуть руку. А я... я буду твоим судьёй и я палачом. И мне совершенно всё равно, что ты думаешь, что тебе можно. Мне можно больше.

В такие моменты я улыбался своим размышлениям, предвкушая скорую месть, и хорошо, что Мэнди не видела эту улыбку, в которой не было ничего от Райана, лишь неукротимая, древняя сила и безжалостность.

Словами, которые я мысленно произносил, я клялся в том, что справедливость свершится — Моя Справедливость, Моя Месть. Я не собирался ждать, пока человеческая система, часто медлительная и несовершенная, доберётся до этого ничтожества. Но я — бог, который знает, — я его уже держу в ладони. Я ни на минуту не забывал о том, что должен наказать этого мерзавца. Я знал, где его искать, сейчас он находился в соседнем штате, и я ждал подходящего момента. И вот этот день, вернее, ночь, настала.

Мэнди мирно спала, прижавшись ко мне, её рука покоилась на моей груди, обнимая, а губы были чуть приоткрыты в безмятежной доверчивости. В этот момент она была воплощением хрупкого спокойствия, которое я поклялся оберегать любой ценой. Я поднял голову и посмотрел на неё, и моё решение закрепилось. Это будет быстро. Чисто. Элегантно. Этой ночью мир должен был стать чище, а чья-то ничтожная жизнь — оплатить свои долги.

Я смотрел на Мэнди, чувствуя, как внутри меня соединяются две реальности. Одна — тёплая, наполненная светом её присутствия, и другая— ледяная, тёмная, где жила моя неумолимая, жгучая жажда справедливости. С каждым нежным вдохом Мэнди, ненависть к тому, кто посмел попробовать сломать её, становилась только твёрже и острее, превращаясь в холодное лезвие. Я ни на минуту не забывал о том, что должен наказать этого мерзавца.

Осторожно, чтобы не нарушить её сон, я прошептал древние слова одного заклинания. Нежное, безвредное для неё волшебство обволокло Мэнди коконом глубокого, спокойного сна. Она будет спать до моего возвращения. Я поцеловал её в лоб — поцелуй нежности перед тем, как погрузиться во тьму мести.

Моё сердце было лёгким от предвкушения возмездия, которое я нёс с собой. Я поднялся. Мир по ту сторону двери ждал крови, и я был готов ему её дать.

Нельзя скрыться от бога, наблюдающего из темноты. Его имя, его жалкое существование, его местонахождение — всё это было для меня не сложнее, чем прочесть надпись на камне, или вспомнить недавний сон. Он был в соседнем штате, прятался под слоем обыденности, не подозревая, что срок его мерзкой жизни уже истекает. Он думал, что никто не знает о его преступлениях, что можно переезжать из штата в штат, меняя номера на машине. Какое надменное, невыносимое человеческое самомнение! Но от меня не ускользает никто.

* * *

Я точно знал, где он будет этой ночью. Я видел его маршрут в своём уме: давно заброшенная дорога, которую он использовал, чтобы избежать камер и платных участков. В 3:47 утра он должен был миновать старую водонапорную башню. Он ехал по глухой трассе. Узкий участок дороги, по обе стороны — густой лес, который словно ждал, чтобы поглотить его. Над дорогой висел плотный, осенний туман, превращающий свет фар в белесую кашу. Идеально.

Тишина этой проклятой дороги — не тишина вовсе. Это замаскированный грохот, который Сначала я слышу вибрацию, даже не слухом, а чувством, которое рождается изнутри. Затем, из этой ватной, липкой тишины, рождается звук. Низкий, монотонный, настойчивый рокот двигателя.

Я закрываю глаза, чтобы лучше видеть.Вот шины авто проезжают по влажному асфальту — сырой, шипящий шёпот, как змея, скользящая по мокрому камню. Ритм мотора прерывистый, нервный, неровный — водитель либо спешит, либо боится. А вот асфальт переходит в грунтовку, и звук меняется, колёса хрустят по мелкому гравию. Ближе. И наконец... Свет. Он пробивается сквозь туман, как жёлто-белые клинки, острые и нетерпеливые. Сначала это просто размытое, грязное сияние, но по мере приближения оно стягивается в два идеально круглых, агрессивных глаза. Фары, залитые влагой, бросают на дорогу дрожащие, нездоровые блики.

Этот свет не освещает. Он обнажает. Он вырывает из серой пустоты очертания чего-то... неуместного. Быстрое, грубое движение, которое нарушает тонкую эстетику этого пустого, туманного пейзажа.

Отлично. Мой выход. Звук машины теперь громкий, злой. Он уже здесь. И мне осталось только подождать, пока этот свет коснётся меня.

Я шагнул из ничего. Вспышка зеленого света — всего лишь эффект, необходимый, чтобы привлечь внимание. Я не появился, а материализовался, словно вырезанный из самого концепта тьмы, в безупречном темно-зеленом плаще, стоя на влажной грунтовке.

Визг шин, этот отвратительный, натужный стон металла, заглушил тишину, и машина замерла, всего в полуметре от моих ботинок. Водитель от резкого торможения стукнулся головой о руль. Достойное приветствие.

Я медленно, неприлично медленно, повернул голову в его направлении. Моя скука была почти ощутима, словно ледяное дыхание. Я сделал шаг к окну его автомобиля, видя в его глазах ярость и уверенность, что он имеет дело с обычным, невнимательным идиотом.

—Ну что, приехал, герой? — говорю я ему с самым наглым выражением лица.

Я не повысил голоса. Зачем? Мое спокойствие было более угрожающим, чем любой крик.

—Ты что, придурок?! Откуда ты, мать твою, взялся?! Ты обдолбанный?!

Он выскочил из машины, бросился на меня. На меня. О, эти смертные. Он был готов снести меня с ног. Но его остановило не мое движение, а его собственное внезапное осознание. Я стоял совершенно неподвижно, скрестив руки на груди. Я даже не напрягся. Мой взгляд... да, мой взгляд, должно быть, был для него как удар о лед. Не просто надменный. Он был абсолютно чужой, бездонный, как тот самый космос, откуда я, в общем-то, и прибыл.

Этот жалкий ублюдок замер, его кулак повис в воздухе. Он почувствовал, как его толкнули в пустоту, как будто он врезался не в человека, а в — ах, какая прекрасная формулировка — в погодное явление. Он смотрел на меня, и в его глазах, под слоем животного бешенства, я наконец-то увидел искорку — непонимание. Непонимание, которое очень скоро перерастет в страх. И это будет только мое, личное, удовольствие. На его лице гнев мгновенно сменился странным замешательством, а затем — первобытным, леденящим страхом. Он не мог понять, почему эта машина стоит здесь. Он не мог понять, почему я смотрю на него так, словно изучаю его внутренности. Он замер, его рот открылся, готовый извергнуть ругательства, но слова застряли. Он увидел не просто человека. Он увидел Хищника, который точно знает его имя, и его грехи.

—Чего тебе надо, ненормальный? — пробормотал он, его голос дрогнул. Он попытался сделать шаг к своей машине, чтобы развернуться и бежать. Поздно, дружок. Не выйдет.

Я не двинулся с места, но тонкая, невидимая нить моей магии уже обвила его. Она была как лёд, который сковал его мышцы, пригвоздив к асфальту. Он попытался двинуться, но тело не слушалось, будто погрузилось в густой бетон.

—Не торопись, — прозвучал мой голос. Он был спокойным, низким, но каждый слог нёс в себе вес.

Я протянул руку, и в следующее мгновение мир вокруг нас исчез.

Деревья, дорога, его машина — всё растворилось. Мы стояли в белой, беззвучной пустоте, где не было ни земли, ни неба, ни горизонта. Только мы и ничего. Он упал на колени, его глаза метались в диком ужасе, а лицо посерело.

—Ты... ты кто?! Что это такое?! — его крик был жалок и безволен.

—Тот, кто знает. Тот, кто не забыл, — я шагнул ближе.

— Твоё время человеческой справедливости закончилось. Сейчас будет моя.

Я поднял руку, и перед ним, как голографические картины, начали возникать сцены, извлечённые из его грязной памяти. Первая картина: Мэнди. Её слёзы, страх в её глазах, её мольбы, над которыми он грязно смеялся, удар его кулака по её нежному лицу. Вторая картина: его предыдущие жертвы. Тех, кто отказался идти в полицию из-за невыносимого стыда, а вот одна, чьё дело было закрыто за недостаточностью улик. Их лица, их тихие слёзы, их сломленные жизни.Третья картина: будущее. Лицо той девочки-подростка, которую он выслеживал. Кадры его плана, его намерения, ещё не совершённого преступления.

Он завыл, закрывая лицо руками, пытаясь оттолкнуть ужасные видения.

—Нет! Остановись! Я... я пойду в полицию! Я сам всё расскажу! Пощади меня! Я... я виновен! Только отпусти! — он ползал, обхватив мои ботинки, его голос срывался на плач.

Я с отвращением отдёрнул ногу, еле сдерживая желание заехать ему по голове носком ботинка, разбить в кровь его поганую рожу.

—Конечно, ты пойдёшь, — моя улыбка была тонкой и холодной, змеиной.

— Ты пойдёшь в полицию, будешь рассчитывать на то, что не все жертвы дадут показания. Будешь надеяться, что стыд их сломит. Найдёшь себе самого лучшего адвоката, который будет тянуть дело годами. И если даже тебя осудят...

Я наклонился к нему, так что наши глаза оказались на одном уровне.

—...Ты получишь срок, да. Но ты будешь сидеть в тепле, в безопасности, а потом выйдешь и снова займёшься своим грязным делом. Это — человеческая справедливость. Справедливость, где преступление — это всего лишь издержки, а наказание — временное неудобство! И она меня не устраивает.

Я выпрямился, и его страх стал физически осязаемым, как волна холода, он понимал, что я не отступлю, что это конец.

—Нет. Твоя жалкая жизнь не стоит того, чтобы её тратили на тюрьму. Ты не достоин такого снисхождения. Мой суд будет безжалостным и вечным. Он будет отражением твоей ничтожной души, умноженной на бесконечность.

Я резко поднял руку над головой. Белая пустота вокруг нас затрещала и раскололась, открывая взгляду нечто иное — темноту, которая была холоднее и глубже, чем сам космос. Из этой тьмы донёсся утробный, скрежещущий звук — звук голода и древнего разложения. Я мысленно призвал их: драугров, живых мертвецов, отвратительных существ, чьё единственное существование — это вечное, ненасытное поглощение.

Они появились, их гниющие фигуры выросли из темноты, глаза — пустые, горящие фосфоресцирующим злом. От них несло запахом сырой земли, холода могил и той невыразимой, животной радости, которая возникает при виде новой жертвы. Драугры не нуждаются в отдыхе, пище или сне; их интересует только вечный цикл страдания.

—Тюрьма? Нет. Ты даже не достоин Хель, потому что она любит своих детей, а ты не достоин любви, — прозвучал мой голос, теперь уже нечеловеческий, резонирующий эхом по всем пустотам.

— Мучение вечное, непрекращающееся — вот что тебя ждёт. Ты всего лишь мусор, который нужно убрать из этого мира.

Драугры окружили его, дрожащего, обездвиженного. Он не кричал — страх лишил его даже этого. Радость мертвецов была осязаемой, злобной: они не просто забирали его, они жаждали его души, его страха, который станет их вечным топливом.

Я наблюдал, как их когтистые руки сомкнулись на его теле. В один миг они увлекли его в разлом во тьме, которая тут же сомкнулась, не оставив ни звука, ни следа.

Мир вернулся: узкая дорога, густой туман, молчаливый лес по обе стороны. Всё было, как и прежде. Я опустил руку. Порядок восстановлен.

В моих венах разлилось абсолютное, холодное удовлетворение. Не удовольствие от насилия, а глубокое чувство завершённости, которое может испытать только божество, устранившее осквернение.

* * *

Вернувшись домой, я прежде всего убедился, что мое тончайшее заклятие сна продолжает свое тихое, безупречное дело. Моя Мэнди покоилась в полной безмятежности, ее дыхание было ровным и едва слышным. Она ничего не подозревала о моем недолгом, но крайне необходимом отсутствии.Сначала я направился прямиком в душ. Смыл с себя сырой, раздражающий запах той старой дороги. Потом я лег рядом с Мэнди, приподнявшись на локте, и отдался тихому, но глубокому созерцанию, любуясь ее безмятежным, доверчивым лицом. Как же она прекрасна в своём неведении.

—Люблю тебя, малышка, — прошептал я, и это была чистейшая правда.

Я нежно прикоснулся к ее лбу. Это движение, легкое, как взмах крыла бабочки, стало ключом к освобождению. В ту же секунду я снял заклятие. Её ресницы чуть заметно дрогнули, и Мэнди приоткрыла глаза. Взгляд еще был затуманен остатками магии и сна.

—Райан? — пробормотала она еле слышно; не успев до конца очнуться, она тут же крепко прижалась ко мне, ища тепла и подтверждения моего присутствия.

Я обнял Мэнди, вдыхая аромат её волос, наслаждаясь этой близостью, этим моментом, хрупким и земным, но который драгоценнее всей золотой пыли Асгарда, потому что он настоящий. Он прогоняет одиночество, которое я так долго носил как щит.

Я чувствовал, как напряжение покидает мои плечи. Я, Асгардец, трикстер, Бог, нашел убежище в объятиях простой смертной. В мире Мэнди все так просто: прикосновение — это забота, а не маневр. И я, впервые за долгое время, просто позволяю себе быть обнятым, быть любимым.

За панорамным окном моего кабинета, словно на гигантском, замершем полотне, расстилался морозный, заснеженный Нью-Йорк. Город, обычно кипящий жизнью, казался застывшим в хрустальной дымке. Над ним простиралось холодное, чистое, морозное небо — невероятно глубокого, почти сапфирового оттенка. Оно было абсолютно безоблачным, позволяя скупому, но ослепительному зимнему солнцу заливать небоскребы острым, почти хирургическим светом.

Далеко внизу, на улицах, тонкий слой снега отражал этот свет тысячами искр, но здесь, на высоте, внимание притягивала игра цвета и света между землей и небом. Вид был, бесспорно, захватывающий. Высотные здания Манхэттена — гиганты из стекла, стали и бетона — взмывали к этому ледяному куполу. Их фасады, припорошенные изморозью, сияли, как тронный зал, окруженный бриллиантами городских огней, которые, казалось, даже днем пробивались сквозь иней. Каждый небоскреб, каждый шпиль, каждый архитектурный акцент под этим небом выглядел отточенным и совершенным.

Я в который раз подумал, глядя на этот совершенный мир мегаполиса, что не ошибся, когда выбрал именно этот город для своего эксперимента жизни среди людей. Нью-Йорк был идеальной шкатулкой с секретами, его суета и амбиции — бесконечным полем для игры. Город-лабиринт, где под маской обыденности скрывались бездны человеческих желаний, страхов и, что самое смешное, невероятной наивности. Как же легко было здесь затеряться или, наоборот, стать кем-то, просто изменив маску.

А самое интересное, я ведь думал, что этот город мне полностью понятен, но внезапно на его полотне возник необычный, нежный узор; Нью-Йорк подарил Мэнди. Подарил то, что я не искал и, уж точно, не заслуживал — моего Светлого Альва, мою удивительную девочку. Она была антитезой этому городу и одновременно его сердцем. Невинное, ясное пламя среди холодных небоскребов. Она — моя непредвиденная, но самая ценная награда за все мои интриги и годы изгнания. И теперь, глядя из окна кабинета на этот блеск стекла и стали, я знал: я останусь здесь. Не ради игры, не ради величия, хотя, безусловно, это имело значение. А ради нее...

Я сидел в своем кресле, откинувшись назад и лениво покручивал в руке тяжелый бокал с виски, в котором отражались огни кабинета. Затем я потянулся к телефону, лежащему на столе и набрал сообщение:

"Кит, хочешь посмотреть шоу с крысами? Заходи ко мне сейчас, будет интересно."

Кит появился через пару минут, абсолютно невозмутимый, но в его спокойных глазах плясали искры любопытства.

—Что такое, Райан? — спросил он, скрещивая руки на груди.

—Пора нашему малышу Алексу узнать кое-что —я произнес это спокойно, будто сообщая о чем-то совершенно обыденном, но Кит тут же уловил мою мимику, увидел мою самодовольную, хитрую улыбку, которую он знал слишком хорошо: это был мой фирменный знак, предвещающий неожиданный поворот событий. Для него это был сигнал того, что наша милая интрига достигла кульминации.

—Ах, Кит, ты же знаешь, как я люблю представления — я повернул бокал, и лед в нем тихо звякнул.

— Сейчас придёт наш крысёныш, смотри. Я обещал тебе падение. На фоне заснеженного величия нашего славного города это будет выглядеть особенно... эпично.

Кит кивнул, его губы растянулись в короткой, довольной ухмылке. Он занял место у окна, наслаждаясь видом заснеженной панорамы, которая служила идеальным фоном для моего триумфа.

Я хорошо знал, что в штабе наших дорогих конкурентов начался форменный ад. Мне не нужны были коды доступа к серверам их компании. Эти смертные так зациклены на своих протоколах, ключах, паролях… Какой в этом смысл, когда ты Бог Иллюзий?

Иллюзия — это не только обман зрения; это восприятие. Моя магия всегда находила лазейки, где их технологии видели лишь глухую стену. Мне не нужен был физический доступ, чтобы знать, что творится внутри их систем.

Сам вирус, который я вложил в их "пустышку", был моим глазами и ушами в их сети. Я просто увидел их штаб-квартиру: не через монитор, а прямо в своем сознании, как ожившую, движущуюся картину. Паника. Лица их ведущих программистов — чистый, неподдельный ужас. Вирус, мой верный крот, транслировал мне не просто эмоции, а приятные факты: 98% потерь данных, серверы — оффлайн, внутренний саботаж подтвержден. Они думали, что защищены? Ха. Я видел их падение. И это было куда интереснее, чем любой отчет на бумаге.

Это была чистая, наглая магия иллюзии, завернутая в самый обычный, неработающий файл-проект. Любой сканер видел его как чистую, невинную пустышку. Ведь для стервятников и нужна пустышка, верно? Красивая, манящая ложь, которая взорвется у них в руках, пока они будут праздновать мнимую победу. Я — Бог инсценировок, нужно признать.Подозрения, разумеется, обрушились на Алекса. Он был последним звеном, принесшим "смертоносный" файл. Алекс лишился всего.

И вот он вошёл, больше похожий на бледную тень, отброшенную ярким светом мегаполиса. Глаза его были полны растерянности и недоумения. Он уже знал, что его "ценный" файл обрушил целую корпорацию. Он не понимал как, но катастрофа была очевидна. И главное, он совершенно не предполагал, зачем я его вызвал, и это добавляло напряжения.

Я держал паузу, зная, что моё молчание давит на него. Я ведь видел, что он пришёл, но смотрел сквозь него, как сквозь пустое место.

—Кит, — я заговорил, мой голос был теплым и полным гордости, словно я говорил о чем-то весьма приятном ( ну так оно в принципе и было ).

— Я хочу поблагодарить тебя за блестяще выполненную работу. Твой заброс якобы ценного файла в нашу систему, который мы так любезно позволили украсть, оказался идеален. Прекрасная приманка. Ты продал им воздух, и они заплатили за него.Просто классика. Спасибо тебе за игру.

Кит кивнул. Его улыбка сфинкса стала шире.

Алекс пошатнулся. В его глазах вспыхнула жуткая догадка, бьющая, как молот: он продал пустышку. Он предал нас, а в итоге стал пешкой в чужой, идеально спланированной игре. Моей игре.

Только тогда я медленно повернулся в кресле. На моем лице застыла холодная, торжествующая улыбка.

— Алекс — произнес я ровным, размеренным тоном.

— Ты действительно думал, что я идиот? И не почувствую твою маленькую, крысиную игру? Или что Кит не вычислит твои махинации? Твои жадные, мелкие желания были для меня так же очевидны, как твоя неуклюжая попытка скопировать внутренние коды безопасности. Это даже не было интересно.

Я поставил бокал на стол.

—Ты слил им очередные "ценные" данные, и я позволил тебе это сделать. Кит создал приманку, а я… я лишь добавил немного своего, фирменного штриха к файлу. Он не был просто неработающим проектом, Алекс. Это был билет на крушение. Экспресс до Небытия. И теперь ты не просто безработный. Ты — виновник хаоса, самый настоящий козел отпущения для целой корпорации. Ирония, правда?

Я встал, опершившись руками о стол и чуть наклонился вперёд, и клянусь, Алекс почувствовал, что Райан, мой человеческий образ, смотрит ему прямо в душу, а не просто в лицо.

—Уйти из нашей компании? Естественно, ты больше здесь не останешься ни дня. Но это слишком просто. Ты больше никогда, никогда не найдешь работу в этой сфере в этом городе. Я позабочусь о том, чтобы твое имя стало синонимом слова предатель в каждом рекрутинговом агентстве Нью-Йорка. Твое шоу окончено. И, поверь мне, следующего выхода на сцену у тебя уже не будет.

Его глаза метались. В них читалась отчаянная, запоздалая попытка найти лазейку, пробить брешь в нашей обороне. Он открыл рот, пытаясь выдавить хоть слово — оправдание, просьбу, но не смог произнести ничего, видя нашу реакцию.

Кит, как всегда, был идеальным "ледником", так я его называю про себя. А я... я не удостоил Алекса даже мимолётным движением бровью. Мы с Китом обменялись едва заметным, мимолетным взглядом, который говорил больше, чем тысяча слов: "Закончено". Это было не просто молчание. Это было холодное, непоколебимое, нерушимое молчание власти, которое превратилось для него в окончательный, неоспоримый приговор. Никаких криков, никаких споров, никаких "последних шансов". Просто стена.

Он понял. Я видел, как плечи его, прежде гордые и напряженные, обмякли. Он развернулся и ушел. Ссутулившись. Словно вся его хваленая "гениальность" внезапно стала неподъемным грузом.

Я наблюдал, как его спина исчезает в дверях и в сознании у меня появился легкий привкус горечи, смешанный с удовлетворением.

"Неглупый парень. Умный. Чертовски талантлив, я не спорю. И голова работает быстро... Так зачем же он так сделал?"

Истинный идиот. Я почти... почти почувствовал укол жалости, что-то вроде профессионального сожаления. Мы могли бы с ним горы свернуть, если бы он научился играть по моим правилам, а не пытался переиграть самого Бога хитрости.

Но ничего. Это будет ему хорошей наукой. Жестокой, да. Эффективной — несомненно. Если в нём действительно есть тот стержень, который я в нём увидел, он сможет восстановиться. Он, безусловно, достаточно талантлив для этого. Но вот в чем загвоздка, Алекс: не в нашем городе. И уж точно больше не в моём городе.

Я его здесь больше видеть не хочу. Пусть ищет себе другую песочницу. У меня нет времени на тех, кто не понимает, что есть правила, и есть я. А правила создаю только я.

* * *

После завершения истории с Алексом, который решил укусить руку, что его кормила, — мне хотелось перейти к чему-то более приятному. К чему-то по-настоящему блистательному. "Лабиринт" больше не просто нишевая студия. Мы уже достигли большого успеха, а на днях произошло что-то весьма грандиозное, и я хочу поделиться этой новостью с Мэнди.

Вечер в нашей квартире. Мэнди сидит на диване, перелистывая книгу Хаугена. Её волосы рассыпаны по плечам, и я чувствую, что она расслаблена. Идиллия. Я ставлю на журнальный столик две тонкие, фарфоровые чашки, из которых исходит нежный, согревающий аромат.

—Кофе, малышка? Новый вкус, попробуй.

Мэнди улыбается, берёт чашку, её взгляд по-домашнему мягкий.

—Спасибо, Райан.

Я сажусь рядом, наслаждаясь этой минутой покоя, предвкушая её реакцию.

—Кофе— это топливо для империи, Мэнди. Но иногда мне нужны не только стимулы, но и... награды.

Я делаю глоток, а затем, словно совершенно невзначай, кладу на столик тонкий, элегантный конверт. Он выполнен из плотной черной бумаги с нашим тисненым золотым логотипом компании "Лабиринт". Никакого пафоса, только чистая роскошь.

—Там кое-что для тебя, малышка.

Мэнди, естественно, откладывает книгу. Её брови слегка приподнимаются от неподдельного любопытства. Черный конверт с золотом — это нечто большее, чем просто письмо. Она осторожно открывает конверт, ломая едва заметную восковую печать, вынимает карточку. Это приглашение.Текст на визитке, написанный каллиграфическим шрифтом, гласит: "Аманда Фарелл. Приглашение на частный приём". Её полное имя. Без сокращений. Её глаза пробегают по тексту: место — Пентхаус Ty Warner, Four Seasons... Она поднимает взгляд, и в нем — чистое, неподдельное изумление, смешанное с какой-то робкой, почти детской радостью.

— Райан?.. —она не верит своим глазам.

Мой рот растягивается в той самой, медленной, довольной улыбке.

—Ты же не думала, что я буду праздновать свой самый большой успех в одиночку, Мэнди? Мы заключили контракт с одной весьма влиятельной киностудией, они планируют снимать сериал по одной из наших игр. Вечеринка в честь этого.Я хочу, чтобы ты пошла со мной. Как моя личная, эксклюзивная и самая блистательная гостья. В субботу вечером.

— Райан, такой важный контракт, это чудесно, поздравляю! —Она подносит приглашение к лицу, рассматривает, всё еще не веря до конца в реальность происходящего.

—Но это Пентхаус Ty Warner... Я видеаа его в журналах. Я... я никогда не была на таких мероприятиях...— В её глазах мелькает тень неуверенности.

— Там, наверное, такие люди...

Я откидываюсь на спинку дивана, моя улыбка становится мягче, но не менее уверенной.

— Самые обычные, я тебя уверяю. Самые обычные люди, которые хотят работать с нашим "Лабиринтом", а мы с ними.

Я протягиваю руку и мягко касаюсь её щеки, заставляя её посмотреть мне в глаза.

—Ты ничем не уступаешь им, малышка. Ты, фактически, стоишь выше. Ты — моя муза, мой главный редактор и мой самый надежный союзник.

Она всё ещё колеблется, я знаю, она думает о том, какой наряд туда нужен, и о том, что это стоит очень дорого.

—Но у меня даже нет подходящего платья... Райан, я не хочу выглядеть... неуместно.

— За это вообще не переживай.

Я слегка сжимаю её руку.

—Я хочу, чтобы ты была рядом. На виду у всех. Чтобы каждый из этих влиятельных людей видел, кто стоит рядом со мной. Ты будешь моей королевой на этом вечере. Ты — мой главный триумф, моя награда. И я хочу, чтобы весь Нью-Йорк это видел.

Её глаза блестят от этого прямого, публичного признания её роли в моей жизни. Это утверждение статуса. Она немного запинается, не в силах скрыть нарастающее смущение, ища у меня поддержки.

— Райан... я... я не знаю. Я не привыкла к таким мероприятиям. Я не... не знаю, что надеть, как себя вести с этими людьми, — В её голосе слышится тонкая, почти незаметная паника.

Я наклоняюсь ближе, мой голос становится низким и бархатным, убаюкивающим.

—Дорогая, ты — самая восхитительная девушка в этом городе, и тебе не нужно переживать, как себя вести. Достаточно быть собой, а об остальном позабочусь я. Что касается платья... — Я загадочно улыбаюсь, касаясь пальцем её губ.

—Тебе не стоит беспокоиться об этом.

Я снова слегка сжимаю её руку, давая ей ощутить мою полную поддержку.

—Тебе нужно только одно: освободить свой вечер. У тебя же никаких планов на субботу? Тебе нужно быть готовой к восьми.

Я наслаждаясь выражением её лица. Этот момент полной зависимости от моей воли, смешанный с чистым восторгом, — лучшая награда. Я слегка наклоняюсь и целую её в уголок губ, вдыхая аромат её волос.

Вечер субботы, Нью-Йорк. Зима. Пентхаус Ty Warner на последнем этаже небоскреба Four Seasons. Я стою чуть поодаль от гостей, с бокалом идеального скотча в руке, и наблюдаю. Пентхаус сверкает, как бриллиант в бархатной шкатулке ночного города.Но при всей своей претензиозности это место кажется мне всего лишь сценой, а эти влиятельные люди — статистами в безупречно дорогих декорациях.

Мой взгляд прикован к Мэнди. Она, как и ожидалось, звезда.Только это не громкий, вызывающий фейерверк, а мерцание самой редкой и чистой звезды. Нежно-бирюзовое, словно замерзшая морская волна, платье, которое она выбрала, сидит на ней безупречно. Она, конечно, взяла самое скромное, закрытое из предложенных вариантов, и это только подчеркивает её естественную элегантность. Её волосы уложены с точностью, которая требует тонкого художника, и она... ослепительна.

Они с Китом стоят у большого окна, где городская панорама простирается до самого горизонта, как ковер из мигающих драгоценностей. Кит, наш суровый, невозмутимый Кит, которого мы привыкли видеть с каменным выражением лица, просто поплыл. Это зрелище, достойное божественного одобрения.

Я нахожусь достаточно далеко от них, но моя метальная магия позволяет мне без труда слушать их разговор, и, что ещё интереснее, понимать мысли Кита. Сквозь гул светской беседы, звон хрусталя и фоновый джаз я вылавливаю нужный поток. Для меня голоса Мэнди и Кита звучат так же отчетливо, как если бы они шептались мне прямо на ухо. Магия позволяет мне настроиться на их вибрации, игнорируя физическое расстояние.

Я слышу оживленный голос Мэнди:

—Это невероятно интересно, Кит. Меня всегда удивляет, как можно интегрировать ИИ в создание NPC... Насколько глубоко ИИ может проникать в сам креативный процесс?

Я тут же ловлю мысли Кита: "Так, отвечай понятно. Нельзя показаться занудой. Она такая милая девушка и так искренне слушает. Надо объяснить доступно, без всех этих наших терминов. Сосредоточься!"

А вот он говорит, старательно подбирая слова:

—Понимаете, Аманда, ИИ — это не просто инструмент для NPC. Мы сейчас работаем над генеративными сетями, которые могут... самостоятельно создавать миссии и даже элементы сюжета, исходя из стиля, заложенного человеком. ИИ становится не просто помощником, а, скорее, очень талантливым соавтором, который никогда не устает. Это экономит нам месяцы работы.

— Месяцы! Это невероятно! А не может случится так, что со временем это отнимет суть самой игры? Если к алгоритмы возьмут верх?

Кит с охотой продолжает разговор:

—Это главный вопрос. ИИ задает границы, но человек — художник. Мы используем его для рутинных операций, для создания огромного, реалистичного мира, но финальные штрихи, моральные дилеммы, тот самый эмоциональный накал... это всегда будет наша работа.

Слыша их диалог, я не могу сдержать улыбку. Вот это да, ничего себе, Кит, как ты стараешься! Я никогда не видел тебя таким красноречивым.Идеально. Они с Мэнди нашли общий язык, и Кит теперь явно под гипнозом её обаяния.

Я делаю глоток, позволяя виски согреть горло, чувствуя приятное удовлетворение. Я наслаждаюсь ментальным представлением Кита, который изо всех сил пытается произвести впечатление, когда сзади раздается знакомый голос.

—Райан. Мои поздравления. Я вижу, ты не теряешь времени. Отличный контракт.

Я медленно поворачиваю голову. Рядом стоит Дэмиен Вольф — режиссер, чьи фильмы собирают "Оскары" так легко, словно он просто коллекционирует их ради интереса, без особых усилий. Его взгляд, проницательный и вечно ищущий, направлен не на меня, а через мое плечо, к панорамному окну.

—Рад тебя видеть. И да, я никогда не теряю времени. Это неэффективно—Отвечаю я, ожидая, что он скажет дальше. Ведь его взгляд явно сосредоточен на Мэнди, которая в этот момент смеется над какой-то репликой Кита.

—Неэффективно, ты прав. Но ты превзошел сам себя. Ты привел... шедевр. Кто эта... визуальная симфония у окна? Я клянусь тебе, Райан, у меня сейчас в разработке проект, где мне нужна именно такая... чистая, но совершенно недостижимая красота. Нетипичный образ. Свежесть, которая взрывает кадр. У нее есть актерский опыт?

Я вижу, как его взгляд, сканирующий оценивающий, задерживается на Мэнди.Я позволяю себе улыбнуться шире. Эта улыбка уже не легкий изгиб, а настоящая, хищная и горделивая. Вольф, этот старый охотник за талантами, признал ее с первого взгляда — один великий кукловод оценил работу другого.

Мой голос небрежен, но в нем слышится сталь. Я делаю еще один глоток:

—Аманда. Ее зовут Аманда. Она не актриса, Дэмиен.Она не ищет контрактов, и поверь, её цена выше, чем бюджет твоего последнего блокбастера.

Мой тон предельно вежлив, с оттенком почти снисходительной учтивости, но я чувствую, как воздух между нами полнится напряжением.

— Аманда... она особенная, мы с ней вместе.

Последние слова я выделил лишь едва заметной сменой интонации, делая акцент, который был услышан не громкостью, а весом. Мой взгляд — а в такие моменты я позволяю себе настоящему выглянуть на поверхность — был прямым, спокойным и не терпящим возражений. Вольф тут же понял всё, что я хотел сказать. Мэнди не просто проходящая девушка, с которой он мог видеть меня где-то раньше И любые намёки в её сторону — даже под видом работы — расцениваются как пересечение моей личной границы, и это не обсуждается.

Он принял сигнал, кивнул, его улыбка стала чуточку более напряжённой и менее хищной. Хорошо. Так и должно быть.

Про себя же я думаю "Ха! Да, Дэмиен. Пытайся. Только она не для тебя Она — самый ценный экспонат на этой сцене. Ее чистая аура привлекает даже таких, как ты. Но она моя. Неприкосновенна."

Он поднимает руки в примирительном жесте, и в его глазах все еще горит профессиональный азарт. Он — человек, который не привык слышать "нет".

—Ладно, ладно. Я понял. Все серьёзно.Но честно говоря, жаль. Наш мир кино всегда ждет таких муз.

Он слегка кивает, его взгляд последний раз скользит к Мэнди, и он растворяется в толпе, чтобы немедленно приступить к охоте на менее защищенную добычу.

Мой внимание, тем временем, ни на секунду не отключается от Кита и Мэнди. Я слышу, как Кит рассказывает Мэнди о детерминированных алгоритмах, а она увлечённо слушает. Кажется, эти двое неплохо поладили.

* * *

Гламур остался за дверью, затерявшись где-то в бесконечных огнях ночного города, мерцающих сквозь панорамные окна. Здесь, в нашей квартире, наконец настоящая тишина — та, что обволакивает и изолирует от остального мира, создавая особую атмосферу расслабленности. Бирюзовое платье, ставшее за несколько часов символом успеха и всеобщего внимания, теперь висело в гардеробной — трофей, аккуратно уложенный на хранение. Но для меня Мэнди была не менее привлекательна в своём шёлковом домашнем халатике, который струился по фигуре, намекая на изящные изгибы. Она сидела перед туалетным столиком, расчесывая волосы, её движения были небрежны и грациозны. Было уже очень поздно, стрелки часов давно перевалили за полночь, но мы ещё не ложились.

Обстановка спальни была царством спокойной роскоши: стены цвета темного графита, контрастирующие с искрящейся белизной атласного постельного белья, брошенного на огромную, почти королевскую кровать. Приглушенный свет от настольной лампы с матовым стеклом отбрасывал мягкие, золотистые блики.

Глаза Мэнди блестели от пережитых эмоций, словно в них отражались софиты и хрусталь. Она заново переживала каждый момент прошедшего вечера.

—Ах, Райан, я никогда в жизни не была на таком торжестве! Все эти люди, этот вид... Я так волновалась, что даже не знаю, как не споткнулась, когда мы входили! Спасибо, что взял меня с собой!

Я подошел сзади, опираясь руками о столешницу по обе стороны от нее, и легко поцеловал ее в макушку, вдыхая любимый, весенний запах тюльпанов.

—Так волновалась, и так мило болтала с Китом. Прямо-таки обсуждали будущее детерминированных алгоритмов с жаром, достойным ученого совета.

Мэнди зарделась, отложила расческу, и повернулась ко мне:

—Перестань! Кит такой милый! Я запомнила его с того раза, когда ты приводил меня в свой офис. И была очень рада увидеть его среди всех этих важных персон. С Китом очень интересно разговаривать. И ты ведь тоже не скучал!

Она лукаво посмотрела на меня, её лицо было открытым и счастливым.

Я видела, ты долго разговаривал с тем мужчиной в углу... Ты еще представил меня ему в самом начале вечера. Кажется, Дэмиен Вольф? Это же он продюсер, который снял "Загадку Зеркала", да? Такой взрослый и пафосный фильм.

Я резко напрягся, хоть и постарался скрыть это. Вот. Она даже не подозревает. Я мог бы просто отшутиться. Сказать, что мы с ним обсуждали условия контракта, или что-то срвсем скучное. Это ради ее покоя. Но она смотрит на меня так доверчиво.

Эта искренняя радость, восхищение каждой мелочью — вот что делало ее такой драгоценной. Хищная гордость, что Мэнди моя, боролась во мне с чем-то более сложным. Она была счастлива, и я хотел защитить её от хищников вроде Вольфа, от мира, где все имеет цену.

Я — Бог обмана. Мне ничего не стоит умолчать. Это ради ее блага. Она будет счастливее здесь, со мной, в безопасности. Это — высшее проявление заботы, правда? Я не лгу ей, я просто оберегаю ее реальность.

Я закрыл глаза на долю секунды, сжимая столешницу пальцами. Тяжесть выбора ощущалась, как физическое бремя, давившее на плечи. Я вспомнил Асгард. Вечные насмешки. Один, который всегда решал, кто я, и кем мне не быть. Тор, который пытался подавлять мою волю силой. Как могу, я, Локи, который всю свою жизнь боролся за возможность быть собой и принимать собственные решения, лишать этого права Мэнди? Если я поступлю так, я стану Одином, я буду решать чужую судьбу. Нет. Я люблю Мэнди — а это означает необходимость признать, что она не просто ценный экспонат или трофей, она — свободная личность. Она заслуживает право выбора. И ради себя и ради нее, я должен быть честен.

Я набрал воздуха — глубокий, незаметный вдох, словно перед прыжком с большой высоты. Мои пальцы ослабили хватку на столешнице, но взгляд остался прикованным к ее лицу.

—Мэнди... послушай...— Я наклонился, чтобы наши глаза были на одном уровне и постарался придать голосу максимально нейтральную интонацию.

—Да, это был Дэмиен Вольф. Мы говорили...о тебе. И я хочу тебе кое-что сказать, Мэнди. Я сначала решил не говорить. Решил, что так будет лучше, и это было бы проще для меня.

Мэнди мгновенно уловила перемену в моем тоне. Её улыбка слегка померкла, а глаза стали серьезными, в них мелькнуло быстрое, интуитивное понимание. Она отложила расческу на столик.

—Ты волнуешься, Райан. Что случилось? Он, кажется, тебе не очень нравится? Что он сказал?

—Он сделал тебе предложение, моя дорогая. Актерское предложение на роль в его новом проекте. И я подумал, что ты должна об этом знать. Я посчитал неправильным лишать тебя права знать, хотя сначала хотел не говорить об этом.

Мэнди замерла на мгновение, но ее реакция была не восторгом, как я того опасался, а сначала глубоким удивлением, а затем — улыбкой, но не от лести, а от облегчения и признательности. Она протянула руку и коснулась моей щеки. Она безошибочно считала мое волнение.

—Ох, Райан. Ты так переживал, что мне об этом сказать? Спасибо тебе. Спасибо, что сказал правду. — Она осторожно коснулась моей руки.

—Ты... ты, наверное, не хочешь, чтобы я соглашалась?

—Честно? Конечно, нет. Я знаю немного о Дэмиене, и этот мир... мир кино, я не скажу, что он прямо ужасный, но он далек от той чистоты, которая есть в тебе. Это не самое лучшее место для такой девушки, как ты. Но это мое мнение. Я бы не хотел, чтобы попала в такую атмосферу. Хотя... ты прекрасна, и я даже не сомневаюсь, что ты справишься блестяще, даже без актерского образования.

Мэнди рассмеялась — теплым, мелодичным смехом, который прогнал всё напряжение

—А ты собственник, Райан! Но не волнуйся так сильно. Конечно, мне приятно такое слышать о себе, но я пока не планирую заниматься карьерой киноактрисы. У меня столько всего! Учеба, работа, мои исследования... Мне нужно сосредоточиться на том, чтобы со всем этим справиться. У меня есть ты, а этого более чем достаточно. Хотя, может быть...— она приподняла бровь, искоса глядя на меня.

— Я соглашусь сняться в какой-нибудь рекламе твоей будущей корпорации? В пафосном костюме и на фоне небоскреба? Мне кажется, это было бы весело!

Она снова засмеялась, и напряжение в моих плечах, наконец, спало. Я вдохнул полной грудью, чувствуя, как его внутренний конфликт разрешился — не из-за моего решения не говорить ей, а из-за силы и ясности её собственного выбора.

—Моя маленькая деловая женщина. Ты идеальна. И ты невероятно умна, если предпочитаешь детерминированные алгоритмы Голливуду. А насчёт рекламы мы еще поговорим... А теперь...— Я приподнял ее подбородок, глядя на нее с таким выражением, что она сразу поняла к чему я клоню.

—О, нет, Райан, я собралась отдыхать, нет... — она попыталась возразить, и шутя отталкивала меня ладонью, но движение было слишком мягким, чтобы быть серьезным сопротивлением.

Я видел, что она сама этого хочет, её глаза говорили об этом: в них плясали озорные искорки, а ресницы трепетали в ожидании.

—Сон подождёт, Мэнди, — я подхватил её на руки, прижимая к себе и понес к кровати.

Её близость, мягкость шёлкового халатика, который струился по фигуре, и легкий аромат шампуня будили во мне сильное, хищное желание. Я прижал её ближе, чувствуя каждый изгиб её тела, и её дыхание стало неровным. Эта нежность, исходящая от неё, которую я ощущал даже на расстоянии, была моим личным наваждением, чем-то первобытным. Мэнди пока что сама не осознавала ту абсолютную власть, которую она неосознанно установила надо мной одним своим присутствием.

В полумраке, нарушаемом лишь отблесками огней города, её глаза сияли. Я осторожно опустил Мэнди на прохладный атлас простыней.

— Как хорошо, что я отказалась от Голливуда. У меня нет времени на съемки, Райан. У меня есть ты, —Мэнди произнесла это сдающиймся, счастливым шепотом.

Я склонился над ней, улыбаясь; сейчас я был просто Райаном, который любил эту девушку, самую прекрасную и желанную.

Верно, детка У тебя есть я. И сегодня ночью я никуда тебя не отпущу.

Я накрыл ее губы поцелуем, нежным вначале, но быстро переросшим в глубокую, властную жажду. Я прижимал Мэнди к себе, чувствуя, как шелковый халатик скользит под моими пальцами, и тонкая ткань была единственной преградой между нами.

Мэнди не сопротивлялась. Её руки перехватили мои, потом скользнули по моей спине, сминая ткань дорогой рубашки. Её голос был едва слышным стоном в ответ на мои губы, когда я углубил поцелуй.

Полумрак спальни казался нашим сообщником. Огни Нью-Йорка за панорамным окном слились в размытые золотистые полосы, создавая фон для нашейсобственной, маленькой вселенной. Атласное белье под ней было прохладным, обещая долгожданное наслаждение.

Я оторвался от ее губ, чтобы очертить пальцами линию ее подбородка, любуясь ее затуманенным взглядом и вздымающейся грудью.

Глубоким, хриплым голосом, который редко кто мог слышать я произнёс:

Моя... ты только моя."

Я не ждал ответа, я читал его в её глазах. И вокруг уже не было ни корпораций, ни Голливуда, ни Асгарда, только мы вдвоём, только подавляющее, всепоглощающее чувство, которое делало меня, Бога Обмана, зависимым от одного ее взгляда, от её тепла.

Мои прикосновения были требовательными, но нежными. Я искал не только физического наслаждения, но и эмоционального якоря. Мэнди была моим единственным миром, где я мог снять маску и не бояться быть уязвимым. Она чувствовала, понимала мою потребность, её мягкость и нежность были ответом на мою напряженную страсть, ее руки ласкали меня, успокаивая бесконечное, божественное беспокойство.

Мои губы спустились с ее подбородка, исследуя нежную линию шеи, заставляя ее вздрогнуть. Я ощущал биение ее пульса — быстрый, живой ритм, который я так жаждал.

Мои ласки были голодными, но неумолимо нежными. Я задержался на изгибе ее плеча, а затем провел рукой по линии ее груди. Мэнди ахнула, ее тело выгнулось, предлагая себя. Её мягкие стоны — тихие, сдавленные, — сводили меня с ума

Я целовал ее всюду, словно стремясь впитать ее, чтобы она стала частью меня. В этом была моя божественная слабость: я, который манипулировал мирами, полностью зависел от ее человеческой отдачи.

В ответ на мою страсть, я позволил себе стать медленным. Мои руки скользнули к её бёдрами, пальцы легко коснулись сначала внешней стороны, не торопясь, словно запоминая контур. Я почувствовал, как она откликнулась сразу: затрепетала, словно тончайшая струна, тронутая ветром. Ее дыхание сорвалось, превратившись в почти неслышный, надломленный вдох, а тело сделало неосознанное движение навстречу. Затем мои движения стали более смелымы, но такими же бережными: я перенес ласку на внутреннюю сторону, где тепло ее кожи казалось мне самой настоящей магией, той, что я никогда не смогу сотворить сам. В этом месте ее дрожь стала сильнее, почти спазматической, и это ощущение абсолютной зависимости от моего касания было невероятным.

Я потерял себя в её глазах за секунду до того, как вошел в нее.

И я почувствовал, как мир сжался до одного-единственного, идеального ощущения. Это было как возвращение домой, как падение в центр Вселенной, где существовали только мы двое.

Мэнди застонала, её тело напряглось, а затем тут же расслабилось в доверии. Её дыхание стало рваным, прерывистым шепотом у моего уха. Я видел, как она терялась в волнах удовольствия, её веки трепетали, а руки сильнее сжимали мою спину, словно она держалась за меня, чтобы не утонуть в этом новом, безудержном потоке.

Я терял контроль, и в этом растворении, в этой зависимости тела и души я чувствовал себя по-настоящему живым и по-настоящему любимым.

Мы лежали, укутанные в мягкий атлас. Мэнди тихо и ровно дышала, уткнувшись лицом мне в шею. Её сон был глубоким и безмятежным.

Я тоже уснул, не выпуская Мэнди из объятий, словно боясь, что она растает к мираж.

Именно из этого хрупкого, временного покоя меня вырвал холодный, знакомый ток. Это было не просто ощущение, это было как ледяной клинок, проскользнувший сквозь мои магические барьеры.

Сначала это было легкое, едва заметное ощущение сквозь сон, похожее на касание инея к самой моей душе.

Мои глаза резко распахнулись,

Асгардская часть меня мгновенно активировала все защитные системы. Что-то было здесь. Или кто-то. Присутствие, которое давило на воздух в комнате.

Я замер, вслушиваясь, пытаясь понять, кто именно мог пройти сюда. Только тот, кому эта защита знакома, кто способен её обойти, потому что сам являеис её частью. Кто-то из наших? Знакомая энергетика — спокойная, величественная, холодная —

Я медленно повернул голову к панорамному окну, туда, где свет города не доходил до угла спальни. Контраст был абсолютным: Мэнди, безмятежно спавшая рядом, и застывший холод в нескольких шагах от кровати.

Тень.

Она была тонкой, высокой, невероятно грациозной, едва различимой в графитовом полумраке. Но я безошибочно узнал её очертания. Она

Примечание автора: в этой главе Хель представлена как сестра Локи, а не его дочь, как в классической мифологии, где Хель является дочерью Локи и Ангрбоды.

Ночная комната была залита угольно-синим светом. Зеркальная гладь панорамного окна отражала огни Нью-Йорка вдалеке. Каждая деталь — от смятого атласного одеяла до серебристой рамки фотографии на тумбочке — была выхвачена из темноты полутонами. Эта комната, обычно мое безопасное убежище, теперь казалась хрупкой и уязвимой.

Я замер, вслушиваясь в спокойное, ровное дыхание Мэнди у моего плеча — и позволил себе секунду, чтобы осознать это живое тепло, зафиксировать его.

Мой взгляд скользнул к той части комнаты, куда не доходил отблеск города. Тень. Тонкая, высокая, грациозная, как натянутая тетива, она стояла, сливаясь с темнотой. Я узнал её очертания, узнал даже в этом минимальном освещении. Контуры Хель были резкими, словно выточены из черного мрамора: идеальный профиль, ниспадающие, как ночь, волосы и жесткий силуэт платья, который казался сотканным из тумана и льда. Она была здесь полностью, не фантом, не проекция. Что привело Богиню Смерти в мир живых? ​Ее присутствие было абсолютным — спокойное, уверенное и окончательное, как сама смерть.

Я осторожно, чтобы не нарушить сон Мэнди, высвободил руку и сдвинулся, прикрывая её собой. Глаза Хель — два омута, в которых отражалось ночное небо Нью-Йорка, казалось, вбирая в себя весь свет и тепло, — были прикованы ко мне.

Слова не произносились. Тишина комнаты, нарушаемая только ровным ритмом дыхания моего Альва, стала проводником для обмена мыслями.

—Почему ты здесь? Ты не особо любишь мир живых.— Моя мысль была брошена ей, как тонкая, но упругая нить, проверяющая напряжение. В этом ментальном вопросе не было паники, только настороженная ясность.

Её ответ был подобен прикосновению льда к самому центру разума — четкий, уверенный и древний, как дух ётунов.

— Я всегда пренебрегала правилами, брат. Это наша фамильная черта, не так ли? Удивлен?

—Скорее, обеспокоен. — Я мысленно оценил её присутствие, не считывая никакой угрозы.

Её взгляд скользнул к Мэнди, замершей в безмятежном сне. К своему удивлению, я увидел нежность в черных, как космос, глазах Хель. Это было признание, понимание, а не предостережение. Словно Хель видела Мэнди не просто как очередного смертного, а как одного из нас, богов, видимо, она воспринимала её так через связь со мной.

—Что случилось, сестра?

—Девушка. Я здесь из-за неё. Ты ведь очень любишь её, правда?

Я не отрицал. Я хотел сказать ей о том, что Мэнди не просто очередное развлечение, а намного более значимый человек для меня, но Хель мягко прервала мои мысли.

— Я знаю, Локи. Я вижу силу этой связи. Такую же прочную, как та, что связывала меня с моим... домом. И да, Мэнди похожа на Сигюн, брат. Ты не ошибся.

Я вздрогнул. Удар прямо в сердце. От её признания стало больно и невероятно легко одновременно. Даже Богиня Смерти видит этот призрак прошлого.

—Ты тоже это заметила?

— Да, брат. И да, я помню твою боль по Сигюн. Ту, что ты прячешь за суетой и сотнями ухмылок. Именно поэтому я здесь. Я не хочу, чтобы ты потерял свою новую привязанность.

Она снова посмотрела на Мэнди долгим взглядом, полным странной, древней скорби. Это было то, что по особенному связывало меня и Хель — общий опыт потери. Я почувствовал, как волна глубокой, почти обжигающей благодарности от её понимания наполняет меня, такая сильная, что я едва смог удержать ментальные стены. Хель — не друг в привычном понимании этого слова, но она моя семья, и в её появлении здесь я увидел истинное, неразбавленное родство.

—Я видела Тень, охотника... Я знаю, что Улль дал девушке свою защиту, кулон. И это правильно. Но он предупредил тебя, что это отсрочка. Улль — сам охотник, и он мыслит правильно, отводя хищника от добычи на время. Но сейчас опасность увеличилась, Тень совсем близко.Поэтому я усилю твою способность чувствовать на расстоянии. Ты мгновенно ощутишь, если этот охотник подойдет к девушке слишком близко, пересечет черту. Это будет как внезапная, пронизывающая боль, которая не даст тебе покоя, пока угроза не исчезнет.

Она сделала паузу. Холод в комнате усилился, но в то же время он был предельно чистым, как горный воздух после ледяной бури, даря жуткое ощущение ясности.

— Я не могу вмешиваться в дела живых и мертвых без последствий, — продолжила Хель, и в ее тоне прозвучала не угроза, но констатация незыблемого закона.

— Нарушение Баланса всегда требует платы, даже от меня. Но я могу дать тебе это.

Она протянула руку, и воздух вокруг ее ладони замерцал тусклым, мертвенно-бледным светом. Я почувствовал легкий, едва уловимый толчок в глубине своего разума, своего рода ментальную печать, которую она осторожно, но непоколебимо закрепила там. Ощущение было похоже на прикосновение инея к обнаженному нерву.

— Если опасность станет критической... — ее голос стал чуть тише, но сила, стоящая за словами, лишь возросла.

— Эта печать предупредит тебя, если ты будешь не рядом с девушкой в тот момент. Она прорвет даже самый глубокий сон, самое сильное магическое забвение или отвлечение.

Я слушал Хель, и мой разум, обычно лабиринт изящной лжи и блестящих отвлекающих манёвров, сейчас был лишь холодной, пустой комнатой, где я искал ответа.

—Хель, скажи честно: можно ли полностью уничтожить этого охотника, этот древний эгрегор, который ищет Мэнди, чтобы искоренить саму угрозу навсегда?

Я ненавижу чувствовать себя беспомощным. Я обманывал Одина, я играл с Судьбой, я разрушал миры, но здесь, перед этой невидимой погоней, я боюсь не за себя, я боюсь за Мэнди, её смех, за тепло её руки, за ту наивную, непонятную нежность, которую она мне дарит. Если это будет отнято, я не смогу жить, как прежде. Я стану ничем, моя вечность превратится в бесконечную, пустую, ледяную камеру пыток. Эта мысль — острее, чем любой кинжал, который я когда-либо держал.

Хель, видя все мои мысли, понимающе кивнула головой. Её улыбка была ледяная, но в ней читалось одобрение.

—Да, Локи. Он будет уничтожен, но не твоей силой, а силой девушки. Этот эгрегор — паразит, питающийся знанием и страхом. У него есть один, единственный изъян, который ты должен обеспечить. Он будет уничтожен, когда Мэнди полностью расшифрует эти слова и сложит их в заклинание. Это мощнейшее проклятие, наложенное, как ты уже знаешь, жрецом народа Эланов — пророком, служившим этому эгрегору в глубокой древности, а затем понявшим его истинную опасность. Именно то заклинание имеет абсолютную, разрушительную силу против этого эгрегора, и произнести его должен именно человек. Твоя задача — защитить девушку и довести до момента, когда она произнесёт эти слова.

—Почему мы не можем просто уничтожить этот эгрегор сразу? Не дожидаясь, пока Тень нападет на Мэнди, не дожидаясь полной расшифровки! У меня достаточно сил, чтобы справиться с ним.

Хель посмотрела на меня снисходительно, как на ребёнка, которому нужно в очередной раз всё объяснять.

—Ты часто спешишь, брат, но эгрегоры не подчиняются твоей огненной ярости, или моим законам о смерти. Это не жизнь, которую можно забрать, и не душа, которую можно удержать, это чистый, древний поток энергии, воплощенная идея. Прямое воздействие на него без активации истинного заклинания не уничтожит его, а лишь приведет к непредсказуемым и катастрофическим последствиям. Если ты атакуешь сейчас, ты его не поразишь, а только спровоцируешь. Он может стать не просто сильнее, а совершенно иным, более разрушительным и неконтролируемым. Его сила выплеснется из рамок, которые он сам себе поставил, и это ударит по самой реальности, в первую очередь по девушке. Мэнди, расшифровывая слова, создает уникальный ключ, который может поразить эгрегор Эланов там, где он наиболее уязвим, в самой его сути. Нам нужен этот ключ. Ждать нападения, пока ты защищаешь её, — это меньший риск, чем самоуверенно броситься в бой без необходимого оружия. Будь терпелив, брат, и охраняй ту, кто держит в рукахпобеду.

Моё сердце на мгновение замерло. Судьба закреплена. Моя задача обрела новый, гораздо более сложный и высокий смысл. Но ещё один вопрос беспокоил меня.

—Погоди, сестра...— произнес я мысленно.

— Должен ли я сказать Мэнди правду сейчас? О заклинании Эланов, об охотнике, посланнике эгрегора, о том, что она — ключ... и о себе?

Хель ответила без промедления, и её голос был столь же холоден, как стены её чертога:

—Нет. Но это само собой скоро станет ясно. Она поймет, что ты не человек, когда столкнешься с Тенью. Тогда и расскажешь ей всё. Богиня Смерти усмехнулась — этот жест был едва заметен, но я ощутил его как удар.

—И не волнуйся так, брат. Поверь, увидев тебя настоящим, девушка не испугается.

—Спасибо, Хель, — я мысленно поблагодарил её, чувствуя неожиданное, но такое необходимое тепло и поддержку.

—Будь здоров, братец. Мне не нужна девушка в Хельхейме раньше времени. У нее впереди долгая, счастливая жизнь, с тобой, а у меня и так хватает проблемных душ.

Хель медленно подняла руку, и в этот момент из-под её тонких пальцев начало просачиваться нечто.Сначала это была едва заметная дымка — холодная, серовато-белая субстанция, пахнущая озоном и старыми склепами. Она клубилась, послушная невидимому течению, и окутывала ноги Хель. Затем туман стремительно поднялся, скрывая её фигуру. В нём мерцали едва различимые, ледяные искорки, как застывшие слезы. ​Хель закрыла глаза, и её лицо на мгновение осветилось бледным светом, а в следующий момент она исчезла. Но нечто осталось.

Я опустил взгляд на полированный паркет. Прямо на месте, где стояла Хель, лежали кристаллы льда, как единственное материальное доказательство визита. В них мне почудились иссиня-чёрные отблески, словно в ней застыл свет далёкой звезды.

Мэнди поежилась во сне, натягивая одеяло, видимо, холод от присутствия Хель коснулся её. Я тут же поспешил укрыть ее флисовым пледом, лежащим рядом с ее подушкой, Мэнди была похожа на маленького спящего котёнка. Её живой, горячий вздох у моего уха был самым убедительным контрастом с визитом моей сестры. Я лежал, прижимая Мэнди к себе, а в глубине моего существа пульсировало ощущение инородного холода. Печать Хельхейма. Она не была ни заклинанием, ни татуировкой, а чистой информацией, впечатанной в моё сознание, обещанием: "Если опасность станет критической... холодным ударом в твоём сердце".

Это было не просто предупреждение. Это был акт солидарности, проявление той самой "фамильной черты", о которой говорила Хель. Мы оба — изгнанники, боги, запертые в своих ролях, пережившие одиночество. Теперь схожесть Мэнди с Сигюн перестало быть просто болезненной ассоциацией — она стала объяснением мотивов моей сестры. Хель видела в Мэнди ту самую жертвенность, которой она сама когда-то восхищалась в моей несчастной жене, и она не могла позволить этой истории повториться.

"Я видела Тень, охотника."

Я закрыл глаглаза.послушаюсь Хель, не буду действовать на опережение, буду ждать. А в нужный момент смогу защитить моего Альва. Я буду смотреть, слушать, чувствовать.

Никакой паники. Мой разум сейчас был не просто холодным; он был ледяным, как вековой лед Йотунхейма, острым, как свежеотточенное лезвие из чистого Асгардского металла, сфокусированный на единственной, нерушимой истине.

Хель, сама Богиня Смерти, подтвердила эту внезапно возникшую, мерцающую тень угрозы, но она же запечатала и свое обещание: "У нее впереди долгая, счастливая жизнь, с тобой". Это было обещание, данное самой Смертью, и оно стало мощным эхом того, что мне сказала Фригг. Я живо, с абсолютной ясностью вспомнил тот день в Фенсалире, где она, мудрая Королева Асгарда, богиня провидения и моя приемная мать, сама показала мне наши нити. Наши судьбы не просто касались друг друга, чтобы потом разойтись; они были переплетены вместе, сплетены в неразрывный узел, сияя ровным, прочным, светом. Это было не колдовство или прихоть Норн, а истина, освященная и подтвержденная Богиней Смерти. Судьба закреплена. Моя единственная, высшая задача — обеспечить ее исполнение и уничтожить всё, что посмеет встать на пути.

Тень — это всего лишь охотник, угроза, достойная, чтобы на нее обратили внимание, но я, Локи Лауфейсон, — не просто ас или обманщик. Я — наследник двух миров, дитя двух стихий, потомок Йотунов. Во мне течет чистая, могучая кровь моей матери Лауфеи, из рода ледяных великанов, и скрытая, испепеляющая мощь огненной расы по отцу. Это слияние дает мне абсолютную силу: леденящую, абсолютную неподвижность Йотунхейма, способную заморозить само время и боль и разрушительный, стремительный жар Муспельхейма, способный расплавить любой щит и любую решимость.

От лица Стивена

Я сидел в компьютерном классе библиотеки Нью-Йоркского университета. Зимний вечер. Я склонился над ноутбуком Мэнди, и молился всем известным мне богам технологий, чтобы система не зависла. Библиотека уже давно закрыла свои нижние этажи, но на верхнем, в лаборатории лингвистики, мы были в своем праве. Тишина помещения чуть нарушалась едва уловимым электрическим гулом серверной. Вокруг стояли ряды пустых, темных столов, а единственным источником света были наши мониторы и бледные, флуоресцентные лампы, гудящие под потолком. Это место всегда казалось святилищем Знания — спокойным, надежным, и я всегда радовался, когда мы с Мэнди могли проводить здесь время над нашими проектами.

Мы проделали невероятную работу, оцифровывая эти древние, полузабытые языки. Проект был грандиозен и важен, но он также был невероятно ресурсоёмким. Я был здесь благодаря своим навыкам в IT, но я знал, что не только поэтому.Мэнди сидела рядом, её глаза горели от радостного ожидания. Она была... невероятной, даже когда её волосы были в беспорядке, а на лице читалась усталость — верный признак напряженных, бесконечных дней учёбы.

И ещё был этот факт: я знал, что Мэнди не оставляла работу в ресторане. Да, это был не полный рабочий день, но эти вечерние смены, стояние на ногах после лекций, невероятно её выматывали. Она уставала до предела, но никогда не жаловалась. Я также прекрасно понимал, что она могла бы не заниматься этим всем — могла бы ни в чём себе не отказывать, живя с Райаном, который был более чем обеспечен. Но она этого не хотела. Она не желала быть зависимой ни от кого— ни от Райана, ни от других обстоятельств. Эта глубокая, принципиальная независимость была чертой, которую я ценил выше всего. За это её стремление к самостоятельности, за её нежелание брать лёгкий путь, я ещё больше уважал Мэнди. Ведь она приехала из маленького городка, и смогла сначала поступить в этот университет, а потом добиться гранта на бесплатное обучение, она оказалась лучшей из лучших.

И для меня просто находиться в её радиусе притяжения — на расстоянии вытянутой руки от неё, чувствовать запах духов, и слышать, как она тихонько что-то бормочет, сверяя записи в ноутбуке и своём телефоне — было состоянием, самым близким к счастью, на которое я мог рассчитывать. Это была чистая, почти болезненная радость.

Я почувствовал, как самокритичная мысль уколола меня: я был так предсказуем. Стивен, технарь-интроверт, который влюбляется в хорошенькую и умную одногрупницу. Я ощущал себя персонажем второго плана, которому предначертано лишь обеспечивать фоновую поддержку. Я — надежный. Я — тот, кто починит ноутбук, поможет с проектом. Но никогда — главный герой.

Больше всего в жизни я люблю логику, структуру и, о да, тишину. В этом мире хаоса, где все кричат и спешат, мой ум ищет порядок. Поэтому, поступив в Нью-Йоркский университет, я выбрал факультет изучения древних языков и культур. Звучит немного странно для парня, которого все видели айтишником, но в этом есть своя, идеальная для меня, логика.Логика мертвых языков, их строгий грамматический строй, история, застывшая в папирусах и клинописных табличках — это моя единственная, нерушимая зона комфорта. Я могу часами сидеть в библиотеке, разбирая вавилонский синтаксис, и чувствовать себя абсолютно на своем месте.

Именно здесь, в университете, я встретил Мэнди. Она... была как неожиданно найденный, идеально сохранившийся манускрипт из редчайшей коллекции. Невероятно красивая, но не так, как обложки глянцевых журналов, а тихо, внутренне. Она не пользовалась макияжем, ее одежда всегда была простой и удобной, она не гналась зв брендами.

Но что меня зацепило больше всего — это ее потрясающее, почти медитативное спокойствие. В отличие от большинства наших однокурсников, которые жили в режиме "вечный праздник", Мэнди не участвовала в этом. Никаких шумных студенческих тусовок, никакого алкоголя, никакого гламура, никакой суеты. Она была полностью поглощена учёбой и своей работой, которая требовала много сил.

И ее отношение ко мне, тихому, неловкому Стивену, было искренним, добрым и принимающим. Она никогда не смотрела свысока, как это делали некоторые модные девушки с других факультетов. Она всегда была терпелива, объясняя сложный синтаксис какого-то древнего языка или просто кивая, когда я запинался, пытаясь сформулировать мысль, которая в моей голове звучала четко, но никак не хотела облекаться в слова.

Я надеялся. Глупо, наверное, с моей-то логикой. Но я отчаянно надеялся. Что со временем она увидит меня не просто как одногрупника, который может идеально структурировать информацию, или "парня, который разбирается в компьютерах и поможет настроить базу данных ". Я надеялся, что она увидит меня. Не мою функцию, а человека, который готов стать для нее такой же надежной, тихой зоной комфорта, как ее старинные манускрипты.

Я строил планы. Дотошно, как инженер, разрабатывал идеальные сценарии: как я приглашу ее на выставку египетских артефактов в Метрополитен, как мы будем вместе пить горячий шоколад после лекций, и как, наконец, в один прекрасный момент, она посмотрит на меня не просто с дружеской улыбкой...

А потом появился этот тип, Райан. Внезапно. Громко. Он был из совершенно другого мира: мира небоскрёбов, дорогих машин, успешных игровых проектов. Он был намного старше Мэнди, красивый, с уверенной, дерзкой внешностью. Он создавал будущее, за которое платили миллионы. Когда он приезжал за Мэнди в кампус, чтобы забрать ее, его присутствие заполняло пространство, выталкивая всех остальных.

И в этот момент, глядя на то, как Мэнди улыбается ему — улыбается совершенно иначе, чем мне, — я ощутил себя так, словно меня перенесли со сцены, где я репетировал свою скромную роль, в самый дальний, темный угол зрительного зала.

Я — персонаж второго плана, которому предначертано лишь обеспечивать фоновую поддержку. Я — надежный. Я — тот, кто всегда примчится, чтобы помочь ей с проектом по статистике древних текстов или починить зависший ноутбук. Я — тот, кто всегда на связи, кто помнит, когда у нее дедлайн. Я — ее тихий, предсказуемый тыл. Фундамент, на котором она может спокойно стоять. Но никогда — не главный герой. Это место, о котором я мечтал, уже занято ослепительной звездой по имени Райан. И мне остаётся только сидеть здесь, за кадром, и наблюдать, как моя история разворачивается не так, как я писал в голове. Моя логика сдалась перед реальностью.

Но я не могу обижаться на Мэнди, ведь она никогда ничего мне не обещала. То, что она мне нравилась, было не её проблемой, а её достоинством — она была слишком замечательной, чтобы не вызывать симпатию.

Я набрался смелости, пока шёл очередной процесс сохранения, который требовал несколько минут тишины.

— Мэнди, прости, пожалуйста, что вмешиваюсь, — начал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более нейтрально.

— Это совершенно не мое дело... Но вы с Райаном... У вас всё серьёзно? Просто я вижу, насколько ты увлечена им, и я... просто хочу быть уверен, что ты счастлива и в безопасности.

Она подняла на меня свои большие глаза цвета морской волны, оттенка бирюзы. В них не было ни тени раздражения, как можно было бы ожидать, только мягкое понимание.

—Стивен, спасибо, что ты заботишься, — она чуть развернулась ко мне, её тон оставался тёплым и мягким, словно бархат.

— Я знаю, что ты искренне ко мне относишься, и это для меня бесценно. Я не могу объяснить это рационально, но я чувствую, что это мой человек.

Это... как дышать, без этого ты не можешь жить.

Она ответила максимально просто, и это тоже было то качество, которое я ценил в Мэнди — честность, облеченная в мягкость. Пусть мне было больно это слышать, но я кивнул, приняв это. Понятно, что такой мужчина, как этот Райан, не мог пройти мимо неё. Я не мог винить её. Он был всё то, чем я не был: уверенный, опасный, с интересной работой, всегда идеально одет. Я чувствовал себя рядом с ним неуклюжим и прозрачным. Оставалось надеяться, что он действительно искренен к ней. Мэнди не заслуживала обмана и подлости.

Внезапно я почувствовал, как по коже пробегает абсолютный, неестественный холод, не такой, как от сквозняка, а будто кто-то открыл дверь прямо в морозильную камеру в середине июля. Затем — тишина. Гул центрального кондиционера, звуки улицы, даже далёкие голоса, которые обычно проникали из коридора, всё заглохло. Наступила зловещая, полная, пугающая тишина, будто нас накрыли стеклянным колпаком, отрезав от всего остального мира. Мэнди поёжилась, тоже чувствуя эту непонятную волну холода.

— Ого, — я вздрогнул, наконец-то получив возможность направить свои беспокойные мысли в область рационального.

— Что это? Опять сбой в системе вентиляции? Или сервер упал? Нужно срочно сохранить данные!

Монитор ноутбука Мэнди резко и тревожно замерцал, я инстинктивно подался вперёд, чувствуя, как внутри всё сжимается от волнения. "Только бы не сейчас!" — пронеслось в голове. Наш грандиозный, многочасовой файл проекта — плод бессонной недели — должен был сохраниться. Я лихорадочно перевёл взгляд на экран, и в один из коротких проблесков света с облегчением увидел знакомое сообщение о последнем сохранении.

Секундой позже экран погас полностью, погрузив нас в полумрак. Но и это было не всё. Потолочный люминесцентный светильник над нашими головами не просто моргал, он устраивал настоящую световую дискотеку: вспыхивал, тускнел, словно пытался отчаянно схватить и удержать расползающуюся по комнате темноту. Это было жуткое, нервное зрелище.

Мэнди тут же наклонилась к ноутбуку, её лицо выражало не меньшее беспокойство. Её мысли явно были о том же: загрузка файлов.

—Не переживай,— произнёс я тихо, стараясь говорить максимально спокойно, хотя сердце ещё колотилось.

— Всё сохранилось. Последняя версия на месте.

Мы одновременно подняли головы, пытаясь осознать эту электрическую аномалию. Сбой в сети? Проблемы с проводкой? Но тут, так же внезапно, как началось, мерцание прекратилось. Свет стабилизировался, став ровным, немного холодным, офисным. И в тот же миг ноутбук Мэнди снова ожил, экран вспыхнул мягким, голубым светом, словно вернулся к жизни после обморока.

И в этот самый, отлаженный момент, как будто по невидимому сигналу, дверь в кабинет резко и громко распахнулась.На пороге стоял... Райан. Красивый как всегда, в идеально скроенном пальто, уверенный, но что-то было не так. Его глаза — они горели. Это было всего лишь мгновение, и я сначала списал это на блик от мерцающей лампы, но потом понял, что его взгляд был буквально наэлектризован, как перед грозой, в нем читалась тревога, сменившаяся облегчением, когда он нашёл взглядом Мэнди.

—Райан?! — Удивление и неподдельная радость мгновенно стёрли с лица Мэнди следы недавнего беспокойства.

— Ты... ты за мной? А почему не позвонил? И... как тебя вообще пустили? Мы же в здании уже после закрытия!

Он небрежно пожал плечами, сделал шаг внутрь, и его глаза озорно блеснули.

— Сказал охране, что я ваш новый профессор по сравнительной мифологии и лингвистике. Вот меня и пропустили. Ты не отвечала на звонки! — Он подошел к Мэнди, обнимая её, и я невольно отметил, с какой почти показной, хотя и непринужденной, уверенностью он это сделал. Я не понимал почему, но под этой напускной твердостью считывал его тихое, тщательно маскируемое беспокойство. Оно было связано с Мэнди, это было очевидно.

— Я освободился раньше, решил тебя забрать.

Он наклонился, чтобы поцеловать её в висок, и в этом жесте было что-то такое оберегающее, что выдавало: он действительно волновался.

— Ой, прости! — Мэнди поспешно достала телефон из сумочки, проверяя его.

— Да, точно, у меня несколько пропущенных от тебя. Я видимо, поставила беззвучный режим, даже не заметила.

Я невольно посмотрел на телефон в руках Мэнди, затем на Райана, и почувствовал, как холодный укол сомнения пронзает мою рациональность, как нож, а следом за ним волной накатывает беспокойство. Мои виски сжались, и я ощутил, как пульс учащается, стуча где-то в горле.

Мой разум говорил: нет, это не так. Я прекрасно помню звук звонка ее телефона, когда позвонил отец Мэнди — мелодия из одного хорошего фильма, мы еще немного поговорили о его сюжете. Затем Мэнди убрала телефон в сумку, и я точно запомнил, что она не ставила его на беззвучный режим. Я сидел прямо рядом с ней, и я бы услышал пропущенные. Пять звонков? Бред! У Мэнди код на телефоне, если она не ставила беззвучный, он бы сам не активировался... Это было... странно. Слишком странно, чтобы быть просто сбоем. Райан говорит неправду, он не звонил ей. Но тогда откуда эти пропущенные звонки?

Я попытался отбросить эти мысли, списывая всё на усталость и разыгравшуюся фантазию после всех этих световых перебоев и необъяснимого холода. В конце концов, боковая клавиша телефона вполне могла активировать беззвучный режим. Да и в сети могли быть проблемы, и звонки не проходили сразу. Но именно в этот момент я поймал взгляд Райана, пронзительный изучающий. Он посмотрел на меня, и его пронзительные, ярко-зеленые глаза словно проникали в самую суть моего сознания. В них, как всегда, была эта легкая, почти аристократическая насмешка, словно я был забавным насекомым под увеличительным стеклом. Но на этот раз за ней таилось что-то еще, что-то новое — мимолетное, едва уловимое, но очень реальное беспокойство. Оно мелькнуло и исчезло, но я успел его поймать.

Я почувствовал, как напрягаюсь до предела, словно струна, перетянутая и готовая лопнуть от малейшего прикосновения. Мой мозг, уставший от череды бессонных ночей и растущей подозрительности, моментально включил "тревогу". И тут это произошло. Внезапно, явно и отчетливо, я услышал его ироничный, идеально ровный голос в своем собственном разуме.

"Тебя что-то тревожит, Стивен?"

Он не произнёс это вслух, не пошевелил губами, но, чёрт возьми, я готов был поклясться, что слышал это! Его голос был ровным, как зеркальная гладь, без единой тени обвинения или вопроса, но при этом он проникал прямо в самую сердцевину моего лихорадочного, тщательно скрываемого беспокойства.Что происходит? Кто он вообще такой, этот Райан? Я почувствовал себя пойманным — не просто замеченным, а застигнутым на месте преступления моих собственных мыслей. Это не могла быть просто интуиция, не просто совпадение. Это было так чётко, так явно, словно Райан прошептал это мне прямо в ухо, используя какой-то внутренний, мне неведомый канал связи.

Я резко тряхнул головой, пытаясь прогнать наваждение. Какого чёрта?! Он действительно это сказал? Или мой мозг, перегруженный стрессом, кофеином и катастрофическим недосыпом, окончательно решил поиграть со мной в злые, необратимые шутки? Он что, чёрт возьми, читает мои мысли?

Я давно понял, что он не тот человек, за которого выдает себя. Нет, он действительно работает в сфере разработок игровых проектов. Я гуглил информацию о нем. Райан Бреннер.

Он очень успешный, и его компания "Лабиринт" стремительно набирает обороты, но есть что-то еще... есть другая сторона, которую он скрывает.Я уже не знал, что было более странным — непонятные сбои электрики, внезапный холод, то, что телефон Мэнди так странно отключился, или то, как легко Райан меня раскусил. В его глазах было нечто, что заставляло меня думать: он не просто работает в компании "Лабиринт", он сам был лабиринтом, загадкой...

Он даже пожал мне руку, его прикосновение было ожидаемо сильным и уверенным, и все равно я не мог отделаться от мысли, что он скрывал волнение, и это было связано с Мэнди.

— Мы с Мэнди... нам пора.

Они ушли, а я всё еще пытался сопоставить в голове все факты: проблемы с электричеством, странный холод, внезапное замолкание всего вокруг, телефон Мэнди, а теперь — этот голос в голове. Я лихорадочно перебирал в уме возможные объяснения. Стресс? Галлюцинации? Я — человек науки, логики, структуры. Я не верю в мистику. И всё же, пронзительный, ироничный вопрос:

"Тебя что-то тревожит, Стивен?" — звучал в моей голове так же реально, как гул монитора до сбоя.

Моя растущая уверенность, что Райан не тот человек, каким его все знают, укрепилась до степени аксиомы. Он не просто богатый парень с глянцевой историей; он скрывает что-то, и это что-то, похоже, связано с этой внезапной, необъяснимой технической аномалией и его переживаниями за Мэнди. Всё это порождало новые, куда более пугающие вопросы, которые пока что не имели ответа. Сбой: что это было? Простое короткое замыкание? Или что-то более серьёзное вызвало этот перепад? Голос Кто, черт возьми, сказал это в моей голове? Райан? И если да, то как? Может ли его работа в "Лабиринте" — это не просто игры, а что-то из области передовых, возможно, неэтичных, нейротехнологий? Мне казалось, что я стою на пороге чего-то, что бросало вызов самой реальности...

Зимний вечер был обманчиво тих. Город затих под плотным снежным покровом, который глушил все звуки, оставляя в воздухе только чистую, нетронутую тишину. Но это мнимое спокойствие несло в себе угрозу, и уже очень скоро мне предстояло убедиться в том, насколько обманчивой была эта зимняя безмятежность.

Я находился в своём офисе, и вокруг не было никого, кроме меня; мне нравилась эта тишина, позволяющая сосредоточиться. В образе Райана я с удовольствием погружался в концепцию новой игровой вселенной. Это было моё человеческое развлечение: создавать миры, пусть и виртуальные, и наблюдать, как в них рождается хаос и порядок.

Передо мной на голографическом дисплее разворачивалась карта новой игровой вселенной: хитросплетение городских улиц, древних руин и виртуальной магии.

Мы с Мэнди договорились созвониться, когда они со Стивеном закончат оцифровку проекта. Я знал, что это займёт время. Ирония: я должен был воспринимать Стивена, как соперника, зная о его отношении к Мэнди, но мне начинал нравиться этот мальчишка; он был до смешного предсказуем в своей влюблённости, но одновременно упрям

Его привязанность к Мэнди неизменна, как маленький, но очень упрямый магнит, притягивающий его к одной точке. Но в этой его наивности есть странная, чистая сила. Он не прячется за интригами, не плетет паутины. Он просто есть.Честный. Настоящий. И эта его преданность Мэнди, это трогает.

А его взгляд, когда я появляюсь, чтобы забрать Мэнди после учёбы! О, это целая симфония, которую он даже не подозревает, что исполняет. Досада: Стивен понимает, что он всего лишь фон, а я — центр притяжения. Упрямство: Он верит, что его чистая добродетель может соперничать с моим... очарованием. Как мило.

А с недавнего времени в его взгляде появилась и новая нотка: решимость. Он словно каждый раз говорит мне: "Да, я рядом с Мэнди. Я не собираюсь прятать свои чувства. И если ты её обидишь..." Он практически заявляет права на ту, кого я избрал. Это почти... героически. В той же степени, в какой это бессмысленно.

​Я его почти поощряю. ​Честно, я уже не представляю нашу жизнь без Стивена. И ещё я ловлю в его отношении ко мне настороженность: его беспокоит искренне ли я отношусь к Мэнди не причиню ли ей боль и это так... трогательно. Мило, да. Абсолютно. Это доказывает, что она для него не просто объект, а нечто особенно дорогое, что нужно защищать. Это... благородно.

* * *

Я планировал ехать за Мэнди на машине, как обычно. Ведь вождение доставляет мне истинное удовольствие. Мой красный Porsche Taycan рычит, он слушается, он чувствует дорогу в безумном нью-йоркском трафике. Я не просто вожу, я танцую вместе с этим городом. Красный зверь ныряет в потоке, обходит медлительных, скользит по разметке.

Сердце бьется не от страха, а от азарта. Я вижу движение раньше, чем оно происходит, я чувствую реакцию асфальта. Это игра на грани, постоянное пари с судьбой: успеешь или нет? Всегда успеваю. Это же я.Конечно, я могу одним щелчком пальцев переместиться куда угодно, но для меня это привычно. А здесь, в Нью-Йорке, я вынужден подчиняться правилам инерции, механики, и — о, ирония! — правилам дорожного движения. Но именно в этом и кроется истинный азарт. Поток машин для меня — это не хаос, а сложная, быстро меняющаяся головоломка. Я не смотрю на дорогу; я предвижу её на пять шагов вперёд. Я знаю, когда тот таксист совершит глупый манёвр, и когда эта проклятая желтая линия даст мне шанс.

Каждое нажатие на педаль, каждое движение руля — это разговор. Это не магия, а чистая физика, и в ней есть своя, дикая красота. Я ощущаю себя частью этой мощи, управляя ею на пределе дозволенного — и чуть-чуть за ним. Я словно обманываю не только людей, но и саму реальность, притворяясь обывателем, который получает слишком много удовольствия от скорости. В какой-то момент, когда город сливается в размытые огни, моё сердце начинает биться быстрее. Это не страх. Это чистый, пьянящий выброс адреналина. Чувство, которое может дать только эта хрупкая, но такая увлекательная земная жизнь.

И вот этот идеально спланированный человеческий вечер длился недолго. В один момент я почувствовал не просто беспокойство; это был резкий, металлический удар по моей божественной чувствительности, словно заржавевший клинок, вонзившийся в тонкую ткань реальности. Это было подобно внезапному, пронзительному холоду посреди уютной, нагретой комнаты, но холод этот исходил не извне, а из самого ядра бытия.Моментально исчезли удовольствие от работы, сосредоточенность на человеческих проектах, тонкие нити которых я плел. Мое сознание, часто раздробленное на тысячи бликов по всему мирозданию, мгновенно собралось в единую, напряженную точку. Я не искал угрозу — она сама врезалась в мое восприятие. Я почувствовал острую, жгучую боль в том ментальном пространстве, которое я постоянно держал открытым — в вечно текущем, невидимом потоке, связывающем миры. Я видел опасность не как образ или предчувствие, но как структурный дефект в эфире, как черную, пульсирующую вену, внезапно проступившую на лице мироздания. Она была близко. Слишком близко. И она была нацелена.

Я не увидел Тень явно, но я различил её присутствие: плотный, чёрный туман, который яростно бился о невидимую преграду. Она хотела прорваться, но не могла. Она была рядом, её тёмное намерение ощущалось физически, как ледяной сквозняк, но она была сдержана.

"Кулон Улля,"— мелькнула мысль. Бог Зимы, предупреждал, что его магия сдержит охотника эгрегора лишь временно. Тень должна была преодолеть этот барьер. Но она не просто была сдержана — она злилась и путалась. Было что-то ещё, что-то, кроме кулона, что мешало ей пройти. Нечто, вносившее полный хаос в её идеально выверенный охотничий алгоритм. Что-то, что было невидимо даже для меня, но ощущалось как шум в чистом магическом канале.

Тратить сейчас время на человеческое перемещение было непростительной роскошью. Я тут же активировал свои спспособности; по телу волной прошла холодная, жгучая энергия, сосредоточившись в правой ладони, которую я резко поднял перед собой. Пространство отозвалось на мою волю с тихим, почти неразличимым стоном. Воздух перед моей рукой начал искажаться, плавиться, мерцать, словно амальгама старого зеркала, нагреваемого до предела. Границы реальности поблекли, и передо мной разверзся вихревой портал — чернильно-фиолетовый провал, мерцающий искрами чистой энергии. Я шагнул в эту неестественную пустоту, ощущая на себе лишь мгновенное, дезориентирующее давление, похожее на глубокий подводный толчок.Секунды, быть может, доли секунды, и я уже вынырнул из вихря перед массивными стенами старого университетского здания. Портал позади меня схлопнулся с беззвучным хлопком, не оставив следа.

Не теряя ни мгновения, я резко свернул в полумрак главного коридора, ведущего к компьютерному классу библиотеки. Там я явственно уловил характерный, леденящий душу энергетический след Тени. Он был похож на привкус озона после грозы и ржавое железо — темный, мощный, тяжёлый. Резкий сдвиг в пространстве — всегда немного раздражает. Люди восторженно полагают, что телепортация — это нечто элегантное, но на самом деле, это больше похоже на то, как если бы тебя на полной скорости запихнули в грязный чулок, а затем выплюнули обратно. Однако сейчас это было необходимо.

След. Едва заметный, словно тень от облака на воде. Охотник, мерзкий, энергетический убийца, принадлежащий этому древнему эгрегору. Он был здесь.

Я появился в тихом коридоре, рядом с этими обиталищами для мозгов, которые они называют библиотекой. И, конечно же, я опоздал на миг. Я почувствовал, как след Тени схлопнулся, ускользнул, растворился в полумраке. Черт. Какое разочарование. Я так надеялся на маленькое, бодрящее столкновение, чтобы размять пальцы. Эта мразь, конечно, не хочет встречаться со мной лично, предпочитая атаковать Мэнди.

Я вошел в компьютерный зал. Тихий, мирный гул серверов, ничего подозрительного. Мой взгляд, конечно же, мгновенно нашел ее. Мэнди. С ней всё в порядке Она сидела за своим ноутбуком, склонив голову над экраном, и ее волосы снова были собраны в небрежный пучок. Её улыбка при моем появлении, искренняя, сияющая. Мое сердце сжалось от облегчения. С ней все в порядке. Это все, что имеет значение. На данный момент.

—Райан?! А почему ты не позвонил?— ее голос был тихим, но полным радости, и она поднялась настречу, чтобы обнять меня. Я позволил себе на секунду утонуть в этом ощущении безопасности, коснулся губами её виска. Мой Светлый Альв.

Рядом с ней, напротив, сидел Стивен. Ах, какой же он славный! Я не могу удержаться от тихой, внутренней ухмылки. Его лицо сейчас — идеальное наглядное пособие, как не нужно делать, если не хочешь, чтобы твои эмоции стали понятны всем вокруг. Он сидел абсолютно неподвижно, словно статуя, Взгляд его был полон напряжения, словно он только что обнаружил, что в его кофе положили соль вместо сахара, и сделал это я. Брови сведены. Кажется, он даже перестал дышать, так его раздражало моё появление.

—Звонил, ты не отвечала, — ответил я Мэнди небрежно, чтобы не выдать моё волнение за неё; мой взгляд задержался на Стивене дольше, чем нужно. Я даже слегка приподнял бровь, наслаждаясь тем, как это усилило его дискомфорт. Я чувствовал, как Стивен сжигает меня взглядом, видимо, надеясь, что мое дорогое темно-синее пальто воспламенится от силы его невысказанного осуждения.

И тут, о боги ( получается, я обращаюсь сам к себе ), я почувствовал, как беспокойство в его разуме достигло своего пика. Мэнди проверила телефон. На нём дейсвительно были мои пропущенные звонки, и беззвучный режим, который она, естественно, не ставила.

"Он врет, он не звонил... Я бы услышал...зачем он врет?" Мысли Стивена буквально кричали у него в голове.

Браво, Стивен. Ты почти поймал меня. В том-то и прелесть: ты прав! Я не звонил, не тратил на это время, видя угрозу Тени. Я спешил сюда через пространство и предпочел создать маленькую, изящную иллюзию пропущенных звонков и беззвучного режима. Так намного проще, ведь Мэнди скорее поверит в то, что не заметила, как убрала звук в телефоне, чем в то, что я приехал без предупреждения.

Я чувствовал, как его недоверие — этот маленький, тлеющий уголек — разгорается в настоящий огонь подозрительности. Его сканирующий взгляд — это был комплимент моей игре. Но просто наблюдать — это скучно. Нужно было дать Стивену нечто, что превзошло бы его ожидания. Повод для тревоги? Обязательно! Я направил мысль — легкий, насмешливый шепот, проникающий прямо в его сознание. Мой голос, язвительный и ироничный: "Тебя что-то беспокоит, Стивен?"

Видели бы вы его лицо! Это было зрелище! Весь его мир, основанный на видимости и логике, внезапно пошатнулся. Стивен стоял передо мной — не просто озадаченный человек, а живое воплощение невозможности. Его глаза расширились, он пытался понять, что происходит, не зная, что его мысли уже не принадлежат ему, и это было идеально.

* * *

Глубокая зимняя ночь. В нашей квартире царила абсолютная тишина, нарушаемая лишь слабым гулом мегаполиса далеко внизу. Свет полной луны заливал комнату серебром, подчеркивая ледяную красоту спящего за окном города.

Я бесшумно ступил в комнату, которую в шутку называл своим Кабинетом Происшествий. Звук затворившейся двери был похож на глухой выдох. Мэнди уже крепко спала в нашей спальне, её дыхание было ровным и тихим, убаюканным тишиной и физической, почти изматывающей, усталостью дня.

Я закрыл глаза, и мир вокруг начал тускнеть, съёживаясь до размеров фитиля свечи. Я не просто искал тишины; я искал Пустоту, ускользая в транс. Мне нужно было понять не просто насколько близка опасность от Тени, но и что именно отвлекло её сегодня от Мэнди, задержало, не дало приблизиться.

Началось втягивание. Пространство вокруг меня стало вязким, словно густой, тёплый мёд, наполненным невидимыми нитями информации. Я ощущал их как гигантское, светящееся паутинное полотно, сотканное из причин и следствий. Я шёл по этим нитям, мой разум превратился в чистый, безупречный радар, настроенный на одну-единственную частоту — холодную, злобную вибрацию опасности. Я чувствовал не просто искажения, а разрывы в самой ткани реальности — холодные, скольские пятна, похожие на прогорклую нефть. Это было чистое, сосредоточенное Ничто, стремящееся заполнить всё.

Поток усилился, на грани болезненности. Видения стали ярче, как будто я смотрел сквозь отполированный до идеала кристалл.И к своему удивлению, в самом эпицентре того хаоса, что спас Мэнди, я увидел Стивена — его ауру, слишком открытую, слишком доверчивую и, что самое поразительное, слишком горячую. И что-то тёмное, похожее на маслянистую сажу, на мертвый пепел, стремительно стягивалось к нему, обвиваясь вокруг его ярко-красного, пульсирующего энергетического поля.

Кажется, я понял всё. Тень — Охотник Эгрегора, исполнитель, заточенный на максимальную эффективность. Её сила в фокусировке и предсказуемости. Она действует там, где жертва максимально изолирована (эмоционально) или где хаос посторонних можно использовать как анонимный отвлекающий фактор, например, как тогда, на перекрёстке, когда такси чуть не сбило Мэнди. А Стивен неожданный энергетический щит: Тень не учла энергетическую резолюцию связи Мэнди со Стивеном. Да и сами смертные мало знают о реальной силе их собственных вибраций. Это не магия, а энергия Первоначала. Чистая, интенсивная, нерасчетливая любовь. Его эмоции, пусть и безответные, создают поле, которое для Тени, привыкшей к древним, структурированным энергиям, стало полной неожиданностью. Оно действует как вязкая среда, как помеха на идеальной частоте охотника. Тень могла бы пробиться, уничтожив Стивена, но на это ей потребовалось бы драгоценное время и перенастройка программы.

Я усмехнулся: "Вот она, ирония. Великие маги бьются над артефактами, а простой парень, влюбленный беззаветно, возводит барьер мощнее, чем десятки заклинаний ".

А потом появился я. Я просто добил эффект, внеся свой, гораздо более мощный, неконтролируемый Хаос, окончательно сбив Тени прицел.Но Тень не просто где-то рядом; она злится. Она целенаправленно будет искать Стивена, потому что этот наивный человек, сам того не зная, стал преградой, энергетическим пятном между ней и Мэнди. Она хочет устранить помеху, чтобы восстановить свой идеальный, чистый алгоритм.

Я резко открыл глаза — внутри своего сознания, осознав масштаб и направленность угрозы. Время на размышления закончилось.

Стивен, конечно, очень забавен в своей юношеской ревности, но я не мог допустить, чтобы он пострадал. Как бы иронично я не относился к нему, я не мог не признать его чистоты и преданности Мэнди. Это было почти... достойно уважения.

"Ну вот, надо же," — прошептал я в тишине комнаты, мои губы изогнула тонкая, знакомая усмешка. "Снова я становлюсь спасителем. Вечно мне достается работа по защите тех, кто по всем канонам должен вызывать у меня раздражение."

Я сосредоточил всю свою волю. Энергия Потока, которую я использовал теперь потекла по другому руслу — для созидания, структурирования Хаоса в Щит. Я вплел в структуру его поля руны защиты, как краеугольные камни, множители прочности. Они не светились ослепительно, но пульсировали глубоким, матовым золотом, интегрируясь в саму суть щита. Это была не просто стена, это был смещённый в пространстве фрагмент стабильности, невидимый глазу, но вибрирующий от сдерживаемой силы под кончиками моих пальцев.

Напряжение в висках ослабло, уступив место холодному, трезвому удовлетворению. Опасность всё ещё висела в воздухе, но Стивен теперь был надёжно укрыт, вне досягаемости для нападения.

Я медленно, словно выныривая из густой воды, вернулся в своё тело, ощущая привычную тяжесть плоти после астрального полёта. Моя магия была чиста, защита установлена, но чувствовалось лёгкое истощение — плетение таких многослойных барьеров требовало концентрации и силы. Нужно было как можно скорее разобраться с источником опасности, а для этого необходимо полностью расшифровать заклинание.

Мэнди до сих пор ничего не знала. Она думала, что имеет дело с какой-то древней лингвистической головоломкой, с обычными фразами на мёртвом языке, который она так упорно пыталась расшифровать. Она не подозревала, что эти слова — не просто историческое наследие, а приговор, написанный языком, который сам по себе является магией.

Это должно положить конец всему: и Тени, и эгрегору, который её послал, и самой этой мерзкой, липкой опасности, преследующей мою Мэнди. Она думает, что ищет синонимы, а на самом деле ищет детонатор.

Нужно помочь ей в работе над последней строкой, над последним, самым сложным сегментом, который сопротивлялся всем её логическим схемам. Я уже видел, где находится загвоздка — похоже, это был не язык, а звук. Древний, вибрационный резонанс, который не поддавался обычной грамматике.

Возможно, моя магия, моё древнее происхождение, одновременная связь с языком первобытного холода и огня могут пригодиться? Вот где мы сможем сыграть. Мой разум, изощренный в обмане, и моя интуиция, заточенная тысячелетиями, должны были обеспечить тот недостающий "щелчок". Мы закончим эту расшифровку. Мы активируем этот "приговор". И когда Тень вернется, чтобы добить свою цель, её встретит не барьер, а полное, абсолютное аннигирование того, что её послало.

Я медленно прошёл обратно к спальне, стараясь не нарушить тишину. Открыл дверь, замер. Мэнди, освещенная бледным светом луны, спала, свернувшись калачиком, совершенно беззащитная и совершенно не подозревающая, что наивная любовь Стивена и моё яростное покровительство сегодня, возможно, спасли жизнь трём существам: ей, Стивену и, возможно, даже мне самому, потому что без моего Альва мне не за что было бы держаться.

Я лёг рядом, притянув её к себе, вдыхая запах её волос.

—Спи, милая, — прошептал я.

— Завтра мы попробуем разобраться с этим. И тогда всё, что будет между тобой и миром, это только я. Никаких теней. Только мы.

Тень слишком близко подобралась к Мэнди, её когти едва не сомкнулись на ней. Я не мог позволить этому случиться снова. Конечно, и кулон Улля, и энергетика любви Стивена, и моя защитная магия все это удержало Тель от нападения. Но я не мог так рисковать Мэнди, ведь неизвестно, чем завершится следующая атака. Эгрегор должен быть уничтожен. Я должен быть уверен, что эти слова будут расшифрованы и произнесены как можно скорее.

—Итак, на чем ты остановилась? — я перевел взгляд с окна, за которым сгущались зимние сумерки на экран ноутбука Мэнди. Мой земной образ, Райан была безупречно расслаблен, но внутри меня все было натянуто, как тетива.

— Ты говорила, осталось пять или шесть самых сложных слов?

Мэнди с энтузиазмом закивала, ее светлые локоны качнулись.

—Да! И они совершенно не поддаются. Вот, смотри, — Она прказала пальцем на записи глифов, выведенных в блокноте и на такие же записи, оцифрованные на мониторе.

—Они принадлежат языку Эланов, и я уже перепробовала все, используя индоевропейские корни, от греческого до древнегерманского, но... ничего. Будто они не отсюда, не из этого мира лингвистики. Конечно, это исследование не имеет значения для моей учебы, это именно моя инициатива. Но так интересно узнать, правильно ли я двигаюсь в понимании этого языка...

Я наклонился ближе, намеренно вдыхая запах ее шампуня, тюльпанов, печенья, которое она приготовила утром — запах человеческой жизни, которую я пытался спасти, как самую большую ценность. Внутри меня все похолодело от предвкушения и беспокойства, сплетаясь в острый узел в груди. Это слова заклятия. Последние, которые запустят механизм уничтожения того, что охотится за ней. Это не просто древний язык, моя дорогая. Это язык силы. Слова, которые были записаны в костях миров.

—Мэнди, ты мыслишь... слишком прямолинейно, — я погладил ее по волосам, и она на секунду зажмурилась от удовольствия.

— Ты смотришь на слова с точки зрения лингвистики и семантики человеческого мира, с точки зрения индоевропейской семьи языков. А что если этот язык старше? Что если он лежит в основе того, что ты считаешь древнейшим?

Я почувствовал, как она напряглась, ее брови нахмурились.

—Ты о чем?

—Я говорю о том, чтобы пойти дальше. Глубже, чем твои университетские учебники, исследования ... скажем так, до самых первых народов. Тех, кто говорил до того, как люди разделились на континентах. Если бы ты смотрела на них как на формулу, а не как на слова, что бы ты увидела?

Я немного отодвинулся от ноутбука,чтобы дать ей пространство.

—Попробуй взглянуть на них с точки зрения... вибрации. Не значения, а звука, который должен быть произнесен.

Мэнди задумалась.

—Ты о прото-мировом языковом фонде? О гипотезе, что все языки произошли от одного, который был... ну, почти как математическая формула? Это же на грани с космической лингвистикой, Райан, почти псевдонаука!

Я усмехнулся, касаясь её руки, ища успокаивающего контакта.

—Почти. Но вспомни статьи профессора Варбурга, которые я тебе показывал. Он предполагал, что самые древние слоговые структуры были вибрационными приказами, а не описанием. Я просто предлагаю взглянуть на эти глифы как на графическое представление звука, который должен был выбить этот приказ. Как будто ты смотришь на осциллограмму, а не на слово. Это то, что всплыло, когда я работал над своим игровым миром... там много выдуманных древних языков, приходится читать всякую чушь, чтобы сделать их убедительными. И я подумал, вдруг это сработает для твоей головоломки.

Мэнди всматривалась в экран, обдумывая мои слова. Я знал, что мы почти у цели. Моя помощь — легкий толчок в нужную сторону, основанный на тысячелетиях знакомства с такими "древними" языками, которые для меня были всего лишь детским лепетом первых смертных.

Она вернулась к глифам.

—Хорошо... хорошо, я вижу твою логику. Если это не "Имя", а "Звук", который даёт импульс, приказ к действию...

Она попробовала несколько комбинаций глифов, сосредоточенно шепча их.

—Ох, Райан, кажется, у меня получается! Конечно, немного странно, выходит вроде бы: изгнать, запечатать... В этом есть что-то от шумерского, но в то же время оно резонирует с... чем-то. Я не знаю! Но оно подходит!

* * *

...Мэнди потянулась и легла рядом со мной на диван, прислонившись головой к моему плечу. Я обнял её. Я не чувствовал усталости, но чувствовал ограничение своей магии — неготовность самого языка дать нам следующую часть заклятия. Когда я дал Мэнди эту подсказку, я тоже сосредоточился на глифах, пропуская их вибрацию через свою собственное сознание, пытаясь "прочитать" формулу напрямую. И тут я наткнулся на ледяную стену.Невозможно.Это заклятие. Оно не просто ожидает активации; похоже, оно сопротивляется. Возможно, я ощутил противодействие не самой структуры заклятия, а эгрегора, пытавшегося запечатать значение последних, самых главных слов?

Даже для меня, Асгардского Трикстера, было проблематично пытаться взломать эту защиту быстро.Я почувствовал, как меня клонит в сон,сила эгрегора оказалась активно сопротивляющейся — словно магический барьер, сотканный из чистой инертности и направленной воли. Каждый виток моей магии, каждая тонкая ментальная нить, которую я пытался внедрить в структуру защиты, встречала упругое, ответное давление. Сопротивление барьера эгрегора действовало как низкочастотный шум в моем разуме, постепенно стирая остроту моего сосредоточения. Я задремал, совершенно спокойный, чувствуя ровное дыхание Мэнди рядом. Она была под моей защитой. Ещё немного усилий, и мы откроем последнюю дверь в расшифровке заклятия.

* * *

Я сорвался со сна. Не проснулся, а был выброшен из краткого забвения. Это был не тревожный звонок и не дурной сон. Это был холодный удар первозданного льда прямо в центр моей Асагардской искры, чистый, парализующий испуг, словно в мою грудь вонзили и провернули древнюю йотунскую иглу. Знак Хель! То, о чём она говорила, её подарок, сигнал опасности. Моя боль была физической, но источник ее был магическим. Это был немой вопль силы, которую Я, Локи, плел вокруг Мэнди — резкий, металлический звон на грани разрушения. Моя защита трещала, и аура кулона Улля тоже не выдерживала, я чувствовал это со всей ужасающей ясностью.

Я резко сел. Мои глаза искали Мэнди в комнате, но её не было рядом. Вышла? Сама? Черт, только не это!

—Мэнди? — позвал я. Голос звучал сухо, как песок.

Я бросился в коридор, в ванную, на кухню. Нет. Подбежал к лестнице, ведущей на второй этаж

—Мэнди!!

Затем догадался схватить лежащий на кухонном столе телефон. Так и есть, она оставила сообщение:

"Ушла в тот маленький магазинчик за углом. Не стала будить, ты так мило спал! Скоро буду. Люблю. М."

Обжигающий, ледяной поток паники захлестнул меня. Она одна, и Тень рядом! В этот самый момент Я почувствовал это: не просто брешь, а абсолютный прорыв в защите. Я набрал ее номер, пальцы дрожали от избытка пробудившейся, сдерживаемой силы. Гудок, гудок... Давай, детка, отвечай!

Паралельно я пытался увидеть Мэнди в своём ментальном поле зрения, но от сильного волнения картинка сбивалась.

—Привет, Райан! Ты уже проснулся?— Ее голос был слишком легким, слишком человеческим, но сквозь его беззаботность я уловил — как охотник улавливает запах зверя — вязкий, нездоровый, приторный шепот. Приближение Тени.

—Где ты?! Беги скорее домой!! — Мой голос разорвал тишину квартиры.

—Ого, ты что, проголодался? —

Мэнди беззаботно рассмеялась.

—Момент, сейчас оплачу товар и прийду.

—Немедленно, Мэнди! Сейчас же!

Я выпустил трубку. Не бросил — выпустил, словно она обожгла мне руку. Не было времени на лифт или лестницу. Моя интуиция кричала. Воздух вокруг меня искривился, зашипел, наполнился озоном и ледяным дыханием. Секунда. Не больше. Секунда, чтобы прорвать плотину и прикоснуться к древней, морозной Силе, что была одной их частей моего истинного Я. Холод изначальной, бесформенной бездны, холодной как Гиннунгагап, хлынул через мои вены, не просто плавя — разрывая человеческий образ. Это был не чужой холод, но мой собственный, глубокий, йотунский. В зеркальном отражении промелькнуло не лицо, а калейдоскоп распадающейся реальности: высокий, змеящийся силуэт, обрамленный изумрудом и золотистым, жидким, переливающимся светом магии.

Мои волосы вспыхнули огненно-рыжим нимбом, а глаза стали двумя колодцами зеленого, обманчивого пламени. Мир вывернулся. Не было движения, не было полета. Только резкий, ослепляющий провал в реальности, болезненный и мгновенный, как удар кузнечного молота, который перековывает сталь. Это был не портал, а разрыв в ткани бытия, созданный чистой, концентрированной волей. В следующую секунду я возник в арках между домами, в трех метрах от Мэнди.

Она уже вышла из магазинчика и стояла у витрины, держа в руках пакет, а над ней парила Тень. Не аморфное пятно из ее снов. Это была концентрированная, пульсирующая воронка агрессивной тьмы. Она была настолько плотной, что активно поглощала свет, делая асфальт под собой чернее угля. Она не имела глаз, но я знал, что она видит и сейчас нападёт.

—Мэнди, БЕГИ! — Мой голос был холодным, яростным рыком, от которого в витринах магазинов дрогнуло стекло.

Она обернулась. Её глаза расширились. Не от ужаса перед Тенью, потому что она ещё не видела её физически, а от шока при виде меня. Мой человеческий облик не устоял: ледяные, резкие линии йотуна бились под тонкой, тающей кожей Райана, и это зрелище было слишком тяжёлым и пугающим для человеческого разума.

—Райан?! Что... что с тобой?

Райан?! Что... что с тобой?

Голос Мэнди — тонкий, человеческий, полный испуга, дрожал в тишине, которая грозила сейчас расколоться под натиском Тени. Это был не вопрос, это был крик разума Мэнди, не способного вместить увиденное. Я, Локи, стоял перед ней. Мой облик трещал, как зеркало, в которое врезалась пуля. Она видела во мне черты Райана: ту же форму скул, знакомый овал лица, но всё остальное было ей незнакомо, пугающе. Мой силуэт вытянулся, а волосы пульсировали рыжим огнём. Изумрудный свет, исходящий от меня, не согревал, он был холоден, как металл. Но она всё ещё не видела главную опасность.

— Беги, Мэнди! Сейчас же! — Мой голос был резким, как удар хлыста, без следа ласки или мягкости, которую она знала. Я должен был вырвать её из оцепенения.

— Домой! В квартиру! Ты там будешь в безопасности!

Мои глаза были прикованы к пространству над ней. Тень, до сих пор невидимая для человеческих глаз, вилась и пульсировала, выбирая момент для атаки. Моя защита, которая удерживала Мэнди от восприятия Тени, держалась на волоске, но стоило ей прикоснуться к ней — и реальность для Мэнди исчезла бы.

Мэнди сделала шаг назад, прижимая пакет к груди, как щит.

— Я... не понимаю. Что происходит? Я не уйду! — В её глазах плескался ужас, но за ним я увидел проблеск того упрямого, любящего света, который всегда сводил меня с ума. Она не могла оставить меня, Райана, даже если я превратился в нечто, неподдающееся никакому логическому определению.

Я хотел крикнуть, приказать ей уйти, заставить, но не успел. Моя магия уже не выдерживала. Треск. Звук был похож на разрыв плотной, промасленной ткани. Тень издала беззвучный, но вибрирующий вопль торжества. Она прорвалась через мой последний барьер. Всё изменилось. Арка между домами, витрина магазинчика, асфальт под ногами — всё это исчезло. Реальность свернулась, как лист бумаги, и была отброшена.

Мы оказались в нигде: в сером, безликом пространстве, прошитом сияющими, ледяными нитями, похожими на трещины в льду. Это была ментальная, магическая арена — пространство, очищенное от Мидгардских законов, созданное эгрегором Эланов для охоты Тени. Мэнди упала на колени, закрывая голову руками.

— Боже! — Её голос прерывался от ужаса. Теперь она видела. Тень парила над ней. Для меня, Локи, это была концентрация злобы, но для Мэнди это был абсолютный ужас: вихрь черной, вязкой смолы, которая поглощала даже свет моего изумрудного сияния. Она не просто выглядела жутко; она пахла смертью и забвением.

Я бросился вперёд, оттолкнув Мэнди в сторону, чтобы она была вне досягаемости, и подставил себя под удар.

— Убирайся! — Я буквально вытолкнул Тень из пространства, окружающего Мэнди, и в следующее мгновение на меня обрушилась стена мощной, слепой силы. Это не был удар — это был толчок самой реальности, волна концентрированной энергии, удар, который для обычного человека был бы равносилен столкновению с многотонным грузовиком на полной скорости. Воздух вышел из лёгких со свистящим, жалким звуком, мышцы напряглись до предела, мир взорвался болью и белым шумом. На короткий миг я ощутил, как каждая клетка моего тела протестующе заныла под этой чудовищной тяжестью, но я устоял на ногах.

Я призвал свою изначальную силу. Холод Гиннунгагап, морозный гнев, который когда-то сформировал миры, хлынул из меня. Мой облик завершился: кожа стала бледной, почти синей, а линии йотуна стали резкими, угловатыми, словно выточенными изо льда. Я не произносил заклинания. Я был заклинанием. Ледяные, огромные шипы, острые, как иглы, вырвались из земли, мгновенно замораживая воздух. Они вонзились в Тень.Шипение. Тьма отпрянула на секунду, но лед не удержал её. Энергия Тени была слишком грязной, слишком горячей в своей негативности. Она просто испарила лёд вокруг себя, но отступила на несколько шагов.

Тень, словно сгусток абсолютного Ничто, снова собралась, ее аморфная форма на мгновение стала острее, концентрируя мрак. Она нанесла ответный удар пульсирующая волна чистого отчаяния и забвения, направленная прямо в моё сознание. Боль была невыносимой, хуже любого физического увечья. Я почувствовал, как мой разум, обычно стойкий и изворотливый, пытается сломаться, расколоться под натиском ментального яда. Старые, забытые страхи и обиды, которые я прятал за маской цинизма и гордыни, хлынули наружу, как гной из вскрытой раны: тяжёлый, осуждающий взгляд Одина; насмешливая сила Тора; одиночество в Мидгарде; вечное бремя моей роли Лжеца... и самое страшное — вина и боль от потери Сигюн. Образ её последних минут вспыхнул с обжигающей ясностью. Её глаза — полные беспредельной, чистой любви и последнего, прощающего взгляда, когда она сделала свою жертву. Этот образ был не просто воспоминанием; он был раскалённым клеймом на моей душе. И тут же, в самую глубину моего существа, вонзился укол ледяной иглы — голос. Не чужой, а мой собственный, искажённый и полный ненависти:

"Ничтожество! Ты слышишь? НИЧТОЖЕСТВО! Ты — шут, жалкий, кривляющийся лжец. Ты ничего, ничего не смог сделать, чтобы помочь ей! Она умерла, чтобы ты жил. И ты использовал её смерть как ещё один повод для самосожаления! И что теперь? Этой смертной тоже не поможешь! Ты проваливаешь всё, что хоть немного для тебя важно. Твоя судьба — смотреть, как они умирают из-за твоей никчёмности!"

—Нет...— Я застонал, с хрипом отшатнулся. С моих губ брызнула кровь, обжигая ледяную кожу, оставляя темный след на одежде. Тень пробила мою защиту, не только магическую, но и ментальную, и нанесла мне настоящую рану, которая сейчас горела адским пламенем.

Я рухнул на одно колено, сжимая грудь, в тщетной попытке удержать ускользающую жизненную энергию. Моя сила Ледяных Йотунов иссякла, сведена к холодному пеплу. Мой разум был вязким, магия отзывалась лишь слабым покалыванием. Я видел, как Тень, ощущая полную победу, торжествующе поплыла ко мне, ее силуэт искажался от предвкушения.

— Райан! Беги!

Этот крик Мэнди пронзил пелену боли и отчаяния. Она поднялась с земли, ее шаги были неуверенными, но решительными. Она видела меня, рухнувшего, раненого, видела нависшую над нами Тень. И, несмотря на ужас в ее глазах, она бежала ко мне.

Чёрт. Чёрт, она бежит ко мне! Она не должна была этого делать. Моя слабость сейчас делала её идеальной мишенью.

— Назад, Мэнди! — Мой голос, хриплый и сорванный, был полон животного страха за нее.

Но Мэнди не слушала. Она была уже слишком близко. В следующий миг Тень, видя долгожданную жертву, резко метнулась в ее сторону. Мэнди подбежала ко мне, почти коснулась моего плеча и в этот момент получила удар от Тени по касательной. Это был не прицельный, но все же сокрушительный удар волной чистого негатива.

Я успел резко выбросить вперед руку, перехватывая основную силу атаки, забирая то, что должно было уничтожить Мэнди. Она была отброшена волной в сторону, как сломанная кукла, и, ударившись о ледяную землю, мгновенно потеряла сознание.

В этот момент её чистый, неэгоистичный страх за меня, её любовь, которую я так тщательно оберегал, и которая всегда была моей слабостью, превратилась в мою абсолютную силу, заглушая мучения от разрывающего сердце чувства вины. Мэнди видела Тень, чудовище, и не бросила меня. Она видела мою трансформацию, непонятную и пугающую, но я оставался для неё всё тем же Райаном. И я, по её пониманию, нуждался в её помощи.

Я почувствовал, как что-то древнее, яростное и запретное пробудилось внутри. Лед и Огонь были наследием моих родителей. Красное, бурлящее, хаотичное пламя вырвалось из меня, сжигая остатки йотунского холода. Мой облик изменился в третий раз: я стал выше, тоньше, и моё тело стало излучать жар. Мои глаза горели золотым, яростным светом. Это был огонь, который сжигает миры, чистый гнев. Я нанёс удар, который должен был разорвать Тень на куски, сжечь её до уровня атомов. Раздался яростный рык Тени, она была задета. Пламя безжалостно жгло её. Она отпрянула в агонии, но её мощь, питаемая эгрегором, была грубой и неистовой. Она собрала последние силы для последнего, решающего удара, направленного не на меня, а на источник моей силы — на Мэнди. Я видел это. Я понимал, что не успею перехватить. Я был измотан. Тень взревела, и этот звук стал физическим ударом. Она не стала тратить остатки сил на меня, но отбросила меня прочь как досадное препятствие. Удар был направлен не силой, а самой сутью — чистым, первобытным отторжением.

Я полетел, врезавшись в что-то твёрдое и неподвижное. В человеческой реальности это, скорее всего, была кирпичная арка, ведущая к нашему двору или, возможно, массивная стена одного из магазинов.Но на тонком плане, в той метафизической изнанке, которую мы создали битвой, это было нечто другое — стена самой пустоты, край реальности, сгусток небытия.

Воздух выбило из лёгких. Я буквально задыхался, пытаясь вдохнуть не кислород, а чистую магию, чтобы восстановиться. Каждое ребро горело тупой болью, и даже мой облик Пламени померк, став лишь тлеющими углями. Тень, казалось, специально закрепила меня там, пригвоздила меня к этому краю существования, чтобы я не мог вмешаться.

Я увидел, как она нависла над Мэнди, готовая поглотить её. Я попытался пошевелиться, но меня сковывала не физическая сила, а абсолютное отсутствие воли в этом "месте пустоты".

— НЕТ! — Мой крик был полон отчаяния не из-за боли, а из-за всепоглощающего страха за жизнь Мэнди. Я стиснул зубы, боль пронзала каждое нервное окончание, иссушающий поединок забрал почти всю мою магическую мощь, а мерзкое, холодное присутствие Тени вытягивало последние остатки силы. Я видел, как Тьма окутывает Мэнди, как тонкие, скользкие щупальца уже тянутся к её горлу. Времени не было.

—Нет... — прошипел я одними губами, чувствуя, как сердцебиение учащается, и на секунду закрыл глаза, погружаясь в агонию последних резервов. Сейчас я не искал силы обмана или иллюзии, я искал чистую, разрушительную ярость. Из глубин моей души, из самого ядра божественной сущности, я стал вытягивать последние искры пламени, сквозь мои дрожащие ладони начали пробиваться языки зелёного и золотого огня. Сначала слабые, они быстро разгорались, превращаясь в неистовое, шипящее пламя. Вены на руках вздулись от напряжения, тело кричало от перегрузки, пламя обернулось вокруг моих предплечий, сливаясь в единый, сфокусированный снаряд.

С яростным криком, походившим больше на рычание, я выбросил обе руки вперёд, и огненный удар с рёвом вырвался из моих ладоней — шар слепящего, раскалённого добела пламени, несущий в себе всю боль, всю ненависть и всю мою отчаянную решимость. Он ударил не в тело, а в сущность Тени, в сгусток мрака, который уже почти сомкнулся над Мэнди.

Раздался звук, похожий на шипение воды, попавшей на раскалённый металл, смешанный с пронзительным, нечеловеческим визгом. Пламя мгновенно отвоевало пространство вокруг Мэнди, заставляя Тень отшатнуться. Тьма не могла выдержать чистого пламени.

Сгусток мрака замер на секунду, его расплывчатые контуры стали более чёткими от ярости. Тень, получившая этот отвлекающий и болезненный удар, раздражённо отвернулась от своей лёгкой добычи. Её мертвенное, пугающее лицо медленно повернулось ко мне.

И в этот самый критический момент, произошло нечто. Раскол. Не просто треск, а разрыв всего, что нас окружало. Пространство, которое создала Тень, разорвалось с оглушительным звуком. ГРОМ. Оглушительный, неистовый, чистый Гром, который не мог принадлежать Мидгарду. Ослепительная, синяя, электрическая вспышка. Я почувствовал прилив энергии и озона.Мьёльнир — молот, сделанный из мерцания звёзд, — ворвался в нашу метафизическую реальность и со всей яростью обрушился на Тень, которая, несмотря на свою призрачную природу, не могла игнорировать чистую, неудержимую силу удара.

Изумрудно-сапфировое свечение Мьёльнира, сконцентрированное в одном чудовищном импульсе, не убило её — она была нематериальной субстанцией, обречённой на вечное блуждание, — но пронзило насквозь, оставив разрыв в её эфирной структуре, который невозможно было быстро залатать.

Тень взвизгнула — не просто звук, а настоящий, физический вопль боли, который, казалось, заморозил сам воздух вокруг. Её силуэт замерцал, исказился, словно стекло под невыносимым давлением, и затем была разорвана на клочья, как облако дыма, которое внезапно подхватил и унёс яростный ураган, оставив после себя лишь слабый, едкий запах озона и пепла. Она отступила, исчезла в пространстве, неспособная выдержать такой прямой урон.

В этот момент, когда последний призрак Тени растаял, над полем боя возник Тор. Его плащ цвета запекшейся крови развевался за спиной, словно знамя битвы, которое отказывается опускаться. Глаза горели чистой, обжигающей яростью. Он увидел сцену, и его поза, полная готовности к бою, мгновенно сменилась глубочайшим изумлением, смешанным если не со страхом, то уж точно с явным непониманием. В поле его зрения попали энергетические остатки Тени, теперь рассеянные и беспомощные. Но больше всего его поразило другое: он видел меня, Локи — его брата, стоящего прямо, но испепеленного, моё огненное обличье было истерзано и измождено, а сам я, казалось, находился на самой границе между бытием и небытием, держась лишь силой воли.

А затем Тор увидел Мэнди. Она лежала в трёх метрах от эпицентра, совершенно безмолвная, неподвижная, её тело казалось хрупкой фарфоровой куклой, выброшенной штормом на сушу, светлые, почти белые локоны разметались, наполовину закрывая её лицо.

—Что ты натворил на этот раз, брат? — Тор повернулся ко мне, его голос был низким, вибрирующим, как раскат грома, проходящий сквозь кости, и в этой мощи звучали тревога и беспокойство вместо привычного раздражения.

От лица Тора

—Что случилось, Локи? Какое древнее зло ты пробудил в своих играх?! — мой голос, ещё низкий, но уже обретший стальную ярость, был обращён к невидимому противнику, с которым боролся мой брат. Я не знал деталей, но мне было достаточно того, что Локи в опасности. Я почувствовал это там, в Асгарде: волны невыносимо сильной энергии дошли до меня, сколыхнув пространство, и я вдруг увидел Локи, окружённого тьмой. И я поспешил на помощь.

Я не знал, что предшествовало произошедшему, но острая мысль пронзила меня: Локи в опасности. Осознание этого было резким, как удар молнии, в самую душу. Это не было криком или зовом, это было нарушение гармонии всего сущего, эхо которого прокатилось по Девяти Мирам и ударило прямо в меня. В тот самый миг, когда Локи оказался на грани, волны невыносимо сильной, чуждой мне энергии прорвались сквозь пространство. Я стоял во дворе Вальгаллы, и вдруг мир вокруг дрогнул, как натянутая струна, которую резко оборвали.

Я почувствовал жар и холод одновременно: леденящее отчаяние, окружившее Локи, смешалось с чудовищной, обжигающей силой, принадлежащей Тьме. Этот темный резонанс сколыхнул эфир между мирами, и сила Одина во мне, вечно связанная с младшим братом, отозвалась пронзительной болью.Закрыв глаза, я увидел. Это было не просто знание, а вспышка чужого страдания, наложенная на моё зрение: Локи, окружённый клубящейся, живой тьмой, которая не просто угрожала ему, но душила его магию и само его существование. Его обычно насмешливое лицо было искажено, но не страхом смерти, а отчаяннным желанием бороться и победить.

Это был императивный, не терпящий промедления зов крови. Не как принц или воин, а как брат, яростно привязанный к своему вечно проблемному, но незаменимому спутнику, я поспешил на помощь.

Мьёльнир сам загудел в моей руке, наливаясь чистой, рвущейся вперёд силой, миры ждали, пока я разнесу преграду между нами.

Сначала я искал глазами следы того существа, в которое метнул свой Мьёльнир, но увидел то, что заставило мой гнев стихнуть, сменившись оцепенением. Девушка, хрупкая, как цветок лилии, лежала без сознания, а в нескольких метрах от неё, прислонившись к невидимой в метафизической реальности опоре, стоял Локи. Его одежда была изодрана, по лицу стекала тонкая струйка крови, он держался за рёбра. В глазах его плескалась дикая, истерзанная усталость.

Он, с трудом подняв голову и встретившись со мной взглядом, выдохнул, и это прозвучало как шипение:

—Не твое дело, брат. Спасибо за... помощь, и ты можешь идти.

Он попытался вложить в эти слова всё своё обычное ехидство, но у него ничего не получилось. Сейчас это был не Бог Лжи, это был израненный воин, пытающийся защитить то, что ему дорого. Кажется, он отчаянно не хотел, чтобы я видел его слабость, а тем более — причину этой слабости.

Я замер. Бывало, я видел Локи раненым, проигравшим, но никогда ещё не видел его таким истощённым и напуганным из-за кого-то другого. Мой брат, который всегда сражался за трон или за свои интересы, выглядел так, будто отдал последние силы. Это было ново, непонятно и глубоко тревожно. Я медленно повернул голову к лежащей девушке, понимая, что именно её защищал так яростно мой брат.

—Кто она?

Локи отвернулся, стараясь скрыть мгновенное выражение боли и нежности, промелькнувшее в его глазах. Он сжал кулак и ответил, кратко, жёстко, но с дрожью, которую я услышал:

—Она моя.

Я, мгновенно отбросив все вопросы о магии, злодеях и мотивах, понял только одно: им нужна помощь. Не раздумывая и не произнося больше ни слова, я подошёл к девушке, медленно наклонился, мои огромные руки медленно, словно боясь причинить боль, скользнули под её тело. Я поднял её, как пушинку — она реально ничего не весила.

Локи, увидев это, вскинулся, забыв о своей боли.

—Оставь её! Я... я сам понесу! — он шагнул ко мне, но тут же застонал, пошатнувшись.

Я даже не взглянул на него. Мой взгляд был сосредоточен на бледном лице девушки. Я лишь спокойно, властно и без прежнего раздражения, но с непоколебимой решимостью возразил:

—Ты слишком измотан. Говори, куда нам идти.

Звук затихающего магического разряда сменился знакомым и успокаивающим гулом мегаполиса: резким сигналом такси, сиреной полиции где-то вдали. Магия битвы с тем враждебным существом рассеялась, и вместо метафизического мира снова появились знакомые, узнаваемые очертания города. Вместо изломанных линий и ледяных трещин — яркий свет вечерних неоновых вывесок, снег, лежащий на тротуаре, отдалённые звуки автомобилей. Реальность окончательно вернулась.

Локи, кривясь от боли, кивнул в направлении арки между высокими домами, метрах в двухсот от нас.

—Туда... тут близко...

В коридорах пентхауса, куда мы вошли, царила тишина и сдержанная роскошь. Магии моего брата, измотанного тяжёлым сражением, сейчас хватило лишь на то, чтобы сделать нас троих невидимыми для консьержа и жильцов дома. А то, пожалуй, моя массивная фигура, девушка на моих руках без сознания, и потрепанный вид моего брата вызвали бы ненужные вопросы.

Мой взгляд скользил по обстановке этого человеческого жилища, каждая деталь здесь была выверена: низкие, широкие диваны из кремовой кожи, расположенные в нишах, казались скульптурами; редкие произведения современного искусства, абстрактные и холодные, висели на стенах, не отвлекая внимания от главного — сдержанной роскоши пространства.Выйдя из лифта мы прошли по длинному коридору, который тянулся, как бесконечная галерея. Наконец, мы остановились перед дверью: тяжелая, внушительная конструкция из тёмного, почти черного дерева, инкрустированная тонкими, едва заметными бронзовыми прожилками, напоминающими саламандр. За ней был его мир.

—Сюда, — тихо произнес Локи, открывая дверь.

Я шагнул за ним, осторожно перенося девушку через порог. Честно, я ожидал увидеть хаос или, в лучшем случае, стерильную холодность. Но обнаружил нечто совершенно иное: неожиданный порядок, мягкость и уют.

Пентхаус, несмотря на свои панорамные окна во всю стену и безупречный минимализм (доминировали тёмное дерево, стекло и металл), дышал уютом, созданным явно женской рукой. Гостиная, откуда открывался сногсшибательный вид на сверкающий вечерний город, была на удивление живой. В воздухе, помимо тонких цветочных духов, витал чуть заметный, приятный запах кофе. На стекляном столике лежала книга с закладкой, а рядом с ней — небольшой, керамический сувенир в виде зеленой рогатой шлем-маски. На стене, напротив дивана, висел коллаж из фотографий, на которых девушка и Локи расслаблено улыбались — редкий, бесценный снимок для того, кто привык видеть Локи только в гневе или с ухмылкой. Это было... убежище, явно обжитое не только моим братом, но и ею.

Я осторожно положил девушку на широкий, кожаный диван. Локи мгновенно подошёл, его дыхание было прерывистым.

—Уйди, Тор, — его голос, наконец, обрёл прежнюю силу, но звучал глухо.

— Ты сделал своё дело. Теперь уходи. Я... я справлюсь.

Я стоял в центре роскошной гостиной, держа в руках свой Мьёльнир, и смотрел, как мой брат, Бог Коварства, обычно холодный и отстранённый, прикасается к бледной щеке девушки с такой очевидной, обезоруживающей заботой. Его растрёпанный вид, засохшая кровь на лице и одежде и эта кричащая нежность, это разрывало привычную картину вмего, что я знал о моем брате.

Я не ушёл. Мой брат, Бог Лжи и Коварства, в этот момент был самым уязвимым существом во всех Девяти Мирах. Его слова "Уйди, Тор" были лишь ширмой — последней, отчаянной попыткой сохранить свою гордость и не показать мне, насколько глубоко ему небезразлична эта девушка. Я не мог уйти. Не сейчас.

Я проигнорировал его слова. Вместо того чтобы выйти, я сделал шаг вперёд, прислонил Мьёльнир к стене и опустился на одно колено рядом с диваном.

—Локи, ты едва держишься на ногах, — мой голос был теперь тихим, но не терпящим возражений.

— Да и девушке нужна помощь. Сейчас у тебя не хватит своих сил для восстановления, а у меня их много. Давай я помогу.

Локи вздрогнул, видно, что каждое слово било по его гордости, но одновременно проникало в глубины его беспокойного разума. "Не хватит своих сил". Это звучало как приговор, но он видел правду. На его лбу выступил пот, а тонкие руны, которые он пытался наложить, чтобы передать девушке энергию исцеления, гасли, не успев зажечься. Локи был истощен. Он поднял на меня взгляд. Признать слабость. Это было невыносимо, но...

Его взгляд снова скользнул к девушке. К ее неподвижному, бледному лицу.

— Хорошо... — выдавил Локи, и этот один вздох содержал в себе всю его борьбу. Он с трудом подавил дрожь, которая пробежала по его телу.

— Она... такая холодная, и не приходит в сознание... — в его голосе была неприкрытая тревога.

—Да, — кивнул я.

— Я почувствовал это, когда нёс её, руки и лоб просто ледяные. Ничего, мы это исправим. Дай мне это... одеяло.

Я аккуратно накрыл её до плеч тёмно-красным бархатным покрывалом. Завершив это простое, но бережное действие, я выпрямился, и мой взгляд, полный мягкой, неожиданной нежности, скользнул с лица девушки на Локи. На моих губах мелькнула слабая, почти мимолетная, но искренняя улыбка — тихий отблеск тепла, предназначенный только брату.

—Как её зовут? — тихо, почти шепотом, спросил я.

Локи вздрогнул, его глаза, полные тревоги и удивления от моей непривычно мягкой реакции, встретили мой взгляд. В них не было насмешки, только уязвимая, острая потребность в защите, которую я, Громовержец, наконец-то был готов обеспечить.

—Мэнди, Аманда... — медленно произнёс он, и в его голосе звучала нежность.

—Мэнди... — поторил я, осторожно касаясь ладонью головы девушки.

В этот момент моя божественная сила стала не оружием, а целительным потоком. Сквозь мои пальцы, приложенные к её вискам, струилось золотистое сияние — чистая, концентрированная энергия Грома и Жизни. Это была не просто сила молнии, а суть Асгарда, пропитанная мощью стихии неба. Сияние, мягкое, но непреклонное, проникало в её тело словно теплый, густой нектар. Оно прокладывало путь сквозь её измученные нервы и ослабленную магией плоть, прогоняя остатки тёмной энергии— липкие, серые тени, оставленные тварью, с которой дрался мой брат. Я чувствовал, как с каждой секундой жизненная сила Мэнди откликается на мои действия, словно разряженный аккумулятор, подключённый к источнику безграничной мощи.

—Всё хорошо, брат, — Я повернулся к Локи, внимательно наблюдавшим за состоянием девушки.

— Она испытала воздействие того существа, с которым ты дрался. Ей нужен сон. Угрозы жизни нет. Я дал ей свою энергию. Ты же знаешь, как действует Гром — он не просто бьет, он очищает и наполняет. Через пару часов отдыха она будет в полном порядке.

А теперь ты. У тебя явно сломано пару рёбер.

Уже не сопротивляясь, Локи тяжело опустился на кресло, стоящее рядом с диваном. Его лицо было пепельным от боли, но в глубине зелёных глаз я увидел нечто, похожее на облегчение. Я подошёл к нему, осторожно взял его за руку и без лишних слов, как делал много раз в детстве, принялся лечить брата: через мои пальцы потекла ещё одна, более сосредоточенная волна исцеляющей силы Асгарда, обволакивая его тело, начиная осторожно сращивать сломанные кости и закрывать раны. Впервые за долгое время Локи позволял мне о нём позаботиться.

Я осознал, что в этой обжитой, тёплой нью-йоркской квартире, с видом на многомилионный город, Бог Коварства впервые за долгое время нашёл нечто более ценное, чем трон: хрупкую любовь, которую он готов был оберегать ценой своей жизни. И я, его брат, впервые за долгое время, был допущен в этот узкий круг, чтобы защищать их обоих.

Локи прикрыл глаза, видно было, что боль оставляет его измученное тело. Я тихо отошел к окну, из которого открывался потрясающий вид на мерцающий, неугомонный город, который, казалось, никогда не спит. Я увидел на подоконнике маленький вазон с сиреневой орхидеей — нежное пятно тепла в царстве стекла и металла. Я, Тор Одинсон, Громовержец, внезапно почувствовал себя здесь... уместным. Этот дом, его атмосфера, запах — все говорило о тихом, надежном месте, созданном не для бога, а для человека. Убежище, в котором мой брат нашел свой покой.

Я вернулся к дивану, на который переместился Локи. Он дремал, прислонившись к спинке, оберегая Мэнди в бессознательном состоянии.Я снова посмотрел на девушку. Она была такой хрупкой и маленькой, что выглядела почти нереальной на фоне темной кожи дивана. Красное бархатное одеяло, которое я ей дал, слегка сползло.

Я осторожно наклонился, и моей огромной ладони потребовалась вся моя острожность, чтобы аккуратно приподнять край покрывала. Мои пальцы, обычно привыкшие держать Мьёльнир, бережно укрыли ее, подтягивая одеяло под подбородок. Я взглянул на Локи, который, несмотря на сон, чувствовал каждое мое движение, и его ресницы дрогнули.

Наши взгляды встретились. Глаза Локи, обычно полные насмешки и хитрости, были сейчас чисты, как лед, в них плескалась лишь сильная усталость и... благодарность. Без слов он принял мою помощь и мое присутствие.

Я, не отводя взгляда от брата, прошептал, глядя на ставшее более расслабленным лицо девушки:

—Такая красивая...

Локи закрыл глаза, с трудом сдерживая слабую, едва заметную улыбку, а затем, словно признавая что-то невероятно личное и хрупкое, еле слышно кивнул. Он промолчал, но его жест сказал мне всё.

Он доверился мне. Он делился со мной своей самой большой тайной и своей самой уязвимой частью. Впервые за долгое время мы были не враждующими богами, а просто братьями, охраняющими то, что стало для нас обоих бесценным. Уютное убежище в центре шумного Нью-Йорка

От лица Локи

Я так и остался сидеть возле спящей Мэнди, охраняя её сон. Волны магического исцеления Тора, мощные и обжигающе чистые, откатились, оставив за собой чувство физического восстановления, боль ушла, но моя ментальная измотанность казалась тяжелее любого Мьёльнира. Полумрак зимнего вечера, густой и свинцовый, окутал гостиную, делая блики уличных отблесков похожими на призраков. Я не включал свет, предпочитая эту обволакивающую, безопасную темноту.

На моем лице, которое вновь приняло знакомые, человеческие черты Райана, лежала печать не просто усталости, но и пережитого нечеловеческого ужаса. Тор, на удивление, проявил несвойственную ему тактичность и бесшумно покинул квартиру, оставив меня наедине с Мэнди. Он, кажется, понимал, что самое сложное испытание для меня только начинается. Я погрузился в полудрему и не знал, сколько прошло времени, когда тишину напушил едва слышный, прерывистый стон. Мэнди. Ее ресницы дрогнули, как крылья напуганной бабочки, и она медленно открыла глаза. Первое, что она увидела, — меня, ее Райана, склонившегося над ней. Мое лицо было необычайно бледным в сумеречном свете, но знакомым. И мои зелёные глаза. В них, я знал, горел не просто страх, а обнажённая, нескрываемая тревога.

— Райан?! — Первая мысль прозвучала как измученный, облегченный выдох. В ее голосе не было и тени страха, только неистовая, болезненная радость, которая ударила меня больнее любого клинка.

Мэнди резко, словно выброшенная волной, села на диване, полностью игнорируя остаточную слабость, и обняла меня с такой отчаянной силой, словно я был мираж, который вот-вот расстает. Ее объятие было трепетным, полным нежности и страха потери.

— Ты жив! — прошептала она, прижимаясь всем телом. Это был приговор.

— Малышка... как ты? — Я обнял ее в ответ, болезненно крепко, собственнически, но в то же время с нежностью которую я не мог контролировать. Я уткнулся носом в ее волосы, вдыхая знакомый, успокаивающий аромат, будто вдыхал саму жизнь. Мэнди осторожно, но решительно отстранилась. Ее взгляд был чист и ясен.

— Всё хорошо, немного слабость ещё... Но, Райан, что это было? Я видела что-то темное... какое-то создание... а ты? Что было с тобой?

Она подняла руку. Ее пальцы легко коснулись моего лица. Я ощутил, как это прикосновение стирает последние следы усталости и боли. Ее тепло было настоящей магией, которую не мог воспроизвести ни один чародей Асгарда.

— Я помню... Твои глаза... они светились... и ты был.... окружён каким-то огненным сиянием... — Мэнди замолчала, пытаясь собрать в уме разрозненные, невозможные воспоминания. В ее глазах плескался страх от пережитого, но он был второстепенен. Самым главным осознанием было то, что я жив, и что я не тот, кем она меня знала до этого дня. Она всматривалась в мои знакомые черты, пытаясь найти в них ответ, подтверждение или опровержение того, что ей пришлось увидеть. Вопрос повис в воздухе. Негромкий, но сотрясающий саму основу наших отношений:

— Кто ты, Райан?

Я почувствовал, как воздух вышел из моих лёгких. Все мое существо — Бог Лжи и Коварства, Трикстер, который лгал с момента своего рождения, — противилось этой простоте и честности. Но я не мог больше говорить неправду ей. Не после того, что мы пережили. Я сжал ее руку, мои зеленые глаза потемнели от решимости и мучительной тревоги.

— Мэнди... я должен тебе кое-что сказать...

Я ощущал, как дрожит ее запястье под моими пальцами. Ее глаза, такие чистые и полные непонимания, требовали ответа. Она видела часть моей сущности, ту, что я старательно прятал за образом человека. Впервые за долгое время я не ощущал ни силы, ни магии, только мучительную, человеческую уязвимость. Я отпустил ее руку, но тут же накрыл ее своей ладонью, не позволяя ей отстраниться. Эта комната, этот тихий полумрак пентхауса, стал ареной моего самого главного, самого страшного суда. Я должен был сказать это так, чтобы она поняла и, что самое важное, поверила. Я знал, что это может стоить мне всего, что я наконец-то обрёл на Земле.

"Истина — самое острое оружие. Но я не переживу, если потеряю её так же, как Сигюн. Я не смогу жить с этой виной дважды", — пронеслось в моем разуме, отравленном старыми ранами.

— Я... — Я запнулся. Это было непривычно, сложно, невозможно. Я, который жонглировал словами с грацией опытного фокусника, сейчас понимал, что язык не слушается меня

— Я не... Райан. То есть, конечно, он, но... Не совсем. — Я сжал ладонь Мэнди чуть крепче, готовясь к ее испугу, слезам, отторжению. Я поднял на нее глаза, зелёные, как северное море в шторм, и потемневшие от неотвратимости.

— Меня зовут Локи. Локи Лафейсон. И я... я не человек. Я из Асгарда, и я... Бог. Бог Обмана.

Молчание. Её лицо не изменилось. И эта ледяная, неподвижная тишина испугала меня больше, чем любая истерика. Мэнди продолжала сосредоточенно смотреть, и в ее взгляде не было ни паники, ни насмешки. Только напряжённое, всепоглощающее ожидание.

— Тот, кого ты видела... в огне... это часть меня. Моя истинная форма, которую мне пришлось принять, чтобы спасти нас обоих от того существа, Тени. Твои воспоминания перед потерей сознания не ложь, не галлюцинации. Они — правда о том, кто я.

Я на секунду отвёл глаза, не в силах вынести её прямого, пронзающего взгляда. Признание было сделано, и оно обожгло горло.

— Всё, что ты знала обо мне как о Райане, это... часть правды. Моя попытка обрести здесь, на Земле, что-то... настоящее. И я нашёл это в тебе. Но ложь была в том, что я скрывал свою природу. Мне было страшно признаться. Страшно потерять единственное, что имело для меня значение. — Я снова посмотрел на Мэнди, мои глаза были полны мучительной, испепеляющей искренности. Я позволил всей своей усталости, всей боли моего тысячелетнего существования отразиться в них.

— Я — Трикстер, и моя жизнь всегда была сплетена из обмана. Но с тобой... с тобой я захотел быть другим. Я люблю тебя, Мэнди. И это — не обман. Но я не имею права просить тебя о чём-либо. Тебе решать. Сможешь ли ты... сможешь ли ты принять не просто Райана, а... Локи.

Я ждал. За окном, словно огромный занавес, сгущался полумрак зимнего вечера. Снег задерживал свет фонарей, окрашивая воздух в холодные синие тона. Тени сгущались, превращая знакомые углы гостиной в нечто чужое, мифологическое. Эта темнота, этот холодный покой, стали ареной моего самого главного суда.

Тишина была абсолютной. Она не рвалась и не трещала; она просто окутала нас, словно саван. Я видел, как замерло дыхание Мэнди, как будто мир остановился, ожидая её вердикта. Для меня, Бога, привыкшего к немедленным реакциям — ярости, страху, поклонению, — это отсутствие ответа было хуже любого проклятия. Я почувствовал, как сердце падает в невесомости.

Мэнди смотрела на меня, но, кажется, не видела. Она видела зелёные глаза Райана, но слышала имя Локи. Её правая рука, которую я выпустил, медленно, почти механически поднялась к её лицу. Она коснулась своей щеки, потом волос, словно проверяя, находится ли она всё ещё в своём теле, в своей реальности. Наконец, она медленно кивнула.

— Локи, — повторила она, пробуя имя на вкус. Оно было чужим, резким, оставляющим за собой огненный след.

— Бог...

Её взгляд резко метнулся в сторону, ища что-то знакомое, земное. На низком столике лежала книга, которую она пересматривала днём. Мелочь. Человеческая, простая, понятная мелочь.

— Это... это просто... слишком много, — прошептала она, и я чуть не застонал от облегчения, услышав её голос.

Её глаза вернулись ко мне, в них был вопрос.

— Но... ты же... ты Райан. Ты знаешь, какой я пью кофе. Ты рассказывал мне о своих игровых проектах, знакомил с коллегами... Ты смеёшься над тем же, над чем смеюсь я. Ты... — Мэнди остановилась, её голос дрогнул, и она осторожно коснулась моего плеча.

— Ты расстраивался вместе со мной, когда мы смотрели грустные фильмы.

Её губы дрогнули в подобии улыбки, которая тут же померкла. Это был её якорь, её последний аргумент: общие, человеческие моменты.

— Было ли это... всё... розыгрышем? — спросила она. Это был единственный вопрос, который действительно имел значение. Не Асгард. Не магия. Не мое нечеловеческое происхождение. А то, был ли я человеком всё это время, когда мы были вместе.

Я почувствовал, как этот вопрос жёг меня изнутри, потянулся к ней, но остановил руку в воздухе. Я не смел касаться её, пока не дам ответа.

— Нет, — сказал я, и этот единственный слог прозвучал как клятва, как отречение от всего своего божественного прошлого.

— Нет, Мэнди. Это не игра. Не ложь. Я... я создал личность. Мне было интересно попробовать жить среди людей. Но любовь, которую ты мне дала, создала во мне душу. Она не была подделкой. Райан Бреннер... это я настолько же, насколько и Локи. И все эти моменты... они были истинным отражением того, кем я стал рядом с тобой.

Я опустил голову, склоняясь перед ней, перед Женщиной, держащей в руках моё сердце, которое могла разбить одним своим решением.

— Я прошу тебя. Останься. Я люблю тебя, Мэнди.

Она медленно отстранилась от меня, отодвигаясь на диване на несколько дюймов. Она не оттолкнула меня, но создала пространство для осмысления, в которое мне не было доступа. Её взгляд был напряженным, её брови слегка сведены, как у человека, который читает сложный, непонятный текст. Я понимал, что она сейчас вспоминает все данные, все сведения, которые когда-либо читала и слышала обо мне в мифологии и фильмах.

— Ты — Бог хитрости, — её голос стал чуть громче, он звучал отстраненно, как будто она цитировала энциклопедию.

— Трикстер. Твоя природа — это обман. Ты сам это сказал.

Она сделала паузу, и я почувствовал, как холод от её слов пронзил его, несмотря на весь жар, пульсирующий в моих венах.

— И ты выбрал меня. На Земле. Слабого, смертного человека. Я могу представить, что ты видишь мир иначе. Что для тебя тысяча лет — это вдох. Что для тебя я, наверное, просто... случайное развлечение. Но ты сказал: "Я люблю тебя".

Она посмотрела мне прямо в глаза. Слабый свет от далёкого уличного освещения прорезал густые тени, коснувшись лица Мэнди, и в её глазах не было ужаса, была только стальная, болезненная ясность. В этот момент она была невероятно сильна — сильнее любого асгардца.

— Скажи мне, Локи Лафейсон, Бог Коварства... Какая часть этой фразы — "я люблю тебя " обман? И почему я должна верить хоть одному твоему слову сейчас, когда я знаю, что твоя правда — это искусство лжи?

Её рука дрогнула. Она не боялась моей силы. Она боялась моей природы обмана, того, что я играл с её чувствами, используя.И эта её абсолютная, трезвая ясность била по мне сильнее, чем молот Тора. Я опустил взгляд, я выглядел изможденным, как смертный, который не спал неделю. Я не стал прикрываться мифологией, не стал вспоминать о своем статусе. Я ответил только ей, человеку, которого любил.

— Ты права. Я — Трикстер. Совершенный лжец. Это не хобби, Мэнди, это... закон притяжения моей души, — мой голос был тихим, почти шепотом, и это было самым громким признанием, которое я когда-либо делал.

— И моя природа… она не просто привычка. Это в моей крови. Но я хотел быть для тебя человеком, которого ты полюбила. И это моя первая, и единственная, правдивая роль.

Я поднял глаза, чувствуя себя полностью разоблаченным. В моих глазах не было ни капли ехидства. Была только сырая, неукрашенная правда, которую я обычно прятал за тысячей масок.

— Ты спрашиваешь, что в этих словах обман? Ничего. Я правда люблю тебя. Потому что ты — не развлечение, малышка. Ты мой якорь. Моя гравитация. Ты — единственный момент, когда я захотел остановиться, захотел быть пойманным. Я пришел сюда, чтобы играть, но ты научила меня чувствовать. Я не говорил тебе правду не потому, что ты заслуживала лжи, а потому, что я не знал, как жить без тебя, боялся твоей реакции. Если ты уйдешь, я снова стану только Локи. Лжецом, который не знает, что такое дом. Пожалуйста... — я не закончил. С мольбой, с почти животной надеждой я ждал её вердикта.

Мэнди смотрела на меня невыносимо пристально, проникая сквозь оболочку, в самую душу. В этот момент её взгляд был не просто любопытным — он был сканирующим, безжалостным. Её глаза, обычно такие теплые и открытые, сейчас искали в моих зрачках ту мельчайшую тень, то легкое, предательское подергивание, которое выдает прирожденного, профессионального лжеца. Она искала в этом отражении недобрый, холодный блеск — она искала Локи Лафейсона, Бога Коварства. Но, к её собственному потрясению, она находила только Райана, человека, которого сама же создала своей беззаветной, человеческой любовью.

Она не испугалась моей истинной природы бога — бессмертного, могущественного существа, чье существование нарушало все логические, мыслимые законы их мира. Нет. Она боялась не моей силы, а потери. Потери человека, который был нежным и терпеливым в ожидании её взаимности, который держал её за руку и приносил лекарство, когда она болела, помогал ей с заданиями для учебы, делясь своим неожиданно глубоким знанием истории и мифологии. Райан был её точкой опоры, и она боялась, что он исчез, растворится, уступив место чему-то намного более сильному, но холодному и отстранённому. В те секунды, пока она меня изучала, для меня мир сузился до её глаз. Я боялся, что она сейчас уйдет. Что потрясение окажется слишком огромным, слишком невероятным, чтобы его вместило хрупкое человеческое сердце. Я был готов к тому, что она вскочит, отшатнется, и побежит. И я бы позволил ей, потому что это было бы справедливо.

Но затем произошло нечто, что заставило моё тысячелетнее сердце замереть. Мэнди вдруг подалась вперед, обнимая меня порывисто, будто с разбега. Её объятие было нежным, но в то же время отчаянно сильным. Она вцепилась в мои плечи, как утопающий, прижалась ко мне.

— Райан... — её прерывистый голос звучал почти отчаянно.

— Я не могу это все осознать. Это не укладывается... но ты мой Райан.Это единственное, что имеет значение.

Этот шепот был сродни удару молнии, срывающему все цепи. Я обнял её в ответ, выдыхая с облегчением, воздух вырвался из моих лёгких, словно я задерживал его целую вечность. Я почувствовал, как в этот миг рухнули все мои тщательно выстроенные, тысячелетние маски, как осыпался песок лжи и коварства, обнажая нечто глубокое и подлинное.

— Моя малышка... — прошептал я, находя её губы и целуя. И это было больше, чем просто слово. Это было обещание, скрепленное такой силой, о которой она не могла и подозревать.

Я сидел в своем кабинете, парящем где-то между облаками и суетливым, вечно спешащим Нью-Йорком. Из окна открывался потрясающий вид на город, и это захватывающее зрелище, несомненно, стоило тех немалых денег, которые мы отдавали за аренду. Впрочем, наши доходы от игровых разработок и недавняя сделка с кинокомпанией позволяли нам всерьёз задумываться о полном выкупе этого помещения

Стеклянные стены от пола до потолка превращали Манхэттен в головокружительную, живую карту под ногами. Холодное зимнее солнце красило шпили в бронзу, а внизу, словно нервные окончания, вспыхивали первые вечерние огни. Стол из черного ореха, за которым я работал, был размером с небольшой самолет, а весь интерьер — минималистичная, дорогая насмешка над земной роскошью. Именно здесь, на этой высоте, я чувствовал себя по-настоящему в своей стихии — на границе между смертным и божественным.

Мэнди находилась тут же, в дальнем углу, который я обставил для нее как личную библиотеку и учебный центр. Мне нравилось, что она была рядом и могла немного отдохнуть, особенно в те дни, когда ей нужно было быстро переключиться между лекциями и сменой в ресторане. Иногда, в короткий перерыв между учебой и работой, вместо того чтобы ехать домой, она предпочитала провести время здесь, в моём офисе, чему я был очень рад. Так я мог быть уверен, что она отдыхает и занимается в комфорте. И Мэнди всегда успевала пересечься с Китом, который ею буквально очарован и неизменно находил повод зайти и предложить ей кофе или просто поболтать о чём-то совершенно неважном.

Сейчас Мэнди была с головой погружена в расшифровку сабинских глосс в контексте поздней латыни, и совершенно ничего не замечала вокруг себя.

Я, Локи и одновременно Райан Бреннер, креативный директор компании по разработке игр, чья последняя RPG "Тени Асгарда" ( зацените идею) уже побила все рекорды продаж, откинулся на спинку кресла и чувствовал, как энергия Мидгарда, эта суетливая, шумная, но удивительно притягательная сила, пульсирует вокруг. В Асгарде я был блестящим, здесь я — интересный. В Асгарде я был Бог Лжи. Здесь я... просто лжец, но с лучшим портфолио и, что самое главное, с полным контролем над сценарием.

Что ж, Локи, скажи сам себе честно: кто сейчас кого обманывает? Ты сбежал из Асгарда, из "Золотой Клетки" Одина , чтобы обрести свободу от правил. Ты хотел быть "режиссёром" в этом новом театре, Нью-Йорке. И что в итоге? Конечно, в определённой мере ты режиссер Лабиринта, и результаты потоки земных долларов и полное право игнорировать Тора — меня радуют. Но что насчёт другого?

Я оперся локтем о стол, наблюдая за Мэнди, для которой сейчас не существовало ничего вокруг кроме её подготовки к семинару. Лучи солнца падая через окно, очерчивали её тонкий силуэт. Мэнди. Мой 𝙇𝙮𝙨. Я наблюдаю за ней, как за самым сложным кодом, который не поддается взлому. Нежное, эфемерное создание, тонкие брови, постоянно сходящиеся на переносице, когда она думает о вымерших языках. Кажется, достаточно одного порыва ветра, чтобы сломать её. Но это лишь иллюзия, которую она сама, видимо, еще не осознает о себе.

И вот здесь начинается самая прекрасная ирония, которую я когда-либо создавал: она держит в своих руках самого бога. Бога Лжи, который плел интриги тысячелетиями, который управлял войнами, менял облик и сбивал с толку Одина. Она, словно хрупкая куколка, сжимает в ладони нити моего божественного существования. И в чем её сила? Не в магии, не в силе, не в пророчествах. А в том, что она просто... настоящая. И, что еще хуже: несмотря на внешнюю хрупкость, у ннеё сть свое мнение, и оно чертовски устойчиво.

Вот и сейчас: она сосредоточенно повторяет задание на завтра, потому что через пару часов ей нужно на вечернюю смену в ресторане. Мог ли я убедить её оставить работу? Кажется, мне было б легче телепортировать все рестораны Нью-Йорка в другую галактику, чем предоставить Мэнди разумные, по её мнению, доводы.

-Мэнди, ты же устаешь совмещать университет и работу. Может... — начал я в сотый раз, стараясь придать голосу максимально нейтральный, человеческий оттенок, впрочем, зная ответ заранее.

Она только кинула на меня мимолетный взгляд, почти не отрываясь от сложных глагольных форм, и ответила:

-Ничего сложного, Райан. Я работаю с десятого класса, подрабатывала в магазинчике в нашем городке. Мне не тяжело.

Вот, пожалуйста, поговорили. Боги! Как же меня злит это её упрямство, её неуместная, но благородная гордость. Она не привыкла зависеть от кого-то. И одновременно с этим... как же чертовски мне это нравится. Я — Бог, который дал людям искру жизни, научил их хаосу и страсти, но эта девушка, кажется, она взяла эту искру и превратила её в она взяла эту искру и превратила её в абсолютно неподвижную точку опоры — нерушимый фундамент, который она построила внутри себя.

​

Это не хитрая ложь, которую я могу разбить. Это не интрига, которую я могу распутать. Это чертова уверенность в своей правоте. И я, Локи, который может создать любую иллюзию, который может обмануть даже самого себя, стою перед этим фактом и могу лишь... усмехнуться. Усмехнуться собственному поражению. Она не пытается управлять мной. Она просто существует. А это, для Бога, который привык быть центром всех событий, — самая изощренная пытка и самая великая победа этой смертной. Она победила меня, даже не зная, что мы сражаемся. Это ли не высшая форма хитрости? И мне это, черт возьми, нравится.

И вы думаете, то, что она наконец узнала о моей истинной природе — о том, что я не просто эксцентричный гений-разработчик игр, а так сказать, Асгардец, далеко не самая последняя личность в девяти мирах, как-то изменило ее отношение? Стала ли она больше восхищаться мной как божеством или наоборот бояться? Имеет ли для нее значение то, что я могу управлять мирами, менять реальность щелчком пальца, и то, что ее жизнь всего лишь миг в сравнении с моей вечностью?

Нет.Подумать только, больше всего во всей этой ситуации, когда она могла погибнуть не один раз от атак Тени, Мэнди волновало не её безопасность, не мое могущество, а то, не была ли моя любовь к ней игрой, развлечением?

" Ты... ты Бог. Тысячелетний, всемогущий. Ты мог просто создать иллюзию, идеальную смертную... Зачем? Почему ты выбрал меня? " -я отчётливо слышу ее мысли.

Я на секунду прикрыл глаза, вспоминая её реакцию на правду о моём происхождении. Я приготовился к чему угодно: крикам, страху, поклонению, истерике. Это, можно сказать, был мой грандиозный финал, хотя я и не хотел его таким образом, выход Локи на сцену, сопровождаемый, как минимум, падением в обморок. Но Мэнди просто... спросила, не обман ли это. Мои слова о любви к ней, то, что было между нами может ли она верить мне.

И я, величайший лжец и мастер интриги, вынужден был отвечать как взволнованный школьник: "Нет. Это правда"

На моем лице, лице Райана Бреннера, расплылась широкая, почти неконтролируемая улыбка. Это была насмешка над самим собой:

— А, ну конечно! — пробормотал я вслух, скорее себе, чем ей, с полным сарказмом.

— Я же Бог. Я могу создать Рагнарёк, запустить войну, превратить Тора в лягушку (нужно будет попробовать, кстати). А эта хрупкая, но упрямая куколка смотрит на меня и говорит: "Ну и что? Всё равно ты Райан, который делает прекрасный кофе, и помогает мне с теорией языка."

Я не смог удержаться, чтобы не добавить в тон этой фразе почти неслышимый, но очень театральный вздох. Но Мэнди, сидящая напротив, упрямо уткнулась в свои конспекты. Она сосредоточенно водила пальцем по строчкам, тихо повторяя материал для семинара, и, казалось, полностью пропустила мимо ушей и мой вздох, и мой сарказм.

Она, конечно, воспринимает меня как бога. Я ощущаю это не как страх или преклонение, а как живой трепет перед неведомой силой, которая теперь является частью её мира. Для нее я — парадокс, сияние и тень, сгусток космической энергии, заключенный в понятную, человеческую форму.

Я вижу, как она ищет информацию и много читает мифологии обо мне, с любопытством впитывая легенды о хитрости и огне. Как каждый раз, перелистывая страницы с изображениями великих битв или коварных обманов, она хмурится, смотрит сквозь меня на прошлое, на века, что лежат за моей спиной, пытается представить все описанное. Её глаза ищут следы грома и пожаров, но находят лишь знакомую нежность.

Я слышу ее мысли: как она хочет назвать мое имя — Локи... произнести его вслух, как заклинание или как присягу, шепнуть его в ночной тишине, чтобы проверить, не сбегу ли я, но пока не решается. Это слово — мост между мирами, и она боится его пересечь.

Да, она постепенно, с каждым днем, все больше свыкается с тем, что я и бог, и, получается, человек, с этой двойственностью, (что, как ни парадоксально, делает меня цельным в её глазах), что моя ладонь может и сотворить чудо, и просто согреть её. Но я по-прежнему остаюсь для нее Райаном. И это так... трогательно. Когда она произносит это простое, земное имя, она стирает тысячелетия моей божественности, оставляя только суть.

Она любит не Асгардского Бога, изменчивого и опасного, который вершит судьбы, а человека, со его недостатками и смехом, который нуждается в её тепле. И этот факт, эта невероятная, чистейшая, необманчивая любовь, эта абсолютная вера в мою человеческую половину, является самым ярким пламенем, самым ценным сокровищем, которым я когда-либо обладал. Она — мой единственный якорь в бесконечном течении времени, а её сердце — моё единственное царство.

Я, Локи, наконец-то проиграл. И, кажется, это мой самый большой триумф. Она приняла мою правду как данность, особо не требуя объяснений и не меняя своих чувств. Смертная, которая дала Богу мир, где он может просто быть собой. Без маски. Без притворства. Просто её Райан.

И кстати, ведь я даже еще не заикнулся о своих семейных связях. О том, что встречался с Фригг по поводу неё, что в нашем доме уже были Тор, Улль и даже Хель, прямо-таки заботливые, любящие родственники. Представляю, что будет, когда Мэнди узнает! Это будет еще более захватывающий спектакль. И что, если она с ними просто не поладит? Какая ирония! Я улыбаюсь, представляя эти возможные картины: Мэнди, которая, надеюсь, не будет терпеть "мудрые" наставления моего отца или "искрометные" шутки Тора. Вполне обычная ситуация, как для людей, так и для богов.

Но это потом. Пока что ей нужно время, чтобы хоть как-то осознать правду обо мне. Сейчас главное, что она постепенно приняла меня таким, какой я есть.

Наконец, Мэнди, чьё лицо последние полчаса было символом сосредоточенного хмурого напряжения разобралась с исписанными листами и открытыми вкладками, глубоко выдохнула и плавно, с едва слышимым щелчком, закрыла тонкий ноутбук, положила его в отдельную сумку.

-Райан, ты не против, оставлю ноутбук пока в твоей машине, чтобы не тащить на работу? — спросила она, кивнув на сумку.

-Конечно. Место для ценного груза всегда найдется.

Она взяла сумку в руки, прижала к себе, её взгляд вновь стал серьезным, и в нем промелькнула тень той недавней опасности, которую мы пережили.

-Что нам делать с этой... Тенью? Она вернётся, или ты полностью ее уничтожил?

Я позволил себе легкую, едва заметную усмешку, наслаждаясь ее потрясающей смелостью. Никакой паники, никакой истерики или даже намека на желание сбежать, спрятаться. Только решимость и трезвый, прагматичный взгляд на противника, которого она видела воочию и от которого едва не пострадала. Необыкновенная девушка.

-Уничтожить ее полностью — это словно попытаться задушить туман, Мэнди. Она не умирает в привычном смысле слова. Пока жив эгрегор Эланов, он питает её. Она просто... рассеивается, — я выбрал самый понятный термин. Мэнди внимательно слушала меня.

-Но я очень сильно ее потрепал, разорвал её эфирное тело на мелкие лоскуты. Ей потребуется время, много времени, чтобы восстановиться, собрать ошметки своей сущности и снова набраться сил для нападения. А я, в свою очередь, усилил нашу защиту до такого уровня, что сейчас она даже не посмеет сунуться к нам. Любая попытка будет для нее равносильна самоубийству.

Я посмотрел на лицо Мэнди, которое не выражало ни тени беспечной радости от ложной безопасности, ни беспокойства от возможности нового нападения. Она просто приняла информацию к сведению, как новый, вводный параграф в очень сложной книге.

"Усилил защиту..." — мысленно хмыкнул я, не в силах сдержать внутреннюю иронию.

"Если бы она знала всю правду. Я, конечно, и сам не промах в заклинаниях обороны, и моя магия достаточно мощна. Но ее спасла вовсе не моя усиленная защита. Ее спас мой дорогой братец Тор, который явился в критический момент и врезал Тени своим Мьёльниром так, что та едва успела собрать свои ошметки обратно в удобоваримое для побега облако.

Придет время, и я ей обязательно расскажу о неоценимой помощи моего брата, о том, как он с величайшей осторожностью нёс её на руках, бледную и бесчувтсвенную, как делилися с ней самой своей сутью — энэргией грома и молнии для её восстановления. Но не сейчас. Нельзя перегружать ее откровениями.

Я чуть коснулся пальцами серебряного перстня с миниатюрным Мьёльниром, который Тор так любезно мне оставил — не просто как подарок, а как гарантию. Теперь, в случае нового бедствия или попытки Тени прорваться сквозь мое плетение заклинаний, Тор мгновенно почувствует это и примчится, бросив все свои громовые дела. Мэнди, кажется, приняла перстень за новое, стильное украшение в скандинавском духе. И пусть. Пока что.

—Так что у нас есть время, — продолжил я, возвращаясь к главной задаче, к нашему единственному шансу.

— Это наш самый ценный союзник. Четыре. Или пять. Максимум, пять слов отделяют нас от победы над эгрегором Эланов.

Мэнди кивнула без тени сомнения, ее решимость была почти осязаемой.

—Я вчера пересмотрела все свои конспекты по эланскому диалекту, которые считала ошибочной теорией. Мне нужно еще раз проверить фонетику, чтобы произношение было идеальным. Это заклинание должно сработать с первого раза. Это сложно, но... я это сделаю.

В её голосе звучала почти мистическая уверенность, и это вновь заставило меня глубоко задуматься. Мэнди была зрелой не по годам. Она столкнулась с Тенью, узнала, что занимается не просто лингвистикой, а борьбой с древним, всепоглощающим Эгрегором, и приняла тот факт, что я — не человек, а Локи, бог Обмана, и отец монстров. И это знание ее совершенно не испугало. Ни страха, ни желания бежать. Наоборот, это только усилило ее желание довести дело до конца, спасти не просто себя, но и, возможно, множество других людей, ведь неизвестно,

Я могу обеспечить нас защитой — и своей, и Тора. Я могу отбросить Тень пламенем или льдом, я могу пробовать запутать её иллюзией. Но настоящий ключ... ключ, который вскроет эту древнюю тюрьму для Эгрегора и уничтожит его — это она.

"Мой меч, мой огонь и даже громовая защита моего брата — это лишь инструменты, Мэнди. Ты — ключ", — подумал я.

Это заклятие, этот последний, решающий аккорд, может произнести только человек, обладающий удивительным равновесием духа: способностью видеть Тьму и не бояться ее, сохранять ясность мысли и чистоту намерения, даже находясь рядом с богом-обманщиком. И мне кажется, именно поэтому это знание, этот древний, смертельный язык, и попал именно в её руки. Мэнди единственная, кто может это сделать.

От лица Стивена

Я провел, наверное, несколько часов подряд, согнувшись над клавиатурой, в своей маленькой, но невероятно уютной комнате. В воздухе пахло кофе и немного палёным пластиком от перегретого адаптера. Снаружи мерцал неоновым светом ночной Нью-Йорк, но для меня существовала только одна реальность — мой код.

Я работал над интереснейшим проектом, который поглотил меня без остатка. Хоть я и учился на лингвистическом факультете и это меня очень увлекало, открывая мир языковых структур, семантики и этимологии, но IT была моей не меньшей страстью. Это две стороны одной медали: лингвистика — это логика языка, а программирование — логика машин. Я всегда видел в коде еще один, невероятно мощный, язык.

Этот синтез, казалось, питал мою концентрацию. Я сидел, ощущая прилив адреналина от каждой решенной задачи, когда вдруг мой обычно безотказный, мой кастомный ПК вдруг засбоил, экран моргнул. Не привычной синевой критической ошибки, а чем-то... абсолютно чужеродным. Вместо моего отладочного интерфейса вспыхнул ослепительно белый фон, на котором, словно масляное пятно в воде, расплывался символ. Это был не шрифт, не ASCII-арт, а скорее, что-то, похожее на глиф, напоминающий вязкую, черную смолу. Он медленно пульсировал, и казалось, что он не наложен на пиксели, а въелся в них.

Мои антивирусные программы, весь мой набор инструментов кибербезопасности, который я собирал годами, не реагировали. Они просто не видели этого. Для них экран был чист. Словно это было не вредоносное ПО, а физическая, зияющая дыра в самой реальности, проецируемая на мой дисплей.

—Вот это да... — пробормотал я, стараясь понять происходящее. Как человек, руководствующийся логикой и битами, я точно знал: я видел нечто невозможное. Нечто, что нарушало все законы программирования. Я потратил больше часа на ручное, побитовое удаление. Вирус не сопротивлялся в обычном смысле; он не шифровал данные, не блокировал доступ. Он просачивался. Он был как вода, которую пытаешься собрать руками. Я наконец-то смог изолировать его источник в глубинах системных файлов и запустить уничтожение. В тот самый миг, когда последняя строчка этого не-кода исчезла с экрана, я ощутил холодный, проникающий укол в центре лба.

Это было похоже на то, как будто кто-то взял тонкую, ледяную иглу, вытащил ею нерв из моей головы, а затем, через секунду, вернул обратно. Чувство было настолько резким, настолько неправильным, что я схватился за голову, инстинктивно ища рану. Ничего. Я списал это на стресс, на переутомление и количество выпитого кофе. Стивен, тебе просто нужно поспать.

А на следующей день началось это... Шёпот. Сначала это были просто мысли. Не мои мысли, но и не чей-то голос, который можно было бы услышать ушами. Просто убежденность, которая возникала, казалось, из ниоткуда, обволакивая мои собственные рассуждения, как плотный туман. "Райан... он недостоин Мэнди. Он всего лишь играет в гения. Этот "креативный директор" слишком красив, слишком богат, слишком совершенен, чтобы быть настоящим. Он поиграет и бросит её. Мэнди будет страдать".

Я пытался рационализировать, оттолкнуть эту черноту. "Неправда. Райан, может, и позёр, но он хороший парень, они счастливы. Я не ревнив, я просто... беспокоюсь", — убеждал я себя. Но мысль не уходила. Она не спорила, она просто въедалась, как кислота.

Я с трудом сдерживал панику, понимая, что происходит нечто ненормальное. И одновременно я не мог никому сказать об этом, выдать мой тайный, безумный мир. Шёпот не уходил. Дни сливались в одну сплошную, липкую полосу тревоги. Это была не просто усталость, а изнуряющее напряжение, когда ты постоянно прислушиваешься, пытаясь расшифровать неразборчивые слова и сохранить при этом вид полного спокойствия. Я почти перестал спать, а когда засыпал, мой сон был поверхностным и наполненным искажёнными отголосками шепота.

Потом это стал уже голос, явный, чёткий. Я был один в своей комнате, но слышал тихий, бархатистый, но неестественно холодный тембр, говорящий прямо в моём разуме, обходя мои барабанные перепонки.

"Она не любит тебя, Стивен. Но это пока что. Главное, она доверяет тебе, она нуждается в твоей защите. Этот Райан точно что-то мутит с запрещёнными экспериментами в сфере искусственного интеллекта. Только подумай, Мэнди может пострадать".

Я в ужасе захлопнул компьютер, словно он был источником заразы. Я сидел в темноте, зажимая уши ладонями. Голос был внутри моего мозга! Это не могло быть правдой.

Каждый день в течение следующих двух недель был пыткой. Я по возможности избегал близких контактов, постоянно отвлекался и чувствовал себя так, будто у меня в голове поселился инородный, холодный паразит. Родители, конечно, заметили моё состояние, и обеспокоенно спрашивали, что происходит. Я попытался убедить их, что сильно устаю в последнее время, и у меня часто болит голова.

Я панически боялся признаться хоть кому-то, а тем более Мэнди, в том, что слышу голоса. Как я мог ей сказать? "Знаешь, Мэнди, я слышу, как невидимая сущность в моей голове говорит мне, что твой Райан — плохой человек, и я должен тебя "спасти"? Она бы посмотрела на меня с сочувствием, которое хуже любого осуждения. Она бы посоветовала мне врача. Я бы потерял её доверие, её дружбу, а я не могу это позволить.

"Это опухоль", — в панике думал я, сидя ночами, лихорадочно роясь в медицинских статьях. "Или шизофрения. Надо пройти обследование". Я искал в интернете симптомы и форумы, боясь, что они подтвердят: я схожу с ума.

Мэнди, конечно заметила моё состояние буквально с первых дней.

—Стивен, ты в порядке? — спрашивала она на паре в университете, глядя на меня своими большими, сочувствующими глазами.

— Ты выглядишь... изможденным. Ты точно не болеешь?

В этот момент её искренняя, дружеская забота пронзала меня болью. Она — та, кого я боюсь потерять, и одновременно я не могу признаться ей, боясь, что это оттолкнёт Мэнди от меня.

—Да, похоже, что так, — я медленно подбирал слова, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и естественно.

— Видимо, нужно меньше сидеть ночью в компьютере. Тот проект, помнишь, я рассказывал, который заглючил... он меня вымотал.

"Видишь? Она о тебе заботится. Переживает. Тебе нужно сделать всего несколько правильных шагов, Стивен. Защити её" — раздавалось в моей голове.

Голос стал моим искусителем и манипулятором. Он использовал мою замалчиваемую, безответную любовь к Мэнди, он прекрасно знал, что больше всего я хотел бы её взаимности. Напряжение росло, превращаясь в физический приказ, в пульсирующую необходимость. Я чувствовал, как чужая воля пытается подтолкнуть меня к действию, которое я не мог рационально объяснить, но которое казалось единственно правильным.

"Пригласи её. Скажи, что нашел идеальное место, откуда весь Нью-Йорк виден как на ладони. Башня Уолкотт. Ей понравится. Сюрприз. Только пусть она не говорит Райану."

Я знал это место. Я любил индустриальные виды. И Мэнди любила высоту. В моём мозгу этот приказ, чужая директива, казался идеальным планом.

"Но что потом?" — кричал мой настоящий, испуганный разум, заглушаемый Голосом.

"Это будет первый шаг. Мэнди посмотрит на тебя по-другому, Стивен".

Я подошел к окну и прислонился лбом к холодному стеклу. Снаружи был понятный, логичный, обычный Нью-Йорк. Внутри меня был хаос. Голос, который теперь звучал как мой собственный, но был абсолютно чужим по сути, стал требовательным и не терпящим отлагательств.

"Сделай это. Сделай это сейчас. Пригласи её. Сделай первый шаг к её спасению. Ты же любишь Мэнди?"

Я закрыл глаза, пытаясь подавить нарастающий, животный ужас. Да, я любил Мэнди. Но я понимал, что это не мои мысли, и одновременно чувствовал, что теряю контроль. Чужой приказ уже был на кончиках моих пальцев, готовый воплотиться в SMS-сообщение или звонок.

Я стоял у окна, холод стекла давил на лоб, но внутри меня горел лед. Нью-Йоркские огни внизу казались смехотворно далекими и неважными. Мой мир сузился до этого окна, до моего собственного отражения, и до этого... голоса.

"Сделай это. Сделай это сейчас. Пригласи её. Сделай первый шаг к её спасению."

Голос стал настойчивым, как метроном в голове, отбивающий команду. Он больше не уговаривал — он требовал. Моя рука начала дрожать. Я отдернул её от стекла, словно обжегся. Это не я. Это не мои мысли. Я не могу подвести Мэнди. Я не могу быть причиной её беды.

"Неужели ты так слаб, Стивен? Ты упускаешь свой шанс, как всегда. Мэнди может пострадать, а ты бездействуешь!"

Внезапно, на секунду, я ощутил проблеск настоящего себя, постарался сбросить с себя это гнетущее влияние чужой воли

"Нет," прошептал я, и слова показались мне сухими и ломкими.

"Нет. Ты — ложь, ошибка в моей голове."

Но голос лишь усмехнулся, и усмешка эта была ледяным дыханием в моём сознании, это существо прекрасно знало все мои слабые места.

"Я — это ты, Стивен. Я — твое самое глубокое, самое честное желание. Ты хочешь, чтобы она принадлежала тебе".

Я отвернулся от окна, оглядывая свою комнату. Уютное убежище, превратившееся в тюрьму. Глаза упали на компьютер, стоящий на столе. Я вспомнил о том странном глифе, похожем на черную смолу на белом фоне. Дыра в реальности. Что, если это не опухоль? Что, если этот "вирус" действительно был чем-то большим?

Что, если, когда я его уничтожил", я не просто удалил код, а выдернул заглушку? Укол в центре лба.Вытащенный нерв, возвращенный обратно. Я схватился за голову, в висках застучало. Голос активизировался, вибрируя прямо в костях:

"Хватит сомневаться! Возьми телефон. Позвони Мэнди. Защити её. Скажи ей, что тебе нужна помощь ."

Я чувствовал, как чужое, хищное Я натягивает струны моих мышц, готовя меня к действию. Пальцы невольно потянулись к телефону, лежавшему на зарядке. Я должен позвонить.

"Ты ведь хочешь, чтобы она принадлежала тебе? Это справедливо. Райан не достоин её. А ты? Ты можешь дать ей настоящую любовь, ту, что ломает и исцеляет. Ты единственный, кто видит ее душу."

Боже... Что, если это не опухоль?

Настоящая, физическая опухоль была бы проще. Я мог бы удалить ее. Но этот голос... этот "вирус"... Я снова вспомнил то ощущение. Укол в центре лба. Чувство, будто мне вытащили нерв, а потом, через секунду, вернули обратно, но уже не мой. Это не был стресс. Это была точка входа.

Мучение становилось физически невыносимо. Я послушно схватил телефон. Внутренний Голос теперь был не просто шепотом, а гудящей, властной частотой, пульсирующей в моей крови, возбуждая до дрожи. Это было опьяняющее чувство власти и правильности. Я открыл сообщения и нашел контакт Мэнди. Мои руки дрожали: " Это очень важно. Пожалуйста, прочитай"

Я ждал ответа не дольше пары секунд, но это время растянулось в вечность. Каждый удар сердца был ударом молота, забивающего крышку моего старого "я".

Мэнди тут же набрала меня, я услышал её родной, обеспокоенный голос:

—Что случилось? Ты в порядке?

Я вдохнул, мой тон, когда я ответил ей, был взволнованным, почти срывающимся:

—Послушай, мне нужно, чтобы ты приехала. Срочно. Я жду тебя. Ты помнишь Башня Уолкотт. Ты могла бы приехать туда? Только, пожалуйста, не говори Райану, хорошо? Это должно быть только между нами. Я все объясню, но ты должна быть там как можно скорее. Речь идет о том, что ты спрашивала, о моём... состоянии. Мне очень нужно сказать тебе кое-что важное...

—Да, конечно, я уже еду, — в своей готовности помочь она даже не подозревала, какая опасность ей угрожает.

Я отбросил телефон на кровать, чувствуя, как Голос внутри него расслабляется, довольный. Чужое, хищное "Я" свернулось в уютный клубок, наслаждаясь успехом. А я... я не смог пойти против него.

* * *

Я стоял возле Башни, ощущая, как Голос, который растекается по моему сознанию, как холодный туман, но теперь он был... доволен. Мой настоящий разум, запертый где-то глубоко, бился в истерике, но его звук был слаб, как взмах крыла бабочки.

"Она едет. Она доверяет тебе. Ты сделал верный выбор, Стивен. Теперь все будет правильно".

Я хорошо знал это место. Башня Уолкотт. Старое, забытое высотное здание в районе Бруклин-Хайтс, которое должно было стать шикарным готическим отелем в 30-х, но так и не было достроено. Снаружи — темный, мрачный камень, арки и шпили, а внутри — бетон, ржавчина и пропасть сотен этажей. Она была окутана городскими легендами: проклятие, портал, недобрая энергетика. Я всегда любил такие места. И Мэнди об этом знала.

Я ждал её у бокового входа, того самого, который я нашел пару лет назад — полузатопленный пролом в фундаменте, который вел прямо к грузовому лифту.

Мэнди приехала на такси.

—Стивен! Что случилось? — Она подбежала, и её прохладная ладонь легла на моё предплечье. Это прикосновение! Оно было настоящим, таким заземляющим. На секунду оно пробило броню, которую выстроил Голос. Чувство вины ударило меня.Мой собственный внутренний голос, запертый в углу, отчаянно кричал: Беги, Мэнди! Уходи!

Но вслух я произнес:

—Прости, что вызвал тебя так резко. Мне нужно поговорить. Нам нужно место, где нас точно никто не услышит.

Мэнди бросила взгляд на здание Башни, слегка нахмурилась, но тут же улыбнулась.

—Серьёзно? Разговор На Башне Уолкотт? Ну ладно, пошли.

—Пошли — ответил я, и мой голос был почти нормальным, но я чувствовал, как Голос подталкивает мою руку, заставляя взять Мэнди за локоть.

—Там такой вид с самого верха, стоит того, чтобы подняться. Ты же не боишься?

—С тобой? Никогда, — она рассмеялась, и это был самый болезненный звук. Мэнди доверяла, ведь она думала, что знает меня.

Мы вошли. Запах бетона, сырости и чего-то еще, чего-то древнего и металлического, ударил в нос. Связь в этом месте всегда ловила плохо, даже на нижних этажах. Моё сердце билось быстрее, но не от усилий, а от вливающейся в меня чужой силы. Стены, казалось, дышали вокруг нас, пропитывая атмосферу густым, метафизическим туманом. Он не давал видеть физически, но я ощущал, как он душит моё собственное сознание, а главное — он был направлен вовне, как щит, отгораживая нас от всего мира.

Ступени были в пыли, но я не устал, чувствуя себя сильным, как никогда раньше. Это была его сила. Я распахнул старую металлическую дверь на самой высокой площадке.

—Смотри, как тут красиво, правда? — прошептал я, и услышал в своем голосе чуждое — хищное восхищение.

С площадки открывался вид на зимний Нью-Йорк, миллионы огней, безмолвный, безразличный мир. Бриллианты, рассыпанные по бархату. Мой взгляд скользнул по ним, но Голос вернул меня к Мэнди.

Она сделала шаг вперед. Её лицо смягчилось.

Да... Я и забыла, как здесь тихо. И как ты любишь такие места. — Она обернулась, её брови слегка нахмурились.

—Я могу помочь? Ты выглядишь... как будто ты борешься с чем-то.

Она видит! Она почти видит то, что мучает меня! Я должен крикнуть, чтобы она бежала, пока не поздно.

"Вот он, твой шанс. Она доверяет. Она готова. Сделай ещё один шаг. Увлеки её к самому краю" — спокойно произнес Голос.

Я улыбнулся неестественной, натянутой улыбкой, ощущая, как Голос берет контроль над моими лицевыми мышцами. Я шагнул ближе к обветшалому, ржавому перилу. Мэнди, доверяя, сделала шаг за мной. Я делал то, что приказывал живший в моей голове. Я повел Мэнди к самому краю, к ржавым перилам.

На её лице отобразится беспокойство.

—Ты правда в порядке? Ты так сжат...

Я улыбнулся ей. Это была не моя улыбка. Это была оскаленная, хищная маска.

—Посмотри вниз, Мэнди, — Голос заставлял меня говорить тихо, вкрадчиво.

—Посмотри, как далеко мы над ними. Мы можем быть здесь в безопасности... или можем сбежать навсегда.

Она не чувствовала угрозы. Она подошла к краю.

—О чём ты говоришь, Стивен? Сбежать? От кого?

"А теперь. Обними её. Крепко. Чтобы она почувствовала твою силу. Ты спаситель. Ты владелец. Покажи ей, что отныне ты её единственная реальность."

Словно под напряжением, я сделал резкое, мощное движение. Я привлек её к себе с такой силой, что она ахнула. Мои руки сомкнулись на её талии, жест был собственническим, почти насильственным.

Мэнди на секунду застыла от неожиданности, смутилась. Она мгновенно вскинула голову, чтобы встретиться с мной взглядом. Это было так не похоже на того робкого Стивена, которого она знала, что она не сразу поняла, как реагировать.

—Эй, ты чего? Что за шутки? Ты меня напугал! — Она постаралась вложить в свой голос требовательную нотку, но получилось скорее недоумение. В нём ещё не было паники — пока это было лишь странное, совершенно нетипичное поведение, и она была в полной растерянности, не подозревая, что моими действиями руководит кто-то другой. Она смотрела на меня, ожидая, что я вот-вот извинюсь за неуклюжую, глупую шутку.

Но я держал её крепко, прижимая к перилу. Я вдыхал запах её волос, и лихорадочное чувство власти, впрыснутое Голосом, усиливалось.

Я подтянул её еще ближе к самому краю, и перила больно врезались ей в поясницу. Она запаниковала, пытаясь вырваться.

—Стивен, пусти!!

Я чувствовал, как мир разрывается на куски, как две реальности бьются внутри моей головы. Моё сознание стало разбитым стеклом. Фрагмент первый: чистый ужас. Я видел лицо Мэнди. Она закричала, её глаза были расширены, в них плескались слёзы, в их глубине — немой вопрос: "Что ты делаешь?! " Я чувствовал ржавую шершавость перил, впивающуюся ей в спину, и мои руки, мои проклятые руки, сжимавшие её талию с чудовищной, неестественной силой. Я слышал Голос: "Смотри в ее глаза. Вот так. Скажи "прощай". А теперь... ТОЛКНИ ЕЕ ВНИЗ. Сделай это. Освободи ее от мира. Освободи себя от слабости."

Приказ прозвучал как удар колокола в моей голове. Он был абсолютен. И именно этот приказ стал моей точкой невозврата. Моё настоящее "Я", мой настоящий Стивен, взорвался в отчаянном, немом крике.

"Нет! Я не буду! Это Мэнди! Ты не заставишь меня!"

И тут же меня выбросило во второй фрагмент реальности, где вокруг всё сияло кроваво-красным. Голос был теперь не просто мыслью — он был мной. Я чувствовал прилив его силы, той тёмной, горячей мощи, которая превращала мои мышцы в стальные канаты. Мэнди была легкой, как тряпичная кукла. Я видел миллионы огней внизу и чувствовал абсолютную власть над этой маленькой жизнью, зажатой в моих руках. "Толкай! Освободи её!" — ревел Голос, и это звучало как спасительный приказ.

—Стивен! Что с тобой?! Пусти! Пусти меня! — Она плакала, колотила меня по груди, но её удары были бессильны против его силы. Я слышал её крик, но он доносился словно сквозь толщу воды. Я сжал челюсти, борясь за контроль над собственным лицом. Я чувствовал, как мои губы растягиваются в дикую, не мою улыбку. Я знал, что мои глаза сейчас не мои — в них Он.

—Я... не... — Я пытался вытолкнуть слово, но оно застряло в горле.

И тут она увидела. Я почувствовал, как её тело оцепенело от ледяного ужаса. Она перестала драться. Она смотрела прямо в мои глаза, и её крик оборвался, превратившись в хриплый, надрывный шёпот.

Тень... Это ты!

Моё лицо, искажённое и дёргающееся, было ответом. Мои глаза, которые на мгновение, должно быть, стали абсолютно чужими, подтвердили её самый страшный догадки. Я подтянул её еще ближе к самому краю.

—Пожалуйста, Стивен! Борись! Ты же не хочешь этого! Я знаю тебя! — Её голос, полный боли и мольбы, пронзил броню.

На мгновение, всего одно мгновение, я снова стал собой. Я увидел, как блестят её слёзы, как она боится. Я почувствовал, что вот-вот отпущу её. Мои мысли бились о стену, которую выстроила Тень, но сила моей воли, моей любви, моей дружбы на доли секунды оказалась сильнее.

Я почувствовал, как моя правая рука, которая уже начала напрягаться, чтобы совершить толчок, внезапно ослабла, дрогнула. Я повернул голову, стиснув зубы, борясь с чужой силой, которая выворачивала моё тело. На мгновение мои глаза прояснились, в них промелькнул ослепляющий, чистый ужас — мой собственный ужас перед тем, что я собирался сделать.

Борясь за контроль над собственными голосовыми связками, я издал животный, рваный звук, который был не словом, а скорее рычанием, из последних сил отбросил свою руку, держащую Мэнди.

—Мэнди... — Мой настоящий голос, слабый и хриплый, прорвался. Это было имя, предупреждение, мольба.

Мой "хозяин" немедленно среагировал. Это было словно бронированный кулак сомкнулся в моем мозгу. Голос стал невыносимо громким, искажая мою реальность.

" ГЛУПЕЦ. ТЫ ПОДВЕЛ МЕНЯ! ТЫ ЕЩЕ НЕ ПОНЯЛ, КТО ТЫ ТАКОЙ? ТЫ — ЕЕ СПАСЕНИЕ. УБЕЙ ЕЕ! СЕЙЧАС!"

Я схватился за голову, чувствуя, как череп вот-вот лопнет.

—Мэнди, беги...— прохрипел я, но Голос перекрыл меня, заставив мою левую руку, уже свободную, метнуться в ее сторону, не для толчка, а для захвата. Увидев агонию и безумие в моих глазах, Мэнди оттолкнулась от перил и побежала. Её маленький, но отчаянный силуэт метнулся к двери, ведущей вниз.

" НЕТ! ОНА ДОЛЖНА УМЕРЕТЬ! ДОГОНИ ЕЁ!"

Я рванулся за Мэнди но моя нога зацепилась за что-то, и я повалился на колени. Моё тело было словно в лихорадке, а сознание разрывалось на части. Я не знал, кто я: беглец, убийца, или загнанное животное. Голос говорил, что я должен был бежать, догнать Мэнди, столкнуть вниз. Но настояший я должен был дать ей шанс спастись, убежать...

От лица Мэнди

Я достигла спасительной двери, ведущей к узкой спирали лестницы, рванула дверь на себя, побежала, минуя тёмный, зарешеченный остов лифта. Сердце колотилось в горле, каждый вдох был сухим, обжигающим. Животный, первобытный инстинкт кричал: Беги! Вниз! Прячься! Ноги подкашивались от ужаса и отчаянной, дикой паники. Я действительно побежала вниз по ступенькам, которые казались бесконечными, цепляясь за шершавые, пыльные бетонные стены.

Но потом я запнулась, резко остановившись на пролёте. Моё дыхание было рваным, как разорванная ткань, и эхом отлетало от стен. Я сделала паузу — не для отдыха, а потому что страх заставил меня обернуться.

Стивен... он не гнался за мной.

Внутри меня боролись два голоса. Один, холодный и рассудительный, кричал: "Беги! Спасайся!" Это был голос инстинкта самосохранения, требующий немедленно покинуть место, где я чуть не погибла. Но другой, тихий, почти шепот, был голосом неумолимой, дружеской привязанности, голос сердца. Я не могла оставить Стивена.

Мои ноги, казалось, действовали сами по себе, игнорируя сигналы мозга. Я развернулась, словно во сне, и, прижимаясь к стене, начала медленно и бесшумно подниматься по скрипучим ступенькам, ведущим наверх. Каждый шаг отдавался предательским эхом в тишине, заставляя меня замирать и прислушиваться.

Добравшись до верхней площадки, я задержала дыхание. Моя рука, дрожа, потянулась к краю приоткрытой двери, и я осторожно, на миллиметр, выглянула из-за неё.

Стивен. Он стоял у самого края перил на площадке. Его силуэт казался призрачным на фоне миллионов безразличных, мерцающих огней Нью-Йорка. Он стоял, не двигаясь, а его голова была опущена, почти касаясь груди. Я видела только его, но знала: Тень внутри него сейчас рвётся, чтобы разорвать его на части, чтобы захватить его полностью.

Мое сердце сжалось от боли, которая была острее страха. Мой друг, мой добрый, застенчивый Стивен, человек, который любит меня безусловно, он сейчас стоит там, на грани, и сходит с ума, а я, получается, бросаю его...

Я вспомнила его глаза. Не безумный, хищный взгляд, который приказал мне: "Смотри вниз, Мэнди". А тот, самый последний, мимолётный проблеск — чистый ужас и мольба. "Мэнди… беги…" — это был его собственный, отчаянный крик, которым он купил мне несколько драгоценных секунд. Он отпустил меня. Он боролся за меня. Он предпочел умереть, но не стать моим убийцей. Я не могу его бросить. Я не могу выжить ценой его гибели.

Я прижалась спиной к холодной стене Башни, заставляя себя дышать ровно. Паника ушла, вытесненная стальной, холодной решимостью. Неужели Тень каким-то образом смогла захватить контроль над сознанием Стивена, потому что он любит меня? Он использует его, как ловушку, как идеальную приманку.

А это значит, что я должна вернуться. Я сделала первый, дрожащий шаг из-за двери на бетон площадки, мысленно молясь, чтобы Райан... Локи как можно скорее оказался здесь. Он должен был почувствовать, услышать, он единственный, кто мог спасти Стивена.

Я услышала хриплый, болезненный стон, негромкий, но содержащий в себе столько боли. Я быстро подбежала к Стивену, и остановилась в нескольких шагах от него. Он поднял голову и посмотрел на меня. Свет от города зацепился за его влажные, страдающие глаза. В них больше не было ни хищного блеска Тени, ни безумия. Только мучительное, чистое осознание того, что он пытался столкнуть меня с высоты.

Он заговорил тихим, прерывающимся шепотом, который почти заглушил ветер, но пронзил меня насквозь:

—Нет... Мэнди... это... не я... Беги!

Мои легкие горели от напряжения. Я сделала еще один решительный шаг вперед, сокращая опасное расстояние между нами. Я игнорировала холодную, мертвую ауру, исходящую от него, и протянула к нему руки — это был жест отчаянной, последней надежды.

—Стивен,— мой голос дрогнул, но я заставила его звучать убежденно и громко.

—Послушай меня, пожалуйста. Я знаю, что это не ты. Это существо .. оно держит тебя, но ты еще там, я знаю. Мы с Райаном... мы можем помочь тебе выбраться из этого.

На самую короткую, мучительную секунду в глазах Стивена мелькнул почти невидимый, но безошибочный проблеск надежды — Стивен услышал меня, он боролся, он даже пытался протянуть в ответ руку

"Да! Держись!"— безмолвно закричала я.

Но это длилось меньше, чем один удар сердца. Тень не позволила ему даже вздохнуть. Она дернула его — резко, как куклу на оборванной нитке, — и его тело напряглось, будто им управляли две невидимые, но чудовищно сильные противоположные силы, которые тащили его в разные стороны, разрывая его пополам. Мой крик застрял в горле. На это мгновение, пока Тень боролась с его волей, гримаса боли исказила его черты. Это была не физическая боль, как от перелома или удара, это была чистая, нефильтрованная ментальная боль, мука разрываемой души, которую Тень пыталась окончательно поглотить. Его стон был беззвучным, но он звучал в моей голове как скрежет металла. Я почувствовала, как моя решимость дрогнула под этим зрелищем. Я не могла остановить это физически, я могла только... говорить.

—Стивен! Борись!, — умоляюще произнесла я, делая шаг назад, чтобы не попасть под удар, но не сводя глаз с его страдающего, разрываемого на части лица.

—Ты сильнее! Пожалуйста!

Стивен сопротивлялся воздействию Тени, и эта борьба была высечена на его лице — изможденном, влажном от пота, с перекошенным от внутренней агонии ртом. Он не просто слышал голос Тени; он чувствовал, как холодная, чернильная воля сжимает его сердце, пытаясь превратить его тело в марионетку. Он знал, что проигрывает, что сейчас он снова бросится на меня, чтобы убить.

Используя последнюю крупицу своей человеческой воли, ту, что еще не поддалась тьме, он сделал немыслимое. Это был не жест отчаяния, а кристально чистый, ужасающий акт любви и защиты. Он оттолкнул голос Тьмы, сосредоточив свою решимость на одном решении, на самом жутком проявлении самопожертвования.

—Я ... покончу с этим...

Он покачнулся, его тело уже повиновалось гравитации, готовясь оттолкнуться от карниза. Он выбрал собственную смерть, мгновенную и ужасную, чтобы Тень не смогла убить меня его руками. Это был самый трагичный и героический поступок, который я видела.

Я вскрикнула, паника вернулась, но на этот раз она была не ледяным параличом, а горячим, кипящим топливом. Она была направлена не на бегство, а на спасение. Я бросилась к нему, мой страх перед Тенью, перед нечеловеческой угрозой, был полностью и без остатка вытеснен ужасом потери друга. Я не думала о магии, о ловушках, о своей жизни. В этот момент существовал только Стивен которого я не могла потерять.

— СТОЙ! СТИВЕН!

Я подалась вперёд, как будто бетон под ногами был пружиной, не думая о ловушке Тени, не думая о защите. Я просто бросилась на него, как футболист, хватая за пояс куртки, мои пальцы вцепились в ткань, как когти. Я резко дёрнула назад, со всей силой, на которую была способна, отрывая его от перил. Мы упали, Стивен рухнул на меня. Удар о твёрдый, пропахший сыростью и пылью бетон площадки на несколько секунд загнал воздух глубоко в грудь, оставив там жгучую боль. Я отчаянно хватала ртом воздух, а вокруг стояла оглушающая тишина после падения.

​Стивена било крупной, бесконечной дрожью, тремор передавался мне, проникая сквозь одежду. Его тело горело странным, неестественным жаром, словно от тропической лихорадк. Его дыхание было коротким и прерывистым. Мышцы были напряжены, натянуты до предела, как звенящие от напряжения стальные струны. В его глазах, когда он наконец посмотрел на меня, была дикая, нечеловеческая мука. Он тяжело, надрывно застонал. Это был не крик боли, а скорее животный звук, застрявший в горле.

—Мэнди... я... я умираю...

—Нет...

Моё сознание было затуманено собственной острой болью. Каждый нерв в теле звенел от того, как я несколько секунд назад всем телом врезалась в шершавый, холодный бетон. Боль от удара, рассекающая бедро и локоть, была жгучей и отвлекающей, но я игнорировала её.. Тяжело дыша, я напрягла мышцы, переворачиваясь на бок, а затем, опираясь на локти, села. Слезы текли по моему лицу, смешиваясь с грязью. Мои руки, трясущиеся от шока, крепко обхватили голову и плечи Стивена, приподнимая его совсем чуть-чуть, чтобы он не лежал прямо на холодном бетоне. Я прижимала его к себе, будто могла силой своей воли удержать его в этом мире. Мой голос сорвался на шепот, требовательный и отчаянный, как единственная ниточка, связывающая его с реальностью:

—Посмотри на меня, пожалуйста... Стивен, посмотри на меня!..

В этот самый момент, когда я прижала Стивена к себе, пытаясь оставить его в нашей реальности — спасти от падения во тьму, которая угрожала поглотить его изнутри, — пространство над нами дрогнуло. Это было нечто совершенно иное, чем то, к чему я привыкла в нашей земной жизни, и даже в наших последних, жутких приключениях. Не было ни ослепительной вспышки, ни оглушающего грома. Был только глубокий, невыносимо острый сдвиг реальности, как будто кто-то резко стянул невидимый занавес, открывая вид на то, что должно быть скрыто, на саму ткань мироздания.

Над нами возникла пульсирующая, живая волна изумрудного и золотого света. Она не просто светилась, она вибрировал силой, мерцала, как драгоценный камень, сотканный из чистой, первозданной магии. И из этой мерцающей, вибрирующей сущности, в позументах и своем вечно театральном зеленом плаще, сшитом, казалось, из ночной тени, появился он. Локи.

Он не материализовался с хлопком или дымом; он соткался из воздуха и тени, из самого пространства между атомами. Одно мгновение его не было, в следующее — он стоял. Высокий, выпрямившийся, величественный и пугающий, как застывшая гроза. В эту секунду он не был Райаном, моим мужчиной, который каждое утро пил крепкий кофе на нашей кухне. Он был Асом, богом, и хотя он не сиял сейчас пламенем, он нес в себе ту же неукротимую, опасную энергию. Его глаза горели холодным, расчётливым огнем. Огнем, направленным на уничтожение.

Он смотрел не на Стивена, не на моего лучшего друга, корчащегося в моих объятиях. Он смотрел сквозь Стивена, на нечто, что мог видеть только он, — на чистую, отвратительную форму Тьмы, которая использовала тело моего друга как свою оболочку.

Он поднял руку. Я видела, как в его пальцах, которые часто ласкали мое лицо, теперь уже собирается убийственная изумрудная магия, готовая нанести удар, который мог уничтожит эту Тень.

В этот момент радость от его прихода, от осознания того, что спасение, хоть и пугающее, близко, затопила меня с силой приливной волны. Локи здесь. Не Райан, а сам Локи. Он нас защитит! Но эта радость немедленно сменилась леденящим, парализующим ужасом, когда его взгляд, скользнув, наконец, ко мне.

Сейчас, когда смерть и могущественная, нечеловеческая магия висели над нами, земное имя Райан больше не имело силы, но и божественная сила Локи не могла полностью парализовать меня. Мой страх за Стивена был сильнее ужаса перед Тенью и сильнее даже осознания невыразимого могущества бога, которым был Локи.

— Локи!

Я впервые назвала его не земным именем, а его настоящим, тем, которое никак не решалась произнести до этого. Оно вырвалось из меня, как молитва, как отчаянный якорь, брошенный в бушующее море. Это было и признание его божественности и одновременно просьба, которую могла предъявить только, я его любимая девушка.

— Умоляю, не убивай его! Это же Стивен!

Я прижимала к себе Стивена, который был одновременно моим самым лучшим другом и вместилищем всепоглощающего, древнего зла. Я смотрела в глаза богу, который был моей единственной надеждой и моим страхом — страхом, что в своей ярости он не станет разбираться и уничтожит Стивена вместе с Тенью. Я верила в силу Локи, верила, что он может уничтожить Тень, но я ведь не знала полностью его восприятие происходящего, как бога.А вдруг для него важнее уничтожить Тень любой ценой, даже ценой жизни Стивена? Станет ли он рисковать всем, чтобы спасти моего друга, или просто нанесет удар, который решит обе проблемы сразу?

Я вжалась в Стивена сильнее, загораживая его собой, чтобы Локи не смог нанести смертельный удар, не задев меня.

Холодный огонь в глазах Локи, готовый испепелить всё на своём пути, немного утих, стоило ему заметить мою реакцию. На долю секунды, сквозь ледяную маску, я увидела в нём Райана. Этого мимолётного проблеска хватило, чтобы тонкие линии напряжения вокруг его рта чуть смягчились. Он опустил руку, и изумрудное сияние, которое угрожающе пульсировало вокруг его ладони, угасло, не причинив вреда.

— Я и не собирался убивать его, Мэнди. Успокойся.

лица Локи

Изумрудная магия, что клубилась у меня в руке, погасла, обратившись в ничто, словно дым. Я опустил руку и постарался, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее:

— Я не собирался убивать его, Мэнди. Успокойся.

Я видел, как мои слова пробили часть ледяного ужаса в её глазах. Она вцепилась в Стивена, прижимая его дрожащее тело к себе, словно хотела силой своего тепла удержать его в реальности. В этом действии, полном безоглядной преданности, было что-то глубоко трогательное, почти нелепое в своей человеческой слабости и в то же время невероятной силе.

Я понимал, что выгляжу довольно угрожающе в своем истинном обличье, даже если не сиял сейчас всеми огнями, как маяк. Но мне нужно было говорить не как Райан, а как Бог, способный оценить масштаб бедствия.

— Я просто сканировал ситуацию, Мэнди, — продолжил я, стараясь придать своему тону максимум мягкости, насколько это было возможно сейчас.

— Я не собирался убивать Стивена. Нам нужно понять, как действовать.

Я сделал короткую паузу, глядя сквозь Стивена на его ментальную оболочку, на то, как Тень сплела себя с его сознанием.

— Я не могу просто так взять и убить Тень. Она хитра и является всего лишь щупальцем эгрегора, его охотником. Она умрёт только тогда, когда ты уничтожишь эгрегор через заклятие. Я бы мог нанести ей удар, чтобы изгнать, но она очень хитра. Я ведь сделал мощную защиту на Стивене, предполагая, что Тень будет пробовать причинить ему боль извне. Но она нашла какой-то обход, она прошла мои физические защиты. Она в голове у Стивена, Мэнди. Я пытаюсь понять, как именно она проникла в его сознание.

Я почувствовал, как напряглась атмосфера. Я видел, как Мэнди смотрит на меня — на бога, который, по её мнению, мог решить проблему щелчком пальцев, на того, кто одним движением может уничтожить или спасти её друга.

— Я вижу, что эта дрянь просочилась прямо в его сознание. Это плохо, очень плохо, и меня это беспокоит, — признался я, не скрывая серьезности ситуации. Я отбросил всякое бахвальство; это была ювелирная, опасная работа.

— Ты спрашиваешь, могу ли я помочь? — Я сделал шаг ближе и присел на колени рядом с ней.

— Могу. Но это будет очень сложно. Нам надо сохранить его жизнь, его тело и, что важнее всего, его разум.

В её глазах, полных слез и отчаянной надежды, плескался один-единственный вопрос, пронзительный и острый, как лезвие:

— А ты можешь уничтожить Тень в его разуме?

Я вздохнул, признавая всю критичность сложившихся обстоятельств.

— Вообще-то, это сложно. Если я сделаю это резко, нанесу прямой, магический удар, чтобы вырвать эту дрянь, то парня просто разорвёт. Пойми, эта Тень вплелась в его нейронные сети, в его волю. Он физически останется жив, но он будет… ментальным инвалидом. Его разум будет полностью поврежден, Мэнди. А он и так уже натерпелся.

Ужас Мэнди стал осязаемым. Она замотала головой, вцепляясь в Стивена с новой силой.

— Нет-нет, прошу тебя, Локи! Умоляю! Сделай всё возможное, чтобы спасти его тело и его разум, умоляю!

Её голос, пронизанный искренней мольбой, не мог не тронуть. Она обращалась ко мне как к последнему шансу, полностью доверяя моим силам. И это было вторым, что поразило меня, после готовности Стивена покончить с собой, только бы не причинить вред Мэнди. И Мэнди видела во мне единственную надежду. Мой взгляд задержался на её лице, на мокрых от слез дорожках. Я почти услышал, как мой внутренний циник усмехнулся: "Она думает, что я могу исправить это магией, но это гораздо сложнее, чем физическое сражение. Гораздо проще было бы опять получить пару переломов ребер, которые потом Тор исцелит, чем вот это…"

Я слишком хорошо помнил, как Тень пробила мою собственную ментальную защиту при моём сражении с ней. Это было похоже на удар ледяной молнии прямо в мозг, оставляя после себя жгучую, пульсирующую боль и волну невыносимой вины от потери Сигюн. Тот момент, когда меня буквально разрывало на части — эмоционально, физически — до сих пор стоял перед глазами, словно выжженный на сетчатке кадр. Зная, что это за пытка, я мог только содрогаться, представляя, какой ад пережил этот бедный парень. Его мучения, должно быть, были еще более глубокими и жестокими.

Моя боль тогда была физической, ошеломляющей, но хуже была ментальная агония — внезапно воскресшее чувство вины, пожирающее душу из-за утраты Сигюн. Меня, потомка йотунов, тогда корёжило и ломало, словно хрупкую куклу. А ведь я считал, что моя ментальная защита непробиваема. Но Тень вскрыла её, отыскала самую болезненную точку — потерю Сигюн — и заставила меня захлебнуться в вине и горе. Это было не просто воспоминание, а пережитая заново агония, когда меня швыряло между реальностью и болью. Я знал по собственному опыту, что это значит — быть разорванным изнутри.

— Хорошо, Мэнди, — я принял решение, и мой голос стал тверже.

— Я сделаю это. И мы спасём его. Но я не справлюсь один. Я могу войти в его сознание, найти эту дрянь и попытаться вытащить её аккуратно, по ниточке. Но мне нужен якорь, чтобы его не потерять.

Я посмотрел ей в глаза, наклонившись ближе, чтобы она услышала каждое слово:

— Ты видела, как в фильмах врачи просят говорить с людьми, которые в коме? Вот то же самое делаешь ты.Твоя роль — отвлекающий фактор. Ваша связь с ним — это самое яркое, самое тёплое, что есть в его реальности. Когда ты начнёшь говорить, это будет не просто голос; это будет сильная эмоциональная интерференция. Часть его сознания будет отвлекаться на твоё тепло.Стивен будет инстинктивно пытаться удержаться за то, что реально и безопасно, а это — ты. Я войду в его разум, и там начнётся хаос: сенсорная перегрузка, адреналин, сопротивление. Тень будет создавать максимальный шум, чтобы дезориентировать его. Но ты говори про вашу учёбу, каникулы, одногруппников, музыку — про всё, что есть самое тёплое и личное. Твоё присутствие, твой голос — это единственная не-хаотичная, не-угрожающая реальность в этот момент.

Каждое твоё слово, каждый тёплый образ, который ты ему подаришь, будет стоить ему части его фокуса. Чем больше он будет отвлекаться на тебя, тем легче мне будет обезвредить Тень.

Стивен тяжело застонал у неё на руках, и его тело пронзила новая крупная дрожь.

— Он уже на пределе. Тебе нужно продолжать фокусировать его на своём присутствии. Держи его за руку, как сейчас. Не бойся, Тень не будет физически проявляться. Твой голос, твоё тепло, твои воспоминания — они будут его успокаивать и отвлекать.

Мэнди кивнула, на её лице отразилась решимость, вытесняющая страх. Она не спрашивала, не сомневалась. Она просто верила и была готова.

— Я всё сделаю, Локи, — прошептала она, и моё имя, сказанное ей, вучало как торжественное обещание.

— Только помоги ему, прошу тебя. Спасибо.

Я кивнул, и в этот момент во мне промелькнуло мимолетное, но глубокое восхищение. Стивен, который выбрал самоубийство, чтобы спасти её. Мэнди, которая вернулась, несмотря на огромную опасность, чтобы спасти его. Эта человеческая, безответная любовь и бескорыстная дружба были для меня неисповедимой магией.

— Ты вернулась, потому что у тебя не было выхода, — пробормотал я с легкой иронией.

— И у меня его нет. Вы двое… невыносимы в своей преданности. Держи его крепко, Мэнди. Я иду в его сознание.

Пришло время для настоящей, ювелирной магии. Я почувствовал, как вокруг меня загудела энергия, плотная и тёмно-зелёная, словно сгусток северного сияния. Внешне я оставался тем, кем был — Локи, склонившийся над бледным, почти безжизненным телом Стивена, и моя рука прижималась к его виску. Рядом сидела Мэнди, чьё сосредоточенное дыхание и дрожащие руки были единственным якорем в этой фантасмагории. Моя физическая оболочка должна была стать неподвижным проводником, а Мэнди — удержать душу Стивена от падения в бездну.

Собрав всю свою волю и многовековой опыт, я активировал технику, которую редко использовал вне Асгарда — ментальную проекцию.

Всё произошло в одно мгновение. Физический мир замер и поблек. Глаза Локи, смотрящие на Мэнди, не моргнули, но в них погас привычный лукавый огонь, осталась лишь пустая, сосредоточенная сталь. Его тело превратилось в статую — сосуд, прочно привязанный к реальности. Но моя истинная сущность уже ускользнула.

Меня выбросило в Хаос — промежуточное ментальное пространство. Моё астральное тело, сотканное из чистой, прозрачной агии и уверенности, было легче воздуха, но прочнее алмаза. Это был я, но освобождённый от физического тела и земного притяжения. Я пролетел сквозь границы сознания, и в следующий миг оказался не в комнате, а в ментальном пространстве Стивена.

Увиденое здесь являлось извращённым отражением его измученной психики: огромный, тёмный, неосвещённый город, чьи башни и фундамент были чёрными, словно застывшая смола или обсидиан. Небо, затянутое низкими, свинцовыми облаками, лишь усиливало эту темноту, отбрасывая на улицы душный, серый полусвет. Архитектура была гротескной и агрессивной: зубчатые, неровные силуэты зданий впивались в туман, а их фасады были покрыты ржавыми подтеками и безмолвными, слепыми окнами, похожими на пустые глазницы. Сам город не издавал привычного шума жизни, лишь глухой, вибрирующий гул, идущий, казалось, из-под земли, словно тяжело бьющееся, больное сердце. И этот едкий, металлический запах озона и застоявшейся воды царил в воздухе, утяжеляя каждый вдох. Это была не просто постройка, а колоссальная, каменная опухоль, воплощение его самого тёмного, непоправимого отчаяния.

Это был не просто город, а место Подавления воли Стивена, созданный самой Тенью. Повсюду висели обрывки тумана, густого, как ртуть, сквозь которые просачивались красные, пульсирующие нити — это была Тень, болезнь, берущая верх, её собственные кровеносные сосуды, питающие эту гнетущую конструкцию. Воздух был тяжёлым, как свинец, и нёс в себе отчётливый, едкий запах гниения — запах разложения надежды.

—Вот ты где, узурпатор, — прошептал я, Впереди, на самом высоком шпиле "города", я увидел её. Тень. Она выглядела не как существо, а как водоворот абсолютного негатива — сгусток смолы и вечной ночи, который обволакивал светящуюся, но тускнеющую фигуру Стивена. Эта фигура была пленником, её руки были скованы тяжёлыми цепями самоуничижения, а глаза закрыты от боли.

Мне нужно было разрушить покров Тени, не повредив при этом хрупкую суть Стивена, которая всё ещё была центром этой тюрьмы.

Я почувствовал, как энергия Стивена, его потенциал, который практически поработила Тень, его боль и его сила, которую Тень использовала против него самого, бьют по моему ментальному телу, как шторм. Город Подавления реагировал на моё присутствие: камни под ногами трескались, а неосвещённые окна смотрели на меня, как тысячи глаз-обвинителей. Но я был Локи. Я был богом хитрости, и в ментальной битве я не знал равных. Я поднял руки, и моя магия вспыхнула, освещая тёмный ландшафт. Битва за разум только что началась.

Для меня, Бога Коварства и Иллюзий, сознание человека всегда было открытой книгой, понятной и предсказуемой. Но разум Стивена... это был не просто лабиринт. Это был анатомический театр, вскрытый и разграбленный. Это не были просто воспоминания или мысли, это был мусор, принявший форму апокалипсиса, настоящее эхо психического повреждения.

Воздух здесь был тягучим и гнилым, как застоявшаяся кровь. Это не метафора: каждый вдох в этом ментальном пространстве был для меня, Асгардца, физически отвратителен. Я чувствовал, как ментальная гниль, вызванная действиями Тени, проникает в мои эфирные легкие. Вокруг простирались гротескные, облупленные здания, выстроенные из хаотичных строк псевдокода — гниющего каркаса некогда блестящего ума. Эти здания не просто стояли; они дышали и стонали. Их окна были черными, безжизненными провалами, сквозь которые сочился тяжкий, липкий ужас.

Каждая строка кода, каждый кирпич в этом проклятом городе, кричала об ошибке, о бессилии, о вине. Это был не просто ментальный образ; это была концентрированная агония, и она давила на меня, как наковальня.

Я почувствовал холодную, едкую тошноту. Это была не реакция тела, которого у меня здесь не было, а реакция чистого сознания на избыточную, чудовищную ментальную боль. Ментальная боль Стивена была настолько концентрирована, что я, Бог, буквально чувствовал позывы к рвоте в своем призрачном облике.

"Словно пытаешься восстановить шедевр, который раздавили, а его осколки склеили грязью" — подумал я с жгучей яростью.

Мой истинный облик — сияющий изумрудно-золотой — был замаскирован. Теперь я был мыслью, принявшей форму измученного, подавленного Стивена.

Сложность была в том, что я не мог просто взять и сжечь Тень магией. Смертный разум — слишком хрупкий сосуд. Любой неправильный толчок, любая избыточная энергия, и я не спасу Стивена, а уничтожу ментально. Я должен был действовать, как хирург-иллюзионист, который оперирует без разрезов.

Я расправил ментальные щупальца, невидимые для Тени, и почувствовал мыслеформы Стивена. Они были повсюду: тонкие, серебристые нити логики, спутанные и оборванные.

"Паук. Вот кто ты сейчас, Асгардец. Тот, кто плетет из чужих нитей," — промелькнула мысль, с которой пришло и ощущение чудовищной, раздражающей ответственности. Я пообещал Мэнди спасти разум Стивена, значит у меня не было пути назад.

Я начал брать эти оборванные нити — неисправный код, паническое эхо вины и ужаса — и переплетать их. Я не создавал новую магию; я искажал то, что уже было. Я создавал Паутину Стивена для Тени.

В этот момент, когда я с величайшей осторожностью манипулировал разрушенным кодом, из самой глубины этого ментального хаоса пробился звук. Он был чистый,тихий, но невероятно уверенный. Не крик, не мольба, а монотонная, непоколебимая линия жизни. В сознании Стивена он ощущался не как звук, а как теплый, неподвижный центр в эпицентре ментальной бури.

Голос Мэнди сейчас был немного низким от волнения, но это лишь усиливало его нежность и силу. В нем не было фальши, не было героики, только чистая, нерасходуемая преданность.

Я, сосредоточенный на сшивании ментальной паутины, почувствовал это почти физически. Мгновенно тошнота отступила. Не потому, что боль Стивена исчезла, а потому, что появился Якорь, который перевешивал Ужас.

"… помнишь, как мы познакомились на первом курсе? Мы столкнулись возле аудитории и ты пролил на меня кофе," — услышал я.

Её голос. Ментальный наркоз.

Он не давал душе Стивена отвлечься и упасть в пропасть. Он удерживал то, что Тень еще не успела поглотить, создавая Чистую Зону — незатронутое тьмой пространство, где Стивен мог слышать, пусть и бессознательно.

Я позволил себе мгновенную, почти невидимую усмешку, в которой отображалось истинное уважение к силе человеческой дружбы и любви, оказавшейся такой мощной.

"Ты — безупречная сила, мой светлый Альв. Держи его. А я пока заманю зверя в клетку," — мысленно обратился я к Мэнди.

Я использовал её голос как ментальный противовес. Если она держит ядро сознания Стивена, то я могу позволить себе исказить Периферию (Город Подавления) максимально сильно, чтобы Тень поверила.

Я активировал свои хитросплетения. Код вокруг меня начал светиться болезненным, ядовито-зеленым светом моих иллюзий. Я заставил стены Города мерцать, меняя форму и почувствовал движение. Тень — или ее авангард, толстые, черные щупальца, созданные из чистого отчаяния — приближалась. Она чувствовала: жертва окончательно сдалась.

В моей душе вспыхнула холодная, расчетливая радость. Я был в своей стихии, иллюзии и обмана. Я, в принятом истерзанном образе Стивена, направил свой фантом к центру этого искажённого Города, прямо к заранее подготовленному Лабиринту-Коду. Я не просто двигался: каждый шаг, каждая волна моей ментальной энергии транслировала панику, всепоглощающую вину, глубокое отвращение к себе — всё то топливо, что так жадно поглощала Тень. Я выбросил этот эмоциональный сигнал как можно более ярко, превращая свой образ в пылающий, неотразимый маяк для хищника, летящий прямо в ловушку. Я чувствовал толчки Тени позади себя, тяжелые, как молот, они сотрясали само ментальное пространство. Она была близка.

"Приманка сработала. Теперь за дело, Бог Иллюзий", — подумал я, и в этот момент, в самом сердце Лабиринта-Кода, я отбросил иллюзию физического тела.

Я стал чистой, ледяной волей. Мой истинный облик — изумрудно-золотой волновой поток — оставался невидимым, нематериальным центром бури. Я был незримым оператором, холодной мыслью в самой сердцевине разума Стивена. Но в паре метров от этого центра, вспыхнув ярче фосфорного силуэта, закричала Мыслеформа Стивена.

Тот "сломленный Стивен", которого преследовала Тень, был не просто маской. Это был энергетический "слепок" его истинных мыслеформ: концентрированный поток вины, логики и панического ужаса, которые Тень культивировала в нем последнее время. Я скопировал и облекся в этот Мыслепоток — волновой паттерн, которым Стивен был в этом Городе Подавления.

Это была высшая магия: не просто стать похожим на жертву Тени, а быть самой ее эмоциональной составляющей. Это была Тульпа Стивена, созданная моей волей, и эта Тульпа теперь истекала чистым, манящим страданием.

В этот момент я существовал в двух формах одновременно: Локи-Оператор (чистый поток), невидимый, холодный и точный, я контролировал сам Лабиринт и управлял энергией обмана. Я был Хитростью, скользящей по коду.

Локи-Тульпа ( Стивен): видимый, источающий отчаяние, он был приманкой, живой болью, которую Тень жаждала поглотить.

Я начал манипулировать этим Слепком, искажая его, словно настройку на чужом радио. Концентрация Локи-Оператора была абсолютной.

Я (оператор) заставил Слепок Стивена (тульпу) бежать и метаться по извилистым коридорам Лабиринта. Это было созидательное, но тёмное проявление: я использовал его панику, чтобы сделать приманку убедительной.

Я начал копировать фрагменты этого Слепка, как хакер, создающий дубликаты файла. Это были Фальшивые Точки Воспоминаний — ложные эхо вины, которые внезапно материализовывались в узких проходах:" Я предал Мэнди...", "Я виноват..."

Эти ложные, эмоционально заряженные образы были призваны отвлечь Тень. Каждый из них был достаточно мощным, чтобы Тень почувствовала настоящую боль.

Удержать этот дуальный баланс было сложнее, чем удержать Мьёльнир. Если я отпускал контроль над Тульпой хотя бы на секунду, она могла исчезнуть, и Тень бы сразу почувствовала обман, ринувшись на мой истинный, невидимый поток. Если же я позволял эмоциям Тульпы проникнуть в Оператора, моя холодная воля разрушилась бы, и я бы сам оказался жертвой паники, потеряв контроль над всем Лабиринтом.

Внутри моего невидимого волнового потока ощущалась дрожь. Не от страха, но от ментального перенапряжения. Создание и управление такой совершенной, эмоционально насыщенной копией вытягивало мою энергию быстрее, чем любое физическое сражение. Я был Хирургом, который оперирует на открытом мозге, и малейшее дрожание руки означало смерть личности пациента.

Честно, я был на пределе, моя энергия таяла, но где-то на Периферии я снова уловил его — тихий, нежный, но такой значимый в своей преданности голос Мэнди:

"…ты очень сильный. Помнишь, как ты защитил меня от того назойливого типа с третьего курса? Ты не испугался. И сейчас ты тоже сильный, я знаю …"

Это был не только Якорь для Стивена, но и для меня тоже. Я, Бог, удерживал себя в реальности этой хрупкой, смертной жизни, используя в качестве противовеса чистую преданность. Дрожь отступила. Я был готов. Хирург закончил манипуляцию, и теперь оставалось лишь одно:

"Тень жаждет страдания, как крови. Пусть тогда пьёт этот отравленный нектар, приманку" — моя мысль была холодной, как лед Ётунхейма.

Тень, следуя за самым ярким потоком негативных эмоций, ударила по первой ложной Мыслеформе, поглощая ее с отвратительным звуком. Я почувствовал волну удовлетворения, которую излучала Тень, поглощая этот фальшивый кусочек страдания.

Каждый раз, когда Тень поглощала ложную Точку, я, истинный Локи-Оператор, стягивал Лабиринт-Код вокруг нее. Лабиринт был создан из логических нитей Стивена, и теперь я использовал их как энергетические канаты. Чем больше Тень питалась Мыслеформами-приманками, тем глубже она увязала в искажении реальности, созданном моей магией.

"Голос Мэнди — вот твой центр, Стивен. Держись за него. Я же заставлю этого зверя следовать по ложному следу к собственной клетке."

Я, невидимый для противника, сделал последний, самый мощный слепок паники, придав Тульпе Стивена вид извивающегося в агонии отчаяния, и бросил этот образ в самый дальний, тупиковый коридор. Я почувствовал, как вся сила Тени ринулась за ним, жадно желая насытиться.

Я, волновой поток хитрости, остался в центре, чистый и нетронутый, готовый замкнуть ловушку.

Как только вся мощь Тени ринулась за последней Тульпой, жадно поглощая ее агонию, я задействовал магию. Изумрудно-золотой волновой поток, чистая, ледяная воля, с невероятной скоростью сжал Лабиринт-Код. Логические нити, которые секунду назад были его тюрьмой, стали теперь энергетическими оковами для зверя.

Ловушка захлопнулась. Я не сжёг Тень; я замкнул её в ее же собственном аппетите, превратив ее ненасытность в её же клетку. И теперь, в самом сердце разума Стивена, Бог Коварства и Иллюзий я мог позволить себе секундную передышку, выдохнуть, готовясь к главной битве — отделению Тени от сознания Стивена.

это становилось всё более… захватывающим. Не просто борьба, нет. Это агония пойманного чудовища, и, поверьте мне, нет ничего более симфоничного, чем его бессильный вой. В одно жуткое мгновение Тень поняла, что она не победила, а была обманута, инкапсулирована. Заперта внутри собственной же, неистовой, ненасытной природы. Ловушка захлопнулась. Я не сжёг Тень; я замкнул её в ее же собственном аппетите, превратив ее ненасытность в её же клетку.

И тут, сквозь эманации моей магии, я ощутил это. Не страх. Не поражение. Это была ярость — сырая, древняя, вибрирующая, как струна, которую перетянули до предела. Ярость сущности, которая поняла, что её триумф был просто приманкой, а её безмерный голод — не преимуществом, а поводком.

Я слышал её вопль тяжелым эхом в ментальных глубинах — рычание опасного, раненного зверя, существа, которое впервые в своей вечности столкнулось с понятием границы. С тем, что есть нечто, что не может быть поглощено ею.

Конечно, эта мразь начала метаться. Внутри клетки, которую я сплёл из её же жажды, она билась, словно миллион пойманных ураганов. Я чувствовал, как её бешенство выжигает энергетические канаты моего заклятия, как кислота. Она не просто пыталась вырваться — она хотела аннигилировать сам факт своего пленения, прогрызть ментальную ткань до самой основы, чтобы обрушить весь мир вокруг нас.

Её ненасытность превратилась в оружие против самой себя: она пожирала пространство вокруг себя, но это пространство — она сама. Это ментальная коррозия, агония самопоглощения. Каждое её метание, каждый всплеск её черной силы, лишь плотнее затягивал узлы, вложенные мной в Лабиринт-Код — моё изумрудно-золотое произведение искусства обмана — мгновенно преобразился.

Я резко изменил ритм своей концентрации. Энергия, которой я управлял, стала плотнее, вязче, словно расплавленный металл. Послышался низкий, резонирующий гул, и яркий свет, излучаемый нитями, сменяился глубоким, насыщенным цветом синим, символизирующим чистую мощь.Тонкая энергетическая пряжа мгновенно превратилась в осязаемые магические канаты.

Я направил потоки этих силовых канатов в бурлящий вихрь Тени, пронзая её субстанцию, вытягивая силу Тени, сжимая её в плотный, чёрный густок, который больше не мог свободно растекаться и атаковать, превращая её из угрозы в контролируемый, заблокированный источник энергии.

Тень не сдавалась. Она была самой квинтэссенцией отчаяния и сопротивления, воплощённым хаосом. Даже когда силой магии я сжимал её, она не прекращала свою атаку и яростно хлестала меня энергетическими ударами. Эти удары были не просто волнами: они были сгустками чистой, едкой, разъедающей ненависти. Каждый такой выброс был подобен ментальному хлысту, сплетённому из самой токсичной сущности Тьмы.

Удары сыпались один за одним: третий, четвёртый, пятый... Они шли нескончаемым, пульсирующим потоком, каждый удар — новая инъекция парализующей слабости, каждая вспышка — попытка вызвать коллапс моей самоидентификации.

Конструкция дрожала. Я ощущал, как эти ядовитые волны врезаются в ментальные стены, и вибрация была почти физической. Вокруг Якоря, вокруг моей Воли, закипала чёрная, шипящая субстанция. Она пыталась проникнуть, найти малейшую трещину в защите, чтобы разложить изнутри. Тень била без передышки, вкладывая в каждый выброс всю свою древнюю, первобытную злобу, питаемую разрушительным эгрегором Эланов, стремясь стереть сам факт моего существования.

Удары пронизывали, это были сокрушительные попытки разбить меня вдребезги. Ощущение, словно меня окунули в ледяной раствор смеси эфирного яда и чистого, нефильтрованного, абсолютного ничего.

Вдруг я почувствовал этот проклятый физический толчок. Тело Стивена там, в физическом мире, начало поддаваться. Эту дрожь, эту изнуряющую, крупную дрожь, которую я видел краем своего ментального зрения, невозможно было игнорировать. Его бледные губы, этот беззвучный крик в пустоту, были лишь внешним отражением той катастрофы, которая разворачивалась внутри его сознания. Тень содрогнулась. Это было не просто поражение; это была экзистенциальная агония. Она ощущала, как нити её искусственной жизни, сплетенные из страха и чужой воли, рвутся под моим натиском.

Поняв, что прямой ментальный бой проигран, Тень сделала то, что умела лучше всего: нанесла удар по самому уязвимому — полуразрушенному чувство реальности Стивена. Её оставшаяся энергия была собрана в одну, отчаянную, токсичную волну. Этот крик в его разуме, эта попытка превратить его сознание в неизлечимое безумие, была последней судорогой.

Стивен запрокинул голову, и из его горла вырвался стон муки, чистой, неразбавленной агонии. Чёртова Тень, она не отступала. Её сопротивление было не просто угасающей искрой, а последним, отчаянным, преступным актом хищнической воли.

Когда я, Локи, начал стягивать цепи его разума, Тень ощетинилась, выпустив тысячи тонких, как бритва, ментальных шипов. Они не стремились поглотить — это уже не имело смысла. Они стремились порвать. Разбить логические нити Стивена, обратить его личность в ничто, прежде чем быть изгнанной.

Внутренний пейзаж Города Подавления содрогнулся. Стены сознания, уже потрескавшиеся, задрожали, выпуская облака обжигающей, черной пыли, которая была, по сути, распадающейся сущностью Стивена. Я почувствовал это, как если бы кто-то запустил руку в мою собственную эфирную грудь и сжал мое сердце, хрустнув костями. Эта боль была не просто отраженной; она была проникающей, унизительной — я, Локи, почти захлебнулся в чужой агонии.

Моё физическое тело, находившееся рядом с Мэнди, напряглось в ответ. Мэнди могла сейчас видеть, как моё лицо отображало ту же боль, что и у Стивена, только с примесью яростной, сосредоточенной воли. Она видела, как мои изумрудные глаза, в которых сейчас не было видно зрачков, мерцали, словно удерживая в себе бурю. Она понимала, что это была схватка, исход которой решал ВСЁ.

Видя, как бьется, задыхается и корчится тело Стивена, она чувствовала, как её собственное сердце рвётся на части. Это не была абстрактная ментальная битва для неё; это был Стивен, её близкий друг на грани уничтожения. Не было времени на страх, только на действие. Она не знала, как помочь, кроме как быть здесь, держать его, быть его щитом. Её собственная боль и сострадание словно громоотвод, притягивала и рассеивала часть этого убийственного ментального шума. Её губы дрогнули, собирая остатки голоса, который не должен был сломаться.

— Стивен! Держись за меня! Ты слышишь?! Ты же не дашь этой дряни победить, верно? Не смей уходить! Я тебя не отпущу!

Голос Мэнди ворвался в ментальное пространство Стивена, как якорь, выкованный из чистой любви и преданности. Я почувствовал это, как удар тока. Каждый удар Тени, ослабевал, проходя сквозь это чистое эмоциональное поле, сотканное из ее безусловной, нелогичной, невероятной преданности. Мэнди, без всякого понятия о ментальной инженерии, стала живым щитом, поглощающим часть урона, который предназначался для ядра личности Стивена.

Мое внутреннее напряжение чуть ослабло, и я смог собраться.

"Давай, моя девочка. Держи его! У тебя нет моей магии, но у тебя нечто большее, то, что эта чертова тварь не может сломать." — я мысленно передал Мэнди своё одобрение и поддержку.

В физическом мире моё тело, находившееся в стазисе, резко дернулось. На моём лбу выступил пот, а золотые искрорки, которые иногда едва заметно пульсировали вокруг меня, стали яркими, почти ослепляющими вспышками. Я чувствовал, как моя собственная сущность начинает слишком сильно резонировать с болью Стивена, рискуя застрять в этой агонии. Злость! Злость на Тень, которая посмела нанести такой урон. Времени не оставалось абсолютно, нужно было вытолкнуть эту дрянь немедленно, пока она окончательно не разрушила личность Стивена. Поэтому я выбрал Асгардский Гамбит: Магию Обратного Удара — заклинание, которое я выучил из древних свитков, хранившихся в Золотом Зале, и которое использовалось в отчаянных случаях против великих сущностей. Его принцип был прост, но исполнение требовало титанической воли: взять всю агрессию, всю силу удара, которую Тень вложила в свой финальный, разрушительный натиск, и мгновенно обратить её вектор. Сделать силу Тени её собственной тюрьмой и выталкивающим механизмом.

—Нет. Ты не получишь его. Я тебя свяжу и выброшу! — прошипел я, концентрируя все силы.

Я рванул, активируя чары. Это был не просто магический щит; это была ментальная инженерия. Я не просто отражал удар; я захватывал его энергию, как река, перенаправляемая в новое русло. Изумрудное пламя с золотыми искрами вспыхнуло внутри сознания Стивена, окутывая Тень. Это был чистый поток Асгардской магии — не созидательный огонь, а концентрированная сила отторжения. Оно не жгло, оно отталкивало с силой, вдвое превышающей её собственное нападение. Захват. Я ощущал, как тысячи ментальных клинков Тени впиваются в меня, но вместо боли я использовал их как точки привязки. Каждая бритва, каждая вспышка ненависти стала частью энергетического контура.

Инверсия. С концентрированным криком воли, который мог слышать только я, я перевернул гравитацию этого внутреннего мира. Сила, которая тянула Тень внутрь Стивена, стала силой, толкающей её наружу.

Выталкивание. Изумрудные руны Асгарда, старые, как сам Йотунхейм, на мгновение проявились на периметре ментального пространства. Они сияли, как сверхновые, фокусируя всю захваченную агрессию Тени в единственный, сокрушительный импульс

Финальный крик Тени был чистой, немой паникой, когда она поняла, что её собственный напор обрушился на нее, как стена. Это был акт чистой, неразбавленной ментальной воли, помноженный на древнюю, безжалостную магию. Я сосредоточился на точке изгнания — самой уязвимой бреши в ментальной защите Стивена, через которую Тень и проникла, нечеловеческий рывок. Снаружи тело Стивена согнулось в дугу, издав прерывистый, рваный вдох, словно легкие впервые наполнились воздухом после долгого утопления, и обмякло в руках Мэнди. Мое призрачное тело заискрилось, почти рассыпаясь, исключенное из Стивена силой моего же собственного заклинания Обратного Удара.

Я вытолкнул Тень. Это было отвратительное, резкое "рождение" — очищающий выброс тёмной, гниющей энергии, которая, наконец, вырвалась из Стивена, исчезая, как пар на зимнем ветру, и не оставляя следа в физическом мире.

В один момент, ментальное пространство Стивена стало стерильно тихим. Это была не умиротворяющая тишина, а звенящая пустота, наступившая после взрыва. Больше не было хаотичного, режущего шума Тени. Этот покой был спасительным, но требовал привыкания. Поле битвы было усеяно обломками. Ментальные структуры Стивена были похожи на разрушенный город после бомбардировки: участки, отвечавшие за память и самоопределение, выглядели хрупкими и изъеденными. Требовалось длительное, ювелирное восстановление — ментальная регенерация.Но главная цель была достигнута. Ядро его сознания избежало непоправимого разрушения. Разум Стивена был цел, пусть и измучен.

Что касается меня? Я, Локи-Оператор, был опустошён. Моя астральная форма казалась прозрачной и дымчатой, едва держась вместе. Я чувствовал себя как разорванный парус, болтающийся на измученной мачте. Каждая клетка моей ментальной энергии была потрачена на удержание, захват и реверс силы Тени. Это была не физическая усталость, а исчерпание самой сути моего "я" как ментального оператора.

Но я был доволен победой и результатом. Стивен, конечно, пострадал и ему предстоит долгий путь восстановления. Но главная цель — сохранение его сознания — была достигнута. И это было великолепно. Я сцепил зубы, позволяя своей изможденной форме медленно возвращаться к реальности, к моей Мэнди.

От лица Стивена

Первое ощущение было — ледяной провал. Не боль, а пустота там, где раньше был Шум. Того едкого, ядовитого, постоянно нашептывающего голоса больше не было. Но это не было освобождением. Это было похоже на ампутацию. Я чувствовал, что от меня что-то оторвали, и теперь на этом месте зияет рана, заполненная вакуумом.

Я попытался пошевелиться, ещё не осознавая, где я нахожусь, и каждый миллиметр движения отозвался невнятной, тягучей тяжестью. Тело казалось чужим, инертным грузом, еле связанным с моим разумом тонкими, перебитыми нитями. Мышцы были ослаблены настолько, что элементарное движение требовало нетмоверных усилий, а конечности ощущались так, будто были налиты свинцом. Где я? Я не мог сфокусироваться. Окружающее пространство было смазанным, нереальным. Осознание того, где я нахожусь ещё не пробилось сквозь пелену. Я чувствовал себя пассажиром, запертым в разрушенном механизме, наблюдающим сквозь затуманенное стекло.

Где я? Этот вопрос был первым проблеском мысли, но он был немедленно поглощен всепоглощающим ощущением дезориентации. Сначала я не мог сфокусироваться — ни глазами, которые видели лишь расплывчатые, размытые пятна, ни разумом, который метался в панике, не находя ни одной зацепки, ни одного знакомого образа.Память была пустой, словно стертая дочиста, оставляя после себя лишь холодную, давящую пустоту. Веки были тяжелыми, а в голове стучал глухой, монотонный пульс, похожий на отдаленный бой барабанов.

Я со страхом понял, что не имею даже ощущения своего тела, как вдруг в этом вакууме появился один, неоспоримый факт, звук, ощущение, уверенность, возникшая из ниоткуда, но звучавшие громче любой другой мысли. В голове раздался внутренний голос — не воспоминание, а знание: "Стивен."

Это было моё имя. Я был в этом абсолютно уверен. Не как в отрывке информации, а как в части себя, как в ощущении конечностей. Я — Стивен.

С этой уверенностью пришла и первая трещина в стене амнезии, появились очертания знакомого, родного образа. Лицо, волосы, улыбка — "Мэнди" , и вместе с этим именем на меня обрушилась волна ощущений, слишком сильных, слишком реальных. Я вспомнил... фрагменты. Пазлы.

Я пытался собрать разрозненные, острые обломки. Перила. Высота. Её крик. Я... Я толкал её. Края перил. Я хотел...

Ужас. Чистый, панический ужас от того, что я совершил. Я помнил, как руки, не мои, но одновременно мои, сжимали её талию, и как её крик застрял в горле. Я пытался убить Мэнди. Самого дорогого для меня человека.

Я наконец с усилием, медленно открыл глаза, и мир обрушился на меня ослепляюще белым пятном, от чего я застонал. Потолок. Стерильный. Безжизненный. Я различил запах медикаментов и чистоты. Я в больнице?..

В ушах стоял непрерывный звон, будто внутри черепной коробки заклинило старый модем. А в голове проносились странные, смутные образы: чёрный, зубчатый город под свинцовым небом, будто выстроенный из распадающихся строк кода.Изумрудно-золотая вспышка, пронзающая эту черноту. Ощущение, как тонкие, ледяные нити с силой затягивают какой-то невидимый узел. Все это было бессмысленным, галлюциногенным бредом, который мой измученный мозг отказывался обрабатывать.

Я списал это на последствия дереализации. Наверное, это так выглядит, когда твой разум, привыкший к логике, дает сбой. Я был истощен не прост

о физически, а на уровне ДНК.

Вдруг я почувствовал, как кто-то берет мою руку. Тёплое, реальное, знакомое прикосновение.

— Сын! Стивен!

Я повернул голову в сторону голоса. Родители. Я узнал их. Внезапный, ошеломляющий фрагмент моей жизни вспыхнул и осел в сознании.Уверенность была инстинктивной, как нерушимый закон, связывающий нас троих.

Мамочка. Ее лицо было мокрым от слез, глаза покраснели от бессонницы и напряжения. Папа, стоявший рядом, выглядел постаревшим на десять лет: его обычно подтянутая фигура была сутулой, Но его глаза сияли чистым, неистовым облегчением.

— Ты наконец очнулся, сынок, — прошептала мама, прижимая мою руку к своей щеке.

От их присутствия исходило такое чистое, такое земное тепло, что оно на секунду заглушило ледяное эхо в моей голове.

— Мам... пап... что случилось...? —Эти несколько слов дались мне с трудом, мой голос был слабым, как шорох. Я чувствовал опустошение внутри, будто меня вывернули наизнанку, и теперь я был полым. И тут меня накрыло леденящее беспокойство, которое пересилило всё.

— И где... Мэнди?

Я боялся этого вопроса. Боялся, что они скажут, отводя взгляд: "С ней всё плохо. Из-за тебя..." Но я должен был знать.

Мама тут же начала всхлипывать, но отец успокаивающе сжал мое плечо.

— С ней всё в порядке, сынок. Она здесь.. практически не отходила от тебя, пока ты был без сознания. Она... она же тебя и спасла.

Я моргнул, пытаясь осознать услышанное.

— Спасла? Как? Мы... мы были на Башне...

Отец покачал головой, его лоб нахмурился от беспокойства.

—Ты гулял с Мэнди недалеко от Башни Уолкотт, когда тебе резко стало плохо. Какой-то приступ. Ты потерял сознание. Мэнди вызвала 911, и приехала с тобой в больницу. Она и Райан почти не отходили от тебя эти два дня.

— Гулял... недалеко от Башни? — Я почувствовал, как мой ослабленный, истерзанный разум дрожит от непонимания. Я точно помнил ржавые перила, высоту, и как Голос требовал: "ТОЛКНИ ЕЁ ВНИЗ!" Я помнил, что мы были на самой верхушке. Как, каким образом в своём состоянии я мог оказаться внизу?

— А что со мной произошло?

Родители посмотрели друг на друга.

—Ты несколько дней был без сознания, дорогой, — сказала мама, снова поглаживая мою руку, пытаясь убедить не меня, а саму себя, что все самое страшное позади.

Она прерывисто вздохнула, повернулась к отцу и продолжила, понизив голос:

—О, ты бы знал, что мы пережили. Ведь не было понятно, в чём причина. Врачи сразу начали исключать всё самое страшное. Тебе сделали все необходимые обследования, чтобы исключить кровоизлияния, травму, опухоли или воспаления.

Доктор сказал, что такое впечатление, будто твоё тело и сознание просто выключились от перегрузки, как старый компьютер.. Наверное, из-за учёбы и того проекта с кодом.

Я чувствовал, как меня отбрасывает от реальности. То, что я помнил фрагментами, никак не соотносилось с тем, что говорили родители. Или... или мой разум действительно был настолько поврежден, что я всё выдумал?

— А Мэнди? Где она сейчас? — еле слышно спросил я.

— Сейчас мы её позовем. Она ненадолго вышла, — улыбнулся отец.

Родители вышли. Я остался один, глядя на белую стену. В голове была звонкая, пугающая пустота, которую я судорожно пытался заполнить холодной, отточенной логикой, ища хоть одну зацепку, одно объяснение, которое бы восстановило привычный порядок вещей. Но ничего не сходилось. Каждая попытка построить мост через эту пропасть терпела крах. Моя картина мира была совершенно разбита, рассыпана на острые, бессмысленные осколки, и я не знал, как собрать из них цельную картинку.

— Стивен!

Я открыл глаза. Мэнди. Моя Мэнди. Живая. Она бросилась ко мне. Её движения были быстрыми, полными отчаянной, нефильтрованной эмоции. Она опустилась на колени рядом с кроватью, схватила обеими руками мою руку и прижала к своему лицу, задыхаясь от слёз.

— Ты вернулся, — прошептала она, и в её голосе была такая безусловная, такая искренняя преданность, что я почувствовал себя самым презренным человеком на свете. Я. Мог. Её. Убить. А она плачет, потому что я вернулся.

Я протянул руку к её запястью и попытался слабо сжать её ладонь, передавая этим невесомым прикосновением всю свою растерянность и радость от её появления В этот момент, когда мир сузился до нас двоих в дверях появился Райан. Мое тело мгновенно напряглось. Райан. Мой самодовольный соперник, который всегда вёл себя, как хозяин жизни, с легкой ухмылкой, демонстрируя свое неоспоримое превосходство во всем — от успехов до манеры держаться. Я ожидал увидеть эту знакомую, презрительную искорку в его глазах, ожидая, что он сейчас воспользуется моей уязвимостью или отпустит какой-нибудь язвительный комментарий.

Но Райан просто смотрел на меня. И тут я заметил, что он ведет себя совершенно по-другому. Его плечи были опущены, поза лишена привычной небрежности. Обычно его взгляд был острым, оценивающим. Сейчас он выражал сочувствие — не презрение соперника, не торжество победителя, которое я привык от него получать. Это было усталое, глубокое сочувствие.

— Рад видеть тебя в сознании, Стивен, — тихо произнес он.

Он не улыбался своей привычной, ироничной улыбкой. Он просто стоял у стены, излучая спокойную, невероятную силу. Я все еще пытался осмыслить это немыслимое сочувствие, когда Райан медленно отвернулся от нас, будто давая нам минуту наедине, но оставаясь при этом ощутимым присутствием. Он не стал подходить ближе или вмешиваться.

— Мэнди, — прошептал я, чуть сжимая её пальцы.

— Прости меня...если сможешь...

Она тут же отрицательно покачала головой, не отводя взгляда от моей руки, которую все еще крепко держала.

— Нет, не нужно думать об этом. Все хорошо. Это не ты... Ты здесь, и это главное.

Ее слова были благословением, хотя и не могли полностью снять тяжести с моей души. Мы замерли в этом моменте, разделяя общую тишину, словно ожидая, пока мир снова начнет вращаться.

Мэнди, все еще держа мою руку, вдруг вздрогнула. Ее телефон, в сумочке, висевшей у неё на плече, зазвонил. Громко, настойчиво, нарушая тишину комнаты и мгновенно возвращая нас к реальности.

Мэнди проверила звонок

— О, это родители. Мне нужно ответить, я сейчас вернусь, Стивен, — она поспешно встала, бросила короткий, тревожный взгляд на Райана, словно прося его о чем-то, и вышла, прижимая телефон к уху.

Дверь за ней закрылась. В палате стало тихо, лишь мерно попискивал аппарат, отслеживающий мой пульс.

Я остался наедине с Райаном Бреннером. С тем, кого я знал как самоуверенного, удачливого соперника, всегда излучающего превосходство. Но сейчас, под этим стерильным больничным светом, он выглядел изможденным, не просто усталым от работы или бессонницы, а так, словно только что завершил невероятно сложный, невидимый бой, который забрал у него гораздо больше, чем он показывал.

Райан сделал шаг вперед, и я инстинктивно напрягся. Он приближался, как очень осторожный хирург или, что более странно, как мастер, осматривающий поврежденный механизм, к которому он испытывает глубокое, неожиданное уважение. Он остановился у края кровати и, склонив голову, посмотрел на меня. Его глаза, обычно живые и насмешливые, были глубокими и серьезными. В их глубине не было видно привычного соперничества. Только понимание.

— Дискомфорт в голове, шум?

Его голос был тихим, ровным, без привычной иронии. В нем слышалась мягкость, которую я никогда бы не заподозрил в Райане, — мягкость, вызванная глубоким состраданием.

Я вздрогнул. Откуда он знает,что именно я чувствую?

— Да. Немного, — признался я, хмурясь, — но больше пугает ощущение пустоты. Словно я сам не свой. Так... неприятно.

Райан кивнул, словно это был самый очевидный симптом в мире.

— Это пройдет. Постепенно. Тебе нужен покой, — сказал он. И прежде чем я успел среагировать, он совершил неожиданное.

Он медленно поднял руку и положил ее мне на лоб. Его движение было мягким и целенаправленным, как у отца, успокаивающего лихорадку ребенка. Я не успел ничего сказать, как в тот же миг, как его ладонь коснулась моего лба, я почувствовал удивительное, пульсирующее тепло, которое хлынуло в мою голову. Звон в ушах, этот пронзительный визг — он резко стих. Тягучая агония в теле ослабла, а пугающая, звенящая пустота отступила, сменившись мгновенным, глубоким покоем. Это было похоже на то, как если бы в голове, полной шума, вдруг щелкнули выключателем, а сам мир впервые за долгое время обрел четкость.

Райан убрал руку. Его взгляд был сосредоточен, как будто он вложил в этот жест часть себя

— Легче? — спросил он.

— Да, — ответил я, изумленный и сбитый с толку. Кто, черт возьми, этот человек? Он не был доктором. Но он только что проявил ко мне, своему сопернику, ошеломляющую, непонятную доброту.

Я внезапно осознал его прямую связь с произошедшим на Башне. Я не мог объяснить это логически, но знал это абсолютно точно. И мне нужно было сказать правду.

— Райан... я... Мэнди... я не хотел, — я попытался объяснить те страшные минуты, когда был одержим чужой волей.

— Я помню, что я сделал. Я пытался ее...

— Я знаю, — спокойно ответил Райан. В его голосе не было осуждения или угрозы, только абсолютное, устрашающее знание, смягченное глубочайшим сочувствием.

— Это не ты. Ты боролся. Ты настоящий герой, Стивен. Ты даже не представляешь, насколько сильный.

В тоне Райана не было ни грамма привычной иронии или снисхождения. Это было искреннее, серьезное утверждение, настолько лишенное фальши, что оно пронзило меня. Я замолчал, осознавая, что стал частью чего-то непонятного, выходящего за рамки любой логики. Мой разум, приверженец кода и фактов, был уничтожен. Меня пробил холод от мысли, что этот кошмар может вернуться.

— Не бойся. Он не вернется, — произнёс Райан в ответ на мои мысли. Это было не просто обещание, а твердая, непоколебимая гарантия, сказанная с властью, которая заставила меня мгновенно поверить.

— Но тебе нужно время на восстановление. Настоящее, глубокое восстановление.

— Откуда ты... знаешь? — Я приподнялся на локтях. — Ты умеешь читать мысли?

На лице Райана впервые появилась тень улыбки, но она была скорее меланхоличной, чем триумфальной. В ней был намек на иронию, но направленную не на меня, а похоже, на него самого.

— Ну, можно сказать и так.

От лица Стивена

Тишина дома была непривычной, неестественно громкой. Это звучит странно, правда? Но после всего произошедшего я не мог подобрать лучшего термина, чем "громкая тишина". Она не давала покоя, она давила на уши, оставляя место для холодного чувства страха , которое я пытался заглушить, о моей ненормальности, о возможном раздвоении личности.

Меня выписали из больницы: физические показатели, анализы — все было в норме, нотмой разум… Я чувствовал себя, как компьютер после вирусной атаки: система вроде бы запустилась, но связи между нейронами давали сбои. Мэнди говорила, что это постепенно пройдет, просто мне нужен покой.

Я хотел вернуться к занятиям в университете, к осмысленным текстам, к структурам. К тому, что можно было разложить по полочкам. Ведь я привык к порядку и структуре, мог решать много задач одновременно, и теперь мне было сложно переживать такую ментальную слабость. Это было очень странное ощущение. Я с нестерпимой тоской хотел вернуться к занятиям в университете, к осмысленным текстам, к структурам.

Моя комната была заполнена книгами по лингвистике и гаджетами, которые сейчас казались ненужными игрушками. Мне нравилась тишина, но не такая, как сейчас. Моё сознание походило на плохо настроенное радио: мысли проскальзывали, как сквозь помехи, а попытки сосредоточиться на конспектах вызывали почти физическую боль.

В который раз я отложил книгу, закрыв глаза. Доктора сказали, что это нормальное восстановление после сильного потрясения. В углу комнаты, га столике, лежала стопка моих любимых дисков с играми, но даже идея включить консоль казалась мне слишком энергозатратной. Мне оставалось только ждать.

Мэнди навещала меня почти каждый день; она неизменно приносила с собой какие-то вкусные вещи, зимнюю свежесть, и кучу университетских новостей.

Вот и сейчас: я услышал звук дверного звонка, открывающейся двери, голоса мамы и Мэнди. Мои родители обожали Мэнди. Она всегда была вежлива, умна и, что немаловажно, они прекрасно видели моё отношение к ней. Мама всегда встречала её первой.

— Мэнди, милая! Я рада тебя видеть!

Затем мама понизила голос, я не мог расслышать слов, но был уверен, что она делится с Мэнди переживаниями о моём состоянии. Вот Мэнди отвечает что-то очень тихо, видимо, ободряя и успокаивая, а вот её голос звучит уже громче:

— Я принесла его любимый пирог!

— Ты ангел! Спасибо тебе! Мне как раз нужно уйти, как хорошо, что ты побудешь со Стивеном.

Появление Мэнди всегда разбивало "громкую тишину" на дружелюбные, понятные звуки, принося ощущение безопасности. Я жадно слушал её рассказы о лекциях по лингвистике, о последних тестах, об очередных чудачествах наших одногрупников.

— Знаешь, — сказала она, подавая мне чай, — профессор Стоун опять раразошёлся на лекции по индоевропейским языкам. Полчаса доказывал, что санскрит звучал глубже, чем классическая латынь.

— Стоун — динозавр, — я едва заметно улыбнулся, вспоминая серьёзный, не терпящий возражений тон профессора.

— Но он прав. Латынь слишком структурна. А ты что? Сдала тесты по истории древних языков?

— Сдала, конечно, на прошлой неделе. На "А" . Спасибо тебе огромное за ту ссылку, которую ты мне прислал месяц назад, с анализом древнегреческих метрик. Это мне очень помогло, там столько дополнительной информации.

Я видел воодушевление в глазах Мэнди и мне было приятно. Это был наш с ней общий мир, который можно разложить по полочкам и осмыслить.

—Рад, что тебе пригодился материал, просто нашел хорошую статью, её почему-то редко цитируют...— я хотел продолжить фразу и замолчал, мои мысли кружились вокруг университетской суеты, лекций, заданий.

Мэнди сразу же заметила мою внезапную задумчивость, она как никто понимала, насколько мне важны занятия и как обидно было пропускать их.

—Слушай, не переживай. Сейчас будут каникулы, так что ты ничего почти не пропустишь. А потом, я думаю, постепенно, ты начнешь ходить, может быть, не на все пары. Главное —не нагружать себя сразу, чтобы не навредить.

Она улыбнулась, и я почувствовал, как на душе становится теплее.

—Кстати, опять о профессоре Стоуне! Знаешь, что сделали наши? Они в общий чат курса скинули его фото, где он типа... прифотошоплен в образе викинга с огромной бородой и топором! Представляешь? Вот, смотри, — Мэнди засмеялась, ища в галерее телефона изображение нового мема.

​Она продолжала рассказывать о всех событиях, которые произошли в университете за последние недели, и мне казалось, что Мэнди выдавала мне не просто информацию, а дозу привычной жизни, которую я пока пропускал.

​

Но я не мог делать вид, что ничего не произошло. Я прекрасно помнил ту страшную, ледяную силу, руководившую моим сознанием и телом. Страх был слишком реальным, и он жил где-то за пределами моих мыслей, как вирус в скрытом разделе памяти.

— Мэнди, — я почувствовал, как щеки вспыхнули. Мне было неловко говорить о том, что я считал своим безумием, о чем-то, что выходило за рамки всякого понимания, но я должен был

— Расскажи мне.

Она поставила свою чашку на блюдце. Звук фарфора показался мне слишком громким в тишине.

— Что рассказать? Повторить последнюю лекцию по археологии Древнего Востока? — она попыталась пошутить, но ее глаза, которые всегда были открытой книгой, отображением её эмоций мгновенно стали серьезными.

— Нет. Я... Я помню.

Мэнди перестала улыбаться, и выражение ее лица стало напряженным, словно она ждала этого вопроса с момента, как зашла в мою квартиру. Она сжала чашку в руках

— Я помню. Это был не я. Я помню чужого в своей голове, Мэнди. Это было как будто кто-то залез в мое тело и включил рычаг, который приказывал: Столкни её вниз. Я знаю … что тот голос хотел тебя убить. И это было не моё желание. Что это было?

Она не отводила взгляда, и её напряженное молчание было подтверждением моих мыслей.

Я поднял на нее глаза, настаивая. Мне нужно было видеть ее реакцию, чтобы убедиться, что я не сошёл с ума.

— И еще — Райан. Мне кажется, он... как-то имеет к этому отношение. — Я понизил голос до шепота, хотя нас и так никто не слышал

— Он явно… необычный человек. Он прекрасно знает, что я пережил, и что чувствовал тогда в больнице, когда пришёл в сознание. Он подошел, положил ладонь мне на голову и убрал тот шум из головы. Просто убрал. Представляешь? А ведь я ему ничего не говорил. Он так смотрит... У него взгляд... того, кто видел очень много. Слишком много.

Мэнди медленно кивнула, в её глазах отображалось смущение, словно ей было стыдно за информацию, которую она вынуждена была хранить, скрывать от меня.

— Понимаю. И ты прав. Это очень... сложно. Сложнее, чем ты можешь представить, — ее голос был тихим, почти шелестом.

— И ты заслуживаешь знать.

Она сделала глубокий вдох, будто собиралась нырнуть в холодную воду. Ее решение было принято.

— Давай сделаем так. Я приду в следующий раз с Райаном. Мы расскажем тебе все. Всё о том, что произошло. И почему.

* * *

Прошло два дня с момента нашего разговора, и вот сегодня Мэнди сообщила, что они придут вдвоём.

Я ждал их в своей комнате, волнуясь, не находя места. Свет казался слишком ярким, а воздух — слишком плотным, не позволяя мне нормально дышать. Я пытался заставить себя успокоиться, но мозг отказывался: он был настроен на анализ, на поиск структуры там, где пока был только хаос.

Я вскочил. Зашагал по комнате, подошел к окну. Я думал о Райане. Я не знал, кто он. Не знал, кто скрывается за его внешней маской успешного человека и при этом обладает такой силой. Но я точно знал: он не обычный человек. Он знает. В его взгляде, кроме иронии, иногда была такая тяжесть, словно он носил на себе груз тысячелетий.

Сейчас я не видел в нём соперника. Странно, но я воспринимал его как того, кому доверяю, искал у него подтверждения своей нормальности. Если то, что происходило со мной и обернулось внезапным всплеском безумия на Башне Уолкотт, являлось моей болезнью, то оно могло вернуться. Я мог снова наброситься на Мэнди, на родителей. Я помнил, как моя рука сжималась, как чужой приказ звенел в моем черепе. Этот ужас был реальнее всего, что я когда-либо переживал. Я не мог жить с мыслью, что я — мина замедленного действия рядом с Мэнди и моими родными.

Мне нужно было, чтобы Райан снова, как тогда, в больнице, сказал: "Это была не твоя вина, Стивен. Это не болезнь." Только он, который прикоснулся к моей голове и удалил тот навязчивый шум, мог это подтвердить.

Я сел обратно в кресло у стола, чувствуя, как бешено колотится сердце, и как дрожат руки.

Я услышал их шаги в коридоре, затем тихий, решающий стук в дверь.

Мэнди вошла первой. Ее присутствие мгновенно согрело комнату, она ободряюще улыбнулась, но в ее глазах читалось беспокойство, смешанное с облегчением от того, что мы наконец-то начнем разговор. За ней, заполняя собой пространство, появился Райан.

Я невольно подумал, что о ни действительно выглядели как настоящая, идеальная пара, от которой невозможно оторвать взгляд. Они были гармоничны, как безупречно настроенный оркестр: она — мягкая, светлая нота, он — резкая, звонкая мелодия. Мэнди своей нежностью и женсвенностью словно уравновешивала в Райане ту тонкую, почти королевскую надменность, которую он всегда носил как дорогой пиджак. Его взгляд, если он смотрел на Мэнди, неизменно смягчался и наполнялся теплом.

Райан кивнул, его взгляд был прямым и серьезным, без обычного выражения легкого превосходства, которое я привык ловить в его глазах. Он был сосредоточен на мне, и эта интенсивность ощущалась буквально физически.

Мое собственное сердце стучало где-то в висках, отбивая тревожный ритм. Я ждал, затаив дыхание, всё внутри меня сжалось в тугой, напряженный узел, ожидая начала разговора, от которого, кажется, зависело очень многое.

От лица Стивена

Мэнди сделала шаг вперед.

—Стивен, это...Думаю, ты должен знать.

Я просто кивнул. Я не мог говорить от волнения. Райан подошёл и остановился в центре комнаты. В этот момент в нем не было ни грамма обычного превосходства, только полная, пугающая серьезность.

Мэнди стояла рядом со стулом, но совершенно не замечала его, ее ладони были сжаты , выдавая сильное волнение. Райан едва заметно сдвинул стул ногой и легко, почти незаметно коснулся Мэнди рукой, приглашая сесть. И в этом жесте было столько человечности, столько заботы о ее комфорте, что мне стало приятно за Мэнди. Я должен был бы ревновать, увидеть в этом жесте демонстрацию власти или близости, но я увидел искреннюю, мгновенную заботу. Райан, кем бы он ни был, действительно любил Мэнди, а значит, он никогда её не обидит. Мэнди благодарно кивнула и опустилась на стул.

Райан внимательно смотрел на меня, было такое ощущение, что его пристальный взгляд проникал в самые потаеныые уголки моего подсознания.

—Прежде всего, ты должен знать. Ты абсолютно нормальный, Стивен. То, что произошло, это можно назвать...столкновением. Его голос прозвучал с привычной редкостью, но без всякой иронии.

Мои лёгкие, кажется, впервые за долгое время наполнились воздухом. Облегчение было физическим, почти болезненным. Я почувствовал, как напряжение уходит из шеи.

—Столкновение?— переспросил я.

—Да.Твой разум попал под губительное влияние некой... скажем так, субстанции. Тени. То, что ты остался в здравом рассудке, это очень большая удача. Знаю, пока тебе ещё сложно собрать себя по частям, но это постепенно пройдет. Ты не болен. Ты не сходишь с ума. Ты не опасен для тех, кого любишь. Так что, не переживай, это не болезнь, которая может вернуться.

Его слова были как Освобождение. Моментальное, ошеломляющее, физическое. Груз вины и ужаса, который я носил эти недели, который едва не сломал меня, просто рухнул с плеч. Я с усилием удержал слёзы — не от боли или эмоциональной слабости, а от внезапно разрешенной возможности жить, дышать и, главное, находиться рядом с Мэнди, не будучи угрозой для неё. Главный, терзавший меня вопрос был снят, но оставалось много других. Я пытался уцепиться за логику, выстроить причинно-следственные связи

—Но... почему эта ... Тень вторглась в моё сознание? И кто тогда ты?

Райан чуть наклонил голову, рассматривая меня.

—Я? Ну, считай, что я из другой организации, которая не очень любит такие сущности. Моя задача — следить за тем, чтобы такие вещи не вмешивались в ваш мир.

Я не мог сдержать себя, настолько всё это было непонятно и одновременно реально, осязаемо.

—Твои способности... они... — Я пытался подобрать слово, которое не звучало бы безумно.

—Ты хочешь спросить, человек ли я? — Он позволил себе короткую, почти невидимую усмешку.

—В каком-то смысле да, но не полностью.

Я понял, что больше информации мне не скажут. Это был предел, за которым находилось что-то неизведанное, необъяснимое, то, что знала Мэнди. Словно в подтверждение моих мыслей она заговорила.

—Поверь нам, Стивен. Это звучит странно, но я видела Райана в действии. Он спас мне жизнь, и тебе тоже... Он смог прогнать Тень и освободить твой разум!

Мэнди оглянулась на Райана, её тонкие брови сошлись на переносице. Видимо, она опять переживала весь тот ужас, который произошел на башне Уолкотт. Комната, казалось, потемнела от внезапно нахлынувшего воспоминания. Райан мягко положил ей руку на плечо, успокаивая. Этот жест был якорем, я видел, как плечи Мэнди расслабились.

Райан спас меня... Я ведь помнил какие-то отрывки, образы, которые врачи списали бы на бред.Воспоминания были мутными, но несомненными. Кто-то, чем-то похожий на Райана, но выглядевший как древнее огненное божество, окруженное не человеческим светом. Какие-то темные, пустые дома в бесконечном пространстве, отрывки кода, которые не принадлежали ни одному известному мне языку... Это всё, этот немыслимый кошмар, действительно произошло? Если да, то мой мир, состоящий из логики и фактов, рухнул полностью.

—Почему? Почему эта... Тень... выбрала именно меня, чтобы навредить Мэнди?

В этот момент взгляд Райана изменился. Он смотрел на меня, и в его глазах, до того абсолютно серьезных, зажегся странный, почти светлый оттенок. В нем не было превосходства соперника — только глубокое, проницательное знание и уважение к чистоте моих чувств. Он видел самую мою душу, мою безответную любовь, но не осуждал и не насмехался, а, казалось, признавал её силу.

—Потому что Тень всегда ищет самый чистый и надежный канал, прямой доступ к необходимой цели. Твой канал, Стивен, был идеален, из-за твоего отношения к Мэнди. Твоя искренняя привязанность к ней — вот что сделало тебя таким уязвимым. Твой разум был для Тени подходящей оболочкой. Она рассчитывала, что сможет полностью управлять тобой для своих целей, используя твою любовь как слабость.

Он сделал паузу, и этот секундный провал был наполнен оглушающим, детским смущением — моим и Мэнди. Мы оба знали, что он сказал правду, —я любил Мэнди — и этот факт, произнесенный вслух, был невыносим. Мы не смотрели друг на друга.

—Но ты боролся. Ты не сдался ей. Ты реально герой... Твоя привязанность к Мэнди оказалась крепче, чем ожидала Тень. И это то, что спасло Мэнди, в конечном счете. Ты должен знать это, чтобы нормально жить дальше.

Его слова прозвучали как абсолютный вердикт. Он подтвердил мою любовь перед Мэнди, не произнеся этого прямо, заставив меня почувствовать себя одновременно возвышенным и полностью уязвимым.

Я сглотнул, чувствуя, как жар заливает лицо, шею и, кажется, даже кончики ушей. Я не мог, не смел посмотреть на Мэнди, уставившись в стол. Мэнди, сжав руки на коленях, смотрела то на Райана, то в пол, будто наше общее смущение было физической стеной между нами.

Я поспешил ухватиться за единственную нить, которая могла вывести нас из этой невыносимой неловкости, перевести разговор на что-то фактическое и важное.

—А ты сказал, что Мэнди неосознанно побеспокоила что-то древнее и опасное?

Райан кивнул, его взгляд снова стал собранным, как будто он переключился с человека на аналитический прибор. Он проигнорировал неловкость, висевшую в воздухе, и вернулся к главному, словно это была рутинная сводка.

—Верно. Речь идет о народе Эланов. Очень древний культ, или, как бы вы сказали, цивилизация, исчезнувшая задолго до египетских династий. У них была развитая система знаний, которую они зашифровали. То, что Мэнди нашла, было не просто текстом.

Я перевел взгляд на Мэнди. Она по прежнему выглядела смущенной, но уже смогла посмотреть на меня.

—Я помню, ты рассказывала про фрагменты этого древнего языка. Мы еще строили теории, что этот народ инопланетного происхождения — он был слишком технологически развит на то время.

Мэнди кивнула, ища опору в нашем диалоге.

—Да, мне было интересно сопоставить их язык с языками индоевропейских групп, я искала сходство. Я совершенно не думала, что это какое-то... заклинание.

—Именно. Как оказалось, это было заклятие жреца Эланов. Сложная программа уничтожения, направленная на их же собственный эгрегор — этот жрец понял, что своей жестокостью эгрегор уничтожает их народ. Он хотели стереть его, чтобы спасти свой народ, но не успел.

Райан подошёл ближе к столу и оперся о него ладонями, наклонившись ко мне.

—И вот эта субстанция, Тень, о которой я говорил, — она, можно сказать, посланник, киллер этого эгрегора. Её функция — найти и обезвредить того, кто пытается завершить разрушительное заклятие.

Осталось перевести всего несколько слов — финальных аккордов, — чтобы полностью активировать заклятие и уничтожить эгрегор. Именно поэтому Тень не один раз пыталась убить Мэнди, и именно поэтому, когда физические методы провалились, она решила действовать через тебя.

В комнате повисла тишина, настолько плотная, что, казалось, ее можно разрезать. Мой разум, привыкший к академическим задачам, пытался примирить понятия "заклятие", "эгрегор", "Тень" в одну теорию. Все это было слишком невероятно, но идеально объясняло то безумие, через которое я прошёл.

Именно в этот момент в моём сознании возникла острая, почти спасительная мысль: вот он, мой шанс! Если это лингвистический код, то я могу помочь, могу внести свой вклад в спасение Мэнди, используя мои знания.

—Значит... если правильно перевести эти слова, и произнести их, Мэнди перестанет быть мишенью? Потому что эгрегор будет уничтожен?

Райан кивнул, подтверждая мои слова

Я почувствовал прилив адреналина, знакомый мне по ночам, проведенным над сложными формулами. Внезапно, после недель потерянности, я снова был в своей стихии — в лингвистической задаче.

—Можно мне увидеть этот текст? Я могу попробовать помочь расшифровать последние слова.

Мэнди и Райан посмотрели друг на друга. В глазах Мэнди отобразились недоверие и тревога — она боялась за меня. В глазах Райана горел интерес, смешанный с древним, хищным знанием. Он прекрасно понимал, что я ищу способ помочь Мэнди и доказать свою ценность.

—Стивен, нет! Пожалуйста. Ты еще слаб! Это слишком опасно.— голос Мэнди прозвучал почти умоляюще, она посмотрела на Райана в поиске поддержки. Но он поднял руку, мягко останавливая ёе, не отводя своего сосредоточенного взгляда от меня.

—Подожди, Мэнди, не волнуйся. Я думаю, это хорошая идея. Стивен очень внимательный и видит мир по-другому, возможно, как раз его знания нам нужны. А за его разум не беспокойся. Я позабочусь, чтобы не было никаких осложнений. Даю слово.

Я ощутил готовность, словно кто-то убрал пробку из застоявшейся энергии. Участие в этом деле, пусть и опасном, давало мне ощущение цели, структуры и важности. Я снова был живым, востребованным, был активным участником, а не наблюдателем.